Славянская гипотеза идиш П. Векслера: за и против

В ходе этого доказательства Векслер даёт объяснение таким ранее недостаточно обоснованным явлениям идишской лингвистики, как, например:

Замена шипящих звуков свистящими. Данное явление характерно для северо-восточного идиша (например, северо-восточное losn 'язык' ~ стандартное loљn, senik 'стог' - љenik). Некоторые примеры встречаются в белорусском и украинском идиш, хотя в белорусском языке это явление очень редко встречается, а в украинском вообще не существует, и перешло в украинский идиш из старо-польского и белорусского. Замена шипящих отмечается как характерная черта речи евреев в украинских пьесах 17-18 веков.

У. Вайнрайх заметил это явление, а также отметил территориальную удалённость идиш от польских и белорусских диалектов, в которых оно присутствует, и определил его происхождение как мазовецко-польское. Он объяснил это тем, что польские поселенцы привнесли замену шипящих в Белоруссию. В самом же польском идиш эта особенность была устранена к 16му веку, с приходом немецких поселенцев и немецких диалектов, которым это явление чуждо. По теории Вайнрайха, это могло произойти, так как после 15го века польские еврейские общины стали больше, обособлённее (в том числе и лингвистически) и могли противостоять натиску мазовецкого диалекта. Они стали больше следовать нормативному польскому, нежели диалектам. (Weinreich, 1953)

Однако Вайнрайх не дал обоснования этому утверждению, как и тому, почему идиш был все это время невосприимчивым к воздействию смежных балтийских языков или белорусского. Векслер же обосновывает это явление так: фонетика нового польского идиш была более германизирована, чем фонетика его предшественника (сохранившегося только в восточнославянских землях) и, следовательно, была закрыта от влияния польской фонетики - и стандартной, и диалектной. То, что замена шипящих присуща в основном северо-восточному идиш со спорадическими проявлениями в других диалектах, позволяет Векслеру предполагать лужицкое происхождение этого явления, а также изначальное его наличие во всех диалектах идиш. Те из них, что были наиболее удалены от иудео-лужицкого и близки к немецкому, лишились данного явления под натиском нормативного немецкого. В лужицком замена шипящих была впервые отмечена в 14-15 веках.

Звонкие конечные согласные. Эта особенность отличает идиш и от немецкого, и от большинства смежных славянских языков. Данный феномен уже не раз привлекал внимание лингвистов.

Факты таковы: северо-восточным диалектам исторически присуще такое явление, как озвончение конечных согласных во всех словах, за исключением некоторых заимствованных из немецкого. В центральном идиш изначально звонкие согласные были оглушены. Архив языка и культуры ашкеназского еврейства подтверждает наличие этого явления в ивритском и немецком компонентах: ивритское tiрвh be'av 'девятое ава' День траура у евреев, годовщина разрушения второго Храма. в немецком, польском и украинском идиш звучит как tiљe bof, а в Прибалтике, Беларуси и некоторых областях Польши и Украины - tiљe bov. Ивритское melamed 'учитель' в Польше и Украине звучит как melamet, но melamed - на северо-востоке. Подобное явление наблюдается и с германизмами, например barg/bark 'гора', ojg/ojkh 'глаз'. В старонемецком идиш исторически звонкие согласные оглушились, как например hant 'рука' (подобные примеры можно найти в книгах 16го века,например, «Шмуэль-бух»).

У лингвистов нет единодушного мнения о причинах сохранения звонкости конечных согласных в северо-восточном идиш. У. Вайнрайх предположил, что идиш в Германии лишился звонкости согласных в 11м веке вместе со смежными немецкими диалектами. Таким образом, в первых немецких диалектах идиш не было звонких конечных гласных, но они появились по мере эмиграции евреев в Польшу, где звонкость ещё существовала, и сохранились по мере продвижения в белорусские и другие земли. Восстановление звонкости было достигнуто путём парадигматического давления, например vajp 'жена' сделалось vajb по аналогии с формой множественного числа vajber. Препятствовало же ему, по мнению Вайнрайха, отсутствие парадигматического давления, например, hant 'рука' имеет форму множественного числа hent и, следовательно, сохраняет оглушение согласного; наречие avek 'прочь' со временем потеряло связь с существительным veg 'путь', от которого произошло. Слабое место этого аргумента в том, что звонкие гласные иногда сохраняются и в существительных, не имеющих парадигматического озвончения, как например ferd 'лошадь' (форма множественного числа не отличается от единственного), barg 'гора' (форма множественного числа - berg). Кроме того, новейшие немецкие диалекты, принесённые в Польшу после 15го века, не могли восстановить там звонкость конечных согласных, так как в Польше это явление к тому времени уже исчезло.

Роберт Кинг связал окончательное восстановление звонкости конечных согласных с усечением конечного звука «шва» - ещё до миграции евреев в Польшу. Таким образом, немецкий идиш вошёл на территорию Польши со звонкими кончеными согласными, что соответствовало языковой ситуации и в самой Польше тех лет. В остальном же Кинг принимает аргументацию Вайнрайха. (King, 1980) Преимущество версии Кинга в том, что она устраняет необходимость дифференцирования старо-польского влияния на идишскую фонетику, учитывая малочисленность польских еврейских поселений в то время, и наше незнание их языковых контактов. Однако версия Кинга по-прежнему оставляет без объяснений исключения из правила усечения звука «шва» в некоторых гебраизмах и славянизмах.
Роберт Ласс, обращаясь к этим исключениям, предполагает, что гебраизмы и славянизмы не могли потерять конечный «шва» из-за своей различной парадигматической идентичности, то есть, другого суффикса множественного числа - (e)s. Для этого могут быть две причины: 1) многие из этих существительных (или, по крайней мере, гебраизмы) должны были существовать в идишском лексиконе во время существования правила усечения конечного «шва»; 2) нет оснований утверждать, что конечный «шва» в гебраизмах и славянизмах фонетически отличается от него же в германизмах. (Lass, 1980) Аргумент Ласса о том, что морфологические условия (то есть выбор суффикса (e)s) могли препятствовать усечению «шва», является громоздким; его цитирование современных примеров страдает от отсутствия доказательств того, что суффикс (e)s использовался в тех же существительных в старом идиш, в каких он используется в новом.
В противовес Вайнрайху, Кингу и Лассу, опирающимся на правило усечения «шва» и возрождение звонкости согласных по мере исторического развития, Векслер предлагает более простую теорию и определяет оглушение конечных согласных как заимствованную (изначально славянским) идиш особенность немецкого. Таким образом, гебраизмы и славянизмы северо-восточного идиш не зависели от немецкого и сохранили звонкие конечные согласные по образцу лужицкой фонетики. Со временем же, германизированные диалекты идиш из немецких земель дошли до Польши (около 15го века), в результате чего местные диалекты германизировались и лишились звонкости конечных гласных.
Теория Векслера выглядит заметно проще и изящнее вышеперечисленных, особенно принимая во внимание то, что в некоторых лужицких, словенских и польских диалектах звонкость конечных согласных сохранена по сей день, и что ни в одном из смежных идиш славянских языков нет правила усечения «шва».

Уже давно было очевидно, что социолингвистические факторы должны приниматься во внимание исторической лингвистикой, однако это требование особенно актуально в изучении генезиса и эволюции еврейского общинного диалекта, где лёгкость совмещения компонентов и приспособления их для уникального языкового профиля одинаково сильно влияют на ход языкового развития. Механическое использование рядов родственных слов как способ доказательства генетической связи языков без детального рассмотрения социолингвистических условий, таких как языковой сдвиг или историческое двуязычие, является рискованным и необоснованным способом вести исследование. Гипотеза Векслера, хотя и имеет свои неточности и недостатки доказательств, является, тем не менее, широко и разносторонне аргументированной и опирается на социолингвистические факторы.

Векслер стал первым исследователем, идентифицировавшим при помощи лингвогеографических факторов лужицкий субстрат в идиш и создавшим гипотезу о существовании особого, иудео-лужицкого языка. Эта гипотеза может показаться значимой, если принять во внимание особую, высокую концентрацию лужицкого субстрата в северо-восточных диалектах, о которой уже было сказано выше, и доказательствами которой являются большой процент лужицкой лексики, опущение умляута при образовании множественного числа, замена шипящих, озвончение конечных согласных, и, наконец, утеря столь высокой концентрации лужицкого субстрата уже в центральных областях идиш. Тот факт, что в лужицком и идиш существовали схожие языковые процессы, которых не было в немецком, может предполагать наличие у них некой общей истории развития. Векслер изменил традиционную точку зрения на то, что идиш отделён от немецкого из-за своего обширного заимствованного славянского субстрата и предположил, что причины этого отделения лежат глубже, в самом славянском происхождении идиш.

Проблема славянского происхождения идиш ещё очень далека от разрешения и, безусловно, нуждается в дальнейших исследованиях. Лишь совсем недавно (и в немалой степени благодаря Векслеру) лингвисты начали более серьезно рассматривать славянский субстрат в идиш. Исследование, подобное проведённому Векслером, но рассматривающее весь славянский субстрат идиш, а не один лишь его лужицкий компонент, могло бы открыть ещё больше вопросов для компаративной лингвистики. Вопрос родства идиш и лужицкого затрудняется ещё и тем, что у нас сохранилось очень мало следов хода их развития в Средние века. Однако, какими бы спорными ни могли показаться гипотезы Векслера, некоторые приведённые им языковые факты для нас невозможно обойти вниманием.

2.2 Недостатки гипотезы Пола Векслера

Несмотря на все свои новаторские достоинства, гипотеза Векслера имеет множество недостатков и неточностей, и некоторые из них довольно существенны. Одним из основных минусов работы Векслера является отсутствие какой-либо чёткой логической системы доказательств. В его работе не удаётся обнаружить убедительное логическое объяснение того, почему идиш, исходя из морфологии, фонетики или лексики, ближе к славянским языкам, нежели к немецким. Векслер приводит большое количество интересных фактов, однако нигде в его работе не применяется сравнительно-исторический метод, показывающий на конкретном ряде примеров близость идиш к славянскому (и лужицкому) и удалённость его от немецкого. Нет сравнительных таблиц, подсчётов, перечислений основных синтаксических конструкций или базовой лексики. В то время как у лингвистов, доказывающих происхождение идиш от немецкого, такие доказательства присутствуют. Кроме того, и средневековый лужицкий, и средневековый идиш являлись, фактически, бесписьменными языками, что тоже значительно уменьшает достоверность гипотез.

Ниже мы разберём несколько явлений идишской лингвистики, которые Векслер приводит в качестве доказательств родства идиш и лужицкого, и попытаемся дать опровержения этим аргументам:

Глагольный суффикс -en- (преимущественно в гебраизмах). Ивритский суффикс -an считается прародителем идишского глагольного суффикса -en-, который участвует в образовании глаголов от существительных и прилагательных с ивритскими и славянскими корнями. Он требуется в идиш и для образования агентивных существительных, которые в иврите образуются без -an (как и неагентивные). Таким образом, идиш обошёл сам иврит по частоте употребления суффикса -an и стал единственным еврейским языком, образующим глаголы с этим суффиксом. Первые примеры употребления в идиш глаголов с ивритской основой и суффиксом -en- зафиксированы в 15м веке. В идишских глаголах за этим суффиксом следует созвучное инфинитивное окончание -en: ивритское katvвn 'писать' - идишское kasfen 'писатель'/ kasfenen 'писать', gannвv 'вор' - ganef 'вор'/ganvenen 'воровать'. Агентивные существительные с не-ивритскими корнями таким образом не формируются.
На эти факты уже обращали внимание, однако до Векслера не возникало попыток объяснить, почему при образовании идишских глаголов требуется -an, особенно в тех глаголах, которые образуются от ивритских агентивных существительных с другими деривационными моделями или от неагентивных существительных. Можно предположить, что этот суффикс в гебраизмах используется для того, чтобы соответствовать правилам употребления глагольного суффикса в других языках, например, -eve-/-owa- в славянских и -ir- в немецких. Однако повсеместное распространение этого суффикса в идиш говорит о древности его возникновения. Географические различия состоят лишь в том, что в западных и центральных (то есть наиболее германизированных) говорах употребляется форма -enen. Вайнрайх считает её более старой, так как она встречается в письменных источниках ещё до 16го века, в отличие от формы -en. Однако Векслер не признает это окончательным выводом, так как следы славянского происхождения реже всего встречаются в западных текстовых источниках и, следовательно, делать по ним выводы было бы не совсем корректно. Он считает, что отсутствие ивритского суффикса -en- в наиболее германизированных диалектах говорит о его мотивированности славянской грамматикой - то есть, он либо имеет некие славянские корни, либо схож с какими-то идентичными славянскими корнями (в качестве которых Векслер предлагает лужицкие суффиксы -nje и -nu-/-ny-). Если -en- имел лужицкое происхождение, не было необходимости отказываться от ивритских агентивных существительных в качестве основы для глаголов, однако, этот аргумент Векслера кажется нам не вполне понятным. Сама теория Векслера о славянских корнях суффикса -en- представляется нам несколько громоздкой и надуманной, особенно при учёте того, что идиш весьма продуктивно использует общеславянский суффикс -eve-, функционально идентичный -en-, что, на наш взгляд, указывает на независимое развитие идентичных славянских и идишских суффиксов. Кроме того, нам неизвестны примеры каких-либо славянских суффиксов, которые могли бы быть прародителями -en-. Несмотря на правильность некоторых наблюдений Векслера, мы считаем нужным поддержать гипотезу Вайнрайха, которая выглядит гораздо проще и обоснованнее, то есть согласиться с тем, что суффикс -enen имел германское происхождение и появился раньше, чем -en-.

Замена немецких глагольных приставок. Лингвисты уже отмечали, что идиш изменил функции ряда немецких глагольных приставок по образцу славянских приставок, обычно только сходного значения, а не формы (например, идишские far-, on-, op- = восточнославянские za-, na-, ot-). В результате, изначальные функции немецких приставок исчезли или стали непродуктивными, зато славянские функции успешно прижились. Векслер отмечает, что лужицкие приставки также были сопоставлены со сходными германско-идишскими приставками (лужицкие za-, na-, wot- = немецкие ver-, an-, ab-). Таким образом, идиш и лужицкий обзавелись почти идентичным набором приставок, и такое пересечение языков даёт Векслеру повод предположить их происхождение из одного источника. В процессе языкового сдвига, немецкие приставки заменили, по его мнению, лужицкие приставки, и только те функции последних, которые были идентичны немецким приставкам, были сохранены, а также были приобретены новые функции немецких приставок. В польском и восточно-славянском идиш процесс происходил наоборот, то есть немецкие приставки восстановили утерянные славянские функции по причине их продуктивности, и непродуктивности немецких функций.
Векслер мотивирует это тем, что в других случаях германо-славянского двуязычия, которые привели к изменению семантических функций приставок, мы не находим связей, сложившихся между однозначно сходными рядами приставок. Например, нет никаких доказательств того, что полабское za- было реорганизовано в соответствии с немецким ver-. Поэтому Векслер предполагает, что лужицкий и идиш совместно установили связь с немецкими приставками. Кроме того, сравнение полабских и лужицких приставок показывает различия в распределении их общего корпуса. Второй аргумент Векслера состоит в том, что использование глагольных приставок для выражения видовых различий особенно хорошо развито в восточных (наиболее славянизированных) диалектах идиш, но почти не присутствует в центральных.

Хотя эти наблюдения достаточно важны, в целом мы вынуждены не согласиться с данной гипотезой Векслера. В идиш отсутствует типичная особенность лужицкого - агглютинированные приставки. В идиш никогда не встречается наличие нескольких приставок, которое вполне характерно для славянских языков. Отсутствие такого признака явно сигнализирует об отсутствии у идиш общих корней со славянскими корнями.

Потеря гендерных признаков во всех частях речи. Северо-восточный идиш (наиболее близкий к лужицким языкам) характеризуется потерей гендерных признаков, то есть деградацией трёхчастной системы до двучастной. М. Вольф, разбирая эту проблему, приписал эту потерю гендерных признаков влиянию польских и восточнославянских диалектов, однако, не найдя убедительной аргументации, он лишь сделал попытку опереться на внутренние особенности развития идиш. (Wolf, 1969) Векслер же находит отголоски этого явления в верхнелужицком, где часть существительных, относящаяся в других славянских языках к среднему роду, относится к мужскому либо женскому (например, dna 'дно' - женского рода, а jezor 'озеро' - мужского рода). Подтверждению этой гипотезы препятствует то, что лужицкая лингвистика, к сожалению, пока уделяет мало внимания этой проблеме. Кроме того, следуя гипотезе Векслера, центральный идиш должен был также изначально иметь двучастную гендерную систему, пока немецкое влияние не развило бы её до трёхчастной.
На наш взгляд, внутренним фактором, способствующим потере идиш среднего рода, было ослабление функций среднего рода в славянизмах, возникшее из-за фонетических причин: идиш упростил окончание -о среднего рода до окончания -а женского рода. В отличие от лужицкого, утрате среднего рода в идиш послужили фонетические изменения. И окончание среднего рода -о, и окончание женского рода -а в идиш стали просто звуком «шва», который автоматически означает женский гендер. Статус гендера в идиш ещё сильнее ослабляет то, что во множественном числе гендерный показатель зачастую вообще теряется (что, следует отметить в пользу Векслера, характерно как раз для славянского, а не для немецкого). В то время, как немецкий использует окончание множественного числа -er для среднего рода, -е для мужского и -en для женского, идиш успешно употребляет свои множественные окончания -er, -es и -en вообще независимо от гендера.

Последующее развитие, которое дал Векслер своей гипотезе, также не делает её более достоверной. Понимая невозможность объяснить возникновение идиш лужицкой теорией, Векслер постепенно склонился на сторону Артура Кестлера и его «хазарской теории» происхождения ашкеназских евреев, явная антинаучность которой вряд ли требует дополнительного объяснения. За последние годы Векслер пишет такие книги, как «Ashkenazic Jews: A Slavo-Turkic People in Search of a Jewish Identity» (по мотивам теории Кестлера) и «The Balkan Substratum of Yiddish: A Slavic Language in Search of Semitic Past», где уже строится теория балканского субстрата в идиш. Таким образом, идиш может происходить и от лужицкого, и от хазарского, и от балканских языков, что не делает гипотезу Векслера конкретнее, достовернее, или предпочтительнее традиционной гипотезы о германском происхождении идиш. Кроме того, современные генетические исследования доказали высокую степень генетической близости ашкеназов и сефардов, что доказывает происхождение ашкеназов от палестинских евреев, а не от каких-либо славянских народов.

Вывод

Рассмотренная нами гипотезы Пола Векслера о славянском происхождении языка идиш, хотя и является на данный момент недостаточно обоснованной, имеет, тем не менее, большое значение для современной лингвистики. Исследовательский подход Векслера, его новаторские попытки взглянуть на историю языка идиш под другим углом, не с германской, а со славянской стороны, которой до этого не уделялось серьезного внимания, могут стать поводом для новых исследований славянского субстрата идиш, и возможно, новых языковых и исторических открытий. Кроме того, несмотря на обоснованность исследований сторонников германского происхождения идиш, в них также существуют исторические загадки. Если, по традиционной истории Вайнрайха, ашкеназы пришли в Германию через Испанию и Францию, по каким причинам в идиш не сохранилось хотя бы одного процента испанских или французских слов? Могли ли они со временем устраниться из языка за ненужностью, или же разгадка лежит глубже? К сожалению, подобные вопросы хотя и вызывают интерес, но не способны опровергнуть немецкую гипотезу в пользу славянской. Однако последняя использует столь большое количество исторического материала, необъяснённых прежде фактов и феноменов, что её невозможно обойти вниманием. Исследования славянского компонента идиш только начинаются и, возможно, послужат ещё немалому количеству открытий в лингвистике и истории этого загадочного и до сих пор малоисследованного языка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной работе нами были выполнены все поставленные перед нами задачи.

Мы осветили проблемы генетической классификации идиш, привели примеры идишского языкового материала спорного происхождения, рассмотрели древние идишские славянизмы, а также славянские особенности фонетики, морфологии, синтаксиса идиш.

Мы подробно рассмотрели славянскую гипотезу Пола Векслера, отметили и обосновали её преимущества и недостатки, определили её значение для идишистики и современной лингвистики. Мы рассмотрели возможные варианты эволюции славянского субстрата и его влияния на лингвогенез идиш, а также возможное наличие в истории возникновения идиш частичного языкового сдвига. Нами была предпринята попытка проанализировать историю возникновения идиш со славянской точки зрения.

Нами был сделан вывод о необходимости славянской гипотезы для развития идишистики, о её новаторской роли и открываемых ею перспективах в исследовании идиш со стороны славянского компонента. В данной гипотезе нами были найдены объяснения многим феноменам идишской лингвистики. Многие из этих объяснений мы считаем более логичными и лаконичными, нежели объяснения предшественников Векслера. Работа Векслера интересна, в ней множество метких догадок, она стимулирует научное воображение.

Однако, несмотря на эти преимущества, славянская гипотеза Векслера на данный момент слишком слабо обоснована, недостаточно аргументирована и по достоверности явно проигрывает традиционной немецкой гипотезе, потому на данный момент мы не можем признать её столь же влиятельной, как рейнская или дунайская гипотезы. В исследовании Векслера, к сожалению, отсутствует чёткая логическая система, сравнительные таблицы, подсчёты. Его гипотеза хороша лишь в объяснении разрозненных фактов, лингвистических курьёзов, феноменов, исторических загадок.

Однако открытое Векслером для идишистов славянское направление по-прежнему является перспективным для дальнейшего изучения. Возможно, корни идиш следует искать не в лужицком, а в каких-либо других славянских языках. В целом, славянский компонент идиш является до сих пор недостаточно серьезно изученным, и, возможно, заинтересованного в нём слависта ожидают новые открытия.

БИБЛИОГРАФИЯ

Baviskar, V.L. Gol and hojl: The geographic dispersion and semantic specialization in Yiddish of variants of a Common Slavic lexical item, 1975. 36 p.

Faber, A. and King, R.D. Yiddish and the settlement history of Ashkenazic Jewry, 1984. Mankind quarterly 24, 393-425.

Fishman, J.A. The phenomenological and linguistic pilgrimage of Yiddish. 1973. Kansas Journal of Sociology 9, 127-136.

Gold, D.L. Towards a study of the origins of two synonymous Yiddish adjectives: pareve and minikh, 1985. Jewish Language Review 5, 128-139.

Green, E. On accentual variants in the Slavic component of Yiddish, 1969. 216 p.

Herzog, M.I. The Yiddish Language in Northern Poland: Its Geography and History, 1965. Bloomington, Indiana University Press.

Katz D. Dialects of the Yiddish language. Oxford: Pergamon Press, 1988.

King, R. D. The history of final devoicing in Yiddish, 1980. The Field of Yiddish 4, 371-430.

King, R. D. Two of Weinreich's four riddles revisited, 1988. Oxford, Pergamon Press. 98 p.

Koestler, A. The Thirteenth Tribe: The Khazar Empire and its Heritage, 1976. New York: Random House.

Language and Culture Archive of Ashkenazic Jewry. Collection of Spoken Yiddish.

Lass, R. Paradigm coherence and the conditioning of sound change: Yiddish 'schwa-deletion', 1980. Historical morphology, 251-272.

Prilucki, N. Љpet-loљn, 1924. Jidiљe filologje 1, 338-382.

Stankiewicz, E. The singular-plural opposition in the Slavic languages, 1962. International Journal of Slavic Linguistics and Poetics 5, 1-15.

Timm, E. Graphische und phonische Struktur des Westjiddischen, 1987. Tьbingen: Max Niemeyer.

Weinreich M. History of Yiddish Language (vol. 1 and 2). YIVO, 1973.

Weinreich U. Languages in Contact: Findings and Problems, 1953. New York, Linguistic Circle of New York.

Wexler P. A mirror image comparison of languages in contact: Verbal prefixes in Slavicized Yiddish and Germanicized Sorbian, 1972. Linguistics, 82, 89-123.

Wexler, P. Slavic influence in the grammatical functions of three Yiddish verbal prefixes, 1964. Linguistics 7, 83-93.

Wexler P. Yiddish -- The Fifteenth Slavic Language, 1991. International Journal of the Sociology of Language 91, 142 p.

Wolf, M. The geography of Yiddish case and gender variation, 1969. The Field of Yiddish 3, 102-215.

Векс. М. Жизнь как квеч. М.: Текст; Книжники, 2012. 384 C.

Дорфман М. Как евреи произошли от славян. М.:, альманах конференции «Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании», 2008.

Ермакова М. И. Очерк грамматики верхнелужицкого литературного языка. М.: Наука, 1973.

Кац. Г. Д. Где родился язык идиш. Форвартс, 2000.

Кривачек П. Идишская цивилизация. Становление и упадок забытой нации, 2012. М.:, Гешарим. 440 С.

Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 93-98.

Реформатский А.А. Введение в языковедение. М.: Просвещение, 1967. -С.407-464

Щерба Л. В. Восточно-лужицкое наречие. Пг, 1915.

Размещено на allbest.ru