По своему происхождению новгородское войско состояло из двух частей: собственно, жителей Новгородской земли и иноземцев, в новгородской летописной традиции именуемых "шестниками". Шестники могли быть союзными войсками, приглашенными специально для ведения планируемых военных действий. Однако приглашенная крупная армия была явлением нечастым и, скорее, исключением, чем правилом. Такие временные контингенты нельзя считать составной частью новгородского войска. В то же время, в составе новгородского войска фактически постоянно находились контингенты шестников, возглавляемые князем.

Вопрос о том, как строились взаимоотношения Новгорода с его первыми князьями, до сих пор является дискуссионным. Однако сами жители средневекового Новгорода были убеждены, что право приглашать и изгонять князей - их древнейшая привилегия. Да и в соседних землях признавалось право новгородцев на "вольность в князех": "издавна суть свобожены новгородци прадеды князь наших" - сообщает суздальский летописец второй половины XII в.

Особые отношения между новгородцами и их князьями, восходящие к временам Рюрика, имеют и археологическое подтверждение, что убедительно доказал В.Л. Янин.

Окружение князя, как и все княжеское войско, порой именовалось в летописях "дружиной". Но далеко не всякая летописная "дружина" была княжеской, и не всякая "дружина" была военной. Военной "дружиной" князя летописец мог назвать как ближайшее военное окружение князя, так и все возглавляемое им в данный момент войско, от княжеских телохранителей до местного ополчения. Существуют термины, более точно указывающие на личное войско князя.

Например, княжеский "двор" упоминается в летописях не только как место расположения княжеских хором, но и как ближайшее окружение князя, в том числе и его воины: "Иде князь Ярослав Пльскову на Петров день, и новъгородьци въмале; а сам седе на Пльскове, а двор свои послав с пльсковици воевать". Здесь "двор" князя участвует в войне, как самостоятельный военный отряд. Причем "двор" послан на войну лично князем. "Двор" - это личное войско князя, которое в современной историографии принято называть княжеской дружиной. Вот еще один пример, иллюстрирующий отношения князя со своим двором: "А по Крещении Петр митрополит приеха в Брянеск, а князь Василей приде ко Бряньску ратью тотарскою на Святослава, митрополит же рече Святославу: поделися, сыну, с Васильем княжением, или бежи из града. Святослав же надеяся на свое мужьство и рече: брянци мя, господине, не пустят, хотят за мене головы своя покласти. И не послуша митрополита, отца своего, слова, и бився много своим двором и убиен бысть". Итак, войско Брянска состояло из городского ополчения (брянцев) и князя с его двором (личными воинами, дружиной). Причем сражаться за князя стали лишь воины его двора.

Производным от княжеского двора является термин "дворяне". Например, в грамоте Новгорода тверскому великому князю Михаилу Ярославичу, датируемой 1304-1305 гг., среди ограничений, накладываемых на князя, упоминается: "А закладников ти не приймати, княже, по всей волости Новгородской, ни княгыни твоей, ни бояром твоим, ни дворяном твоим". Такого рода ограничение встречается и во множестве других договоров Новгорода с князем.

Дворяне, судя по контексту, это зависимые от князя люди, нижестоящие по отношению к княжеским боярам. Вот еще один пример, проясняющий смысл термина дворяне: "Се же Глеб преже прихода их изнарядив свое дворяне и братнє и поганых половьч множьство в оружии, и съкры я в полостьници близ шатра, в нем же бе им пити, не ведущю их никому же, разве тою зломысльною князю и их проклятых думьч. Яко начата пити и веселитися, ту абие оканьныи, проклятый Глеб с братом, изьмъше мечя своя, начаста сечи преже князи, та же бояры и дворян множьство: одинех князь 6, а прочих бояр и дворян множьство, с своими дворяны и с половчи". Здесь дворянами названы княжеские воины, по социальному положению стоящие после бояр, наравне с наемными половцами. Дворяне князя Глеба действуют как его личная гвардия. Они скрываются, а затем, по сигналу князя, начинают резню и уничтожают не только князей и бояр, но и всех подчиненных им дворян. В данном контексте "дворяне" - это рядовые воины, подчиняющиеся князю и зависящие во всем от него.

Как правило, описывая состав того или иного войска, летописец просто перечисляет имена входящих в него князей. То, что каждый из названных князей участвовал в походе, сражении не в одиночестве, а в окружении своего двора, столь естественно, что об этом часто не упоминается в летописях, если в таком уточнении нет специальной необходимости.

Княжеские дворяне - это не только личное войско князя, но еще и его административный аппарат: "На ту же зиму приде князь Мьстислав Мьстиславиц на Тържьк и изма дворяне Святославли, и посадника оковаша, а товары их кого рука дойдет." Здесь один князь приказывает схватить должностных лиц и воинов другого князя.

Дворяне, как должностные лица, выступающие в качестве судебных исполнителей, упоминаются в ряде берестяных грамот. В новгородской берестяной грамоте № 531 сообщается:". Я шлю 4 дворян за гривнами серебра", т.е., чтобы они взяли положенный штраф.

В берестяных грамотах Старой Русы №№ 6, 7, 8, 15 упоминаются "отрок" и "детский" в качестве судебных исполнителей, обеспечивающих взимание установленных законом штрафов. Возможно, это просто другое название тех же княжеских дворян. Так в новгородской берестяной грамоте № 222: "Я даю княжескому детскому гривну серебра и еду с ним, потому что они поставили меня (своим запирательством) в положение вора".

И.Я. Фроянов обратил внимание на различие в социальном положении отроков и детских: "Следует признать оправданным стремление историков разграничить детских и отроков, ибо, несмотря на принадлежность и тех и других к младшей дружине, между ними не было полного тождества. Если отрокам приходилось выступать в роли заурядных домашних слуг князя, то детские, насколько явствует из источников, службы по княжескому дому не несли. Использование отроков в качестве слуг в быту объясняет тот факт, что ими обзаводились и бояре. Любопытно при этом отметить отсутствие детских у бояр. Больше того, некоторые детские сами даже имели собственные дома, чего не скажешь об отроках. О наличии домов у детских говорит владимирский летописец, повествуя о волнениях, последовавших за убийством Андрея Боголюбского: "И много зла створися в волости его (Андрея. - И. Ф.), посадник его и тиунов его домы пограбиша, а самех избиша, детьцкые и мечникы избиша, а домы их пограбиша". Сближаясь в области военной, детские и отроки заметно расходились в сфере общественной деятельности. Дальше элементарного участия в суде с вытекающим отсюда правом сбора судебных пошлин отроки не пошли. Детские же порой занимали высшие правительственные должности, получая "посадничества". Владимирский летописец рассказывает: "Седящема Ростиславичема в княженьи земля Ростовьскыя и раздаяша бяста по городом посадничьство Русьскым дедьцким".

Исследовав историографию вопроса и проведя подробный анализ источников, И.Я. Фроянов убедительно доказывает, что отроки были не свободными слугами - холопами. "Использование отроков в качестве слуг в быту объясняет тот факт, что ими обзаводились и бояре". В связи с этим стоит обратить внимание на летописное известие 1342 г.: "Лука Валфромеев, не послушав Новаграда, митрополица благословенна и владычня, скопив с собою холопов збоев, и поеха за Волок на Двину, и постави городок Орлиц". Упомянутые здесь холопы збои боярина Луки Варфоломеевича по своим функциям аналогичны отрокам (слугам), в окружении князя или боярина. В летописном сообщении о ростовских волхвах от 1072 г. упоминается, что боярин князя Святослава Ян Вышатич действует в окружении своих вооруженных слуг (отроков): "повеле взяти оружие отроком, и беста 12 отрока с ним". В свете сделанных И.Я. Фрояновым наблюдений можно считать, что "отроки" ХІ-ХІІ вв. аналогичны "холопам збоям" XIV в.

Как правило, в источниках встречаются лишь детские, находящиеся на службе у князей. Исключением является Новгород, где детские находились не только на службе у князя, но и на службе у самого Новгорода (но не у отдельных новгородских бояр). В НПЛ под 1234 г. упоминается о гибели в бою "Федора Ума княж дечькои". Значит, в это время в Новгороде уже были и не княжеские детские. Если бы детские были только княжескими, то уточнение "княж" не имело бы смысла.

Возможно "детский" - это производное от "детинец". Такое соображение помогает объяснить замеченное И.Я. Фрояновым наличие "отроков", но отсутствие "детских" на службе у бояр. То, что "детский" - свободный слуга, а "отрок" - холоп, само по себе не объясняет отсутствия "детских" на службе у бояр. Ведь в боярских дружинах могли состоять не только холопы, но и лично свободные, вольнонаемные слуги. Однако нигде в источниках они не названы "детскими". Но если "детский" это воин, служащий в гарнизоне города - детинца, то тогда отсутствие "детских" на боярской службе становится вполне очевидным. Города "держали" князья. И князья помещали своих слуг, "детских" для несения гарнизонной службы в городскую цитадель - детинец. В Новгороде, в связи с ограничением княжеской власти, гарнизон в города стал помещать не князь, а выбираемый на вече посадник, от имени всего Новгорода. Таким образом, в Новгородской республике, наряду с княжеским детским (в городах, отданных в кормление князю) появился не княжеский детский (в других городах Новгородской земли).

Итак, "детский" - это человек, живущий или постоянно находящийся в детинце - центральной укрепленной части города. "Княжеский детский" - это живущий в детинце княжеский воин. Возможно, "отрок" из берестяных грамот Старой Русы - это тоже воин, живущий в детинце Старой Русы. Возможно, термины "отрок" и "детский" характеризуют воинов с разных сторон. "Отрок" - это слуга. Младший воин. Лично зависимый воин. А "детский" это воин, находящийся в гарнизоне крепости. Возможно, детскими называли только свободных воинов, находящихся в гарнизоне крепости. А лично зависимых воинов из крепостных гарнизонов именовали отроками.

В летописях встречаются также "мечники" - судя по контексту, так называли младших воинов. После перечисления всевозможных штрафов, взимающихся с преступивших закон, в Русской правде указывается доля от штрафа, которую получает мечник взимавший штраф (или охранявший взимающего штраф): "А от гривне мечьнику куна". "Мечник" упоминается в одном ряду с "детским": "а железнаго платити 40 коун, а мечнику 5 коун, а полъгривне детьчкому"; "И много зла створися в волости его, посадник его и тиунов его домы пограбиша, а самех избиша, детьцкые и мечникы избиша, а домы их пограбиша". Судя по тому, что мечники упоминаются после детских, и получают меньшую сумму вознаграждения за работу (пять кун против полугривны, то есть двадцати пяти кун "детскому"), они и в военной иерархии занимали более низкое положение. В грамотах "детские" часто упоминаются, как судебные исполнители. Мечники, видимо, выполняли при них функции помощников, охранников, и, соответственно, получали меньшую плату. В качестве младших служивых воинов упоминаются порой и "кмети". В то же время, кметями древнерусские источники именуют не только воинов, но и крестьян-оброчников. Статус воинов кметей, видимо, был близок к статусу отроков. Возможно, отроки, кмети и мечники это названия одной и той же группы младших воинов, но характеризующие их с разных сторон, но, возможно, разница названий отражает разницу в социальном положении или в функциях этих категорий младших воинов.

Самым древним обобщающим названием для всего служилого сословия является, видимо, "гридень". "Гридити" - стоять на военной службе, служить в войске. Понятие "гридни" включает в себя все множество детских, мечников, отроков, кметей и прочих профессиональных воинов: "Ярославу же живущу в Новегороде и уроком дающю дань Кыеву 2000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху". Гридница - это помещение, предназначеное для воинских пиров. В источниках XIII в. и в более поздних "гриди" не встречаются.

"Дворянин", "детский" и "отрок" в ряде источников упоминаются как судебные исполнители. Было бы очень заманчиво предположить, что "дворянин" "детский" и "отрок" - это разные названия княжеских слуг, личных воинов князя, находящихся на гарнизонной службе, в детинце, и параллельно выполняющих в прилегающей местности функции судебных исполнителей.

Тогда логично будет предположить, что собранные "детскими"

судебные пошлины (или доля с собранных пошлин) расходовалась на прокорм и снабжение княжеского гарнизона детинца.

Но в Новгородской земле княжеские дворяне не были единственными лицами, взимавшими деньги, как судебные исполнители. Им доставалась только часть этого вида государственных доходов. В Новгородской судной грамоте, в статье 23 подробно описывается порядок работы судебных приставов, посылаемых за свидетелем (послухом): "А кто с кем пошлется на послуха, ино взять заклад шестнику на сто верст по старине, а подвоиским и софьяном и биричем, и извесиником на сто верст четыре гривны. А кои истец скажет послуха дале ста верст, а похочет и другой истец слатся на того послуха: ино слаться на него, а не всхочет другой истец слаться далее ста верст, ино поставить ему своего послуха у суда; а срок ему взять на послуха на сто верст по три недели; а заклад дать виноватому истцю на сто верст 153 шестнику".

Здесь шестники, то есть иноземцы - представители князя, выделены как отдельная категория судебных приставов. Причем, особый порядок оплаты работы шестников "по старине", видимо, регулируется другим документом. Например, это могло быть докончание с конкретным князем, дворяне которого, выполняющие работу судебных приставов, названы в грамоте шестниками. Остальные 4 категории судебных приставов - новгородские. Оплата их работы регулируется судной грамотой.

В докончаниях Новгорода с великими князьями подробно разграничиваются полномочия княжеских и собственно новгородских представителей власти. Так, например, в грамоте Новгорода к тверскому великому князю Михаилу Ярославичу: "А судиям твоим ездити по волости, куда пошло, лете с Петрова дни, по пошлине". Там же: "А се волости новогородьскыя: Волок с всеми волостьми, а дьржати ти свои тиун на половине, а новгородьц на половине в всей волости Волочкои; а на Търъжку ти, княже, дьржати свои тиун на своей части, а новгородьц на своей части". В летописях перечисляются волости, отданные "в кормление" служилым князьям. В 1383 г. "в Новъгород приихаша князь Патрикии Наримантович, и прияша его навгородци, и даша ему кормление: Орехов город, Корельскыи город, и полКопорьи города и Луское село". Сам термин "кормление" подразумевает, что собранные с этих волостей подати тратились на прокорм князя и его двора, войска.

Итак, дворяне новгородского князя входили в число судебных исполнителей (шестники Новгородской судной грамоты), как представители княжеской администрации в системе новгородских судебных исполнителей. Возможно, шестники использовались на всей территории Новгородской земли, а возможно, лишь там, где князь имел право на суд "по волости, куда пошло". Сфера деятельности дворян новгородского князя, видимо, не была постоянной на протяжении всей истории новгородского войска. Однако их использование в качестве судебных исполнителей и княжеских судей в судебной системе Новгородской земли не подлежит сомнению.

В волостях, отданных "в кормление" служилым князьям, роль судей и судебных исполнителей, видимо, выполняли дворяне служилых князей - шестники, в то время как в остальных новгородских волостях эти должности во всех случаях, кроме указанных выше, выполняли сами новгородцы.

Все эти термины указывают на княжеских воинов лишь в тех случаях, когда это прямо следует из контекста источника, как, например, в случае с шестником из 23-й статьи новгородской судной грамоты. Даже термин "дворяне", чаще всего употребляющийся в источниках в контексте "княжеские дворяне", мог употребляться и в контексте "дворяне Великого Новгорода". Под термином "дворяне" в Новгороде подразумевались как минимум, две группы лиц. Во-первых, ближайшее окружение князя, жившее на его дворе. Во-вторых, судебные исполнители, приставы. Скорее всего, изначально только княжеские люди - "дворяне" в Новгороде исполняли функции судебных приставов. Однако в ходе развития государственных институтов Новгородской республики появились судебные приставы, с функциями, аналогичными княжеским "дворянам", но не являющиеся людьми великого князя. В новгородской грамоте Коростынского мирного договора 1471 г. упоминаются "наши дворяне": "А дворянам нашим, как пошло, погон брать: ото князя по пяти кун, а от тиуна по две куны" - здесь под дворянами явно подразумеваются новгородские судебные приставы. Возможно, они тоже являются слугами, находятся при "дворе" новгородского великокняжеского наместника либо служилого князя, а возможно, "наши дворяне" - это все новгородские судебные исполнители, как новгородцы, так и шестники. Далее в договоре упоминаются "ваши дворяне": "А дворянам вашим у купцов повоза не брать, кроме ратные вести". Здесь имеются в виду дворяне - люди великого князя Ивана Васильевича. Речь идет об ограничении их произвола по отношению к купцам-новгородцам.

Той "работой", за которую князю и его дворянам в первую очередь шла доля от судебных и иных пошлин, была военная деятельность. Почти каждый год, а то и по несколько раз в год практически любой князь средневековой Руси ходил со своим двором в походы. Организовать обеспечение своих дворян пищей, жильем, одеждой, справедливо вознаграждать их за труд (то есть за ратные подвиги и успешное выполнение других поручений) было обязанностью военного вождя - князя.

В Новгород князья приходили со своим двором. Возможно, со временем в личное войско новгородских князей могли влиться и жители Новгорода. Однако князья в Новгороде сменялись довольно часто. Так, за два столетия, с 1095 по 1304 гг., князья менялись 58 раз, а некоторые из них задерживались в Новгороде лишь на несколько месяцев.

В 1304 г. "преставися князь великыи Андреи Олександрович, внук великаго Ярослава, месяца июля 27, на память святого мученика Пантелеймона, постригъся в скиму, положен бысть на Городци; а бояре его поихаша в Тферь". То есть с тверским князем служили не новгородцы, а тверичи. По смерти князя им нечего стало делать в Новгороде, и они уехали на родину.

Учитывая, что князь уходил из Новгорода "со своим двором", мы можем с уверенностью утверждать, что подавляющее большинство княжеских дворян в Новгороде были шестниками - выходцами из других земель. Однако с той же уверенностью мы можем утверждать, что дворяне новгородского войска были в подавляющем большинстве православными и русскоязычными. Таковыми были, само собой, князья и дворы служивших Новгороду Рюриковичей. Но и приглашенные из Литвы в Новгородскую землю князья со своими приближенными если и не были православными, то, прибыв на службу, немедленно принимали православную веру.

Так, в 1265 г. бежавший из Литвы от своих врагов язычник князь Довмонт, попав во Псков, вынужден был креститься сам в православную веру и окрестить 300 пришедших с ним воинов и домочадцев. Приняв православие, он смог остаться в пределах псковской земли, а затем и стать псковским князем. Не прими он православие, он, наверняка, был бы убит, о чем напрямую говорит Новгородская первая летопись: Довмонт "вбегоша в Пльсков с 300 Литвы с женами и с детми, и крести я князь Святъслав с попы пльсковьскыми и с пльсковичи; а новгородци хотеша их исещи, но не выда их князь Ярослав и не избьени быша".

В житии Александра Невского мы читаем: "был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручена была ночная стража на море. Был он крещен и жил среди рода своего, язычников, наречено же имя ему в святом крещении Филипп". Таким образом, служивший Новгороду в качестве военного дозорного Пелугий вынужден был принять православие, хотя все люди в его роду оставались язычниками. Видимо, это доставляло Пелугию массу неудобств, как религиозно-морального, так и чисто бытового характера. В одном из вариантов повести прямо говориться, что Пелугий "живяше богоугодно, в среду и в пяток пребываше в алчбе", постясь в одиночку, в то время, когда его соплеменники, если скоромную пищу.

Из дошедших до нас дворянских и боярских родословцев известно множество случаев крещения в православную веру, как татар так и католиков, при поступлении их на службу к православным князьям. В "Повести о Едигеевом нашествии" прием Василием Дмитриевичем Московским на службу католика - литовского князя Свидригайло осуждается летописцем, и далее неудачи московских войск в борьбе с Едигеем напрямую связываются с таким нарушением обычая.

Крещение в православную веру при переходе на военную службу в православной Руси, видимо, было обязательным условием. Анализ письменных источников позволяет утверждать, что такое правило было в Северо-Западной Руси повсеместным.

Приехавший в 1333 г. в Новгород в качестве служилого князя Наримант (христианское имя Глеб) Гедиминович был православным. Православными были и бежавшие от брата Ягайло на Русь в 1378-79 гг. и поступившие там на службу Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Православным был приехавший служить Новгороду в 1378 г. Юрий Наримантович. Православным был приехавший в Новгород в 1432 г. из литовской земли князь Юрий Семенович. Православным же был и последний из приглашенных на службу в Новгород литовских князей, киевлянин, Михаил Олелькович.

В 1198 г. "преставистася 2 сына у Ярослава: Изяслав бяше посажен на Луках княжити и [бе] от Литвы оплечье Новугороду, и тамо преставися; а Ростислав в Новегороде"¹⁶³. Таким образом, были случаи, когда князь на постояной основе жил в новгородском пригороде, выполняя при этом военные задачи. В данном случае своего сына, князя Изьяслава посадил в Луках новгородский князь Ярослав Владимирович. Летопись сообщает, что в 1187 г. "родися Новегороде у Ярослава сын Михаил, а княже имя Изяслав". Таким образом, в момент смерти князю, посаженному в Луках, было 11 лет. Военные задачи выполнял, конечно, не малолетний князь, а приставленная к нему отцом военная дружина.

Развитие взаимоотношений князя и пригласившего его города происходило в Северной Руси иначе, чем на юге. Легенда о восстании жителей Новгородской земли против варягов и о призвании Рюрика на княжение прямо показывает особый статус Северной Руси. Если южные земли были завоеваны наследниками Рюрика, то в северные князей пригласили сами жители. И разница в положении князей на севере и на юге, еще не столь заметная в первые столетия русской государственности, с течением времени все возрастала.

С развитием общественных отношений князья Южной Руси все больше расширяли круг своей деятельности, получая при этом дополнительные права и обязанности, последовательно наступая на права самоуправляемых племенных, а позже городских и деревенских общин.

В то же время, в Новгородской земле в руках князя остались лишь самые древние военные и судебные функции, восходящие к временам Рюрика. Попытки князей расширить круг своих полномочий, а, следовательно, и свою власть в Новгороде, неизменно наталкивались на сопротивление, порой выливавшееся в народные волнения и изгнание князя.

Однако Новгород нуждался в князе. Изгнав неугодного князя, на его место тут же приглашали другого. Ситуация, когда Новгород находился без князя, самим новгородцам казалась ненормальной, опасной, бедственной, и была возможна лишь в течение короткого периода.

Мало того, с момента, когда изгнание одного князя и призвание на его место другого стало в Новгороде постоянной практикой, новгородцы приняли ряд специальных мер, направленных на то, чтобы не оставлять город без князя. Сложилась практика ареста прежнего князя и содержания его под стражей до прихода в город нового князя. Причем, арестовывали "уволенного" князя со всеми его родственниками и "с мужи его". Арестованный князь не мог активно противодействовать призванию нового князя, не мог устроить гражданской смуты в Новгороде, не мог уехать в свой удел и, подняв там крупные военные силы, напасть на Новгород, пока город оставался без князя.

В 1136 г. "новгородьци призваша пльскович и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода, и въсадиша в епископль двор, с женою и с детьми и с тыцею, месяця майя в 28; и стражье стрежаху день и нощь с оружием, 30 муж на день".

В 1142 г. "и услышаша Новегороде, яко Святопълк идет к ним с всеми людьми их, и яша Ростислава, и въсадиша в епископль двор, седевъша 4 месяци. В то же лето въниде Святопълк Новугороду,19 априля; и пустиша Ростислава к отцю".

В 1160 г. "Прияша новгородци Святослава Ростиславица, и послаша его в Ладогу, и княгыню впустиша в монастырь святыа Варвары, а дружину его в погреб всажаша". Тут князя не только подвергают аресту, но и высылают из города. Заметим, что в погреб заточена вся "дружина" князя. Видимо личное войско Святослава Ростиславича было крайне немногочисленным, если их всех уместили в погребе - наверняка одной из построек владычного двора. В 1210 г. "Святослава посадиша в владыцьни дворе и с мужи его, донеле будет управа с отцем".

Из приведенных цитат видно, что личное войско князя, находящегося в Новгороде было немногочисленным. В проекте договора Новгорода с польским королем и литовским князем Казимиром за 1471 г. оговаривается численность княжеских сил, которые должны находиться в непосредственной близости от Новгорода: "А наместнику твоему, и дворецкому, и тиуну быти на Городище в пятидесяти". Видимо, на протяжении всего исследуемого периода нормой было постоянное присутствие при князе, или при его наместнике в Новгороде только такого небольшого отряда.

В "Предисловии к Начальному своду конца XI в." новгородский летописец с ностальгией описывает порядки, существовавшие "прежде": "теи бо князи не збираху многа имения, ни творимых вир, ни продаж въскладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя, дааше дружине на оружье. А дружина его кормяхуся, воююще иные страны и бьющеся и ркуще: "братие, потягнем по своем князе и по Рускои земле"; глаголюще: "мало есть нам, княже, двусот гривен" (выделено нами - А. Б.). Они бо не складаху на своя жены златых обручей, но хожаху жены их в сребряных". Выделенный фрагмент явно нарушает образ идеальных воинов прошлого и скорее всего относится к современным летописцу дворянам новгородского князя. Именно полемике с современными, "корыстными" княжескими воинами посвящен данный летописный отрывок. Нам он интересен тем, что в нем упоминается сумма, бывшая, видимо, обычной платой, которую Новгород выделял на содержание княжеского войска во время написания приведенного отрывка.

Судя по следующему пассажу "Предисловия" ("За наше несытоство навел бог на ны поганыя, а и скоты наши и села наша и имения за теми суть, а мы своих злых дел не останем") этот отрывок был написан в XIII в., вскоре после татаро-монгольского нашествия. В то же время, в новгородской берестяной грамоте № 788, датируемой XII в., говорится о жаловании "гридям": "А гридям две с половиной гривны жалования же.".

Численность княжеских воинов - гридней в ХП-ХШ вв. можно примерно вычислить исходя из формулы 200/2,5 = 80. Учитывая, что двухсот гривен княжеским воинам XIII в. было уже мало, и что за 100 лет стоимость услуг воинов, скорее всего, могла только вырасти, мы можем утверждать, что двор князя в Новгороде XIII века содержал не более 80 дворян. Вероятно, численность княжеских дворян, находящихся при князе на Ярославле дворе или в Рюриковом Городище была еще меньше - порядка 50 человек - это согласуется с уже приводившимся текстом договора 1471 г.

Смещенного князя и его дворян держали под арестом (порой по несколько месяцев) на владычном дворе, причем у новгородцев было достаточно военной силы, чтобы сторожить пленников. В эпизоде 1136 г.

говорится о сменной страже день и ночь, по 30 мужей в день. Вряд ли в более поздних эпизодах арестованный князь и его двор охранялись меньшим количеством стражей.

Заметим, что организовать такую многомесячную сменную стражу можно силами не менее сотни профессиональных воинов (каждый страж должен иметь хотя бы двух, лучше трех сменщиков - на случай болезни, срочной отлучки и просто, чтобы стража не переутомлялась от слишком длительных и частых дежурств).

В ходе развития общественных отношений в Новгороде князь постепенно утрачивал часть своих полномочий. У него оставалось все меньше рычагов для управления и все меньше способов сбора с новгородцев денежных средств. Так в 1229 г. новгородцы предъявили князю Ярославу ультиматум: "поеди к нам, забожницье отложи, судье по волости не слати; на всей воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты наш князь; или ты собе, а мы собе".

То есть они потребовали от князя отмены определенного налога и отказа от княжеских судов в волости. Этот ультиматум был следствием всплеска народного возмущения. Видимо, Ярослав злоупотреблял своими полномочиями, и именно это вынудило новгородцев поставить князю такие дополнительные условия.

Таким образом, князья и их двор, с одной стороны, были необходимы Новгороду, как профессиональные воины и как символ легитимности власти, но с другой стороны, борясь с постоянными попытками князей усилить свою власть, новгородцы были вынуждены создавать параллельные княжеским структуры, как юридические, так и военные: Для того чтобы иметь противовес немногочисленному, но профессиональному княжескому двору им приходилось содержать постоянную стражу, хотя бы на период ареста князя. Для того чтобы заменить княжеских судей в волостях они создали аналогичный институт судей и судебных приставов, не подчиняющихся князю.

Некоторые походы из Новгорода в XI-XII вв. совершаются силами князя и его двора, но все чаще в летописных упоминаниях говорится об участии в таких походах "новгородцев", как наряду с князем, так и вовсе без князя. Однако, несмотря на постепенное и закономерное усиление местной составляющей новгородского войска, несмотря на ослабление роли князей в общественной жизни Новгорода, приглашение князя и его двора на военную службу остается неизменной традицией на протяжении всей истории Новгородского государства.

Княжеская составляющая была крайне немногочисленной, часто меняющейся, но необходимой частью новгородского войска. Только этим можно объяснить то повышенное внимание, которое Новгород уделяет княжеской составляющей своего войска.

Борьбу за право называться новгородским князем и получать, на правах сюзерена, дань с богатой Новгородской земли вели сильнейшие князья древней Руси. Но постоянное личное присутствие таких князей в Новгороде было опасно для новгородских вольностей. Да и сами князья уже в XIII в. предпочитали жить не в Новгороде, а в собственных родовых владениях, где они были полновластными хозяевами. Вместо себя великие князья все чаще оставляют в Новгороде своих братьев, сыновей или просто наместников-бояр.

Однако двор второстепенного князя и уж тем более наместника, видимо, не представлял собой силы, достаточной для военных целей Новгорода. Только этим можно объяснить тот факт, что новгородцы, не удовлетворившись наличием законного князя-сюзерена, оставившего вместо себя родственника или наместника, стремятся привлечь в Новгород сверх того других князей, зачастую безземельных или имеющих незначительные владения.

В уложении князя Всеволода о церковных судах и людях в числе изгоев, о которых должна заботится церковь, названы оставшиеся без княжеского удела, "осиротевшие" князья: "изгои трои: попов сын грамоты не умеет, холоп из холопьства выкупится, купец одолжает; а се четвертое изгойство и себе приложим: аще князь осиротеет".

Псковская летопись приписывает Александру Невскому своего рода завет: "И тако клятвою извеща псковичем, глаголя: аще кто и напоследи моих племенник прибежит кто в печали или так приедет к вам пожити, а не приймете, ни почьстете его акы князя, то будете окаанни и наречетася вторая жидова, распеншеи Христа".

То есть Новгород и Псков демонстрируют свою готовность принять князей-изгоев, и просто любых князей. Князья были им необходимы, как квалифицированная военная сила. Причем, и Псков, и Новгород были готовы принять на службу не только русских, но и литовских князей (при условии их крещения).

Талантливые князья-военачальники высоко ценились. В 1322 г. новгородцы переманили к себе псковского князя Давыда: "в Плескове бяше тогды литовьскыи князь Давыдько; и оттоле призваша и новгородци к собе по хрестьному целованию", а в 1447 г. "князь Александр Василиевич (Черторыжский - А. Б.) поеха изо Пскова в Новъгород, а псковский посадники и вси мужи псковичи много ему челом биша; онъ же челобития псковъскаго не прия, зане же к Новугороду върклеся; и тако поеха прочь в Петрово говение". После подписания Новгородом Яжелбицкого мира с Москвой в 1456 г. князь Александр уехал из Новгорода. Псковичи предложили ему служить у них, но он отказался. В Псковской первой летописи подробно описан двор князя Черторыжского, отбывающий в 1456 г. из Пскова в Литву: "А двора его кованой рати боевых людей 300 человек, оприч кошовых". Это было довольно крупное, возможно, исключительное по силе для того времени профессиональное войско, что объясняет стремление и Новгорода и Пскова заполучить к себе на службу этого князя.

С XIV в. приглашение новгородцами служилых князей становится постоянной практикой, не отменяющей при этом прав великого князя и его наместника. Под 1333 г. в летописи зафиксирован первый случай, когда у Новгорода появляется служилый князь из Литвы. Это был князь Наримант Гедиминович (в крещении - Глеб).

В истории Новгорода случались периоды, когда служилных князей было одновременно два.В.Л. Янин, исследовав новгородскую систему кормлений XIV-XV вв. констатирует "стремление к поддержанию двух параллельных систем, прослеживаемое по летописным текстам впервые в период с 1384 до 1397 гг. Одна система связана с Литвой, откуда происходят сменяющие один другого князья Патрикий Наримантович, Семен-Лувгень Ольгердович, Роман Федорович.

Таким образом, эволюция взаимоотношений князья - Новгород постепенно привела к тому, что общественно политические функции князей оказались отделенными от функций военных. "За легитимность" в Новгороде отвечал великий князь Владимирский, через наместника взимающий с Новгорода положенную по договору дань. За военную же составляющую отвечали специально приглашенные служилые князья, приходящие в Новгород со своим двором-войском, и получавшие за военную службу доходы со специально выделенных для них волостей.

Существенным представляется тот факт, что "в кормление" служилым князьям новгородцы выделяли волости, находящиеся на наиболее опасных для вражеского вторжения пограничных территориях. Князь, чтобы собирать доход с выделенных ему в кормление земель, должен был располагать там достаточно многочисленным штатом дворян. Дворяне, проживающие в укрепленных центрах выделенных князю земель, собирающие в этих землях княжеские пошлины, были кровно заинтересованы в защите от разграбления своего основного источника доходов. Именно служилые князья и их дворяне были теми силами быстрого реагирования, которые, как правило, успешно пресекали грабительские набеги на новгородские окраины. В случае же крупного военного вторжения князь со своим двором возглавлял ополчение вверенных пригородов и, порой, уничтожал или отбивал вражеское войско еще до прихода основных сил из Новгорода.

3. Ополченцы в составе новгородского войска