Распорядительные сделки в гражданском праве

С.А. Синицын отказывает в квалификации традиции как сделки по другой причине: по его мнению, передача сама по себе, вне основного договора об отчуждении, «никакого вещно-правового эффекта породить не способна». Примерно в том же духе рассуждает и Б.Б. Черепахин, рассматривающий традицию как «неразрывный фактический состав с отчуждательным договором, приводящий к переносу права собственности на вещь». Думается, что С.А. Синицын, говоря о неспособности внедоговорной традиции порождать вещный эффект, отождествляет последний с переходом права собственности. Однако право собственности - не единственное из существующих вещных прав, равно как и переход права собственности - не единственно возможный вещный эффект. Поэтому действительная традиция, совершенная не по договору, тем не менее ведет к такому несомненно вещному последствию, как переход титульного владения, которое сопровождается предоставлением новому владельцу вещно-правовой защиты, в т.ч. и против собственника (ст. 305 ГК).

Р.Я. Бекиев, отрицая сделочную природу традиции, характеризовал ее как обязательство. Такой подход, видимо, основан на смешении таких понятий, как договор и обязательство.

Таким образом, аргументы противников признания за традицией сделочной природы несостоятельны. Традиция de lege lata является не чем иным, как сделкой. Это напрямую выводится из определения сделки, данного в ст. 153 ГК. Напомним, «сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей». Трудно отрицать, что передача вещи (в контексте ст. 223 ГК) влечет прекращение права собственности у традента и установление его у акципиента. Передавая вещь, стороны в любом случае преследуют определенную правовую цель - установление обязательства (при заключении реальных договоров) или его прекращение, переход владения, а в ряде случаев и права собственности.

Традиция обладает определенной автономностью по отношению к основному договору. Основной договор только обязывает к совершению передачи, т.е. имеет чисто обязательственный эффект. И хотя традент обязан в силу договора передать вещь, он вполне может этого не делать; исполнение обязанности зависит в конечном счете от него самого. Состоится ли передача или нет, при заключении основного договора неизвестно; поэтому неизвестно, перейдет ли в итоге право собственности. Переход состоится только тогда, когда состоится передача. Из этого с необходимостью следует, что традиция представляет собой сделку.

В обоснование можно также сослаться на абз. 1 ст. 491 ГК РФ. Эта статья трактует о передаче проданной вещи с оговоркой о сохранении права собственности за продавцом до оплаты вещи покупателем или наступления иного обстоятельства, т.е. об отлагательно обусловленной традиции. Абзац 1 ст. 491 ГК РФ отделяет условную традицию от лежащей в ее основании безусловной купли-продажи, чем еще раз подтверждает самостоятельность традиции.

Определившись с тем, что традиция представляет собой сделку, необходимо теперь определить ее место в системе юридических сделок.

В основном дискуссии ведутся по поводу того, является ли традиция односторонней или двусторонней сделкой. Так, по мнению Е.А. Суханова «передача вещи во исполнение заключенного договора рассматривается как односторонняя сделка по исполнению договорного обязательства». К сожалению, автор более подробно свое суждение не раскрывает, поскольку без достаточных оснований полагает его очевидным и общепринятым в юридической литературе. Называя традицию односторонней сделкой, Е.А. Суханов, надо полагать, имеет в виду одностороннюю сделку традента, посредством которой он переносит право собственности на акципиента. Однако цивилист почему-то не учитывает, что для перенесения права собственности недостаточно волеизъявления одной стороны, поскольку нельзя перенести на кого-либо право собственности без его на то согласия, как и вообще нельзя навязать кому-либо имущественное право вопреки его воле, потому что отношения, регулируемые гражданским правом, строятся на началах автономии воли и равенства их участников. Поэтому позицию Е.А. Суханова следует отвергнуть как необоснованную.

Не ставит под сомнение это и редакция п. 1 ст. 224 ГК (Передачей признается вручение вещи приобретателю, а равно сдача перевозчику для отправки приобретателю или сдача в организацию связи для пересылки приобретателю вещей, отчужденных без обязательства доставки), которая при буквальном ее толковании может привести к выводу о том, что право собственности в этом случае переносится односторонней сделкой отчуждателя. Однако эту норму нужно толковать не саму по себе, а в нормативном единстве с другими положениями ГК, в частности, ст. 211, 458, 459. Представляется достаточно очевидным, что законодатель в действительности имел в виду урегулировать в п.1 ст. 224 не переход права собственности на вещь, а момент исполнения обязанности ее передать, а, следовательно, момент перехода риска случайной гибели товара. Если бы право собственности к приобретателю переходило бы в момент сдачи вещи в организацию связи или отправки, то предписания ст. 458 и ст. 459 потеряли бы всякий смысл. В действительности право собственности на вещь перейдет не ранее получения ее приобретателем, а сдача ее перевозчику определяет лишь момент исполнения продавцом обязанности передать вещь, а также обычно момент перехода риска случайной гибели вещи.

Учитывая вышесказанное, некоторые авторы предлагают рассматривать традицию как совокупность двух односторонних сделок. Так, по мнению В.С. Толстого, передача и принятие вещи есть самостоятельные односторонние сделки, которые «редко тесно примыкают друг к другу». Примерно в том же духе рассуждает и В.А. Слыщенков. Однако если рассуждать таким образом, можно любой договор признать совокупностью двух односторонних сделок, что, очевидно, неверно. Предложение передачи и ее принятие сами по себе не являются сделками, поскольку по отдельности они не влекут перехода права собственности. Это отмечает и сам В.С. Слыщенков: «две эти сделки друг без друга не приведут к вещному эффекту, на который направлены». Для его перехода необходима согласованная воля сторон, которая, как известно, достижима лишь в договоре. Поскольку предложение передачи и его принятие являются не просто волеизъявлениями сторон, а согласованными волеизъявлениями сторон в том смысле, что выраженная сторонами по отношению друг к другу воля направлена на вызывание одного и того же правового последствия (перехода права собственности), традиция в целом как совокупность этих волеизъявлений (соединившихся в одно согласованное волеизъявление) представляет собой договор. А предложение передачи и его принятие на самом деле являются ни чем иным, как офертой и акцептом. Традиция, как и любой другой договор, заключается посредством совершения оферты, т.е. волеизъявления, которое содержит предложение заключить договор, и акцепта, т.е. волеизъявления, содержащего волю на принятие этого предложения (п. 2 ст. 432 ГК).

Таким образом, традиция представляет собой договор (двустороннюю сделку).

Вопрос о том, каузальной либо абстрактной является традиция, не нашел однозначного решения в науке. В то время как большинство цивилистов полагают ее каузальной сделкой, некоторые ученые (в большинстве своем это представители ярославской цивилистической школы) упорно отстаивают тезис об ее абстрактности. Поэтому считаем необходимым подробно рассмотреть аргументы каждой из сторон спора. Однако сначала следует разобраться с терминологией.

Абстрактность можно понимать в двух аспектах (иными словами, она имеет две составляющие) - внутреннюю и внешнюю абстрактность. Внутренняя абстрактность распорядительной сделки означает, что из нее не явствует та цель, с которой она совершается. Внешняя абстрактность предполагает, что действительность распорядительной сделки не зависит от действительности или существования своего основания (порок или отпадение основания не затрагивают распорядительный эффект). Точно так же можно выделить внутреннюю и внешнюю каузальность сделки. При этом, когда говорят об абстрактности (каузальности) традиции, имеют в виду именно внешнюю абстрактность (каузальность). Соответственно, именно в этом значении мы и будем употреблять эти термины.

Итак, в качестве основных аргументов в пользу абстрактности традиции обычно приводятся следующие доводы.

Во-первых, поскольку все распорядительные сделки абстрактны, то и традиция является абстрактной. Распорядительная сделка, пишет В.В. Бердников, «всегда является абстрактной, вследствие чего не зависит от пороков обязательственной сделки...». Однако тезис об абстрактности всех распорядительных сделок не соответствует действительности применительно к российскому праву: большинство из них являются каузальными. Так, каузальна уступка права требования, каузально прощение долга.

Во-вторых, обоснование абстрактности традиции часто пытаются отыскать в ст. 1106 ГК, в соответствии с которой «лицо, передавшее путем уступки требования или иным образом принадлежащее ему право другому лицу на основании несуществующего или недействительного обязательства, вправе требовать восстановления прежнего положения». Такая законодательная формулировка позволяет применительно к определенным в статье случаям говорить об абстрактности сделки, с помощью которой передается право. Однако конкретно в ст. 1106 ГК называет лишь один такой случай - передачу права «путем уступки требования». Идущее далее словосочетание «или иным образом» должно толковаться не само по себе, а в нормативном единстве с другими положениями гл. 60 ГК. Системное толкование положений гл. 60 ГК говорит о том, что ст. 1106 имеет в виду не любое право (включая право собственности), а только право требования. Таким образом, формулировка ст. 1106 ГК может быть использована как аргумент в пользу абстрактности цессии, но не традиции, поскольку переход права собственности путем уступки этого права невозможен.

Точно так же не является весомым аргументом в пользу абстрактности традиции, вопреки мнению некоторых авторов, и возможность истребования индивидуально-определенной вещи при помощи кондикционного иска, поскольку она предусмотрена в том числе и в законодательствах, отражающих идею каузальной традиции.

Резюмируя вышеизложенное, российское законодательство относит традицию к каузальным сделкам. Это с очевидностью вытекает из п. 1 ст. 223 ГК, указывающего на то, что право собственности по договору возникает с момента передачи вещи. Причем законодатель имеет в виду именно обязательственный договор, о чем свидетельствует п. 2 ст. 218 ГК, в соответствии с которым право собственности приобретается на основании договора купли-продажи, мены, дарения и т.д. Если бы традиция была абстрактной сделкой, то она бы фигурировала в перечне абз. 1 п. 2 ст. 218, а в п. 1 ст. 223 отсутствовали бы слова «по договору». Впрочем, при желании эти нормы можно истолковать и иным образом: В.В. Грачев полагает, что слова «по договору» говорят лишь о том, что правовым основанием перехода права собственности чаще всего является не одностороннее волеизъявление и не решение суда, а договор. Однако этот аргумент выглядит откровенно притянутым за уши. Впрочем, нельзя не признать: ГК далек от идеала; его наполненный явными и скрытыми противоречиями текст вкупе с несовершенством законодательной техники позволяет, основываясь на его нормах, практически с равным успехом обосновывать противоположные позиции. Тем не менее нельзя не признать: если бы законодатель действительно имел в виду сделать традицию абстрактной, и ст. 218, и ст. 223 были бы сформулированы совершенно иным образом.

Суммируя вышесказанное, традиция является каузальной сделкой. Обоснование противоположной позиции является не чем иным, как попыткой выдать желаемое за действительное.

Между тем, обосновав тезис о реализации в российском праве принципа разделения применительно к обороту вещей, мы не затронули самой структуры вещного договора, его соотношения с фактической передачей вещи, различий между передачей права собственности на движимое и недвижимое имущество. Эти недостатки будут исправлены далее.

Во-первых, под традицией как вещным договором понимается все-таки не передача как чисто фактические действия по смене владельца вещи. В таком смысле передача сама по себе не могла бы являться сделкой, поскольку является фактическим действием (Realakt). Передача вещи в отсутствие какого-либо правового основания (iusta causa traditionis) не влечет никаких правовых последствий. Она способна лишь перенести владение, которое, как известно, не является субъективным правом. Этого обстоятельства, по-видимому, не учитывают те авторы, которые применительно к российскому праву считают вещным договором именно саму передачу вещи как фактическое перенесение владения безотносительно к выраженной при этом воле сторон.

На самом деле передача вещи во исполнение договора купли-продажи переносит право собственности не сама по себе, а потому, что на такое перенесение направлена воля сторон.

При этом необходимо иметь в виду, что в соответствии со ст. 223 ГК РФ стороны могут определить момент перехода права собственности иной, чем момент передачи вещи, определив его, например, моментом заключения договора купли-продажи, моментом полной оплаты вещи или любым другим моментом. В этих случаях именно соглашение сторон о моменте перехода права собственности будет являться вещным договором (например, соглашение об отлагательно обусловленном переходе права собственности по ст. 491 ГК РФ). Соответственно, в этих случаях передача вещи не будет иметь никакого значения для перехода права собственности, которое в принципе в зависимости от договоренности сторон может перейти как до передачи, так и после нее. Такая передача, очевидно, не будет являться сделкой. Однако она отнюдь не будет юридически иррелевантным событием, поскольку сделает приобретателя законным владельцем переданной вещи.

Передача вещи может иметь значение но только применительно к переносу права собственности. Фактическая передача вещи сама по себе влечет лишь переход владения вещью, а воля сторон может связывать с перенесением этого владения различные правовые последствия. Так, например, передача вещи по договору аренды влечет возникновение о акципиента права аренды, а не собственности.

Нужно также отметить, что все сказанное выше не в полном объеме относится к недвижимым вещам, право собственности на которые в силу закона переходит в момент его государственной регистрации, не оставляя сторонам возможности установить иной момент в договоре.

Как уже было сказано ранее, de lege lata Russica традиция представляет собой каузальную сделку. Поскольку в параграфе 3 главы 1 настоящей работы мы пришли к выводам об превосходстве абстрактной системы над каузальной в целом, далее попробуем рассмотреть этот вопрос конкретно применительно к традиции. В последующих параграфах, посвященный уступке права требования и передачи интеллектуальных прав, аналогичные вопросы также будут затрагиваться.

К числу недостатков абстрактной передачи часто относят тот факт, что в цепочке отчуждений вещи недобросовестный приобретатель может получить собственность и защиту от первого отчуждателя. В каузальной системе такого не происходит, поскольку первый отчуждатель остается собственником и может ее виндицировать у недобросовестного приобретателя. На первый взгляд, такое положение вещей кажется серьезным аргументом в пользу каузальной традиции.

Однако если осмыслить проблему чуть глубже, то окажется, что в каузальной системе тоже нет должной последовательности при защите собственника от недобросовестного приобретателя. Если в цепочку сделок с вещью вдруг «проникнет» хотя бы один добросовестный приобретатель, все последующие, даже будучи недобросовестными, все равно станут собственниками и будут защищены от первого отчуждателя. То есть все различия между каузальной и абстрактной передачей в данном случае состоит всего в одной дополнительной сделке. Поэтому вряд ли можно говорить о наличии у абстрактной системы какого-либо существенного недостатка в сравнении с каузальной.

Кроме того, абстрактная система готова предложить некоторые конструкции, позволяющие избежать явных злоупотреблений в таких ситуациях. Например, в случае, когда конечный приобретатель не просто знает о пороках первой сделки в цепочке, но и фактически является соучастником вывода активов, в праве ФРГ ему будет отказано в защите его права собственности по мотиву злоупотребления правом.

Вышеизложенное подтверждает, что абстрактная система как минимум ни в чем существенно не уступает каузальной. Более того, как будет показано далее, она обладает по сравнению каузальной системой некоторыми важными преимуществами.

Во-первых, в поддержку абстрактной традиции можно привести некоторые доводы догматического порядка. Абстрактность послужила бы проведению более четкого отграничения вещно-правового и обязательственно-правового эффектов договора, а также самих оснований возникновения обязательственных и вещных прав, способствуя противостоянию все более нарастающей угрозе девальвации этого классического деления в отечественном правоведении.

Во-вторых, абстрактная передача радикально стабилизирует гражданский оборот, поскольку снижает количество правовых условий, от которых зависит приобретение права собственности. Это, в свою очередь, сужает круг возможностей для оспаривания полученного права и создает большую защищенность приобретателя.

На этот аргумент часто возражают тем, что защита добросовестного приобретателя в каузальной системе в значительной степени решает данную проблему. Однако, как было показано в параграфе 1.3 настоящей работы, на самом деле это не совсем так, применительно к добросовестному приобретению вещей - также в связи с невероятно высокими стандартами добросовестности приобретателей, укоренившимися в отечественной судебной практике.

Следующий аргумент в пользу абстрактности связан распределением рисков при банкротстве. Допустим, А (продавец) и В (покупатель) заключили договор купли-продажи и исполнили его. Впоследствии В впал в банкротство. После этого договор купли-продажи признан недействительным. Что произойдет в каузальной системе? Продавец (А) сможет истребовать эту вещь обратно, поскольку она не попадет в конкурсную массу В. В абстрактной системе право собственности уже перешло к В, и А обладает к нему только обязательственным иском, поэтому встанет в очередь наравне с другими кредиторами.

Возникает вопрос: какой из двух вариантов решения в данном случае более справедлив? Мы полагаем, что второй. Действительно, на каком основании А, добровольно передав вещь В и полагая, что это навсегда, должен получать какие-то преимущества перед иными кредиторами (в дом числе деликтными) В.

Или другой пример. Опять же Допустим, А (продавец) и В (покупатель) заключили договор купли-продажи и исполнили его. После этого В застраховал купленную вещь. Впоследствии договор купли-продажи оказался недействительным. Уже после этого в результате пожара произошла гибель вещи.

Каузальная система предлагает следующее решение: В так и не приобрел право собственности на вещь, вследствие чего на момент заключения договора страхования не имел страхового интереса. Поэтому договор страхования является ничтожным, и ни В, ни А не смогут получить страхового возмещения. Такой результат может обрадовать лишь страховую компанию.

Более удачным представляется решение, которое предлагает абстрактная система. В стал собственником вещи, поэтому имеет право на страховое возмещение, которое (или право, или само возмещение) может передать в порядке двусторонней реституции А. Такое решение представляется более справедливым.

Таким образом, под распорядительной сделкой, переносящей право собственности, следует понимать не просто передачу как чисто фактические действия по смене владельца вещи, а такую ее передачу, которая сопряжена с волей сторон путем передачи перенести право собственности. При этом действующее законодательство предоставляет сторонам возможность определить иной, нежели передача, момент перехода права собственности на вещь; в этом случае распорядительной сделкой будет соглашение сторон об определении этого момента. Хотя и в этих случая передача вещи как юридический факт, влекущий переход титульного владения, не будет юридически иррелевантной.

Сама же передача вещи может иметь значение но только применительно к переносу права собственности. Фактическая передача вещи сама по себе влечет лишь переход владения вещью, а воля сторон может связывать с перенесением этого владения различные правовые последствия. Так, например, передача вещи по договору аренды влечет возникновение о акципиента права аренды, а не собственности.

2.2 Уступка права требования

Уступка требования (цессия) представляет собой распорядительную сделку, непосредственно переносящую право требования с цедента на цессионария. Правовым основанием цессии могут служить различные обязательственные договоры, например, купли-продажи требования, дарения требования, факторинга и т.п.

В российском праве, опять же, вопрос о реализации принципов разделения и абстрактности применительно к цессии является дискуссионным.

Между тем, наличие принципа разделения, хотя иногда и отрицается в доктрине, явно вытекает из пункта 1 информационного письма Президиума ВАС № 120, разделяющего соглашение об уступке и саму уступку.

Более дискуссионным является вопрос о реализации принципа абстракции. Сторонники того, что цессия de lege lata является абстрактной сделкой, обычно ссылаются на ст. 1106 ГК РФ, которая гласит: «Лицо, передавшее путем уступки требования или иным образом принадлежащее ему право другому лицу на основании несуществующего или недействительного обязательства, вправе требовать восстановления прежнего положения, в том числе возвращения ему документов, удостоверяющих переданное право».

При буквальном толковании эта статья, почти дословно повторяющая формулировки §812 ГГУ, действительно может привести к выводу о том, что цессия остается действительной и обосновывает переход права к цессионарию даже при недействительности обязательственной сделки, лежащей в ее основании.

Однако суды толкуют ее иным образом, не признавая абстрактного характера уступки. Кроме того, же упомянутый пункта 1 информационного письма Президиума ВАС № 120, разделяя уступку требования и ее основание, все же исходит из каузальной связи между ними: в противном случае верное решение приведенного примера из судебной практики было бы совершенно иным.

Между тем, de lege ferenda абстрактность цессии выглядит более уместным политико-правовым решением в связи со следующими обстоятельствами.

Цессионному праву известен ряд ключевых проблем, а именно:

1) проблема защиты должника при уступке кредитором своего права требования другому лицу;

2) проблема защиты кредитора, уступившего свое право, в случае обнаружения в сделке основании уступки тех или иных пороков, которые могут привести к признанию перехода права несостоявшимся / недействительным;

3) проблема защиты последующих приобретателей прав требования.

Их решение будет в значительной степени отличаться в зависимости от признания за сделкой цессии каузального / абстрактного характера. В этой связи представляется необходимым проиллюстрировать эти различия и привести определенные доводы в поддержку того или иного решения.

Защита должника.

Проблема защиты должника является центральной проблемой цессионного права в связи с идеей о том, что замена кредитора в обязательственном отношении не должна ухудшать правовое положение должника. Однако в чисто каузальной системе практическая реализация данной идеи может быть поставлена под весьма серьезную угрозу.

Представим себе следующую ситуацию. Между А и В заключен договор купли-продажи требования. Во исполнение данного договораА уступил требование В и затем уведомил С (должник А) об уступке. С исполнил обязательство В. В последующем договор купли-продажи права признан недействительным.

Если исходить из каузальности сделки цессии, то произойдет следующее: так как отпало правовое основание уступки (договор купли-продажи), сама уступка не смогла повлечь правопреемства в уступаемом праве, и С исполнил обязательство ненадлежащему кредитору (В). В связи с этим С должен исполнить обязательство первоначальному кредитору (А), но уже с учетом возможных санкций за период просрочки. Так как В неосновательно обогатился за счет С, последний сможет истребовать у него неосновательно полученное с помощью кондикционного иска. Однако, поскольку кондикционное требование имеет личный характер, то на С возлагается ряд дополнительных рисков, в частности риск банкротства В.

Если же уступка является абстрактной сделкой, описанный казус будет решен иначе: в случае недействительности соглашения об уступке правопреемство в уступленном праве сохранится, и С исполнит обязательство надлежащему кредитору. В этом случае все возможные претензии А сможет предъявить только В, но никак не С. Представляется, что с точки зрения идеи о том, что уступка кредитором своих требований к должнику третьим лицам не должна ухудшать положение должника, данное решение (признание абстрактности цессии) выглядит более приемлемым.

В российском цессионном праве проблема защиты должника частично решается путем признания за уведомлением об уступке конститутивного свойства: надлежащий кредитор лишается возможности предъявить должнику требование об исполнении долга, если последний, будучи уведомленным об уступке, исполнил обязательству ненадлежащему кредитору. Таким образом, даже в случае признания судом соглашения об уступке права недействительным исполнение обязательства, которое совершенное должником цессионарию до этого момента, является надлежащим. В принципе, данную правовую позицию можно распространить также и на случаи незаключенности соглашения об уступке.

Нетрудно заметить, что в своем основании данная позиция базируется как раз на принципе абстрактности, поскольку основана на идее о том, что даже в случае недействительности соглашения о цессии, должник считается исполнившим обязательство надлежащему кредитору. В связи с этим условно можно говорить об усеченной рецепции российским правом принципа абстрактности по отношению к цессии.

Защита цессионария.

Приоритетная защита кредитора является одной из центральных идей обязательственного права. Насколько соответствует данному принципу принцип каузальной зависимости сделки цессии от соглашения о ней?

Представим себе следующую ситуацию. Стороны (А - продавец, В - покупатель) заключили договор купли-продажи имущественного права и исполнили его. В дальнейшем данный договор признан недействительным.

Поскольку казуальная система исходит из того, что в данном случае правопреемства в уступленном праве не произошло, мы получаем следующую ситуацию: А, являющийся в договоре купли-продажи права должником в части обязательства уступить право, обладает и правом, и деньгами. Представляется, что с точки зрения принципа приоритетной защиты кредитора такое решение выглядит явно неудачным.

При признании же абстрактности цессии баланс интересов сторон соглашения об уступке права выглядит оптимальным. Правопреемство в уступленном праве будет сохраняться, а потому цедент (А) сможет предъявить к цессионарию (В) реституционное требование, которое будет носить встречный характер по отношению к требованию другой стороны о возврате уплаченных ею денег (что сделает возможным применение ст. 328 ГК РФ о встречном исполнении обязательств).

Защита оборота прав требования (последующих приобретателей).

Как влияет на стабильность оборота признание за цессией абстрактного/каузального характера?

Представим себе следующую ситуацию. Между А и В заключен договор купли-продажи права требования, во исполнение которого А уступил В соответствующее право. Через какое-то время В продает данное право С и во исполнение договора уступает его. В последующем договор купли-продажи между А и В признается недействительным.

Если исходить из каузальности уступки, то обладателем права останется А (поскольку в силу недействительности купли-продажи между А и В право требования так и не перешло к В; соответственно, уступка между В и С также недействительна). Признание же абстрактного характера цессии приводит к тому, что, поскольку недействительность договора купли-продажи не затрагивает действительности уступки, то распоряжение В правом действительно, а потому его обладателем будет С.

Таким образом, с точки зрения защиты оборота каузальная цессия является явно неудовлетворительным решением, поскольку вообще не защищает последующих приобретателей имущественных прав. Это приводит к тому, что, приобретая имущественное право, никто не может быть уверен в том, что в действительности станет его обладателем. Решение данной проблемы возможно путем закрепления абстрактного характера цессии.

Противники принципа абстрактности часто говорят о том, что последний является излишним, поскольку защищает и недобросовестных участников оборота, что не согласуется с общими началами частного права (в частности, с принципом добросовестности).

Вместе с тем, если эти возражения и могут быть уместны, применительно к российскому праву они могут касаться лишь оборота вещей, где каузальный принцип дополняется принципом добросовестного приобретения, который так или иначе защищает последующих приобретателей вещи. Однако этот институт применительно к правам требования отечественному законодательству неизвестен; более того, его существование невозможно в принципе: добросовестное приобретение вещей базируется на владении как состоянии, создающем внешнюю видимость права; в отличие от вещи имущественное право - это идеальная субстанция, владение правом невозможно, а потому и невозможно помыслить фигуру добросовестного приобретателя права.

Впрочем, внешнюю видимость права может обеспечивать не только владение, но и его запись в соответствующем реестре. В связи с этим иногда высказывается мнение, что наиболее важные с точки зрения оборота имущественные права отражаются в каком-либо реестре, а потому не составляет особого труда в этом случае выстроить защиту приобретателя права по правилам о добросовестности. Вводить же абстрактную систему только для того, чтобы защитить оборот нерегистрируемых прав, достаточно странно.

Однако, по нашему мнению, весьма странно совсем другое, а именно никак ни защищать приобретателей т.н. нерегистрируемых прав, которые, как представляется, не менее важны для оборота и составляют не менее существенную его часть, чем права регистрируемые.

Кроме того, нельзя не учитывать того факта, что институт добросовестного приобретения в том виде, в каком он существует в отечественном праве, не в состоянии обеспечить полноценную защиту оборота даже применительно к регистрируемым имущественным правам, в первую очередь в связи с невероятно высокими стандартами добросовестности приобретателей. Ведь хорошо известно то обстоятельство, что, например, по отношению к приобретению недвижимых вещей стандарт добросовестности требует от приобретателя недвижимости не только того, чтобы последний ознакомился с данными реестра, но и выяснил также, в чьем владении находится объект. Последнее принципиально невозможно, когда мы говорим об обороте имущественных прав. Поэтому, если исходить из одинакового стандарта добросовестности приобретателя имущественных прав и недвижимых вещей, то первый никогда не получит защиту.

Таким образом, институт добросовестного приобретения имущественных прав не является удачным решением, а потому в каузальной системе последующие приобретатели права вообще не защищены. В такой ситуации от стабильности оборота прав остается ничтожно мало.

Кроме того, необходимо также заметить следующее. Противники принципа абстрактности, говоря о том, что последний дает обороту излишнюю защиту, защищая в том числе явно недобросовестных его участников, часто не замечают того, что последний предполагает достаточно высокую степень дифференциации. Так, например, в германском праве, где указанный принцип проводится наиболее последовательно, выработан ряд механизмов, ограничивающих его действие в случае наличия явных злоупотреблений. Кроме того, принцип абстрактности не работает и в тех ситуациях, когда в обязательственной сделке существуют те или иные пороки воли, поскольку аналогичные пороки чаще всего затрагивают и распорядительную сделку. А в тех случаях, когда соглашение об уступке имеет пороки иные, нежели пороки воли и волеизъявления, говорить именно о явной несправедливости модели абстрактной цессии уже не приходится.

Противники принципа абстрактности также достаточно часто ссылаются на то, что данный принцип чужд жизни, поскольку разрывает естественные связи между сделкой и ее основанием. Обсуждать указанный довод, однако, не имеет особого смысла, поскольку он не подкрепляется аргументами правового характера. Здесь стоит лишь указать на то, что многие из общепризнанных конструкций гражданского права также представляются с точки зрения жизни противоестественными (например, конструкция юридического лица), что, однако, не служит основанием для отказа от их использования.

Надуманными нам кажутся также опасения, касающиеся того, что разные принципы оборота вещей и имущественных прав приведут как к догматическим, так и к практическим проблемам. На самом деле оборот достаточно быстро привыкнет к данному различию. В частности, в некоторых правопорядках разные системы установлены даже в отношения оборота вещей (в отношении движимости действует каузальный принцип, а в отношении недвижимости - принцип абстракции). Таким образом, речь должна идти не о стройности юридических конструкций, а о более удовлетворительных правовых решениях, к которым приводит реализация на практике тех или иных доктринальных идей.

Для нас очевидно, что в части оборота имущественных прав принцип абстракции является более приемлемым с точки зрения решения именно практических проблем, поэтому все разговоры о нарушении догматической стройности системы оборота имущественных активов должны отойти на второй план.

Таким образом, уступка требования (цессия) представляет собой распорядительную сделку, непосредственно переносящую право требования с цедента на цессионария. Правовым основанием цессии могут служить различные обязательственные договоры, например, купли-продажи требования, дарения требования, факторинга и т.п.

С точки зрения защиты оборота каузальная цессия является явно неудовлетворительным решением, поскольку вообще не защищает последующих приобретателей имущественных прав. Это приводит к тому, что, приобретая имущественное право, никто не может быть уверен в том, что в действительности станет его обладателем. Решение данной проблемы возможно путем закрепления абстрактного характера цессии.

В части оборота имущественных прав принцип абстракции является более приемлемым с точки зрения решения именно практических проблем, поэтому все разговоры о нарушении догматической стройности системы оборота имущественных активов должны отойти на второй план.

2.3 Распорядительные сделки в сфере оборота интеллектуальных прав

Под интеллектуальными правами принято понимать права на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации, перечисленные в ст. 1225 ГК РФ.

Эти права включают так называемое исключительное право, а также личные неимущественные права и иные права. При этом отчуждаться и быть предметом гражданского оборота, а, значит, быть предметом распоряжения в силу прямого указания закона могут, очевидно, не все интеллектуальные права, а только исключительное право.

Распоряжение последним классически осуществляется двумя путями - путем отчуждения исключительного права, в результате которого оно в полном объеме переходит к новому правообладателю, и путем предоставления права пользования результатом интеллектуальной деятельности. В последнем случае фактически происходит обременение исключительного права правами третьего лица, которые следуют за исключительным правом при его отчуждении правообладателем (подобно праву аренды, следующему за правом собственности на вещь и обременяющему его). Перечень поименованных в статье 1233 ГК РФ способов распоряжения исключительными правами не является исчерпывающим: обладатель исключительного права как абсолютного права может распорядиться им любым не противоречащим закону способом: например, обременить его залогом, внести в качестве вклада в уставной капитал хозяйственного общества и т.д.

Интересным, не свойственным иным объектам гражданского оборота способом распоряжения исключительным правом является поименованный в п.5 ст. 1233 ГК РФ способ, предполагающий предоставление любым лицам возможности безвозмездного использования произведения науки, литературы или искусства либо объекта смежных прав путем публичного заявления (сообщения неопределенному кругу лиц). Правовая природа указанного заявления является неоднозначной.

Полагаем, что само по себе оно не может считаться распорядительной сделкой, поскольку не влечет возникновения, изменения, прекращения и перехода какого-либо права. Если бы в результате совершения такого заявления у всех иных лиц непосредственно возникало бы право использования результата интеллектуальной деятельности, являющегося предметом заявления, мы бы не могли отказать такому заявлению в признании за ним качеств юридической сделки. Однако непосредственно приводить к возникновению у любого лица права использования результата интеллектуальной деятельности заявление не может: для перенесения права недостаточно волеизъявления одной стороны, поскольку нельзя навязать кому-либо имущественное право вопреки его воле, потому что отношения, регулируемые гражданским правом, строятся на началах автономии воли и равенства их участников. Соответственно, рассматриваемое заявление на самом деле является офертой - предложением любому лицу заключить безвозмездный лицензионный договор с правообладателем, акцепт которого осуществляется путем совершения конклюдентных действий - начала осуществления использования результата интеллектуальной деятельности. При этом общие предписания о письменной форме лицензионного договора в данном случае не действуют.

Таким образом, с теоретической точки зрения нет никаких препятствий к реализации принципа разделения и в сфере интеллектуальной собственности: в таком случае разделение будет проводиться между обязательственным договором, устанавливающим обязательство сторон по передаче исключительного права, и собственно распорядительным договором, непосредственно это право переносящим.

Однако de lege lata вряд ли можно говорить о состоявшейся реализации указанного принципа. Так, договору об отчуждении исключительного права посвящена 1234 ГК РФ, которая определяет его как договор, по которому одна сторона (правообладатель) передает или обязуется передать принадлежащее ей исключительное право на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации в полном объеме другой стороне (приобретателю). Фактически здесь закреплены две модели договора: чисто обязательственный договор об отчуждении исключительного права (по которому правообладатель обязуется передать право) и договор об отчуждении права, непосредственно это право переносящий. Если в первом случае речь идет, судя по всему, об обязательственном договоре, который впоследствии должен исполняться сторонами путем перенесения права с одной стороны на другую (это перенесение, видимо, должно опосредоваться самостоятельным распорядительным договором, что из содержания анализируемых норм напрямую не следует), то во втором случае речь идет о договоре solo consensu.

При этом в соответствии с п.4 анализируемой статьи исключительное право на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации переходит от правообладателя к приобретателю в момент заключения договора об отчуждении исключительного права, если соглашением сторон не предусмотрено иное. То есть сама возможность сторон предусмотреть иной, чем момент заключения договора, момент перехода исключительного права по аналогии со ст. 223 ГК РФ по идее должна говорить о реализации принципа разделения в сфере оборота интеллектуальных прав, при котором распорядительной сделкой будет соглашение сторон о моменте перехода исключительного права.

Однако в целом нельзя не отметить, что имеющееся регулирование в целом не позволяет сделать вывод однозначный о реализации/нереализации принципа разделения в сфере интеллектуальной собственности, являясь в этом вопросе достаточно противоречивым и наталкивая на вывод, что соответствующий вопрос вообще не вставал перед разработчиками положений части 4 ГК РФ. Не вставал он до настоящего момента и в судебной практике; по крайней мере, нам не удалось найти ни одного решения, в котором суд исходил бы из наличия принципа разделения при обороте интеллектуальных прав, как, впрочем, и ни одного решения, в котором бы существование указанного принципа прямо отрицалось.

В целом наиболее логичным и теоретически непротиворечивым, на наш взгляд, было бы рассмотрение договора об отчуждении исключительного права как распорядительной сделки, правовым основанием которого являются обязательственные договоры купли-продажи, дарения, мены и другие, предусмотренные часть 2 ГК РФ. В этом случае правовым основанием отчуждения выступал бы, например, договор купли-продажи исключительного права, во исполнение которого стороны бы передавали исключительное право путем договора о его отчуждении. Аналогичным образом выстроено регулирование в сфере оборота прав требования - там также самой цессии посвящен отдельно стоящий массив правовых норм главы 24 ГК РФ, в то время как ее основания - обязательственные договоры, содержатся в части 2 ГК РФ. Однако признать такое регулирование в отношении интеллектуальных прав существующим de lege lata не позволяют некоторые положения ст. 1234 ГК РФ - в частности, уже упоминавшаяся возможность заключения договора об отчуждении исключительного права, обязывающего к его передаче, а также положения п.3 анализируемой статьи, в соответствии с которым по договору об отчуждении исключительного права приобретатель обязуется уплатить правообладателю предусмотренное договором вознаграждение, если договором не предусмотрено иное - как известно, распорядительные сделки не могут быть возмездными либо безвозмездными, данная классификация к ним вообще не применима.

В связи с вышеуказанными обстоятельствами вопрос об абстрактности распоряжения исключительными правами de lege lata Russica вообще не ставится. Между тем, это, на наш взгляд, является явным упущением, поскольку для построения оборота интеллектуальных прав на основе принципа абстрактности имеется даже больше политико-правовых резонов, чем для применения указанного принципа в иных сферах.

Представим себе следующую ситуацию. А и В заключили договор купли-продажи исключительного права и исполнили его, в результате чего право перешло к В. В заключил лицензионный договор с С, на основе которого последний осуществлял пользование результатом интеллектуальной деятельности. Впоследствии договор между А и В оказался недействительным.

Соответственно, обладателем права все это время оставался А. Право к В не перешло, в связи с чем он не мог заключить действительный лицензионный договор с С. То есть все это время С, используя результат интеллектуальной деятельности нарушал исключительные права А, и может быть привлечен к предусмотренным ст. 1250 ГК РФ мерам ответственности.

Хотя в соответствии с п.3 указанной статьи предусмотренные меры ответственности за нарушение интеллектуальных прав подлежат применению при наличии вины нарушителя, в тех случаях, когда нарушение имеет место при осуществлении предпринимательской деятельности ответчика, они будут наступать и в отсутствие вины в его действиях. Раньше к такому выводу можно было прийти на основе п. 3 ст. 401 ГК РФ. Новая редакция п. 3 ст. 1250 ГК РФ прямо предусмотрела, что меры ответственности за нарушение интеллектуальных прав, допущенное нарушителем при осуществлении им предпринимательской деятельности, подлежат применению независимо от вины нарушителя.

Соответственно, в рассматриваемой ситуации формально нет никаких оснований для освобождения С от ответственности перед А даже в тех случаях, когда, действуя разумно и добросовестно, он не мог знать о недействительности договора между А и В, и, соответственно, о том, что нарушает исключительное право А. Между тем, полагаем, что разумный и добросовестный субъект гражданского оборота С заслуживает правовой защиты в данной ситуации. Аналогичного мнения в последнее время придерживается и судебная практика.

Обратимся к конкретному примеру.

А и В заключили договор об отчуждении исключительного права на товарный знак «Устьяночка» по свидетельству РФ. Впоследствии В (лицензиар) и С (лицензиат) заключили лицензионный договор, в соответствии с которым В предоставил С право использования указанного товарного знака для маркировки алкогольной продукции.

Параллельно А обанкротился, в рамках дела о его банкротстве суд по заявлению конкурсного управляющего признал договор между А и В недействительным, и В был восстановлен в правах на товарный знак.

В связи с указанными обстоятельствами А подал иск к В и С о взыскании солидарно компенсации за незаконное использование товарного знака. Суды трех инстанций отказали в удовлетворении требования, исходя из того, что по использование В и С спорного товарного знака до признания договоров недействительными не образует виновного нарушения исключительных прав А, в связи с чем к В и С нельзя применить ответственность в виде компенсации за незаконное использование товарного знака. Применение к нарушителю мер гражданско-правовой ответственности в виде компенсации возможно при доказанности факта нарушения и, соответственно, наличии вины нарушителя в смысле приведенных положений. ВС РФ отказал в передаче кассационной жалобы в Судебную коллегию по экономическим спорам. Сходная позиция была отражена и в Постановлении Суда по интеллектуальным правам от 1 октября 2015 г. по делу № А40-190488/2014.

Подобная практика, безусловно, заслуживает позитивной оценки, однако нельзя не учитывать, что освобождение добросовестного С от ответственности с формальной точки зрения противоречит нормам статьи 1250 ГК РФ.

Решение указанной проблемы нам видится во введении принципа абстрактности в оборот исключительных прав. В таком случае, несмотря на недействительность обязательственного договора между А и В, распорядительный договор об отчуждении между ними все равно будет действительным и перенесет исключительное право на В, который, в свою очередь, сможет предоставить право пользования им С. Такое решение представляется более справедливым.

Аналогичных результатов, в принципе, позволяет достичь и введение института добросовестного приобретения интеллектуальных прав, однако таковой может быть применим далеко не во всех случаях, а только применительно к регистрируемым интеллектуальным правам. В связи с этим полноценной заменой принципу абстрактности институт добросовестного приобретения все равно не является.

Насколько широко может использоваться абстрактность в сфере интеллектуальной собственности? Для ответа на это вопрос считаем целесообразным обратиться к германскому опыту.

Виды объектов интеллектуальной собственности (Geistiges Eigentum) в немецком праве делятся на объекты авторского права (Urheberrecht) и объекты права промышленной собственности (gewerblicher Rechtsschutz), при этом конкретные виды охраняемых объектов в целом схожи с таковыми в российском гражданском праве. Регулирование их оборота осуществляется не в ГГУ, а в ряде специальных законов (каждому объекту - свой закон).

Эти специальные законы прямо выражают применение принципа разделения относительно распоряжения правом пользования объектами интеллектуальной собственности. Соответственно, в литературе и судебной практике это положение не подвергается сомнению.

Более сложен вопрос о применении в этой сфере принципа абстрактности. Прямо в специальных законах он не закрепляется. Между тем, как уже говорилось, если в отношении оборота иных объектов гражданских прав этот принцип закреплен и применяется, аналогично следует его применять и в отношении оборота интеллектуальных прав.

Соответственно, когда соответствующий спор впервые дошел до Верховного суда ФРГ в 1959 году, тот подтвердил применимость принципа абстрактности. Подтверждал он это и в своих последующих решениях.

Между тем, в некоторых других решениях суд отказался применять принцип абстракции. Во всех этих решениях речь шла о первоначальном отчуждении права пользования, т.е. стороной договора являлся автор соответствующего результата интеллектуальной деятельности.

Соответственно, в настоящее время принцип абстракции применяется в сфере интеллектуальной собственности с определенными ограничениями: первоначальное отчуждение права пользования результатами интеллектуальной деятельности происходит по каузальной модели, а последующий их оборот уже строится на основе принципа абстрактности. Это диктуется в первую очередь политико-правовыми соображениями о основано на идее о том, что автор результата интеллектуальной деятельности является слабой стороной в отношениях по его отчуждению, а потому заслуживает большей защиты (в то время как абстрактность защищает в первую очередь приобретателя).

Позволим себе не согласиться с приведенным ограничением, поскольку не видим ни одного политико-правового резона не применять принцип абстрактности при первоначальном отчуждении исключительного права. Представление об авторе результата интеллектуальной деятельности как о слабом субъекте гражданского оборота, заслуживающего большей защиты, чем приобретатели соответствующих прав, видимо, связано с идеей наличия некоторой неимущественной связи между автором и результатом его интеллектуальной деятельности. Однако в этом отношении следует проводить четкую границу между исключительным правом как имущественным правом автора, с одной стороны, и его личными неимущественными правами с другой. Последние являются неотчуждаемыми и в любом случае сохраняются за автором - это и есть реализация идеи приоритетной защиты авторов результатов интеллектуальной деятельности. Вряд ли следует идти дальше и продвигать приоритетную защиту авторов в сферу оборота исключительных прав: они являются имущественными правами, в связи с чем не должны создаваться законодательные различия между отчуждением исключительного права автором и последующим приобретателем. В обороте исключительных прав статус автора не должен ничем отличаться от статуса любого другого правообладателя, а идея приоритетной защиты авторов в достаточной мере реализуется путем предоставления им личных неимущественных прав на объект интеллектуальной деятельности.