Shortly after his marriage, Richmond was sent to protect Henry's interests in Wales. York also entrusted him with the task of subduing the Welsh rebel, Gruffydd ap Nicholas, who was encroaching upon the March lordships belonging to York and Buckingham. In November Richmond took up residence at Lamphey, Pembrokeshire, a remote palace owned by the Bishop of St David's and situated two miles north-east of Jasper's fortress at Pembroke.

In London that autumn York assumed complete control of the administration. Contemporary accounts are not specific as to what prompted this, but possibly the King had suffered another mental breakdown, something which is indicated by the Queen's request that she be entrusted with the care of her husband, whom York sent to her at Greenwich.

Margaret of Anjou, of course, had no intention of being relegated to the role of nurse - she meant to regain power for herself and her supporters and put an end to York's ambitions. In the wake of St Albans, many of her household had deserted her, but now, by letters and messages, she was secretly cultivating support for her cause. Those who offered their allegiance included Henry Beaufort, the new Duke of Somerset, his brother Edmund, Owen Tudor and his sons, Richmond and Pembroke, the Lord Chief Justice Sir John Fortescue, the new Earl of Northumberland and his kinsfolk, the Earl of Wiltshire, Lord Clifford, Lord Grey, and the sinister Sir William Tailboys, the member of Parliament for Lincolnshire, a county in which he exerted a pernicious influence. Some years earlier he had been imprisoned in the Tower and fined for attacking the Treasurer, Lord Cromwell, then in 1451 he had been outlawed for murdering a man, yet he had defied the law and remained in England. Now he was offering his dubious services to the Queen, who, desperate for support, was glad to accept.

On 12 November 1455 Parliament was recalled, and on the 17th or 19th York was again appointed Protector and Defender of the Realm with much the same powers as before, except that it was now up to the Lords to dissolve Parliament. York continued to act with moderation, insisting that everything he did be subject to approval by the Council, whose members should be chosen by the Lords, and that the `politic rule and governance of the land' should be reserved to the Council.

For the rest of the year York and his allies concentrated on formulating a radical programme of reforms aimed at the royal finances and the resumption of crown lands. Parliament settled 10,000 marks a year on the Prince of Wales until he reached the age of eight, when the sum would increase to 16,000 marks annually, until his thirteenth birthday. York also obtained a writ reversing the sentence of outlawry passed by the Lancastrian government on his chamberlain Sir William Oldhall.

As before, York enjoyed substantial support from the Commons, although the magnates were, predictably, less enthusiastic about his reforms. Two of his previous supporters, Richmond and Pembroke, were absent from this Parliament, and many peers remained suspicious of York's true intentions. Suspecting that his calls for reform concealed a hidden agenda, they were particularly at pains to safeguard the rights of the Prince of Wales during the protectorate.

14

An Uneasy Peace

In February 1456 Henry VI appeared in Parliament and revoked York's appointment as Protector. Benet wrote: `In front of the King the Duke resigned his office and left Parliament before the session was over,' although Henry, anxious to avoid a rift, had insisted that his cousin retain his place on the Council.

The King then reasserted his authority and ordered substantial alterations to York's Act of Resumption, adding to it a long list of exemptions. Many members of his household were relieved to learn that grants made to them over the years were not to be withdrawn after all. Although York could not approve of this, Lancastrians and Yorkists nevertheless co-operated in Council and Parliament during the next few months, and the Yorkists for a time retained a fair degree of influence, with York himself remaining the dominant voice on the Council. An uneasy peace would prevail for the next two years, thanks in no small measure to the moderating influence of the Duke of Buckingham.

London was no longer sympathetic towards the House of Lancaster; the merchants in the city had had enough of Henry VI's misrule and Queen Margaret's interference with their traditional privileges, and had come out strongly in support of York. When a riot occurred in London, the Queen, ignoring the fact that the city lay within the Lord Mayor's jurisdiction, sent in troops under Buckingham and Exeter, who were armed with a royal commission enabling them to try the ringleaders. The citizens were incensed by this usurpation of their rights and forcibly prevented the dukes from setting up their court. Bitter criticisms were levelled at the Queen, who had dared to challenge their fiercely protected privileges.

In the spring of 1456 Margaret, whose dislike of the hostile Londoners equalled theirs of her, left London with the Prince. In April she stayed at Tutbury, and was in Chester by the end of May. She then took up residence at Kenilworth, all the time canvassing support for her husband against the Yorkists. During the spring and early summer Henry remained in the south in the company of Pembroke - in June, Pembroke was the only lord in attendance on the King at Sheen. Henry had come to rely heavily on his half-brother and to value his unquestioned loyalty.

With the Queen away, the King was also much under the influence of York at this time. On 20 April Henry appointed Warwick Captain of Calais, an office described by Commines as `Christendom's finest captaincy', and it would be in this capacity that the Earl would gain his heroic reputation as a fine and dashing commander. York was behind the appointment; for he had long wished to reward Warwick for his crucial support at St Albans, and although the court party had tried to secure the post for their candidate, young Somerset, York had pre-empted them.

Securing Calais was a great achievement for the Yorkists. The Captain, or Governor, was the King's representative in the town. His was basically a military appointment, but he also enjoyed considerable judicial authority. The captaincy of Calais was the most important military command in the King's gift, and of such strategic importance that one is tempted to wonder why Henry VI allowed himself to be persuaded to bestow it on Warwick. Calais, in the years to come, would provide the Yorkists with a foreign base and a substantial garrison, whose loyalties were first and foremost to Warwick. Calais was also excellently placed for invading England or policing the Channel, and under Yorkist rule it would effectively become the seat of the opposition. Initially, Warwick had to win the confidence of the powerful Merchants of the Staple, who dominated the town and its wool trade, but by using financial inducements he achieved this with little effort, aided by the fact that those same merchants were heartily relieved that it was Warwick, and not Somerset, who had been placed in command.

After Warwick had left for Warwick Castle to prepare for his new duties, York rode north to Sandal Castle. It was now time for Henry VI to set out on his progress, and he and the Queen were reunited at Chester. In August they began a leisurely tour of the Midlands, ending up at the beginning of September at Coventry, where the King was accorded a warm welcome, with pageants mounted in honour of him and the Queen, who was lauded as the mother of England's heir. With Henry successfully wrested from York's clutches, Margaret had no intention of allowing the King to return to London, and had already persuaded him to remove his court to the Midlands, the Lancastrian heartlands.

Thus Coventry became the seat of government for a time, and its castle the premier residence of the sovereign. Here, Margaret would create a centre of patronage, surrounding herself with artists, musicians and scholars in an attempt to recreate the splendours of former courts based in the palaces of the Thames valley. The citizens of Coventry, proud to be so honoured, were generous with gifts; on one occasion the mayor presented the Queen with oranges especially imported from Italy, a rare delicacy. Although Coventry Castle was the King's official residence, he himself preferred to stay in a nearby priory, while the Queen often lodged at the house of Richard Woods, a rich merchant. The royal couple may also have stayed at the manor of Cheylesmore, once owned by the Black Prince. Moving the seat of government caused endless administrative problems, since most of the great departments of state were based in London, but it served Margaret's purpose; on 24 September her chancellor, Laurence Booth, was entrusted by the King with the privy seal, thus allowing the Queen complete power over the administrative machinery of government.

Throughout the summer York waited to see what her next move would be, `and she waited on him'. While York held back and the Queen played for time and moved her pawns, England went more or less ungoverned. London was the scene of riots and violence, particularly against Italian merchants who had been given preferential treatment and privileges by the court party. Trade suffered, there was a further deterioration of law and order in the shires, and French raids on the south coast of England.

In London the tension was palpable, and there were unfounded rumours that another battle had taken place, resulting in Warwick being `sore hurt' and a thousand men slain. Placards were pinned to church doors bearing ballads that savagely attacked the government. According to `Gregory's Chronicle', `some said that the Duke of York had great wrong, but what wrong there was no man dared say'. York himself had realised by now that he had a new rival, the young Duke of Somerset, who was much favoured by the Queen and being groomed to fill his father's shoes.

The Queen was also cultivating the support of members of the royal household, and soliciting the favour of the people by promoting trade and industry, founding hospitals and schools, and displaying her young son in public wherever she went, earning herself unwonted popularity in the process. She made it a priority to win over with promises of future rewards the known enemies of the Yorkist lords, especially in Cheshire and Lancashire, and she was even intriguing with England's enemies, the Scots. Rumour had it that she had offered them the counties of Northumberland, Cumberland and Durham in return for aid against York and his allies, and although there may have been no truth in this, it shows what many people believed the Queen capable of. Her negotiations with the Scots dragged on fruitlessly for two years; in 1457 she attempted to arrange marriages for Somerset and his brother with two Scottish princesses, but without success. Indeed, her concentration on building up her party, to the exclusion of all else, took precedence over the government of the country, which suffered accordingly.

Edmund Tudor, Earl of Richmond, had for several months been protecting King Henry's interests in Wales. For generations the Tudors and the House of Mortimer had been sworn enemies due to territorial rivalries in the principality. Nevertheless, Richmond had given his support to York because he believed that the latter's reforms could only benefit the King. But York was heir to the Mortimers, and his affinity in South Wales had recently taken it upon themselves to reassert his authority there. In the spring of 1456 the Queen had ordered Richmond to move against them.

Initially, the Earl enjoyed some success against the rebel Gruffydd ap Nicholas, who had now allied himself with York's supporters and seized and garrisoned several royal castles. Richmond wrested Carmarthen Castle from him and restored the authority of the King to the surrounding region. However, York himself was constable of Carmarthen Castle, and may well have resented Richmond's occupation of it, for in the summer of 1456, the Duke's adherents, Sir William Herbert, Sir Walter Devereux, and men of the Vaughan family, marched on Carmarthen, seized the castle, and took Richmond prisoner.

At this time, however, the King had good reason to be grateful to York, for on 15 August the King of Scots, taking advantage of the political situation, had invaded England with - according to Benet - `100,000 men, and burned twenty villages, but he was routed by the Duke of York'. Soon afterwards the King sent for York and Warwick to join him on his progress, and Benet says they `were received most graciously' by Henry, `though the Queen loathed them both'. Margaret was about to prove to York that she held the upper hand.

Once the King and Queen had settled at Coventry they summoned a great council of nobles to meet there. All the Yorkist lords were invited but, mistrustful of the Queen, having presented themselves in council, they withdrew and left Coventry without delay, `in right good conceit with the King, but not in great conceit with the Queen'. York went to Ludlow, Salisbury to Middleham, and Warwick to Calais.

Margaret now persuaded Henry to dismiss York's partisans from office and replace them with men of her own party. On 5 October Henry Bourchier, York's brother-in-law, was replaced as Treasurer by Shrewsbury, who had recently quarrelled with Warwick and made an enemy of him. On the 11th Archbishop Bourchier was dismissed from the chancellorship, which was given to William Wayneflete, Bishop of Winchester, a prominent member of the court faction. News of these changes must have angered the Yorkists and aroused their anxieties, though the Queen as yet had made no move against her real adversaries. At his wife's behest, Henry VI summoned Parliament to meet at Coventry, so that the measures planned by the Queen's party could be implemented, a reassertion of the authority of the Crown as exercised by Margaret of Anjou.

That autumn, Richmond was released from captivity in Carmarthen Castle, although he remained in the castle, free to come and go. But he did not long enjoy his liberty. On 1 November he died, aged only twenty-six, probably of natural causes and possibly in an epidemic, although he may have succumbed to the effects of wounds received earlier in the year. There were even whispers of murder at the time, but no evidence exists to substantiate such claims, nor were any charges laid by the Lancastrians at the trials of Herbert, Devereux or the Vaughans, which took place some months later. Richmond was buried in the nearby church of the Grey Friars at Carmarthen; in 1536, in the reign of his grandson, Henry VIII, his remains and monument were removed to St David's Cathedral. Today, the shields, brass and inscription on the tomb are nineteenth-century replacements of the originals.

Pembroke was at court when he learned of his brother's death, and he immediately left for Wales to take his place and set his affairs in order. Edmund's death meant that all the properties jointly owned by the brothers came to Jasper, whose annual income was now increased to perhaps as much as Ј1500. Jasper was an honourable man, one of the King's most trusted counsellors, and he now realised he could no longer support York and remain loyal to the King. He therefore took steps to dissociate himself from the Duke, for the rest of his life devoting his services to upholding the right and authority of the House of Lancaster in Wales.

Pembroke was concerned about Richmond's thirteen-year-old widow. The late earl had not scrupled to consummate his marriage to one so young, and Margaret Beaufort was now six months pregnant. Jasper offered her a safe refuge at Pembroke Castle, and would be a tower of strength to her and her child for the next half century.

Both the Tudor brothers were held in great affection by the Welsh, and their deeds were commemorated in song by the bards, who sang of how a grief-stricken Jasper had taken Edmund's widow and unborn child under his protection and how he healed the terrible wounds, both emotional and political, that Edmund's untimely demise had caused. They voiced the feelings of their people when they compared Wales, bereft of Edmund, to a land without a ruler, a house without a bed, a church without a priest. The Welsh had great hopes of Jasper; he was never to let them down.

On 28 January 1457, Margaret Beaufort gave birth to her `only beloved son' at Pembroke Castle. As his father's posthumous child, the infant was styled Earl of Richmond from birth. According to Welsh tradition, Jasper wanted him christened Owen after his grandfather, but the Countess insisted that he was to be named Henry after the King. No one dreamed that this obscure scion of the royal house would one day become the founder monarch of the magnificent Tudor dynasty.

Margaret was still only thirteen at the time of Henry Tudor's birth `and of very small stature', according to her funeral sermon, delivered by Dr John Fisher. `It seemed a miracle that of so little a personage anyone should have been born at all.' The baby was sickly and his survival of infancy was due only to his mother's diligent care. For the first five years of his life, he would live at Pembroke Castle in the care of his devoted parent and his uncle Jasper.

Early in 1457 Pembroke cultivated a friendship with Buckingham, both men uniting to defend their Marcher properties, and in particular the lordships of Newport and Brecon, from the depredations of men of York's affinity. In March, Pembroke and Margaret Beaufort were Buckingham's guests at his manor of Greenfield, near Newport, and it was probably on this occasion that plans were formulated for Margaret to marry Buckingham's younger son, Henry Stafford. This marriage, which took place about two years later, would cement the friendship between the two families and provide a secure home for the young widow, while Pembroke continued his efforts to establish a lasting peace in south Wales.

Meanwhile, disorder in England was escalating. The great magnates had now taken to paying pirates to plunder foreign shipping. The pirates - and the magnates - got away with it, but the English merchants suffered as a result because many foreign traders refused to send goods to England or charged more for them. In London, there were further riots against Lombard merchants, and many had their houses sacked or burned down.

Yet still the court remained in the Midlands. The Queen was more preoccupied with consolidating her power than with ruling England. In January she had ordered a vast stock of arms and ammunition to be delivered to the royal castle at Kenilworth, and she had also replaced Shrewsbury as Treasurer with Wiltshire, while the notorious Thomas Tuddenham had been made treasurer of the royal household. The household itself had now extended its web of corruption to the shrievalty of England. No less than sixteen sheriffs were in its pay, receiving regular wages as if they were on the royal pay-roll. In return they were expected to favour those who supported the Queen's party. Other sheriffs found themselves faced with demands for money in a kind of royal protection racket.

In April, Pembroke was appointed constable of the castles of Aberystwyth, Carmarthen and Carreg Cennen, in place of York. He carried out his new duties with diligence and success, even bringing to heel his old adversary, Gruffydd ap Nicholas, who would now remain faithful to the House of Lancaster for the remaining three years of his life.

Throughout the early months of 1457 the Queen's agents were busy hunting for Sir William Herbert, who had dared to seize Carmarthen and imprison Richmond the previous year. Herbert had remained at large throughout the winter, harrying the countryside of south-east Wales and undermining the King's authority. When he was at last captured, the Queen had him cast into the Tower of London. She wanted him executed, and York too, for she believed that Herbert had been acting on York's orders, although there was no proof of this. Buckingham, ever the peacemaker, dissuaded her, and York was sent back to Dublin to resume his duties as Lieutenant of Ireland.

At the end of March 1457, Herbert and his accomplices stood trial at Hereford in the presence of the King, the Queen, Buckingham, Shrewsbury and, possibly, Pembroke. Although all were found guilty and sentenced to be attainted for treason, Herbert received a royal pardon in June and the other attainders were reversed in February 1458. Herbert's pardon was enough to make him turn his coat, and for a time he and his brother Richard offered their loyalty to the Queen. His position was not easy, for most of his neighbours in south-east Wales were Yorkists, but he managed to balance the interests of all the parties, retaining the friendship and trust of the Queen as well as that of his former allies.

Warwick, meanwhile, had established himself in Calais, and had been made aware of the problems of piracy in the Channel, and its effect on the London merchants. He had also found out that these problems were unlikely to be dealt with by the King since Henry's navy comprised at that time just one ship. Warwick owned about ten ships, which he was soon using to good effect against French and Burgundian pirates; he also destroyed a hostile Spanish fleet.

Warwick was sensitive to the Londoners' feelings about the Italian aliens in their midst, and when he learned that three Italian ships had been granted a special royal licence to load their vessels at Tilbury with unlimited English wool and woollen cloth, he sent a small flotilla across the Channel and up the Thames estuary to capture them. His deeds were regarded by the Londoners as nothing less than heroic, and won him tremendous popularity. Here, at last, was someone ready to champion the cause of the merchants, who were the source of much of England's wealth yet were ignored and slighted by the Lancastrian government.

The Earl, who now spent much of his time travelling back and forth across the Channel, was at present building up a lavish establishment in London, where he kept open house, his aim being to court popularity by dispensing extravagant hospitality. When he was in residence there, six oxen were roasted every day at breakfast `and every tavern was full of his meat, for whoever had any acquaintance in his household could have as much roast as he might carry upon a large dagger'. Waurin says that Warwick

had in great measure the voice of the people because he knew how to persuade them with beautiful soft speeches. He was conversible and talked familiarly with them - subtle, as it were, in order to gain his ends. He gave them to understand that he would promote the prosperity of the kingdom and defend the interests of the people with all his power, and that as long as he lived he would never do otherwise. Thus he acquired the goodwill of the people of England to such an extent that he was the prince whom they held in the highest esteem and on whom they placed the greatest faith and reliance.

Warwick was the popular and charismatic face of the Yorkist party, having the dash and common touch that York lacked, and it was largely thanks to Warwick - and to Lancastrian misrule - that the Yorkist party increased its following during these years. The Earl's use of his great wealth to win it support was, naturally, not without self-interest, for he always had a sharp eye to his own self-aggrandisement.

Just how far Warwick was prepared to go to discredit the Lancastrians became apparent in August 1457. At that time the Queen was hoping to arrange a new peace treaty with France, so that she could call on her uncle, Charles VII, for military aid if necessary. As her go-between, she used one Dolcereau, who was the agent of her former admirer, Pierre de Brйzй, now Grand Seneschal of Anjou, Poitou and Normandy, to carry highly sensitive communications to Richard de Beauchamp, Bishop of Salisbury, England's ambassador in France.

But that month Brйzй himself landed a French fleet on the Kent coast, plundering and burning the town of Sandwich, which was almost destroyed. What made the raid so provocative was that the victorious French had been seen afterwards playing tennis in the smoking ruins of the town, before being eventually driven away by Sir Thomas Kyriell. The only comfort the townsfolk had was the satisfaction of knowing later that many Frenchmen drowned in the Channel, thanks to turbulent seas on the journey home.

The raid unnerved the English, who were alarmed at the government's inability to prevent it, and the Queen was the target of furious criticism. In an attempt to deflect public anger from herself she tried to pin the blame for the raid on Exeter, who had been Lord High Admiral for the past ten years. No one was fooled by her excuses, and the Yorkists immediately spread word that the Queen had actually invited Brйzй to raid the English coast in order to discredit the exploits of Warwick. No one thought to criticise Warwick, who had not lifted a finger against the French, and had indeed decided not to intercept them knowing that anything they might do would stir up feeling against the Lancastrians.

This wave of criticism of the Queen gave rise to a fresh crop of rumours about the supposed paternity of the Prince of Wales which named the late Duke of Somerset or the Queen's current favourite, Wiltshire, as the child's father. Margaret herself told Chastellain later that her son was branded a `false heir' born in `false wedlock'.

Margaret incurred more opprobrium in September when she defied the King over the appointment of a new Bishop of Durham. She wanted her chancellor, Laurence Booth, to be preferred, while the King had nominated another candidate. Margaret secretly put considerable pressure on the Pope, and Booth was elected on 15 September. At Michaelmas 1457 the court left Coventry. It had proved impossible for the administration to function effectively away from London, and reluctantly the Queen departed from her `safe harbour' and returned south. She had rid herself of the Yorkists for the moment, but with Warwick in Calais and York in Dublin she did not feel safe. It was imperative that she be able to call upon an armed force if either of them threatened her position, yet such was the reputation of the government that she doubted if she could raise enough men to support her. There was only one solution to this problem, and the fact that she embraced it proves just how desperately insecure she felt.

The Queen introduced conscription, a measure hitherto employed in Western Europe only by the kings of France. That December she dispatched commissions of array to every shire, empowering the sheriffs to demand that every village, township and hamlet, according to its population and wealth, and as soon as she gave the command, provide the King with a number of able-bodied men and archers at its own expense, in order to defend the realm against the Yorkists. At the same time it was publicly proclaimed that Henry VI had written a letter to his Anglo-Irish subjects in Ireland, encouraging them to conquer that land (and hopefully kill York in battle in the process).

Henry VI was aware of the growing tensions at court and throughout his realm, but far from wishing to muster support for a new conflict he was determined to foster peace between the opposing factions. Whethamstead says he was fond of quoting St Matthew and saying that `every kingdom divided against itself is brought to desolation'. In January 1458 he commanded that the magnates attend a peace conference at Westminster. It lasted for two months, but achieved only superficial success. One face was missing. One of the Queen's most valued supporters, the Earl of Devon, had died - some said by poison - at Abingdon Abbey in January, with Margaret at his side.

The fragile concord of the peace congress was brutally disrupted in February when the vengeful Lord Clifford arrived at the head of a large army at Temple Bar in the company of his cousin, the young Earl of Northumberland, and his kinsman, the Duke of Somerset. All three were demanding compensation for the deaths of their fathers at St Albans. So intimidated was the King that' he had no choice but to agree. He commanded that York, Salisbury and Warwick collaborate to found and endow a chantry at St Albans, in which masses for the souls of the three dead lords and others killed in the battle could be sung in perpetuity. He also ordered the Yorkist lords to pay Clifford, Northumberland and Somerset a `notable sum of money', which they did. York paid Somerset's widow 5000 marks, while Warwick paid the Clifford family 1000 marks. The chantry was duly founded the following March, and a proclamation was issued informing the people of what had been done.

ПРИЛОЖЕНИЕ Б

Перевод фрагмента книги “Lancaster and York. The Wars of the Roses” by Alison Weir

Глава 13

Войны Роз

Протекторат Йорка быстро расформировали, так как реформы церкви и королевского двора не приносили дальнейших успехов. 9 февраля 1455 года король неожиданно появился на заседании Парламента к приятному удивлению всех присутствующих, поблагодарил членов Парламента за их верность и преданность делу и освободил Йорка от обязанностей протектора. Затем он распустил Парламент, снискав одобрение сторонников Ланкастера. Бене писал, что Йорк официально передал полномочия королю «в Гринвиче, после целого года великолепного и благородного правления Англией, всегда чудесным образом усмиряя мятежников и злоумышленников в соответствие с законом и без строгих мер, методами, достойными уважения, и он покинул свою должность, будучи всеми уважаемым и любимым».

Уход Йорка вызвал сильную ответную реакцию последователей Ланкастера против его сторонников. Солсбери был отстранен от должности канцлера и его место занял архиепископ Буршье. Он тщательно соблюдал нейтралитет, но позднее все же встал на сторону Йорков. Фаворит королевы Уилтшир стал казначеем, а герцог Эксетер был выпущен на свободу. Маргарет естественно не теряла времени и требовала от короля освобождения Сомерсета из Тауэра. И уже 16 февраля герцог был выпущен на свободу. Звания, которых он был лишен по приказу Йорка, такие как констебль Англии и глава города Кале, были своевременно восстановлены. «Повторно», - писал Бене, «герцог Сомерсет стал главой правительства по милости короля, хотя в прошлом он едва не погубил Англию своим неразумным руководством». Снова при дворе, восстановив своё высокое положение, Сомерсет теперь замышлял с королевой уничтожить Йорка, в то время как по просьбе архиепископа Кентерберийского и герцога Бекингема, король помиловал всех тех, кто получил выгоду от заключения Сомерсета, присвоив его конфискованные звания.

Узнав об освобождении Сомерсета, Йорк ушел в отставку, испытывая глубокую неприязнь к своей северной крепости, замку Сандал возле Уэйкфилда в Йоркшире. Он знал, что Сомерсет, получив политическую мощь, вновь попытается отомстить ему. Солсбери так же отправился в свой замок Мидлхэм на севере, и дальнейшее будущее его было неопределенно. Но Йорк и его последователи не хотели оставаться в стороне, и вновь начали обсуждения того, как лучше решить проблему связанную с Сомерсетом.

К марту 1455 года лордам ланкастерцам были восстановлены их предыдущие звания. Эта стратегия предположительно была предпринятая для провокации Йорка. Королева снискала поддержки графа Нортумберленда и лорда Клиффорда, которые к этому времени стали приверженцами Ланкастера. Ни у кого не было причин любить Йорка, так как он был союзником их самых серьезных врагов, Невиллов. Маргарет так же искала поддержки дома Ланкастеров у аристократов Уэльса и западной части страны. Она знала, что Йорк имеет значительное влияние на окраинных землях Уэльса, и предвидела проблемы в случае расширения этого влияния на всю территорию данной области. Там находились поместья Уорика, сэра Уильяма Герберта, Эдварда Невилла, лорда Бергавенни и герцога Бекингема. Бекингем был безоговорочно предан королю, но что можно сказать о других? По этой причине Маргарет прикладывала много усилий для того, чтобы Джаспер Тюдор оставался ему верен, и даже начала добиваться расположения Герберта, который был в родстве с Йорком. Герберт был не тем человеком, которому можно было доверять, и в течение нескольких следующих лет Йорк и королева боролись за его верность. Позднее после того как Пембрук распространил влияние Ланкастера на западе Уэльса, Маргарет удвоила попытки заручиться поддержкой Герберта.

По словам Бене вскоре после Пасхи возник еще один конфликт между Йорком и Сомерсетом, «на почве того, что Сомерсет собирался уничтожить Йорка. Он заявил королю, что герцог Йорк желает свергнуть короля и сам править Англией, что было очевидной ложью». Затем Уорик благодаря своим шпионам узнал, что Сомерсет планирует организовать тайное собрание в Вестминстере, на которое будут приглашены только те, кто поддерживает судебную фракцию.

Йорк и Солсбери не собирались ждать того, что предпримут королева с Сомерсетом. Подгоняемые Уориком они собирали армию, призывая мужчин с северных земель вдоль шотландской границы. Оказалось, что эти новобранцы были зачислены на службу как в Мидлхэме, так и в Сандале. В начале мая Уорик начал собирать огромное войско в своем замке. Во время подготовки к вооруженному сопротивлению все трое: Йорк, Солсбери и Уорик написали королю о своей преданности. Письма были перехвачены судебной фракцией и так и не дошли до короля.

Хотя королева и её сторонники твёрдо верили в то, что Йорк имеет претензии на трон, не было никаких оснований это заявлять. Люди должны были понять, что Ланкастеры хоть и были королями-узурпаторами, но, несмотря на это беспрекословно занимали трон в течение полувека, были признаны Парламентом и народом, были помазаны и благословлены на их коронациях. Даже если бы Йорк решил претендовать на трон, мало кто из знати поддержал бы его. Связанный с этим риск был слишком велик, к тому же он не имел достаточного влияния среди них. Даже если некоторые его сторонники решат, что герцог был заменен в очереди на наследование трона принцем сомнительного происхождения, они не станут озвучивать свои сомнения, по крайней мере, сейчас.

В начале мая, вместо проведения запланированного собрания в Вестминстере, королева и Сомерсет созвали большое количество магнатов, поддерживающих Ланкастера, на крупное совещание в городе Лестер, который находился в центральной части региона, и, в котором преобладали сторонники Ланкастера. Основным вопросом на повестке дня было принять меры предосторожности для безопасности короля «против его врагов». Так как Йорк, Солсбери и Уорик не были приглашены, сомнений в том, кем являлись эти враги, и какова истинная цель этого совещания не возникало. Королева и Сомерсет убедили короля в том, что Йорк намерен захватить трон, поэтому Генри потребовал, чтобы он и его союзники, Солсбери и Уорик, явились на собрание 21 мая. Для Йорка это прозвучало, как очевидное повторение того, что произошло с герцогом Глостера в 1447 году, поэтому он решил завладеть поддержкой Сомерсета и ударить первым.

Красочная легенда, описанная в пьесах Шекспира, рассказывает о том, что Война Роз началась в садах Судебных иннов Темпла в Лондоне. Однажды Йорк и Сомерсет гуляли по саду и затеяли спор, в ходе которого Сомерсет сорвал красную розу с ближайшего куста и сказал: «Теперь все мои подчиненные будут носить этот цветок!». Йорк, не желая, чтобы его превзошли, выбрал белую розу в качестве эмблемы своего отряда.

К сожалению, эта легенда лишь выдумка. Йорк находился на севере в мае 1455 года, когда по легенде должен был произойти данный инцидент, и нет никаких доказательств, что в то время красная роза использовалась в качестве эмблемы в доме Ланкастеров. Не смотря на это, красные и белые розы выращивают в садах Темпла с 16 века, как память о том событии.

Белая роза, бесспорно, являлась одной из эмблем Дома Йорков, но их личными символами являлись сокол и путы для лошади. Многие современные историки считают, что символ Ланкастера в виде красной розы был придуман в качестве пропаганды первого короля Тюдора, Генри VII. В городских записях Йорка указано, что в 1486 году, по пути на север, он распорядился о проведении постановки в Йорке, описывающей «состоятельную королевскую красную розу, рядом с которой появляется другая состоятельная белая роза, которой все цветы выказывают своё почтение, затем из облаков появляется корона и опускается на розы». Это представляет собой эмблему Тюдора - розу и корону, означающую союз Ланкастера и Йорка, чему стала причиной женитьба Генри VII на Элизабет из династии Йорк. Кройландские хроники, написанные в апреле 1486 года, так же описывают красную розу Ланкастера. Очевидно, что хотя эмблема красной розы и датировалась со времен, по меньшей мере, правления Эдварда IV, согласно генеалогическому древу Йорков, составленному в те года, и находящемуся в данный момент в Британской библиотеке, на кусте были изображены и красная, и белая розы. Нужно понимать, что розы были всего лишь одними из многих эмблем, используемыми членами домов Ланкастера и Йорка.

Событие, которое мы называем Войной роз, иногда именовалось современниками, как «Война кузенов». Словосочетание «Война роз» создано Сэром Вальтером Скоттом в его романе «Анна Гейерштейнская», опубликованном в 1829 году, но само понятие было отнюдь не новым и появилось еще во времена пропаганды XV века. В памфлете сэра Томаса Смита, написанном в 1561 году, говорилось о «противостоянии двух роз», затем в 1646 году Сэр Джон Огландер написал трактат «Ссора воюющих роз», а Дэвид Хъюм в 1761 году опубликовал «Войну двух роз».

Современные ученые относят начало Войны роз к маю 1455 года, когда произошла первая битва, положившая начало последующим, хотя, как мы видим, конфликт начал разрастаться задолго до этого.

Вместо того, чтобы подчиниться королевским требованиям, Йорк мобилизовал свою армию и начал долгий путь к югу Лондона. Вероятно, он намеревался перехватить короля, прежде чем он отправится в Лестер. С ним были его союзники, Солсбери, лорд Клинтон, лорд Грей из Поуиса и сэр Роберт Огл. За каждым из них следовала армия. У Огла было «600 людей из Валлийской марки». Виконт Буршье и лорд Кобэм так же могли быть среди них. В середине мая, Уорик провел свою армию, состоящую из тысячи человек, через сердце Англии, присоединившись к Йорку и Солсбери на Эрмин Стрит, старой римской дороге. Йорк стремился уничтожить Сомерсета, упразднить судебный орган и восстановиться в совете, что могло обеспечить ему власть над королем и правительством.

К 18 мая Сомерсет и совет были предупреждены о том, что сторонники Йорка приближаются к Лондону с хорошо вооруженной армией, состоящей из 7 тысяч человек. Бене писал: «Когда герцог Сомерсет узнал эти новости, он предположил, что Йорк собирается захватить трон. По этой причине король примкнул к герцогу Сомерсету» и приказал ему собрать небольшую армию.

20 мая армия Йорка прибыла в город Ройстон в графстве Хартфордшир. Там их главы издали манифест, заявляя народу, что они не собираются причинять вред королю, они созвали армию и идут на юг «только для того, чтобы обезопасить себя, пока наши враги продолжают учиться, работать и замышлять что-то против нас». Копия манифеста была отправлена королю с сопроводительным письмом, в котором Йорк со своими сторонниками просил не верить в клевету, которую распространяют о них враги. Но, опять же, оба документа были перехвачены, на этот раз Сомерсетом, который их и уничтожил.

Йорк надеялся, что Норфолк окажет ему поддержку, но хотя герцог и ввёл свои войска в Хартфордшир, он не присоединился к ни к одной из сторон, предпочитая в тот момент оставаться в нейтралитете. По пути на юг Йорк старался привлечь больше аристократов, но без особого успеха. Сложившаяся ситуация с ним во главе армии выглядела как мятеж, или даже как предательство, принимая во внимание его публичную клятву, согласно которой он никогда больше не поднимет оружие против своего правителя.

Когда Йорк все еще находился в Ройстоне, он узнал, что Генри VI и Сомерсет собираются покинуть Лондон вместе во главе армии. 21 мая сторонники Йорка вошли в город Уэйр, где разведчики сообщили им, что королевская армия направляется на север вдоль Уотлинг Стрит. Королевы с ними не было. Она сопровождала принца Уэльского в Гринвич, где она и оставалась в течение последующих боевых действий. В тот же день Йорк отправил еще одно обращение к королю вместе с копией своего манифеста, которые были перехвачены Сомерсетом.

Тем временем, король со своей армией достиг города Уотфорд, где он провел ночь и отправился в путь рано утром 22 мая. Разведчики Йорка доложили, что король направляется в город Сент-Олбанс, поэтому герцог свернул на запад от Уэйра, чтобы преградить ему путь. По пути в Сент-Олбанс король получил информацию о том, что армия Йорка приближается к городу. Бекингем настаивал на том, что король должен продолжить свой путь в Сэнт-Олбанс, лично выслушать угрозы Йорка и разобраться с этим. Он был уверен, что Йорк скорее будет вести переговоры, чем прибегнет к военной силе. Так же его предупредили, что армия Йорка больше армии короля, поэтому будет безопаснее дожидаться подкрепления в городе, чем на открытой местности.

К 1455 году мало что осталось от первоначальных укреплений, окружавших Сэнт-Олбанс. Сохранился только ров XIII века, вокруг которого можно было возвести деревянные баррикады для того, чтобы преградить врагам путь на рыночную площадь. Приехав в Сэнт-Олбанс рано утром 22 мая, король приказал своим солдатам занять позиции возле рва, «плотно его оградить и подготовить к обороне», разбив свой лагерь на рыночной площади. Тем временем Йорк остановился на Ки-Филд, к востоку от Сэнт Питес Стрит и Холивел Стрит (в настоящее время Холивел Хил), и приказал своим людям заблокировать выходы с этой стороны города.

В 1460 году послу из Милана сообщили «что в этот день 300 тысяч мужчин взялись за ружья, и вся Англия пришла в движение, поэтому некоторые говорят и о большем количестве». Это было сильным преувеличением. Бене утверждал, что Уорик прибыл с 2 тыс. человек, Йорк с 3 тыс. и Солсбери с 2 тыс. «Все были хорошо подготовлены к битве». Было подсчитано, что королевская армия состояла из 2-3 тыс. человек и испытывала недостаток в лучниках. У сторонников Йорка были не только лучники, но и пушки. Генри в срочном порядке велел созвать всех местных новобранцев, чтобы пополнить свои ряды, но к тому времени они еще не были готовы. Только 18 из 70 пэров находились в Сэнт-Олбанс; 13 из них, включая Пембрука, были с королем. Другие, включая Оксфорда, Шрусбери, лорда Кромвеля и сэра Томаса Стэнли, всё еще были в пути.

Королевская армия находилась под командованием Бекингема, который был потомственным констеблем королевства и благодаря этому был назначен заместителем короля. Томас, 8-й лорд Клиффорд, командовавший авангардом армии Ланкастера, завоевал значительную репутацию, как ветеран Французских религиозных войн и за успехи на шотландской границе. Армия Ланкастера состояла в основном из рыцарей, членов королевского двора, и родственников тех немногих лордов, которые там присутствовали. Многие из них были с востока станы. Настоятель монастыря Уэземстед в Сэнт-Олбанс, который был очевидцем данных событий, заявил, что лорды и джентльмены восточной Англии были менее воинственны, чем мужчины с севера в армии Йорка, «для которых пшеница и ячмень», являющееся добычей, «были как золото и эбеновое дерево». На юге северян принимали за иностранных дикарей. Они наслаждались устрашающей репутацией яростных бойцов и алчных мародеров.

Армия Йорка, как это и было принято, разделялась на три дивизии, которыми командовал он сам и «полевые капитаны», Солсбери и Уорик. Последний командовал пешим запасом. С Йорком был его 13-ти летний сын, Март, который получал свой первый опыт сражения во главе небольшой группы опытных приграничных солдат. Так же с Йорком был сэр Джон Венлок, ранее управляющий двором королевы. Он поклялся в верности Йорку и поддерживал его в течение нескольких лет.

Начало битвы было отложено на три часа, в течение которых Йорк предпринял все попытки, чтобы убедить короля выслушать его недовольства по поводу плохого правления Сомерсета и других «предателей». Посыльный Йорка, Моубрей Геральд, начал переговоры войдя в город «через заграждения» на севере, в конце Сэнт-Питез Стрит, где ему преградили путь. У Геральда было сообщение от Йорка, с предложением королевской армии отступить в Барнет или Хэтфилд на ночь, в течение которой будут вестись переговоры.

Так как армия Генри была меньше, он знал, что лучше прийти к мирному соглашению, поэтому он отправил Бекингема, выяснить намерения Йорка. Йорк заявил, что он и его армия пришли как «справедливые и верные подданные», которые желают только чтобы король выдал им тех, «кого мы признаем виновными». Когда Бекингем передал эти слова Генри, монарх сильно разозлился. Побуждаемый Сомерсетом, он отправил Бекингема обратно к Йорку с безапелляционным сообщением:

Я, король Генри, требую и приказываю, чтобы все покинули это поле и не были настолько непокорны, чтобы оказать мне сопротивление в моем собственном королевстве, потому что только предатель может оказаться настолько самоуверен, чтобы созвать людей на моих землях, когда я прибываю в состоянии нездоровья и тоски. Во имя слова, данного Святому Эдуарду и короне Англии, я уничтожу их, каждого мужа и сына, и они будут повешены, растянуты и четвертованы, что послужит в дальнейшем примером для подобных предателей, которые осмелятся созывать людей на моих землях, и так подло служить своему королю и правителю. И в заключение, хотя и не один их лорд не будет присутствовать со мной здесь и сейчас, я сам, ради их блага в этом споре буду жить и умру.

Йорк потерпел неудачу, отчасти благодаря враждебному настрою Бекингема, который обвинил его раньше, чем совет в Лестере. Король, в любом случае, не собирался отдавать Сомерсета во власть Йорка. Вместо этого он приказал установить знамя на рыночной площади, под которым он и расположился, облаченный в доспехи и на коне. Там он находился в течение всей битвы. Перед началом сражения, он отдал приказ, что жертвовать можно только жизнями простых солдат: лорды, джентри и мелкие землевладельцы должны взяться за оружие. Многие королевские солдаты все еще спешили к своим позициям вглубь города, в надежде передохнуть после дискуссии Бекингема с Йорком.

Узнав, что король отказал ему во всех требованиях, Йорк надел шлем и приказал трубачам подать сигнал, возвещающий его людей о скором начале битвы. Затем он произнес речь перед своей армией, в которой ссылался ко многим классическим и библейским мотивам, заявляя, что он представляет собой Иоава, а король Генри выступает в качестве короля Давида, и вместе они одолеют Сомерсета. Таким образом, примерно между 10 и 12 часами утра началась битва в Сэнт-Олбанс, первое сражение Войны красной и белой розы.

Йорк и Солсбери начали атаковать с востока, ведя наступление вдоль Сэнт-Питез Стрит, Сопвел Стрит и других улиц, выходящих на площадь. Они приказали своей армии штурмовать баррикады, ведущие в этих направлениях, но лорд Клиффорд и другие сторонники Ланкастера «крепко удерживали ограждения» со всех сторон. Когда большая часть армии Ланкастера вступила в оборону, Йорк и Солсбери оказались оттеснены назад. Узнав об этом затруднительном положении, Уорик «собрал людей и яростно прорвался (в город) со стороны сада, между знаком ключа и служителя на Холивел стрит», согласно отчетам в «Стонор Пэйперс». Оказавшись в городе, он приказал подать сигнал своим людям, которые в ответ «громко и многократно» воскликнули: «Уорик! Уорик!». Продвинувшись с помощью лучников к тылу врага, Уорик вел свою армию на баррикады, заставляя своих противников, не ожидавших нападения с этой части города, отступать.

«Битва», - писал Бене, «была неистовой». Рыночная площадь наполнилась солдатами, поглощенными яростной схваткой. Когда сэр Роберт Огл повел свой личный состав в рукопашный бой, «раздался сигнал, и каждый человек взялся за оружие», хотя многие королевские войска «были вне строя», не ожидая такого скорого развития битвы. В течение получаса все было кончено. В то время как армия Генри, предупрежденная звуком колокола часовой башни на площади, встала на его защиту, солдаты Уорика безжалостно прорывались через войска Ланкастера, до тех пор, пока по свидетельствам очевидца этого побоища, Уэземстеда, «вся улица не была заполнена трупами». Армия короля, «не переносившая вида крови», пришла в замешательство и обратилась в бегство, сбивая и затаптывая кавалерию короля. В «Стонор Пэйперс» установлено, что граф Уилтшир «и многие другие отступили в страхе, оставляя позади своё оружие». Уилтшир, по словам летописца «Грегори», «боялся испортить свою внешность». Многие солдаты короля лишились своих лошадей и оружия, а королевское знамя отняли и прислонили к стене, в то время как Генри стоял в одиночестве под градом стрел, падающих вокруг него, и наблюдал за бегством своих людей. Йоркисты выиграли битву.

Уорик намеренно приказал своим стрелкам целиться в тех, кто находился рядом с королем, в членов вражеского отряда, и многие из них погибли от смертельных ран возле королевской кавалерии. К концу битвы Генри был ранен стрелой в шею. Истекая кровью, он был вынужден со своими людьми укрыться в убежище. Приближаясь к дому дубильщика, он кричал в гневе: «Несомненно, вы нападаете подло на помазанного короля!».

Бекингем получил раны на лице и шеи, и был взят под стражу сторонниками Йорка. Лорд Дадли так же был ранен стрелой в лицо, а лорд Стаффорд - в руку. Генри Бофорт, граф Дорсета и наследник Сомерсета, получил тяжелейшие ранения, из-за которых не мог ходить и был отправлен домой на телеге, как и Венлок. По словам Бене «все сторонники герцога Сомерсета были убиты, ранены или, по крайней мере, ограблены».

Сам Сомерсет был вовлечен в отчаянную рукопашную схватку возле постоялого двора «Замок». Позднее, как говорят, увидев знак над ним, он был практически охвачен ужасом, будучи однажды предупрежден предсказателем опасаться замков. Его противник, который мог быть самим Уориком, заметил его смятение, направился к зданию и убил его. Позднее он был похоронен в аббатстве Сэнт-Олбанс, а его 19-ти летний сын, граф Дорсет, преуспел в качестве герцога Сомерсета. Честелейн описывал его, как «молодого и привлекательного рыцаря». Мемориальная пластина сейчас находится на месте постоялого двора «Замок», который находился на углу Сэнт-Питез Стрит, переименованной в Виктория Стрит.