Характеристика приема остранения и особенности его реализации в повести В. Пелевина "Затворник и Шестипалый"

Петух не только связан с солнцем, но и подобен ему: он сам земной образ, трансформация небесного огня - солнца. С Петухом связывается символика воскресения из мёртвых, вечного возрождения жизни.

Второй зоологический образ, представленный в повести, - образ крысы. В первую очередь в сознании людей крыса имеет негативные ассоциации. Она - символ зла и разрушения, жадности, прожорливости, чрезмерной плодовитости. Крысы хитры, юрки, прожорливы и злобны. Но в некоторых мифологиях азиатских народов крыса, как это ни странно, часто выступает в роли божественного существа и верного помощника человека. В мифологических представлениях народов Европы крыса выглядит дьявольским существом и посланцем загробного мира, но и европейцы пытались отыскать позитивные элементы в крысиной символике. Домовой в славянской мифологии мог оборачиваться крысой, домовой хоть и нечисть, но человеку не враг. Неспроста известна фраза: крысы первыми бегут с тонущего корабля. Крысы первые поднимают тревогу и тем самым могут послужить спасителями экипажа судна, подав ему знак беды.

Крыса также - олицетворение «черной смерти», как называли в Средние века чуму. В истории средневековой Европы крысы сыграли самую зловещую роль. Крысы являлись переносчиками бубонной чумы, от которой во время эпидемий вымирала треть населения Европы.

Очень важен в тексте другой символ - Третий Глаз. Хоть крыса называет себя не Трехглазкой, а Одноглазкой, но связывает свое именование именно с наличием так называемого «третьего глаза».

Глаз - символ Божественного всевидения, бдительности, ясновидения. Уподобляясь солнцу, источнику света, который является символом разума и духа, глаз наделяется функцией духовного прозрения, понимания, способности к интуитивному озарению.

Глаз являлся одним из наиболее ранних символов Бога Отца. Знак был особенно актуален как образ в иудаизме и исламе, где очеловеченные изображения божества не допускались. В иудаизме всевидящее око - было представлено в восточных философских традициях - таких, как буддизм, индуизм. Пара глаз соответствует физиологической норме для обычного зрения, «добавочный» же третий глаз обычно соотносится с духовным зрением, присущим существу на божественном, сверхчеловеческом уровне. Добавочный глаз (как и единственный) также часто связан с идеей разрушения, например, в случае с третьим глазом Шивы. Единственный глаз часто, и обычно в связи с демоническими персонажами, выступает символом ненормальности, получеловеческого состояния, разрушения и зла. Глаз во лбу намекает на сверхъестественные (божественные, солнечные) силы, присущие демоническим существам. С единственным глазом, или всевидящим оком, не менее часто изображаются божества и мифологические персонажи.

Глаз Варуны - это солнце. Глаз, который высматривает неправду и ложь. Третий (внутренний) глаз в центре лба - непременный атрибут Шивы, знак его могущества и разрушительной силы. Его третий глаз олицетворяет духовное сознание, мудрость, интуитивное восприятие, синтезирующую силу огня. Буддизм в целом символизирует свет и мудрость.

В тексте Пелевина мы видим контаминацию разных мифологических систем. Цыплят условно можно назвать представителями европейской мифологической традиции, с их верой богов, а крыса Одноглазка - представитель восточной.

«- Тихо ты! - прошипел Затворник. - Сейчас сюда все крысы сбегутся.

– Какие крысы? Что это? - холодея, спросил Шестипалый.

– Это существа ночи. Хотя на самом деле и дня тоже».

Крысы в представлении цыплят злые существа, образ крысы несет негативную окраску. Одноглазка ломает все стереотипы о крысах. Она представляется именно синтезом образа крысы в положительном его значении и связана по причине обладания «третьим глазом» с восточными мифологическими традициями.

«- Она ждет, - тихо сказал Затворник, - как мы поступим дальше.

Стоит нам сделать хоть шаг, и она кинется на нас.

– Ага, кинусь, - сказала крыса, выходя из темноты. - Как комок зла и ярости. Как истинное порождение ночи».

Одноглазка, как условный аналог всевидящего Шивы, представлена в повести еще большим мудрецом, чем Затворник. Затворник мыслит в своей системе, Одноглазка в своей. Взгляд на мироустройство оказывается шире именно у крысы.

«- Свобода? Господи, да что это такое? - спрашивала Одноглазка и смеялась. - Это когда ты в смятении и одиночестве бегаешь по всему комбинату, в десятый или в какой там уже раз увернувшись от ножа? Это и есть свобода?

– Ты опять все подменяешь, - отвечал Затворник. - Это только поиски свободы. Я никогда не соглашусь с той инфернальной картиной мира, в которую ты веришь. Наверное, это у тебя оттого, что ты чувствуешь себя чужой в этой вселенной, созданной для нас.

– А крысы верят, что она создана для нас. Я это не к тому, что я согласна с ними. Прав, конечно, ты, но только не до конца и не в самом главном. Ты говоришь, что эта вселенная создана для вас? Нет, она создана из-за вас, но не для вас. Понимаешь?».

Пелевин остраняет персонажей не только для усиления внимания читателя, но и для понимания мировоззрения разных героев. В описании персонажей большую роль играет принцип двойного кодирования. Остранение в описании и символические образы выбранных для аналогии только к данной птицефабрике, а ней воплощено понимание мира людьми в целом. Каждый «интерпретатор» будет гнуть свою линию и думать, что мир устроен именно для него.

Прием остранения на предметном уровне организации текста.

Как уже отмечалось, остранение - главный прием в повести. Пелевин использует его не только на пространственном и персонажном уровнях текста, но и в описании самых, казалось бы, обыденных вещей.

Автор делает это не для введения читателя в заблуждение, а скорее для его погружения в мир цыплят, он дает читателю возможность взглянуть на происходящее с другой стороны.

Ниже приведены пример использования приема остранения в описании бытовых вещей.

«На этот раз он чуть не расшибся о холодную каменную поверхность, выложенную большими коричневыми плитами. Эти плиты тянулись до горизонта, и Шестипалый первый раз в жизни понял, что означает слово «бесконечность».

– Что это? - спросил Шестипалый.

– Кафель, - ответил Затворник непонятным словом и сменил тему: - Скоро начнется ночь, а нам надо дойти вон до тех мест. Часть дороги придется пройти в темноте».

«Затворник выглядел всерьез озабоченным. Шестипалый поглядел вдаль и увидел далекие кубические скалы нежно-желтого цвета (Затворник сказал, что они называются «ящики») - их было очень много, и между ними виднелись пустые пространства, усыпанные горами светлой стружки. Издали все это походило на пейзаж из забытого детского сна».

«Скоро он достал оттуда штук десять одинаковых железных предметов, похожих на обрезки толстой шестигранной трубы.

– Гляди, - сказал он Шестипалому.

– Что это? - спросил тот.

– Боги называют их гайками».

В некоторых эпизодах мы видим отход от взгляда на обыденные предметы с точки зрения остранения. Это проявляется в речи Затворника. Он как «просветленный» может взглянуть на мир вокруг себя с другой точки зрения. Получается своеобразное остранение наоборот, Затворник видит вещи в непривычном для цыплят свете. Знает, как они называются на «языке богов».

В следующих фрагментах предметы представлены только с точки зрения цыплят. Перевода на «язык богов» ни автор, ни сами герои не дают.

«В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…

– Пошли, - сказал Затворник и быстрым шагом двинулся вперед.

– Слушай, - спросил Шестипалый, скользя по кафелю рядом, - а как ты узнаешь, когда наступит ночь?

– По часам, - ответил Затворник. - Это одно из небесных тел. Сейчас оно справа и наверху - вот тот диск с черными зигзагами.

Шестипалый посмотрел на довольно знакомую, хоть и не привлекавшую никогда его особого внимания деталь небесного свода.

– Когда часть этих черных линий приходит в особое положение, о котором я расскажу тебе как-нибудь потом, свет гаснет, - сказал Затворник. - Это случится вот-вот. Считай до десяти.

– Раз, два, - начал Шестипалый, и вдруг стало темно».

В этом эпизоде мы видим описание обычных часов. У Затворника нет непонимания принципа действия этого механизма (правда, весьма своеобразного), он лишь не знает его названия.

«<…> Рядом, у стены, возвышалась огромная ребристая конструкция, про которую Затворник сказал, что когда-то она излучала так много тепла, что к ней трудно было даже приблизиться».

Так Пелевин представил читателям батарею отопления с точки зрения цыплят».

«Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво».

Это описание стихотворения с точки зрения Шестипалого.

«- За границы всего, о чем только можно говорить. Одна из старых нор вывела меня в пустую бетонную трубу, которая уходит так далеко, что об этом даже трудно подумать. Я встретила там несколько крыс - они говорят, что эта труба уходит все глубже и глубже и там, далеко внизу, выводит в другую вселенную, где живут только самцы богов в одинаковой зеленой одежде. Они совершают сложные манипуляции вокруг огромных идолов, стоящих в гигантских шахтах».

В описании подземного мира Одноглазкой читателю разобраться уже становится сложнее. С одной стороны, мы видим канализацию с ее подземными трубами, обычное место обитания уличных крыс. Дальше читатель может только предполагать, что самцы богов в зеленых одеждах - мужчины-рабочие. Огромные идолы - машины. Можно лишь предположить, что речь идет о каких-то шахтах.

Во всех приведенных эпизодах используется остранение второго типа - детальное описание вместо названия. За основу берутся наиболее важные признаки того или иного предмета, основная функция, которую они выполняют.

Пелевин пишет с иронией. Язык Богов не совсем понятен Затворнику и Шестипалому, и они придумывают собственные интерпретации. Автор тонко подмечает тенденцию современного языка в использовании некоторых слов, что свойственно и для творчества Пелевина и постмодернизма в целом.

Эти примеры мы тоже можем отнести к остранению второго типа.

Здесь большую роль играет фигура непонимания (или недопонимания).

«- Она не говорит, а поет. О том, что после смерти хочет стать ивою. Моя любимая божественная песня, кстати. Жаль только, я не знаю, что такое ива.

– А разве боги умирают?

– Еще бы. Это их основное занятие.

«Стать бы после сме-е-е-рти и-и-вою», - протяжно и тихо пела толстая богиня у ведра с краской; Шестипалый, положив голову на локоть, испытывал печаль, а Затворник был совершенно спокоен и глядел в пустоту, словно поверх тысяч невидимых голов».

«- Сука! Он мне глаз выбил! Сука! - орал этот третий.

– Что такое сука? - спросил Шестипалый.

– Это способ обращения к одной из стихий, - ответил Затворник. - Собственного смысла это слово не имеет.

– А к какой стихии он обращается? - спросил Шестипалый.

– Сейчас увидим, - сказал Затворник».

Большинство описаний с использованием приема остранения понятны для читателя. Сразу можно понять, о чем идет речь, лишь в некоторых случаях читатель задумается о том, что же это может быть.

Заключение

Прием остранения в рамках поэтики постмодернизма и принципа (приема) двойного кодирования является крайне актуальным.

На современном этапе нет четкого понятия приема остранения. Есть понимание, чему служит этот прием и для чего он нужен. В узком смысле остранением можно считать только остранение II типа, когда конкретная вещь описывается с помощью фигуры непонимания. В широком смысле аллегорию тоже можно считать остранением, хотя формальных признаков, связанных с данным понятием, она не имеет. Аллегория показывает одну реальность через другую, таким образом остраняя ее.

Спорным является также вопрос о роли метафоры, метонимии и перифраза в создании эффекта остранения. По классификации Е. Сошкина в остранении I используется метафорический перенос. Д. Бузажи говорит, что метафора не является остранением, а лишь сходным с ним тропом.

Проанализировав разные уровни организации текста повести В. Пелевина «Затворник и Шестипалый» мы можем сделать вывод, что прием остранения является главным в формировании смысла произведения.

Внешне цыплята просто покидают мир, где их ждала бы смерть. На подтекстовом уровне это Советский Союз, идущий в новый мир. Мир, который внешне выглядит светлым и лучшим, но неизвестно, что там ждет «беглецов».

Большая часть текста написана с использованием приема остранения. Автор использует его для описания обычных вещей и для выражения смысла всего произведения.

Юмористическая функция достигается за счет использования фигуры непонимания, которая позволяет читателю посмотреть на свой мир с другой стороны. Именно это создает юмористический эффект.

Абстрагирующая функция тесно связана с жанровой разновидностью повести - антиутопией. Так как для антиутопии характерна аллегоричность, которая ярко проявляется в данном тексте, то абстрагирующая функция остранения в большой мере реализуется за счет жанровой разновидности произведения. Можно сказать, что остранение на уровне аллегории «мир бройлерного комбината» = «позднесоветский мир» проявляется именно за счет антиутопического начала в произведении.

Критическая функция выражена в произведении менее явно, чем остальные. Больше всего мы можем заметить ее в эпизодах, связанных с религией. Читатель видит явную отрицательную позицию по отношению к той или иной видоизмененной религии и общественному ритуалу в целом.

По классификации Е. Сошкина в тексте используется остранение II типа - детальное описание вместо называния. Остранение I типа мы можем увидеть разве что в наименовании главных героев произведения. Имена имеют метафорический смысл и несут дополнительную смысловую нагрузку.

Целостное понимание текста достигается именно за счет остранения. Получается, что читатель формирует взгляд на текст через остранение дважды. Первый раз - увидев в мире птицефабрики свой мир, второй - увидев свой мир глазами цыплят.

Прием остранения продолжает действовать, даже когда герои выбираются за пределы комбината.

В интерпретации произведения также важную роль играет постмодернистский принцип двойного кодирования, который позволяет считать внешний и глубинный смыслы произведения.

Именно за счет остранения читатель может взглянуть на вещи и мир по-новому, следовательно, идея В. Шкловского, что искусство - должно вернуть ощущение жизни, применимо к этому тексту, работает.

Литература

1. Арбитман Р. Предводитель серебристых шариков: Альтернативы В. Пелевина / Р. Арбитман // Литературная газета. - 1993.- №28. - С. 10- 11.

2. Белокурова С.П. Словарь литературоведческих терминов / С.П. Белокурова. - СПб: Паритет. - 2007. - с. 250-251.

3. Беляков С. Крошка Цахес по прозванию Пелевин / С. Беляков // Урал. - 2004. - № 2. - С. 43-47.

4. Бузажи Д.М. Остранение в аспекте сопоставительной стилистики и его передача в переводе (на материале английского и русского языков): 10.02.20: дис…канд. фил. Наук / Д.М. Бузажи. - М., 2007. - 202с.

5. Бурлак В.Н. Тайны старого Киева. История. Легенды. Предания / Вадим Бурлак. - М.: Вече, 2007. - 384с.

6. Генис А. Беседа десятая: Поле чудес. В. Пелевин / А. Генис // Звезда. - 1997. - № 12.- С. 230-236.

7. Генис А. В. Пелевин: границы и метаморфозы / А.В. Генис // Знамя. - 1995. - № 12.- С. 41-45.

8. Гинсбург К. Остранение: Предыстория литературного приема / К. Гинсубрг // Новое обозрение. - 2006. - №80. - С.80-85.

9. Громова М.И. Русская современная драматургия: Учебное пособие для студентов- филологов, учащихся средних учебных заведений гуманитарного профиля / М. И. Громова. - М.: Флинта: Наука, 2002. - 368с.

10. Данилов А. Пятое колесо /А. Данилов // Знамя. - 2004.- № 3.

11. Зенкин С. Русская теория и интеллектуальная история - 2 / С. Зенкин // Новое литературное обозрение. - 2007. - № 87. - С. 104 - 115.

12. История русской литературы ХХ века: в 4-х кн. Кн. 4: 1970-2000 годы: учеб. пособие / под ред. Л.Ф. Алексеевой. - М.: Высшая школа, 2008. - 488с.

13. Калинин Е. Прием остранения как опыт возвышенного / Е. Калинин // Новое литературное обозрение. - 2009. - № 95. - с.57- 63.

14. Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским или классическим. Об одной авантюре В. Пелевина / С. Корнев // Новое литературное обозрение. - 1997.- № 28. - С.244-259.

15. Краткая литературная энциклопедия / под. ред. А.А. Суркова. - М.: Советская энциклопедия, 1962-1978. Т. 5: Мурари - Припев. - 1968. - Стб. 448-451.

16. Куллэ В. Красная магия, или Девять способов написания иероглифа «дерево» / В. Куллэ // Литературное обозрение. - 1998.- №2.- С. 75-80.

17. Курицын В. Великие мифы и скромные деконструкции / В. Курицин // Октябрь. - 1996. - №8. - С. 171-187.

18. Латкина Е.А. Отделим зерна от плевел: (Обзор критической литературы о творчестве В. Пелевина) // Современная литература: Сборник статей и материалов / под ред. С. Ю. Баранова. - Вып. 2. - Вологда, 2004.

Размещено на Allbest.ru