Начало войны на Тихом океане и завершение формирования союза "Большой тройки"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Начало войны на Тихом океане и завершение формирования союза "Большой тройки"

А. Г. Чевтаев

Нападение Японии на владения США и Великобритании 7-8 декабря 1941 г. стало одним из важных событий истории Второй мировой войны, ставших рубежом двух ее начальных этапов. Оно оказалось тесно связанным с другим крупным событием этого рубежа - изменением стратегической ситуации на советско-германском фронте. 5-6 декабря соединения Красной армии перешли в контрнаступление под Москвой и отбросили противника на центральном направлении советско-германского фронта на сто - сто тридцать километров. Это событие, ставшее первым крупным успехом сил, противостоявших агрессорам с сентября 1939 г., вызвало большой резонанс в мире и привело к кризису в высшем руководстве вермахта. Гитлер, крайне раздраженный неожиданным оборотом дел, уволил ряд крупных военачальников, отправил в отставку главнокомандующего сухопутными силами фельдмаршала В. Браухича и взял на себя его обязанности.

Грозовое событие на Тихом океане стало заметно приближаться в октябре- ноябре 1941 г. Руководство Японии встало перед выбором: либо добиться отмены американского эмбарго на нефть и другие стратегические товары, чтобы продолжать свою агрессию против Китая при сохранении пока мира с Вашингтоном и Лондоном, либо при отказе США нанести неожиданный сильный удар по позициям западных держав на Тихом океане, овладеть инициативой на новом театре войны и захватить важнейшие стратегические позиции и сырьевые источники в Юго-Восточной Азии. Рузвельт формально вел линию на затягивание переговоров (Хэлл-Номура), добиваясь от Токио в обмен на возобновление американских поставок прекращения экспансии в Юго-Восточную Азию и ухода его из Китая. По сути это означало подталкивание Японии к выбору второго варианта возможной ее политико-стратегической экспансии - на север, против СССР. Военные советники президента считали тактику Рузвельта только средством оттягивания военного конфликта, вполне приемлемым для Вашингтона, и надеялись на "благоразумие" японских верхов.

Черчилль, внимательно следивший за нарастанием японо-американской напряженности, опасался, что Токио нанесет удар по Индонезии и Британским владениям, где находились крупные запасы стратегического сырья, и оставит нетронутыми американские позиции в Юго-Восточной Азии, и это не позволит Рузвельту добиться вступления США в войну. Поэтому в ноябре 1941 г. он дипломатично, но настойчиво советовал Рузвельту сделать серьезное предупреждение Токио, "которое могло бы предотвратить войну между Японией и нашими двумя странами" (Великобританией и США). В то же время Черчилль совершенно искренне заверял Рузвельта, что "если США объявят войну Японии, мы (Великобритания) тотчас последуем их примеру". Таким образом, при всей разнице тактических линий Рузвельта и Черчилля обе они "вписались" в тот вариант действий, который выбрал Токио.

1 декабря совещание высшего японского руководства с участием императора сделало окончательный вывод, что в данной ситуации только внезапный удар по западным державам, который готовился уже несколько месяцев, позволит Японии достичь ее целей. 2 декабря армия и флот получили нужный сигнал и стали выдвигаться на исходные позиции для начала военных действий. В последнюю неделю команды Рузвельта и Черчилля активно обсуждали, какие цели выбрал агрессор. Наиболее вероятными считались Таиланд, Малайя, особенно Сингапур, Индонезия, маловероятными рассматривались Филиппины и практически не включались в этот перечень Гавайские острова. Но именно американские владения стали важными целями японских ударов 8 декабря, особенно потопление в Перл-Харборе более половины тихоокеанского флота США. Кроме политического и оперативно-стратегического просчета Белого дома и руководства армии, большую роль в этом сыграли недостатки американской службы воздушного и радионаблюдения. Это событие, ставшее "позором для обеих сторон", предельно облегчило внутриполитическую ситуацию для Белого дома. Страна, еще вчера глубоко расколотая на массу течений, от крайних изоляционистов до крайне левых, хотя и немногочисленных, 8 декабря практически в едином порыве поддержала решимость Белого дома и конгресса дать отпор коварному врагу.

Выбирая такой вариант начала войны на Тихом океане, японское руководство верно рассчитало, что Вашингтон, не ожидавший нападения на Гавайские острова, позволит Токио нанести уничтожающий удар по тихоокеанскому флоту США. Тогда как при нападении только на британские и голландские владения Вашингтон, вероятно, вступит в войну, и легкой добычи в Перл-Харборе не получится. Кроме того, Токио либо верно рассчитал, либо получил сигнал, что Германия поддержит своего союзника по Тройственному пакту: 3 декабря японское руководство сообщило в Берлин и Рим о предстоявших военных действиях. А далее случилось то, что можно назвать, говоря словами А. С. Пушкина, "странным сближением". 4 декабря в ведущих изоляционистских газетах США "Чикаго Трибюн" и "Вашингтон Таймс Геральд" под кричащим заголовком "Военные планы Ф.Д.Р." были опубликованы основное содержание англоамериканского соглашения АВС-1 и "Программы Победы".

Редкая за все годы войны утечка этих сверхсекретных планов произошла, как это стало известно много позже, с подачи британской секретной службы в США через сенатора-изоляциониста Б. Уиллера. Лондон очевидно надеялся, что такое разглашение подвигнет Берлин к фактической войне с американским флотом в Атлантике. Действительно, адмиралы Э. Редер и К. Дениц еще в ноябре 1941 г. советовали Гитлеру объявить беспощадную войну американским торговым и боевым кораблям. Однако фюрер помедлил и дождался более выгодного момента. Удар по Перл- Харбору упростил решение "американской задачи" Германии. 11 декабря в своей речи в рейхстаге Гитлер объявил войну Вашингтону.

Объективный анализ решения 11 декабря, равно как и 7-8 декабря, уже в то время позволял сделать вывод, по крайней мере, об их рискованности, чтобы не сказать больше. Но в тот период не только политическое руководство, но и военные круги рассматривали эти действия как вполне адекватные, открывавшие перспективу формирования "единой стратегии" Тройственного пакта и ее реализации в сравнительно недалеком будущем. 11 декабря в Берлине министр иностранных дел Й. Риббентроп и японский посол Х. Осима подписали договор о совместной военной стратегии. Гитлер полагал, что "самое главное для Германии в ближайшее время" - удержание благоприятных перспектив на трех стратегических фронтах: Атлантическом, Тихоокеанском и Восточном.

В первую неделю после 7-8 декабря настроение в столицах "большой тройки" было разное. Конечно, Рузвельт и Черчилль были довольны, что агрессор разрешил две труднейшие проблемы - преодоление раскола американской нации и создание условий для боевого единства Лондона и Вашингтона на всех театрах войны. Но одновременно они были весьма удручены новыми тяжелыми поражениями своих войск не только на Тихом океане, но и в Атлантике, а затем и в Средиземноморье. Помимо первых успехов Японии в борьбе за Гонконг, Индонезию, Филиппины и Малайю, 12 декабря агрессор нанес еще одни тяжелый удар - были потоплены два крупнейших британских корабля - "Принс оф Уэллс" и "Рипалс". Воодушевленное настроение Черчилля испарилось в одночасье: в обоих океанах в этот момент у союзников не было ни одного линейного корабля.

Более определенным и в целом позитивным в тот период было настроение у Сталина. Прежде всего, успешно развивалось контрнаступление под Москвой. Известие о начале войны на Тихом океане сняло его опасения относительно угрозы японского наступления против советского Дальнего Востока, хотя возникла проблема перераспределения американских поставок, и советский вождь отнесся к этому весьма реалистично. Наконец, его обнадежило, что Черчилль, несмотря на чрезвычайную ситуацию для Лондона не отменил согласованный визит Идена в Москву .

С точки зрения ближайших перспектив самое сложное положение было у британского руководства. Кроме серьезных неудач в Юго-Восточной Азии, провала надежд на крупный успех в Ливии и значительных потерь тоннажа в Атлантике, на повестке дня стали неотложные вопросы согласования стратегии и тактики с Вашингтоном на новом театре войны, а также определения приоритетов борьбы с Берлином и Токио. И в этой связи отношения с Москвой также приобретали важное значение, особенно в свете необходимости укрепить союзные отношения со Сталиным и хотя бы смягчить его подозрения о подлинных замыслах Лондона в войне с Германией. Поэтому британский военный кабинет одобрил инициативу премьер-министра о его безотлагательной встрече с президентом в Вашингтоне и решение не откладывать поездку Идена в Москву, хотя сам шеф Форин Офис неохотно согласился с ним. Вполне оправдавшее себя, хотя и уникальное, решение об отъезде первых двух лиц правительства на достаточно длительный срок в сопровождении крупных военных фигур свидетельствует как о смелости и мужестве британского руководства, так и о высокой сплоченности нации вокруг военного кабинета Черчилля.

С самого начала войны на Тихом океане Рузвельта, как и Черчилля, весьма беспокоил вопрос ближайшего развития советско-японских отношений. Уже 8 декабря в беседе с послом М. Литвиновым президент спросил, "ожидаем ли мы (СССР) объявления нам войны Японией". Вероятно, Рузвельт не решился прямо спросить, не думает ли Москва объявить войну Токио. Литвинов резонно ответил, что "с точки зрения интересов самой Японии такая постановка сомнительна". Развивая тему возможного американо-советского сотрудничества в войне с Японией, Рузвельт сказал, что американские самолеты могут бомбить Японию с Филиппин и возвращаться обратно, но "в случае захода во Владивосток можно было бы брать больший груз". Литвинов почему-то не указал на невозможность такого оборота дел.

Возможно, такое осторожное поведение советского посла подвигло Рузвельта запросить Москву через Госдепартамент и Литвинова о "позиции СССР в связи с японо-американской войной". Рузвельт поступил тактично, не запросив об этом лично советского вождя, вероятно, догадываясь, каков был бы его ответ. 11 декабря Литвинов по получении телеграммы Молотова был принят президентом и изложил позицию СССР - сохранение пакта о нейтралитете - и ее мотивы. Главным было очевидное: в условиях "тяжелой войны с Германией и концентрации почти всех наших сил против нее мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить теперь состояние войны с Японией и вести войну на два фронта". К тому же, добавил посол, поскольку Япония соблюдает пакт о нейтралитете, "СССР будет вынужден держаться нейтралитета".

Президент был готов к такой позиции, и он ответил, что "об этом решении сожалеет, но на нашем месте поступил бы так же, как мы". Единственная просьба, которую Рузвельт передал в Москву, состояла в том, писал посол Молотову, "чтобы мы не объявляли публично о нашем решении соблюдать нейтралитет, а считали бы вопрос как бы нерешенным, чтобы привязать к нашему фронту возможно больше японских сил. Он (Рузвельт) несколько раз повторил эту просьбу".

Очевидно, что президент занял противоречивую позицию. Он не мог не понимать, что если Москва реально сохранит нейтралитет в войне на Тихом океане, даже не объявляя об этом публично, Токио сделает это с вящим удовольствием. Кстати, 9 декабря японский посол в СССР И. Татекава, известив Наркоминдел о войне Японии с США, Великобританией и доминионами и сообщив о намерении Токио соблюдать пакт о нейтралитете 13 апреля 1941 г. фактически запросил Москву, намерена ли она соблюдать этот договор. Поэтому предложение Рузвельта Литвинову "составить вместе с Хэллом некое коммюнике в том смысле, что мы (СССР) в любое время можем принять любое решение в отношении Японии", следует считать неудачным выходом из деликатной ситуации.

Проблема советско-японских отношений волновала и Черчилля. Последний признавал большую заинтересованность Вашингтона и Лондона в создании против Японии "второго фронта". 12 декабря в день своего отъезда из Лондона премьер- министр сообщил Идену, находящемуся на пути в Москву, что по мнению британского комитета начальников штабов "объявление Россией войны Японии было бы для нас очень выгодным при условии - но только при том условии, - если русские уверены в том, что это не отразится на их положении на Западном фронте теперь или будущей весной". Изложив аргументы своих военных советников, Черчилль еще раз подчеркнул, что основное значение имеет необходимость избежать поражения России на Западном фронте". Таким образом, в этом весьма важном и сложном вопросе британский лидер занял взвешенную разумную позицию в отличие от своего американского партнера. Причина, очевидно, заключалась в более тесной взаимозависимости, в более позитивном балансе совпадения и противостояния интересов и амбиций Лондона и Москвы, чем это было в отношениях Вашингтона и Москвы, и это сложная взаимосвязь отчетливо проявилась на переговорах Идена в Москве, куда он прибыл 15 декабря.

Сталин в первой же встрече и без долгих предисловий предложил проекты двух договоров: о военном союзе и взаимопомощи двух стран в войне против Германии и о разрешении послевоенных проблем "в духе взаимного сотрудничества". Они были вполне безобидны и в принципе не вызвали возражений британского министра. Затем вождь представил проект секретного протокола, в котором была намечена "общая схема реорганизации европейских границ после войны". Центральным пунктом ее становилось взаимосвязанное изменение границ СССР, Польши и Германии, в котором признавался переход Восточной Польши в состав СССР (граница на 22 июня 1941 г.), переход Восточной Пруссии и "польского коридора" в состав Польши и переселение немецкого населения оттуда в Германию. Восстанавливались довоенные границы ряда стран - жертв агрессии: Чехословакии, Югославии, Албании, Греции, - с присоединением к ним некоторых территорий соседних стран - сателлитов Германии (особенно значительные потери несла Болгария в пользу Греции, Югославии и Турции).

Далее Сталин изложил основные стратегические элементы послевоенного миропорядка в Европе. СССР, помимо закрепления в его составе Восточной Польши, части территории Финляндии, Прибалтийских республик, Бессарабии и Северной Буковины, должен иметь военные союзы с Финляндией и Румынией с правом создавать там свои военные, воздушные и морские базы. Великобритания, со своей стороны, могла бы "в интересах своей безопасности" иметь военные базы на французском берегу Ла-Манша (Булонь, Дюнкерк и другие), а также "заключить открытый военный союз с Бельгией и Голландией с правом содержать в них военные базы". Важной частью послевоенного мира Москва считала также серьезное общее ослабление Германии. Помимо указанной потери Восточной Пруссии и "коридора" с Данцигом, предлагалось отделение Рейнской зоны от Пруссии с последующим решением ее судьбы, восстановление независимости Австрии и возможное отделение Баварии, а также принуждение Германии "возместить пострадавшим от нее странам (Великобритании, СССР, Польше и другим. - А. Ч.) нанесенный ею вред".

Если включить данную схему в контекст общего состояния мировых дел в середине декабря 1941 г. и перспектив его развития, нельзя не удивиться столь быст- рому переходу настроения Сталина от недавних намеков о "возможном прекращении борьбы на Востоке Европы", а также сравнительно скромной просьбы к Лондону признать советские границы 22 июня 1941 г. к грандиозному замыслу превращения СССР в ведущую державу Европы. Этот замысел слегка прикрывался формированием военно-стратегического присутствия Лондона во Франции, Бельгии и Голландии, а также идеей "создания военного союза демократических государств с центральным органом, имеющим в своем распоряжении международную военную си- лу". Едва ли можно сомневаться, какая держава реально могла быть основой такого союза.

Даже невооруженным глазом видно, что схема советского вождя означала вытеснение Запада не только из Восточной Европы, но и в значительной мере из Центральной. Важно отметить, что в этом плане не оказалось места для Вашингтона: Сталин в разъяснении его ни разу не упомянул США. А ведь после Атлантической хартии стало очевидно, что без них невозможно удовлетворительно решить сколько-нибудь крупный международный вопрос, тем более проблемы послевоенного устройства Европы.

Что же подвигло Сталина на выдвижение столь далеко идущей схемы? Прежде всего, начало войны на Тихом океане и объявление Берлином войны Вашингтону. Вполне резонно было предположить, что в условиях резкого ухудшения геостратегического положения США и Великобритании и их неизбежных потерь Черчилль и Рузвельт будут вынуждены принять основные требования Сталина, как бы это ни было им нежелательно. Вторая причина кроется в явной переоценке успехов Московского контрнаступления. Именно 13-15 декабря немецкое отступление приобрело более массовый характер, и вероятно Сталину показалось, что его предсказание в речи 7 ноября 1941 г., что "немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой, Германия истекает кровью, потеряв за четыре месяца войны четыре с половиной миллиона солдат", сбывается.

В своем ответе Иден занял весьма гибкую позицию. Он поддержал очевидные позитивные или достаточно конструктивные для Лондона положения сталинского плана "реконструкции Европы под руководством СССР и Великобритании" совместно с США, если они пойдут на это. Попутно Иден выразил Сталину "благодарность за его обещание поддержки Великобритании в приобретении воздушных, морских и других баз" в странах Западной Европы. Но одновременно он дал понять, что без участия Вашингтона согласованная реконструкция Европы невозможна. Отклонив общий смысл секретного протокола, он отверг саму возможность подписания Лондоном подобного документа, причем ссылался поначалу не на саму принципиальную невозможность для британского правительства принять этот протокол, а на обещание, данное Рузвельту, "не принимать на себя никаких секретных обязательств о послевоенной реконструкции Европы без предварительно консультации с ним".

Черчилль (он находился в океане на пути в США), получив сообщение о советских требованиях, полностью одобрил позицию своего министра, в том числе отказ выделить особо проблему границ СССР и решить ее, если не в договоре, то в порядке обмена нотами в Лондоне. Черчилль подчеркнул: "требования Сталина относительно Финляндии, Балтийских государств и Румынии полностью противоречат первым трем пунктам Атлантической хартии, подписанной Сталиным" . Советский вождь и без пояснения Черчилля прекрасно понимал это противоречие, но именно на этом направлении усилил свой нажим на Идена. Он заявил, что "вопрос о границах СССР представляет исключительную важность. еще и потому, что как раз вопрос о Прибалтийских странах и Финляндии явился камнем преткновения на переговорах о пакте взаимопомощи в 1939 г." Вслед за этим прозрачным намеком Сталин повторил, что для Москвы вопрос признания ее западной границы "является аксиоматическим", особенно в условиях, когда "СССР ведет жестокую борьбу с Германией, несет тягчайшие жертвы и основную тяжесть войны", и он настаивает на его решении здесь без особого согласования с британским правительством.

Британскому министру пришлось снова прибегнуть к дипломатической изворотливости и скрыть собственное нежелание Лондона признать законными советские территориальные приобретения в период "дружбы" с Германией ссылками на необходимость консультаций с доминионами и США. Но когда Сталин заявил, что при таком толковании "Атлантическая хартия направлена не против тех людей, которые стремятся к мировому господству, а против СССР", Иден фактически подтвердил нежелание Лондона признать советские приобретения 1939-1940 гг. Он напомнил, что "британский премьер-министр уже давно публично заявил, что Англия не может признать никакого изменения границ в Европе, происшедшего на протяжении войны" .

Сталин попытался прижать Идена к стенке заявлением, что "позиция Идена в сущности ничем не отличается от позиции правительства Чемберлена в вопросе о балтийских государствах". И советский вождь был по-своему прав: как и в случае упорства Чемберлена летом 1939 г., когда тот не хотел согласиться на предоставление Москве карт-бланша в отношении Прибалтийских республик, Иден не хотел в тот период одобрить включение Латвии, Эстонии и Литвы в состав СССР с помощью Берлина. Поэтому британский министр только добавил, что "Атлантическая хартия не допускает изменения статуса государств без согласия на то их населения".

Неоднократная ссылка Идена на мнение Вашингтона в вопросах англосоветских отношений и особенно их роли в послевоенном мире в Европе отнюдь не была простой отговоркой. Белый дом в целом был информирован о темах бесед в Москве и позиции Черчилля-Идена и через своего посла Уайнанта еще раз напомнил: Вашингтон решительно против каких-либо секретных соглашений территориального и политического характера. Но, узнав о масштабной программе Кремля, Белый дом решил подстраховаться. Временному поверенному в делах США в СССР У. Торстону, находящемуся со своим посольством в Куйбышеве, было дано указание срочно направиться в Москву в качестве "официального наблюдателя" на переговорах между советским руководством и делегацией Идена. В Вашингтоне полагали, что в случае "возникновения в ходе переговоров вопросов, связанных с интересами США, Иден, Криппс и, возможно, Молотов сочтут необходимым сообщить ему (Торстону) об этом". Любопытно, что тональность обращения американского дипломата к А. Вышинскому в беседе 17 декабря была чисто информативная, а не просьбо-разрешительная, каковой ей следовало быть, учитывая конфиденциальность советско-английских переговоров. Торстон, прибывший в Москву 18 декабря, не успел включиться в советско-британскую полемику, но сам факт такой попытки представляет определенный интерес.

В первых двух беседах Сталина и Идена был затронут и вопрос о Японии и перспективах борьбы с ней Великобритании и США. Советский вождь убеждал собеседника в военной слабости Токио и заявил, что "по мнению советского военного командования, весьма крупные германские воздушные силы (до тысячи пятисот самолетов) переброшены в Японию и что именно они, а не японские ВВС, нанесли такие чувствительные удары британскому флоту на Дальнем Востоке". Сталин, видя как бы доверчивое отношение собеседника к этой информации, дважды отметил, что Япония может иметь некоторые первоначальные успехи, но "в конечном счете через несколько месяцев должна потерпеть крах... Силы японцев истощены, и они долго не смогут держаться".

Такое, мягко говоря, нереалистическое мнение советского вождя о потенциале борьбы Японии не было следствием ошибочной информации. Настроив собеседника на нужный лад, Сталин спросил его: "Если такие ожидания в отношении Японии оправдаются и если наши (советские) войска успешно будут теснить немцев на западе, не думает ли Иден, что возникнут условия для открытия второго фронта в Европе, например, на Балканах?" Иден подыграл своему собеседнику и заявил, что "он готов обсуждать данный вопрос. И намерение разгромить армию Э. Роммеля в Ливии во многом определяется тем, чтобы подготовить возможности для наступательных операций в Европе". Таким образом, пробный шар удался. Но поскольку оба собеседника больше думали о другом, эта тема не получила дальнейшего развития.

Две последние беседы сторон 18 и 20 декабря, а также встреча Криппса с Молотовым 19 декабря, прошли в столь же напряженных дискуссиях. Сталин, примирившись с отказом англичан подписать секретный протокол, пытался вставить в договор о послевоенном сотрудничестве двух стран косвенную формулу признания советских границ 1941 г. Помимо аргумента об огромных потерях СССР в общей борьбе с врагом, вождь напомнил, что "Англия в прошлом имела союз с царской Россией и никто в то время не думал протестовать против союза на том основании, что названные территории (Финляндия, Бессарабия, больше половины Польши) входят в состав Российской империи". Наконец, Сталин отметил, что он отказался от секретного протокола и от требования создания второго фронта или посылки британских солдат на советский фронт, да и с операцией в районе Петсамо вопрос неясен. Ввиду всех этих уступок он "считает себя вправе требовать известной компенсации в виде признания нашей (советской) западной границы 1941 г." япония американский война сталин

Иден повторил свои прежние доводы против включения в послевоенный договор всякого упоминания о признании советских границ 1941 г. и подтвердил готовность подписать оба договора в виде соглашений без упоминания советских границ. При этом он предложил "дать одновременно с подписанием послевоенного договора письмо, в котором обязуется по возвращении в Англию принять меры к устройству обсуждения вопроса о будущих советских границах между США, Великобританией и СССР". Сталин отверг этот вариант, попутно выразив удивление такой зависимостью позиций Лондона от США. Промежуточная встреча Криппса с Молотовым показала, что англичане заинтересованы и настаивают на подписании обоих договоров в Москве без упоминания границ. Криппс заявил, что "советское правительство недооценивает вреда, который будет нанесен при возвращении Идена без соглашения... Положение станет более затруднительным с точки зрения внутренней ситуации в Англии. Враждебные элементы получат большой стимул в своей деятельности во вред англо-советским отношениям" .

Однако Сталин указал на явное противоречие в позиции Идена: если тот готов по возвращении "поставить вопрос о признании советских границ 1941 г. перед британским правительством, доминионами и правительством США", то разумнее было бы подождать некоторое время и подписать полноценные договоры в Лондоне. Вероятно, Сталин понимал, что англичане хитрят. Он обратил внимание на оговорку Криппса, который сказал Молотову: "Если ничего не будет подписано сейчас, положение станет более затруднительным. Может пройти много месяцев, прежде соглашение состоится, или оно может вообще не состояться никогда".

Сталин не смутился этим "запугивающим" заявлением. Он воспринял его скорее как свидетельство значительной заинтересованности Лондона в обсуждаемых договорах и поэтому не стал драматизировать неудачу переговоров, сменив раздраженно-беспокойную тональность упреков в первых встречах на более спокойную, взвешенную в последних двух: "Независимо оттого, будут или не будут подписаны договоры, англо-советские отношения будут улучшаться. Не следует придавать слишком трагический характер факту неподписания договоров". Последняя беседа вождя с Иденом закончилась на вполне благожелательной ноте с обсуждением возможного развития ситуаций на Дальнем Востоке, в Северной Африке, а также на советско-германском фронте. Коммюнике, подготовленные каждой стороной самостоятельно, оказались весьма близкими, причем советский вариант, по признанию постоянного заместителя шефа Форин Офиса А. Кадогана, оказался лучше британского и его приняли без возражений. В нем подчеркивались "дружественная атмосфера бесед", "единство взглядов на вопросы ведения войны и необходимость полного разгрома Германии", а также "важность и полезность обмена мнениями по вопросам организации мира и безопасности".

Таким образом, новый раунд политико-психологической полемики Сталина и Молотова с Иденом и Черчиллем показал, что при сохранении фактического военного союза двух стран и их решимости разгромить главного врага Москва и Лондон серьезно разошлись во взглядах на основные принципы и цели послевоенного мира. Британские лидеры дипломатично, но твердо отвергли попытку Кремля навязать Великобритании такую схему, в которой СССР по сути становился гегемоном в Европе. В этом же контексте следует рассматривать несогласие Лондона с намерением Москвы исключить США из участников решения послевоенных европейских проблем, а также его отказ признать советские западные границы 1941 г.

В дни интенсивной дискуссии между Сталиным и Иденом прошла короткая, но важная проба настроений и позиций Вашингтона и Москвы. 14 декабря Рузвельт направил в Кремль послание, в котором ставилась задача "подготовки почвы для совместных действий не только на ближайшие недели, но также для окончательного поражения гитлеризма". Наиболее эффективное средство для достижения этого президент видел в личной встрече со Сталиным. В силу невозможности этого в ближайшее время Рузвельт предлагал провести несколько крупных мероприятий: 1) конференцию в Чунцине с участием китайских, советских, британских, голландских и американских представителей 17-20 декабря; 2) военно-морскую конференцию в Сингапуре до 20 декабря; 3) беседы Сталина с послами США, Великобритании и Китая в Москве с сообщением Рузвельту об их результатах к 20 декабря. Последним действием должно было стать обсуждение Рузвельтом вопросов хода войны "с британскими миссиями в Вашингтоне", то есть с Черчиллем, который прибывал в США 19-20 декабря. Президент выразил надежду, что эти "предварительные конференции. приведут к установлению более постоянной организации для планирования наших усилий" .

Очевидно, что это был очень важный пробный шар: удастся ли включить Москву в единую структуру планирования и ведения борьбы антифашистской коалиции на всех театрах военных действий. Очевидно было, что руководство этой структурой должно было находиться в Вашингтоне. Кроме того, в рамках этой идеи СССР "как бы естественно" втягивался в вооруженную борьбу против Японии. Трудно сказать, чего тут было больше - политико-психологической хитрости Вашингтона или непонимания общих политико-стратегических замыслов и характера советского вождя. Вероятно, и то, и другое. Но после опыта общения со Сталиным (пусть не лично, а через доверенных лиц) Рузвельту следовало бы понять, что Москва, несмотря на сложное положение в борьбе с Германией, не пойдет в общий ряд не только с китайскими и голландскими представителями, но и с англичанами и американцами. При сталинском понимании роли советского фронта в мировой войне рузвельтовский подход был более чем наивен, и тем более допущение, что Сталин клюнет на эту удочку и позволит втянуть себя в войну с Японией. Не удивительно, что советский вождь весьма дипломатично отклонил предложения Рузвельта и - что особенно показательно - не откликнулся на идею личной встречи двух лидеров.

22 декабря, после восьмидневного путешествия Черчилля и его ближайших советников (лорда Бивербрука, фельдмаршала Дж. Дилла, адмирала Э. Паунда, маршала ВВС С. Портала), началась длительная и весьма плодотворная встреча двух западных лидеров, получившая с легкой руки премьер-министра кодовое имя "Аркадия". Помимо восьми официальных "широких совещаний" (с участием военно-морского министра США Г. Стимсона, морского министра Ф. Нокса, Г. Гопкинса, Бивербрука, американских и британских начальников штабов), а также двенадцати совещаний военных советников обоих лидеров, президент и премьер-министр встречались ежедневно (Черчилль жил в гостевых апартаментах Белого дома). Все это позволило весьма обстоятельно, хотя порой в обширных и довольно острых дебатах, сопоставить взгляды Вашингтона и Лондона и принять важные решения, которые отразили качественный перелом в ходе войны и серьезно повлияли на дальнейшее противоборство двух коалиций.

Прежде всего, Рузвельт и Черчилль пришли к выводу о необходимости принятия единой политико-стратегической концепции ведения мировой войны обеими странами. Она не была сформулирована в каком-либо официальном документе, равно как не был оформлен и сам военный союз двух стран. Отправной точкой этой стратегии была Атлантическая хартия. Важной ее частью стал принцип "Германия - враг № 1, Япония - враг № 2". Основные цели вооруженной борьбы армий США и Великобритании в 1942 г. состояли в следующем: обеспечение жизненно важных коммуникаций между США, Великобританией и СССР, между США, Великобританией, Индией, Австралией и Новой Зеландией; перелом в военных действиях в Северной Африке с возможным завоеванием господства в Средиземном море и переходом Французской Северной Африки на сторону союзников; овладение инициативой на Атлантическом театре войны; удержание жизненно важных позиций союзников в Тихом океане. Очевидно, что в этих целях отразились слишком оптимистические расчеты на успешное завершение борьбы в Северной Африке в 1942 г. К этому особенно причастен Черчилль, который переоценил способность сил Британской империи в короткий срок разгромить армию Э. Роммеля.

Практическим выражением англо-американской стратегии и важнейшим орудием ее реализации стал созданный на конференции "Аркадия" Объединенный комитет начальников штабов (ОКНШ) в составе американских начальников штабов и членов миссии английского комитета начальников штабов во главе с Дж. Диллом. Хотя его обычное пребывание и работа в столице США отражали заметное повышение роли Вашингтона в союзных отношениях двух держав, это не означало доминирования, тем более диктата Вашингтоном в ведении общекоалиционных дел. Было принято, что работа ОКНШ будет идти в рамках равноправного партнерства. Оно определялось не только вполне сопоставимым вкладом Лондона и Вашингтона в их общую борьбу с агрессорами, тем более что в чисто военном плане Великобритания в начале 1942 г. и в обозримом будущем опережала США. Равноправие двух союзников вытекало также из тесного сотрудничества и высокой степени взаимопонимания Рузвельта и Черчилля, которые на равных - и это останется до конца 1943 г. - разрабатывали союзную стратегию как раз во многом, если не в главном, на основе работы ОКНШ и которые были его реальными руководителями.

Важным элементом стратегического курса Рузвельта и Черчилля было достаточно адекватное понимание роли СССР в мировой борьбе. Поскольку указанная попытка сделать Москву рядовым участником совещательного уровня не удалась, а Сталин со своей стороны не предложил какой-либо альтернативы, дело свелось к параллельности двух стратегий: англо-американской и советской. Это четко отражало факт ведения двух войн - восточной и западной. Рузвельт и Черчилль вполне осознавали огромное значение Великой Отечественной войны для преодоления серьезного кризиса, в котором оказалась западная стратегия в конце 1941 - начале 1942 г. В меморандуме к встрече с Рузвельтом от 16 декабря Черчилль записал: "В настоящий момент фактором первостепенной важности является провал планов Гитлера и его потери в России". В то же время необходимость его (кризиса) преодоления, а также сомнения Вашингтона и Лондона относительно политикостратегических намерений Москвы приводили к значительному расхождению двух стратегий в рамках их параллельности.

В решениях конференции "Аркадия", как официально зафиксированных, так и фактически согласованных в беседах Рузвельта и Черчилля, "второй фронт" вообще не упоминается. Речь шла об "оказании русским такой помощи, которая позволила бы им удержать Ленинград, Москву и нефтеносные районы Кавказа, а также продолжать военные действия". Рузвельт и Черчилль понимали, что эти решения отнюдь не обрадуют Сталина, и поэтому не известили о них Кремль ни в целом, ни в части, касающейся взаимодействия обоих стратегических курсов.

Важным событием в контактах Рузвельта, Черчилля и Сталина в этот период стало принятие Декларации Объединенных Наций. Вначале она разрабатывалась параллельно в командах президента и премьер-министра, затем была согласована с военным кабинетом в Лондоне, который внес в нее пункт об отказе заключения сепаратного мира с противниками. Кремль включился в обсуждение текста Декларации 27-28 декабря, согласившись с некоторыми "трудными" для него положениями (включение вместо слов "свобода совести" выражения "свобода религии", на чем особенно настаивал Белый дом) и добившись более точных и необходимых для него формулировок, особенно учитывающих неучастие СССР в войне с Японией. Декларация была подписана 1 января 1942 г., причем по предложению Рузвельта вместо общего алфавитного подписания Декларации первые четыре подписи были отданы Рузвельту, Черчиллю, Литвинову и китайскому послу .

Хотя Декларация Объединенных Наций была принята раньше окончания конференции "Аркадия", именно она символизировала завершение переломной фазы в ходе мировой войны, создание антигерманской коалиции, и обозначила важнейший императив, стоявший перед ее участниками, особенно "большой тройкой". Он заключался в том, чтобы максимально эффективно использовать силы каждого члена "большой тройки" на собственных театрах военных действий, а также достаточно разумно строить политико-стратегические отношения в рамках сформированной коалиции. С точки зрения этого требования результаты переговоров и решений Сталина, Рузвельта и Черчилля в декабре 1941 - январе 1942 г., несмотря на их противоречивость, могут быть определены в целом как позитивные, достаточно адекватные тому сложному переплетению совпадавших и расходившихся интересов, амбиций и замыслов, которые были в умах и сердцах руководителей Москвы, Вашингтона и Лондона в этот период.

Наиболее позитивные перемены произошли в отношениях Белого дома и Уайтхолла. Помимо дальнейшего сближения взглядов и позиций Рузвельта и Черчилля и формирования структуры объединенного руководства вооруженной борьбой, важное значение имело само пребывание премьер-министра в США, которое широко освещалось в средствах массовой информации, особенно его речь в конгрессе 26 декабря. Некоторые сдвиги произошли в отношениях Сталина и Рузвельта, хотя одновременно обозначились и проблемные стороны. Наименее заметными были перемены в отношениях Черчилля и Сталина, и можно говорить о появлении новых болевых точек в отношениях двух лидеров.

Несмотря на трудности и противоречия, во всех трех странах заметно укрепилась морально-психологическая атмосфера единства, особенно среди тех групп населения, которые были связаны с организацией и осуществлением обширных программ поставок по ленд-лизу. Что касается самих лидеров СССР, США и Великобритании, можно достаточно уверенно говорить, что преобладающей нотой в их размышлениях и поведении в последовавших тяжелых испытаниях весны-осени 1942 г. оставалось стремление реализовать главное требование Декларации Объединенных Наций: сохранять и укреплять единство антифашисткой коалиции - решающее средство победы над агрессорами.

Примечания

1. См.: Емельянов, Ю. В. Сталин. На вершине власти / Ю. В. Емельянов. - М., 1995. - С. 252-253; Варлимонт, В. В ставке Гитлера : Воспоминания немецкого генерала 1939-1945 гг. / В. Варлимонт. - М., 2005. - С. 224-228; Спар, У. Жуков : взлет и падение великого полководца / У. Спар. - М., 1995. - С. 94-95.

2. См.: Lash, J. P. Roosevelt and Churchill 1939-1941. The Partnership that Saved the West / J. Р. Lash. - L., 1977. - P. 462-468; Фейс, Г. Черчилль, Рузвельт, Сталин : Война, которую они вели, и мир, которого они добились / Г. Фейс. - М., 2003. - С. 28-29; Бернс, Дж. Франклин Рузвельт : Человек и политик / Дж. Бернс. - М., 2004. - С. 163168.

3. См.: Черчилль, У. Вторая мировая война. Кн. 2 / У. Черчилль. - М., 1991. - С. 269273.

4. См.: Lash, J. P. Op. cit. P. 481-488; Бернс, Дж. Франклин Рузвельт. С. 168-170.

5. См.: Буллок, А. Гитлер и Сталин : Жизнь и власть. Т. 2 / А. Буллок. - Смоленск, 1994. - С. 403-405; Фейс, Г. Черчилль, Рузвельт, Сталин... С. 29-30.

6. См.: Варлимонт, В. В ставке Гитлера... С. 229-231; Лиддел, Гарт Б. Вторая мировая война / Гарт Б. Лиддел. - М., 1976. - С. 200-203.

7. См.: Lash, J. P. Op. cit. P. 489-491; Черчилль, У. Вторая мировая... С. 281-284. См.: Черчилль, У. Вторая мировая... С. 284.

8. См.: Секретная переписка Рузвельта и Черчилля во время войны. - М., 1995. - С. 199-201; Cadogan, A. The Diaries of Sir A. Cadogan / A. Cadogan. - L., 1971. - P. 416417.

9. См.: Документы внешней политики СССР 22 июня 1941 - 1 января 1942 г. Т. 24. - М., 2000. - С. 483. (Далее - ДВП).

10. ДВП. С. 490-491.

11. Там же. С. 491.

12. Там же. С. 487.

13. Черчилль, У. Вторая мировая... С. 286.

14. См.: ДВП. С. 501-502.

15. Там же. С. 502-503.

16. Там же. С. 503-504.

17. См.: ДВП. С. 412, 509-510; Спар, У. Жуков... С. 95-96.

18. ДВП. С. 503-505.

19. Фейс, Г. Черчилль... С. 31.

20. См.: ДВП. С. 519.

21. Там же.

22. Там же. С. 520.

23. См.: Советско-американские отношения 1939-1945 гг. Россия. ХХ век. Документы. - М., 2004. - С. 184-185.

24. ДВП. С. 523-524.

25. Там же.

26. Там же. С. 540.

27. Там же. С. 527, 535, 538, 592.

28. Там же. С. 536.

29. Там же. С. 539.

30. См.: Советско-английские отношения в годы Великой Отечественной войны 19411945 гг. Т. 1. - М., 1983. - С. 198; Cadogan, A. Op. cit. P. 422.

31. См.: Переписка председателя совета министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Т. 2. - М., 1957. - С. 15-16.

32. Там же. С. 16. Удивительно, что и отечественная, и зарубежная литература прошли мимо этого эпизода в отношениях Москвы и Вашингтона. Возможно, потому, что он не имел продолжения.

33. См.: Батлер, Дж. Большая стратегия: Июнь 1941 - август 1942 г. / Дж. Батлер, Дж. Гуайер. - М., 1967. - С. 285-303, 506-511; Черчилль, У. Вторая мировая... С. 294-306; Шервуд, Р. Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца. Т. 2 / Р. Шервуд. - М., 1958. - С. 7-51.

34. См.: Батлер, Дж. Большая стратегия... С. 290-294.

35. В тот момент Сталин фактически не актуализировал идею "второго фронта", которую в данном контексте можно считать альтернативной декабрьскому замыслу Рузвельта.

36. Черчилль, У. Вторая мировая... С. 295.

37. Батлер, Дж. Большая стратегия... С. 507.

38. См.: ДВП. С. 569-570, 594-596; Шервуд Р. Рузвельт... С. 17-24.

Размещено на Allbest.ru