Антикризисное регулирование и модели посткризисного развития России

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. О некоторых глобальных трендах развития в первом десятилетии 2000-х годов и в посткризисный период

2. О дилеммах государственной экономической политики

3. О производительности труда как основе посткризисного инновационного роста

4. Формирование новых экономических моделей как ответ на вызовы XXI в.

Выводы

Список использованной литературы

Введение

Тема курсовой работы «Антикризисное регулирование и модели посткризисного развития России» по дисциплине «Международная экономика».

Цель работы - исследовать особенности мирового экономического кризиса 2008-2010 гг. в России, рассмотреть его экономическую природу, долгосрочные социально-экономические последствия и эффективность применявшихся антикризисных программ; сделать выводы о переходном характере современной экономической эпохи и неизбежности смены модели развития - как глобальной, так и сложившейся за истекшие годы в России; раскрыть проблемы повышения производительности труда с точки зрения перехода к новой, несырьевой, модели экономического роста; изложить основные принципы новой национальной экономической политики, отвечающей потребностям модернизации и инновационного развития.

1. О некоторых глобальных трендах развития в первом десятилетии 2000-х годов и в посткризисный период

В разработках Института экономики РАН, в последних работах его директора, члена-корреспондента РАН PC. Гринберга часто говорится о месте России в нынешнем "турбулентном мире".

Но что это за турбулентный мир? Что он несет России? Что Россия готова предъявить ему?

Турбулентность -- это, прежде всего, образ, но это и реальная, содержательная характеристика состояния современной мировой экономики, политики, глобального сообщества. Попытаемся кратко очертить границы этого понятия.

Образ бурного, вихревого развития возникает в силу следующих причин.

Судя по всему, мы становимся свидетелями начала новой глобальной трансформации, означающей смену научной парадигмы развития, его цивилизационно-культурных оснований (появление новых региональных центров и типов развития), формирование нового геополитического и геоэкономического облика мира, вызревание нового технологического уклада и нового мирового экономического порядка.

Если гипотезы о глобальной мировой и внутренней российской трансформациях верны, то в основу долгосрочных стратегий нельзя закладывать пресловутые первую и вторую версии Стратегии-2020 с их пониманием контекста и характера происходящих процессов. За разговорами о "реформах" мы уже третий раз топчемся на месте: мимо прошли структурные, технологические и информационные революции последней четверти XX в., мы оказались на обочине глобализации, а сейчас -- за пределами вхождения в VI и подготовки условий для вызревания VII технологических укладов.

Первоначально идеи долгосрочной стратегии социально-экономического развития РФ до 2020 г., связанной со стратегическими целями модернизации российской экономики, были выдвинуты обществу в период первого президентства В.В. Путина. Первый вариант концепции долгосрочного развития России до 2020 г. (далее -- КДР-2020) в 2006-2007 гг. разрабатывали в соответствии с поручением Президента РФ В.В. Путина Минэкономразвития России и другие ведомства. Целью было заявлено "определение путей и способов обеспечения в долгосрочной перспективе (2008--2020 годы) устойчивого повышения благосостояния российских граждан, национальной безопасности, динамичного развития экономики, укрепления позиций России в мировом сообществе" [1]. Вторую версию Стратегии-2020 по поручению российского правительства разрабатывали в течение 2011 г. более 1000 экспертов во главе с Национальным исследовательским университетом "Высшая школа экономики" и Российской академией народного хозяйства и госслужбы. Стратегия-2020 -- это второй вариант КДР-2020.

Несомненно, понятие турбулентности охватывает переживаемый в настоящее время глобальный кризис, успехи и неудачи применяемых антикризисных стратегий, предвидение и понимание контуров посткризисного мира, новой модели экономического и политического мироустройства. От того, что объективно происходит в реальности -- успехи антикризисного регулирования и выход из кризиса или лишь притупление его остроты и временные улучшения конъюнктуры, -- зависит очень многое. Мы либо будем самонадеянно полагать, что с кризисом можно успешно бороться имеющимися средствами и мир, в принципе, остался прежним (это весьма опасная самонадеянность, которая может придать кризису затяжной и непредсказуемый характер), либо, напротив, будем считать его свидетельством исчерпанности прежней модели развития и предвестником новых экономических отношений, моделей, институтов, соответствующих систем управления. И тогда, не отвергая текущих средств смягчения кризиса и стимулирования роста и занятости, необходимо думать и искать принципиальные решения, открывающие путь новой стадии и модели развития.

Исследование фундаментальных закономерностей цикличности развития делает узнаваемой картину смены экономических и технологических эпох. В этой связи весьма продуктивной представляется идея о сопряжении длинных кондратьевских и модернизационных циклов, о симптоматичности так называемой финансовой экономики и "финансовых пузырей" на стыке экономических эпох, когда капиталы, не находя достаточно прибыльных сфер приложения в рамках исчерпавших свои возможности технологических укладов, устремляются на финансовые рынки, в сферу финансовых спекуляций [2]. Эти научные положения дают еще один сильный аргумент в пользу того, что за современным финансовым кризисом стоят фундаментальные проблемы, которые не решить на основе тех привычных монетарных инструментов, с помощью которых удалось сбить первую волну кризиса. И это очень важно понять всем, именно в России понять, где находятся пределы того, что лечится "старыми дедовскими методами", а что требует принципиально новых подходов, да и принципиально иных идей и людей.

В чем состоят "плюсы" и "минусы" опыта России по преодолению кризиса и выходу на траекторию посткризисного развития?

Россия неплохо подготовилась к кризису -- имеется в виду создание колоссальных по объему золотовалютных резервов и финансовых резервных фондов. Но их неэффективное использование, а точнее -- неиспользование на нужды активного инвестирования в предкризисный период для создания устойчивых к кризису национальных финансовых институтов, промышленных отраслей и отраслей инфраструктуры (по примеру стран БРИКС, почти не пострадавших от кризиса), привело к тому, что выход из него стоил России столько, сколько не могла бы позволить себе любая другая страна, не располагающая такими запасами финансовых резервов, связанных с сырьевым экспортом.

Кроме того, неверно были поняты причины и характер мирового финансового кризиса. Как и в 1997--1998 гг., неолиберальное экспертное сообщество и специалисты до последнего придерживались позиции, согласно которой нужна лишь некоторая корректировка рынка и этого можно достичь в рамках рыночного саморегулирования. Но, как и в прошлом, прогноз оказался ошибочен, хотя ситуация в условиях 10-летнего экономического роста (пусть и благодаря "экономике трубы") в корне отличалась от системного кризиса российской экономики и краха государственной экономической политики в конце 1990-х годов.

Неправильно была оценена и степень восприимчивости России к мировому финансовому кризису ввиду ее зависимости от международных финансов и финансовых рынков. Кризис уже пришел в Россию, а тогдашний министр финансов А.Л. Кудрин уверял страну, что он нас не коснется. Не был принят во внимание и спекулятивный характер российской экономики, особенно -- фондовых рынков, который значительно усилил уязвимость отечественной экономики. При первых симптомах кризиса спекулятивные капиталы в одночасье покинули страну.

Первые транши финансовой помощи были направлены банкам, в результате чего финансовый сектор свои проблемы "порешал", втом числе и за счет усиленного оттока средств на валютные рынки и дальше за рубеж.

По данным Центробанка России, чистый отток частного капитала из страны в 2008 г. составил рекордную сумму в 133,7 млрд. дол. При этом банковский сектор за год вывел за рубеж 56,9 млрд. дол. (43%). На другие секторы экономики пришлось 78,5 млрд. дол. В 2009 г. эти цифры снизились: отток капитала из частного сектора составил 56,1 млрд. дол., банковского -- 30,4 млрд. дол., но при этом доля банков возросла до 54%. Начиная с 2011 г. тенденции оттока капитала вновь усилились: вывоз составил 80,5 млрд. дол., в том числе банками -- 24,2 млрд. дол.; в 2012 г., по прогнозам Центробанка, чистый отток по частному сектору должен был составить 67 млрд. дол., и, по подсчетам экспертов, общая сумма могла достичь 90 млрд. и даже 100 млрд. дол. Окончательная официальная оценка -- 113,6 млрд. дол.[3; 4; 5].

До реального сектора эти средства практически не дошли. Необходимо подчеркнуть, что все без исключения новые "эффективные собственники" и "эффективные менеджеры" из числа "новых русских олигархов" немедленно обратились за помощью к государству и даже не попытались разработать какие-либо собственные эффективные корпоративные антикризисные программы.

По экспертным оценкам, кризис в целом стоил стране не менее 16 трлн. руб. в рамках 4-этапной государственной программы антикризисного регулирования. Поэтому и сегодня один из самых актуальных вопросов заключается в следующем: сделаны ли правильные выводы о природе кризиса, его причинах, устойчивости достигнутых антикризисных результатов и вероятности возобновления кризисных проявлений?

Нам представляется, что мир стоит на пороге фундаментальных перемен и самым наглядным свидетельством этого является турбулентность, приходящая на смену спокойному, эволюционному и стабильному развитию. Мир фундаментальных перемен будет отторгать наши привычные теоретические взгляды, наш устоявшийся практический опыт, и к этому надо готовиться. Неслучайно сегодня, когда уже розданы награды и поделены гонорары за разработку скорректированной Стратегии-2020, все разговоры и споры о ней практически утихли. Можно предположить, что политикой, властью, обществом очень скоро будут востребованы новые концепции и стратегии развития, которые должны определять вектор и генеральные тренды развития страны на долгосрочную перспективу уже на более отдаленных временных горизонтах.

2. О дилеммах государственной экономической политики

Почему мы говорим о дилеммах российской экономической политики? Следует согласиться с тем, что по сравнению с 1990-ми годами удалось достичь определенной стабильности во власти, экономике, обществе. Даже на мировой арене ситуация для России в целом улучшилась: она вернула себе международную субъектность, вновь заставила считаться с собой в важнейших вопросах современности. Но есть и обратная сторона этой стабильности, а именно -- реальная угроза ее превращения в политический, экономический и социальный застой. Политика власти в истекшее десятилетие была глубоко противоречива. С одной стороны, потребности восстановления и развития, усиление глобальной конкуренции вынуждали идти вразрез с идеологическими догмами и имитационными моделями модернизации, включать проверенные механизмы государственного регулирования, восстанавливать государственные институты в экономике, руководствоваться национальными интересами во внутренней и внешней политике государства. С другой -- официальной доктриной власти остается неолиберализм в том виде, в каком он был оформлен концепцией "Вашингтонского консенсуса" и реализован в российской практике реформ начиная с 1990-х годов. Это проявляется и в финансовой политике, и в приватизационных планах правительства, и в подходах к реформам социально-экономической инфраструктуры. Несмотря на несогласие профессиональных сообществ педагогов, врачей, ученых, деятелей культуры, власть продолжает "продавливать" непопулярные и неэффективные модели институциональных реформ.

Противоречия в государственной экономической политике отражают реальные конфликты интересов во власти, в элитах. Так, конфликты в вопросах приватизации нефтегазового бизнеса и его лобби, с одной стороны, и радикально-либерального крыла в правительстве -- с другой, нельзя расценивать как конфликты между идейными государственниками и убежденными либералами.

На одном полюсе выступает мощное крыло государственной бюрократии, выросшее на сращивании власти и собственности, приватизации властных и административных государственных функций и по определению искажающее суть и формы государственного участия в экономике. Самый яркий пример -- госкорпорации с их неопределенным имущественным статусом, неподконтрольностью государству и практически неограниченными рыночными возможностями конкурировать с частным бизнесом. Парадоксы известного конфликта между одной из крупнейших российских компаний "ТНК-BP", английской корпорацией "British Petroleum" и "Роснефтью", разгоревшегося вокруг будущей разработки российских арктических богатств, ярко иллюстрируют эту ситуацию.

Покупка "Роснефтью" компании "ТНК-BP" стала крупнейшей сделкой 2012 г. на мировом рынке слияний и поглощений (М&А), сумма которой составила 59,1 млрд. дол. Сначала была оформлена покупка 50% "ТНК-BP" у "BP", а затем -- 50% у консорциума "AAR". Согласно исследованию Mergemarket, эти сделки заняли, соответственно, 4-е и 5-е места в мировом рейтинге. Предполагается, что новая "Роснефть" станет огромной мультинациональной компанией, первой в мире по добыче и запасам нефти. Фактически создается новый гигант наравне с "Газпромом", но теперь в нефтяной промышленности [6].

Хороша ли практическая реэтатизация нефтяной отрасли в результате поэтапного объединения с ЮКОСом, а затем с "Роснефтью" (поглотившей активы первого) и "BP"? В самом возврате государства в эту стратегическую отрасль нет ничего трагического. Примеров успешной деятельности государственных компаний в нефте- и газодобыче, электроэнергетике достаточно. Но соединение политического и административного ресурса государственной бюрократии с беспрецедентным частным рыночным монополизмом в лице одной компании чревато самыми непредсказуемыми последствиями.

На другом полюсе -- сохраняющее влияние и власть радикально-либеральное крыло политических элит, которые, несмотря на все уроки прошедшего 20-летия и происходящие в мире изменения, продолжают упорно следовать представлениям и практике, сложившимся еще в эпоху неоконсервативных революций в Европе и США и исчерпавших свой творческий и управленческий потенциал к началу глобального кризиса.

Объективные процессы, происходящие в мировой и национальной экономике, их научное осмысление свидетельствуют о том, что необходим стратегический поворот в государственной экономической политике. Мы связываем его с тремя вызовами и тремя императивами государственной экономической политики.

Вызовы развития не оставляют нам иной альтернативы, кроме вхождения в группу лидеров современного экономического и технологического прогресса. В противном случае нам придется смириться с необратимостью отставания, окончательного перехода в категорию стран "второго эшелона" с ограниченным экономическим и, в конечном счете, государственным суверенитетом.

Гуманитарные вызовы ставят нас перед альтернативой либо обеспечения широкой социально-экономической справедливости, системы человеческих, социальных и гражданских прав и свобод, либо закрепления экономической и социальной поляризации в обществе, характерной для слаборазвитых и развивающихся стран. В последнем случае в мировых рейтингах и табелях о рангах страна будет отброшена далеко назад, на периферию современного глобального сообщества.

И наконец, вызовы нового миропорядка, при котором формирование новых смыслов, ценностей, экономических отношений, норм и правил ведет к созданию новых институтов регулирования и координации как в сфере международной (международные, наднациональные институты), так и внутренней (национальные институты) политики.

Для России эти вызовы также сопряжены со структурными, социальными и институциональными императивами, которые подробно обоснованы в научных трудах сотрудников Института экономики РАН [7; 8; 9; 10; 11].

3. О производительности труда как основе посткризисного инновационного роста

Низкий уровень производительности труда, глубокие диспропорции при ее дифференциации по отраслям и регионам, недостаточные темпы роста, не обеспечивающие вхождение России в число стран-лидеров по этому показателю (США и Канада, страны ЕС, новые индустриальные страны -- дальневосточные и южноазиатские "драконы" и "тигры"), -- сегодня общеизвестный факт. Этому есть свои объяснения.

Конечно, на долгосрочных тенденциях в этой области сказался системный кризис 1990-х годов, который имел своими последствиями широкомасштабную деиндустриализацию, приведшую к потере отраслей и предприятий, являвшихся в СССР лидерами по НТП и производительности труда, к искажению структуры экономики в еще большей степени, чем это было в советское время. Деградация реального сектора экономики, примитивизация ее структуры также повлекли за собой депрофессионализацию, деквалификацию и, в конечном счете, деклассирование рабочего класса, научно-технической интеллигенции, инженерного корпуса страны.

Масштаб потерь оказался таким, что ни запущенные рыночные механизмы, ни возможности, появившиеся в годы восстановительного роста, не смогли компенсировать нанесенный ущерб.

К тому же институциональные реформы уже 2000-х годов также внесли свою лепту в сохранение критической ситуации в сфере производительности труда.

Особенно отрицательно на ее условиях и факторах сказались реформы в образовании, науке и здравоохранении. Мы не смогли переломить последствия демографической катастрофы, резкого ухудшения показателей здоровья нации. Утрачена система профессиональной подготовки на уровне начального и среднего специального образования. По мнению большинства специалистов, экспертного сообщества, ухудшилось качество и высшего образования. Наука, поставленная на грань выживания, характеризуется старением научных кадров, массовым оттоком научной молодежи за границу, физическим и моральным износом приборной и производственно-технологической базы.

Экономика испытывает давление бюрократической и криминально-коррупционной перегрузки, широкомасштабной экономической, втом числе организованной, преступности. Вместе с тем институты обеспечения национальной, и прежде всего экономической, безопасности серьезно пострадали в ходе реформ правоохранительных органов. С момента упразднения Федеральной службы налоговой полиции и передислокации структур по борьбе с налоговыми и финансовыми преступлениями в МВД России соответствующие службы и подразделения умельчались, сокращались, ослаблялись в кадровом отношении. В ходе последней реформы МВД России 2010--2011 гг. была ликвидирована и главная "кузница кадров" в сфере экономической безопасности -- Академия экономической безопасности МВД России, единственный вуз, готовивший специалистов экономического профиля по обеспечению экономической безопасности и противодействию экономической преступности.

Практически ежегодно Россия страдает от лесных пожаров, поэтому пожарная безопасность также оставляет желать лучшего. Пожарная угроза оборачивается колоссальными экономическими потерями, которые не могут не сказываться на общей картине динамики производительности труда. Подобное состояние пожарной безопасности, -- и об этом почти не говорят вслух, -- во многом стало следствием реформы пожарного дела, перемещения его из МВД, где оно дислоцировалось с момента образования министерства в XIX в., в суперминистерство -- МЧС России. Реструктуризация службы резко ослабила пожарное дело, в особенности профилактическую работу в регионах и муниципалитетах. Поэтому героическая борьба ведомства с ежегодными лесными пожарами, резонансными происшествиями на важных экономических и социальных объектах не приводит к кардинальным улучшениям.

К институциональным факторам можно отнести и организацию статистики. Как подчеркивают специалисты в области статистических исследований, в России после перехода на рыночные отношения из официальных правительственных документов по вопросам промышленной политики было исключено понятие "производительность труда", собственно, как и сама промышленная политика -- из состава государственной экономической политики. Нет его и в практике управления большинством предприятий. Производительность труда исключена из статистики показателей предприятий, отраслей, регионов, всего народного хозяйства. Обесценение значимости производительности труда -- следствие глубочайшей ошибки экономической политики государства послереформенного периода.

Иная ситуация за рубежом. В странах с развитой экономикой понимают важность рассматриваемой проблемы. Так, в США при ухудшении экономической ситуации в начале 1980-х годов повышение производительности труда было провозглашено президентом страны главной целью его экономической политики. А вот выдержка из "Правительственной промышленной стратегии Великобритании", введенной в действие в 2002 г.: "Хотя на долю промышленности приходится около 20% ВВП, ее вклад в отставание Великобритании от зарубежных конкурентов в области производительности составляет от 30 до 40%. Существующее отставание можно расценивать как вызов. Вместе с тем оно открывает и определенные возможности. Если бы Великобритании удалось поднять производительность до уровня стран-лидеров (Франции, Германии, США.). то. при прочих равных условиях, совокупная добавленная стоимость промышленности была бы на 70 млрд. фунтов стерлингов выше. Следовательно, правительство и промышленники обязаны тщательно изучить препятствия на пути увеличения производительности и способы их преодоления" [12]. Такой подход приносит результаты. За счет высокой производительности труда в Японии, Германии и США достигается основной объем экономического роста. И хотя в отдельные голы ее уровень снижался, она остается основой управления производством. Рост производительвости труда <трудоемкость в час) в развитых странах формирует фундамент для развития экономики, пусть и достигается он с напряжением и заметными колебаниями.

Необходимо отметить и ряд макроэкономических факторов, негативно влияющих на уровень и динамику производительности труда. Справедливости ради надо сказать, что в 2000-е годы динамика производительности труда была положительной. Но, сравнив ее рост с ростом реальной заработной платы, мы обнаружили серьезное несоответствие (табл. 1).

Таблица 1

Соотношение роста производительности труда и реальной заработной платы в 2003--2010 гг. * (% к предыдущему году)

*Составлено по [13].

При этом заработная плата за указанный период выросла в 2,85 раза, а производительность труда, согласно экспертной оценке, -- приблизительно на 70%.

Надо сказать, что при серьезном отставании по уровню производительности труда, как показывают международные сравнения, Россия по доле в структуре использования ВВП домашних хозяйств и обслуживающих их некоммерческих организаций даже превосходит некоторые традиционно благополучные страны ЕС (табл. 2).

Таблица 2

Структура использования ВВП в России и некоторых странах ЕС *(%)

*Составлено по [14; 15].

Аналогичную картину наблюдаем по доле оплаты труда наемных работников в структуре ВВП: Россия -- один из мировых лидеров наряду с такими странами, как Великобритания, Швейцария, Швеция и США (табл. 3).

Таблица 3

Структура ВВП по доходам * (в текущих ценах; % к итогу)

*Составлено по [14; 15].

**Включая отчисления работодателей на социальное страхование.

Вместе с тем Россия относится к странам с одной из самых низких долей накопления среди стран ЕС, Северной Америки, не считая высокоразвитые страны Европы и США, новые индустриальные страны в Азии. И даже среди стран -- членов БРИ КС, партнеров по Таможенному союзу (ТС) у нее сравнительно низкая доля накопления в ВВП (табл. 4).

Таблица 4

Доля накопления в ВВП России, стран -- членов ТС и БРИКС * (%)

*Составлено по [14; 15]

посткризисный экономический модель россия

Надо отметить, что, по расчетам Института экономики РАН, в России в структуре ВВП вообще устойчиво складывается отрицательное соотношение объемов сбережений, накоплений и инвестиций в основные фонды. Разрывы между ними существенно снижают вложения в новую технику и технологии, ограничивают возможности экономического роста и, соответственно, исправления ситуации с отставанием в сфере производительности труда.

Можно констатировать, что в России, с ее технологической и структурной отсталостью, достаточно высокой степенью социального неблагополучия, связанного с проблемами бедности, социальных контрастов, прогрессирующей коммерциализации социальной инфраструктуры, снижения доступности услуг образования, здравоохранения, качественного отдыха и досуга, сформировалась потребительская модель развития, какой-то искаженный, карикатурный вариант общества потребления, где культивируются мотивы высоких доходов и социального благополучия в отрыве от ценностей продуктивной, творческой и производительной работы, упал престиж высококвалифицированного производительного труда, рабочих, технических и инженерных профессий. Без преодоления этой потребительской парадигмы нечего и думать о каких-либо прорывах в области производительности труда.

Следовательно, сокращение такого отставания требует ряда системных мер в сфере экономической стратегии и государственной экономической политики. Частично они уже обоснованы в работах сотрудников Института экономики РАН, например -- в докладе, подготовленном по заказу Института социально-экономических и политических исследований Общероссийского народного фронта, и связаны с концепцией структурного и социального поворотов в ходе "реформ третьего поколения", реализацией Стратегии-2020. В частности, предложены меры промышленной политики, которые следует использовать для преодоления сырьевой модели экономики и облагораживания ее структуры.

В России реформами второго поколения, в отличие от рыночных реформ 1990-х годов, полуофициально, в выступлениях политиков и высших чиновников назывались институциональные реформы 2000-х годов, включавшие реформирование вертикали государственной власти, укрепление федерализма и развитие местного самоуправления; реформы федеральной исполнительной власти, государственного управления и государственной службы; социально-экономической инфраструктуры (образования, науки, культуры, здравоохранения, ЖКХ). В связи с исчерпанием возможностей экспортно-сырьевой модели роста были сформулированы стратегические цели и приоритеты модернизации и инновационного развития, в основу которых положены структурные, социальные и институциональные реформы, открывающие путь к инновационной модели роста и формированию принципов экономики, основанной на знаниях. Этот этап преобразований, по нашему мнению, в силу его фундаментальных, принципиальных черт можно назвать "реформами третьего поколения", продолжающими "длинную волну" (свыше 20 лет) российских экономических реформ.

Сегодня на повестке дня стоит ряд системных институциональных мер.

1. Необходимо внести серьезные коррективы в реформы образования и здравоохранения с тем, чтобы создать нормальные условия для воспроизводства рабочей силы. Без физически здорового работника, имеющего нормальные возможности отдыхать, поддерживать свое здоровье, лечиться, не травиться лекарственными фальсификатами и суррогатами, невозможно рассчитывать на стабильный рост выработки, качественную и добросовестную работу. Необходимо восстановить систему профессиональной подготовки кадров рабочего класса -- от начального и среднего специального образования и до различных форм повышения квалификации, переподготовки, возможностей стажировок как в стране, так и за рубежом. Аналогично, нужно пресечь поток "штампования" юристов и экономистов низкой квалификации, без учета потребностей рынка и вернуть высокий социальный статус и престиж естественнонаучному знанию, техническим и инженерным специальностям. Следует восстановить высокий статус и престиж Российской академии наук в свете ее образовательных и инновационных функций. Данные задачи не могут быть решены в рамках отдельных мероприятий, они требуют пересмотра духа и буквы реформационного наследия как 1990-х, так и 2000-х годов и внесения соответствующих изменений в законодательство.

2. Для создания макроэкономических условий роста производительности труда требуется широкий комплекс мер инвестиционного и финансового характера. Начать необходимо с принятия четкой и целенаправленной инвестиционной политики. Сегодня, когда на повестке дня стоят "реформы третьего поколения", следует выйти за рамки привычной текущей макроэкономической политики и задействовать все необходимые инструменты макроэкономической стратегии: повысить норму сбережений и в ее составе доли накоплений и прямых инвестиций в производство, материальные и нематериальные активы. Это не под силу сделать лишь с помощью механизмов рыночного саморегулирования. Такой макроэкономический стратегический маневр должно предпринять государство, опираясь на общественный консенсус и энтузиазм (патриотизм) граждан, деловую активность и заинтересованность бизнеса, его стратегическое партнерство с властью. Частью этой программы должна стать сильная антимонопольная политика, контрольно-надзорная и правоохранительная деятельность, способные пресечь повсеместную порочную практику решать экономические вопросы за счет ценового фактора, процветание посредничества по всей цепочке от производителя до потребителя, "откатов и распилов" при расходовании бюджетных средств.

3. Требуется известный пересмотр комплекса идей и мер в области политики национальной и экономической безопасности, уголовной и уголовно-процессуальной политики, всей идеологии реформ правоохранительных органов. Свертывание системы обеспечения экономической безопасности, либерализация уголовного права в части экономической преступности (во-первых, при возрастании внешних угроз экономической безопасности и превращении экономических войн, давления и шантажа в главный рычаг геополитики и геоэкономики, в стандартное средство глобальной конкуренции и, во-вторых, при не снижающихся уровне и количестве (составе) внутренних угроз со стороны коррумпированных элементов, теневой экономики и экономической преступности) существенно сужают возможности развития страны, отвлекают и ограничивают ресурсы роста производительности, губительно сказываются на всей системе мотиваций и интересов. Следовательно, для снижения коррупционно-криминальной нагрузки на экономику необходимо не разрушать, а возрождать и совершенствовать институты обеспечения экономической безопасности, включая целенаправленную и специализированную систему профессиональной подготовки кадров.

4. В системе институтов государственной статистики необходимо возобновить практику комплексного статистического анализа производительности труда, ввести этот показатель в отчетность на федеральном, региональном и муниципальном уровнях, рекомендовать бизнесу учитывать его в системе корпоративного управления.

По нашему мнению, целесообразно цели и задачи, систему мер по повышению производительности труда включить в Стратегию-2020 в качестве одного из ключевых приоритетов и параллельно сформировать систему индикативных планов развития производительности труда в основополагающих секторах и видах экономической деятельности.

4. Формирование новых экономических моделей как ответ на вызовы XXI в.

Современная глобальная экономика, экономики ведущих стран мира, постсоциалистические экономики стран Центральной и Восточной Европы, бывшего СССР сформировались на основе неолиберальной экономической модели на рубеже 1970--1980-х годов, которая стала ответом на вызовы 1960-х годов кейнсианской экономике. На ее основе были реализованы технологическая и структурная революции, революции в управлении, информационная революция, сформировался V технологический уклад. Был дан мощный толчок инновационному развитию. Для стран с переходной экономикой были сформированы экономические модели на базе так называемого "Вашингтонского консенсуса", предусматривавшие программы реформ на принципах либерализации экономики, приватизации собственности, сокращения до минимума экономической роли государства, доминирования в государственной экономической политике монетаристских методов косвенного макроэкономического регулирования.

Сегодня, по истечении более чем 30 лет, мир столкнулся с новыми вызовами. В результате глобализации он стал более взаимосвязан и однороден, в нем доминирует одна глобальная держава с ее союзниками по цивилизационному и экономическом лидерству. Однако "конец истории", по Ф. Фукуяме, все-таки не наступил. В экономическом устройстве имели место серьезные изменения: инновационную экономику постепенно вытеснила модель финансовой экономики, с упором на финансовые рынки, а не на инновации как главный фактор повышения конкурентоспособности и прибыли. Происходит перераспределение силы и влияния в глобальном экономическом сообществе, формируются новые полюса ускоренного экономического роста -- страны БРИКС. Традиционные механизмы регулирования и саморегулирования все чаще дают сбой, что и подтвердили глобальный экономический кризис 2008--2009 гг., угроза его второй волны в связи с ослаблением доллара как основы международной валютной системы, нестабильностью американских финансовых рынков, долговыми проблемами в США и странах ЕС.

Неясны сами перспективы дальнейшего развития кризиса. Первая его волна была сбита массированными финансовыми вливаниями, активной государственной антикризисной политикой практически во всех странах мира. Сегодня ЕС предпринимает определенные меры (реформы) по противодействию кризису, в частности, образован Европейский фонд финансовой стабилизации, в функции которого входит финансовая поддержка стран, испытывающих экономические трудности. Однако, как показывает опыт Греции, Италии, Испании и Португалии, эти механизмы перестают срабатывать.

Есть не только предощущение, но и научный прогноз грядущих глобальных изменений в современном экономическом устройстве, смены экономических моделей развития, возвращения на новых витках диалектической спирали в общем-то знакомых смыслов и понятий, ценностей и норм, а также институтов. Уже сегодня можно очертить некоторые ее наиболее значимые элементы. Что стало ясно в результате этого кризиса?

Первое -- возвращение циклов. Отсутствие в последние 10--15 лет каких-либо серьезных потрясений и кризисов в странах -- лидерах мировой экономики позволило многим всемирно известным экономистам сделать вывод о том, что циклический характер развития преодолен. Как полагало большинство, рынок в порядке самокоррекций обеспечивает динамизм развития, сложные эконометрические модели на основе теоретического "мейнстрима" дают возможность предвидеть и просчитывать риски, а финансовые инструменты (пресловутые финансовые инновации типа дерривативов и пр.) позволяют так диверсифицировать и распределять риски по финансовой системе, что это укрепляет устойчивость и безопасность экономики в целом. Но циклы возвращаются. Мы мало можем сказать об их периодичности, границы циклов во многом были сглажены и факторами регулирования, и колоссальным расширением рынков в связи с геополитическими и геоэкономическими изменениями в мире. Но теперь мы точно знаем, что циклы никуда не делись, хотя их хронология изменилась. И мы должны быть готовы к тому, что антициклическое регулирование, применявшееся в 1950--1980-е годы, опять нуждается в актуализации. Очевидно и то, что должны быть выработаны новые механизмы этого антициклического регулирования.

Второе -- переосмысление роли и места крупных и крупнейших организационно-экономических и организационно-правовых форм в современной экономике, корпоративного капитала, в том числе ТНК. Указания на то, что компьютерная эра приведет к повышению эффективности малых форм, что малый и средний бизнес выйдет на первые роли, с точки зрения факторов экономического роста, динамики структуры мировой экономики в целом не подтвердились. На самом деле везде продолжается волна слияний и поглощений, изменяется качественный состав лидеров гонки глобальной конкуренции, но именно крупные и крупнейшие корпорации остаются локомотивами национальных экономик. И эта тенденция прослеживается во всех странах и регионах мира. По совершенно рациональным основаниям выстраивается и антимонопольная политика, которая ориентируется не столько на масштабы корпораций и доли занимаемых ими рынков, сколько на конкретные проявления монопольного (антиконкурентного) поведения, факты нарушения антимонопольного законодательства.

Третье -- реабилитация роли реального сектора экономики, материальной экономики вообще. Происходит девальвация самого понятия постиндустриализма. Есть некая ирония в том, что о постиндустриализме более чем уместно говорить применительно к постсоциалистическим странам, которые начали свои реформы с разрушения национальной промышленности, примитивизации структуры экономики. И в этом смысле промышленность, освобождая место некоему постиндустриальному обществу, уходит не как некий отживший исторический экономический феномен. Ее временные и пространственные перемещения есть следствие резко усилившейся глобальной конкуренции, диктующей свои правила и национальной конкуренции. Вот в этом смысле мы можем говорить о постиндустриализме. Для некоторых стран и территорий, которые не в силах сохранить свои национальные сегменты современной промышленности, -- да; но не для государств -- лидеров глобальной экономики, не для транснациональных капиталов и корпораций, ищущих наиболее прибыльные условия для развертывания различных производств.

Кроме того, сокращаются зоны экспорта производительного капитала, где еще вчера низкая цена рабочей силы и слабая социальная защищенность наемных работников обеспечивали ТНК сверхприбылями. Кризис расставляет все точки над "і", и одной из актуальных тем политико-экономической повестки дня становятся репатриация промышленных производств, создание новых рабочих мест в экономически развитых странах по обе стороны Атлантики.

Четвертое -- возвращение государства в экономику, его конструктивная роль в экономическом регулировании, появление ряда новых функций с точки зрения обеспечения международной экономической безопасности, сопровождения национальных экономических интересов, поддержки новых и новейших инновационных направлений, долгосрочного развития социальной инфраструктуры общества. Но очевидно и другое. К сожалению, не везде и не во всех странах, и пока что не в России, позиции рыночного фундаментализма, которые в течение последних 30 лет подвергались тотальной критике, терпят поражение. Ситуация складывается таким образом, что влияние этой школы мышления уходит с очень и очень большим скрипом.

Сегодня, когда императивы глобального регулирования настолько очевидны, требуются специальные наднациональные регуляторы, международные институты и механизмы выработки, согласования и принятия экономико-политических решений, затрагивающих всех, всю систему глобальной экономической политики. Они не снимают важность национальных систем государственного экономического регулирования, но позволяют привести в систему, консолидировать реакцию основных авторов глобальной экономики, по крайней мере, перед лицом глобального кризиса. Поэтому в данной ситуации возвращение названных четырех глобальных тенденций очень симптоматично именно с точки зрения формирования новой модели российской экономики, в первую очередь ввиду ее всесторонней интеграции в мировую экономику. Степень этой интеграции будет только возрастать, особенно после вступления России в конце 2011 г. в ВТО. В этом же направлении будет происходить дальнейшее углубление региональных интеграционных союзов на пространствах СНГ, в частности реализация проекта Евразийского союза.

"Вашингтонский консенсус" по месту его происхождения умер, но дело его в России пока еще живет. Поэтому, исходя из национальных перспектив России и в интересах модернизационного проекта, в условиях острого дефицита исторического времени для его реализации, следует признать объективные реалии и не откладывать перемены до хорошо известных критических контрапунктов истории. Исчерпание исторического времени не снимает модернизационный проект с повестки дня, но с неумолимостью ставит нас перед угрозой самых жестких мобилизационных вариантов модернизации.

Успех или неуспех модернизационного проекта зависит от предварительного решения ряда общих вопросов.

О выборе стратегических ориентиров. Конечно, важно определиться с тем, какой тип модернизации нам нужен. Это может быть и прорывной вариант, а может -- и широкая социально-экономическая модернизация. Но в любом случае она не должна ориентироваться на технологические уклады вчерашнего дня. Мы не имеем права позволить себе "поэтапно догонять" лидеров, одолевая по очереди то, в чем отстали вчера и позавчера. Это и есть безнадежное дело "догоняющей модернизации ".

В этом смысле очень убедителен пример модернизации в период довоенных пятилеток, когда она ориентировалась на последние достижения III технологического уклада, и именно это создало основу экономического могущества страны, которое, несмотря на неудачи первых лет войны, не закончилось для нее столь же трагически, как для Европы, в полной мере познавшей классику германского "блицкрига". Созданный научный и технологический потенциалы, в кратчайшие сроки отмобилизованная военная экономика, быстро наладившая выпуск новейших вооружений за Уралом, позволили в течение 5 лет, практически в одиночку, вести и выиграть тяжелейшую в истории человечества и страны войну.

По нашему мнению, академик С.Ю. Глазьев не вполне прав, когда говорит о том, что отрасли и предприятия прошлых укладов можно не развивать [16; 17; 18; 19]. Реалии России демонстрируют, как разрушение многих отраслей и предприятий обрабатывающего сектора экономики сломало систему сложных организационных и кооперационных связей в промышленности, привело к утрате технологической культуры, кадров, к депрофессионализации и деквалификации рабочего класса. Именно здесь кроются причины системных недостатков и катастрофических неудач в ракетно-космической области, оборонно-промышленном комплексе, включая международную торговлю оружием, гражданской авиации, а также регулярных техногенных катастроф, в частности в электроэнергетике, утраты конкурентоспособности продовольственного комплекса и роста напряженности вызовов и угроз продовольственной безопасности даже с учетом того, что, как это ни парадоксально, Россия остается одним из лидеров мировой торговли зерном.

Очень важен вопрос о соответствии масштабов целей и задач модернизации, с одной стороны, и их ресурсного обеспечения -- с другой. Нам вообще следует уходить от идеологии расходов и трат, как это понимают бухгалтера и счетоводы. Модернизации нужны новые генерации политиков, финансистов, финансовых менеджеров, которые понимают, что мы не "тратим и растрачиваем" деньги бюджета, а вкладываем и инвестируем.

Где взять деньги? Деньги есть! Приведем некоторые оценки академика А.Г. Аганбегяна. На 2010 г. мы имели 510 млрд. дол. золотовалютных резервов, из которых на модернизацию вполне можно было направить в форме инвестиционных кредитов 350 млрд. дол. Вторым источником должны были бы стать средства, перераспределенные из нефтегазового сектора в перерабатывающие отрасли, и прежде всего -- в машиностроение. Такую задачу может решить только государственный бюджет, используя механизм реализации заинтересованности общества в стабильном социально-экономическом развитии. Стержнем финансовой политики страны в годы экономического роста (2000--2008) была установка на изъятие дополнительных финансовых ресурсов из обращения, в результате чего в 2008 г., накануне кризиса, в стабилизационном фонде удалось накопить огромные средства -- 3851,8 млрд. руб. По данным Министерства финансов РФ, по состоянию на 1 марта 2013 г. совокупный объем Резервного фонда России составил 2 трлн. 592,89 млрд. руб., Фонда национального благосостояния -- 2 трлн. 682,58 млрд. руб.

С одной стороны, такой подход позволил отчасти предотвратить крах банковской системы и фондового рынка в период кризиса, но, с другой, обрек страну на сохранение топливно-сырьевой структуры производства и усугубил техническую отсталость экономики в целом.

В связи с этим нужна новая модель бюджетного распределения нефтегазовых доходов, которая будет основываться на законодательном установлении нормы распределения дополнительных доходов Федерального бюджета на цели накопления государственных резервов и новой индустриализации страны. По предварительным оценкам, данная норма при превышении цены в 85 дол. за 1 баррель нефти должна выглядеть следующим образом: 40% дополнительных доходов идут в резервы и 60% -- на новую индустриализацию. Вероятность того, что цены на энергоносители будут и дальше расти, подтверждается прогнозными оценками авторитетных зарубежных и отечественных специалистов. Другая версия недавно озвучена Президентом РФ В. В. Путиным и сводится к тому, чтобы доля нефтегазовых доходов, накопленная сверх 7-процентной квоты Резервных фондов в ВВП. направлялась на инвестиционные нужды экономики.

Необходимо повысить и долю инвестиций в консолидированном бюджете; сегодня она самая низкая в мире и составляет около 20%, при незначительных колебаниях по годам в ту или иную сторону. При норме 20% ни одной стране не удавалось только за счет внутренних факторов демонстрировать рост в среднем более чем на 3% в год. В советское время данная норма достигала 40%. Мы могли бы перейти к норме инвестиций хотя бы в 30--35%, тогда можно было бы ожидать 5--6-процентный рост.

Также имеются возможности внесения существенных целевых корректив в долговую политику государства, банковское законодательство (в части инвестиционного кредитования). Все это поможет мобилизовать не менее 250 млрд. дол., но для этого должна заработать, по сути, новая модель финансовой системы и макроэкономической политики.

Логика и опыт подсказывают, что только такой инвестиционно активный подход позволит России реализоваться как развивающему государству, государству -- инициатору и направителю модернизации. При прочих равных условиях, отдавая должное частной инициативе и бизнесу, все же признаем, что другой сопоставимый по возможностям субъект модернизации пока не просматривается. Иное дело, что государство может и должно реализовать широкий политический и гражданский стратегический альянс власти, общества, бизнеса, граждан -- для солидарной деятельности по решению задач модернизации. Именно такой подход -- от исторических возможностей, от возможностей общества понять и принять модернизационные инициативы власти, участвовать на основе консенсуса -- очень важен, когда мы говорим о перспективах модернизации.

В этом смысле неожиданной может показаться оценка с социальных позиций исторического наследия нашего великого реформатора П.А. Столыпина. Его реформы были необходимы стране, и он многое сделал для их осуществления. Однако в итоге они не устроили никого. Конечно, его смерть негативно сказалась на деле его жизни. Но реформы погубили не только роковые выстрелы террориста Богрова, а и отсутствие консенсуса между основными классами и группами в обществе по поводу реформ, всеобщее социальное и политическое недовольство ими. Не в последнюю очередь в силу этого от великих реформ до великой революции оказался, по историческим меркам, всего один шаг. И об этом надо помнить, когда мы затеваем очередную модернизацию.

Отсюда, значимость темы о субъектах, движущих силах и ценностно-мотивационных предпосылках модернизации. Мы совершенно согласны с тем, что когда забываем о движущих силах модернизации, интересах, уповаем только на пресловутую "политическую волю", "принуждение к прогрессу", то даже если пригласить лучших специалистов, постоянно плодить научные концепции, на выходе опять будем иметь очередной образец литературного творчества, интересного лишь для узкого круга авторов-единомышленников документа и, возможно, для историков экономической мысли. Вообще, принять и разделить тяготы и издержки модернизации общество может только тогда, когда между ним и властью есть доверие, взаимопонимание и согласие по поводу целей и средств модернизации.

И еще о социальных сторонах модернизации. Конечно, она всегда несет с собой неизбежные риски и потери, социальные тяготы. Но надо иметь в виду и следующее. Нищета и простое воспроизводство, нищета и расширенное воспроизводство, определенное экономическое развитие и контрасты социального неравенства в некоторых границах совместимы. Но представить себе сочетание нищеты и инноваций, модернизацию при одновременном фронтальном наступлении на социальные и человеческие права граждан, выстраивание новых инновационных институтов при деградации социальной и социокультурной инфраструктуры общества сегодня невозможно. Даже известные мобилизационные модели модернизации с необходимостью требовали системных решений в области развития социальной инфраструктуры, создания системы социальных прав и гарантий граждан.