Инфернальность в творчестве Достоевского

Назиров отмечает, что зависимость Верховенского - жажда власти: «Производить эффект и внушать людям страх -- вот наслаждение Петра Верховенского. Этот сын приживальщика, нервный и боязливый мальчик, крестивший перед сном подушку, чтобы ночью не умереть, с годами превратился в одержимого -- в фанатика силы. Комплекс неполноценности породил дикое стремление к сверхкомпенсации, жажду власти, и трусливый, глуповатый мальчик развил в себе замечательное умение манипулировать людьми. Он творит миф о собственном всемогуществе» [17].

Таким образом, Петр Верховенский, содержащий в себе черты как беса, так и черта, ни тем, ни другим по сути не является. Находясь под влиянием идеи власти, он сам подвержен влиянию злых сил и является их проводником, но тот факт, что озлобленность и жажда властвовать практически полностью стирает в нем человеческие черты (« Тогда и пятерки подожмут хвосты повиновения и с подобострастием пригодятся при случае»), дает нечистой силе разгуляться вволю.

2.3 Образ черта в романе «Братья Карамазовы»

Другой представитель нечисти в творчестве Достоевского - черт. Он также является мелким злым духом, но воздействует на человека совершенно по-другому: через плоть и ее слабость.

Несложно выявить, хотя бы через портретное сходство, генетическое родство между чертом и сатиром, который, как известно, славился своим пристрастием к алкоголю и чрезмерной похотью. Соответственно, можно говорить о том, что оба генетически восходят к древнейшим языческим божествам, связанным с плодородием.

Таким образом, черт является главным сладострастником среди нечисти и непосредственно связан с безудержным весельем и буйством плоти. Он является одной из важнейших частей народно-смеховой культуры. Поскольку еще сильна память о том, что когда-то он был одним из языческих божеств, чей статус изменился только с влиянием христианства, сложно воспринимать его как чистое зло. Фольклорный черт, который был унаследован Гоголем, скорее, комический персонаж, нередко выступающий в сказках в качестве волшебного помощника (достаточно вспомнить «Сказку о попе...» Пушкина). C фольклорным чертом обращаются достаточно фривольно: и за хвост можно подергать, и вся грязную работу сделать заставить.

Именно к этому, традиционному образу черта более всех близок Федор Павлович Карамазов, который тоже является шутом и приживальщиком, более всех остальных героев романа подверженного разврату. К тому же он сам признает влияние нечистого: «Не спорю, говорил в свое время Федор Павлович, - что и дух нечистый, может, во мне заключается, небольшого, впрочем калибра, поважнее-то другую бы квартиру выбрал» [32,68]. И если бесы, воздействуя через легион, влияют на толпу, то черт влияет на определенный круг людей, скорее всего, в одиночку. Косвенно это можно подтвердить тем, что слово «бесы», вынесенное в заглавие, сразу указывает на множество, «черт» же упоминается чаще в единственном числе.

В первую очередь черт в романе воздействует на Карамазовых.

Показательно, что воочию черт является только Ивану Карамазову, герою, как раз таки не подверженному ни чрезмерному веселью, ни ударяющемуся в бесконтрольный разврат. В.Е. Ветловская указывает на тот факт, что ситуация наличия у отца троих сыновей традиционна для фольклора.

Достоевский сознательно нарушает старшинство, потому что ему, во-первых, важно было сблизить Ивана (умный детина) и Алешу (наивность которого сближает его с дураком), для того чтобы ярче и контрастнее показать оба характера, во-вторых, для того, чтобы частично уберечь обоих от Карамазовского влияния при помощи их матери, несчастной, безропотной сиротки, страдавшей от болезни, «встречаемой чаще всего у деревенских баб, именуемых за эту болезнь кликушами». Следовательно, образ матери, юродивой, изначально отмеченный Богом, и образ отца, поведение которого как раз чертовское, ставит этих двух героев в особую позицию изначальной избранности, которая требует определенных поступков.

Вся ситуация разговора черта и Ивана пародирует появление духа старца Зосимы перед Алешей.

1) Состояние героев перед моментом появления инфернальной силы (спокойствие и умиротворение Алёши и метания Ивана):

- «Обрывки мыслей мелькали в душе его, загорались, как звездочки, и тут же гасли, сменяясь другими, но зато царило в душе какое-то целое, твердое, утоляющее и он осознавал это сам».

- «... он был теперь, в этот вечер, именно как раз накануне белой горячки».

2) Оба героя находятся в полусне, на гране двух миров:

- «стал было слушать, что читал отец Паисий, но утомленный очень, мало-помалу начал дремать...»

- «... но что-то как бы вдруг связало ему ноги и руки. Изо всех сил он напрягался, как бы порвать свои путы, но тщетно. Стук в окно усиливался все больше и громче. Наконец вдруг порвались путы, и Иван Федорович вскочил на диване. Он дико осмотрелся. Обе свечки почти догорели, стакан, который он только что бросил в своего гостя, стоял пред ним на столе, а на противоположном диване никого не было. Стук в оконную раму, хотя и продолжался настойчиво, но совсем не так громко, как сейчас только мерещилось ему во сне, напротив, очень сдержанно. - Это не сон! Нет, клянусь, это был не сон, это все сейчас было!»

3) Описание гостей прямо противоположно:

- «Да, к нему подошел он, сухонький старичок, с мелкими морщинками на лице, радостный и тихо смеющийся».

- «Это был какой-то господин или лучше сказать известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine», как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином».

4) Гости совершенно по-разному говорят о высших силах:

- «Не бойся его. Страшен величием перед нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно».

- «Ты, я вижу, ждешь от меня решительно ждешь от меня чего-то великого, а может быть, и прекрасного. Это очень жаль, потому что я даю лишь то, что могу». [32]

И в этой фразе заключается главная насмешка черта: если зло настолько ничтожно и смешно, но имеет возможность так сильно влиять на этот мир, то закономерно напрашивается вопрос: каково же тогда добро, если по вселенским законам они должны быть равнозначны по силе?

Чертовское «я даю лишь то, что могу» полностью девальвирует «страшен величием и ужасен высотою» Зосимы. Черт не только выворачивает все на изнанку и черное пытается показать белым, он еще и высмеивает все, и низводит до ничтожности все высшие силы. Если так слаб дьявол, то так же слаб и Бог, а может быть, его и вообще нет:

- Есть бог или нет? - опять со свирепою настойчивостью крикнул Иван.

- А, так ты серьезно? Голубчик мой, ей богу не знаю, вот великое слово сказал. [32, 276]

Черт насмехается надо всем, но это не народный, не очистительный смех, ведущий через смерть к возрождению, смех черта - это смех, ведущий только лишь к уничтожению всех основ и хаосу. Являясь по своей сути древнейшим, фольклорным, архитипичным персонажем, черт способен подорвать самые устои этого мира.

Опять же в данном случае происходит диалог с чертом, причем «опять ты» Ивана указывает на то, что это уже не первый разговор. Но, несмотря на то, что образ черта внешне шут и приживальщик, но это уже не только сниженный образ черта из бытовой сказки, здесь в том числе подключается и религиозный аспект, где нечистая сила, в частности, черт, как родовое обозначение всей нечисти, становится искушающей силой, одним из воплощений отца лжи - Дьявола. Он в первую очередь искушает веру Ивана, который, впрочем, и так считает себя атеистом, и тем самым ближе и ближе подталкивает его к краю пропасти.

Но почему именно черт, единственный из представителей нечисти, «дорастает» до собственного образа? В.Г. Шевченко в своем докладе на конференции в Санкт-Петербурге «Достоевский и мировая культура» приходит к парадоксальному выводу:

«Сказано Христом (Матфей 18; 19, 20): «И еще скажу вам, что если двое из вас на земле согласятся на чем либо, и оба будут молиться об этом, то это будет исполнено для них Моим Небесным Отцом. Ибо там, где двое или трое соберутся вместе во имя Мое, буду с ними и Я».

Двое или трое братьев Карамазовых собрались вместе в Скотопригоньевске во имя Антихриста, согласились на убийство отца, и был Антихрист с ними и было исполнено для них. Отец был убит. То, кто конкретный физический убийца - значения не имеет».

Исследователь указывает на то, что в тексте нет прямого, неопровержимого доказательства чьей-либо вины в убийстве Федора Павловича. Он не снимает вины ни с одного из братьев, поскольку, если убил Смердяков, то виноват и Иван, но если убил Дмитрий, то виноват и Алеша, который, не послушавшись Зосиму, трижды отрекся от брата. Таким образом, Иван виноват действием, Алеша - бездействием. Все трое - желанием.

Федора Павловича покарало провидение. И «черт» и дух старца Зосимы являются воплощением этого провидения, которое, преломляясь через героя, изменяет свою форму. Черт Ивана - это сам Иван, в таком и только в таком обличии тот может явиться ему, бунтарю не только против отца, но и против бога, который восходит к отрицанию и у Достоевского: «В «Записной тетради» за 1880-1881 г.г. есть запись Достоевского! «Карамазовы». «Мерзавцы дразнили меня необразованностью и ретроградною верою в Бога. Этим олухам и не снилось такой силы отрицание Бога, какое положено в Инквизиторе и в предшествующей главе, которому ответом служит весь роман. Не как дурак же, фанатик, я верую в Бога. И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием. Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицание, которое перешел я». Подобную точку зрения так же ранее высказывал и В. Розанов.

Черт Ивана воплощается для Алеши в дух старца Зосимы: «Царство Божие» в видении Алеши устроено хорошо и удобно. В нем нет места главному завету Христа: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». В этом «Царствии» все просто: […] Луковка - вот цена билета в рай Алеши Карамазова. Подал луковку - и ты за свадебным столом, и новое вино несут, и так вечно, вечно, вечно.... Нe человек восходит к Богу в мистическом видении Алеши, а Бог нисходит к тем, кто по одной только луковке подал «воду в вино превращает, чтобы не пресекалась радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже на веки веков».

Соответственно, согласно данной теории, можно прийти к выводу, что провидение целиком и полностью заключает в себе все высшие, иные силы, которые в свою очередь воплощаются в добро или зло в зависимости от внутреннего состояния человека.

Данный контекст следует учитывать, однако в произведениях Достоевского нельзя отказываться так же и от религиозного контекста и снимать противостояние Бога и Дьявола.

Роман «Братья Карамазовы» как последний, соответственно, вершинный роман Достоевского является результатом всего творческого пути. Соответственно, неизбежно переосмысление многих категорий, в том числе и категории фантастического и инфернального.

В «Преступлении и наказании» фантастическое все еще близко с понятием болезни и бреда, хотя и там начинает появляться противопоставление реального и ирреального. Появление инфернальных сил, например, призраков Свидригайлова, связанно в первую очередь с персонификацией личностных качеств героя, в частности, чувства вины. Жена Свидригайлова, так же как и он, не говорит ничего прямо, упоминает, казалось бы, совершенно неважные детали, ходит вокруг да около, не касаясь сути, только лишь намекает на нее.

Потеря веры ведет к потере истинных идеалов и истинных ценностей, и человек, блуждая во мраке, может создать теорию, противоречащую естественным законам - убийство во благо.

В романе «Бесы» с полуисторическими героями и событиями трансформируются оба понятия. Все фантастическое в нем - мракобесие того времени, отказ от Христа, когда «все позволено». В результате - Шигалевщина.

«Карамазовы» же - это прямой бунт против Бога. Поэтому вершиной творчества Достоевского можно назвать, скорее даже, не весь роман, а только лишь «Великого инквизитора». То есть неверие, возведенное в абсолют, доведенное до своего предела не столько впускает нечистого в наш мир, сколько не допускает в нем какое-либо присутствие Бога. Предельный, абсолютный выверт - творить дьявольское от имени Бога. Поэтому фантастическое здесь напрямую, линейно сталкивается с реальным. Тоже своего рода выверт, когда «вертикальные» отношения переносятся в линейную плоскость. Можно говорить о некой сингулярной точке в романе (глава до «Великого Инквизитора» и несколько глав до суда над Дмитрием), когда время и пространство, человеческое, чертовское и божественное, высокое и низменное, частное и архитипичное сжимаются в «здесь и сейчас». Именно поэтому присутствие инфернальных сил настолько реально.

Инфернальное в романе - это, в первую очередь, даже не столько карающая сила (каждому воздастся по заслугам), сколько реализация желаемого. Алеша, не получивший материального подтверждения своей веры, практически совершает падение и удерживается на краю пропасти великой грешницей - Грушенькой (которая, что не раз подчеркивалось исследователями, исконно русский, национальный тип характера), спасается с помощью луковки. Его связь с Великим Инквизитором сильна - он тоже не хочет верить свободно. Желание «математического», материального доказательства веры - чертовщина. Если чудо доказуемо, то оно измеримо, если оно измеримо, то может быть объяснено, в таком случае это уже не чудо, а потеря веры в чудо ведет к потере веры вообще. Но Алеша получает то, что он хочет - ему возвращается та самая луковка, он получает тот самый рай, к которому он готов.

Та же ситуация происходит с Иваном, если Алеша только где-то в глубине души соглашается с Иваном (он судит отца, соответственно, признает то, что тот заслуживает наказания), то тот требует возмездия отцу, как и Дмитрий. Оба получают то, о чем так молили. Но одного этого Ивану недостаточно. Ему необходимо «вопрос разрешить», «и он, мятежный, просит бури». И в результате получает черта, который прямо не говорит, но намекает - бога нет, есть только нечистый, позволено все, поскольку один раз живем, а там скучно, именно поэтому черт так жаждет остаться на земле, а для этого ему необходимо одно - чтобы Бога на ней не было.

И черта, и дух Зосимы можно назвать двумя разными реализациями провидения, если избавить последнее от какого-либо заряда и приравнять к ирреальному вообще.

Таким образом, появление каких-либо иных сил в первую очередь связано с состоянием предельности. И здесь следует вновь обратиться к фольклору и вспомнить, как герой мог соприкоснуться с ирреальным миром - обязательно должен быть какой-то «портал», переход в иное измерение. У Достоевского на себя эту функцию берет как раз зараженность идеей, впадение в безудерж. Герой-мечтатель, живущий в своем вымышленном мире, постепенно отказывается от связи с реальностью и как раз находится на грани того самого перехода. Поэтому только такие герои способны увидеть и быть подвержены злым силам.

Все три нечистые силы в романах Достоевского отличаются друг от друга способом воздействия на человека.

Демон как порождение романтизма, в первую очередь влияет на гордость, точнее, гордыню, доводит до крайности стремление индивидуальной обособленности и разжигает жажду возвыситься над толпой, властвовать над ней.

Бесы, имя которым легион, воздействуют на социальную сферу, через общество и общественное влияние они стремятся столкнуть в безудерж как можно больше людей.

Черт как архитипичный, фольклорный персонаж берет лукавством и насмешкой, он влияет на самые личные, самые глубокие чувства и переворачивает все с ног на голову.

И с данной точки зрения весьма важен образ князя Мышкина, как состояние предельности с противоположной стороны. Мракобесие Ставрогина практически делает из него беса, беззаветная вера Мышкина практически делает из него ангела, иное воплощение Христа. И то и другое приводит к печальным последствиям, поскольку предельная вера подводит к краю и других героев романа, которые не могут справиться, не могут находиться рядом «с положительно прекрасным человеком», Мышкин изменяет их, однако только в ту сторону, к которой они были расположены изначально. Буйство Рогожина доводит того до убийства любимой женщины, инфернальность Настасьи Филипповны доходит до невозможности жить вообще. Вера Мышкина, доведенная до крайности (что важно не путать с фанатизмом любого рода, поскольку это уже не вера, а страсть) практически делает невозможным его существование в человеческом обличии: его припадки чем-то схожи с забытьем, «трансом» Ставрогина, однако, как и он, Мышкин остается человеком, а значит, как человек, он не способен вынести ирреальной миссии. Его искреннее желание нести любовь и добро людям в результате опять же обращается в перевертыш - Настасья Филипповна мертва, Рогожин стал убийцей.

Любое состояние предельности ненормально для человека. «Дьявол с богом борется и поле битвы - сердца людей». Обе равнозначные по мощи, но противоположные по заряду силы находятся в линейных отношениях, и место человека - где-то посередине. Человек не может быть абсолютно свят, но и не может быть абсолютно грешен. Свобода - это состояние середины, когда человек подвержен обеим силам в равной степени и, соответственно, может проявить свою, свободную волю. Предельный сдвиг в ту или иную сторону образует выверт, перевертыш. Отсюда проникновение в реальный мир инфернальных сил, как некое компенсаторное воздействие.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги проделанной работы, следует отметить, что понятие фантастического гораздо шире, чем понятие инфернального, поскольку фантастическое - это все не реальное, а инфернальное - то, что имеет непосредственное отношение к адскому и демоническому.

Важнейшими ипостасями инфернального в творчестве Достоевского являются демон, бес и чёрт, которые имеют ряд схожих черт (предполагают персонификацию и непосредственно связаны с образом Дьявола), но различаются своей сферой влияния на человека и своими литературно-культурными традициями. Демон как воплощение романтизма доводит до крайности стремление индивидуальной обособленности, устанавливает культ титанической личности, которой все позволено, и разжигает жажду возвыситься над толпой, властвовать над ней. Бесы, которые имеют непосредственно христианские истоки и имя которым легион, воздействуют на социальную сферу и через общество и общественное влияние стремятся столкнуть в безудерж как можно больше людей. Черт же как фольклорный, архитипичный персонаж влияет на самые личные, самые глубинные чувства и переворачивает все с ног на голову.

Проявление и функция инфернальных сил в творчестве Достоевского с течением времени развивается и трансформируется от романа к роману. Так, в «Преступлении и наказании» инфернальное все еще близко с понятием болезни и бреда, хотя и там начинает появляться противопоставление реального и ирреального. Демон не появляется и не упоминается в романе, о его присутствии говорит только литературно-культурный контекст. Появление инфернальных сил связанно в первую очередь с персонификацией личностных качеств героя, в частности, чувство вины Свидригалова воплощается в призрак его жены. Потеря веры ведет к потере истинных идеалов и истинных ценностей, и человек, блуждая во мраке, может создать теорию, противоречащую естественным законам - убийство во благо.

В романе «Бесы» с полуисторическими героями и событиями нечистая сила упоминается и появляется, причем ее появление можно трактовать и буквально (герои действительно одержимы бесами), и иносказательно: все фантастическое - мракобесие того времени, отказ от Христа, когда «все позволено». И сами герои одновременно подвержены нечистой силе, и являются ее воплощением, т.е. персонажи начинают выполнять некоторые функции нечистой силы.

«Карамазовы» же - это прямой бунт против Бога. И здесь инфернальное «дорастает» до собственного персонажа. Здесь же появляется и образ Дьявола, о котором говорит Великий Инквизитор. То есть неверие, возведенное в абсолют, доведенное до своего предела не столько впускает нечистого в наш мир, сколько не допускает в нем какое-либо присутствие Бога. Предельный, абсолютный выверт - творить дьявольское от имени Бога.

Для того чтобы нечистая сила проникла в этот мир, должен существовать особый переход, «портал». И у Достоевского таким порталом становятся несвобода, предел и перевертыш.

Человек может оставаться человеком в истинном смысле этого слова только тогда, когда он свободен, когда волен принимать собственные решения, руководствоваться собственным сердцем и разумом. Но человек может потерять эту свободу, если он становится рабом идеи, сладострастия, гордыни, миллиона или лишается своей индивидуальности, находясь под влиянием толпы. Потеря свободы ввергает человека во власть злых сил, но как только состояние несвободы становится предельным, совершается перевертыш, и это порождает инфернальное.

Таким образом, ключевым понятиями в творчестве Достоевского являются понятия свободы и свободной личности с «сильным сердцем», поскольку только такой человек способен противостоять искушениям, отстоять собственное Я и защитить тех, кто сердцем слаб.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

МОНОГРАФИИ

1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского [Текст] / М.М. Бахтин. - М.: Советская Россия, 1979.

2. Бем А.Л. Исследования. Письма о литературе [Текст] /А.Л. Бем. - М.: Языки славянской культуры, 2001.

3. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского [Текст] / Н. А. Бердяев. - М.: АСТ: Хранитель, 2006.

4. Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы» [Текст] / В.Е. Ветловская. - Ленинград: Наука, 1977.

5. Гроссман Л.П. Достоевский [Текст] / Л. Гроссман. - М: Мол. гвардия, 1962.

6. Карякин Ю.Ф. Достоевский и Апокалипсис [Текст] / Ю.Ф. Карякин. - М.: Фолио, 2009.

7. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова; Достоевский-художник. [Текст] / В.Я. Кирпотин // Избранные работы: В 3 т. Т.3. - М.: Худож. лит., 1978.

8. Лазари а. В кругу Федора Достоевского. Почвенничество. [Текст] /А. Лазари. - М.: Наука, 2004.

9. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. [Текст] / В.В. Розанов // Собрание сочинений. М.: Республика, 1996.

10. Сараскина Л.И. "Бесы": роман предупреждение [Текст] / Л. И. Сараскина. - М.: Сов. писатель, 1990.

11. Фридлендер Г.М.. Достоевский и мировая литература [Текст] / Г. М. Фридлендер. - Ленинград: Сов. писатель, 1985. -

СТАТЬИ

12. Альми И.Л. О романтическом «пласте» романа «Преступление и наказание» [Текст] / И.Л Альми // О поэзии и прозе. - Спб.: Скифия, 2002. С. 327-339.

13. Альми И.Л. Об одной из глав романа «Братья Карамазовы» («Черт. Кошмар Ивана Федоровича») [Текст] / И.Л Альми // О поэзии и прозе. - Спб.: Скифия, 2002. С. 385-400.

14. Ковалев О.А. Всезнание в произведениях Ф.М. Достоевского: поэтика, идеология, психоанализ [Текст] / О.А. Ковалев // Философские дескрипты. - Барнаул, 2007. - Вып. 6.

15. Ковалев О.А. Оправдание вымысла как стратегия нарративного текста (на материале творчества Ф. М. Достоевского) [Текст] / О.А. Ковалев // Филология и человек. - 2009. - № 1. - С. 98.

16. Криницын А.Б. «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Опыт систематического анализа [Текст] / А.Б. Криницын // Исповедь подпольного человека: К антропологии Ф.М.Достоевского. - М.: МАКС Пресс, 2001.

17. Назиров Р.Г. Петр Верховенский как эстет [Текст] / Р.Г. Назиров // Вопросы литературы. 1979. № 10.

18. Неклюдов С.А. К проблеме места и роли главы «У Тихона» в архитектонике романа «Бесы» [Текст] / С.А. Неклюдов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. - М., 2010. - №6. -C. 99-106.

19. Немцева А.В. Современное прочтение философской притчи Ф.М. Достоевского "Великий инквизитор": Семантический подход. [Текст] / А.В. Немцева // Философия и социальная динамика XXI века: проблемы и перспективы. - Омск, 2007.

20. Одесский М.П. Достоевский и четвертое измерение [Текст] /М.П. Одесский // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. - М., 2004. - Т. 63, N 2. - С. 53-56.

21. Поддубная Р. Инферальный аспект двойничества у Достоевского [Текст] / Р. Поддубная // Библия и культура. - Чернивци, 2004. - Вип. 6. - С. 288-294.

22. Рагозина И.Ф. Интеллектуальные игры в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» [Текст] / Рагозина И. Ф. // Логический анализ языка: Концептуал. Поля игры. - М., 2006. - С. 297-307.

23. Рачинская Н.В. Славянский и народно-христианский бестиарий (на примере поэтики Достоевского) [Текст] / Н.В. Рачинская // Вопр. соц. -гуманит. наук. - Ростов н/Д, 2006. - N 7-8. - С. 10-16.

24. Романова Г.И. Портрет смеющегося человека в романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского [Текст] / Г.И. Романова // Лит. в шк. - М., 2007. - N 5. - С. 9-11.

25. Седов А.Ф. Речевая деятельность персонажа в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» как основа «поджанра» (опыт интерпретации главы «Великий Инквизитор») [Текст] / А.Ф. Седов // Русская литература в формировании современной языковой личности. - СПб., 2007. - Ч. 1. - C. 526-529

26. Энгельгардт Б.М. Идеологический роман Достоевского [Текст] / Б.М. Энгельгардт // Ф.М.Достоевский. Статьи и материалы, сб. II, под ред. А.С.Долинина. - М.: Мысль, 1924.

СЛОВАРИ

27. Даль В.И. Толковый словарь русского языка [Текст] / В.И. Даль. - М.: Эксмо-пресс, 2002.

28. Ожегов С.И. Словарь русского языка [Текст] / С.И. Ожегов. - М.: Оникс, 2007.

29. Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта. Вып.1 / Гл. ред. Ю.Н. Караулов; Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. - М.: Азбуковник, 2001.

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

30. Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание» [Текст] / Ф.М. Достоевский. - М.: Хранитель, 2007.

31. Достоевский Ф.М. «Бесы». Собрание сочинений в 15 томах. Т. 7 [Текст] / Ф.М. Достоевский. - Ленинград: Наука, 1990

32. Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы». Собрание сочинений в 15 томах. Т. 9-10 [Текст] / Ф.М. Достоевский. - Ленинград: Наука, 1991.

33. Лермонтов М.Ю. Демон [Текст] / М.Ю.Лермонтов // Сочинения. Т1. М.: Правда, 1988. С. 557.

34. Пушкин А.С. Наполеон [Текст] / А.С. Пушкин // Стихотворения. - М.: АСТ, 2003.

35. Пушкин А.С. Бесы [Текст] / А.С. Пушкин // Стихотворения. - М.: АСТ, 2003.

36. Тютчев Ф.И. Наполеон [Текст] / Ф.И. Тютчев // Стихотворения. - М.: Эксмо, 2012.

ЭЛЕКТРОННЫЕ РЕСУРСЫ

37. Ален Л. Роман «Бесы» в свете почвенничества Достоевского. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/DS/05/071.shtml, свободный. Яз. рус.

38. Черешня В. Заметки к «Беседам» Достоевского. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.stosvet.net/11/chereshnya/ свободный. Яз. рус.

39. Анненский И.Ф. Иуда. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://az.lib.ru/a/andreew_l_n/text_0500.shtml, свободный. Яз. рус.

Размещено на Allbest.ru