Особенности распространения протестантизма в России в XVI – первой половине XVIII века

Кроме того, развитие экономических отношений в Европе вело к расширению торговли европейских стран с Россией. В связи с основанием Ганзейского союза и установлением торговых связей с Германией и Швецией в 1524 г., увеличился приток в Россию торговых людей, многие из которых были лютеранами. Бурно развивающееся Московское государство остро нуждалось в специалистах многих отраслей знания, производства, искусства, еще не получивших развития на Руси. Поэтому русские цари приглашали ко двору и на службу докторов, аптекарей, художников, переводчиков, пушкарей и военных. В этническом отношении это были шведы, финны, немцы, датчане, голландцы, французы, англичане и другие. Им давалось общее название -- «немцы», возможно из-за непонятной речи (ср. немой) или преимущественной доли немцев в их числе. Немцы действительно представляли одну из самых значительных лютеранских групп в России. Интересно, что вошедшее в обиход слово «кирха» (от немецкого «Kirche» -- церковь) означало именно лютеранскую («немецкую») церковь.

2.2 Положение протестантов в России в XVI веке

Период правления Василия III (1505-1533).

Основное поселение иноземцев в XVI веке сформировалось на реке Яузе и получило наименование «Немецкая слобода». Этим названием обозначалось проживание «немых», в русском восприятии - не владеющих местным языком иностранцев. Территориально слобода находилась в северо- восточной части Москвы - на правом берегу реки Яузы в районе современной Бауманской улицы (нынешний Басманный район и район Лефортово). В простонародье закрепилось и иное обозначение этого места, как слобода Кукуй - от протекающего ручья.

Считается, что Немецкая слобода существовала еще во время княжения Ивана III (1462-1505) и его преемника Василия III, однако документально она упоминается лишь в середине XVI века60. Самыми первыми поселенцами московской слободы были купцы, их семьи и челядь из северогерманских городов, главным образом Гамбурга и Кенигсберга. Эти западные первопроходцы торговой выгоды сразу оценили потенциал северной страны, расположенной в центре коммерческих путей Востока и Запада. Со своей стороны, русские власти демонстрировали открытость и толерантность приезжим иноземцам, поощряя их предоставлением льготных условий торговли. Так, например, ганзейские купцы, среди которых было значительное число протестантов-лютеран, в результате мирного договора, заключенного между Россией и Швецией в 1524 г., получили право построить в Новгороде Великом торговый дом и торговать по всей России. С течением времени их торговые связи протянулись и в Москву. Здесь протестанты смогли в полной мере оценить своеобразное отношение к иноземцам русских властей. Например, в XV в. в Москву созвали западноевропейских умельцев для реализации масштабных планов по обустройству и укреплению Кремля. Итальянские специалисты занялись решением строительных задач, а германские пушкари взялись за изготовление колоколов и обучение русских мастеров начаткам артиллерийского искусства. В знак особой признательности за труды великий князь и государь Всея Руси Иван III предлагает работникам щедрое вознаграждение, однако категорически отказывается отпустить их на родину. Более того, показательным образом князь осуждает на тюремное заключение Аристотеля Фиорованти за настойчивые попытки сбежать из России домой.

Сын Ивана III-го - Василий III, некоего искусного врача Феофила, уроженца Любека, взятого в плен в Литве, не отпускал домой даже после просьбы прусских властей, мотивируя решение тем, что доктор первоначально должен был полностью излечить одного из вельможных пациентов, а затем уж обсуждать вопрос об отъезде.

Такое отношение русских властей к служилым иноземцам не было простой прихотью, а явилось следствием трудности вербовки иностранных специалистов, а также заботой о неразглашении военных секретов. Ближайшие к России западные соседи сразу почувствовали для себя опасность европеизации Московии и всеми силами пытались не пустить за русский рубеж новых западных волонтеров. Так, к примеру, в 1530-е гг. некий немец Александр, литейный мастер, служивший в Москве, вызвался привезти из Дерпта своего друга («лить пушки и стрелять из них»). Узнав об этом намерении, дерптский епископ постарался прервать опасную деятельность московского вербовщика и добился его ареста и ссылки. Это подтвердил в 1539 г. сбежавший из Москвы архитектор Петр Фрязин: «Знаю, я жил с ним на одной улице; этот Александр сказывал в Москве боярам, что у него есть товарищ в Дерпте, который умеет пушки лить и стрелять из них и думает ехать в Москву, служить великому князю. Услыхав это, епископ допытался об этом немце и сослал его неведомо куда».

При царе Иване Грозном настойчивые попытки служилых иноземцев- протестантов вернуться домой прямо расценивались в качестве государственной измены. Опричник царя Генрих Штаден констатировал:

«Чтобы дойти до смертной казни, иноземцу не так-то легко провиниться. Только когда уличат его, будто он хотел бежать за рубеж, -- тогда -- да поможет ему Бог!.. И редко бывает, чтобы иноземец дерзнул бежать из страны, ибо дорога в страну широка и просторна, а из страны -- узкая- преузкая».

Нужно отметить, что многие западные специалисты и не торопились уезжать из Московии, так как имели особый статус и пользовались немалыми льготами. Отечественные документы указывают даже на наделение служилых иностранцев земельными наделами - поместьями. В житии св. Даниила Переяславского есть сюжет о борьбе инока Даниила, желавшего основать монастырь, с соседним помещиком - «немцем» Иоанном и его «свирепой вельми» женой Натальей. «Немец» атаковал подвижника, опасаясь, как бы монастырь не захватил его земли. Имел собственное поместье и вышеупомянутый зодчий Петр Фрязин, который к тому же перешел в православие и обзавелся семьей в Москве.

Во времена Василия III, его почётная стража из наёмных иноземцев была расселена в особой слободе Замоскворечья. Здесь, в районе современных Спасоналивковских переулков, между Полянкой и Якиманкой, проживали приезжие иностранцы, о загульной жизни которых шла молва по всей округе.

«...Василий выстроил для своих телохранителей и для разных иностранцев, а именно -- поляков, германцев, литовцев (которые от природы подвержены Вакху), город Наливки, получивший название от налитых бокалов. И там у всех иностранных солдат и пришельцев имеется полная возможность всячески напиваться, что московитам запрещается под страхом тяжкого наказания, за исключением нескольких дней в году...».

Представитель далёкой Англии Д. Флетчер, приезжавший в Россию в XVI в., подтверждает свободные нравы поселенцев слободы и пишет о княжеском разрешении иностранным солдатам пить мёд и пиво по постным дням. Поскольку те вовсю пользовались позволением русской власти и часто находились в состоянии сильного подпития, то, во избежание большего соблазна, было принято решение оградить территориально слободу Наливки от местного населения.

Слобода Наливки стала первым иноземным поселением, территориально обособленным от московского посада, и отнюдь не случайно. Судя по всему, правительство таким образом пыталось защитить представителей московского посада от тлетворных западных привычек. В 1571 г. «город Налейка» подвергся уничтожению и был дочиста сожжен воинами крымского хана Девлета I во время московского похода.

Особое отношение русских властей к приезжим иноземцам подтверждают записки очевидцев. Так, Герберштейн пишет о симпатии князя Василия III к западным умельцам и их постоянном общении. При въезде в 1521 г. в столицу, государь приметил среди народа немца-пушкаря Николая (Никласа). Остановившись, государь милостиво обратился к нему: «Твоя верность мне и старание, которое ты выказал, охраняя крепость, известны нам, и мы изрядно отблагодарим тебя за услугу».

Другой иностранный автор XVI в., Генрих Штаден, в своих «Записках» отмечает особенные судебные льготы приезжих иноверцев: «... Специальные грамоты давали иноземцу право являться в суд по искам русских только дважды в году -- на Рождество и на Петров день. При этом доставить его в суд мог только тот пристав, чье имя было написано в грамоте; со всеми другими приставами, если они являлись, владелец такой грамоты мог обойтись по своему желанию, и жаловаться приставам было нельзя. Иноземцы же имели право хоть каждый день жаловаться на русских».

Уже в последние годы великого княжения Василия Ивановича в Москву прибыло немало медиков, аптекарей, торговых людей, художников, мастеров разных ремесел. Это были в основном протестанты из стран Северной Европы. Среди них выделялся лейб-медик Николай Булев, ставший личным врачом Василия III. Обладая различными дарованиями, Булев проявил себя при русском дворе в качестве алхимика, астролога, тайного советника, и в немалой степени занимался проповедью религиозной унии церквей.72 Нужно отметить, что в этот период протестанты, как иностранцы, вели обособленный образ жизни и создавали общины для совершения протестантских служб исключительно в своей среде.

Периоды правления Ивана IV Грозного (1547-1584) и Федора Иоанновича (1584--1598)

Царь Иван IV Грозный, преемник великого князя Василия Ивановича, продолжил отцовскую линию на милостивое гостеприимство приезжим специалистам: «дохтурам гораздым, «барберам», или цирюльникам, «пушкарникам», «искателям злату и серебру», «мастерам хитрым», «изуграфам, в науках наученным». В качестве места поселения для них была выбрана улица Варварка, где и располагались приезжие иностранцы со всем своим имуществом. В это время немецкие протестанты, живущие компактными общинами, уже распространились во многих городах: Костроме, Владимире, Нижнем Новгороде, Угличе, Казани, Твери и Архангельске. Однако из целого ряда мест поселений иноверцев только в Нижнем Новгороде образовалась постоянная община со своим собственным проповедником.

По сообщениям иностранных авторов, царь Иван Грозный особо благоволил к германским наемникам. Готовясь к военным действиям, Иван IV, по сообщению Принца фон Бухова, «особенно много заботился о … наборе» «германских воинов» и не щадил на это «никаких издержек». Флетчер указывает, что в 1588 г. в Московии числилось значительное количество, около 5000 человек, военных специалистов-наемников разных национальностей.

Франческо Тьеполо (1509-1580), глубоко интересовавшийся всеми сторонами жизни Московского государства, отмечал, что царь Иван IV развивал традицию привлечения иностранцев и всячески приглашал «из Германии и Италии инженеров и литейщиков, пушкарей, при помощи которых укрепил по-итальянски Кассан (Казань), Чатракан (Астрахань) и другие места, а также отлил большое число пушек. В Моске (Москве) есть длинный ряд мастерских, где делают аркебузы в большом количестве». О том же говорят Записки Штадена: «Посредине города был заново отстроенный двор, в нем должны были лить пушки».

Кстати, именно благодаря военным навыкам приезжих иностранцев-протестантов, а также своих служилых «немцев», Московское государство довольно успешно использовало артиллерийское вооружение. Известие об этом отразил в своей работе анонимный итальянский писатель XVI в., который прямо указывал на заслугу английских и германских пушкарей, подпаливших город Полоцк и тем самым принесших победу русским войскам в 1563 г. Ближе к середине XVI века русское правительство стало формировать из «немцев» особый род войск - наемную конницу-рейтаров, которые считались грозной силой. Венецианец Марко Фоскарино в своей работе «Рассуждения о Московии» отмечает наличие у русских в 1557 г. около 3000 тяжеловооруженных «немецких» кавалеристов.

Внимание царя к иноземцам-протестантам в данный период времени было обусловлено и политическими интересами. Иван IV искал дружественных отношений с королями лютеранских стран Дании и Швеции, и способствовал заключению брачного союза своей племянницы с герцогом Магнусом (старшим сыном Христиана, герцогом Гольштинии).

Царь также приблизил к себе носителей передового опыта европейского врачебного искусства - Роберта Якоби, присланного английской королевой, и двух немцев Елисея Бомеля (Бомелия) и Иоганна Эйлофа. Интересно, что один из немцев - Бомелий, ранее приобрёл известность в Лондоне за пристрастие к мистике, астрологии и алхимии. По свидетельству Горсея, Елисей практиковал свои увлечения и в Москве, где «жил в большой милости у царя и в пышности».

Тем временем, англичане в поисках успешной торговли, совершенно неожиданно наткнулись на грандиозные возможности наладить отношения с русским государством по морскому пути через Белое море в 1553 г. На волне успеха в Англии учредили через 2 года Московскую (Русскую) торговую компанию. В качестве ответного жеста московские власти предложили её представителям льготные условия коммерции: свободный въезд и беспошлинную торговлю по всей России. Вслед за англичанами потянулись за выгодой и голландские купцы. И тем, и другим, русские власти позволяли беспрепятственно удовлетворять свои религиозные потребности. Так, во второй половине XVI века, холмогорские и архангельские иностранные подворья огласились звуками англиканского и реформатского богослужений. В 1559 году русская дальновидная политика религиозной толерантности по отношению к представителям Англо-русской компании была закреплена царственной грамотой, в которой говорилось:

«Мы, по нашей милости, вышеназванному обществу английских купцов, их преемникам, служителям и торгующим от них, которые живут или будут жить в Москве или ином каком месте нашего государства, дозволили хранить свой собственный закон, и никто из наших да не принуждает их против воли к нашему закону и вере». Взаимной выгодной торговле способствовали также и военные успехи Московского государства, которые открывали доступ к центрам европейской коммерции. К примеру, владение Нарвой с 1558 по 1581 гг., позволило русским купцам наладить отношения с представителями протестантской Европы - выходцами из Германии, Дании, Англии, Шотландии и Голландии.

Известно, что царь живо интересовался протестантским вероисповеданием иностранных специалистов, нередко вступая с ними в богословские дискуссии, хотя и считал их религиозные традиции менее состоятельными, чем католические. Так, например, 10 мая 1570 г. в Москве в царских палатах состоялся известный диспут между царем Иваном Грозным и протестантским проповедником Яном Рокитой. Ян находился в составе посольства польско-литовского короля Сигизмунда-Августа, который посетил Россию с целью заключения русско-польского перемирия. Он был известен своей ученостью, прекрасно владел латинским, немецким и славянским языками, и слыл успешным полемистом. По вере Рокита считал себя последователем Лютера и Кальвина, и был деятельным представителем общины чешских братьев, живущих в Польше. Используя представившуюся возможность встречи с русским царем, Ян попытался убедить Ивана Грозного в превосходстве протестантизма над православием. Богословски образованный государь вступил в диспут с чешским пастором, и уяснив себе основные вероучительные положения протестантизма, обещал вскоре представить ответ. 18 июня 1570 г. пастору Роките вручили подробный письменный анализ догматов, высказанных проповедником86. Государь Иван Васильевич в роли защитника православной веры последовательно и аргументированно опровергает доводы чешского пастора, используя доводы из текстов Ветхого и Нового Заветов, патристики, исторической литературы, агиографии. Судя по тому, что и иностранные, и отечественные источники донесли до нас подробный рассказ об этих событиях, диспут произвел на современников большое впечатление.

Для православного населения Руси было очень важным видеть, как царь выступает защитником традиционной веры против новомодных религиозных веяний. Служилые иноземцы-протестанты, пользуясь своей востребованностью и особым положением, не стеснялись превозносить перед русскими свою веру и осмеивать православные обычаи. Западноевропейская Реформация привила ученикам Лютера категорическое отрицание религиозного обряда, заслонявшего, по их мнению, дух Евангелия. Русское же православие напротив, как это подтвердилось позднее в Никоновских церковных реформах, исповедовало обряд важнейшим воплощением и проявлением веры. Вследствие этой мировоззренческой разницы на сущность веры, протестанты открыто осмеивали, к примеру, почитание икон, столь развитое на Руси, как языческое идолопоклонство. Здесь будет уместным вспомнить, что у себя на родине, в Швейцарии, во Франции, в Нидерландах или в германских землях лютеране, кальвинисты и сторонники прочих реформаторских течений «очистили» свои храмы от икон, фресок и мозаик вплоть до кладки, полагая, что тем самым избавили себя и дома Божии от страшного греха. Религиозное противостояние православных русских и протестантов иноземцев было настолько острым, что Иван Грозный идеологически обосновал войну с Литвой и поход на Полоцк, как защиту от поругания лютеран, которых все больше становится в Литве, православных икон: «...ни в срацинской вере в турках, ни в бусурманских языцех таково святым иконам поругание не обретается». Точно также и в войне с Ливонией проявилось конфессиональное противопоставление: Иван IV обвинял ливонцев в том, что они «нарушили наказ Господний» и «переняли учение Лютера».

Когда же обнаружилось бегство двух немецких военнопленных Крузе и Таубе в Польшу, разгневанный царь повелел опричникам разгромить немецкую слободу, в результате чего была подвернута разрушению и лютеранская кирха. Необходимо отметить, что первоначально протестанты в России каких-либо организованных конфессиональных структур не имели, собираясь для проведения богослужений исключительно в частных домах.

Позднее, несколько утвердившись на российской земле и наладив взаимные контакты для образования крупных общин, лютеране и реформаты стали обращаться к властям с просьбами о строительстве собственных храмов. Первые в России лютеранские кирки появились в Москве во второй половине XVI века: одна была построена в 1575 г. по ходатайству герцога Магнуса, жениха племянницы Ивана IV, вторая -- в 1580 г. В Нижнем Новгороде первая лютеранская кирка была поставлена в 1594 г. А в начале XVII в. в Москве появились еще две кирки. Поскольку речь идёт исключительно о строительстве лютеранских кирок, то само собой напрашивается предположение о доминирующем составе среди иностранцев- протестантов поселенцев именно лютеранского направления. Вместе с тем, важно отметить, что источники обозначают словом «люторы» равным образом как лютеран, так и кальвинистов. Кальвинисты-реформаты в течение целого века, по всей видимости, использовали для служб не только жилые дома, но и кирки лютеран; известно, однако, что уже в первой половине XVII века в Москве были построены голландская и английская (где прихожанами наверняка являлись и англикане, и британские кальвинисты) реформатские кирки. Французские реформаты в 1700 г. также просили у Петра разрешения выстроить каменный молитвенный храм, но их письмо осталось без ответа.

В царствование Федора Иоанновича (1584--1598) количество приехавших в Россию иноземцев-протестантов значительно увеличилось. Большая часть из них посвятила себя военному делу, и весьма многие добились карьерного роста, заняв руководящие должности. Исследователи указывают, что общая численность протестантов в русских войсках в этот период достигала порядка 5000 человек.

Подводя итог истории протестантов в России в XVI в., следует отметить значительные изменения в их положении. Расширился как круг приехавших на русскую службу волонтеров-европейцев, так и перечень их профессий, среди которых наиболее полезными оказались военно-технические «новшества». При царском дворе огромное влияние приобрели западноевропейские медики, через которых Россия соприкоснулась с научными достижениями Запада. По общему мнению исследователей, последователям протестантской веры жилось в России во время царствования Ивана Грозного намного более привольно, чем на их исторической родине.

2.3 Положение протестантов в России на рубеже XVI-XVII веков (Смутное время)

Период правления Бориса Годунова (1598-1605).

Борис Годунов с самого начала своего правления не скрывал своих симпатий к иностранцам, что подтверждают и исторические источники: «Борис был очень расположен к немцам». Возможно, такое расположение явилось следствием воцарения Бориса, - как известно, он занял трон не по наследству, а потому счёл самым правильным и полезным для себя опереться в своей внутренней и внешней политике на чужеземцев. Годунов очень тяготел к сближению с лютеранскими странами, предлагал заключить брачный союз своей дочери с герцогом Густавом, сыном Шведского короля Эрика или с одним из братьев датского короля. Тем протестантам, лютеранам и реформатам, которым грозило попасть в жернова Католической Контрреформации и искавшим новое пристанище, русский царь обещал свою милость: «Мы в три раза возвратим вам то, что вы там потеряли: дворян мы сделаем князьями, меньших людей -- боярами; слуги ваши будут у нас людьми свободными; мы дадим вам землю, людей и слуг, будем водить вас в шелку и золоте, кошельки ваши наполним деньгами; мы не будем вам царем и господином, а отцом, а вы будете нашими детьми, и никто, кроме нас самих, не будет над вами начальствовать: я сам буду вас судить, и вы останетесь при своей вере. Но за это вы должны поклясться по своей вере, что будете служить нам верою и правдою».

Уловив настроения царя, придворные предлагали ему проект образовательной реформы, согласно которому в Москве появятся университеты и школы с заграничными преподавателями. Для этой цели Годунов посоветовал наладить контакты с ведущими европейскими странами на предмет содействия обучения русских людей всем основным европейским языкам. Не довольствуясь этим, царь самолично выбрал из московских семей 18 детей и послал их изучать языки за границу.

Известно также, что царь стремился развить практику приглашения иностранцев в Россию, и потому поручал уезжающим на родину иноземцам подыскивать талантливых людей и уговаривать их посетить Москву. К примеру, некий итальянец М. Бритий, выполняя царский наказ, уговаривал венецианских ученых, сведущих в разных науках, приехать в Россию, дабы «облагодетельствовать ее своими познаниями». Почему Борис обращался за помощью к частным лицам, а не обращался напрямую, согласно своему статусу, к правительствам европейских стран, станет понятным, если вспомнить историческое противодействие Запада возвышению Москвы. Западноевропейские государи и политики прекрасно понимали последствия приобщения русских к передовым научным достижениям - усиление военного могущества, экономический рост, создание конкурентных товаров и т.п. Неудивительно, что правительства соседних с Россией стран всячески препятствовали проникновению в Москву ценных специалистов. В ответ на эти препоны, иностранцы, стремящиеся к русскому царю, использовали разные хитрости, скрывая свои профессии. Так, например, часто поступали врачи, оставляя на родине медицинскую литературу и выдавая себя за купцов.

Правление Бориса стало временем расцвета Немецкой слободы на Кокуе, в предместье Москвы. Здесь располагались несколько сотен человек, по большей части выходцы из Ливонии, исповедующие протестантизм. Благодаря ходатайству немецких врачей им было дано царское разрешение на постройку кирхи. Это подтверждает известие из свиты приехавшего в Россию датского принца: «Почти в четверти перехода от города Москвы, в юго-восточной стороне, лежит город Слобода (Немецкая слобода), в котором жители все -- немцы. В 1601 г. его царское величество (Борис Годунов) позволил им выстроить там церковь и жить в их немецкой вере. Так и заняли они там место и построили из соснового дерева церковь. В церкви -- по немецкому образцу алтарь; возле него -- малое распятие с изображенным на нем Христом, …и проповедуется по учению и установлению Лютера». Прибывшие вскоре после кончины датского принца в Москву из Любека ганзейские послы отмечают: «В Москве существует и немецкая церковь, в которой слово Божие проповедуется во всей чистоте, так как здесь каждому предоставлена свобода вероисповедания…». Обрадованные религиозной свободой, немецкие поселенцы вскладчину собрали настолько значительную сумму пожертвований на постройку кирхи, что остаток хватил на постройку ещё и школы в слободе.

Нужно отметить, что в это время Немецкая слобода была не единственным местом массового проживания иностранцев. Станислав Немоевский обнаружил западноевропейские дома и на западе Москвы. В Красном Селе располагались поселенцы низкого звания и рода занятий и «агенты английских купцов и некоторых голландских (фландрских) городов».

Царь Борис прекрасно понимал значение торговли, через которую усиливаются не только финансовые, но и чрезвычайно важные для Русского государства связующие нити общекультурных европейских традиций. Видя заинтересованность иностранных торговцев, Годунов всячески поощрял их инициативы. Так, например, в 1603 г. немецкие города Любек и Штральзунд просили у русского правительства льготы не облагаемой налогами и беспрепятственной торговли по всей России. Вместе с этим у них появились проекты по созданию особых зон немецкой коммерции в городах Москве, Новгороде, Пскове, Ивангороде, с возможностью чеканить своим купцам монеты на русских денежных дворах. Послам было передано царское согласие и покровительство, однако не обошлось и без некоторого разочарования. Русское правительство таким образом сформулировало ответ на просьбу немцев о привилегиях, что прочитав царский указ, те убедились, что «многие пункты, утвержденные на царской аудиенции, были опущены, другие изложены темно и двусмысленно». Кроме ганзейских немцев, Москва в торговых делах особо выделяла в качестве своих надежных партнеров представителей Туманного Альбиона, которые наладили морской путь товарооборота через устье Северной Двины. Пользуясь преференциями русского правительства, островитяне оборудовали фактории в Москве, Вологде, Ярославле, Архангельске и Холмогорах. Кроме того, они оформили в собственность 5 причалов на севере России и успешно пользовались ими для усиления коммерческой деятельности. Представители конкурирующих компаний - голландцы, к слову, смогли приобрести только 2 пристани.

На севере компания обладала пятью пристанями (в Корельском Устье, на Печенге, Варзуге, Мезени и Шунге), в то время как голландские купцы -- только двумя (на Коле и в Пудожском устье Двины). Кстати, на Коле позволено было пришвартовываться также и судам из Франции. Английское правительство ценило благорасположение и льготы, предоставляемые русскими властями королевским торговым представителям, и способствовало отправке в Россию своих специалистов. Так, в 1600 г. в Москву приехали трое ювелиров, а в 1603 г. - опытные архитекторы и каменщики. В это же время уже во второй раз Россию посетил Френшэм, инициатор создания в Москве первого аптечного магазина при царе Иване IV.

При его фактическом преемнике, Борисе Годунове в столице уже учреждается особый Аптекарский приказ. Он был предназначен для обслуживания царской семьи и сановитых представителей боярского рода. Главой приказа считался т.н. «аптечный боярин», которому вменялось в обязанность управлять всеми медиками и аптекарями в стране. А главным лекарем приказа определили венгра Кристофера Рихтингера, рекомендованного самой английской королевой Елизаветой. Известно, что царь Борис впоследствии выразил особую благодарность её величеству за столь ценного специалиста, вылечившего его от опасной болезни.

Аксель Гюльденстиерне подробно рассказывает ещё о пяти придворных врачах, которых Борис Годунов очень ценил. Общеизвестно, что польза лейб-медиков не ограничивалась медициной, царь часто расспрашивал их, как опытных советников, об иноземных порядках, о важных государственных делах, особенно религиозных.

«Признательность иноземцев к милостям царя, -- констатировал Н.М. Карамзин, -- не осталась бесплодной для его славы: муж ученый, Фидлер, житель Кенигсберга (брат одного из Борисовых медиков), сочинил ему в 1602 г. на латинском языке похвальное слово, которое читала Европа...».

Тяготея к иностранцам-протестантам, царь Борис допускал такие религиозные послабления, которые смущали православный русский народ. Так, например, немцы, приехавшие с датским принцем Гансом (Иоганном), стали свидетелями столичных шествий по случаю праздника Богоявления. Каково же было их изумление, когда обнаружилось нахождение в праздничной процессии для освящения воды иноземцев, поставленных по значению выше простого православного люда. Возглавлял процессию патриарх с духовенством, за ними следовали царь Борис с царевичем Федором, а потом -- «целая толпа старых князей и бояр…по трое в ряд», далее «шли немцы… и другие иноземцы, бывшие у царя на службе, а за ними весь простой народ…». Отторжение у москвичей вызывали и непривычные «немецкие» новшества, постепенно подрывающие традиционный образ жизни. Одним из самых возмутительных новомодных веяний русские люди считали западный обычай иметь «гладко выбритое лицо» вопреки естественной бороде. К народному сожалению, Борису импонировала чужеземная практика личной гигиены, и он всячески поддерживал её. Когда же стало для всех очевидным увлечение Годунова иностранной врачебной практикой, тогда отечественные писатели сочли и это неподобающим:

«Едино же имея неисправление и от Бога отличение, ко врачем сердечное прилежание...». Противились русские люди и инициативам учреждения на Руси учебных заведений по западным лекалам, оберегая собственную молодежь от «тлетворного» влияния иноверцев, предлагающих обучение и воспитание русских детей в лучших традициях протестантского образования. Ревнители отечественной старины при этом рассуждали так: «земля Русская велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи; если же и иные языки, кроме родного, появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры».

Все вышеописанные примеры недовольства русского народа к политической ориентации Годунова на иностранцев-иноверцев явились следствием глубокого религиозного противопоставления православия и протестантизма. Носители новой западной веры, иноземцы-протестанты смотрели на коренное население Руси свысока, пользуясь различными привилегиями своего статуса и царским покровительством. Московские иноземцы, как и авторы всех «Записок» иностранных авторов о России, культивировали «цивилизационное превосходство» Запада над отсталой варварской страной, нуждающейся в их помощи. Элемент пренебрежительности к русскому народу всюду бросается в глаза, даже и в тех случаях, когда отмечается нечто положительное. К примеру, венецианец А. Контарини в конце XV в., сообщает: «Русские очень красивы, как мужчины, так и женщины» -- и тут же добавляет, -- «но вообще народ грубый ... Они величайшие пьяницы и весьма этим похваляются, презирая непьющих. У них нет никаких вин, но они употребляют напиток из меда, который они приготовляют с листьями хмеля. Этот напиток вовсе не плох, особенно если он старый. Однако государь не допускает, чтобы каждый мог свободно его приготовлять, потому что если бы они пользовались подобной свободой, то ежедневно были бы пьяны и убивали бы друг друга как звери. Их жизнь протекает следующим образом: утром они стоят на базарах примерно до полудня, потом отправляются в таверны есть и пить; после этого времени уже невозможно привлечь их к какому-либо делу... Князь, насколько я понял, владеет большой страной и мог бы иметь достаточно людей (для войска), но множество среди них -- бесполезный народ».

«Цивилизационное превосходство» Запада над Русью естественно перетекало в восприятии иностранцев и в превосходство «западной веры» над «русской верой». «Русские» -- пишет, к примеру, Ричард Ченслор, -- «соблюдают греческий закон с такими суеверными крайностями, о каких и не слыхано... к своим писаным иконам они относятся с таким идолопоклонством, о каком в Англии и не слыхали. Они не поклоняются и не почитают никаких икон, сделанных не в их стране. По их словам, начертания и образцы их икон установлены от Бога, не как у нас. Они говорят, что мы, англичане, чтим иконы в том виде, как их сделает живописец или ваятель, а они, русские, почитают иконы, только когда они освящены. Они считают нас только полу-христианами, потому что мы, подобно туркам, не соблюдаем всего Ветхого Завета. Поэтому они считают себя святее нас». Подобного рода отзывы о православной вере русских прослеживаются и у других иностранных авторов-протестантов. Гораздо более дружелюбно воспринимают вероучительные отличия Запада и России писатели-католики.

«Лики святых», -- замечает, к примеру, иезуит Компани, о русском благочестии, -- «они пишут с исключительной скромностью и строгостью, гнушаясь тех икон, которые лишены славянской надписи, и тех, на которых есть непристойные изображения обнаженных частей тела. А ведь это может служить известным упреком нашим живописцам, которые, чтобы показать. свое искусство, на картинах до предела обнажают грудь, ноги и прочие части тела и скорее пишут легкомысленные, чем святые картины...».

Профессор Варшавского университета Д.В. Цветаев, досконально изучивший историю протестантизма в России и исследовавший весь комплекс архивных источников, отмечал взаимную неприязнь русских и иноверцев. Однако, по его мнению, негативное отношение со стороны русского народа к приезжим протестантам явилось закономерной реакцией на постоянные провокации и «соблазн нравственно-религиозному чувству» православных от чужеземцев.

Невзирая на частую и взаимную неприязнь иностранцев и русских в вопросах веры, протестанты в России пользовались полной свободой совести. Кроме вышеперечисленных привилегий, им также позволялось регулярно приглашать на молитвенные собрания пасторов из Западной Европы и таким образом поддерживать как организационную, так и духовную, молитвенную связь с подобными общинами на исторической родине. Европейские протестантские священнослужители получали возможность и право навещать соотечественников и в далёких провинциях, где община не имела собственного проповедника. В 1601 г. царь Борис Годунов сделал денежный вклад на постройку первой в России протестантской колокольни. и с той поры установка колоколов на кирхи считалась процедурой дозволенной. Приезжим «немцам» также разрешалось сохранять и приумножать свои традиции образования и книгопечатания, для чего, к примеру, еще в 1552 г. в Москву приехал посланный датским королём «типографщик» Ганс Миссингейм. Постройка школы при кирхе воспринималась протестантским сообществом, как нечто, само собой разумеющееся, а в начале XVIII века лютеранскому пастору Эрнсту Глюку власти выделили большое помещение и значительную субсидию в 3000 рублей для основания светской школы.

Деятельность Лжедимитрия I (1604-1606).

Смутным временем историки характеризуют начало XVII в., обозначая этим термином период государственной нестабильности, когда на фоне безвластия возникли народные волнения и появились чужеземные завоеватели. Россия, оказавшаяся на историческом перепутье, стала менять вектор цивилизационной ориентации с Востока на Запад. Религиозные же взгляды фальшивого царя Лжедимитрия проявились в его реформах интересной двусмысленностью. Русский по рождению, он внутренне тяготел к московскому православному народу, а как инициатор Смуты и проводник политики Польши и Ватикана, он обязался наложить на родную землю ярмо религиозной унии. Кроме этого, будущий Самозванец, в период своего скитальчества по Литовской Руси, близко познакомился и увлекся идеями протестантизма. Это подтверждает тот факт, что своим личным секретарем Лжедимитрий назначил поляка Бучинского, тяготевшего к исповеданию социанства (крайнего протестантизма). Лжедимитрий проявлял склонность ввести полное равноправие вер, что являлось несомненным вызовом тогдашнему мировоззрению. Такие взгляды ясно свидетельствовали о том, что на смену прежним религиозным установкам, опирающимся на нормативы родной православной веры, пришли новые, проповедующие либеральный европейский уклад жизни и образ мышления. Таким образом, становится очевидным, что отечественная политическая Смута была если не порождением, то основой и фундаментом смуты религиозной. Возникло «брожение умов», появились предпосылки для формирования нового по мировоззрению образа жизни - русского западничества. «Первой ласточкой» этого явления, по мысли Н.А. Бердяева, стал князь И.А. Хворостинин, окольничий при дворе Лжедмитрия I. Увлечённый новым «прогрессивным» западным вероисповеданием, князь выказывал крайнее недовольство грубым московским «обрядоверием» и запретил своим крестьянам посещать православные храмы. Однако, в своих религиозных убеждениях Хворостинин был неустойчив: то тяготел к католичеству, то предпочитал идеи крайних протестантов, отрицая молитвы, культ святых и даже всеобщее воскресение из мертвых. Надо полагать, что подобная демонстрация смены религиозной ориентации не была единичным случаем. По крайней мере, Буссов, повествуя о том, как свергали с трона царя Василия Шуйского, упоминает трёх «ополячившихся» зачинщиков - Захария Ляпунова, Михаила Молчанова и Ивана Ржевского.

Лжедимитрий I приложил немалые усилия для политического и религиозно-нравственного переворота - предоставил право свободного въезда и выезда из России, провозгласил свободу торговли, отменил прежние запреты на публичные увеселения, позволил европейские танцы, способствовал установлению более тесных контактов русского люда с чужеземцами. По описанию немецкого купца Петра Патерсона, при встрече в Москве свиты Марины Мнишек: «на улицах по обеим сторонам, где мы проезжали, находилось великое множество людей, которые, сойдясь, ожидали приезда царицы; мужчин было менее, но женщин -- итальянок, француженок, немок и москвитянок -- чрезвычайно много».

Царь-самозванец расширил территорию, на которой позволялось селиться западным иностранцам. Большинству из 300 немцев, зачисленных в царскую личную охрану, было велено переезжать ближе к Кремлю, в Чертолье и на Арбат -- здесь им отдали дома духовенства, спешно выселенного по царскому указу. 10 мая 1606 г. Лжедмитрий I разрешил лютеранскому пастору из Немецкой слободы Мартину Беру явиться во дворец и прочесть первую в истории Кремля евангелическую проповедь. Несмотря на оправдание царя -- дескать, его немцам, которые должны находиться всегда близ царя, далеко ехать в их церковь в Немецкую слободу, -- русские восприняли данное новшество как немыслимое святотатство. По сведениям Конрада Буссова, «12 мая в народе стали открыто говорить, что царь -- поганый… Должно быть, он не московит, et per consequens non verus Demetrius (а следовательно, и не истинный Дмитрий)».

В это Смутное время положение протестантов обуславливалось скорее причинами политическими и экономическими, чем причинами религиозного порядка. Немцы -- московские жители и наемные немцы -- принимали участие в военных действиях с обеих сторон. Когда же рухнула власть Бориса Годунова, то, по сообщению Буссова, 20 июня 1605 г. служилые немцы подали новоявленному московскому царю Дмитрию Самозванцу челобитную «с просьбой не гневаться на них, если они причинили какое- либо зло его величеству и его войскам под Добрыновичами. В то время этого требовали их присяга и честь, ибо они были людьми подневольными, служили своему тогдашнему государю господину Борису».

Самозванец пригласил к себе немецких офицеров, общался с ними очень тепло и высказал пожелание, чтобы они были ему верными соратниками, как прежде Борису. В итоге все служилые иноземцы принесли присягу «Дмитрию Ивановичу», а в январе 1606 г. был сформирован отряд царских телохранителей из трех сотен немцев. Первой сотней копейщиков командовал француз Яков (Жак) Маржерет. (Этот «немец» в своих «Записках» будет до конца отстаивать версию, что «царь Дмитрий Иванович» был настоящим сыном Грозного.) Вторую сотню «алебардников» возглавил лифляндец из Курляндии Матвей Кнутсон, третью -- шотландец Альберт Вандтман, больше известный под именем пана Скотницкого (Шотландского), которое он приобрел, долго живя в Польше. Каждые три месяца телохранители получали значительное жалованье, такое, «что большинство могли заказывать себе бархатные плащи с золотыми позументами и дорогое платье».

Несмотря на симпатии Лжедмитрия к иностранцам, многие дальновидные «немцы» предпочли убраться из Московии восвояси. По версии Массы, «…некоторые немецкие и другие иноземные капитаны, французы и шотландцы, которые, видя, что по всей стране распространился мятеж, и страшась дальнейших несчастий, стали просить отпустить их домой навестить родину и с помощью друзей добились того, что получили отпуск. И свыше пятисот возвратились на родину…».

Кроме служилых иностранцев, в первые годы Смуты (до 1606-1607 гг.) постоянно увеличивалось число торговых немцев. Большие поселения западных купцов с лавками и складами находились в Архангельске, Холмогорах, Вологде, Москве, Ярославле, Костроме, Астрахани. В Вологде, например, английскими купцами был основан так называемый «Английский дом», и в 1609 г. там расположились все «местные» иностранные купцы и западные торговцы, бегущие от Смуты через Вологду на родину. В 1608- 1609 гг. начался исход иностранных купцов из России, ибо в условиях Смуты вести нормальный торг оказалось невозможно. Купцов грабили, особенно казаки в Поволжье, многие потеряли не только капиталы, товар, но и жизнь.

«Несмотря на великие убытки, которые мы понесли, так как не могли вести надлежащим образом торговли… -- говорит голландский купец итальянского происхождения Исаак Масса, добравшись из Москвы через Вологду, к Архангельску и увидев на рейде западные парусники, -- мы благодарили Бога за сохранение своей жизни».

События русской истории начала XVII в., безусловно, были окрашены цветами «религиозной революции», что дало основание патриарху Иову в своих грамотах обвинять расстригу Гришку Отрепьева в преступных намерениях «церкви божие разорити и костелы латынские и люторские учинити, и веру крестьянскую попрати, и православных крестьян в латынскую и люторскую ересь привести и погубити».

Деятельность Лжедимитрия II (1608-1610).

Лжедимитрий II начал свою деятельность в окружении множества «ляхов» и «литвы». Среди тушинских иноземцев тон задавали выходцы из Речи Посполитой: поляки и литовцы, исповедующие католическую или протестантскую веру. Первое время Немецкая слобода пыталась держать нейтралитет, лавируя между московским и тушинским лагерями. Польско- литовское окружение второго самозванца строго следило за тем, чтобы немцы не заняли привычного для них в Московии почетного места. Летом- осенью 1608 г. западноевропейские наемники не смогли уклониться от участия в крупных боевых действиях -- кто на стороне Василия Шуйского, кто на стороне Тушинского вора. Это привело к серьёзной опасности для протестантов быть истребленными поголовно. Недоверие «царя» к служилым «немцам» в конце концов, выразилось приказом на полный разгром и сожжение Московской Немецкой слободы. В 1610 г. люди Лжедмитрия II уничтожили построенную при Борисе Годунове лютеранскую церковь в Москве.

Тогда же до самозванца дошли сведения о захвате «немцами» Иосифо- Волоколамского монастыря, в котором укрывались люди Сапеги, на которых имел виды «природный царь». Реакция Лжедмитрия II была суровой: «Теперь я вижу, что немцы совсем не преданы мне, они перешли к нехристю, польскому королю, а у меня, единственного под солнцем христианского царя, они побивают людей. Вот буду я на троне, тогда все немцы в России поплатятся за это».

Понимая, что у русских людей отнюдь не вызывает восторга присутствие большого количества иноверцев, Тушинский вор стал разыгрывать «антииностранную карту». Провозгласив своей целью защиту православия, «царь» объявил «опалу» иноземцам и запретил «немцам» проводить протестантское богослужение. В этот период заезжие иноверцы находились в смертельной опасности. Из Козельска, например, были вывезены 52 «немецких» юношей и мужчин, которых, по «царскому» повелению, должны были утопить в Оке. Среди них находился бывший московский лютеранский пастор Мартин Бер. Несчастные осуждённые возлагали надежды не на милость Лжедимитрия II, а на заступничество Марины Мнишек, в свите которой находились немецкие женщины. Первое прошение «царицы» о помиловании было отвергнуто «царём» с негодованием: «Я отлично знаю, что она будет просить за своих поганых немцев, я не пойду. Они сегодня же умрут, не будь я Димитрий, а если она будет слишком досаждать мне из-за них, я прикажу и её тоже бросить в воду вместе с немцами».

Лжедмитрий II, обнаруживая перед народом показную категоричную неприязнь к иноземцам, отнюдь не отказывался пользоваться их услугами. Более того, им поручались дела, требующие высокой степени доверия. Так, прибытие Марины Мнишек в Калугу было доверено осуществить Юргену Кребсбергу, немцу из Померании, со свитой, состоящей из отряда московских служилых «немцев». А когда приехавшую царицу встретили с надлежащим почётом, то она пожелала составить своё окружение из немецких девушек, набранных из близлежащих поселений.

Однако теперь, после провозглашенного Лжедмитрием II курса на истребление всего чужеродного, приближение иноземцев могло подорвать имидж самого самозванца. Ведь в народном сознании чётко закрепился образ западного иностранца -- «ляха» или «немца», врага-еретика, активно насаждающего свои мировоззренческие ценности. Общая степень недоверия и подозрительности, связанная с иноверцами, в этот период усилилась настолько, что даже в Новгороде были случаи отказа пускать в православные храмы тех русских людей, которые какое-то время пожили в Ингерманландии, «и о каждом приезжем исследовали, не принял ли он чего лютеранского». Объяснялось такое поведение, конечно, желанием предотвратить какие-либо опасности, связанные с тайной изменой православию. Отвергая идеи «люторов» как «неприемлемые», население русских городов с самими протестантами спокойно уживалось и мирно соседствовало.

Период правления Василия Шуйского (1606-1610).

Положение протестантов изменилось с наступлением времени правления царя Василия IV. Оскорбительное поведение в Москве гостей из Речи Посполитой, и последовавший затем их погром, сильно качнули маятник русского массового сознания в сторону нетерпимости к иностранцам. К тому же Шуйский получил полностью разоренную царскую казну, и содержать служилых «немцев» для него стало невозможным. В итоге царь Василий IV выбрал в отношении всех иноземцев более сдержанную политику, нежели Борис Годунов или Лжедимитрий I. Буссов свидетельствовал, что «антинемецкие» действия Шуйского вызывали полное одобрение москвичей, отмечавших, что царь «так очистил христианский город Москву от нехристей (как они называют всех иноземцев), что там остались только истинные христиане и благочестивые люди».

3. Протестантизм в России в XVII - первой половине XVIII века

3.1 Положение протестантов при Михаиле Федоровиче (1613--1645)

Трехсотлетнее правление представителей дома Романовых, начавшееся после Смутного времени, было весьма благоприятным для протестантов. Увеличилось не только количество иноверцев в России, но и значительно расширился ареал их расселения.

Лютеране стали селиться в Серпухове, Ярославле, Вологде, Холмогорах, и к концу царствования Михаила Романова (1613--1645) их численность составила приблизительно 1000 семейств.

В 1613-1614 гг. «служилые немцы» вновь начали стекаться к Москве, рассчитывая вновь быть полезными, в связи с восстановлением центральной власти. Например, в 1614 г. на довольствие был поставлен гарнизон крепости Белая, состоявший из 130 ирландцев и шотландцев. Примечательно, что среди этих военнослужащих находился некто шотландец Георг Лермонт (Learmonth), отпрыск древнего (с XIII в.) дворянского рода. Как впоследствии выяснилось, это был предок знаменитого русского поэта М.Ю. Лермонтова. Согласно документу, поданному в Разрядный приказ 10 февраля 1688 г., родство заверено у генерала русской службы, шотландца Патрика Гордона, русскими стольниками Евтихием и Петром Лермонтовыми в том, что они действительно являются потомками древнего шотландского рода, восходящего ко времени «короля Малколумбуса и тирана Макбетуса XI в.».

Московские служилые иноземцы стремились сохранять своё национальное единство, предпочитая и на военной службе иметь сослуживцами единоплеменников. Так стали появляться национальные воинские объединения: роты «шкотских и ирлянских немцев», английская рота под командой Яна Вуда, немецкая рота Дениса фон Виссина, рота английского дворянина Астона и т.д. Такая комплектация соответствовала привычному для иностранцев военному обучению и службе, по примеру регулярных частей западноевропейских армий. В 1624 г., для управления иностранными наемниками был восстановлен Иноземский приказ, который регулировал также (до 18 мая 1666 г.) быт иноверцев в Немецкой слободе. Исследователь С.П. Орленко хотел точно определить численность служилых иностранцев в России XVII в., однако, из-за плохой сохранности архивных фондов, вынужден был довольствоваться лишь обобщением цифр, собранных историками за разные годы.

Известно, что многие из вновь прибывших иностранцев, используя свои языковые навыки, служили переводчиками в Посольском приказе. Таким, например, был протестант Иван Фомин Алмазенов (Джон Элмис), который прибыл в Москву в 1588 г. в возрасте 15-ти лет с дедом врачом Ричардом Элмесом, а после сам стал служить русскому правительству. А его сын, Иван (Джон Элмес), отучившись в Англии медицинскому делу, тоже прибыл в Москву и успешно сдал экзамен в Аптекарском приказе. Следует отметить, что с 1620 г. именно через Аптекарский приказ в Россию стали проникать европейские методы лечения болезней. В штате приказа в 20-е гг. XVII в. числилось два доктора, пять лекарей, один аптекарь, два переводчика, один подьячий и один окулист.

Адам Олеарий, дважды посещавший Россию в 1630 г., отмечал наличие в Москве большого количества приезжих иностранцев. «Его царское величество содержит… с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся…».

Среди свиты Михаила Романова нашлись люди, которые вспомнили об отечественных студентах, ранее отправленных за границу Борисом Годуновым для обучения наукам. Выяснилось, что задуманная миссия едва ли может быть названа успешной, так как на родину вернулся только лишь один студент, ставший переводчиком шведского посла. Следы других студентов растворились в тумане неизвестности, невзирая на все возможные попытки расследования, вплоть до обращения за сведениями к английскому королю. Правда, обнаружилось, что один из отправленных к чужеземцам изменил православию, перешел в протестантизм и стал служить пастором. Без сомнения, известие об этом едва ли могло обрадовать русское правительство, ожидавшее от «верных сынов Родины» совсем иной метаморфозы.