Есть запись Никколо Валлори: «Любил он молодую даму из семьи Донати редкой красоты, высочайшей добродетели, и рода знатнейшего, в честь которой Лоренцо не только слагал изящнейшие стихи на тосканском языке, но также устраивал великолепные на удивление зрелища, среди которых был турнир». Действительно, Лукреция Донати была королевой турнира 1469 года. Однако сам турнир был устроен, конечно, не из-за нее, а приурочен сразу к нескольким событиям - во-первых, к 20-летию будущего правителя города, а во-вторых, в честь примирения некоторых итальянских городов (по договору 1468 года).

Лукреция была замужем, она вышла замуж за Никколо Ардингелли еще до свадьбы Лоренцо Великолепного. Причем, в устройстве брака, по всей видимости, сыграл определенную роль сам Лоренцо, поскольку именно он устроил разрешение для Никколо Ардингелли вернуться во Флоренцию на время свадьбы (Ардингелли был на Леванте в негласной ссылке). Сам Лоренцо в день свадьбы Лукреции во Флоренции не был. Браччо Мартелли, который входил в компанию Лоренцо, тогда писал Лоренцо: «Хоть и знаю я, мой милый Лоренцо, что поведать тебе о том, что последовало за твоим отъездом, означает причинить тебе и даже увеличить горе от того, что ты здесь не находишься, тем не менее, с другой стороны, желая показать тебе труды наши за тебя, в твое отсутствие не меньшие, нежели при тебе, хотел я этим письмом скорее доставить тебе несколько горьких удовольствий, чем молчать об этом нашем счастье; для полноты его недостает лишь твоего, весьма желанного для нас и опять же для Лукреции, присутствия…Много раз я видел в глазах ее мучительную к тебе жалость, и как скрывает она за смехом такую печаль!». Также о влиянии Лукреции Донати мы узнаем из писем Алессандры Строцци: «Жена его [Никколо Ардингелли] здесь, и так веселится, что справила себе новый наряд своих цветов и с жемчужинами немногими, но большими и прекрасными. И третьего дня в ее честь был дан бал в папской зале Санта Мария Новелла, по приказу Лоренцо ди Пьеро. Он был там с компанией молодых людей, и они были наряжены в ее цвета: темно-лиловые чоппетты, расшитые чудным жемчугом». Потом монна Алессандра говорит, что Лоренцо устраивает возвращение Ардингелли «для жены Никколо, так как за этим стоит она». Таким образом, Алессандра Строцци считала, что Лукреция Донати в состоянии повлиять на судьбу мужа благодаря благосклонности Лоренцо Великолепного. Кроме того, не только Браччо Мартелли, но и другие члены бригады Лоренцо сообщали ему о Лукреции. Так, Сиджисмондо делла Стуфа, писал Лоренцо, что встретил Лукрецию «на улице де Серви, идущую, видимо, от исповеди и покаявшуюся во всех прегрешениях, совсем не нарумяненную и красоты невиданной, в черном платье и с покрытой головою; шаг ее был так тих, что казалось, будто камни и стены благоговеют, когда она идет по улице…Не хочу говорить ничего более, дабы не вводить тебя в грех в эти святые дни». Кроме того, у Луиджи Пульчи есть канцона, в которой символически рассказывается о влюбленности Лоренцо Великолепного и Лукреции Донати в их молодости. Отсюда следует, что фаворитка имела реальное влияние на Лоренцо Великолепного. И этот роман вдохновлял самого Лоренцо и его окружение на создание поэтических произведений.

Другой возлюбленной Лоренцо Великолепного была Бартоломея Нази. Так, Франческо Гвиччардини в «Истории Флоренции» писал: Лоренцо «много предавался чувственным наслаждениям…Последней многолетней его привязанностью была Бартоломея деи Нази, жена Донато Бенчи, хотя и не очень хорошо сложенная, но изящная и благородная, в неё он был так сильно влюблен, что одну зиму, когда она жила на своей загородной вилле, он в пять или шесть часов вечера отправлялся к ней из Флоренции со многими товарищами на почтовых лошадях и возвращался от нее на рассвете. Это весьма раздражало Луиджи делла Стуфа и Бутту де Медичи, которые его сопровождали, но Бортоломеа, заметив их недовольство, навлекла на них немилость Лоренцо, и последний в угоду ей отправил Луиджи послом к султану, а Бутту - к Великому турку. Странно, как этот сорокалетний человек, мудрый и столь высокой репутации, оказался во власти женщины, некрасивой, к тому же в летах, и совершил поступки, непростительные даже юнцу». Гвиччардини отмечает влияние Бартоломеи на Лоренцо, который из-за нее принял решения, затрагивающие других людей. И если сравнить данный эпизод с делом о воспитании детей Лоренцо и Клариче, то очевидно, что Клариче труднее было добиться своего.

Уместно вспомнить знаменитое эссеамериканской ученой Джоан Келли- Гэйдол, которая пришла к выводу, что в эпоху Возрождения у женщин никакого «Ренессанса» не было, и их положение оставалось приниженным и безысходным. Действительно, в рамках свойственного XV веку патриархального семейного уклада, у мужчин априори было больше свобод. Так, у Лоренцо могли быть любовницы открыто, но о любовниках женщин из семьи Медичи никто не слышал. Тем не менее, в исторических условиях того общества по-другому быть не могло. Все выше указанные примеры показывают, что, хотя в целом семья Медичи носила патриархальный характер, истинное положение женщины и границы ее свободы во многом зависели от личности женщины. Определяющим фактором авторитета и влияния человека была не столько гендерная роль (хотя этот аспект нельзя сбрасывать со счетов совсем), сколько личность человека, personality. Кроме того, писательская деятельность Лукреции Торнабуони показывает, что женщина даже могла реализоваться в интеллектуальном плане (то есть возможность самоактуализации в принципе существовала для женщин из привилегированных слоев). Авторы «Истории частной жизни», анализируя чуть более раннюю по времени (начало XV в.) переписку Франческо и Маргариты Датини, также отметили, что «в условиях долгой супружеской жизни, когда у жены есть характер … баланс в семье изменяется в ее пользу». Можно сказать, что это тенденция правящих элит в целом и эпохи Возрождения в частности.

1.3 Отношения Медичи с ближайшим окружением

В ренессансной Флоренции гуманисты задавались вопросом о том, что важнее - родство или дружба (дружбе посвящена целая книга Альберти). По мнению Дэйл Кент, однако, в дружбу тогда вкладывали иной смысл, чем сейчас, а именно дружественные отношения подразумевали либо патронаж, либо иную помощь. Например, у Альберти его персонаж Лионардо говорит: «…исходите из того, что нет другой вещи, столь же полезной, и пригодной для того, чтобы жить в благополучии и блаженстве, как дружба». Письма Луиджи Пульчи также подтверждают, что воспринимать данные дефиниции надо именно как патронажно-клиентные отношения. Известно, что семья Медичи имела обширную клиентелу, однако отношения Медичи с родственниками, с придворными, с клиентелой имели различные коннотации.

Рассмотрим отношение к незаконнорожденным детям. У Козимо был незаконнорожденный сын Карло от рабыни. Карло воспитывался в доме Козимо вместе с остальными сыновьями, а потом его сделали настоятелем монастыря Сан-Стефано в Прато. Духовная карьера для незаконнорожденных сыновей знати практиковалась по всей Европе, так что флорентийский образ жизни здесь не был исключением. И именно Карло заказал работы по росписи фресок в монастыре придворному художнику отца - Филиппо Липпи, что свидетельствует о непрекращающейся связи отца и сына. На одной из фресок художник изобразил и Карло в солидном образе. Несмотря на то, что нет признания Карло де-юро, косвенные источники свидетельствуют о том, что статус Карло приближался к статусу других детей Козимо. Семья обеспечила хорошую судьбу для Карло. Также у Пьеро Подагрика была внебрачная дочь по имени Мария, но, как это часто было принято в отношении девочек, она воспитывалась отдельно. В 1470 году она вышла замуж за Лионетто Росси, управляющего банком Медичи в Лионе. Таким образом, и незаконнорожденные дети в семье Медичи получали возможность благополучной жизни.

Младший брат Лоренцо - Джулиано Медичи - пользовался равным авторитетом. Об этом говорит и то, что им обоим была устроена джостра на двадцатилетие, и даже празднования, приуроченные к двадцатилетию Джулиано были не менее пышными, чем у Лоренцо. Также Маккиавелли, описывая ситуацию с наследством Джованни Борромео, когда Лоренцо сделал так, что суд принял закон, по которому дочь Джованни Борромео не получала отцовское наследство, отмечал: «Джулиано неоднократно выражал по этому поводу негодование своему брату Лоренцо, убеждая его, что можно все потерять, когда желаешь приобрести слишком много». Этот пассаж отражает равенство между братьями. Несмотря на старшинство Лоренцо, Джулиано открыто и публично мог давать ему свои советы. На картине «Поклонение волхвов» Сандро Боттичелли изобразил братьев с разных сторон картины, Лоренцо чуть ближе к отцу, что отражало порядок наследования. Однако при этом Джулиано изображен особенно горделиво. Кроме того, Сандро Боттичелли нарисовал известный портрет Джулиано Медичи в профиль. Известно, что Лоренцо был безутешен по смерти Джулиано. Таким образом, представляется, что во внутрисемейных отношениях старшинство отходило на второй план по сравнению с личным фактором. Хорошие отношения братьев - это их личный выбор, раскрывающий их индивидуальные черты. О близости отношений Лоренцо и Джулиано говорит и то, что сын Джулиано воспитывался как сын Лоренцо вместе с детьми Лоренцо. Все дети изображены на фреске в Санта Тринита.

Незаконнорожденность сына Джулиано Джулио не помешала ему стать Папой Римским под именем Климент VII. Джулио Медичи воспитывался в семье Лоренцо Великолепного вместе с его детьми. Сын Лоренцо Джованни Медичи первым стал Папой Римским под именем Льва Х, однако он был законнорожденным сыном, а Джулио - нет, но для семьи Медичи это не играло роли, они позаботились об официальном признании Джулио законнорожденным, и в итоге Джулио также стал папой римским. Аналогичную процедуру претерпел Леон Баттиста Альберти, когда получил от папы статус законного сына отца уже во взрослом возрасте. Кроме того, известно, что незаконнорожденные сыновья могли наследовать имущество отцов. Таким образом, для Флоренции был характерен либерализм в отношении определения статуса и судьбы незаконнорожденных детей.

Рассмотрим отношения Медичи с параллельной ветвью. Пол Стратерн упоминает, что у Козимо были близкие отношения с братом. Известно, что брат Козимо Лоренцо по традиции выполнял многие дипломатические задачи, также участвовал во всех мероприятиях брата и вместе с ним отправился в изгнание. Конечно, он был и партнером в банковском деле семьи, и при его разделе получил огромное состояние, перешедшее затем к его сыну Пьерфранческо, а затем его сыну Лоренцо. В юности Лоренцо ди Пьерфранческо не имел особенных трений со старшей ветвью, однако потом Лоренцо Великолепный одолжил у младшего Лоренцо очень большую сумму, и их отношения со временем разладились. Кроме того, Лоренцо ди Пьерфранческо по мере взросления приобрел иную политическую ориентацию. Как пишет Эрнст Гомбрих, Лоренцо ди Пьерфранческо сетовал на участь тех, кто «живет под властью тирана». «Он был в близких отношениях с Карлом VIII Валуа. Когда тот вошел во Флоренцию, вынудив к бегству сына Лоренцо Великолепного Пьеро Невезучего, Лоренцо Пьерфранческо с братом объявили себя пополанами, не примкнув, впрочем, к лагерю Савонаролы», - пишет Гомбрих. Лоренцо ди Пьерфранческо также был активным участником кружка в Кареджи, в некотором смысле «учеником» Марсилио Фичино, с которыми они обменивались многочисленными письмами, а Анджело Полициано посвятил ему одну из поэм. Также он был знаменитым заказчиком картин Сандро Боттичелли и дружил со многими известными людьми своего времени. По предположению Эрнста Гомбриха, между кареджистами при жизни Лоренцо Великолепного произошел раскол, и Лоренцо Великолепный и Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи условно олицетворяли разные группировки. Именно этим, по мнению Гомбриха, объясняется то, что среди имущества Лоренцо Великолепного не оказалось ни одной крупной работы Сандро Боттичелли, в то время как большинство известных шедевров Боттичелли были заказаны Лоренцо ди Пьерфранческо и их создание обсуждалось между кареджистами и художником. Однако стоит заметить, что Сандро Боттичелли создал множество портретов Джулиано Медичи. Поэтому можно не быть столь категоричными в поляризации общества лиц, имевших отношение к «неоплатоновской академии». Кроме того, Лоренцо предпочитал собирать античные предметы искусства. Эрнст Гомбрих приводит три письма Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, два из которых адресованы Лоренцо Великолепному. В них он почтительно обращается к Лоренцо Великолепному, называя его «многочтимым отцом», распространенное почтительное обращение. Они коротки и полны топосов. Тем не менее, мы узнаем, что родственники довольно тесно общались. Например, во втором письме, приводимом Гомбрихом, речь идет о покупке поместья. Лоренцо Великолепный был в гостях у Лоренцо ди Пьерфранческо, чтобы уговорить его купить поместье Андреа делла Стуффа в Кастелло. И Лоренцо-младший пишет о том, что готов последовать совету Великолепного и совершить сделку, когда тому будет угодно. А третье письмо, адресованное не Великолепному, а некоему Сандро Паганьотти, отражает заметное недовольство в отношении Лоренцо Великолепного: «Америго был здесь у меня по их делам; теперь я думаю, что все идет плохо, потому что, мне кажется, Лоренцо не склонен помогать…Я не еду, потому что не верю, чтобы от меня был какой-нибудь прок, я хотел бы помочь, если Вы считаете, что это в моих силах, хотя я опасаюсь раздосадовать этим Лоренцо…». Скорее всего, Лоренцо ди Пьерфранческо столкнулся с тем, что Лоренцо Великолепный действовал в своем духе - движимый не соображениями родства, а своими интересами в ущерб прочим. Интересно само восприятие родства. У Козимо с братом были отношения, подобно тех, что у Лоренцо Великолепного и Джулиано Медичи, но уже их внуки явно не считали себя близкими родственниками. Решающим фактором ссоры стал финансовый вопрос, ко всему прочему, Лоренцо ди Пьерфранческо был противником политики Лоренцо Великолепного, его тирании. В первой главе уже говорилось, что родство не гарантировало общую политическую принадлежность. Примечательно также, что сплоченность семьи Лоренцо Великолепного оказалась крепче уз родства между потомками Козимо и его брата Лоренцо.

Напротив, компанию Лоренцо составляли в основном люди, финансово зависимые от него. Известными клиентами Медичи были братья Пульчи. Например, Луиджи Пульчи, которого называли Джиджи, был приближенным еще Лукреции Торнабуони, это по ее заказу он написал поэму «Морганте». Также он выполнял разные деловые поручения, сначала простые, а при Лоренцо уже более ответственные. Например, Луиджи вел дела с Роберто Сансеверино от имени Лоренцо. Так, в письме от 10 марта 1476 (1477) года Лоренцо писал Луиджи: «…ты знаешь, так как на словах я тебе это говорил, насколько я хочу, чтобы означенный С. был разумным образом в нашем услужении «…» Он был бы во главе кондотты, и если бы ему не хватало поддержки других, то у него всегда была бы наша. Этот путь кажется мне верным, а все другие, о которых ты пишешь, мне таковыми не кажутся. Так должны были бы ты и Синьор думать одинаково. То государство [Болонья] должно было бы этому способствовать и его Синьор так же. Мы охотно это сделаем, даже если бы нам пришлось понести другие траты, как я в этом уверен, понимает синьор Руберто, сделаем еще и эти траты, не считая тех, которые уже несем. Таково мое мнение. И в случае, если синьора Руберту устроит, меня об этом сейчас же уведоми, и поговори там с мессером Томмазо, с которым ты можешь свободно обсудить всё. И я надеюсь, что дело сделается, потому что мне кажется, это подходит всем сторонам, которые в этом участвуют…». Таким образом, Луиджи Пульчи работал на Лоренцо. Большое количество их писем посвящены именно финансовым и политическим делам. Денежная зависимость Пульчи от Лоренцо отражается и в его письмах, когда он рассказывает патрону о своей нужде и т.д. Деловые и персональные отношения настолько переплетались, что вынужденно становились более личными, чем просто деловые. Так, несомненно между Луиджи Пульчи и Лоренцо Великолепным существовал свой сарказм: «Но если бы я тебе не написал, ты бы не знал, где я…И еще, если бы тебя спросили: «Что делает Луиджи? Или где он?», ты бы стал всеобщим посмешищем, если бы не ответил сразу…».

Клиенты могли обращаться к патрону по брачным делам, которые для XV века были не столько личным, сколько прагматичным делом. Так, брат Луиджи, Бернардо, обращается к Лоренцо, чтобы тот помог уладить женитьбу Луиджи: «…помнится мне, в что в тот раз я открыл Вам моё желание, чтобы он взял себе донну, и просил я у Вас помощи, чтобы расположить его к таковому делу». Однако замысел Бернардо не удался, и он продолжает: «Так что с тех пор и по сей день более не находил я в нем такого намерения… И я вновь взываю… призвать и склонить его к таковому делу. Это то, что по моему разумению будет полезно и почетно ему, и для меня будет исключительной милостью, тем паче что у меня нет детей». Итак, Бернардо полагает, что патрон должен участвовать в судьбе своей клиентелы и кошельком, и словом.

Луиджи Пульчи в своих письмах к Лоренцо часто обращается к общим дружеским воспоминаниям. Они часто обсуждают канцону или другое литературное произведение. Деловые отношения перемешаны с более близкими дружественными отношениями. Грань деловой и частной жизни, поэтому кажется стертой в отношениях с клиентелой, и как отмечают авторы книги «История частной жизни», «клиентела - это искусственный линьяж, еще одна форма частной жизни…».

Таким образом, подводя итоги первой главы, мы можем говорить о том, что семья Медичи была одной из первых флорентийских семей, которая стала заключать браки вне Флоренции. Брачные альянсы Медичи были стратегически продуманы. Иерархия в семейных отношениях просматривается - патриархат, однако авторитет и влияние в семье зависело в большей степени от личности, чем от гендера или от происхождения из союзного клана. Авторитет Козимо Медичи, Лоренцо и Джулиано Медичи был связан, в первую очередь, с их личностными качествами. Индивидуальные черты Лоренцо, Джулиано и других членов семьи раскрывались в их взаимоотношениях. Иначе обстояло дело с родственниками. Родственные узы не гарантировали политические узы, как показал пример отношений Лоренцо Великолепного и Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи. Финансовая зависимость клиентелы обуславливала большую близость к семье Медичи так, что границы частной жизни между членами семьи Медичи и их придворными были размыты. Отношения клиентелы и патронов были облачены в форму дружбы, они были посвящены в дела личной жизни друг друга. Двор Лоренцо Великолепного можно считать частью семейной структуры Медичи.

Глава II. Семейная структура клана Строцци

2.1 Брачные стратегии семьи Строцци

Брак был важнейшей вехой и делом в жизни флорентийских семей, о повышенном внимании к браку и семье во Флоренции XIV - XV вв. свидетельствует духовная и светская литература данного периода, созданная и посвященная специально данному вопросу. Обобщенную брачную стратегию флорентийцев обрисовали Френсис и Джозеф Гис в книге «Брак и семья в Средние века». Они сделали вывод, согласно которому образование семейных альянсов во Флоренции XIV - XV вв. осуществлялось по двум принципам: либо с кланом со стороны, но выше по статусу, либо с семьей по соседству, что укрепляло местные связи. Учитывая изменения, происходившие во флорентийском обществе в данный период, увеличение размеров приданого в этот период, отмеченное Д. Херлихи и К. Клапиш-Зубер, особенности и сложность брачных стратегий можно понять на примере «Книг о семье» Леона Баттисты Альберти и писем Алессандры Строцци.

Как отмечает И.А. Ануприенко, «из определений брака, как вероучительных, так и юридических, предстает трехчастная модель целепологания этого института: рождение и воспитание детей; взаимная помощь в приумножении богатства и повышении статуса в обществе; средство укрощения плотского вожделения». Леон Баттиста Альберти посвятил первую книгу о семье именно воспитанию детей. Что касается брачных стратегий, то этому вопросу посвящена вторая книга, а также отчасти третья. В произведении Альберти выступают персонажи хоть и одного клана, но разного положения, образования и мышления. Так, о браке в его сочинении говорят он сам, молодой человек, высокоученый зрелый Лионардо и неученый, простой, но опытный и уже пожилой Джанноццо. Между тем, сам Баттиста Альберти никогда не был женат, не имел семьи, и в некоторых своих сочинениях утверждал отрицательные стороны брака в то время как в «Книгах о семье» его персонаж, наоборот, выступает за любовь и семью. О главной цели семьи говорит Лионардо: «Для того, кто основывает свое достоинство и авторитет на добродетели, а пользу и выгоду извлекает из своих трудов, никто не будет в этом отношении дороже, чем любящие и законные дети…». В тексте сочинения Альберти можно увидеть актуальную для флорентийского общества проблему нежелания некоторых молодых обзаводиться семьей. Среди причин автор называет страх молодых людей: «ибо им кажется, что брак порабощает их волю и мешает свободной жизни…»; «они считают тяжелым и неприятным бременем содержание помимо себя еще жены и детей, и сомневаются в своей способности достойно обеспечить изо дня в день растущие потребности семьи…». Нужно обратить внимание на подобные пассажи, так как они подспудно отражают важность финансовой стороны жизни. На нежелание своих сыновей жениться сетует и Алессандра Строцци в своих письмах, хотя в этом случае она драматизирует, поскольку ее сыновья все же женились. Д. Херлихи и К. Клапиш- Зубер обратили внимание на связь подобных социальных проблем с демографической ситуацией. Авторы привели в пример рикорди Джованни Морелли, в которых тот утверждает, что в XII и XIII веках 40-летние женихи и 24-26-летние невесты были обычным явлением. В его же время молодые люди женились в возрасте 20-25 лет (крайний срок - 30 лет), а девушек их отцы старались выдать побыстрее - в 15-летнем возрасте. В то же время некоторые авторы высказывали мнение, что в XIV веке женихи и невесты были старше, чем в последующие периоды. А Лапо ди Джованни Никколини де Сиригати писал, что его дяди были холостяками в 40 лет, и только один потом женился. Поэтому Херлихи и Клапиш-Зубер использовали сведения из кадастров и пришли к выводу, что Черная смерть в XIV веке вызвала демографический спад и сокращение продолжительности жизни, что, по их мнению, привело к снижению возраста первого брака как для мужчин, так и для женщин. А демографическое восстановление в XV веке позволило увеличить возраст вступления в первый брак. По флорентийским кадастрам авторы высчитали средние возрастные показатели для Флоренции: в 1427 г. для мужчин - 30,3 г., для женщин - 17,6 г.; в 1458 г. для мужчин - 30,5 г., для женщин - 19,5; в 1480 г. для мужчин - 31,4, для женщин - 20,8 г.Разница в возрасте, таким образом, получается 12,7-11- 10,6для трех кадастров соответственно. Очевидна тенденция сокращения разницы в возрасте вступивших в брак впервые. В «Книгах о семье» Леон Баттиста Альберти утверждает, что «современные авторы полагают, что жениться следует в 25 лет: «Все единодушно заявляют, что до 25 лет пылкую и страстную молодежь вредно допускать к браку, потому что она должна растратить пыл и жар своего возраста, более направленный на самоутверждение, чем на продолжение рода». Конечно, данный тезис распространялся на мужчин. Алессандра Строции считала 16-летний возраст дочери Катерины критическим:

«Эту партию я считаю наилучшей, так как ей 16 лет, и она не может более откладывать брак…», - писала она сыну о Катерине. Жених у Катерины Марко Паренти было как раз 25 лет, как по Альберти. Еще более критическим монна Алессанра находила возраст младшей дочери Лессандры, которую выдала замуж в 18 лет за Джованни Бонси, которому было 46 лет, и для него это был второй брак. Однако причиной подобного мезальянса была небезоблачная репутация Лессандры. О том, что подобная разница в возрасте не воспринималась как должное говорит письмо Бонси, адресованное Филиппо Строцци: «Филиппо, ты слишком любезен, говоря мне «вы». Я сделаю все, что в моих силах, дабы меня более почитали, и особенно, дабы не вызывать недовольства Лессандры. Однако не давай ей чувствовать, что я слишком стар для нее. Так что, прошу тебя, не употребляй более [это обращение]». Таким образом, можно предположить, что возраст не был самым главным ориентиром при выборе супругов, но по возможности родители старались избегать большой разницы в возрасте будущих супругов.

В трактате Леона Баттисты Альберти один из персонажей Лионардо высказывает мнение, что жениху следует сперва изучить будущую жену: «Но пусть он поступит так, как поступают хорошие отцы семейства, при покупке несколько раз осматривающие товар, прежде чем заключить сделку. При всякой покупке и приобретении нужно обзавестись сведениями и советами, расспросить о вещи побольше людей и отнестись к делу как можно внимательнее, чтобы потом не жалеть о потраченных деньгах. А тем более внимательно должен вести себя тот, кто собирается стать мужем. Мой ему совет - всячески изучить на протяжении многих дней ту, с кем он должен провести оставшиеся годы как ее муж и спутник». Это наставление очень мудро, но в реальной практике флорентийцев у будущих супругов не было возможности изучить друг друга или их было крайне мало. Браки устраивали родители, а смотринами во Флоренции традиционно занимались матери семейства, а не женихи. Жену Филиппо монна Алессандра подбирала во Флоренции тогда, как Филиппо был в Неаполе. О потенциальных невестах он знал со слов матери и мужа сестры Марко Паренти, а вживую никаких невест он не видел. Так что идеальный совет Альберти несколько вступает в противоречие с жизнью.

У Альберти в принципе воспроизводится данная схема: «После того, как по настоянию и совету стариков и всей семьи молодой человек примет решение, матери, родственницы и подруги, которые знают всю подноготную живущих в городе девиц и как они воспитаны, должны подобрать кандидатуры, хорошие по рождению и воспитанию, и представить их будущему жениху. Тот пусть выбирает из них подходящую ему по вкусу. Старикам и всем старшим членам семьи не следует отвергать никакую невестку, лишь бы о ней не ходили скандальные и подозрительные слухи. В остальном она должна удовлетворять требованиям того, кто будет должен удовлетворять ее требованиям». Итак, по Альберти одно из главных - это репутация невесты, все прочее - на усмотрение жениха.

Следующим пунктом после репутации по Альберти идет красота будущего супруга или супруги. Но под красотой он подразумевает скорее здоровье, чем привлекательность: «Прекрасным я считаю мужа, приученного кратному делу, если он располагает внушительной внешностью, крепкими и выносливыми во всех трудах мышцами. Красота старика, по моему мнению, заключается в благоразумии, дружелюбии и рассудительности его речей и советов; но какой бы красотой он ни отличался, разумеется, прелесть старика будет иной по сравнению с молодым кавалером». Красивой считалась женщина, которая могла родить детей: «Точно так же я считаю, что женская красота оценивается не по жеманству и приятным чертам, а по сложению и способности зачать и родить тебе много прекрасных детей»- писал Альберти. Такое же целеполагание брака обнаруживает монна Алессандра Строцци: «…надежда, которую я питаю, что вы оба возьмете жену, и, как следствие, появятся сыновья». Хотя Альберти и начинает с таких критериев, как репутация и красота, но надо понимать, что всё это будет относиться к невесте своего или ближайшего круга, что подтверждается и сведениями из писем Алессандры Строцци. Клан Строцци был самым богатым кланом Флоренции по кадастру 1427 г.Однако в 1434 г. Маттео Строцци среди прочих противников Козимо Медичи был изгнан балией из Флоренции, и через год умер. Сыновья Маттео Строцци и Алессандры тоже были изгнанниками, и материальное богатство заметно сократилось по сравнению с предыдущими временами, даже можно сказать, что психология Алессандры кажется ограниченной, хотя, когда ее сын Филиппо встал на ноги, он стал богатым банкиром. Алессандре не то что не удалось выдать старшую дочь за представителя семьи более высокого статуса, но, напротив, пришлось согласиться на жениха статусом ниже (Марко Паренти хоть и был довольно богатым торговцем шелком, но все же был пополаном незнатного рода). Здесь идет укрепление финансов в ущерб знатности. Младшую же дочь пришлось выдать не только за рядового купца, но к тому же еще бедного, правда, в данном случае сыграла роль биография самой младшей дочери Алессандры. Невест для сыновей монна Алессандра искала среди флорентиек. Несмотря на то, что Филиппо и Лоренцо долгое время жили в Неаполе, а после того, как Филиппо переселился во Флоренцию, Лоренцо заменил его в Неаполе и жил там 9 лет до своей смерти, женились они оба на флорентийках, а их сестры вышли замуж за флорентийцев, что подтверждает тезис, высказанный в предыдущей главе, о том, что флорентийцы, как правило, заключали браки среди флорентийцев.

Итак, для семьи Строцци так же, как для Альберти, одним из основных критериев являлась репутация. Так, Филиппо Строцци пишет своему брату Лоренцо (в письме от 27 февраля 1469 года) по поводу девушки, на которой тот хотел жениться: «…она уже не столь молода и не имеет отца и матери; поэтому, будучи красивой, не было бы удивительным, если бы имелось какое-либо пятно на ее репутации». Филиппо пытается манипулировать братом, однако этот довод он считает достаточным, чтобы надавить на брата. И в конечном итоге, брату приходится отступить.

Также одним из важных критериев при выборе невесток для монны Алессандры была красота-здоровье будущих невесток, как по Альберти. Так, она пишет про одну, что она «красива и благовоспитанна», про другую, что та «неотесана и грубовата». Альберти пишет: «Прежде всего среди женских красот потребны добрые нравы; ибо у невоспитанной, расточительной, неопрятной и пьющей женщины никогда не будет хорошего телосложения, и никто не сочтет ее хорошей женой. Первейшими и похвальнейшими свойствами женщины являются скромность и опрятность». Примерно на то же обращает внимание Алессандра. Она разводит бурную деятельность по поиску невест для сыновей, а верным помощником в этом деле становится ее зять Марко Паренти, искупающий свое происхождение благодарностью клану Строцци. Они останавливаются на двух кандидатурах - из семьи Танальи и из семьи Адимари. В письмах Алессандра (да и Марко) называют их «Эта из Танальи» или «Эта из Адимари» или дочь того-то. М.Л. Абрамсон пишет: Подобные выражения, по- видимому, отражают пренебрежительное отношение к молодым девушкам: в представлении Алессандры они по-прежнему - в соответствии со шкалой приоритетов средневекового мира - занимают в гендерной структуре последнее место».

Сначала о встрече с отцом невесты договаривается Марко Паренти. Он пишет письмо Филиппо Строцци: «В ее виде нет ничего непривлекательного или безобразного…Обещаю тебе, что она может сравниться с мадонной Ипполитой [дочь миланского герцога] или быть еще лучше. Если ты имеешь жену, подобную той, какую имеет королевский сын, разве тебе этого недостаточно?». Алессандра пишет сыну, что девушка «обладает всеми качествами и благородными манерами, высокая, хорошо сложена». Монна Алессандра отмечает хозяйственность девушки: «…там шесть детей мужского и шесть женского пола, и она заправляет всем, так как мать всегда беременна и от нее мало толку». Также упоминается, что девушка из Танальи умеет читать, петь и танцевать. Между тем потенциальный жених находится в Неаполе.

Забавные маневры совершает монна Алессандра, чтобы посмотреть на невест. М.Л. Абрамсон пишет: «Алессандра отправляется к заутрене, чтобы взглянуть и на вторую из наиболее подходящих невест - одну из двух сестер Адимари. Не найдя ее, Алессандра случайно заметила незнакомую девушку и принялась рассматривать ее в темноватой церкви. Затем, выйдя вслед за ней, она догадалась, что видит «ту из Танальи». Заметив, пристальное внимание следовавшей за ней Алессандры, смущенная девушка «помчалась как ветер». Затем Алессандра прибегает к трюку, чтобы раскусить нрав девушки: посылает людей, и сама проходит мимо дома Танальи, чтобы узнать стоит ли та у окна. Во многих литературных произведенияхвстречается это клише, как признак праздности и порядочности женщин. Приличные дамы не должны выставлять себя напоказ, должны быть занятыми делом, а не глядеть в окна. Уловки монны Алессандры на этом не кончаются. Чтобы увидеть девушку Адимари, Алессандра отправляется в дом напротив. Наконец, она замечает девушку: «Она красивая и мне очень нравится», - пишет она Филиппо.

Таким образом, выбирая из невест из подходящих семей, во многом руководствовались и характеристиками самих невест, хотя воспринимались девушки неперсонифицированно, то есть личность, индивидуальность на данном этапе не играли роли, важны были типовые данные: репутация, внешность, здоровье, хозяйственность, воспитанность и т. п. Обратить внимание на внешние проявления предлагает и Альберти, но у него внешнее взаимосвязано с внутренним: «Нет ничего отвратительнее, чем грязная и распущенная женщина. Какой глупец усомнится в том, что женщину, которая не старается выглядеть опрятной и чистой не только внешне и в одежде, но и в словах и поступках, никогда не сочтут благонравной? А кому же неизвестно, что дурная нравом женщина редко ведет себя достойно? Сколь великий вред может нанести семье недостойное поведение женщины следовало бы обсуждать отдельно и в другом месте, но я не знаю, что является для семейства большим несчастьем, полная разобщенность или всего одна недостойная жена? Поэтому в невесте прежде всего нужно искать душевной красоты, то есть благонравия и благодетели, а в ее внешности нас радует не только приятность, красота и привлекательность, но и возможность получить в дом жену, пригодную для рождения детей, способную рожать крепких и здоровых младенцев. Старинная поговорка гласит: «Каких хочешь иметь детей, такую бери жену».

После красоты Альберти предлагает обратить внимание на родство: «…прежде всего, тут необходимо как следует изучить образ жизни и поступки новых родственников. Многие браки, как можно всякий день об этом услышать и прочитать, стали причиной крушения целых семей, ибо последние породнились со сварливыми, неуступчивыми, высокомерными и неприятными людьми…Иногда можно видеть, что оно [родство] вредит и приносит несчастье женихам, которые бывают вынуждены содержать собственную семью и в придачу еще ту, откуда взяли девушку. Нередко новые родственники, не умея вести дел или будучи неудачниками, по необходимости перебираются в дом своего зятя. Только что женившись, ты не можешь ни терпеть их без ущерба для себя, ни отослать их прочь без скандала». В данном отрывке Альберти предостерегает от негативных последствий породнения с семьей, имеющей шаткое материальное положение. С другой стороны, Альберти находит, что и родня более высокого положения также не есть хорошо, поскольку такая родня будет затмевать мужа их дочери своим статусом, и может позволить себе вмешиваться в семью дочери. Персонаж Альберти Лионардо в итоге советует выбрать родню равного положения, именно такой выбор он находит идеальным. Таков рецепт Альберти.

Аналогичное отношение к родству отражают письма Алессандры Строцци. Так, при выборах между двух кандидатур невест для сына монны Алессандры Строцци Марко Паренти пишет: «Адимари благороднее, чем Танальи, но не имеют никакой родни: ни отца, ни братьев, лишь дядья и двоюродные братья, но они грубые…Однако этот недостаток является также удобством, так как не будет никакого беспокойства и никаких обязанностей». Этот отрывок раскрывает целую гамму оттенков. Во-первых, упоминание благородства говорит о том, что и этому аспекту придавали известное значение. Во-вторых, отсутствие у семьи девушки близких родственников пресекает всякую возможность воспользоваться связями родни семьи невестки или помощью в какой-то нужный момент жизни родни со стороны невестки. С другой стороны, в отсутствии родни у семьи девушки можно увидеть и плюсы, поскольку любое родство (особенно на итальянской почве) предполагает взаимные обязательства, что накладывает ответственность и беспокойство. Так что, если у семьи девушки нет родни, то и помогать никому не придется, и конфликтов с родней жены не будет. Помимо подобных соображений из писем выступает еще один аспект, политический. Когда с первыми двумя кандидатками не сложилось, монна Алессандра, рассматривая других невест, писала сыну о дочери Питти: «От отца не будет много помощи, так как его считают мало склонным к услугам; занимая государственные должности, он был нечестным и имел плохую репутацию у тех, кто желает блага Коммуне». Мысль Алессандры в целом прозрачна - для ее семьи, все еще находящейся в опале на момент написания этих строк, было бы опасно связываться с персоной, имеющей нехорошую политическую репутацию. В конечном счете, старший сын монны Алессандры Филиппо женится на Фьяметте Адимари, на какой-то из сестер первоначальной кандидатки, которая успела выйти замуж, пока Строцци решали вопрос женитьбы. Лоренцо Строцци, младший сын Алессандры, хотел жениться на Мариетте Строцци, но браку воспротивились и Алессандра, и Филиппо.

Алессандра сообщила Филиппо, что по слухам Мариетта сблизилась с Бенедетто Строцци. Филиппо написал Лоренцо: «Она уже не столь молода и не имеет отца и матери; поэтому, будучи красивой, не было бы удивительным, если бы имелось какое-либо пятно на ее репутации». Лоренцо приходится подчиниться. Таким образом, в данном случае решающим доводом стала репутация девушки, а также отсутствие у нее родителей и, соответственно, хорошего приданого, хотя о приданом Мариетты в письмах не упоминается.

Что касается дочерей Алессандры, то старшая Катерина была выдана замуж за Марко Паренти, который был единственным сыном своего отца и наследником. Но он не был благородного происхождения, уступая статусом Строцци. Однако, сделав ставку на Марко, Алесссандра не ошиблась, потому что он много помогал теще. Вероятно, не будучи в щекотливом положении, монна Алессандра выбрала бы для дочери жениха равного статуса. Марко Паренти же поступил не по рецепту Альберти, выбрав невесту из семьи более высокого положения. Вторую дочь монна Алессандра выдала крайне неудачно, но в данном случае письма позволяют думать, что у нее просто не было выбора, и младшая Лессандра была выдана замуж за Джованни Бонси, не обладавшего ни знатностью, ни богатством, ни хорошей родней, к тому же еще старше на 20 лет и имевшего детей от первого брака и побочного сына. Фьяметта Адимари, жена Филиппо, была из семьи, у которой особенно не имелось никакой родни. Катерина Строцци была выдана за Марко Паренти, который был единственным сыном, и его родня не могла возложить груз на плечи семьи Строцци. Брак младшей дочери Алессандры Строцци можно считать исключением по особым обстоятельствам. Только Марко Паренти повысил свой статус. Обобщенную брачную стратегию флорентийцев обрисовали Френсис и Джозеф Гис в книге «Брак и семья в Средние века». Они сделали вывод, что образование семейных альянсов во Флоренции XIV-XV вв. осуществлялось по двум принципам: либо с кланом со стороны, но выше по статусу, либо с семьей по соседству, что укрепляло местные связи». Но из писем Алессандры Строцци не следует, что невест она искала именно в своем квартале или что жизнь ее протекала в консортерии.

Конечно, при браке учитывалось приданое невесты и финансовая состоятельность жениха. Однако сразу стоит отметить, что у Альберти этот фактор стоит не на первом месте, а у монны Алессандры и на первом, и не на первом. Так, монна Алессандра пишет сыну: «Нельзя расстраивать дело из-за денег, как ты сам много раз говорил мне…Не надо глядеть на деньги, ибо, ежели, глядеть на это, можно не добиться результата». Приданое в 1000 флоринов в середине 60-х годов XV века считалось не очень большим, а приданое в 1500 флоринов - большим. Монна Алессандра называет приданое в 1000 флоринов «приданым ремесленника», однако при этом сама отдает за обеих дочерей именно такие приданые. В письмах упоминается, что некий Манфреди давал за дочерью очень большое приданое, явно выходящее за рамки среднего - 2000 флоринов, но потому, что желал породниться с влиятельным Питти. Таким образом, он менял деньги на связи. А Марко Паренти уже в 1480-х гг. дал за каждой из своих дочерей по 1400 флоринов приданым. Уже в начале XVI века 2000 флоринов приданого не являлось большим. Так, Франческо Гвиччардини, взявший 2000 флоринов за Марией Сальвиати, писал, что мог взять гораздо более крупное приданое. Жизнь дорожала, и шла тенденция увеличения приданого, как отмечено в исследовании Херлихи и Клапиш-Зубер. Таким образом, среднее приданое в 60-80-е гг. XV века составляло 1200-1400 флоринов.

Брачные стратегии флорентийцев, таким образом, полностью строились на расчётах, но, помимо размера приданого невесты и финансовой состоятельности жениха, учитывались такие нюансы, как репутация супругов и их родни, соответствие статусов семей, заключающих альянс, здоровье и др.

В рассматриваемый период мы не находим свидетельств стремления флорентийцев заключать браки по принципу соседства или консортерии, как утверждается в книге Гисов (видимо, это было присуще более раннему периоду). Повышение социального статуса, конечно, приветствовалось, но так происходило далеко не всегда, иногда было предпочтительнее заключать брак с равным по статусу кланом, а иногда даже понизить статус ради богатства жениха или невесты, как в случае с Катериной Строцци и Марко Паренти. Для семьи Строцци были важнее репутация и деньги.

В отличие от семьи Медичи, в семье монны Алессандры Строцци все альянсы были заключены с флорентийскими семьями, хотя сыновья монны Алессандры и жили долгое время в Неаполе.

2.2 Внутрисемейные отношения Строцци

Теоретически в семьях существовала иерархия, являющаяся идеалом для моралистов эпохи и предполагавшая главенство мужа над женой, но реальность на поверку не всегда соответствовала патриархальной модели. Так, в семье Строцци после смерти мужа монна Алессандра стала главой семьи, потому что ее дети были слишком малы, а свекра и свекрови уже не было. Такое положение она занимала вплоть до взросления старшего сына. По мере взросления бразды правления берет в свои руки Филиппо, однако авторитет монны Алессандры не канул в лету. Некоторые семейные вопросы Филиппо решает с помощью матери, а когда обзаводится семьей, его жена и дети живут с монной Алессандрой, которая явно управляет невесткой, является старшей в семье. Так, в одном из писем Фьяметта (супруга Филиппо) пишет ему: «Я была приглашена [на свадьбу], и монна Алессандра отпустила меня туда». То есть Фьяметте надо иметь разрешение, чтобы пойти на свадьбу. Монна Алессандра как бы замещает Филиппо.

Среди сыновей большим авторитетом пользовался старший. Младший брат, Лоренцо, хотел жениться на Мариетте Строции, дальней родственнице. Однако Филиппо был против этого брака: «Нам нужны незапятнанные родственники», - писал Филиппо брату. Лоренцо отвечал ему: «Если ты не захочешь ее принять, ее не будет, но знай наверняка, что другую я никогда не захочу иметь». Но Лоренцо не сдерживает своего обещания, он женится-таки на другой девушке. Данное событие показывает авторитет Филиппо в семье, а через Филиппо и авторитет монны Алессандры, потому что это именно она передавала всю информацию о девушке старшему сыну.

Самые горячие письма относятся к периоду, когда дети Алессандры были юны. Она скучает, беспокоится о детях, ждет их писем: «Когда я читаю ваши письма, то не могу от любви удержать слёзы». Когда младший сын Маттео едет к братьям в Неаполь, чтобы приобщиться к делам, она выражает боль разлуки в письмах. Медиевист Филипп Арьес в труде «Ребёнок и семейная жизнь при старом порядке»доказывал, что детство как понятие и как специфическая роль в семье возникли в XVII веке. Российский медиевист Ю.Л.Бессмертный пришел к выводам, что забота о детях по мере улучшения жизни увеличивалась. В семье Строцци о детях, конечно, заботились. Например, монна Алессандра просит своего старшего сына быть ласковым к младшему, не осыпать его тумаками. А когда Маттео заболевает, и умирает, горю Алессандры нет предела. Также пассаж Марко Паренти доказывает, что некое понятие детства всё же имелось у флорентийцев в данный период: «Может быть, он никогда не был ребенком», - высказывает Марко монне Алессандре свое мнение о Филиппо. Видно, что Марко выделяет детство. Действительно, Филиппо пришлось рано повзрослеть из-за обстоятельств, но понятие детства мы видим. И в пассаже Марко о Филиппо также затронут важный психологический аспект - человеку пришлось рано повзрослеть ввиду жизненных обстоятельств. И именно в таких моментах раскрывается индивидуальность человека. Также о внуке монна Алессандра пишет: «Он - моя радость и утешение…Он всегда около меня, как цыпленок около наседки». Этот пассаж также демонстрирует отношение бабушки к внуку, как к ребенку. Детей, умерших во младенчестве, монна Алессандра в письмах не упоминает. Люди старались не привязываться к младенцам, поскольку смертность до трех лет была высокой. Люди выработали психологический иммунитет, воспринимая смерть младенцев как неизбежность. Другое дело - смерть подросшего сына Алессандры, которого на горько оплакивает.

Отношения матери и сыновей близкие. Она пишет: «Я жажду всем сердцем и душой всегда жить там, где находитесь вы. И единственное, чего я боюсь, - умереть раньше, чем я увижу вас обоих». Филиппо также проявляет заботу о матери. Во время чумы 1450 года он просит Лоренцо увезти мать из Флоренции в безопасные места.

Алессандра всячески показывает, что хотела бы, чтобы Филиппо и Лоренцо жили вместе, помогая друг другу. Но большим ее одобрением пользуется Филиппо, потому что Лоренцо одно время увлекался азартными играми. Таким образом, сама Алессандра поставила авторитет старшего сына с самого начала выше всего в семье. И в последующем Лоренцо приходилось примиряться с данным обстоятельством. То есть в формировании авторитета Филиппо сыграли роль сразу несколько факторов: его старшинство по возрасту (что важно для традиционного общества), возложение матерью на него ответственности, одобрение матерью поступков Филиппо, взрослость, закаленный характер и холодный ум самого Филиппо. Лоренцо, будучи вторым братом, уже одним этим был обречен на вторые роли, но его увлечения (азартные игры, влюбленности) еще больше повлияли на то, что последнее решение оставалось за Филиппо и монной Алессандрой. Приходится признать, что авторитет в семье в среднегородской среде зависел во многом от гендерных ролей. В «Книге о семье» один из персонажей - Джаноццо - с упоением рассказывает, как третировал молодую жену своими нравоучениями и правилами ведения хозяйства. Пример семьи Строцци демонстрирует с одной стороны властную Алессандру, с другой стороны, явно подчиненную жену Филиппо. Авторитет монны Алессандры сложился из двух факторов - ее вдовства и ее характера. Если у женщины был характер, у нее еще могло остаться поле для маневров. И не только у женщины. Характер мужчины тоже определял его положение в семье. Монна Алессандра манипулировала младшим сыном через чувство вины. В таких психологических аспектах и раскрывается характер человека независимо от внешних обстоятельств. Таким образом, видно, что Лоренцо не обладал столь сильным характером, как мать и старший брат, и потому был ведомым. Он мог настоять на браке с Мариэттой, но все же отказался от этой затеи под давлением матери и брата. Поэтому можно отметить и значение психологических аспектов на роли в семье.

Индивидуальные черты человека влияют на внутрисемейные отношения. Так, чуткость Марко Паренти создает хорошую атмосферу в его семье. Монна Алессандра отмечает, что Катерине повезло, за исключением свекрови. Когда умирает брат Катерины Маттео, Марко сначала сообщает Катерине о болезни, а уже потом о смерти Маттео, что говорит о его деликатности. Напротив, монна Алессандра часто демонстрирует неделикатность души. Так, по поводу подарка Филиппо Катерине (он послал ей 25 связок льна) монна Алессандра пишет сыну:

«Ты послал лен Катерине бесплатно. Мне кажется излишним дарить лен Марко, у которого имеются средства». При этом Филиппо к этому моменту довольно богатый человек, а к концу жизни становится одним из самых богатых флорентийцев, а Алессандра рассуждает как купчиха средней руки. Затем, видимо, случается какое-то недоразумение, потому что в следующем письме монна Алессандра просит Филиппо, чтобы тот написал Катерине, что лен - это подарок: «Это покажет, что ты помнишь о ней…и ей не будет казаться, что она совсем лишена братской любви, и она получит от тебя немного тепла…Она сможет говорить: «Мне его прислал мой брат!». Письма монны Алессандры демонстрируют, что ее привязанность к сыновьям крепче, чем к дочерям.

Видимо, поскольку в обществе было принято считать замужних дочерей членами тех, семей, куда их выдавали, люди психологически с детства готовились к меньшей привязанности к дочерям.

Когда Филиппо Строцци размышляет дать ли мужу сестры крупную сумму в долг, монна Алессандра пишет: «У них плохо обстоит дело с одеждой: когда Алессандре приходится чинить их платье, они надевают плащ прямо на рубашку. Итак, думаю, их нужда велика…Я бы никоим образом не хотела, чтобы между вами возникли раздоры, но не знаю, откуда бы Джованни мог взять эти деньги, чтобы вернуть вам долг…». Монна Алессандра отдает в аренду зятю Джованни Бонси свой дом, уменьшив арендную плату для него, поскольку у него нет средств. Из писем мы узнаем, что какую-то мелочь братья одолжили Бонси. Монна Алессандра могла повлиять на сыновей, но предпочла предоставить решение давать большую сумму в долг Бонси или нет, на их усмотрение. Было ли это ее выбором или стереотипом поведения, присущим обществу? С одной стороны, ее отход от управления семьей по мере взросления старшего сына заставляет думать, что гендерные роли встают на свои места. Но есть и такой момент. В одном из писем монна Алессандра пишет Филиппо: «Мне твоя персона дороже, чем имущество, которое, как ты видишь, каждый оставляет здесь».

Таким образом, отношения в семье зависели от уровня личности человека и от гендерных стереотипов. Марко Паренти, близкий к гуманистам демонстрирует больше деликатности в семейных отношениях, чем монна Алессандра, для которой многое измеряется деньгами, за исключением тех случаев, когда речь идет о жизнях сыновей. Чем прагматичнее был человек, тем больше в нем было гендерных стереотипов и в отношениях с родными. И всё же очевидно, что гендерный фактор был одним из определяющих в жизни социального слоя, к которому относилась семья Строцци. Но не единственным. Пример Лоренцо Строцци показателен в плане влияния индивидуальных черт на внутрисемейные отношения. Монна Алессандра, обладая сильным характером, влияла на младшего сына через чувство вины, через укор в том, что его желания не соответствовали ожиданиям семьи (его азартные игры, желание жениться на неподходящей девушке). И ведомым Лоренцо был не только потому, что так складывались обстоятельства, но и потому что таков был его характер и психологический фон в семье, где решения оставались за старшим братом и матерью, которая часто прибегала к психологическому давлению, стремясь достичь желаемого. Филиппо же обладал авторитарным характером, и потому его роль соответствовала патриархальной модели. Таким образом, мы можем утверждать, что, по крайней мере, роль в семье зависела не только от гендера, или старшинства, или других типовых факторов, но также определялась личностью члена семьи и психологическим фоном в семье.