Сравнительно-историческое языкознание и типология: реконструкция индоевропейской фонологии

15

Реферат

на тему:

"Сравнительно-историческое языкознание и типология: реконструкция индоевропейской фонологии"

2008

Связь сравнительно-исторических исследований и лингвистической типологии обладает уже достаточно давней историей; более того, можно утверждать, что само становление обеих лингвистических дисциплин происходило параллельно и не независимо друг от друга. Индоевропейские языки были для исследователей XIX в, - от братьев Шлегелей до А. Шдейхера - не только генетической общностью, но и воплощением определенного языкового типа, флективного, который противопоставлялся иным типам - агглютинативному, изолирующему, инкорпорирующему (7, с. 155-276). Разделение этих двух дисциплин, осознание их как самостоятельных направлений лингвистической деятельности происходит позднее, в довольно резкой форме это осознание было выражено Н.С. Трубецким в его "Мыслях об индоевропейской проблеме" (4). Собственно говоря, именно размежевание типологии и сравнительно-исторического языкознания и поставило впервые со всей ясностью и во всей полноте вопрос об их отношениях.

Дальнейшая дифференциация сравнительных исследований в лингвистике отражала усовершенствование специализированной методики, что применительно к сравнительно-историческому языкознанию означает углубление реконструкции и восстановление более ранних хронологических слоев праязыкового состояния. Решение, предложенное Ф. де Соссюром в "Мемуаре о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках" (1879) (см. 3), в значительной мере определило направление, по которому и пошло развитие индоевропеистики в XX в.

Выявленные Ф. де Соссюром структурные особенности индоевропейского праязыка позволили углубить реконструкцию, что привело в первой половине XX в. к формированию благодаря исследованиям Е. Куриловича (впервые отождествившего сонантические коэффициенты Соссюра и хеттское h, см. 17 и, позднее, 18, с. 27-76) и Э. Бенвениста (1) ларингальной теории (подробнее см.: 36, ср. также уточнения: 25). Последовавший пересмотр фонемного инвентаря и ряда морфонологических характеристик индоевропейского праязыка существенно изменил картину индоевропейской реконструкции.

Предложенный в ларингальной теории способ сокращения фонемного инвентаря праязыка затронул как вокализм (радикальное упрощение системы гласных), так и консонантизм (исключение глухих придыхательных из системы смычных согласных). Наконец, последовательно продвигаясь по этому пути, ряд исследователей довел действие выработанной методики до ее логического предела, предположив, как это сделал, например, У.Ф. Леманн (21), что на наиболее ранней стадии индоевропейского праязыка существовал лишь один гласный сегмент, т.е. по сути дела индоевропейский праязык оказывался языком без гласных (поскольку подсистема фонем предполагает наличие более чем одного элемента).

Реализованный в полном объеме способ системной редукции праязыковых элементов позволил, с одной стороны, значительно углубить праязыковую реконструкцию, а с другой - поставил индоевропеистов перед проблемой верификации полученных результатов, поскольку столь глубокое проникновение в прошлое языка предполагает получение картины, не соотносимой напрямую с данными засвидетельствованных языков: правдоподобие реконструируемых элементов и систем в этом случае невозможно проверить на эмпирическом материале, служащем исходной точкой реконструкции, так как постулируемые в ходе реконструкции формы и отношения не присутствуют (в том виде, как они представлены в реконструкции) ни в одном из сохранившихся индоевропейских языков. При этом в принципе оказывается возможным серьезное отличие -- в типологическом плане - праязыка (в особенности на хронологически удаленных стадиях) от известных и доступных наблюдению индоевропейских языков. Тем самым соотношение сравнительных и типологических исследований оказывается максимально удаленным от ситуации XIX в., когда считалось, что тип праязыка и тип происшедших от него языков един.

Проблема верификации результатов продвинутой индоевропейской реконструкции впервые была поднята Р.О. Якобсоном на VIII конгрессе лингвистов в 1958 г. (5). В своем докладе Р.О. Якобсон точно обозначил проблему резкого возрастания дефицита непосредственно верифицируемых данных по мере продвижения процесса реконструкции, указав при этом на то, что существенные корректирующие механизмы могут быть получены от лингвистической типологии. Вероятность той или иной реконструкции может быть подтверждена или опровергнута с помощью типологии: вероятной признается лишь та реконструкция, которая соотносится с типологическими данными, т.е. принимается лишь та реконструкция, которая не противоречит имеющимся данным о языковых элементах и структурах. Постулируемый праязык не должен принципиально отличаться от языков, известных лингвистике. Этот постулат, введенный в сравнительно-историческое языкознание младограмматиками, получил, таким образом, более четкое эксплицитное обоснование с помощью современной типологии, в частности благодаря появлению типологических универсалий.

Исходя из этих соображений, Якобсон подверг сомнению ряд положений продвинутой индоевропейской реконструкции, в частности, получившуюся в результате исключения из индоевропейского консонантизма глухих придыхательных систему смычных с тремя сериями: звонкие, глухие и звонкие придыхательные. Поскольку подобные системы в известных языках не встречаются, Якобсон признал проблематичность этой реконструкции, притом что ее внутренняя логика сама по себе представляется вполне убедительной.

Выступление Якобсона заставило индоевропеистов задуматься над выявленной проблемой. В то же время достаточно рано стало ясно, что для использования типологических данных в процессе реконструкции требуется определенная методика, позволяющая соотносить, совмещать результаты исследований, полученные в обеих дисциплинах, которые теперь уже существовали самостоятельно, действуя и развиваясь не в едином комплексе, а независимо одна от другой.

Прежде всего, как справедливо отметил У.Ф. Леманн, развитие типологии последних десятилетий характеризуется сосуществованием в ее рамках "различных, даже противоречивых подходов" (20, с. 1). Поэтому и соотнесение инструментария и результатов сравнительно-исторического языкознания и типологии - многогранная деятельность. Так, приходится учитывать тот факт, что типология в XX в. развивалась преимущественно как часть синхронной лингвистики (в отличие от типологии XIX в., для которой типологическая классификация языков была в то же время и иерархическим отражением процессов глобального языкового развития). В связи с этим совмещение ее результатов с результатами диахронических исследований требует дополнительной работы. Далее, наиболее надежным в типологии может считаться наиболее вероятный результат; подобный подход было предложено (как это сделал Р.О. Якобсон) считать основным и в случае использования типологических результатов в лингвистической реконструкции. Однако, как справедливо отметил в связи с этим Ч. Шлейхер, наиболее вероятная структура должна быть и наиболее стабильной, в то время как праязык накануне распада скорее всего представлял собой достаточно нестабильное образование, в противном случае от него не произошел бы целый ряд отличающихся друг от друга языков (33, см. также 39). Наконец, если типология имеет дело с общим в языке, то реконструкция направлена на изучение частного, конкретного языка (реконструируемого), в истории которого принципиально возможны не только закономерные, наиболее вероятные явления, но и явления случайные, а потому и достаточно уникальные.

Заявленная Р.О. Якобсоном скептическая позиция по отношению к некоторым результатам реконструкции была затем подхвачена О. Семереньи, который достаточно подробно рассмотрел типологические аргументы против предположений о моновокалическом характере индоевропейского праязыка и трехрядной системе индоевропейских смычных (35). Учитывая достаточно традиционалистскую позицию Семереньи, можно сказать, что типология выступала в этом случае как охранительный механизм, ограничивающий возможности построения гипотез в ходе реконструкции.

Ситуация существенным образом изменилась в начале 70-х годов, когда практически одновременно ряд лингвистов предложили использовать типологические данные не для сужения возможностей гипотетических построений, а, напротив, для расширения этих возможностей: типология становится инструментом построения гипотез относительно праязыкового состояния. Речь идет в первую очередь о так называемой "глоттальной гипотезе (теории)".

Поскольку три серии смычных: глухие - звонкие - звонкие придыхательные (t - d - dh) - в известных языках не были засвидетельствованы, то построение более реалистичной реконструкции предполагало поиск наиболее вероятной типологической модели, которая позволила бы совместить данные индоевропейских языков с типологическими обобщениями. Такой моделью оказалась система смычных с глоттализованными (абруптивными, эмфатическими) согласными. Этот вариант реконструкции практически одновременно был предложен рядом ученых: Вяч.Вс. Ивановым и Т.В. Гамкрелидзе (см. наиболее полный вариант в книге 2), П. Хоппером (13), А. Мартине (26) и другими (общую дискуссию по проблеме см.: 6, 8, 12, 15, 23, 27, 30, 34, 37).

Разными исследователями были предложены различные варианты "глоттальной" реконструкции, общей чертой которых является замена серии, традиционно реконструируемой как звонкие, на глоттализованные или сходные смычные; изменения в той или иной степени затрагивали и другие ряды, ср. следующие варианты реконструкции смычных:

t - t' - th

t-t'-d

t(h) - Г - d(h)

При всех вариациях глоттальной теории (и сходных подходов) могут быть все же обозначены некоторые общие параметры предложенных решений. Это, прежде всего:

1) типологическая аргументация, указывающая на малую вероятность (либо полную невероятность) реконструкции системы смычных с тремя рядами: глухие - звонкие - звонкие придыхательные;

2) ссылка на отсутствие (либо чрезвычайную редкость) фонемы, традиционно реконструируемой как *Ь;

3) соотнесение данных реконструкции смычных с морфонологическими закономерностями структуры праязыковой корневой морфемы, запрещающими, в частности, корни с двумя звонкими смычными (в традиционной реконструкции - *DeD-).

Эти параметры должны были, по мнению представителей "глоттальной теории", обосновать необходимость пересмотра существовавшей до того реконструкции системы праязыковых смычных, указывая при этом на тот элемент праязыковой структуры, который нуждается в пересмотре в первую очередь: на серию смычных, традиционно реконструируемых как звонкие согласные. Предложенная модель, по мнению разработавших ее исследователей, позволяла исключить противоречие результата реконструкции данным типологии и объяснить особенности праязыковой системы, связанные с парадигматическими и синтагматическими ограничениями.

Последовавшая дискуссия показала, что предложенные в качестве обоснования "глоттальной теории" положения могут быть существенным образом оспорены либо их значимость оказывается в достаточной мере относительной. Были высказаны следующие сомнения в правомерности основанной на "глоттальной модели" реконструкции.

Во-первых, было указано на относительность показаний типологии. Типологические утверждения носят индуктивный характер и потому не могут обладать абсолютной запретительной силой. Это значит, что отсутствие какого-либо явления среди известных (на данный момент) языков в принципе не может считаться свидетельством полной невозможности данного явления. Так что речь может идти, строго говоря, только о крайне малой вероятности того или иного явления, а не о его полной невозможности (ср. 28, с. 97). Как раз учитывая, что праязыковое состояние с необходимостью должно включать крайне неустойчивые стадии развития (в первую очередь накануне распада праязыковой общности), нельзя полностью исключить того обстоятельства, что праязык в течение непродолжительного времени мог находиться в "аномальном", "нетипичном" состоянии, которое затем сменялось состоянием с типологической точки зрения более вероятным (и более устойчивым). Кроме того, практические и теоретические сложности учета всех доступных в той ли иной мере наблюдению языковых данных предполагают осторожность в обобщающих суждениях. Вскоре после появления первых публикаций по "глоттальной гипотезе" появились сообщения, что система смычных типа t -- d -- dh (или очень близкая к ней) все же существует в некоторых языках

Юго-Восточной Азии (язык келабит и др.) и, следовательно, нет никакой необходимости отказываться от соответствующей индоевропейской реконструкции (28, с. 93).

Во-вторых, сомнению были подвергнуты и структурные аргументы "глоттальной гипотезы", связанные с особенностями реконструируемой языковой системы.

Достаточно проблематичным выглядит аргумент, связанный с отсутствием (или редкостью) смычного *Ь (традиционная реконструкция) в праязыковой системе. Прежде всего, утверждение, что звонкий билабиальный смычный полностью отсутствует в реконструируемой системе смычных, является очевидным преувеличением: число морфем, содержащих этот смычный, действительно невелико, однако они все же есть, причем реконструируются достаточно надежно, например *bel - 'сила, сильный', ср. др.-инд. bala- 'сила'; лат. de-bilis 'бессильный'; греч. beltion 'лучший', ст.-слав. болий 'больший' (28, с. 99-100; недоразумение связано, как указывает Семереньи, с тем обстоятельством, что *Ь действительно крайне редко встречается в начале слова, но гораздо чаще -- в других позициях: 37, с. 153). Далее, редкость звонкого билабиального смычного еще не является непременным аргументом в пользу пересмотра реконструируемой системы: редкость этой фонемы отмечена в индоарийских языках с их четырьмя рядами смычных, не содержащими глоттальные или подобные им фонемы, в то же время и языки с глоттальными смычными не всегда отличаются редкостью или отсутствием b (41, с. 178-180). Наконец, уже неоднократно указывалось, что редкость фонемы *Ь в праязыке может объясняться и частичным переходом этой фонемы в другие; так, уже достаточно давно предполагалось, что ряд праязыковых билабиальных звонких мог в соответствующих условиях дать *т (28, с. 100; 40, с. 92-93; в целом о проблеме *Ь см. 29).

Наконец, третий, основной аргумент в пользу пересмотра реконструкции праязыковых смычных, связанный со структурой корневой морфемы (т.е. ограничениями на встречаемость различных типов смычных в пределах корня), также был подвергнут серьезному сомнению.

Прежде всего, наличие глоттализованных смычных, как показывают типологические данные, вовсе не означает запрета на присутствие двух глоттализованных фонем в пределах корневой морфемы (в том числе в семитских языках, см. 14, 41), так что глоттальная реконструкция не объясняет соответствующих морфонологических закономерностей.

К тому же сами эти закономерности при более внимательном рассмотрении оказываются не столь уж бесспорными. Как показали исследования Айверсона и Сэменса (14), вопрос о возможности существования в праязыке корневых морфем с двумя звонкими смычными (как и некоторые другие закономерности) оказывается не таким простым, как это представлялось в течение долгого времени. В первую очередь нельзя говорить о полном отсутствии корней с двумя звонкими в праязыке: они чрезвычайно редки, однако необходимо учесть, что корни со структурой *ТеТ, т.е. с двумя смычными любого качества, вообще очень редки в праязыке и составляют не более 3,5% от общего числа реконструируемых корней. Есть смысл говорить не об отсутствии корней с двумя звонкими смычными, а о том, что для праязыковой корневой морфемы характерна определенная морфонологическая структура, отличающаяся, в частности, неравномерностью представленности смычных в начале и конце корня: если в начале корня смычные составляют более половины всех согласных, то в конце корня их доля резко падает (некоторые вопросы детализации структуры корня см. в работе: 38). Если же учесть и относительность всех статистических данных, касающихся праязыка (всегда приходится считаться с тем, что наши представления о праязыке, полученные в ходе реконструкции, могут содержать существенные пробелы в силу тех или иных обстоятельств), то и третий аргумент в пользу реконструкции одной из серий праязыковых смычных как глоттализованной оказывается под угрозой.

В дополнение к этому критики глоттальной теории отметили еще несколько проблем, связанных в том числе и с диахроническим измерением типологических закономерностей.

Реконструируемая в соответствии с глоттальной теорией индоевропейская система смычных сама оказывается небезупречной с типологической точки зрения (в частности, это касается соотношения частотности глоттализованных лабиального и лабиовелярного, см. 40, с. 92-93).

Глоттализованные смычные достаточно определенно связываются с признаком глухости, поэтому непонятно, каким образом праязыковые глоттализованные могли дать в качестве рефлексов множество случаев именно звонких смычных (так в большинстве засвидетельствованных индоевропейских языков, см. 37, с. 161). В качестве возможного решения остается предположение, что реконструируемый ряд содержал преглоттализованные смычные, которые действительно могут переходить в звонкие (см., в частности, 41). К тому же глоттализованные смычные отличаются большой устойчивостью, в связи с чем вообще предположение о практически полной утрате праязыковых глоттализованных в процессе формирования отдельных индоевропейских языков оказывается не слишком вероятным. В целом же переход от реконструируемой на основании глоттальной теории системы смычных к системам отдельных индоевропейских языков оказывается целой серией достаточно сложных трансформаций, что также не свидетельствует в пользу этой теории.

Глоттальная теория поставила под сомнение направление и порядок трансформации праязыкового консонантизма в процессе распада индоевропейской языковой общности, так что прагерманский консонантизм, считавшийся до того - в соответствии с законом Гримма - результатом передвижения согласных, оказывается наиболее близким к праязыковому состоянию, тогда как языки, считавшиеся до того наиболее архаическими, такие как греческий или санскрит, представляются в этом случае довольно далеко отошедшими от первоначального консонантизма.

В этой ситуации особое диагностическое значение приобретают звуковые законы консонантизма, входящие в комплекс закона Гримма, дополняющие и уточняющие этот закон, в частности закон Грассмана (общий обзор см. в книге: 9).

Г. Грассман предложил решение для одного исключения из закона Гримма, которое до него истолковывалось как отсутствие передвижения согласных в тех случаях, когда звонкому согласному в древнеиндийском в германском соответствует также звонкий (ср. готск. bindan при санскр. bandh - "связывать" вместо ожидаемого в этом случае соответствия р ~ Ь). Первые поколения индоевропеистов были абсолютно уверены в том, что именно санскрит по всем параметрам дает картину, наиболее близкую к праязыковому состоянию (речь идет о явном предубеждении, поскольку в этом были абсолютно уверены и те из лингвистов, которые не работали непосредственно с санскритскими данными, как, например, Я. Гримм; о проблеме "санскритоцентризма" индоевропеистики в начальной фазе ее развития см. 27).

Г. Грассман (11) показал, что исключения из закона Гримма в данном случае являются мнимыми, так как в действительности отклоняются от первоначального состояния не германские, а другие языки. В течение долгого времени закон Грассмана не вызывал возражений и вполне согласовывался с общей схемой реконструкции (к истории закона см. 9, 32). Появление глоттальной теории поставило этот закон в его классическом виде под сомнение, поскольку под сомнением оказалось и само общегерманское передвижение согласных (германский консонантизм менее всего отличается от праязыкового в его "глоттальном" варианте). В результате закон Грассмана в контексте глоттальной теории получал возможность значительного "удревнения", поскольку мог быть проинтерпретирован как часть или продолжение праязыковой вариативности признака аспирации, так как неглоттализованные смычные, согласно глоттальной теории, могли выступать в двух вариантах: аспирированном и неаспирированном.

Однако такая попытка отнесения диссимилятивных процессов, связанных с законом Грассмана, в более далекое прошлое оказалась не слишком удачной. Во-первых, эмпирические свидетельства позднего действия закона деаспирации в греческом языке и в этом случае сохраняют свою силу и остаются необъясненными (см. 28, с. 113-115; 32). К ним добавляются также данные италийских языков, вполне ясно говорящие о том, что диссимиляция по признаку аспирации была достаточно поздним явлением, не затронувшим италийские языки (ср. лат fidit < *bheidh-; оскское feihuss < *dheig'h-; подробнее см. 16). Тем самым исторические эмпирические данные также противоречат глоттальной теории.

Следует отметить, что в последние годы критика первого ("глоттального") варианта использования типологических данных для коррекции результатов системной реконструкции стала приобретать все более конструктивные черты. Исследователи не просто отвергают глоттальную теорию, но и предлагают разработанные с учетом данных типологии свои, более радикальные варианты реконструкции консонантизма.

Если сравнить варианты реконструкции раннего индоевропейского консонантизма, предложенные Р. Вудхаузом (41) и Ч. Шлейхером (33), то достаточно ясно, что обе они исходят из того, что признак аспирации не был (по крайней мере на фонемном уровне) составляющей раннего индоевропейского консонантизма.

Хотя Шлейхер исходит при этом из трех первоначальных рядов согласных: t - d - б, а Вудхауз - только из двух: t - d, оба они предполагают, что аспирация возникает на относительно поздней ступени. При этом Вудхауз даже исходит из того, что возникновение палатальных как диалектная черта языков группы satem должно предшествовать появлению аспирированных смычных как самостоятельных фонем. Ч. Шлейхер занимает в этом смысле более умеренную позицию, однако и у него аспирированные смычные как самостоятельные фонемы появляются лишь в ходе четвертой фазы праязыкового развития (в основном соответствующей "классической" реконструкции праязыка, периоду, когда начинается распад системы ларингальных). Появляются предложения обратить больше внимания на признак напряженности смычных (ср. реконструкцию Ч. Шлейхера, построенную в значительной мере именно на этом признаке). Система согласных с глоттализованной серией в ряде случаев представляется возможной как одна из ряда стадий доисторических преобразований праязыкового консонантизма, возможно, относящаяся к "ностратической" общности (ср. 31).

Ирония исторического хода развития науки заключается в том, что типологические вариации как средство построения реконструкции оказались направленными в том числе и против основанных на типологии реконструкций, вплоть до того, что именно типологические данные позволяют заново обосновать обращение к младограмматической реконструкции смычных с четырьмя сериями (включая глухие придыхательные), как это вполне убедительно делает П. Элбурн (см. 10), указывающий, что с типологической точки зрения как раз младограмматический вариант реконструкции оказывается наиболее убедительным и позволяет достаточно обоснованно и последовательно объяснять последующие трансформации на пути от праязыкового состояния к отдельным индоевропейским языкам.

Сходным образом развивалась и дискуссия по реконструкции индоевропейского вокализма.

Гипотеза о наличии в раннем индоевропейском праязыке всего одной гласной, т.е. отсутствие фонологически значимых гласных сегментов как таковых, вызвала у большинства индоевропеистов скептическое отношение. Наблюдения над живыми языками показывают, что языков "с одной гласной" -- а по сути без фонологически значимых гласных сегментов -- не существует. Ссылка на северокавказские языки, где будто бы подобные явления наблюдаются, была признана не выдерживающей критики (см. 37, с. 145-146, см. также 35). Более того, возможность существования языка только с двумя гласными (например, /е/ и /о/) также вызывает сомнение. Таким образом, как и в случае с реконструкцией индоевропейского консонантизма, роль типологии на первом этапе оказалась негативной: типологические данные служили аргументами против самых крайних вариантов системной реконструкции.

В дальнейшем были намечены возможности позитивного использования данных типологии при реконструкции индоевропейского вокализма. Наиболее подробно эти возможности были рассмотрены Ф. Вильяром (39). Самым вероятным минимальным набором гласных являются фонемы /а i и/, а если к ним добавляется четвертая, то это, скорее всего, должна быть /е/. Таким образом, типология поддерживает предположение, что в индоевропейском языке -- на ранней стадии - существовала система гласных из четырех единиц (39, с. 151):

Эта концепция предполагает замену традиционно реконструируемого /о/ на /а/, поскольку система из четырех гласных /е i и о/ не находит поддержки в типологических данных. В дальнейшем система дифференцируется за счет нового гласного /а/, который появляется из сочетания *Н₂е. Новое /а/ способствует сдвигу старого /а/ в направлении более задней артикуляции, т.е. в направлении /о/:

в результате чего образуется "классический" минимальный набор позднепраязыковых гласных:

Это путь дифференциации, в то время как ряд других языков (германский, балтийский, славянский, индийский, иранский), скорее всего, отличают слияния старого и нового /а/, в результате чего эти языки сохранили старую четырехчленную систему вокализма. Эта трактовка хорошо согласуется с данными словаря и данными "внешней" лингвистики (ареальными данными).

Проведенный Ф. Вильяром анализ и опирающаяся на него реконструкция использует типологические данные на двух ступенях: на первой типологические данные используются для отсечения маловероятного варианта реконструкции; на второй -- для построения наиболее вероятного варианта реконструкции.

Как и следовало ожидать, попытки существенно углубить реконструкцию индоевропейской фонологической системы оказались связанными с рядом принципиальных трудностей. В первую очередь это проблема верификации предлагаемых гипотез. Отсутствие надежного механизма верификации приводит к тому, что некоторые последователи считают имеющиеся на данный момент варианты реконструкции праязыкового консонантизма в равной степени вероятными (см. 34, с. 365). Надежды, возлагавшиеся при этом на типологию (как контрольную инстанцию или механизм разработки моделей), исполнились только отчасти: типология могла указать на некоторые критические точки реконструкции и предложить набор вариантов, в той или иной мере пригодных для построения реконструкционных гипотез. Однако именно в силу этого типология порой не столько повышала надежность реконструкции, сколько вносила в результаты реконструкции еще большую неопределенность.

Для развития деятельности в области реконструкции требуется продолжить работу по соотнесению результатов и методики типологических и сравнительно-исторических исследований. Для этого необходимо уточнить закономерности функционирования и развития отдельных уровней языковой структуры, а также закономерности межуровневых соответствий. Интересно сравнить в связи с этим, как работает типология при реконструкции других уровней языковой системы (применительно к синтаксису ср. 24). В то же время следует учитывать и такие неотъемлемые свойства языковых систем, как их динамичность, вариативности которыми связаны устойчивость и изменчивость языка). Отдельной проблемой является необходимость уточнения методики использования статистических данных применительно к праязыковой реконструкции (подробно разобрано у Айверсона и Сэменса). (14).

Следует признать, что радикализм реконструкции сам по себе не может считаться существенным положительным моментом. Противопоставление "традиционной" (при том, что таковой применительно к ситуации оказываются разные модели) и "новой" реконструкции носит в значительной степени ценностный характер и не является существенным основанием верификации предлагаемых гипотез.

Список литературы

1. Бенвенист Э. Индоевропейское именное словообразований. - М. 1995. - 250 с.

2. Иванов В.В. Гамкрелидзе Т.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. - Тбилиси, 2004. - Т. 1-2.

3. Соссюр Ф. Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. - М., 1997. - С. 302-562.

4. Трубецкой Н.С. Мысли об индоевропейской проблеме // Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. - М., 2005. - С. 44-59.

5. Якобсон P.O. Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание // Новое в лингвистике. - М., 2003. - Вып. 3. -С. 95-105.