Лингвистическая деятельность Антонио Небрихи и ее роль в развитии испанского языкознания

8

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АНТОНИО НЕБРИХИ И ЕЕ РОЛЬ В РАЗВИТИИ ИСПАНСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

А.М. Кучеренко

Знаменитый испанский филолог и гуманист Антонио Небриха (1441- 1522) родился в Лебрихе, Севилья в 1441 и умер в Алькала де Энаресе (1522). В местах своего пребывания он был известен как Лебриха, а также как Элио Антонио из Аэлиуса, псевдоним, который он взял, находясь в латинских странах. В юности десять лет он провел в Италии и в 1475 году поступил в Университет Саламанки, где вскоре получил работу на кафедре грамматики. Там он начинает свою работу над «Introductiones latinae» (1481), которую переводит на кастильский язык (Латинские введения, 1485) по настоянию королевы Исабель Католической.

С 1487 по 1502 г. он пользуется покровительством севильского кардинала Д. Хуана де Сунига, который освобождает его от обязательств обучения, чтобы он мог написать самое важное и значимое в его работе по грамматике и лексикографии. В 1502 году Небриха, как латинист, начинает заниматься переводом Библии, данную работу возглавлял кардинал Сиснерос. Но его разногласия с теологами по поводу текстового связывания, которое он предлагал, явились причиной того, что Небриха вынужден был оставить проект. В 1505 году он возвращается в Университет Саламанки, но его диалектический порыв создает серьезные конфликты с его коллегами.

За недолгий период приостановки его научной деятельности, в 1509 году он получает право заведовать кафедрой риторики. Вследствие неудачной попытки вновь получить кафедру грамматики он предпочитает переехать в Севилью: Сиснерос предоставляет ему кафедру риторики в только что основанном Университете Комплутенсе, в Алькала де Энаресе, с привилегией получения оклада без обязанности обучения.

Находясь в стороне от работ по педагогике, системе мер, весов и счета или по астрономии, для него самым важным было то, что он - филолог. Это ярко выражено в его латино-испанском Словаре (1495) и «Правилах орфографии кастильского языка» (1523), которые становятся в своем роде настоящим новшеством, имея большое отличие от вульгарного языка. Данные издания явились тем фактором, который осуществлял вековое влияние во всем университетском и эрудированном мире Европы. С ним укрепляется испанский гуманизм и возобновляются с поразительной подлинностью грамматические учения живых языков, начиная с завещания внушительной классической традиции. Небриха интуитивно чувствовал, что кастильский язык произошел от латинского языка, который был разрушен готами, даже во время своего процветания, в соответствии с гегемонией Кастилии, о чем говорится в его собственном филологическом труде [4].

Рассмотрим лингвистические критерии эпохи Возрождения.

Менендес Пидаль пишет: «Завершенностью и обоснованием толедского критерия является критерий натуральности, который основывался на одной из фундаментальных идей Возрождения». Кастиглионе утверждал, что писать должно так же, как и говорить, и то же утверждает Вальдес, который раньше не читал ни Кастиглионе, ни его переводчика Боскана: «Стиль, который у меня есть, - говорит он, - натурален, и без какого-либо притворства я пишу так же, как я говорю; только я осторожен в том, чтобы использовать слова, которые явно означают то, что я хочу сказать, и я говорю тем больше искреннее, чем я могу, потому что мне кажется, ни в каком языке они не живут хорошо путем притворства». Наигранность - это латинизм, который уже использовал Кастиглионе и распространялся тогда во Франции; новый голос нежелательного недостатка, самого опасного препятствия, из-за которого потерпела неудачу вся элегантность и вежливость. Крася волосы, и брови, говорит Кастиглионе, покрывая лицо уборами и цветами, как это делают женщины, чтобы казаться более красивыми, тем самым они показывают свою неестественность, что является неряшливым желанием казаться лучше. Для Возрождения, которое так высоко прочувствовал Кастиглионе, высшая красота - природная, и не та, которая зависит от усилия: на каждом шагу восхваление та самая приятная небрежная простота в глазах и человеческое понимание, которое всегда боятся обмануть искусством.

По-другому разъясняет Дон Рамон: «Идея грамматики вульгарного языка была такой неслыханной вещью, что примерно к концу 1486 года Небриха представил образец своей работы в Саламанке Католической Королеве. Она, как исследователь латинской грамматики, спросила самого Небриху, для чего он использовал Искусство вульгарного языка. Возрождение, оживляя осознание собственных целей каждого народа, заставляло смотреть на язык каждого как на характеризующего нацию и как на инструмент власти и национального влияния, в отличие от собственно латинского языка всемирного влияния в христианском мире, который существовал в средневековье» [3, 205-206].

По справедливости нужно отметить что у Небрихи более тонкое расследование в характеристике кастильского языка перед латинским языком, чем у его оппонентов. Он допускает, что кастильский язык превосходит по количеству собственных времен, также для каждого из них существует независимая синтетическая форма. Но он предупреждает, что кастильский язык для этих времен находится в преимуществе, так как он употребляет собственные формы «по кругу».

Поиск основ лингвистики кастильского языка на базе латинского языка постоянно прослеживается в грамматическом исследовании Небрихи, начиная с перевода латинской грамматики до определения структуры кастильской. В ней наблюдаются довольно частые случаи того, что Небриха недвусмысленно указывает на различие между латинским и кастильским языками и на то, что он склоняется к положительной оценке, несомненно, самой сути языка.

После завершения перевода латинской грамматики Небриха примет решение посвятить себя составлению полного грамматического справочника кастильского языка или, лучше всего, построению обширного грамматического издания, в котором вульгарный язык найдет себе превосходное место. Об этом великом проекте он повествует нам в его посвящении «Лексика романского языка в латинском языке» (Саламанка, 1495 год). В ней он говорит о «пяти действиях грамматики». Одно из этих действий, «прощение долга кредиторам», была именно кастильской Грамматикой.

Для написания этого грамматического издания не было ни времени, ни спокойствия, которые, как кажется, ему не позволяли его академические занятия в Саламанке. Позднее ему собираются предложить двор магистра Алькантара, Дона Хуан де Сунига, в Эстремадуре. К нему и должен был присоединиться Небриха в конце 1485 года.

В период Средневековья это не было редким что магистры и командоры рыцарских орденов, закончив военную деятельность, для которой они были предназначены, меняли оружие на учение. Многие из них, например Дон Хуан де Сунига, основывали под своим покровительством «двор экспертов», где они могли найти подходящее место для своих гуманистических расследований. У магистра Алькантара был истинно ренессансный двор, так его описал Америко Кастро: «… здесь то, что могло бы называться двором Возрождения, где в испанском стиле, смешивались теологи доминиканского ордена с еврейскими астрономами и с гуманистами, обученными в Италии. Это мирное совместное проживание христиан, мавров и евреев было всегда обычным вокруг фигуры Дона Хуан де Сунига».

В своем дворе магистр объединял пеструю группу «выдающихся мужчин», посвященных науке. Здесь ушел в отставку Дон Хуан, чтобы посвятить себя изучению букв и религии, в 1494 году, после отказа от сана магистра, по решению Католических Королей. От Небрихи он получал уроки латинского языка, но его истинной страстью были уроки астрономии еврея Абраама Сакута.

В этом обществе, открытом и полном культурных волнений, Небриха должен был найти время и спокойствие, в которое, как кажется, было отказано ему в Саламанке. И здесь он написал большую часть своей грамматической работы: словари, латинскуб грамматику и практически всю грамматику кастильского языка.

В течение семи лет, после того, как Небриха начал работать в Экстремадуре, он написал четыре различные работы. Следует упомянуть также пятую работу, в которой под влиянием правил и наставлений кастильский язык развивает волю законов искусства.

Первое написание этой работы приходится на период завершения «Латинских введений» (конец 1485 года или начало 1486) и предъявления «образца» королеве Изабелле в ноябре 1486 года, когда он уже провел несколько месяцев при дворе магистра. Об «образце» Небриха говорит в прологе Грамматики, что, когда в Саламанке я дал образец этой работы, он произвел впечатление на королевское величество». Дата этого интервью, в котором его сопровождал епископ Авила и духовник королевы монах Ернандо де Талавера, была правильно установлена Галиндо Ромеро и Ортис Муньос в ноябре 1486 года, по случаю путешествия королей в Галисию. На самом деле мы не знаем, каковым было содержание того «образца», несомненно, он должен был поддерживать первый грамматический набросок, довольно схематический: исключительное представление склонений и спряжений, чьи особенности он раскрывал в переводе латинской грамматики и которые были, кроме того, двумя самыми крепкими опорами грамматической структуры, которым была посвящена первая книга «Введения».

Как говорит Небриха в прологе своей «Грамматики», он не думает, что Королева проявит большой энтузиазм относительно проекта, только с какой-то недомолвкой она спросила о том, «для чего он может быть полезен». Немного смущенный и удивленный грамматист не нашел готового ответа и только епископ нашел, что ответить. Почитаемый отец Обиспо де Авила подсказал ему ответ и, отвечая за него, сказал: «…после того как ваше Высочество поместило много варварских народов и наций, иноземных языков, с истечением срока возникла необходимость смешивать языки, тогда и появляется мое Искусство. Мы по-другому понимаем искусство латинской грамматики, для того чтобы понять латинский язык» [5, 113-114]. Это неправдоподобно, однако в тот момент это было ответом. Не надо забывать, что эти слова Небриха пишет в прологе своей Грамматики в 1492 году, когда уже случилось поражение «наций иноземными языками» и была завоевана Гранада в январе 1492 года. Но сцена проходила шесть лет назад, когда еще не было видно такого неизбежного конца войны в Гранаде не процветанию там «мировых искусств», тех, которые учат нас языку [5, 112]. Позднее Небриха вернулся ко двору Алькантара и там продолжил свое грамматическое исследование. До 1492 года он завершил написание своих словарей, примечаний к его латинской грамматике и закончил бы грамматику кастильского языка, в ожидании самого благоприятного случая выхода ее в свет.

Этот случай должен был представиться в упомянутый 1492 год, вскоре после завоевания Гранады. С самого начала католических королей волновало обучение языку со стороны побежденных. Меньше всего они заботились об образовании и обучении мальчиков, детей мавров, которых называли гвалетами; для них был выделен особый дом, где они учились читать и писать, изучали Грамматику и Искусства, христианское вероучение и кастильский язык.

С самого начала там находился, во главе административной и проповедующей Евангелие организации, бывший преподаватель Королевы и епископа Авилы, монах Ернандо де Талавера, который разделял с Небрихой грамматические беспокойства. Монах Ернандо предпринял мирное проповедование Евангелия, надеясь на то, что побежденные мавры усвоят убеждения католической веры и разделят судьбу Кастилии. Одно из его нововведений было большое распространение романского языка и его использование в церковных церемониях.

Известно то обстоятельство, что короли и монах Ернандо разделяли определенное беспокойство о судьбе лингвистических исследований в области «Грамматики» Небрихи после гранадского завоевания. Можно предположить, что монах Ернандо однажды уничтожил свое гранадское предприятие, в мае 1492 года, и это торопило Небриху в окончательном написании Грамматики кастильского языка. Она, действительно, вышла в свет в прессе Саламанки 18 августа 1492 года. Возможно, Небриха только должен был делать пересмотр своей работы и добавить пролог и V книгу. Важно, что в ответе на разговор в 1486 году с королевой он мог предоставить убедительное объяснение его грамматического эксперимента. «Когда я размышляю, мое сиятельство, то я понимаю очень простую и доступную вещь, что язык всегда был подругой империи; это будет продолжаться до тех пор, пока не объединяется разум. Язык и империя выросли и цвели вместе, и после они погибнут вместе» [5, 109].

В пятой книге, которая носит значительное название «Из введений кастильского языка для тех иностранцев, которые захотят изучить язык», он предлагал краткую грамматику кастильского языка, которую сделал понятной для тех, кто не знал «первооснову и начало» языка.

Небриха согласился с тропом «язык - подруга империи». Как сказал Эухенио Асенсио, «язык включен в игру космических сил, которые управляют империями». Но это была далеко не первая идея, которая составила Грамматику. Объявив об этой идее во время происходящих событий в Гранаде, он старается согласовать ее с идеалами и с необходимостью общества, в котором она появляется, и старается, чтобы его собственные честь и мнение, которые никогда не переставали волновать его, были вне опасности: «Итак, после того, что я объявил, с большой угрозой меня, моя работа извлекла новизну из схоластической тени и мглы в свет вашего двора, никого я больше не смог посвятить в свою работу, особенно тех, в чьих руках власть. Язык - это свободная воля всех наших процессов» [2, 764-770].

Антонио де Небриха, знаменитая личность эпохи католических королей и первых лет царствования Карлоса V, был первым, кто написал испанскую Грамматику. А также он написал латинскую Грамматику. Небриха преподавал риторику в университетах Севильи, Саламанки и Алькалы. И он смог гениальным способом и с точностью вычислить длину градуса земного меридиана [1, 147].

Библиография

1. Новая школьная энциклопедия. - Бургос: Издательство Сантьяго Родригеса, 1974.

2. Перес Гриего, Мигель Анхель. На онове Кастильской грамматики Небрихи. - Саламанка: Издание Университета Саламанки, 1992.

3. Сан Франсиско. Словарь лингвистики испанской школы. - Мадрид: Gredos, 1986.

4. Словарь лингвистики. - Мадрид: ANAYA, 1993. - С. 205- 206.

5. Gramбtica Castellana. - Madrid, 1980. - Р. 109, 112, 113-114.