Андрей Твердохлебов даже не усмехнулся, как, наверное, сделал бы на его месте любой, а начал очень популярно объяснять, как устроено демократическое движение. В нем есть место инициативе, ответственности, жертвенности, взаимопомощи и много еще чему, но нет в нем ни коллективной ответственности, ни партийных заданий, ни конспирации, ни других атрибутов подпольной революционной борьбы».

Генерал Григоренко, создавший в 1963 году подпольную организацию «Союз борьбы за возрождение ленинизма» пересматривает свои взгляды и пишет книгу с характерным названием: «В подполье можно встретить только крыс». Так он отмежевался от заговорщических и прочих подобных методов.

О.В. Эдельман так охарактеризует эти изменения: «Интеллектуальная элита не приняла «просталинской» корректировки идеологии, которую она справедливо связала с новыми ограничениями и без того куцей свободы творчества. Выдвинувшаяся из этой среды группа инакомыслящих бросила властям вызов. Она отказалась от методов подпольной борьбы столь, столь характерных для предыдущего периода, почти избавилась от комплекса вины перед государственной властью, нередко мучившего ее предшественников, и, неслыханное дотоле дело, заявила свои претензии на легальность». Необходимо также отметить принцип индивидуального действия и личной ответственности, хотя эта тема уже и была в некоторой степени затронута. Свою борьбу правозащитники начинали в силу внутренней необходимости. Сталкиваясь с недопустимыми вещами, они просто не в силах были молчать и бездействовать. Быть правозащитником означало верить в ценность действий одного-единственного человека. Владимир Буковский на этот счет напишет: «власть - это всего лишь согласие подчиняться, и каждый, кто отказывается подчиниться произволу, уменьшает его на одну двухсотпятидесятимиллионную долю, а каждый компромисс - усиливает его». Отсутствие иерархии, демократическая структура, а точнее сказать отсутствие какой-либо организованной структуры являлись отличительной чертой правозащитного движения. «Между правозащитниками нет формальных связей -- ни внутри ядра движения, ни между ядром и «периферией». У них нет ни лидеров, ни подчиненных, никто никому не «поручает» никаких дел, а может лишь сам делать задуманное, если не будет добровольных помощников. Никто не имеет каких-либо обязанностей, кроме налагаемых собственной совестью. Но именно из-за добровольности присоединения к этому братскому ордену люди действуют с самозабвенной активностью, какой не вызвать приказами и понуканием» - пишет Л.М. Алексеева. С одной стороны логичным кажется вывод о том, что отсутствие четкой организации правозащитного движения было его слабостью, затрудняло координацию действий. Однако, это не так, в индивидуалистичности движения, в принципе личной ответственности заключалась сила и высокая степень выживаемости этого движения, что продемонстрировало дело И. Якира и В. Красина. Сесиль Вессье отмечает, что это дело «…доказывает правоту тех, кто в отличие от Якира и Красина, не желал, чтобы диссидентство оформилось в настоящую организацию, тем более, что и Якир, и Красин были сторонниками такой организации. Благодаря тому, что диссидентство провозгласило индивидуализм, оно удержалось на плаву после этой печальной истории, поскольку, по всеобщему ощущению, капитуляция двух человек не пошатнула основ всего движения».

Вышеизложенные принципы обуславливали те методы, к которым прибегали деятели правозащитного движения, диктовали формат их деятельности. И тем не менее они не были чем-то неизменным, находящимся в стагнации. С течением времени принципы стали претерпевать изменения, а вследствие изменялось и само правозащитное движение. Эти вопросы будут затронуты в третьей главе. Теперь же стоит рассмотреть публицистические произведения, оказавшие большое влияние на правозащитников.

2.2 «Программные» произведения А.Д. Сахарова и А.И. Солженицына

Диссидентская среда осознавала кризисные ситуации, нараставшие в обществе, и стремилась искать пути выхода. В этом ключе написаны работы А.И. Солженицына и А.Д. Сахарова, и произведения эти лучшее доказательство того, диссидентство не только критиковало, но и предлагало пути решения проблем. «Программные» произведения А.И. Солженицына и А.Д. Сахарова выбраны не случайно, они в значительной мере формировали взгляды в диссидентской среде. Слово «программные» приводится в кавычках неспроста в силу неформальной структуры правозащитного движения употребление данного термина в его прямом значении представляется неправомерным. Несмотря на то, что этих авторов традиционно считают антагонистами, особенно в западной историографии, стоит отметить, что оба они относились друг к другу с уважением, оказывали как материальную, так и моральную поддержку. И оба пользовались уважением в правозащитной среде, хотя Александр Исаевич никогда и не относил себя к диссидентам. Однако их видение будущего родной страны принципиально отличалось.

Сахаров, изначально интересовавшийся преимущественно вопросом разоружения, во второй половине шестидесятых все чаще обращает свое внимание на внутреннюю политическую ситуацию. К июню 1968 года он завершает свою знаменитую работу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Разделяя взгляды правозащитного круга на возможность мирных демократических изменений в Советском Союзе, Сахаров охарактеризовал свои взгляды как «глубоко социалистические». В этом эссе автор выходил из того круга вопросов, который обычно обсуждался в правозащитной среде, его размышления затрагивали не проблемы отдельно взятого Советского Союза, а мировые проблемы. Сахаров говорил не только об угрозе столкновения ядерных держав, но также и о проблеме голода, диктаторских режимах, расизме и других глобальных проблемах. В «Размышлениях...» проводится сквозная мысль о том, что в XX веке страны не могут решать свои проблемы по отдельности, для достижения успеха и сохранения мира требуются коллективные усилия всех государств. И только общество, построенное на основе интеллектуальной свободы может благополучно развиваться.

Далее Сахаров предлагал путь «конвергенции» двух мировых систем, иначе говоря мирного сближения капиталистического и социалистического общества: «Я считаю, что в ходе углубления экономической реформы, усиления роли экономических рыночных факторов, при соблюдении необходимого условия усиления народного контроля над управляющей группировкой (это существенно и в капиталистических странах) все шероховатости нашего распределения будут благополучно и безболезненно ликвидированы. Еще больше и принципиально важна роль углубления экономической реформы для регулирования и стимулирования общественного производства методом правильного (рыночного) ценообразования, целесообразного направления и быстрого эффективного использования капиталовложений, правильного использования природных и людских ресурсов на основе соответствующей ренты в интересах нашего общества». Да, теория конвергенции не была новой, она появилась на Западе, и впоследствии сам Андрей Дмитриевич не очень высоко оценивал эту свою работу, называя ее компиляцией. Однако, мало кто имел доступ к зарубежной литературе и поэтому для относительно широкой публики знакомство с теорией произошло лишь благодаря «Размышлениям…» Сахарова. При этом, как отмечают современники, большинство ознакомившихся с этим эссе посчитали такой подход слишком общим, не имеющим практического применения. В этом аспекте произведения А.И. Солженицына обычно выигрывали. Осенью 1973 года он пишет «Письмо вождям Советского Союза». Это письмо, как и сахаровские «Размышления…» осталось без ответа, а потому было запущено в самиздат. Солженицыну виделись две главные опасности, угрожавшие СССР. Первая опасность заключалась в гипотетической войне с Китаем, вторая состояла в крушении западной цивилизации. А главным источником проблем считал он марксистско-ленинскую идеологию. По вопросу толкования данной идеологии может и возникнуть противостояние СССР и Китая, и дабы предотвратить возможное столкновение Солженицын предлагает отказаться от идеологии. Также он отмечает необходимость освоения Северо-восточных регионов страны, а не экспансии на другие территории. Обращение к внутренним вопросам стало бы началом духовного возрождения русского народа, по мнению писателя. Рассуждая о политическом развитии страны, Солженицын утверждает, что страна не готова для демократии, а значит этот путь неприемлем. «Может быть, на обозримое будущее, хотим мы этого или не хотим, назначим так или не назначим, России все равно сужден авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?».

Еще одной знаковой работой стало эссе Александра Исаевича Солженицына «Жить не по лжи», которое вышло в свет в 1974 году. Солженицын в этом эссе призывал каждого поступать так, чтобы из-под его пера не вышло ни единой фразы, «искривляющей правду», не высказывать подобной фразы ни устно, ни письменно, не цитировать ни единой мысли, которую он искренне не разделяет, не участвовать в политических акциях, которые не отвечают его желанию, не голосовать за тех, кто недостоин быть избранным. Солженицын предлагал в качестве универсального рецепта борьбы со злом личное неучастие во лжи. Необходимо отметить, что хотя Солженицын к этому времени уже окончательно разошелся с правозащитным движением и стал отстаивать необходимость православной авторитарной модели в России, тем не менее, его призыв «Жить не по лжи!» нашел широкий отзыв в сердцах многих правозащитников. И это неудивительно, так как из вышеупомянутых воспоминаний и выводов о нравственном характере правозащитного движения видно насколько эссе А.И. Солженицына близко им по духу.

В том же 1974 году А. Сахаров разобрал проект А. Солженицына в статье «О письме Александра Солженицына „Вождям Советского Союза“». Сахаров выражает поддержку некоторых пунктов приведенных Солженицыным. Среди них отказ от поддержки марксизма как государственной идеологии, а также от поддержки революционных движений по всему миру; концентрация внимания на внутренних проблемах; отказ от насильственного удержания национальных республик в составе СССР; разоружение в пределах необходимой обороны; веротерпимость, демократические свободы и освобождение политзаключенных. Серьезные возражения вызвал его национально-авторитарный проект: «Солженицын пишет, что, может быть, наша страна не дозрела до демократического строя и что авторитарный строй в условиях законности и православия был не так уж плох, раз Россия сохранила при этом строе свое национальное здоровье вплоть до XX века. Эти высказывания Солженицына чужды мне. Я считаю единственным благоприятным для любой страны демократический путь развития. Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам, инородцам и иноверцам, я считаю величайшей бедой, а не национальным здоровьем. Лишь в демократических условиях может выработаться народный характер, способный к разумному существованию во все усложняющемся мире. Конечно, тут существует нечто вроде порочного круга, который не может быть преодолен за короткое время, но я не вижу, почему в нашей стране это невозможно в принципе. В прошлом России было немало прекрасных демократических свершений, начиная с реформ Александра II. Я не признаю поэтому аргументацию тех людей с Запада, которые считают неудачу социализма в России результатом ее специфики, отсутствием демократических традиций».

В кругу правозащитников, конечно же, большей поддержкой пользовались взгляды А.Д. Сахарова, что не исключает влияния на этот круг и воззрений А.И. Солженицына. Тем более, что среди правозащитников были и сторонники национальной модели государства, такие как В. Осипов. И если в смысле практической реализуемости и выражения чаяний участников правозащитного движения сахаровские рассуждения представлялись более благоприятными, то произведения Солженицына поддерживали нравственный пафос движения. Так или иначе, полемика между ними еще долгое время будет продолжаться на страницах самиздата, обеспечившего возможность ознакомления с ней советских людей.

2.3 Самиздат и тамиздат: основные направления

Изучение обществом проблем прошлого, рассмотрение проблем текущих и распространение «программных» произведений участников правозащитного движения было бы невозможным, если бы не самиздат, являвшийся очевидным свидетельством нового отношения общества к слову, о чем говорилось ранее. Традиции незаконного распространения печатных материалов в России, безусловно, появилась гораздо раньше. Еще в XIX веке подобным образом распространялись некоторые запрещенные стихи А.С. Пушкина. В 1920-1930-е гг. распространялись в списках произведения авторов, находящихся в эмиграции, стихи Пастернака и других поэтов. Но после XX съезда эта традиция возобновилась с новой силой, получив невиданный прежде размах. Необходимо сказать, что самиздат начался с распространения преимущественно художественной литературы и поэзии, запрещенной в Советском Союз. А с начала шестидесятых самиздат начинает включать в себя все, что не соответствует официальной линии властей. Вскоре самиздат смог охватить всевозможные сферы интересов советских людей: от русской дореволюционной философии и до современных зарубежных авторов. Механизм самиздата основывался на следующих принципах: автор печатает свое произведение в нескольких экземплярах на пишущей машинке и распространяет копии среди близких людей. Если материал покажется достойным и интересным кому-то из прочитавших, то он перепечатывает копии с этого экземпляра и передает их своим знакомым. Чем большей популярностью пользуется произведение, тем шире круг и скорость его распространения. Происходит своеобразный естественный отбор наиболее качественных произведений. И все же «начался самиздат со стихов -- возможно, из-за легкости перепечатывания их благодаря небольшому объему, легкости запоминания, а может быть, были тому и глубинные причины: духовное раскрепощение началось с области простых человеческих чувств».

Первыми стали распространяться стихи поэтов Серебряного века: Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака и многих других. Значительная часть произведений этих авторов подвергалась цензуре и не попадала в печать, а те, кто смог пережить сталинское время подвергались нападкам и травле, организованной властями. Из-за этого публика не имела возможности легально ознакомиться с произведениями поэтов, олицетворявших стремление к свободе и нравственное противостояние. Поэтому они на протяжении долгого времени, не только в 1950-е будут занимать важное место в самиздате. Особой популярностью пользовалась поэма А.А. Ахматовой «Реквием», ставшая художественным обличением сталинизма, показавшая ужас репрессий пережитых непосредственно автором произведения.

В тот же период (конец 1950-х) начинают появляться в самиздате и произведения зарубежных авторов в переводе. Многие из них представляли собой либо жанр антиутопий (Дж. Оруэлл «1984», романы Франца Кафки), либо поднимали политические темы, в том числе и сталинские репрессии (Артур Кестлер «Слепящая тьма»). В общем популярностью вполне закономерно пользовались темы, которые не принято было обсуждать в официальной советской печати. Широкой распространение получили романы Эрнеста Хемингуэя, ставшего кумиром «шестидесятников».

Начало 1960-х знаменуется попаданием в самиздат сборников статей дореволюционных философов («Вехи», «Из глубины»). Интерес вызывал религиозный мыслитель Николай Бердяев. Размышления об опасности революций наталкивали интеллигентов, в целом мысливших вполне просоветски, на новые размышления.

Как уже не раз отмечалось в данной работе, советская интеллигенция в тот период часто обращалась к теме сталинизма и массовых репрессий, отношение к этим событиям характеризовало человека, определяла его место в системе «свой--чужой». А потому важное место в самиздате занимали воспоминания политических заключенных. Лагерная тематика покинула страницы советских литературных журналов, но интерес к ней не угас, а потому она переместилась на страницы самиздата. Самым большим интересом пользовался «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, матери известного писателя Василия Аксенова, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Перепечатывалась и советская литература, которая не могла попасть в печать или не переиздавалась многие годы, а потому была фактически недоступна. К таким авторам можно отнести Евгения Замятина, Александра Солженицына, Андрея Платонова, Бориса Пастернака и других авторов.

Еще одним направлением в самиздате были журналы. Но как правило, несмотря на большое количество задуманных журналом, умирали они уже во втором-третьем выпуске и обычно оставались в пределах круга знакомых автора. Наиболее известными из таких журналов стал «Синтаксис», который издавал Александр Гинзбург, студент МГУ. Известность этого журнала объясняется тем, о нем упоминала советская печать в связи с арестом Гинзбурга, само собой в критическом ключе, но прочесть сборник (который успел выйти лишь в трех выпусках) смогли только ленинградские и московские знакомые автора.

Французский исследователь диссидентского движения в России Сесиль Вессье отмечает: «С 1968 года самиздат стал все больше обогащаться социологическими и политическими документами. Он превратился в канал, дающий доступ к информации, отличной от той, которую очень выборочно предоставляли официальные СМИ, и позволяющий распространять воззрения, которые не потерпела бы цензура». Правда к этому времени, самиздат перестает быть единственным и доминирующим каналом альтернативной информации - граждане СССР начинают слушать «вражеские голоса» по радио. И тем не менее, в тех исторических условиях, сложившихся в 1950- 1980-е гг. самиздат являлся основой неофициальной коммуникационной сети общества. И пока эти условия дефицита информации сохранялись, существовал и самиздат. Ликвидировать его можно было либо, используя силовые методы против всей среды распространителей и создателей самиздата, а это очень значительное количество людей, либо заменив дефицит информации перенасыщением оной. Эпоха самиздата закончилась вследствие второй причины на рубеже 1980-1990-х гг. Самиздат исчез в тот момент, когда появилась возможность издавать массовые неподцензурные тиражи за деньги.

Завершая тему, стоит сказать несколько слов о тамиздате. «Тамиздат - это термин, который пародийно повторяет название «самиздат», а тот в свою очередь пародировал «госиздат». Изменив принципиально процесс, правозащитники смогли резко увеличить распространение самиздата. Единичные случаи передачи рукописей на Запад превратились в систему с отлаженным механизмом: «самиздат -- тамиздат -- самиздат». «Тамиздат» как явление возник еще в середине 1950-х годов. Первыми всемирно известными тамиздатчиками стали советские писатели А. Синявский, Ю. Даниэль, Б. Пастернак, А. Есенин-Вольпин, М. Нарица, Е. Евтушенко, В. Тарсис. А уже к 1970-м гг. это явление фактически становится массовым: значительная часть советских литераторов, в том числе вполне официальных, признаваемых советской властью, начинает отправлять свои произведения на Запад, не обращая внимание на протесты со стороны властей. Не желая ссориться с властью, многие авторы объясняли появление за границей своих текстов распространением в самиздате. Вопрос о том, насколько такие утверждения соответствовали истинному положению вещей остается открытым.

Путь книг с Запада на родину был долгим, поэтому книги не могли удовлетворить спрос. Вследствие этого тамиздат не просто читали, но еще и делали копии -- обычно при помощи фотоаппарата. Такой способ был менее трудозатратным, чем перепечатывание на машинку, но пригоден он был только для типографских изданий, так как отпечатанный на машинке текст было почти невозможно воспроизвести фотоспособом в связи с низким качеством бумаги, лент и копирки для машинок.

3. Деятельность правозащитного движения

3.1 Публичные действия (демонстрации, митинги, пикеты)

Взаимоотношения инакомыслящих с органами государственной власти на протяжении всего существования правозащитного движения строились на принципе неприятия их властями. В определенные моменты отношение государства чуть смягчалось, в другие наоборот становилось более жестким. Причины таких поворотов более подробно будут охарактеризованы далее, но в целом можно отметить, что они были связаны не с изменением позиции правозащитного движения, а с различными внешними факторами. Правозащитники же в период с 1965 по 1983 гг. прошли путь все большего отхода от системы, постепенно в действительности пришли к отрицанию советской модели, чего изначально не было в этой среде. Основой деятельности правозащитного движения были публичные действия, среди которых главными являлись митинги и демонстрации. В ходе работы уже упоминалась демонстрация 5 декабря 1965 года, в результате которой и зародилось правозащитное движение. Теперь стоит рассмотреть ее более тщательно, а затем и другие митинги, организованные правозащитниками.

Первый с 1927 г. несанкционированный политический митинг в Москве был назначен на Пушкинской площади в День Советской Конституции 5 декабря. Одним из главных инициаторов митинга и вдохновителем правозащитного движения стал сын Сергея Есенина, математик Александр Есенин-Вольпин, он же написал «Гражданское обращение» в котором содержался призыв к гражданам выйти 5 декабря 1965 года на Пушкинскую площадь: «Несколько месяцев тому назад органами КГБ арестованы два гражданина: писатели А. Синявский и Ю. Даниэль. В данном случае есть основания опасаться нарушения закона о гласности судопроизводства. Общеизвестно, что при закрытых дверях возможны любые беззакония и что нарушение закона о гласности (ст. 3 Конституции СССР и ст. 18 УПК РСФСР) уже само по себе является беззаконием. Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государственную тайну.

В прошлом беззакония властей стоили жизни и свободы миллионам советских граждан. Кровавое прошлое призывает нас к бдительности в настоящем. Легче пожертвовать одним днем покоя, чем годами терпеть последствия вовремя не остановленного произвола.

У граждан есть средства борьбы с судебным произволом, это -- «митинги гласности», во время которых собравшиеся скандируют один-единственный лозунг «Требуем гласности суда над...» (следуют фамилии обвиняемых), или показывают соответствующий плакат. Какие-либо выкрики или лозунги, выходящие за пределы требования строгого соблюдения законности, безусловно являются при этом вредными, а возможно и провокационными и должны пресекаться самими участниками митинга. Во время митинга необходимо строго соблюдать порядок. По первому требованию властей разойтись -- следует расходиться, сообщив властям о цели митинга. Ты приглашаешься на митинг гласности, состоящийся 5 декабря с. г. в 6 часов вечера в сквере на площади Пушкина, у памятника поэту.

Пригласи еще двух граждан посредством текста этого обращения».

5 декабря на Пушкинской площади собралось порядка двухсот человек, включая интересующихся, представителей КГБ и милиции, прибывших для пресечения мероприятия. Перед началом митинга студентов пытались отговорить от участия члены комсомольских отрядом, мобилизованные на площадь. Их старания вполне закономерно не имели успеха. В основной массе участники демонстрации уже не были комсомольцами, поэтому не опасались за свое будущее в этом смысле. В назначенный час митингующие развернули плакаты: «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!», «Уважайте Конституцию (Основной закон) СССР!», «Свободу В.К. Буковскому и другим, помещенным в психиатрические больницы -- в связи с митингом гласности!» Тут же милиция и комитетчики начали вырывать лозунги из рук, развернувшие их активисты после потасовки задержаны. Задержали и тех, кто оказывал какое- то сопротивление. В итоге 5 декабря было арестовано 28 человек, после дачи показаний все они были отпущены. Это стало свидетельством неготовности властей к такой тактике. Итак, митинг гласности был прекращен, едва начавшись. Но митинги в день Советской Конституции на Пушкинской площади стали традиционными. Ежегодно 5 декабря диссиденты приходили на площадь и молча снимали шапки в память о жертвах режима. «5 декабря, в годовщину первой демонстрации, опять прошел "митинг гласности" на Пушкинской площади. Несколько десятков человек, собравшись там к шести часам вечера, просто сняли шапки и молча простояли минут пять. Так решили собираться каждый год, чтобы почтить память жертв произвола. Власти реагировали нервно, пытались разгонять собравшихся, однако никто арестован не был»61. После отмены праздника 5 декабря, когда была принята новая конституция 1977 г., и некоторых непродолжительных дискуссий, демонстрации на Пушкинской площади было решено проводить 10 декабря в день защиты прав человека. Вскоре после первой демонстрации в Уголовный кодекс была внесена статья 190 - «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», по которой стали привлекаться участники правозащитного движения. Дальнейшая публичная деятельность правозащитников стала развиваться по принципу цепной реакции и оказалась замкнута сама на себе. В январе 1967 года КГБ арестовало Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашкову за подготовку сборника «Феникс 66», а также «Белой книги», которая в свою очередь представляла сборник документов по делу Синявского и Даниэля. В их защиту 22 января на Пушкинскую площадь вышло около трех десятков молодых людей, среди которых были Владимир Буковский, Вадим Делон и Евгений Кушев. Именно они развернули плакаты с лозунгами в поддержку арестованных, требованиями освободить их, а также отменить 70-ю и 190-ю статьи УК. Это было некой новацией, т.к. до этого правозащитники требовали лишь соблюдения советских законов. Объяснить это можно участием В.Буковского, которые многие участники правозащитного движения всегда выделяли, считали «политиком». Трое протестующих были, как и всегда, быстро задержаны, а уже в августе-сентябре 1967 года над ними прошел суд (даже раньше чем над теми, в защиту кого они выступили). Применены были те самые статьи, против которых высказывались обвиняемые - 190-1, 190-3.

На судах присутствовали другие правозащитники, поддерживавшие обвиняемых. Точнее будет сказать, что присутствовали они и выражали поддержку около зданий суда. Советская власть условно шла на уступки и устраивала демонстрацию открытости судебных процессов. В действительности же, даже родственники арестованных не всегда могли попасть в зал суда, т.к. его заполняли специально отобранной публикой, дабы она выражала в суде негодование по поводу деятельности осужденных и всячески одобряла речи прокуроров и судей. Поддержка у зданий суда правозащитниками осужденных соратников стала еще одним видом публичных действий, к которым они прибегали. Эта составляющая деятельности была крайне важна с психологической точки зрения. А.П. Подрабинек в своих воспоминаниях пишет: «Мы ждали перед зданием суда, надеясь, что сможем увидеть Андрея. Вскоре к подъезду подъехал воронок, из дверей вышел Твердохлебов, махнул всем рукой и исчез в машине. Не сговариваясь, мы начали скандировать «Андрей! Андрей!», и это заглушало недовольные окрики милиционеров и вой милицейской сирены на машине сопровождения. Андрей наверняка слышал нас, и мы все знали, что наша солидарность - это то, на чем держится наше движение, что не позволит нам пропасть поодиночке, не даст сгинуть в тюремной пустоте и лагерной безвестности. Пройдет всего два года, и я услышу такое же скандирование в свой адрес и буду знать, что друзья не забудут меня ни в глухой ссылке на краю земли, ни в самой безнадежной одиночной камере».

На примере этого небольшого временного отрезка мы можем сделать следующие выводы. Во-первых, деятельность правозащитников, как и действия властей строились по принципу цепной реакции: за судебным процессом следовали протесты, участники которых также подвергались суду, что вызывало новые протесты и т.д. Во-вторых, деятельность их на какое-то время замкнулась в своем собственном правозащитном кругу. Эти факторы, правозащитной среде удастся преодолеть в 1968 году. Первым спусковым механизмом станет появление «Хроники текущих событий», речь о которой пойдет ниже. Вторым - демонстрация 25 августа 1968 года. Правозащитники покусились на «самое святое» - внешнюю политику СССР. Летом 1968 года внимание всей интеллигенции было приковано к событиям, разворачивавшимся в Чехословакии. Местная элита, при опоре на население, пыталась изменить систему, построить «социализм с человеческим лицом». Пристально следили и за реакцией Брежнева и партии, понимая что их отношение к чехословацким событиям является показателем готовности к переменам внутри страны. 21 августа отношение Кремля было продемонстрировано максимально ясно - в Чехословакию были введены войска СССР и членов ОВД. Помимо возмущения агрессией своей страны, для тысяч людей это был крах надежд на преобразования. Заговорили о повторении 1956 года. В это время Е.А. Евтушенко напишет: «Танки идут по Праге в затканой крови рассвета. Танки идут по правде, которая не газета. Танки идут по соблазнам жить не во власти штампов. Танки идут по солдатам, сидящим внутри этих танков… Чем же мне жить, как прежде, если, как будто рубанки, танки идут по надежде, что это - родные танки?»

В этих стихах отразились мысли и чувства многих советских людей. События «Пражской весны» стали определенным водоразделом. «Как бы тяжело ни обстояли дела в Советском Союзе к концу 60-х, российская интеллигенция оставалась патриотической. Она, как всегда, присягала на верность народу. Но урок Праги заставил усомниться в самой сущности этой присяги. Если в Чехословакии интервенция объединила интеллигенцию и народ, то в Советском Союзе -- разъединила их». Советские граждане оказались перед выбором: либо соглашаться с партией и отказаться от общественной деятельности, пассивно ожидая новой оттепели, либо углублять, появившуюся в жизни общества гласность, принимая последствия этого решения. Безусловно, большинство приняло первый вариант, и в этом нельзя никого винить. Но были и те, кто не захотел принимать новые правила, продолжил бороться за свободу слова и изменения в стране.

25 августа 1968 года восемь человек (по общепринятым данным их было семь, демонстрацию обычно так и называли «демонстрация семерых») вышли на Красную площадь, чтобы выразить протест против введения войск в Чехословакию. Это были Наталья Горбаневская, Лариса Богораз, Константин Бабицкий, Павел Литвинов, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга и Виктор Файнберг. Демонстрация напротив Храма Василия Блаженного продлилась лишь несколько минут. Участники успели сесть на брусчатку возле Лобного места и развернуть транспаранты: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» (на чешском), «Позор оккупантам!», «За вашу и нашу свободу!». К ним тут же бросилось несколько человек, вероятнее всего, сотрудники КГБ в штатском, разорвали плакаты. Демонстранты были избиты (Файнбергу при задержании выбили передние зубы), и погружены в милицейские машины. Некоторых демонстрантов было решено отправить на принудительное психиатрическое лечение, среди них была «поэтка», как она любила себя называть, Наталья Горбаневская и Виктор Файнберг, так как внешность его после задержания была крайне непрезентабельна для суда.

Остальных приговорили к различным срокам ссылки или тюрьмы. На суде обвиняемые отстаивали свои убеждения, не признавали противозаконность своих действий. По уже сложившейся традиции на улице у здания суда стояли около ста-стапятидесяти человек, поддерживавших обвиняемых.

Преодолев таким образом замкнутость, правозащитное движение постепенно пошло на создание различных организаций, митинги в какой-то степени стали менее важной частью движения. Однако встречи на Пушкинской площади будут продолжаться вплоть до начала Перестройки. Не менее важным видом деятельности участников правозащитного движения были подписные письма.

3.2 Действия-обращения и Хроника текущих событий

Как упоминалось выше, открытость была принципиальной позицией движения. Отказ от подпольного действия и переход к действию легальному обусловил и методы, которые использовали правозащитники. Помимо уже упоминавшихся демонстраций, также существовала такая форма открытого действия, как письма. Сам формат обращений к органам государственной власти не был новым, письма писались и в годы массовых репрессий, тогда это было проявлением наивности - многие полагали, что Сталин не знает о том, что происходит в стране, и уж узнав, он непременно решит проблему. Были они одновременно и актом величайшего мужества, вступиться в то время за репрессированных означало с высокой долей вероятности самому оказаться в числе неугодных. Но характер этих писем не был правозащитным, скорее это были прошения, авторы либо пытались доказать, что человек подвергся репрессиям случайно, по ошибке, либо же и вовсе признавали вину обвиняемого, но уверяли, что в целом он достойный, советский человек. Авторы и «подписанты» писем конца 1950-х вряд ли рассчитывали на то, что власть прислушается к ним, скорее это было определенной формой протеста. Хотя существуют и иные мнения на этот счет: ««Подписные письма» начала 1960-х гг. проникнуты верой в возможность сторон договориться, они созданы не врагами государственного строя, а защитниками общегуманистических ценностей, высшая из которых - человек. Неоднократно отмечалось стилистическое единообразие защитных/протестных писем и нормативных документов той поры…». Разнилось мнение и среди самих участников правозащитного движения, например, Людмила Алексеева и Татьяна Великанова считали эти письма бесполезной формальностью. Другие же признавали, что была некоторая надежда на то, что письма могут как-то повлиять в лучшую сторону - к такой позиции склонялись в частности Александр Гинзбург, Наталья Горбаневская. Письма эти были как индивидуальные, так и коллективные, но главным признаком их всех являлось то, что они не были анонимными. Под каждым письмом ставилась настоящая фамилия «подписанта», а зачастую и его адрес. Помимо передачи обращений в советские органы и печать, они также распространялись в самиздате. Однако произошло это не сразу.

В 1958 г., во время кампании против Бориса Пастернака, опубликовавшего свой роман «Доктор Живаго» за границей, многие сочувствовали писателю и выражали свое сочувствие вслух. Вероятно, были и письма в защиту Бориса Леонидовича, но адресовались они исключительно советским чиновникам. По этой причине усилия, как в защиту Пастернака, так и в защиту Бродского остались неизвестными широкой общественности. Поворотным моментом стало дело Синявского и Даниэля, к этому моменту авторы уже не надеялись быть услышанными властью, а потому свои письма в советские органы распространяли через самиздат. Целью писем было заявить о неприятии официальной точки зрения на этот судебный процесс и на проблему взаимоотношений личности и государства. Одним из самых известных писем правозащитников стало «письмо 62-х», список подписантов которого был настолько впечатляющ, что его даже опубликовали в «Литературной газете».

Письма сыграли значительную роль в формировании общественного мнения и способствовали росту правосознания граждан.

Представляется важным рассмотреть здесь же одно из важнейших явлений правозащитного движения - издание «Хроники текущих событий». Перед ней не стояла задача обращения к советским органам, это был исключительно информационный бюллетень для внутреннего пользования. Но именно издание ХТС стало очень важной, объединяющей деятельностью правозащитников. «Хроника» смогла нарушить тишину вокруг правозащитных акций. Отныне каждый человек, осмелившийся открыто не соглашаться с режимом, переставал чувствовать себя одиноким, становился частью сети. Прочитав «Хронику», человек видел, что активность инакомыслящих распространена во всей стране, что правозащитники стремятся разговаривать с властью на языке закона, не снизу вверх. Видели они и то, что осужденные советской властью люди не остаются в забвении, а получают как моральную, так и материальную помощь, к ним привлекается внимание соратников и зарубежной общественности. Именно в силу самоценности «Хроники текущих событий», важным представляется рассмотреть это явление более детально, отдельно от остального самиздата.

«Хроника текущих событий» появилась в знаковом и насыщенным событиями для правозащитного движения 1968 году. Первый выпуск «Хроники» вышел в свет как раз в период активной борьбы властей с «подписантами». Первый составитель информационного бюллетеня Н. Горбаневская не планировала делать его регулярным, она готовила традиционный сборник о нарушениях прав человека в 1968 г., который был объявлен ООН „Годом прав человека“. Подобные сборники появлялись в СССР регулярно и имели не периодический характер («Белая книга», «Процесс четырех»). Изначально словосочетание «Хроника текущих событий» было подзаголовком, который читатели приняли за название, а слова «Год прав человека в СССР» -- за тему первого бюллетеня. Но издание продолжилось и после окончания Года прав человека. В 1969 г. Появляются слова: «Год прав человека в СССР продолжается».

«Хроника» придерживалась принципов правозащитной идеологии: советская власть должна соблюдать свои законы. Задача издания -- предавать гласности беззакония, направленные против прав человека.

Уже первый выпуск дает представление о том, какие стороны жизни советского общества освещает «Хроника»: как почти все последующие выпуски, он начинается с отчета о политическом процессе. Сформировать представление о круге тем, поднимаемых в «Хроники» можно уже по названиям ее рубрик: «Аресты, обыски, допросы», «Внесудебные преследования», «Преследования верующих», «В тюрьмах и лагерях», «Новости Самиздата», «Преследования крымских татар». В силу того, что Москва являлась центром правозащитного движения и именно московские правозащитник издавали ее, большое место в ХТС отведено именно московским событиям.

Центральным принципом подачи материала в «Хронике» была фактологичность. Составители стремились максимально возможно устраниться от субъективных оценок. Тем не менее, читающий вряд ли могли заблуждаться насчет их отношения к режиму (тем более, что в ХТС употребляются и вполне «оценочные» термины, такие как «стукачи»). Документы диссидентов, публиковавшиеся в «Хронике», проникнуты обличительным духом преследователей инакомыслия.

Редакция «Хроники» была полностью анонимна, в выпусках не указывался ее адрес. Хотя для КГБ ее состав, безусловно, не был тайной. Каждые два-три года в результате арестов состав редакции менялся. В дальнейшем редакция через каждые два-три года менялась, главным образом из-за арестов. Однако эта замена редакторов «Хроники» оставалась незамеченной читателями, так как личности составителей практически не отражались в бюллетени: стиль подачи материала, оформление и принципы его отбора оставались неизменными на протяжении более полутора десятка лет существования ХТС.

В 5 выпуске «Хроники» был изложен принцип поступления информации к членам редакции: «... Каждый ... легко может передать известную ему информацию в распоряжение «Хроники». Расскажите ее тому, у кого вы взяли «Хронику», а он расскажет ее тому, у кого он взял «Хронику» и т.д. Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача».

Получив сведения, издатели переписывали их максимально сухим языком (насколько они сами могли сдержать эмоции) и сводили в бюллетень. Работа „редакторов“ строилась при поддержке сети из сотен людей. Непосредственно редакция создавала лишь несколько экземпляров. Затем каждый экземпляр уходил другим людям, которые перепечатывали их во все больших количествах. В общем, работал стандартный самиздатовский механизм распространения материалов. «Хроника текущих событий» являлась не просто информационной платформой, фиксирующей нарушения в области прав человека, но и стала самоценной частью демократического движения, т.к. смогла создать связь между правозащитниками и другими диссидентскими кругами. На основе ХТС произошло объединение многих диссидентских направление на базе правозащитного движения - борьба за права человека становится их общим делом. К 1972 г. ХТС преодолела замкнутость в пределах Москвы и Ленинграда, отражала ситуацию в 35 точках страны. Каждый участник движения чувствовал, что за ним стоит множество людей, сочувствующих ему. «Хроника текущих событий» поддерживала и национальные движения в республиках СССР, и верующих различных конфессий.

Положение политзаключенных с самого начала было постоянной темой ХТС. «Хроника» публиковала сообщения о перемещениях политзаключенных в новые места пребывания, помещала периодически списки политзаключенных, кратко характеризуя суть их судебных дел. «Хроника» смогла сообщить более пятисот фамилий осужденных «за политику» до 1968 года, важным делом было и составления списка отправленных на принудительное лечение в психиатрические больницы. Публиковались сведения о болезнях политзаключенных, о назначении наказаний, о стеснениях в переписке и в свиданиях, о нормах питания, о жилищных условиях и условиях работы, а также о протестах против притеснений со стороны лагерной администрации и открытые письма политзаключенных на волю. Благодаря «Хронике» советские политзаключенные обрели впервые возможность апелляции к внешнему миру. Выпуски «Хроники» выходили регулярно, как правило, два раза в месяц. Но к 1972 году в Комитете госбезопасности поняли какую важную роль играет ХТС, была поставлена задача уничтожить издание. Власть, в сущности, пошла на шантаж, ясно дав понять правозащитникам: за каждым последующим выпуском будут следовать аресты. А так как редакция «Хроники» анонимна, под арест будут попадать непричастные к ее изданию люди. На время властям удалось прервать издание ХТС. «С 1972 по 1974 год «Хроника» не выходила из-за шантажа со стороны КГБ». Однако в январе 1974 года в ответ на шантаж властей Т. Великанова, С. Ковалёв и Т. Ходорович написали открытое письмо:

«Мы поставлены перед невыносимо трудным выбором, -- вымогательство рассчитано точно и жестоко..нельзя осудить никого, кто пошел бы на эту сделку, -- такой шаг диктуется жалостью и любовью. Но пожертвовать своим духом -- это самоубийство, чужим -- убийство. Духовное… А тем, кто ставит нас в такое положение, мы можем сказать только одно: нет. Ваши дела, ваша совесть, ваш грех -- ваш ответ. Хотите использовать заложничество? Мы вам не помощники». Следом шло короткое заявление: «Не считая, вопреки неоднократным утверждениям органов КГБ и судебных инстанций СССР, «Хронику текущих событий» нелегальным или клеветническим изданием, мы сочли своим долгом способствовать как можно более широкому её распространению.

Мы убеждены в необходимости того, чтобы правдивая информация о нарушениях основных прав человека в Советском Союзе была доступна всем, кто ею интересуется. (Т. Великанова, С. Ковалёв, Т. Ходорович)».

Суть этого письма заключалась в том, что авторы, написавшие его брали на себя ответственность за издание «Хроники текущих событий». В дальнейшем Ковалев и Великанова были осуждены Ходорович эмигрировала, но прекратить издание ХТС властям не удалось: к концу 1983 г. на Западе были опубликованы уже 64 выпуска «Хроники текущих событий».

3.3 Динамика взаимоотношений с Западом

С определенного момента взаимоотношения участников правозащитного движения с Западом стали играть крайне важную роль. До этого на протяжении длительного времени сохранялось некое не то что бы опасение перед Западом, но скорее некоторое предубеждение. Круг правозащитников, как было показано выше, обращался с письмами в официальные органы советской власти, предъявлял к ним требования, распространял информацию о политических репрессиях, но все это происходило внутри страны.

Традиция была нарушена в январе 1968 года - Лариса Богораз и Павел Литвинов пишут свое «Обращение к мировой общественности», в котором обращаются к Западу, пытаясь привлечь внимание к судебному процессу над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Лашковой. Это письмо стало преодолением характерного для нашей страны комплекса против «вынесения сора из избы». Авторы письма обращали внимание на «нарушение важнейших советских правовых норм» и призывали требовать повторного судебного разбирательства. «Сегодня в опасности не только судьба трех подсудимых -- процесс над ними ничуть не лучше знаменитых процессов тридцатых годов, обернувшихся для нас всех таким позором и такой кровью, что мы от этого до сих пор не можем очнуться.

Мы передаем это обращение в западную прогрессивную печать и просим как можно скорее опубликовать его и передать по радио -- мы не обращаемся с этой просьбой в советские газеты, так как это безнадежно». Это обращение вызвало широкий резонанс на Западе, было опубликовано в зарубежной печати, а западные радиостанции передавали его текст. После этого обращения начинают налаживаться постепенные контакты с Западом и западными журналистами в СССР. Первым постоянным «связным» с Западом был Андрей Амальрик. До 1969 гг. он был единственным в правозащитной среде, кто выполнял эту функцию. Именно он переправлял на Запад документы правозащитников, публицистику и художественный самиздат. Главным своим успехом на этом поприще Амальрик считал передачу на эссе А.Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968 г.).

В мае 1969 года первая общественная организация, созданная правозащитниками -- Инициативная группа по защите прав человека в СССР пишет письмо, обращаясь в Комиссию по правам человека при ООН. Члены Инициативной группы, также как и авторы «Обращения к мировой общественности» объясняли обращение к Западе тем, что письма в советские органы власти остаются безответными. После двух этих писем, обращения в различные западные общественные организации становятся постоянными. Этим же методом будет пользоваться и Московская Хельсинкская группа, созданная для обеспечения выполнения СССР своих международных обязательств по соблюдению прав человека. Важно отметить, что для участников правозащитного движения обращения к Западу - не самоцель, а способ быть услышанными в Советском Союзе. В.И. Новодворская комментирует стремление наладить широкие контакты с Западом: «Диссидентам хватало и правозащитной деятельности, и если они ориентировали ее на Запад, то потому, что слишком хорошо понимали, что только там можно искать защиты, что здесь не сдвинуть ничего, даже при несталинском уровне репрессий». На Западе эти обращения в отличие от СССР получали отклик и здесь немаловажную роль играет то, что СССР дорожил тем впечатлением, которое формировалось о нем у западных партнеров.

Начиная с 1965 года, когда шел суд над Синявским и Даниэлем, советские руководители испытывали давление западной общественности и порой шли на некоторые уступки, так как стремились сохранить на Западе представление о Советском Союзе как демократическом государстве. Иногда это приводило к отступлениям со стороны власти -- к примеру, досрочные освобождения Бродского и Синявского, отмена смертной казни участникам «самолетного дела». Еще более важным результатом, хотя и менее заметным со стороны была определенная сдержанность в преследованиях инакомыслящих. Улучшения международной обстановки сопровождались некоторым смягчением режима, расширяли сферу дозволенного внутри страны. Власти в это время воздерживались от полномасштабных преследований диссидентов.

Итак, Запад выполнял сразу несколько функций для правозащитного и диссидентского движения в целом. Он был тем адресатом, в результате обращения к которому информация получала более широкое распространение, становилась заметной и возвращалась в СССР через тамиздат и «голоса». Помимо этого Запад оказывал влияние на правительство СССР и оказывал конкретную помощь правозащитникам.

Изначально помощь с Запада строилась в основном по принципу корпоративности: писатели помогали писателям, ученые -- ученым, зарубежные национальные организации -- людям своей национальности, религиозные организации -- своим единоверцам. Такая традиция сложилась еще в сталинские годы. Однако эта поддержка была ограничена заботой о конкретных людях. Никаких обращений с Запада, в которых содержалось требование соблюдать законы и права граждан не было. При том, что Запад должен был быть в этом крайне заинтересован для собственной же безопасности. Гарантии национальной безопасности могут дать только страны с открытым независимым обществом, где власть находится под неусыпным контролем этого самого общества. А такое общество возможно лишь при гарантированности соблюдения гражданских прав и свобод властями. И тем не менее западные правительства не проявляли интерес к положению с правами человека в СССР. Несмотря на то, что СССР подписал Хельсинкское соглашение, ратифицировал Всеобщую декларацию прав человека ООН, международные организации не вовсе не пытались удостовериться в выполнении Советским Союзом своих обязательств, и уж тем более призвать к их выполнению. Инициативная группа, постоянно обращавшаяся в ООН, никогда не получала ответа.

Тесный контакт с Западом скорее приносил некоторые неудобства участникам правозащитного движения, в силу предвзятого отношения большинства населения к капиталистическим странам. По их мнению, эти контакты были компрометирующими. Впрочем, к концу 1960-х - началу 1970-х гг. для них это уже не имело определяющего значения. Правозащитное движение к этому времени начало дистанцироваться от народа, началась трансформация принципов движения. Эта проблема будет раскрыта в следующей части работы.

3.4 Внешние и внутренние причины кризиса движения в 1970-1980-е гг.

В 1970-е гг. тактика правозащитного движения окончательно перестала иметь эффект новизны, власть адаптируется к непривычной для себя деятельности диссидентов и переходит в наступление. Именно активные действия властей станут внешней причиной серьезнейшего кризиса движения в 1973-1974 гг. В этом году будет выслан из СССР Александр Солженицын, под давлением эмигрируют некоторые видные правозащитники, будет арестован Сергей Ковалев. Но самый значительный удар правозащитникам был нанесен арестом Петра Якира и Виктора Красина. Точнее сказать, сам арест не был явлением из ряда вон выходящим, участники правозащитного движения постоянно подвергались обыскам и арестам, к этому они постоянно были готовы. Важнее было то, что произошло на суде. 27 августа П. Якир и В. Красин, по словам главы КГБ Андропова, «полностью признали себя виновными, в своих выступлениях разоблачили многих иностранных деятелей, выступили против Сахарова». Якир и Красин выдали известную им часть сети распространения ХТС. Раскаявшихся вождей наказали мягко -- 1 сентября присудили их к трем годам ссылки. Но и на этом не завершилось публичное покаяние. 5 сентября Якир и Красин выступят по телевидению, раскаиваясь в своих проступках.