Эволюция правозащитного движения в СССР в 1964-1984 гг.

Раскаяние Якира и Красина, их позорное, по меркам правозащитного движения, поведение на следствии и суде, деморализовало многих. Долгое время эти люди были в сущности лидерами движения, а Якир, пожалуй, имел до суда больший вес чем А.Д. Сахаров. Многие участники движения, а вслед за ними и исследователи утверждают, что активный участник правозащитного движения Илья Габай покончил с собой именно вследствие раскаяния Красина и Якира. 1973-1974 гг. в большинстве исследований, начиная с «Истории инакомыслия» Л.М. Алексеевой, является рубежным и отмечается как кризисное для движения время. В начале 1974 года движение достигло своей низшей точки, но полностью уничтожить его не удалось.

Однако к этому моменту сложились условия для возобновления деятельности правозащитных групп и ассоциаций. Причины возрождения движения крылись в трех обстоятельствах. Во-первых, разрядка продолжала углубляться. Не сумев решить проблему диссидентов быстро, теперь следовало проявлять осторожность, чтобы не сорвать внешнеполитический процесс, более важный, чем задача искоренения протестов в стране. Во-вторых, в СССР сохранялись политзаключенные, которые в большинстве своем принадлежали к диссидентскому кругу. Оставшиеся на свободе правозащитники считали своим моральным долгом проявлять солидарность с ними, оказывать поддержку. На пресс-конференции 30 октября 1974 г., где зарубежная общественность информировалась об их положении, Сахаров предложил считать 30 октября днем политзаключенных. В-третьих, в обществе сохранялся интерес к самиздату и потребность передавать туда информацию. Сформировался своего рода социальный заказ. Оставшиеся на свободе правозащитники продолжали накапливать материал. Были подготовлены сразу три выпуска «ХТС», содержание которых относилось ко времени «перерыва».

В совокупности три этих фактора способствовали выживанию правозащитного движения и позволили им продолжать свою деятельность.

Но под натиском властей деятельность эта была уже трудноосуществима в прежнем формате. Правозащитники вынуждены искать новые формы борьбы. Поиск новых путей был явлением закономерным и поначалу способствовал развитию и сплочению участников правозащитного движения. Однако дальнейшая эволюция движения постепенно привела к отклонению от его первоначальных принципов, чему также способствовал и приход в движение следующего поколения. Первым из таких изменений в правозащитном движении стало начало его институционализации. Структура правозащитного движения начинает усложняться и приобретает устойчивость. Появляются также и стабильные источники финансирования, сыгравшие немаловажную роль в появлении правозащитных «организаций». В 70-е гг. появились устойчивые источники финансирования. Большую Серьезную поддержку оказывал «Русский фонд помощи политзаключенным», созданный Солженицыным перед эмиграцией. По данным „ХТС“ за три года фонд распределил 270 тысяч рублей (из них 70 тысяч собрано в СССР), помощь была оказана полутора тысячам семей. Показательным примером является создание 4 ноября 1970 года Комитета прав человека. После создания Комитет сразу же утвердил устав, предусматривавший статусы «члена», «эксперта» и «корреспондента» Комитета. В отличие от спонтанно появившейся «Инициативной группы защиты прав человека в СССР», Комитет прав человека сразу же занял вопросами организации и формулирование основ своей деятельности. Позже в 1978 году появится организация СМОТ (Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся). СМОТ уже можно будет в полной мере называть организацией, без использования кавычек. Это объединение в дальнейшем будет вызывать недовольство участников правозащитного движения. Институционализация правозащитного движения по своей сущности была следствием трансформации принципа личной ответственности, индивидуального действия и неформальной структуры движения.

Нравственное противостояние - дело отдельной личности, а для расширения социальной базы необходимо искать другие пути. Важную роль при определении судьбы диссидента играла его известность. Судьбу известного правозащитного лидера решали чаще всего обстоятельства «большой политики». При обострении международной обстановки границы дозволенного сужались, но накануне встреч в верхах аресты были маловероятны.

Выстраивание иерархии, разделение на различные ступени значимости зачастую происходило независимо от желания самих участников движения. А.Д. Сахаров - самый яркий пример этого процесса, который несмотря на свою природную скромность не избежал канонизации. По воспоминаниям участников можно заметить, что наибольший интерес вызывали «звезды» инакомыслия -- даже милиционеры сбегались смотреть на Якира, Литвинова, Григоренко. Все более важным становилось -- не что написано или сказано, а кем.

Тактические соображения взяли верх над моральными. Инакомыслящие убедились, что и советские власти, и западные радиостанции, и рядовые граждане интересуются «профессорами» и реагируют только на них. Диссидентский генералитет сложился стихийно и в силу этой естественности был неколебим. В этих условиях «рядовые» участники демократического движения, что их протестная деятельность уязвима, пока они не добьются известности и тем обезопасят себя насколько возможно. Существовала теория о том, что необходимо «поднять шум», зафиксировать свое имя в официальном, общественном и западном мнении. Советская власть и западные радиостанции интересуются наиболее известными людьми в движении. Как следствие, многие участники движения начинают стремиться сначала закрепить свое имя, обезопасить себя и только потом начинать нравственное противостояние с советской властью, что «переворачивало» суть движения

С долей условности можно сказать, что защита прав человека и принцип личной ответственности постепенно сменяется профессионализацией. Сахаров писал об изменениях, которые произошли в движении с начала 70-х гг.: «Это было, как кажется сейчас, время незамутненных ничем личных и общественных взаимоотношений в диссидентском кругу… Большинство диссидентов работало тогда на государственной службе -- их еще не выгнали, и это было единственным источником их существования… Никому не приходило даже в голову делить своих друзей на „христиан“, или „сионистов“, или „правозащитников“. Эти разделения наметились только потом… Никто из диссидентов не стал еще своего рода „профессионалом“ (я не хочу никого упрекать сейчас -- причиной появления „профессионализма“ являются жесточайшие репрессии властей: увольнения с работы, бесправное положение вышедших из заключения, вынужденная эмиграция и многое другое). В общем, период тот воспринимается как нечто молодое, чистое, нравственное».

Переход к профессионализации приводил к тому, что правозащитная среда стала замыкаться сама на себе. Некоторые исследователи приходят к выводам о том, что правозащитное движение превратилось в своего рода секту:

«Профессиональный подход неизбежно приводит к расслоению: самые способные и энергичные занимают командные посты. Иерархия, в свою очередь, как любая система, предполагает замкнутость -- свои обычаи, правила, устав. Замкнутость порождает сектантство и непримиримость… Социальное мужество становилось партийностью». Характеристика деятельности правозащитного движения во второй половине 1970-х как сектантской вызывает определенные возражения, как минимум, в силу того, что ориентиром для него был Запад. Об этом пишет А.В. Шубин: «Диссидентская среда не стала тоталитарной сектой - как модель западного общества, она стремилась сохранять многопартийность (сосуществование либералов и социалистов) и хотя бы внешнюю толерантность к взглядам друг друга…».

Мы склонны согласиться с мнением А.В. Шубина, отмечая при этом, что давление правозащитной среды на ее участников в 1970-е гг.действительно существенно усиливается. Оно отмечалось и ранее, но в этот период набирает обороты.

Принадлежность к диссидентской среде создавала уникальные возможности самореализации, и это также было важным стимулом участия в движении. «Сегодня у него свои известные Миру лидеры, средства массовой информации и даже свой «дипкорпус». Сегодня принадлежность к нему - шанс обрести срока, но вместе с тем и возможность созвать собственную пресс- конференцию, обратившись через многие неповоротливые головы к совсем другим головам… Итак, диссидентство уже не просто вызов - и господствующему сознанию, и господствующей бессознательности, не только обязательство отстаивать каждого человека, отстаивающего свои права. И не один лишь разрыв с казенщиной, не одна лишь утрата прежнего статуса и места в «обществе», но еще и возможность приобрести первое и второе, статус и место способом совершенно невероятным по прежним меркам, а ныне не только не исключенным, а даже вполне доступным», - писал М. Гефтер. Это - возможность самореализации, сопоставимая в своем кругу с возможностями руководителей страны. При дефиците оппозиции причастность к ней резко повышала значимость каждого ее члена.

Это состояние принадлежности к избранному кругу накладывало отпечаток и на моральные ориентиры, которые были для диссидентов определяющими. Роль референтной группы в диссидентстве оказалась наибольшей среди других общественных движений. Морализм диссидентской позиции и их происхождение из дружеских компаний превращал «отказника» от участия в акциях протеста в человека безнравственного. Противостоять моральному давлению, даже невольному, было тяжело. Даже А. Амальрик, славившийся своим свободолюбивым характером отмечал: «…было очень трудно и не подписать письмо: это значило или признать, что я боюсь, что молодым людям всегда неприятно, или показать, что я не так уж озабочен судьбой своих заключенных друзей».

Мораль правозащитного движения переставала быть личной и становилась групповой, в этом была как сила, так и слабость. С одной стороны участники группы поддерживали друг друга, с другой следствием замкнутости на своей группе становилась нетерпимость к другим мнениям. Д.И. Каменская, защищавшая Буковского, Марченко и Литвинова как адвокат вспоминает правозащитниках этого времени: «Их, безусловно, объединял нонконформизм и достойное уважения мужество, готовность жертвовать своим благополучием и даже свободой. Однако это были очень разные люди. Иногда мне казалось, что некоторых из них слишком увлекает сам азарт политической борьбы. Разговаривая с ними, я явно ощущала, что, борясь за свободу высказывания своих мнений, они в тоже время недостаточно терпимы к мнениям и убеждениям других людей. Недостаточно бережно, без необходимой щепетильности распоряжаются судьбами тех, кто им сочувствует». В результате, внутри правозащитного движения порой происходили конфликты, те или иные участники движения обвинялись в сотрудничестве с КГБ. Иногда эти обвинения были справедливы, иногда нет. Но в любом случае это становилось тяжелейшим испытанием для человека, попавшего под подозрение, ведь его референтная группа - правозащитная среда была для него во многом целью и смыслом существования. Подвергались давлению среды и такие видные деятели движения как Рой Медведев в 1973 году и Андрей Сахаров в 1981. История Сахарова в этом смысле показательна. Академик при помощи голодовки добивался разрешения на выезд невесте сына Е. Боннэр. Голодовка вызвала резко отрицательную реакцию значительной части диссидентов (Р. Пименова, П. Григоренко, Л. Чуковской и др.). Они выступали даже не столько против самого метода, сколько против «незначительности цели, поставленной Сахаровым. Академик характеризовал призывы своих товарищей «ради общего пожертвовать частным» как «тоталитарное мышление». Эта ситуация наглядно демонстрирует процесс отхода правозащитной среды от своих первоначальных принципов.

Не остался без изменений и принцип открытости. Диссидентские квартиры все чаще подвергаются обыскам, самих диссидентов арестовывают. Атмосфера сгущается и все это приводит к необходимости прибегать к некой скрытности. Открытость работы диссидентов вовсе не означала отсутствие всякой конспирации. Диссиденты часто открыто подписывались под своими заявлениями и „антисоветскими“ статьями, но нередко пользовались псевдонимами. „Самиздат“ изготовлялся конспиративно -- иначе и быть не могло. Столь же нелегально шло распространение запрещенной литературы. Эта конспиративная часть обеспечивала „тылы“ диссидентов, действовавших открыто. Благодаря конспиративной работе движение сохраняло свою связь с периферией, с сочувствовавшими людьми, не готовыми идти на такие же жертвы, как лидеры. И тем не менее, переход к непосредственной подпольной деятельности не мог считаться нормой в правозащитной среде, несмотря на участившиеся число подпольщиков. Многие правозащитники первых поколений считали представителей поколений последующих нарушителями этики и принципов правозащитного движения. Людмила Михайловна Алексеева писала о правозащитниках «призыва» конца 70-х гг.: «новые люди в большинстве не удовлетворялись лишь нравственным противостоянием, пафос которого культивировался зачинателями правозащитного движения». Упрекам подвергалось СМОТ, их обвиняют в представлении реальности из соображений целесообразности, в том, что они ушли в подполье. Не меньшую настороженность вызывает группа «Доверие», участники движения отмечали, что члены группы лишь внешне оставались диссидентами, внутреннее же они полностью утратили его сущность. К началу 1980-х возникают и серьезные опасения, что на смену правозащитной деятельности придет политический терроризм. В действительности в этот период в самиздате все чаще появляются призывы к подпольной и насильственной деятельности. В 1984 году в Программе русской социал-демократической партии Демина звучит призыв создать подпольную организацию и готовить революционный переворот. Гласность теперь соблюдается далеко не всегда, уважение к закону не являет уже безоговорочным условием. Дух бескорыстия, которым была пропитана деятельность правозащитного движения начального периода, постепенно уступает место рациональному расчету.

Безусловно, в правозащитном движении и на начальном этапе присутствовали люди, считавшие свою деятельность политической, среди них и Андрей Амальрик. Были и те, кто использовал лозунги движения в своих целях, к ним можно отнести Владимира Буковского. Сергей Ковалев так характеризует его деятельность: «Конечно, Буковский прикрывался лозунгами права, хотя вел политическую борьбу». Он же отмечал, что существовало два типа диссидентов: одни были искренними сторонниками права, которые не думали о политической борьбе, и другие, для которых права человека были не целью, а лишь только средством.

Постепенно изменялось и отношение правозащитной среды к советской системе. Их позиция в отношении власти становится более жесткой. А к 1977 году становится очевидным окончательный поворот: большая часть правозащитников идет на разрыв с советской властью. Они перестают идти на какие-либо уступки или сотрудничество с государственными органами. Вячеслав Бахмин отказывается прийти на допрос. Многие начинают выходить из партии и других официальных структур, порой даже отказываются от гражданства. В 1982 году историк Михаил Гефтер сдает свой партбилет. Некоторые даже осмеливаются обращаться в суд с исками. А физику Крониду Любарскому даже удается выиграть суд у начальства Владимирской тюрьмы, которые были обязаны судом возместить ущерб за испорченные книги Любарского. Исследователь правозащитного движения Серебрякова Е.Г. так характеризует эти процессы: «В 1970-е гг. диалог нонконформистов и власти принял ожесточённый, а в случае диссидентов - непримиримый политический характер. Выявить позицию собеседника, уточнить собственную, произвести самоидентификацию, скорректировать поведенческие и мировоззренческие установки было уже явно недостаточно… Результатом оказываются не только «маленькие победы» в «большой войне», но и дальнейшая герметизация позиции. Действительно, письмо или демонстрация со стороны интеллигенции - символический жест, означающий требование быть услышанной. При этом ответ государства предсказуем и как бы заранее заявлен: участники гражданских акций осознают репрессивный характер последствий. Руководствуясь принципом «Не могу молчать!», интеллигенция реализует свою гражданскую позицию, демонстрирует мужество перед лицом власти, а кроме того, от раза к разу убеждается в бессмысленности диалога. Все позиции прояснены, неизменны - говорить не о чем и не для чего.

Власть рассуждает так же: несанкционированная инициатива оппонента, творческая (квартирная выставка художников, самиздат), а тем более социальная, воспринимается как стремление подорвать устои государства.

Взаимная отчуждённость привела к монологической позиции сторон».

В результате, в 1979-1983 гг. властные структуры ставят перед собой задачу окончательно разгромить диссидентское движение. Это можно было сделать и раньше, но до 1979 г. правозащитники были частью международной игры властей, а также прибором оценки настроений наиболее недовольной части интеллигенции. Изменение международной ситуации, неконтролируемый рост инакомыслия в условиях кризиса системы «застоя» убедил Политбюро, что с оппозицией пора кончать.

После информационной компании по разоблачению правозащитного движения в советской прессе, начинается волна арестов. По данным Л. Алексеевой в 1979-1981 гг. в Москве было арестовано 34 человека, а всего -- около 500 человек. По данным КГБ только в 1980 г. он арестовал 433 человека. В 1980 г. по статьям 70 и 190-прим было осуждено 102 человека, в 1981 г. -- 127 человек. Для сравнения -- в 1976 г. было осуждено 60 человек (причем по более строгой 70-й статье -- только 5), а в 1979 г. -- 69 человек (по 70-й -- 4). Даже если данные диссидентов не полны, видно, что удар 1980 г. был наиболее мощным за все время наступления властей в послехрущевский период. В результате деятельность Инициативной группы защиты прав человека, Христианского комитета, Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях, журнала «Поиски» была прекращена.

При этом стоит отметить, что этот самый серьезный удар брежневского периода по правозащитному движению в количественном отношении был намного слабее того, который правозащитники получили в годы хрущевской «оттепели». В 1960 г. было посажено 162 политических (это -- минимум), а в 1957 г. -- 1964 человека. Тем не менее, удара 1980-1981 гг. оказалось достаточно, чтобы фактически разгромить правозащитное движение. Это очевидное свидетельство серьезного внутреннего ослабления движения вследствие отхода от своих первоначальных принципов.

Заключение

Детально изучив процесс развития правозащитного движения, можно сделать выводы о тех конкретных исторических условиях, которые послужили предпосылками и причинами его зарождения, а также обусловили ведущие идейные принципы движения. В первую очередь необходимо отметить психологический фактор, отразившийся на этих принципах. В этом смысле существенное влияние имело тяжелое и зачастую жестокое прошлое страны, в которой росли и воспитывались будущие участники правозащитного движения. Чувствуя атмосферу революционного, а затем государственного насилия, а порой и подвергаясь репрессиям со стороны государства, правозащитники постепенно вырабатывали сильное чувство неприятия насилия.

В период хрущевской «оттепели», когда монополия власти на высказывание была нарушена, а государство начало постепенный дрейф вот тоталитаризма в сторону авторитаризма, люди с энтузиазмом приступили к осмыслению и активному обсуждению прошлого и настоящего своей страны, стали задумываться о путях ее развития в будущем. В первую очередь обсуждения эти отразились на страницах литературных и публицистических произведений. Естественно, результаты этих обсуждений в этот период не приводили людей к отрицанию советской системы, в целом они оставались в рамках марксистско-ленинского пути. А наиболее популярной идеей был возврат к ленинским нормам, коллективному руководству, проще говоря, курс на устранение ошибок допущенных Сталиным. Эти устремления и надежды, наткнувшись на жесткое силовое подавление восстания Будапеште, не угасли, а наоборот получили новый импульс. Это столкновение во многом способствовало проявлению общественной активности в конце 50-х - начале 60-х гг.

Идеология правозащитного движения на начальном этапе не имела прямой преемственности ни с либерально-демократической традицией в русской истории, ни с западными идеями защиты прав человека. Основные принципы движения, как было сказано ранее, сформировались главным образом на основе опыта людей, выросших в условиях попрания личности в «интересах коллектива». Именно в силу этих причин, главной целью движения и стала защита прав человека. Стоит отдельно отметить, что вопреки расхожему мнению, правозащитное движение не было в полной мере политическим, и тем более не являлось антисоветским. Практически по единодушному мнению самих участников правозащитного движения, оно имело нравственный характер. К такому же выводу склоняется и большинство исследователей.

Из основной цели защиты прав человека закономерно проистекают следующие принципы правозащитного движения. Принцип личной ответственности или, говоря другими словами, индивидуального действия. Правозащитное движение не имело официальных лидеров и не давало партийных заданий. На протяжении долго времени не было в нем и каких- либо серьезно структурированных организаций.

Не менее важным принципом движения было уважение к закону. Участники правозащитного движения сами соблюдали законы, реализовывали свои права «явочным порядком» и требовали того же от власти. Участники движения стремились добиться соблюдения базовых прав человека, которые были закреплены еще в сталинской Конституции СССР. Принципиальным для правозащитников был отказ от насилия. Как убежденные сторонники закона они не могли придерживаться насильственной тактики. При этом стоит отметить, что ненасилие не было тактическим маневром, обусловленным слабостью или малочисленностью движения. Это была принципиальная позиция людей, испытывавших отвращение к насилию.

Из двух этих принципов - уважение к закону и ненасилие - следует следующий важнейший принцип: открытость движения. Правозащитники намеренно отказываются от какой-либо подпольной деятельности и заявляют о своих взглядах совершенно открыто. Они считают абсурдным требовать соблюдения прав и законов от властей и при этом прятаться. Стоит отметить, что элементы конспирации не были чужды правозащитникам, но это никогда не было стратегией их действий. Именно на этих принципах базировались те средства и методы, которые использовали участники движения. И именно они обеспечили некоторое преимущество движения на первых порах, поставив власть и «чекистов» в тупик.

Значительное влияние на формирование правозащитной идеологии имели публицистические произведения двух лауреатов Нобелевской премии - А.Д. Сахарова и А.И. Солженицына. Безусловно, в правозащитной среде, большей популярностью пользовались взгляды А.Д. Сахарова, что не исключает влияния на этот круг и воззрений А.И. Солженицына. Если рассуждения Сахарова являлись приоритетными в смысле практической реализуемости и выражении надежд участников правозащитного движения, то произведения Солженицына способствовали формированию и поддерживали нравственный характер движения.

Еще одним существенным фактором являлся самиздат и тамиздат. Именно здесь формировалась та особая культурная среда, наполненная неподцензурной информацией, в которой развивались и оттачивались идеи правозащитников.

Деятельность правозащитного движения носила разносторонний характер. Основу публичной деятельности, безусловно, составляли демонстрации и митинги. Первым и крайне важным стал митинг гласности на Пушкинской площади, состоявшийся 5 декабря 1965 года. Он не только возобновил традицию публичных протестных действий в СССР, прервавшуюся в 1927 году, но и заложил основу для развития публичной деятельности участников правозащитного движения. Митинги на Пушкинской площади стали проходить ежегодно: правозащитники приходили на площадь и молча снимали шапки в память о жертвах режима. Знаковой для правозащитного движения стала демонстрация семерых на Красной площади, участники которой высказали свое несогласие с внешней политикой советского государства. Еще одним видом публичных действий стала поддержка у зданий суда правозащитниками осужденных соратников. Этот аспект деятельности правозащитников был крайне важен с точки зрения психологической поддержки осужденных соратников. Другой важной разновидностью деятельности являлись подписные письма-обращения, получившие широкое распространение в этот период. Главная их ценность состояла открытом выражении протеста.

Анализ публичных действий участников правозащитного движения подводит нас к выводу о том, что их деятельность во многом строилась по принципу цепной реакции и замыкалась на собственном правозащитном кругу.

Начавшаяся в 1970-е гг. трансформация принципов движения была обусловлена естественными причинами, такими как необходимость более эффективно защищаться от нападок государства, укреплять солидарность среди участников движения, а также стремлением добиваться поставленных задач. Однако именно эти изменения в дальнейшем стали причиной кризиса, а в конечном итоге и краха движения. В первую очередь, трансформации в этот период подвергся принцип личной ответственности. Правозащитное движение начинает институционализироваться, приобретает иерархичную структуру, создаются полноценные организации с уставами и программными документами. Параллельно набирает обороты процесс изменения нравственного характера движения, политика занимает все больше места. Новые поколения участников правозащитного движения стали использовать право в качестве средства достижения политических целей, исходя из рациональных соображений. Это в свою очередь привело к отклонению от принципа открытости и ненасилия: снова появляются подпольные группы. Все вышеозначенные изменения повлекли за собой и изменение морального климата правозащитной среды: к концу 80-х участники движения все больше противопоставляют себя как властям, так и всему советскому обществу. Проявляется непримиримость в отношении альтернативных мнений, в том числе это отражается и на самих правозащитниках. Серьезному давлению среды подвергались даже наиболее авторитетные участники движения.

Результатом этой трансформации стало то, что правозащитники, теперь уже оправдано, оказались в глазах органов госбезопасности в привычном ряду «антисоветчиков» и стали подвергаться соответствующим карательным мерам. А уже сформировавшиеся организации стали легкой мишенью для атак властей: теперь можно было арестовать лидеров, после чего вся работа дезорганизовывалась. В 1979-1980 гг. эти внутренние причины кризиса, обусловленные эволюцией движения были усилены причинами внешними - с вводом советских войск в Афганистан завершился период разрядки международных отношений. Теперь в партийные функционеры в Советском союзе могли не оглядываться на реакцию и общественное мнение Запада. В итоге к 1983 году правозащитное движение в СССР фактически перестало существовать.

Литература

публицистический правозащитный идеология солженицын

1. Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР. 1950-е - 1980-е. / Под общей редакцией В.В. Игрунова. Составитель: М.Ш. Барбакадзе. - М, 2005. Т.2, Т.1, Кн.2.

2. Безбородов А.Б., Мейер М.М., Пивовар Е.И. Материалы по истории диссидентского и правозащитного движения в СССР 50-х -- 80-х годов. М., 1994.

3. Горбаневская Н.Е. Полдень. Frankfurt/M.: Посев, 1970.

4. Заключительное слов тов. Н.С, Хрущева на XXII съезде КПС. 27 октября 1961 года // Правда. 1961. 29 октября.

5. Идейная борьба. Ответственность писателя // Литературная газета. 1968. 26 июня.

6. Каминская Д. Уголовное дело N 41074-56-68 С, «О нарушении общественного порядка и клевете на советский государственный и общественный строй». Из записок адвоката. -- Знамя, 1990. № 8.

7. Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953-1982 гг. Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР./ Сост. В.А. Козлов, О.В. Эдельман, Э.Ю. Завадская. М.: Материк, 2005. - 432с.

8. Новодворская В.И. По ту сторону отчаяния. М., 1993.

9. Осипов В. Три отношения к родине. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1978.

10. Петров (Агатов) А. Лжецы и фарисеи: Письмо в редакцию «Литературной газеты» // Литературная газета. 1977. 2 февр.; Соловьев И. Путь предательства // Правда. 1974. 14 янв.

11. Подрабинек А.П. Диссиденты. М: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2014. - 477с.

12. Померанцев В. Об искренности в литературе. // Оттепель. 1953-1956: Страницы русской советской литературы. М., 1989.

13. Процесс цепной реакции / Сост. Г.Брудерер. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1971.

14. Сахаров А.Д. Тревога и надежда. М.: Интер-Версо, 1991. - 336с.

15. Сахаров А.Д. Воспоминания. М., 1996. Т.1.

16. Смирнов И. Время колокольчиков. Жизнь и смерть русского рока. М., 1994.

17. Солженицын А.И. Письмо вождям Советского Союза. Париж: YMKA- Press, 1974.

18. «Хроника текущих событий», вып. 5, 30.

19. XXIII съезд Коммунистической партии Советского Союза, 29 марта-8 апреля 1966 года, стенографический отчет, т.1. М., 1966.

20. Алексеева Л., Голдберг П. Поколение оттепели / Пер. с англ. З.Е. Самойловой. - М.: Захаров, 2006. - 432с.

21 Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: новейший период. -- 3-е изд., стер. -- М.: Моск. Хельсинк. группа, 2012. -- 384с.

22 Буббайер Ф. Совесть, диссидентство и реформы в Советской России. М., 2010.

23 Буковский В.К. «И возвращается ветер…». Письма русского путешественника. - М.: ИПФ «Оригинал». 1990. - 464с.

24 Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного-- Изд. 2-е, доп. -- М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) ; Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. -- 967 с. 25.Вайль Петр, Генис Александр. 60-е. Мир советского человека. М.: АСТ: CORPUS. 2014. - 432с.

26 Вессье С. За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России / Сесиль Вессье: пер. с франц. Е. Баевской, Н. Кисловой, Н. Мавлевич. - М.: Новое литературное обозрение, 2015. - 576с.

Размещено на Allbest.ru