Экономическое состояние крестьянских хозяйств Ставрополья на рубеже 20-х-30-х годов XX века

С этого момента началось форсированное строительство новой деревни. Средства для убеждения крестьян обобществить свое личное имущество и перейти в колхоз применялись разные: от пропаганды до применения угроз, насилия.

Одним из пропагандистских методов работы с крестьянином была организация экскурсий в уже образованные колхозы. Цели проведения экскурсий были названы в постановлении Президиума Ставропольского ОИКа, принятом 19 марта 1930 года. Целью было ознакомление колхозников, хлеборобов, бедняков и середняков, не вошедших в колхозы, с промышленными предприятиями, советскими и коллективными хозяйствами края в связи с развитием индустриализации сельского хозяйства и коллективизацией. Была дана установка организовать групповые экскурсии жителей округа из расчета 1 экскурсант от 200 хозяйств. Всего предполагалось отправить на экскурсии 680 человек, в их числе 435 колхозников, 100 членов коммун, 145 единоличников. В качестве объектов, которые должны были посетить экскурсанты, выбирались Новороссийск, Туапсе, Геленджик, Сельмашстрой, совхоз «Гигант», колхоз «Мировой Октябрь», коммуна «Сеятель» в Сальском округе, совхоз «Хуторок» в Армавирском округе, колхоз «Октябрь» Кубанского округа. [2] Кроме названных колхозов, совхозов, коммун и городов, могли выбираться и другие места для экскурсий. [3]

Экскурсии имели большое значение, так как предоставили многим крестьянам возможность путешествовать, перенимать опыт ведения хозяйства в других районах. Неизгладимое впечатление производили на экскурсантов вспаханные и засеянные поля в сотни верст в совхозе «Гигант».[4] Об эффективности экскурсий писал В. А. Уланов, отмечая их положительное влияние на рост процента коллективизации. [5] Но практика выявила, что экскурсии имели и отрицательные последствия.

Вообще экскурсии организовывались и до 1930 года. Севкавполеводсоюз сообщал, что экскурсии 1929 - начала 1930 года были неорганизованными, экскурсанты на месте прибытия не обеспечивались ни питанием, ни помещением, ни обслуживанием. Крайсоюз колхозников решил исправить это положение и организовать в наиболее преуспевающих колхозах края на основе самоокупаемости экскурсионные базы, которые и должны были обеспечивать прибывающих жильем, питанием. [6] Но и до принятия решения об упорядочении экскурсионного дела и после его принятия при организации и проведении поездок имелись серьезные нарушения, в результате чего эффект от экскурсий был скорее отрицательным, чем положительным. Например, Виноделенский райисполком в июне 1930 года отказался выделить средства для посылки на экскурсию единоличников (за колхозников должен был платить колхоз, а за единоличников сельсовет) [7], иногда экскурсанты на экскурсию отправлялись, но оплата за экскурсию с мест не поступала [8]. Были случаи, когда в коллективных хозяйствах не находилось средств на поездку для своих членов [9]. Иногда возникала путаница с переводом денег за экскурсию, с определением организации, занимавшейся организацией экскурсий. Изобильно-Тищенский райполеводсоюз в начале июля 1930 года даже обратился к краевому Прокурору с просьбой расследовать дело об оплате за экскурсии. Организацией поездок занималось государственное акционерное общество «Советский Турист». Райполеводсоюз сообщал в заявлении, посланном в прокуратуру, что им было направлено 20 экскурсантов и деньги из расчета 29 рублей за человека, как было установлено, в город Ростов на адрес общества. Затем экскурсантам оплатили еще 50 % проезда по железной дороге из местного бюджета, так как «Турист» прислал документы о том, что скидка на проезд составляет 50 %.

Вскоре от «Туриста» пришла телеграмма, в которой предлагалось выслать на проезд экскурсантов 300 рублей. После перевода этих денег пришла еще одна телеграмма из Туапсе от Экскурсбазы ОТП с требованием переслать 100 рублей на выезд колхозников. Таким образом, вместо установленных официальных тарифов для посланной группы в 29 рублей на человека, стоимость поездки на экскурсанта составила 52 рубля. Затрачено всего было на это мероприятие 1 045 рублей. Кроме того, один из экскурсантов из-за постоянного требования денег из райполеводсоюза пришел домой из Армавира пешком. [10]

О подобных нарушениях сообщал и Благодарненский райполеводсоюз, заявляя, что ему пришлось выплатить за экскурсанта не по 29 рублей, а по 49 рублей 70 копеек. [11] Неразбериха возникала из-за того, что «Турист» не разъяснял подробно обо всех ожидаемых расходах, а крестьянам на поездки выделялись только заявленные суммы.

Одновременно с этим райполеводсоюзы допускали ошибки и направляли экскурсантов в те организации, которые организацией экскурсий не занимались. В результате люди возвращались домой, так и не посетив передовые колхозы, совхозы, промышленные предприятия. [12]

Имелись и другие нарушения, недочеты в организации экскурсий. Но одним из основных просчетов в проведении экскурсий было то, что крестьяне за громкими словами могли видеть реальность. В посещаемых ими колхозах, МТС они подмечали недостатки. Например, посетив Шкуринскую МТС, экскурсанты сделали вывод, что наблюдается в МТС простой тракторов, бесхозяйственность, дисциплина рабочих низкая, и, кроме того, наличие неподалеку еще одной машинно-тракторной станции в хозяйственном смысле бесполезно. [13]

Экскурсии -- это был только один из видов пропаганды коллективных хозяйств, причем не массового характера. Наиболее действенными должны были стать другие формы работы с населением, охватывавшие по возможности максимальное количество жителей. Это была пропаганда через радио, газеты.

Но одной пропагандой и агитацией коллективизировать население было невозможно. Несмотря на то, что единоличное ведение хозяйства было очень тяжелым и, как вспоминают старожилы (те, которые относили себя к середнякам), крестьяне только и знали, что работали с утра до вечера и все заработанные деньги тратили то на покупку плуга, то на покупку молотилки (ничего не крайне необходимого не приобреталось, отрез ткани покупался только на какую-нибудь простенькую обновку к празднику и для пошива одежды дочерям на выданье), реакция представителей различных социальных слоев деревни и даже представителей одного и того же социального слоя на коллективизацию была неоднозначной. Часть крестьянства вступала в колхоз свободно. Это была главным образом беднота, она вступала с надеждой улучшить условия жизни и составляла большинство среди вошедших в коллективы еще до начала массовой коллективизации: на 1 июня 1928 года в Терском округе коллективные хозяйства состояли на 76,9 % из бедняков, а в Ставропольском округе - на 84,1 %. [14] С другой стороны, обобществлять нажитое собственным трудом и вступать в колхоз желали далеко не все крестьяне. Еще в 1927 году, когда по селу прошли слухи о грядущей коллективизации, крестьяне начали предпринимать срочные меры для спасения своего имущества. Одной из превентивных мер было дробление хозяйств. Таким образом, не только перевод крестьян на похозяйственное обложение сельхозналогом, но и ожидание коллективизации вызвали дробление хозяйств. Косвенным доказательством того, что эти процессы имели место, могут служить данные о количестве браков. В конце 20-х годов их число быстро растет. В частности, в 1928 году в Ставропольском округе было зарегистрировано 6 530 браков, в 1929 году -- 7 478 браков. [15] В газетах отмечалось, что хозяйства, имевшие имущество и возможность разделиться (их называли кулаками) - разделялись. [16]

Начавшуюся коллективизацию часть крестьянства восприняла негативно. Она оценивалась населением как новое крепостное право. [17]

В таких условиях выполнение планов в отношении темпа коллективизации было возможно только с применением насилия, а последнее сказывалось на качестве работы в коллективных хозяйствах. О методах, которые применялись к крестьянам для того, чтобы заставить вступить их в колхоз и отдать свою землю и имущество и о работе крестьян в колхозах, можно судить из жалоб крестьян, сводок проверяющих и т.д. В частности, о методах коллективизации, которые использовались на Северном Кавказе, рассказывали крестьяне на встрече с заместителем наркома земледелия Ежова, состоявшейся 1 июня 1930 года. Мирошниченко с хутора Шевченковского Армавирского округа, отвечая на задаваемые ему при встрече вопросы, говорил, что его вступление в колхоз было не добровольным и объясняется имевшим место запугиванием. При проведении коллективизации в январе жителям было заявлено: «Если не вступите в колхоз, то не дадим земли, а если дадим, то самого худшего качества, или на Кавказских горах, или в Астраханских песках». [18]

Необходимо заметить, что хозяйство Мирошниченко нельзя назвать с уверенностью даже середняцким, потому что у него было 3 га посевов, но не было рабочего и продуктивного скота. Тем не менее, Мирошниченко, как и 28 других бедняцких и середняцких хозяйств хутора в колхоз вступать не хотели и вскоре после вступления (вступления как такового не было, потому что землю, находившуюся в пользовании индивидуальных хозяйств, просто объявили обобществленной) пожелали из него выйти. Этот и другие факты противоречат мнению исследователей советского периода о том, что основная масса крестьянства поддержала курс правительства на коллективизацию, противодействие ощущалось только со стороны кулаков, антисоветских элементов. [19] Скорее всего размежевание крестьян проходило по ментальному принципу. Никакие лозунги и убеждения не могли заставить крестьян не думать о выгодности той или иной формы ведения хозяйства и о благополучии семьи. В частности, Мирошниченко говорил, что его пребывание в колхозе приносит меньше прибыли, чем он смог бы получить от своего хозяйства. По расчетам крестьянина, если бы он работал в своем хозяйстве, то за 5 дней скосил бы свои 3 гектара, если бы обратился за помощью в колхоз, чтобы последний скосил ему пшеницу, то пришлось бы заплатить за оказанную помощь 30 рублей, а если будет работать в колхозе, то за 2 недели получит 12 рублей. [20] Таким образом, крестьянин пришел к выводу, что индивидуальное хозяйство ему вести выгоднее, так как его доход тогда будет максимальным -- урожай с 3 гектаров.

Шамшин из Донского округа на встрече заявил, что при проведении коллективизации в их селе отказавшихся вступать в колхозы «втягивали силой и запугивали то Соловками, то бойкотировали, то не давали молоть на мельницах». [21]

Шамшин и до начала массовой коллективизации некоторое время состоял в небольшом колхозе. С началом сплошной коллективизации мелкие колхозы были объединены в крупный колхоз «Большевик». По сообщению крестьянина, большинство вступивших в колхозе быть не желало. Свое нежелание состоять в колхозе «Большевик» сам Шамшин мотивировал тем, что в колхозе его труд не ценят и не оплачивают.

Поскольку создание колхозов было обусловлено необходимостью перекачки средств из деревни в промышленность, то колхозы, естественно, не могли стать эквивалентной заменой единоличному хозяйству. Некоторые же крестьяне поначалу пытались приспособиться к жизни в новых условиях и, прилагая максимум усилий, заработать необходимые деньги и продовольствие на содержание своей семьи в колхозе. Так, Шамшин по уговору взялся работать сдельно. Затем руководство колхоза отказалось выполнить условия, которые были оговорены крестьянином и руководством в момент заключения договора. Колхоз заплатил крестьянину вдвое меньшую сумму, чем было положено, то есть оплата была произведена в размере, как если бы оплачивалась поденно, а не сдельно, в то время как крестьянин работал не 8-10 обычных рабочих часов в день, а 15 и не брал выходных дней. Также деньги не были доплачены, по словам крестьянина, и другим сдельщикам. [22]

Холодный из Ивановского района Армавирского округа также на совещании жаловался, что в колхоз втягивали силой, заявления на вступление не подавали, устава не принимали. Этот крестьянин также говорил о преимуществах единоличных хозяйств перед коллективными и о невыгодности работы в колхозе. По его словам, там где крестьянин-единоличник справляется сам, там в колхозе эту работу выполняют 2 человека. Ни один колхозник не желает эту работу выполнять один, в результате себестоимость продукции дороже. Колхозники выходят на работу в 8-9 часов утра, ждут пока все соберутся, а единоличник идет на работу рано, с восходом солнца, и возвращается домой очень поздно. Колхозники относятся к работе холодно, говоря, что им все равно, потому что страдать в случае неурожая будут все.^-Кроме того, Холодный говорил, что колхоз работу не оплачивает, поэтому стимула работать у членов колхоза нет. Холодный отмечал, что те, кто имел свое хозяйство, и сам работал в нем, в колхозе работают хуже. Прежде всего хотели выйти из колхоза и первые подали заявление на выход те, кто имел в семьях большое количество едоков и мало работающих (примерно 1 работник на 7 едоков), поскольку они не могли обеспечить необходимый прожиточный минимум для семьи. [23]

Таким образом, с началом коллективизации у крестьян было отнято их имущество, своего хозяйства они практически не имели, а в колхозе работать не спешили, потому что не видели реальной отдачи. Облегчение крестьяне получили, но и доходы семьи сильно уменьшились. Поэтому колхозники пытались избегать той работы, за которую не получали прибыли или работали «спустя рукава». О низком уровне организации труда в колхозах говорили и экскурсанты из Медвеженского района, посетившие Шкуринскую и Кущевскую МТС. Они отмечали, что колхозники работают плохо, объясняя, правда, это тем, что последние избаловались, потому что за них все делают машины. В коллективных хозяйствах пропашные во многих местах не полоты, колхозники смотрели на колхозы как на подсобные предприятия, вместо работы занимались спекуляцией (возили в Ростов масло, птицу и т. д.). [24]

О наличии крайне низкой организованности труда в коллективных хозяйствах свидетельствовали и обследования, проводившиеся представителями рабоче-крестьянской инспекции. Проверка колхозов Терского округа показала, что в большинстве колхозов отсутствовал внутренний распорядок, и была невысокая трудовая дисциплина, и плохая разграниченность функций руководящих и наблюдающих органов в колхозе не способствовала устранению недостатков. Отсутствие своевременно принимаемых производственных планов практически обеспечили бесплановое ведение хозяйства. Оплата труда производилась без учета хозяйственных возможностей колхозов, распределение на работу колхозников было неравномерным (например, в коммуне имени Апанасенко в течение трех месяцев 25 % колхозников работали без выходных дней, а большая часть членов колхоза имела нагрузку в объеме, не превышающем 15 % рабочего времени), в некоторых коллективных хозяйствах (в Минеральных Водах и других населенных пунктах) были зафиксированы случаи перегрузки работой детей и подростков, качество тракторной обработки земли было низким. [25]

И это были далеко не все недостатки в работе колхозов, которые отмечались РКИ.

Поскольку в индивидуальном хозяйстве инвентарь и скот доставались тяжелым трудом, крестьянин к своему имуществу относился крайне бережно, получив же в колхозе машины, лошадей и т. д. без приложения усилий, крестьянин-колхозник стал относиться к ним небрежно.

О бесхозяйственности, царившей в колхозах в конце 20-х - начале 30-х годов, говорилось постоянно. Например, те же экскурсанты отмечали, что в МТС запчасти к технике лежали на земле, в бурьяне, новые машины стояли без присмотра на голой земле, на тормоза не поставлены, неисправные машины не ремонтировались или ремонтировались очень медленно. [26]

Как реакция на методы, применявшиеся при проведении коллективизации, а также на масштабы обобществления (при проведении массовой коллективизации в начале 1930 года обобществлялось часто практически все движимое и недвижимое, кроме жилых построек, имущество: птица, мелкий скот, приусадебные земли, огороды, сады, виноградники непромышленного значения, единственная корова [27]), в сельской местности происходили волнения крестьян (Терский окружной комитет ВКП(б), в частности, заявлял о происходивших в станицах округа выступлениях женщин против колхозов [28]), бегство населения деревни в города; крестьяне-немцы пожелали покинуть пределы страны. [29]

Насильственное вовлечение крестьян в колхозы, неэффективная организация труда в колхозах и крайне низкая оплата труда или отсутствие таковой стали причиной распада некоторых колхозов. Особенно усилилось бегство крестьян из колхозов после публикации статьи И. В. Сталина «Головокружение от успехов» 2 марта 1930 года в газете «Правда» и после появления 14 марта 1930 года постановления ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». [30] По сообщению окружной комиссии по коллективизации и посевкампании, к лету 1930 года, по сравнению с концом февраля, уровень коллективизации на Ставрополье сильно снизился [31]:

Крестьяне выходили из колхозов сотнями. Например, по донесениям о ходе коллективизации на 1 мая 1930 года видно, что за месяц, с 1 апреля по 1 мая, из колхозов Ставропольского района вышло 522 семьи и 7 одиночек, в Петровском районе за этот же период колхозы покинули 1 352 семьи и 12 одиночек, в Медвеженском районе 2 073 семьи и 35 одиночек, в Изобильно-Тищенском 1 132 семьи и 12 одиночек. [32] По всему округу из колхозов вышло 10 512 семей и 127 одиночек. [33] За последующий месяц из колхозов Медвеженского района ушло еще 549 семей и 2 крестьян-одиночек, из колхозов Петровского района 948 семей и 11 одиночек и т. д. [34] В течение этого же периода отмечались и случаи вступления в колхоз по разным причинам, но количество вступивших было в несколько раз меньше, чем выбывших. В частности, всего по Ставропольскому округу в колхозы вступило с 1 апреля по 1 мая 1 095 семей и 106 единоличников. [35]

Приведенные выше данные противоречат распространявшейся в тот период и имевшей отчасти пропагандистский характер официальной точки зрения. Андреев А. А., секретарь Северо-Кавказского Крайкома ВКП(б), в докладе на VI краевой партконференции 9 июня 1930 года говорил, что не коллективизированными оставались 30-40 % крестьян, но «судьба 30-40 процентов не вошедших в колхозы единоличных хозяйств решена, и ни одно единоличное хозяйство серьезно не верит в то, что оно будет существовать. Их судьба решена тем, что основная масса пошла в колхозы». [36]

Далеко не все выходившие из колхозов могли вернуться к индивидуальному ведению хозяйства, потому что из колхозов имущество им либо не возвращалось вообще, либо возвращалось в незначительном объеме. Вернуть свое имущество было крайне сложно, особенно с весны 1930 года. [37] На уже упоминавшемся совещании крестьян с Н. И. Ежовым, крестьяне жаловались, что после выхода из колхоза они не могут забрать свое имущество. Семена в свое время были ими ссыпаны в семенной фонд, земля объединена в колхоз (обобществили даже озимые посевы, что противоречило действовавшему законодательству), скот обобществлен. Таким образом, у крестьян оставалась только усадьба, и вернуться к занятию сельским хозяйством они уже не могли. Шамшин из Донского округа говорил, что как только народ прочитал о добровольном вступлении в колхоз, всколыхнулся и из 1 400 дворов, вступивших в колхоз, 800 подали заявление о выходе. Выходившим из колхоза семян не дали, а сказали сеять вместе с колхозниками, в ближайшие дни обещали разрешить вопрос с выходом и отделить участки посевов, вернуть скот и отремонтированный инвентарь. Но ни посевов, ни скота и инвентаря крестьяне не получили, их исключили из колхоза и обещали отдать под суд за выход из колхоза. [38] В селе Терновском Изобильно-Тищенского района Ставропольского округа крестьянам пришлось обращаться в краевые органы власти для разрешения вопроса о возвращении им имущества из коммуны имени X Октября, в которой они состояли. Жалоба была отослана Изобильно-Тищенскому райполеводсоюзу, который и занимался данным вопросом. Инструктор райполеводсоюза созвал совещание совета коммуны. На заседании было решено возвратить вышедшим из коммуны коров, и в тот же день под сохранную расписку 6 коров было возвращено. Кроме того, коммуна брала на себя обязательство своим бывшим членам поднять пары тягловой силой коммуны. Вернуть все имущество, в том числе тягло, для того, чтобы полностью восстановить хозяйство крестьян, коммуна отказывалась. [39]

Необходимо отметить, что отказ в возвращении всего имущества выходившим из колхоза крестьянам, согласно существовавшему законодательству, не являлся нарушением. Примерный устав сельскохозяйственной артели, принятый Колхозцентром, одобренный Народным комиссариатом земледелия СССР и утвержденный Совнаркомом СССР и Президиумом ЦИК СССР, регламентировавший кроме всего прочего условия вступления и выхода крестьян из колхозов, максимально защищал интересы государства и артели, поэтому в уставе было зафиксировано, что обобществленный надел выходившего из колхоза крестьянина ему не должен был выделяться, чтобы не допустить уменьшения земельного массива артели. Выбывшие могли получить землю только из свободных земель государственного фонда. При выходе из артели ее члена с последним должны были произвести расчет и возвратить ему паевой взнос, причем расчет, согласно правилам, надлежало осуществлять по окончанию хозяйственного года. Но не все обобществленное имущество считалось паем, а только его часть. Следовательно, возвращение всего имущества не предполагалось. [40]

Власти призывали придерживаться установленных в пунктах устава норм, нарушения допускались только по решению райкома, а в крупных селах и станицах - после положительного решения окружкома. Раздача скота и инвентаря вопреки уставу должна была пресекаться. [41] Также необходимо было расследовать случаи выхода из колхоза, проводить работу с выходившими и способствовать возвращению крестьян в колхоз. [42] Таким образом, защищая интересы артели и, следуя основным принципам государственной политики, правительство создавало такие условия для вышедших из колхозов, при которых крестьяне сталкивались с большими трудностями при воссоздании индивидуального хозяйства и вынуждены были вернуться в колхоз. Такая политика не противоречила, а полностью соответствовала и основным положениям статьи «Головокружение от успехов». Слово «добровольность», которое хотели увидеть и увидели крестьяне в этой статье, было не главным, а второстепенным, дополнительным по отношению к определяющей фразе: «надо тщательно учитывать разнообразие условий в различных районах СССР при определении темпа и методов колхозного строительства». [43] Это полностью подтвердила следующая статья И. Сталина «Ответ товарищам колхозникам» [44], опубликованная вскоре после появления статьи «Головокружение от успехов». В новой публикации четко определялись категории крестьян, выходившие из колхозов: «мертвые души», «чуждые», «колеблющиеся». Ничего о бегущих из колхозов крестьян как о жертвах насильственной коллективизации не говорилось. Добровольность, как и в предыдущей статье, рассматривалась не с точки зрения свободы вступления в коллективные объединения (артели), а с точки зрения добровольного волеизъявления стать членом колхоза в течение отведенного для данного региона срока проведения коллективизации, то есть для Северного Кавказа это 6 месяцев или год. Выход из колхозов «колеблющихся», единственной категории выходивших, относительно которых выражалось сожаление, оценивался отрицательно. [45]

Имелись случаи, когда крестьяне самовольно пытались вернуть свое имущество. В частности, на заседании бюро Терского окружного комитета ВКП(б) 11 марта 1930 года отмечалось, что в отдельных колхозах в селе Покойном, станице Горячеводской, Константиновке, Архангельском и станице Суворовской участились случаи выхода из колхозов, а в Бургун-Маджарах и Константиновке зафиксированы факты увода отдельными колхозниками обобществленного скота и особую активность в этом проявляли женщины. [46]

Пытаясь предотвратить растаскивание обобществленного имущества, на местах против крестьян стали возбуждаться уголовные дела по статье 90 за самоуправство. Верховный суд РСФСР в связи с этим дал разъяснение, что в случае непринятия колхозом устава привлечения крестьян к уголовной ответственности не допускать. Середняки и бедняки могли быть наказаны при отсутствии устава, если их действия сопровождались хулиганскими выходками, насилием, захватом имущества, которое до обобществления им не принадлежало и т.д. Кулаки, замеченные в подстрекательстве к беспорядкам, подлежали привлечению к уголовной ответственности в зависимости от обстоятельств. [47]

Вернуть вышедших из колхозов крестьян и вовлечь в коллективные хозяйства единоличников с ослаблением нажима оказалось очень сложно. Ни к осени 1930 года, ни к весне 1931 года коллективизация на Северном Кавказе завершена не была. Подводя итоги очередного этапа коллективизационной кампании в Ставропольском районе на 15 июня 1931 г., президиум РИКа обращал внимание на имевшие место выходы крестьян из колхозов. В Бешпагире за 5 дней из колхозов выбыло 240 хозяйств и таким образом количество коллективизированных хозяйств по селу уменьшилось на 15,5 %, в Татарке за 5 дней покинули колхозы 88 хозяйств или 7,5 %, по Грачевскому сельскому совету зафиксировано было 60 случаев выхода хозяйств и отлив составил 5,5 %. С колхозом имени Сталина в городе Ставрополе за 5 дней по району процент коллективизации снизился на 3,7 % и составил 70 %.

Вина за низкие темпы коллективизации возлагалась на местное руководство. В качестве причин выходов из колхозов назывались: нежелание выполнять директивы партии и правительства, плохая организация массовой работы среди колхозников и единоличников, отсутствие борьбы с подкулачниками и антиколхозными настроениями в колхозах, организация сдельщины только на бумаге, близорукость уполномоченных РРЖа по селам, в которых отмечены случаи ухода из колхозов, и оппортунизм руководителей сел. Ошибки указывалось исправить в первую же пятидневку.[48] Но к концу года уровень коллективизации по району снизился еще больше. На 18 декабря 1931 года коллективизированными были 68,8% хозяйств вместо 70 % в середине июня. [49]

Цифровые данные по всему Советскому Союзу также свидетельствовали о том, что в начале 30-х годов рано было говорить о победе колхозного строя в стране. Весной 1930 года в колхозах состояло 23,6% хозяйств, весной 1931 года - 52,7 % хозяйств, весной 1932 года - 61,5 % крестьянских хозяйств. [50] Только в середине 1937 года коллективизированными были 93 % хозяйств. [51]

Выход крестьян из колхозов и после 1930 года, низкий уровень коллективизации были связаны с тем, что оплата труда и условия работы в колхозах так и не были урегулированы. Кроме того, иногда в колхозах к колхозникам применяли меры физического воздействия, на общегосударственном масштабе отношение к колхозникам было как к дешевой рабочей силе.

Вместо укрепления колхозов после начала бегства крестьян из наскоро собранных коллективов, весной 1930 года продолжалась борьба за количество коллективизированных хозяйств. Не смотря на то, что даже при жестком нажиме на крестьянина во время массовой коллективизации не все посевы и скот у коллективизированных крестьян были обобществлены, тем не менее, часть колхозников не имела земли и скота, поэтому для них оплата за труд в колхозе была единственным источником доходов и проблема заработной платы была для них особенно актуальна. Впрочем, не менее актуальной она была и для других членов колхоза, так как процент обобществления внутри колхозно-крестьянского сектора постоянно увеличивался, о чем свидетельствуют данные таблицы, составленной комиссией Президиума ВЦИК после обследования Северо-Кавказского края, но именно вопрос оплаты был наименее урегулирован.

В собственности колхозников в 1931 году оставалось 4,8% всех лошадей, в том числе 4,1 % рабочих, а в 1932 году 3,2 % лошадей и из них рабочих 3,3 %. Доля свиней в хозяйствах колхозников за год уменьшилось с 39,7 % до 16,3 %, коров с 48,6 % до 44,9 %.

Оплату труда в колхозах, согласно различным указаниям, необходимо было производить с учетом количества и качества, осуществленных колхозником работ. [54] Между тем, применялись различные принципы оплаты труда. В частности, в ряде колхозов Терского округа оплата производилась по разнарядке, что вызывало нарекания и недоразумения. Со временем эта система была отменена. [55] Колхозцентр и Наркозем также отмечали имевшие место различные нарушения по оплате: распределение доходов только по едоцкому принципу без учета количества и качества затраченного труда, неотчисление 5 процентов от валового урожая в пользу крестьянина в соответствии с внесенным им в колхоз имуществом, выдача вознаграждения только в денежной форме и фиксированном размере, безосновательное увеличение семенного фонда колхоза, что уменьшало размер средств и урожая, необходимых для других нужд, в том числе и для распределения между колхозниками, высокие административные и накладные расходы и т. д. [56] Кроме того, имелись случаи несвоевременной выплаты зарплаты. Например, Старомарьевский колхоз «Гигант» не вовремя оплачивал работу трактористов, что сказывалось на качестве работ последних. [57] Обычным явлением была недоплата крестьянину всей причитавшейся ему суммы дохода. Материалы обследования колхозов свидетельствовали о том, что предназначенные к выдаче средства и действительно полученные колхозниками суммы сильно разнились. В лучших колхозах Северного Кавказа на 1 трудодень начислялось в среднем 1,6 рублей, получалось значительно меньше. [58] В остальных колхозах доходы колхозников были еще ниже.

Кроме того, было установлено неправильное соотношение расценок работы в трудоднях в полеводческой бригаде по отношению к другим работам в колхозе. 7 сентября 1932 года на заседании бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) было принято решение значительно увеличить расценки в трудоднях полеводческим бригадам, в первую очередь ведущим профессиям, а также повысить оплату квалифицированным рабочим. Правда, на этом же заседании было решено снизить расценки в трудоднях остальным членам колхоза. [59] Сдельная оплата труда так и не была установлена во всех колхозах в начале 30-х годов. В число таких колхозов входил колхоз имени Мазикина в Пелагиаде. Во второй бригаде этого колхоза количество и качество работ не учитывалось, в результате производительность труда колхозников была очень низкой и имелась тенденция к еще большему ее снижению. [60]

Кроме неурегулированности системы оплаты труда, была еще одна серьезная проблема - начисление причитающейся крестьянину доли урожая и дохода колхоза должно было производиться только после выполнения колхозом хлебозаготовительного плана, оплаты всех долгов, засыпки семенного и фуражного фондов и так далее. Таким образом, размер оставшейся для распределения между колхозниками доли урожая зависел главным образом от плана хлебозаготовок.

Ошибки в проводимой в деревне политике обернулись трагедией 1932-1933 годов. Государству необходимы были крупные денежные средства для вливания в промышленность и возможности деревни, подорванной насильственной коллективизацией, оно не учитывало.

Кроме того, из-за плохих погодных условий урожай в Северо-Кавказском крае в 1932 году был гораздо ниже ожидаемого: крестьяне снимали от 1 до 6 центнеров с гектара. [61] В связи с недородом, планы хлебозаготовок для края в 1932 году несколько раз снижались [62], но новый экспортный план все послабления сводил на нет. Экспортный план на урожай 1932 года для Северо-Кавказского края был установлен выше более чем в 2 раза по сравнению с предыдущим годом. [63] На выполнение этого плана направлялись все усилия. В целях предотвращения срывов его выполнения, в сентябре Крайком ВКП(б) постановил всю имеющуюся на ссыпных пунктах и поступающую пшеницу первого и второго класса направить на экспорт. На вывоз отбирали даже пшеницу третьего класса. [64]

Усиленные хлебозаготовки, которые и до этого вызывали недовольство крестьянства, натолкнулись на серьезное сопротивление. В крае происходили массовые выступления крестьянства. За первое полугодие 1932 года было зарегистрировано 164 массовых выступления. Причем, если зимой волнения происходили из-за недостатка продовольствия, то летом требования крестьян стали приобретать политический характер. [65] Высокие планы хлебозаготовок стали причиной распространения слухов о неизбежном голоде, вызвали выход колхозников из колхозов. Частым явлением стало расхищение из колхозов зерна и другой сельскохозяйственной продукции.

В свою очередь, государство усиливало нажим на деревню. На районы, уже выполнившие планы хлебозаготовок, периодически налагались дополнительные планы [67], для сбора продовольствия к крестьянам применялись насильственные методы. Из хозяйств вывозили практически весь урожай. Для предотвращения хищений, хлеб решено было вывозить из-под молотилок сразу на ссыпные пункты, изымалось засыпанное в колхозные амбары зерно. Колхозники по установленным нормам могли получить в счет натуральных авансов не более 10-15 % обмолоченного хлеба. [68] В ряде населенных пунктов во время заготовок отбирали даже соленья и сушеное. [69] Таким образом, колхозники в качестве оплаты труда в 1932 году получили незначительную долю урожая и результатом стал сильнейший голод, охвативший край в 1932-1933 году. Положение ухудшалось еще и тем, что, кроме выполнения планов хлебозаготовок, необходимо было собрать и семенной фонд. Местам было дано предупреждение, что помощь семенами со стороны краевых организаций оказываться не будет, а первоначально собиравшийся краевой семфонд был внесен в хлебозаготовительный фонд.

Истощение людских сил и рабочего скота во время голода сильно отразилось на состоянии сельского хозяйства. Районам, в которых разразился сильнейший голод, оказывалась незначительная продовольственная помощь, и ее хватало только для легкого поддержания колхозников. Большинству же колхозников, как и единоличников, удалось выйти на весенние полевые работы весной 1933 года из-за употребления в пищу сусликов [71], а также поедались кошки и собаки. [72]

С большим трудом шел сбор семенного фонда. Обследование одного из районов Северо-Кавказского края, Тацинского, показало, что семфонд в районе составился из семссуды, переобмолота (переобмолот давал в среднем 5-6 кг с воза, иногда с воза удавалось получить до 16 кг зерна, а иногда всего 1-2 кг), конфискованного расхищенного зерна, семенной разверстки по колхозникам (колхозников заставляли внести в семенной фонд больше зерна, чем им было получено от колхоза, кроме того, планы сдачи для всех членов колхоза устанавливались одинаковые, независимо от добросовестности их работы в колхозе; ошибки в обложении стали исправляться после получения семссуды, которая составила более трех четвертей всего необходимого для сева зерна). [73] Собранное таким образом для засева полей зерно было низкого качества. Обычно для сева разрешалось использовать семена со всхожестью не ниже 90 %, в 1933 году КрайЗУ дало распоряжение сеять семена со всхожестью от 70 % [74], потому что лучшее зерно шло на экспорт, его для нужд края не хватало, а с населения можно было собрать только такое, которое у него было.

В крайне плохом состоянии к началу весенних полевых работ 1933 года оказался рабочий скот. Во-первых, из-за нехватки фуража отмечался усиленный падеж животных. Данные по Северо-Кавказскому краю, исчисленные по территории, которую занимал край на 1 января 1937 года, свидетельствуют о том, что с 1932 по 1933 год численность рабочих лошадей в колхозах уменьшилось с 110,8 тыс. до 80,3 тыс. голов [75] (уменьшение численности рабскота происходило и из-за выхода крестьян из колхозов и увода своего скота). Большая часть оставшегося поголовья не могла быть использована на полевых работах, так как из-за плохого ухода, нехозяйского отношения крестьян к общему скоту при неполучении от колхоза продовольствия на содержание семьи, бескормицы была совершенно обессилена.

Обследование колхозов показало, что, например, в колхозе «Красное Знамя» села Михайловского, в третьей бригаде из 38 имевшихся лошадей 13 были с побитыми плечами и спинами и 4 сильно истощены. В четвертой бригаде из 37 лошадей 4 оказалось с побитыми плечами и 2 сильно истощены.

Из всех 138 тягловых единиц, принадлежавших колхозу, значительное количество было ниже средней упитанности. [76] В колхозе «Долой собственность» (с. Татарка) лошади также оказались неухоженными. Конюшни не чистились. Рабочий скот был истощен и требовал длительной откормки. [77] Всего по Ставропольскому району 65 % лошадей в начале 1933 г. были непригодны для использования на сельскохозяйственных работах из-за истощения и болезни. [78] На заседаниях президиума Ставропольского райисполкома отмечалось, что из-за плохого кормления и ухода на фермах наблюдается высокий процент яловости свиней, массовые случаи выкидышей у коров, большая смертность нарождающегося приплода. Аналогичная ситуация была по всем районам края. В Медвеженском районе истощенными и больными на начало 1933 года было 70,9 % конского тягла, в Невинномысском - 68 %, в Минераловодском - 66,8 % и т. д. [80]

Для того чтобы обеспечить в таких условиях работу на колхозных полях, в начале 1933 года были приняты ряд постановлений, согласно которым отказ колхозников от работы мог иметь для них серьезные последствия. В феврале Северо-Кавказский крайком ВКП(б) дал указания местам в рамках подготовки к севу разъяснять колхозникам, что самовольный уход весной из колхоза, а также неполноценная работа будут иметь следствием исключение из колхозов, лишение права участия в распределении натуральных и денежных доходов колхоза. [81] Непосредственно перед началом сева требования к трудовой дисциплине на полях ужесточились. Власти давали указания установить в коллективах суровую трудовую дисциплину, карать без снисхождения нарушителей дисциплины и недобросовестно работавших, лишая таких колхозников продовольственной помощи, исключая из колхоза. Злостных нарушителей «как организаторов саботажа и врагов общественной колхозной собственности» требовали отдавать под суд. [82]

В некоторых колхозах принуждение крестьянства доходило до крайней степени насилия. В частности, в колхозе «Пролетарский труд» Янкульского сельского совета Курсавского района колхозников систематически избивали, привязывали цепями, сажали в подпол, стегали кнутом, угрожали им расстрелом. Первый акт насилия был совершен против пятнадцатилетнего мальчика, которого били кнутом и сажали в подпол. Зафиксированы также случай избиения колхозницы-инвалидки и факт избиения пятнадцатилетней девушки и привязывания ее цепью к колесам и т. д. Такими методами крестьян наказывали за отказ от работы, за хищения, причем за хищения даже блюдца колосков ячменя, (сначала наказывали за кражу в колхозе избиением или другим способом, а затем отправляли в милицию).

Насилия над колхозниками совершались секретарем колхозной партийной ячейки, председателем колхоза, бригадиром и другими и эти факты были известны районной контрольной комиссии, но последняя никаких мер не принимала и даже предполагала взять на работу секретаря колхозной ячейки Демьяненко. Об избиениях знали также заведующий орготделом райкома партии и прокурор, но до вмешательства в дело председателя Курсавского райисполкома бездействовали. Избиения рабочих также происходили и в совхозе № 19, избиением занимался директор совхоза. [83] Е. Н. Осколков и Н. А. Мальцева отмечали, что случаи применения насилия к крестьянам были не единичными, но осуждались они только тогда, когда оказывались широко известными. [84]

Одновременно с принуждением были предприняты меры, которые должны были поддержать крестьянина и повысить интерес к работе: первоочередная выдача продовольственной помощи во время подготовки и проведения сева членам колхоза, задействованным на этих работах (причем количество получавшегося хлеба, согласно постановлениям, должно было зависеть от сделанной работы), повышение нормы оплаты за трудодень полевым и тракторным бригадам на 15-25 % по отношению к подсобным и животноводческим бригадам и варка для них общественных обедов из пшена по 25 граммов на работающего. Для приварка к пшену правлениям колхозов было разрешено использовать в «минимально необходимом размере» мясо. Чистка партийных и комсомольских организаций, низового советского, колхозного и кооперативного аппарата на время сева была прекращена. Занятые в чистки работники были направлены в колхозы и бригады. [85]

Нормы высева на 1933 год были повышены. Невыполнение планов со ссылкой на низкую всхожесть семян рассматривалось как кулацкий саботаж.

Однако необходимо отметить, что первые годы коллективизации были противоречивы. Были крестьяне, обычно это бедняки, которые действительно верили в скорую победу коммунизма и добросовестно трудились в колхозе с надеждой, что по прошествии переходного периода все нормализуется и если не они, то их дети будут жить хорошо. В колхозах, совхозах, МТС были свои ударники, правда, иногда фиктивные. В период голода зимы-весны 1933 года на первых страницах газет печатали заметки о передовиках, чтобы их примером поднять крестьян на работу. В конце зимы - начале весны 1933 года, когда стала беспокоить серьезная проблема неготовности тягла к севу, появились статьи о конюхах-ударниках. В газете «Власть Советов» рассказывалось о лучшем конюхе бригады № 5 колхоза «Красный Октябрь» Гвозденко П., который говорил, что корм у всех коней в колхозе одинаков, а состояние лошади зависит от ухода, конюхах бригады № 2 колхоза «Красный Восток» Скорнякове И. и Беликове Я., конюхе Хрипунове Т. 65 лет, который в колхозе состоял с 1925 года, конюхах С. П. Ильинове, Н. Ф. Комове, А. Задове, И. И. Кизилове, А. И. Кавешникове, Е. П. Харламове, И. Б. Цокулове, В. Попове, Д. П. Никитине и других. [87] С началом сева появились статьи о лучших сеяльщиках. Например, 24 марта 1933 года в газете «Власть Советов» напечатали статью о сеяльщиках-ударниках Михайловского колхоза имени Андреева красном партизане Придворове Г. Я. и Дьяконове И. И., 31 марта появилась статья о бригаде Зинченко (Калюженский сельский совет), 5 апреля о бригаде Локтионова и так далее. [88]

Но ни социалистическое соревнование, внедрявшееся в конце 20-х -начале 30-х годов и с трудом приживавшиеся из-за нежелания основной массы крестьянства работать в коллективных хозяйствах [89], ни ударничество не играли определяющей роли, потому что при отсутствии фуража нельзя было обеспечить хорошее состояние тягловой силы даже при хорошем уходе, а крестьянину, опухшему от голода трудно было выходить на работу.

События начала 30-х годов, а особенно голодная зима 1932-33 года, не могли не отразиться на состоянии сельского хозяйства. После применения различных мер воздействия весной 1933 года крестьяне вышли на работу на колхозные поля, но площади, засеянные яровыми, по сравнения с показателями 1932 года, оказались меньше на 16,62% (данные по территории Орджоникидзевского края в границах на 1 января 1937 г.). Сильнейший удар, нанесенный деревне голодом 1932-1933 года, и продолжавшееся и после этого давление на крестьянство стали причиной того, что и в 1935 году посевные площади в колхозах под яровыми культурами не восстановились до размеров 1932 года. В 1935 году по краю (в границах на 1 января 1937 года) в колхозах засеяли яровыми 1 259,5 тысяч га или 88,6 % от показателей 1932 года. Только в 1936 году размеры яровых посевов были восстановлены. [90]

Пострадало от массовой коллективизации и животноводство. Если размеры посевных площадей в начале 30-х годов колебались, но были выше чем в 1928 году, то есть до начала массовой коллективизации, то поголовье скота постоянно сокращалось. Первый удар животноводство получило в период начала коллективизации, и общее поголовье лошадей в крае (в границах на 1 января 1937 года) в 1930 году по сравнению с 1929 годом уменьшилось на 21 % (в первую очередь пострадал молодняк и жеребята), крупного рогатого скота на 26,9%, овец и коз на 16%. На протяжении первых лет интенсивного социалистического строительства численность скота падала, и в 1934 году, после голода и тяжелого 1933 года количество лошадей уже составляло 36,9 % от численности поголовья 1929 года, количество крупного рогатого скота 55,95 %, овец и коз 67,2 %. [91]

После голода колхозники стали развивать свои приусадебные хозяйства. Главным образом они выращивали картофель, овощи, бахчевые культуры и кукурузу. Площади, занятые под названными сельхозкультурами, в хозяйствах колхозников постоянно колебались, уменьшались в 1933 году, но в итоге под картофелем с 1928 по 1932 год выросли с 1 до 3,1 тыс. гектаров, а к 1935 году до 11,8 тыс. гектаров, под овощными культурами с 1928 по 1932 год с 0,3 до 6,3 тысяч гектаров и к 1935 году до 10 тысяч гектаров, под бахчами соответственно с 2,9 до 8,5 и к 1935 году до 9,7 тыс. га и под кукурузой посевы с 1928 года до 1933 года сократились с 10,8 до 5 тысяч га, в 1935 году составили уже 8,1 тыс. га. [92]

Рост процента обобществления в коллективных хозяйствах в конце 20-х -- начале 30-х годов, что поощрялось государством, стал причиной того, что при задержке расчета колхоза с крестьянами колхозники были уязвимы, часто не могли обеспечить свою семью продуктами питания, что уже проявилось зимой

года. С целью сделать хозяйство колхозника более устойчивым на случай экономических потрясений, снизив тем самым размеры социальной помощи, которая потребовалась бы в случае неурожая, голода и т. д. и ослабить недовольство крестьянства, 26 марта 1932 года ЦК ВКП(б) принял постановление «О принудительном обобществлении скота». В документе признавалась недопустимость принудительного обобществления коров и мелкого скота у колхозников. В постановлении говорилось, что «задача партии состоит в том, чтобы у каждого колхозника были своя корова, мелкий скот, птица». Более того, рекомендовалось оказывать содействие колхозникам, не имевшим скота, в покупке и выращивании его для собственных нужд. [93] На год хозяйства колхозников в Северо-Кавказском крае были обеспечены крупным рогатым скотом на 41,5%, овцами на 19,4%, свиньями на 8,7%. Колхозными товарными фермами в 1932 году колхозникам была оказана помощь в приобретении скота. Последним было продано 7 573 головы крупного рогатого скота, 38 754 поросенка, 21652 овцы, 551600 штук суточных цыплят. [94] Конечно, эта помощь была недостаточной, тем более, что из-за усиления государственных заготовок продовольствия скот и птицу нечем было кормить и их приходилось резать.

После голода, с 1934 года колхозники стали прогрессивными темпами разводить скот. В первую очередь крестьяне закупали поросят (общее количество свиней в их хозяйствах с 1933 по 1934 год увеличилось на 75,8 %, с 1934 по 1935 год еще на 61 % и т. д.), крупный рогатый скот (в 1934 году колхозники имели на 9,4% животных больше, чем в 1933, а в 1935 году на 39,4 % животных больше, чем в 1934), овец и коз (в 1934 году их численность увеличилась на 10,8 %, в 1935 на 68,1 %). [95]

Таким образом, в начале 30-х годов XX века в области сельского хозяйства была проведена реформа, коренным образом изменившая облик традиционной деревни. Значительная часть сельского населения была против проводившейся коллективизации, и отчасти причина заключалась в том, что преобразования проводились без соответствующей подготовки. Крестьяне не были подготовлены к реформе идеологически, а еще Ленин В. И. в начале 30-х годов писал, что полное кооперирование будет невозможным без «культурности» крестьянства, «без целой культурной революции». [96] Кроме того, реформа была однобокой и предусматривала только создание производственных коллективов. В результате коллективизация осуществлялась с применением мер принуждения. Еще более осложнял обстановку тот факт, что при создании колхозов не были продуманы финансовые вопросы деятельности будущих хозяйств и вопросы организации труда. Это определило неустойчивость первых коллективных хозяйств и массовый выход крестьян из колхозов с появлением в печати в начале марта 1930 года статьи Сталина И. В. «Головокружение от успехов» и после опубликования постановления «О борьбе с искривлениями партлинии...». Но возвращение к единоличному ведению хозяйства при этом было затруднено, так как возникали сложности при возврате своего имущества из колхозов. В итоге крестьяне либо возвращались в колхозы, либо покидали село.

4. Трансформация единоличных хозяйств на Ставрополье в начале 30-х годов.

1930 год стал переломным в истории традиционной крестьянской общины. Начался он с передачей сельским советам права распоряжения всеми земельными фондами. Постановление президиума ЦИК СССР, в котором излагались эти положения, было принято 25 января 1930 года. [1] В новом постановлении президиума ЦИК от 3 февраля 1930 года предусматривалась передача сельским советам права наблюдать за рациональным использованием земель и угодий колхозами и единоличниками и отбирать земли у организаций и лиц, не выполнявших производственных планов и заданий или не выполнявших государственных обязательств. Земельные общества полностью теряли самостоятельность, подпадали под руководство сельских советов. Сельсоветы получили право отмены, изменения и утверждения постановлений земельных обществ. Более того, в районах сплошной коллективизации земельные общества подлежали ликвидации, а их права и обязанности -передачи сельским советам. [2]

Так как темпы коллективизации оказались не столь быстрыми, как ожидалось, то в июльском 1930 года постановлении ВЦИК и СНК РСФСР дополнялось, что ликвидировать необходимо те земельные общества, в пределах которых объединено не менее 75 % крестьянских хозяйств. Но судьба крестьянских общин уже была решена. Они с началом проведения политики коллективизации распадались сами, так как часть их членов оказывалась в колхозе, а остальная часть начинала вести свое хозяйство самостоятельно. [3]

С началом усиленного роста количества колхозов и перенесением основных работ по землеустройству на коллективные хозяйства, землеустройству единоличных хозяйств уделяли второстепенное значение. На начало 1930 года землеустройство единоличных хозяйств завершено не было. В различных земельных обществах, относившихся к одному и тому же сельскому совету, норма земли на едока была различной. Получалось, что в одном земельном обществе на едока выделяли 7 га земли, а в другом - 4 га.