Как уже говорилось выше, Людмила Улицкая в своих произведениях использует различные средства и способы выражения психологизма: внутренние монологи, отрывки из дневников, письма, сны, видения, персонажи-двойники, прием умолчания.

В ходе анализа романа "Зеленый шатер" мы выявили в нем наиболее яркие, на наш взгляд, черты психологизма: внутренние монологи различных героев и сон главной героини романа Ольги, в котором ей и приснился "зеленый шатер", вынесенный в заглавие произведения, а также одной из глав.

Монологи в романе имеют особое значение, поскольку часто только они помогают раскрыть внутренний мир героев, их жизненные позиции. Наиболее ярким примером в этом отношении является один из главных героев, Миха - один из немногих, кого автор называет "имаго". Имаго - это биологический термин, применяемый чаще к насекомым и обозначающий "взрослая особь". В романе же этот термин применяется к человеку и определяется как "человек, достигший зрелости как в физическом, так и в духовном плане, и способный отвечать за свои поступки".

"Настоящий его талант, полученный им от рождения, невооруженным глазом был не виден. Он был одарен такой душевной отзывчивостью, такой безразмерной, совершенно эластичной способностью к состраданию, что все прочие его качества оказывались в подчинении этой "всемирной жалости".

Поначалу этот редкостный дар ведет Миху совсем не к борьбе с неправедной властью, а к помощи обездоленным. Миха работает учителем литературы в интернате для глухонемых детей в Подмосковье, живет там же в спартанских условиях, получает за свой труд копейки, но все равно счастлив. Власть сама вынудила этого мирного человека к борьбе. Миха начинает заниматься самиздатом ради денег, но постепенно диссидентская журналистика и вообще борьба с властью увлекают его. Единственный из троих друзей, он переходит не просто к сопротивлению, а к политической деятельности.

К сожалению, Миха не снискал благорасположения власти.

Отсидев три года в тюрьме, он получает "предложение" эмигрировать в Израиль, отчего наотрез отказалась его жена. Нетрудно представить психическое состояние героя. Жена, встречи с которой он ждал все это время, дочь, совершенно к нему не привыкшая…Он хотел быть с ними. Однако остаться в России он не мог. В отчаянии, Миха покончил с собой.

Итак, приведем монолог, произнесенный им перед самоубийством:

"Сел за стол, хотел просмотреть свои стихи, но вдруг почувствовал, что нет на это времени. Отодвинул всю стопку в сторону. Детские, детские стихи. Скоро тридцать четыре года. И все еще детские стихи. И взрослых не будет никогда. Потому что я так и не вырос. Но сейчас как раз настало время, когда я могу совершить первый раз в жизни поступок взрослого человека. Освободиться от собственной нелепости, несостоятельности. Освободить Алену и Майку от себя, от бездарности своего существования, от полнейшей невозможности жить нормальной и полноценной жизнью взрослого человека.

Какой простой и верный выход. Почему это никогда раньше не приходило в голову? Как хорошо, что тридцати четырех еще не исполнилось. Ведь именно в тридцать три года Иисус совершил поступок, подтвердивший его абсолютную взрослость: он добровольно отдал свою жизнь за идею, которая вообще-то не вызывала у Михи большого сочувствия, - за чужие грехи.

Распоряжаться собой - это и значит быть взрослым. А эгоизм - качество подростковое. Нет, нет, не хочу больше быть подростком…

Он пошел в ванную, принял душ. Надел чистую рубашку. Подошел к окну. Рамы были ветхие, стекла грязные, но подоконник чистый. Он раскрыл окно - дождь, сумрак, слабый и бедный городской свет. Фонари еще не зажглись, но какое нежное мерцание.

Снял ботинки, чтобы не оставлять грязных отпечатков подошв, вспрыгнул на подоконник, едва на него опершись. Пробормотал: "Имаго, имаго!" и легко спрыгнул вниз" [Улицкая 2011: 661].

Герой воспринимает свой поступок, как поступок "взрослого человека", "имаго". Было и это действительно так - остается вопросом.

В качестве примера приведем еще одного героя, чья жизненная позиция, внутреннее состояние также выражены в монологе.

Виктор Юльевич - учитель литературы - усиленно изучает проблему взросления (одна из ключевых проблем романа). Причем взросления не столько физического, сколько духовного. Так, изучив труды Выготского, Фрейда, он размышляет о своих воспитанниках:

"Несмышленые малыши, человеческие личинки, они потребляют всякую пищу, какую ни кинь, сосут, жуют, глотают все подряд впечатления, а потом окукливаются, и внутри куколки все складывается в нужном порядке, выстраивается необходимым образом - рефлексы отработаны, навыки воспитаны, первичные представления о мире усвоены. Но сколько куколок погибает, не достигнув последней своей фазы, так и не треснув по шву, не выпустив из себя бабочку. Анима, анима, душенька… Цветная, летающая, короткоживущая - и прекрасная. А какое множество так и остается личинками и живет до самой смерти, не догадываясь, что взрослость так и не пришла.

Там, у Выготского, речь шла о различении между процессом формирования навыков и процессом развертывания интересов. А Виктору Юльевичу виделась иная картина - он наблюдал у своих воспитанников развертывание крыльев, и на них отпечатывались смыслы и узоры. Но почему одни, как насекомые с полным циклом развития, претерпевают метаморфоз, а другие - вовсе нет?" [Улицкая 2011: 94].

Как видим, в обоих монологах выражается авторский взгляд на проблему взросления. В этом отношении показательно следующее высказывание писательницы:

"В XIX веке жили так называемые архивные юноши - сверстники Пушкина, которые, закончив Лицей, в 17-18 лет занимали важные государственные посты. Как сильно изменился процесс взросления людей. У нас человек и в 30, и в 40 лет все еще мальчик, который не хочет брать на себя ответственность".

Далее рассмотрим один из ключевых фрагментов романа - сон Ольги:

"Однажды вечером Ольга рассказала Тамаре сон, который приснился накануне: на огромном ковровом лугу стоит большой зеленый шатер, а к нему тянется длиннющая очередь, целая толпа народу, и Ольга становится в самый хвост, потому что ей непременно надо войти в этот шатер.

Тамара, с ее прорезавшимся мистическим чутьем, вся обмерла:

Шатер?

Ну да, вроде цирка-шапито, но очень большой. Осмотрелась и вижу, что очередь - все сплошь знакомые лица: какие-то девочки из пионерского лагеря, я их с детства не встречала, школьные учителя, и университетские лица, и доцент наш… Просто демонстрация целая!

И Антонина Наумовна?

Да, и мама, конечно, и бабушка моя, которой я сроду не видела, и все родные лица - Миха, рядом с ним какие-то мальчишки, детишки, Санечка, Галка со своим хмырем.

Как, и живые, и мертвые вместе?

Ну да, конечно. И собака какая-то прямо мне под ноги катится и вроде улыбается. Смотрю, а ее на поводке девочка держит. Была такая трогательная девочка Марина. Забыла, как собаку… Гера! Гера собаку звали! И еще много-много людей… И вдруг, представляешь, вдалеке, возле самого входа, замечаю Илью, и он из самого начала очереди машет мне рукой: "Оля! Иди ко мне! Иди! Я занял тебе место!"

И тут я стала к нему пробиваться через толпу, и все заволновались, почему это я без очереди, и мама спросила, зачем это я лезу впереди других. Но тут появился большой дед с бородой, прекрасного вида, и я поняла, что это мой дед родной Наум, и он повел над всеми рукой, и они расступились, а я побежала к шатру. А шатер вроде уже и не зеленый, а золотом отливает. Смотрю - Илья улыбается, видно, ждет меня. Выглядит очень хорошо, совершенно здоровый, молодой, поставил меня с собой рядом, руку на плечо положил. И тут появилась эта Оксана, и она все лезет к нему, а он ее как будто не видит. А двери никакой нет, такая толстая ткань, как портьерная, что ли, и этот полог как раз отогнулся, а оттуда музыка - не могу сказать какая, с запахом таким, какого нельзя вообразить, и как будто светится.

Чертог, - одними губами прошевелила Тома.

Да ну тебя, Бринчик! Какой еще чертог? Черт-те что несешь.

Ты что говоришь, Оля? - ужаснулась Тома.

Ну ладно, ладно, не пугайся так. Пусть по-твоему, чертог. Все равно словами не объяснить. В общем, входим мы туда вместе.

А там - что? - прошелестела Томочка.

Ничего. Тут я проснулась. Хороший сон, правда?

Умерла Ольга на сороковой день после смерти Ильи" [Улицкая 2011: 197].

Л. Улицкая придает этому сну особое значение. Для нее зеленый шатер - это символ высокого и глубинного примирения сегодняшнего дня с прошлым, а заодно и примирения представителей ее поколения между собой.

"В той эпохе героев было немного, а потерпевшие были все. Каждое слово правды, каждая вольная мысль оплачивались очень дорогой ценой. Не все могли это выдержать. А зеленый шатер всех примиряет - и тех, кто предал своих друзей, не сумев противостоять давлению власти, и тех, кто это давление выдержал. Все равно все они предстанут перед лицом Господа и, надеюсь, будут прощены", - убеждена писательница.

Для самой героини этот сон также имел особую важность. Илья, которого она упоминает - ее муж, диссидент, который согласился сотрудничать с властью, чтобы спокойно заниматься любимым делом. Ради спокойствия же он покидает страну, уехав жить в Нью-Йорк, куда звал и Ольгу, однако, получив отказ (у Ольги был еще маленький сын), спокойно уехал один. Там он заключил фиктивный брак для своих целей, отчего Ольга чуть не сошла с ума и даже заболела раком, который, к счастью, смогла вылечить. Однако возможно ли простить Илью после всего, что случилось? Автор отвечает на этот вопрос: "Зеленый шатер всех примиряет - и тех, кто предал своих друзей, не сумев противостоять давлению власти, и тех, кто это давление выдержал. Все равно все они предстанут перед лицом Господа и, надеюсь, будут прощены".

Заключение