Христианские мифы в послереволюционных поэтических произведениях С.А. Есенина

Поэма «Иорданская голубица»

Поэма «Иорданская голубица» была написана С. А. Есениным 20-23 июня 1918 г. во время пребывания в родном селе Константинове. Ее первая публикация состоялась в рязанской газете «Известия губернского совета рабочих и крестьянских депутатов» 18 августа 1918 г. Первая публикация, в отличие от последующих, содержала эпиграф:

Прощай, прощай

Прощай, Масленица

(песня)

На наш взгляд, он имеет важное значение и может восприниматься в качестве своеобразного «ключа» к более глубокому пониманию содержания поэмы. Мотив прощания с масленицей - незабываемой порой веселья, песен, игр, щедрого угощения, предшествовавшей суровым неделям Великого поста, был широко распространен в обрядовых песнях масленичного цикла и нес в себе элемент грусти: «Прошла масляна, кончилось гулянье»(34, 268). В есенинской поэме, пронизанной идеей крещения Руси в новую веру, подобный эпиграф играл значимую роль: прощание с веселым язычеством знаменовало собой прощание с прошлым и вступление в новую, более суровую историческую эпоху.

Однако такое истолкование смысла первоначального эпиграфа поэмы было бы неполным. «Иорданская голубица» выделяется среди всех других есенинских поэм 1917-1919 гг. особым сочетанием интонаций скорби и ликования, грустного прощания с «отчалившим» прошлым и радостной встречей «нового дня». «Иорданская голубица» является ранним предвестием ностальгического деревенского цикла произведений Есенина 1919-1921 гг., хотя и без свойственных ему нот отчаяния и трагической безысходности. Именно в «Иорданской голубице» впервые возникает образ «уходящей», «отчалившей» Руси. Гуси, представлявшиеся древним посредниками между двумя мирами (13, 292), выполняют в поэме печальный ритуал, выступая последними проводниками «отжившей» Руси в заоблачные пределы:

Несут они на крыльях

Твой отгрустивший лик(11, 60)

Казалось бы, столь скорбные интонации и печальные картины мало соотносимы с масленичной темой, заданной эпиграфом. Однако следует напомнить, что масленичный обрядовый комплекс содержал в себе очень широкий ритуальный спектр. Будучи в народном представлении важным переходным рубежом в смене сезонов от зимы к весне, масленичная неделя сочетала в себе безудержное веселье широкой масленицы со строгими обычаями последнего, «прощеного» дня. «С ним были связаны очистительные обряды, возникшие под влиянием православной церкви и являющиеся подготовкой к Великому посту: это обычай прощения друг друга, поминания умерших родственников». Носова Г. А. Масленица в селе Чернава Рязанской области. - Рязань, 1996., с. 24. В родном Есенину Константинове с масленицей прощались именно в «прощеный» день, сжигая на высоком берегу Оки ее соломенное чучело.

Стык «языческого» эпиграфа с «христианским» смыслом заглавия знаменует для Есенина рубеж времен между «отчалившей» старой Русью и зарождающейся новой. В этом важном переломном моменте актуализировался еще один значимый ритуальный мотив. Обряд веселых похорон масленицы символизировал не только похороны зимы - в представлении древних масленичное чучело являлось олицетворением смерти. Тема прощания и прощения, поминовения усопших, являвшаяся одним из центральных моментов в ритуальных рамках завершавшего масленичную неделю «прощеного дня», ярко представлена в 1 и 4 главах:

То душ преображенных

Несчислимая рать,

С озер поднявшись сонных,

Летит в небесный сад.

Не жалейте же ушедших,

Уходящих каждый час, -

Там на ландышах расцветших

Лучше, чем в полях у нас.

В этих строках мы находим сходство с фрагментом из книги А.Н.Афанасьева: «Когда человек умирает, душе его предстоит далекое и многотрудное странствование, чтобы достигнуть светлого неба и водвориться там в блаженных селениях»(13, 279). Однако современная Есенину критика готова была увидеть за минорной тональностью есенинских строф нечто иное - разочарование в революции и упадочнические настроения. «Есенин уходит прямо в лагерь реакции. Он без всяких оговорок, вместе с церковным клиром, на радость всей черной и белой братии, уверяет, что на том свете куда лучше, чем здесь на земле», - бил тревогу П. И. Лебедев-Полянский. Пролетарская культура.- М., 1918. №4, с. 37. Ему вторил другой известный деятель Пролеткульта прозаик П. К. Бессалько: «Черт возьми, да ведь такое стихотворение понижает нашу волю к победе! Зачем нам бороться за социализм, когда там, на небе, лучше, чем на земле у нас?» (51, 38).

На самом деле Есенин еще далек от разочарования в революции, ведь именно здесь звучит его знаменитое признание: «Небо - как колокол, Месяц -- язык, Мать моя родина, Я - большевик». Тем не менее, нескрываемая печаль и любовь к «уходящей» Руси, которой вскоре предстоит стать главной темой в произведениях поэта 1920-1921 гг., впервые с такой проникновенной ностальгической остротой проявилась именно здесь. Обряд веселых похорон масленицы, в ходе которых сжигалось ее соломенное чучело во имя будущего урожая, был языческим аналогом христианской мистерии смерти-воскресения и носил характер искупительной жертвы. Древние славяне посвящали свои масленичные обряды «юному солнечному богу», - так же и лирический герой поэмы рад приветствовать «новый, прорезавший тучи день», явившийся в образе «солнцеголового отрока».

Другой важнейший структурный элемент поэмы связан с христианским обрядом крещения. Поэма предстает новой главой есенинской «русской Библии», место действия которой поэт определяет как «мой луговой Иордань». При этом Есенин во многом переосмысливает евангельский образ иорданского голубя как символа Святого Духа. Во всех канонических источниках слово «голубь» предстает исключительно как существительное мужского рода, чего нельзя сказать о другом, ветхозаветном, ноевском голубе из библейской легенды о всемирном потопе. В целом ряде богословских источников и позднейших исследованиях Библии речь идет о голубице. В одном из литературных источников читаем: «В христианской иконографии голубь был изображением Святого Духа... Считается, что в древнейшей христианской практике изображение голубя наследовало ветхозаветному образу голубицы, принесшей в Ноев ковчег масличный лист как знак окончания потопа и символ примирения с Богом». Уваров A.C. Христианская символика. М., 1998. - С. 147.

Есенин имел все основания избрать для заглавия своей поэмы вариант с существительным женского рода, ввиду особенно богатого семантического спектра образа «голубицы» в русской духовной традиции. Ему важно было связать центральный образ-символ своей поэмы не только с мотивом крещения Руси в новую веру, но и вложить в него идею примирения, торжества братской любви и укрощения разрушительных стихий революционного потопа. Образ ноевского голубя с масличной ветвью мира в устах был особенно дорог поэту, как о том свидетельствует финал его трактата «Ключи Марии». Сравнивая первые шаги в строительстве пролетарской культуры с неуклюжим и тяжелым полетом ворона, посланного Ноем, но так и не достигшего желанного берега, Есенин пишет: «Мы... знаем, что масличная ветвь будет принесена только голубем - образом, крылья которого спаяны верой человека не от классового осознания, а от осознания обстающего его храма вечности. Революция - это ворон. Будущее - больше»(10, 213).

Из всего вышесказанного следует, что образ Иорданского голубя как символ крещения тесно соотносился с образом ноевского голубя (голубицы) с масличной ветвью - знаком мира, согласия и спасения. Этот смысловой комплекс наиболее точно выражает есенинское представление о высшей цели революции - духовном преображении мира и человека и достижении его главного идеала - вселенского братства людей. В разгаре братоубийственной гражданской войны «Иорданская голубица» Есенина стала подлинным голубем мира в русской поэзии тех лет. Кроме того, образ есенинской «иорданской голубицы» благодаря звуковым и цветовым ассоциациям можно соотнести с образом «голубой Руси», принявшей новое крещение:

Вот она, вот голубица,

Севшая ветру на длань.

Снова зарею клубится

Мой луговой Иордань.

Таким образом, у Есенина очаг религиозного переустройства мира перемещается в Россию. Идея богоизбранности Руси находит свое выражение и в мотиве посещения русской земли библейским патриархом Авраамом, из рода которого, по велению и завету Бога-отца, явился миру Мессия. Авраам является на Русь «дождиком в нивы златые», подобно верховному древнегреческому божеству Зевсу, в образе золотого дождя тайно оплодотворившего Данаю, и это означает, что богоизбранной родиной Третьего завета предстоит стать России, «солнцеголовому отроку», Богомладенцу новым русским Мессией, а «иорданской голубице» - знаком нового Богоявления, которое вот-вот случится. Из этого можно заключить, что образ «иорданской голубицы» является не только символом высшего благословления революционной Руси, нового крещения и примирения, но и символом посланничества, несущего миру светлую весть о грядущем преображении.

Поэма «Пантократор»

Поэма «Пантократор» считается последней среди революционных поэм С. А. Есенина. Она написана в феврале 1919 года и имеет итоговое значение для всего цикла. Название поэмы - «Пантократор» переводится с греческого как «вседержитель» и связано с традициями христианской иконографии. «Спас-Вседержитель» - один из основных иконографических типов Христа, рисующий его как устроителя и зиждителя Вселенной. Изображение Христа-Пантократора помещалось, согласно традиции, в куполах византийских и русских православных храмов. Образ Пантократора выступает в поэме в роли идеи-символа. Однако смысл этого образа может быть понят лишь в контексте всего цикла революционных поэм. Речь может идти о развитии темы «нового Спаса» из поэмы «Инония» - о «новом» Пантократоре - на этот раз Мессии-богоборце, сочетающем в себе черты нового Бога-Творца, пророка и одновременно ниспровергателя старых богов. Эту мысль можно пояснить фрагментом, в котором лирический герой обличает Всевышнего:

За седины твои кудрявые,

За копейки с златых осин

Я кричу тебе: «К черту старое!» -

Беспокойся, разбойный сын.(11, 73)

Облик Господа с «сединами кудрявыми» напоминает скорее Бога-Отца (Саваофа), ветхозаветного бога, чем Иисуса Христа. Возможно и такое толкование: бунт Сына Божия (нового, русского Мессии) против Бога-Отца, олицетворяющего старый мир. Ведь земной человек, в соответствии с церковными канонами, - «раб Божий», а не «сын». Следовательно, лирический герой приобретает черты нового Мессии, мессии-богоборца, стремящегося к кардинальному изменению прежнего мироустройства. Своей пророческой устремленностью, богоборческим пафосом произведение особенно близко поэме «Инония». Как и в ней, диалог с Всевышним строится в экспрессивной стилистике «крика». В духе резкой обличительной критики выражено неприятие поэтом одряхлевшего мира и старого Бога, по воле которого удерживается неизменность существующего миропорядка:

Тысчи лет те же звезды славятся, Тем же медом струится плоть.

Не молиться тебе, а лаяться Научил ты меня, Господь!

Стоит упомянуть о том, что поэма «Пантократор» создавалась в момент наибольшего сближения Есенина с пролетарскими поэтами и писателями, чья идеология оставила определенный след в завершающих поэмах его революционного цикла. В этой связи важным ключом к истолкованию заглавия поэмы («Пантократор» = Всемогущий) может служить следующий фрагмент из хорошо известной Есенину статьи одного из ведущих пролетарских литературных деятелей тех лет П. Бессалько «О поэзии крестьянской и пролетарской» (1918): «Наш Бог - мы сами, коллектив и коллективный труд, коллективный разум. Все постигающий, всемогущий». Бессалько П. о поэзии крестьянской и пролетарской. Грядущее. - 1918, №7, с. 12-13. Вследствие этого можно предположить, что в образе Пантократора заложена идея, близкая пролетарской идеологии коллективного «Мы» как нового планетарного сверхразума, идущего на смену старым богам. Лирический герой поэмы верит, что революция духа по-новому разрешит проблемы бытия: жизнь и смерть; смертность и бессмертие. Отныне все в руках самого человека, он теперь сам владелец «земных ключей» к «золотым воротам» рая. Ощущение духовной свободы вносит в его новые обращения к Всевышнему интонацию уверенной требовательности в осознании своих новых прав:

О, дай нам с земными ключами

Предстать у ворот золотых.

Дай с нашей овсяной волей

Засовы чугунные сбить,

С разбега по ровному полю

Заре на закорки вскочить.

Метафора «золотые ворота» знаменует собой солнечный восход. Согласно А.Н. Афанасьеву, «это - те небесные врата, которые каждый день отворяет на востоке богиня Заря и в которые выезжает светозарная колесница Солнца» (13, 257). «Засовы чугунные» - это путы смертности, которые удерживают человечество от осуществления всеобъемлющих преобразований.

Мотив «обуздания», «приручения» космических светил и стихий выполняет в поэме ключевую роль, готовя явление «красного коня» - символа нового пришествия. Этот мотив звучит в произведении неоднократно: лирическим героем движет дерзкое желание то «лошадиную морду месяца Схватить за узду лучей», то «заре на закорки вскочить»; он с воодушевлением подмечает, как «в небо вспрыгнувшая буря Села месяцу верхом». Есенинский небесный табун ярко отражает представления древних славян, отмеченные А.Н. Афанасьевым: «Буйные ветры, ходячие облака, грозовые тучи, быстро мелькающая молния - все эти различные явления на поэтическом языке назывались небесными конями... Наряду с солнцем и месяцем уподоблялись коням и звезды»(13, 192). Тем самым, с мифологической точки зрения, есенинский лихой всадник выполняет миссию культурного героя, осваивающего дикую природу в целях нового переустройства мира в интересах человека.

«Пантократор», безусловно, - одна из самых «космических» поэм революционно-романтического цикла Есенина. Явившийся в финале поэмы образ-символ красного коня решительно вытеснил из поэтического обихода четырех коней Апокалипсиса своей новой, революционной символикой. Красный конь, символ русской народной сказки, стал в те годы национальным архетипом духовного обновления мира. Живописный образ К. Петрова-Водкина («Купание красного коня») нашел блестящие поэтические аналоги в творчестве Марины Цветаевой («На красном коне»), Н. Клюева («Красный конь»).

Символика «красного коня» у Есенина имеет как языческие, так и христианские истоки. Это не столько символ нового революционного Апокалипсиса, сколько образ созидательной устремленности к новым рубежам, к иной земле и вере. «Красный конь» в «Пантократоре» - мифоязыческий аналог христианскому мифу о новом «пришествии», не случайно обращение к нему выдержано в формулах молебных пений о Богоявлении («Сойди», «явись» - так в русской церковной традиции принято обращаться лишь к Богу):

Сойди, явись нам, красный конь!

Впрягись в земли оглобли.

Нам горьким стало молоко

Под этой ветхой кровлей.

«Ветхая кровля» - символ старого, ветхозаветного мироустройства. Как и в «Инонии», возникает в поэме мотив иного, крестьянского пути в революции:

О вывези наш шар земной

На колею иную.

В символическом образе красного коня предстает в поэме революция, которая должна вывести страну из разрухи:

Хвостом земле ты прицепись,

С зари отчалься гривой.

За эти тучи, эту высь

Скачи к стране счастливой.

Революция мыслится Есенину как возможность преодоления смертной природы человека, делающая возможным воссоединение земли и неба, встречу ушедших с живыми. Таким образом, поэма «Пантократор имеет итоговый характер для всего революционного цикла произведений С. Есенина, так как в ней сведены воедино практически все ключевые темы и мотивы предыдущих поэм: жажда новой веры, земли и неба; восприятие революции как духовного обновления и переворота; вера в возможность окончательной победы над злом, в преодоление смерти и достижение бессмертия, в воссоединение ушедших с живыми в новом преображенном мире.

Заключение

Библейский эпос С. А. Есенина - явление во многих отношениях уникальное, в котором Есенин творит собственный мир, переписывает Ветхий и Новый Завет, подчеркивая воплощение «неба на земле» и показывает, как вершится это мистическое таинство. Пожалуй, это единственная в революционной поэзии «книга поэм», ориентированная своим содержанием на книги пророков, составляющие основу Библии. Более того, перед нами оригинальная попытка создания индивидуально - авторского мифа о новом Богооткровении, ниспославшем дар пророка русскому крестьянскому поэту, с образом которого идентифицируется лирический герой цикла. Одновременно это и опыт создания собственной поэтической библии - Библии русской революции на основе аналогий с библейскими источниками. С другой стороны, есенинская «книга поэм» представляет собой синкретический текст, построенный на основе синтеза христианских и языческих мотивов, православных молитв к Господу и ритуальных заклинаний природных стихий. Кроме того, ее можно рассматривать как универсальный текст-миф, в структуре которого выделяются три уровня, обязательных для любой мифосистемы:

регенерация (переход от старого миропорядка к новому);

космогенез (новое миростроительство);

явление нового Логоса (Бога-Слова).

Эта мифологическая система лежит в основе всей концепции есенинского цикла. В поэмах Сергея Есенина на ней базируются мотивы победы над мировым злом в образе мифического Змия («Певущий зов»), очистительного потопа («Отчарь»), утоления мистической жажды и напоения влагой земли, оживления мертвой природы («Октоих»), духовного и телесного насыщения, торжества света над мраком («Преображение»), новокрещения и встречи нового дня («Пришествие», «Иорданская голубица»), разрушения одряхлевших основ, освобождения от оков на пути к новому уровню духовной свободы («Инония»), сбивания засовов, свержения старых святынь и светил, выхода на колею «иную» («Пантократор»). Процесс нового миротворения складывается у Есенина из ряда последовательных этапов - обуздания и «приручения» враждебных стихий, «оседлания» светил и планет («Отчарь», «Певущий зов», «Пантократор»), внесения в мир нового солнца («Октоих»), распахивания и засевания космической целины («Преображение»), восстановления радуги на небе в знак нового Богочеловеческого союза, строительства нового града и храма веры («Инония»), воссоединения земли и неба, ушедших и живых в новом преображенном мире («Иорданская голубица», «Пантократор»), и венчается явлением в мир «светлого гостя» -- нового Логоса (Бога-Слова). Его открывает миру новый Пророк, одна из ипостасей титана-богоборца и «культурного героя» есенинского мифа. Имя новому Логосу - «Израмистил», что означает «мистическое изографство», посвященность в тайны нового преобразующего мир искусства.

Мы попытались, таким образом, восстановить звенья единого архетипического метасюжета цикла, увидеть его внутреннюю логику и концепцию, основанную на идее неразрывности процессов нового миро- и словотворения. Так же, как и в Библии, Слово в представлении поэта выступает первоэлементом в строительстве нового мироздания и нового Богочеловеческого союза, духовным центром которого становится преображенная Русь - «начертательница Третьего Завета». Мотивы Рождества, Крещения, Преображения, Распятия, Воскресения, Вознесения, Апокалипсиса, повторяясь из поэмы в поэму, создают устойчивый мистериальный фон цикла. При этом центральным христианским ритуалом в нем выступает обряд крещения и связанные с ним образы водного символизма. Именно он определяет ключевую тему спасения Руси через гибель, поскольку крещение совмещает в себе семантику смерти и воскресения («погружение» в водяную купель - символ «сопогребения» Христу, «выход» из нее - символ «совоскрееения» с ним).

Есенинская «книга поэм» - явление, глубоко национальное по духу. В ней соприкасаются «скифское» и «китежское» сознание, революционный мессианизм и русская идея, архетипы национальной и мировой духовной культуры, сосуществуют христианство и язычество, утопия и миф, молитва и пророчество.

Таким образом, можно сделать вывод, что творчество Есенина представляет собой многоуровневую архетипическую систему, в которой ключевую роль играют архетипы национального сознания, связанные с утопическими исканиями «сокровенного града», «иного царства», «земного рая», ориентированные на достижение идеала вселенской гармонии и радикального преображения мира и человека.

Список использованной литературы

Тарасов-Родионов А. И. Есенин С. А. Материалы к биографии. - М., 1992. - С. 246

Волков А. Художественные искания Есенина. - М., 1976. - С. 142

Иванов-Разумник Р. В. Россия и Инония. Наш путь. - 1918. - №2-С. 144

Летопись жизни и творчества С. А. Есенина. - 2005.

Воронский А. Литературные записи (Об отошедшем). - М., 1926. - с. 138

Иванова М. И. Библейские мотивы в раннем творчестве С. А. Есенина. - М., 1994. - с. 78

Харчевников В. И. Поэтический стиль С. Есенина (1910-1916). - Ставрополь, 1975. - с. 112

Сохряков Ю. И. О религиозных мотивах в лирике Есенина. Столетие С. Есенина. - М., 1997. - с. 119

Марченко А. Поэтический мир Есенина. - М., 1989. - с. 91

Сергей Есенин. Собрание сочинений в трех томах. Том I. - М., 1970, с. 60.

Сергей Есенин. Собрание сочинений в трех томах. Том II. - М., 1970, с. 41.

Соловьев Б. Поэт и его подвиг: Творческий путь А. Блока. - М., 1961, с. 660-661.

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3-х тт., Т.3. - М., 1994.

Миролюбов Ю. Сакральное Руси. - М., 1996, с. 108.

Даль В. И. Пословицы русского народа. - М., 1984. - Т. I, с. 78; Т. II, с. 126.

Элиаде М. Священное и мирское. - М., 1994, с. 85.

Свеницкая И. С. Апокрифические Евангелия: Исследования, тексты, комментарии. - М., 1996, с. 156-157.

Шмеман А. Водою и Духом: о таинстве крещения. - М., 1993, с. 30: согласно христианской символике, «запад - это символ тьмы, местопребывания сатаны».

Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. - СПб, 1995, с. 104.

Закон Божий.-Джондарвиль, 1957,-С.557

Успенский Л. А. Богословие иконы православной церкви. - М., 1989, с. 40.

Скороходов М. В. Раннее творчество С. Есенина в историко-культурном контектсе.-М., 1995.-С.118

Семенова С. Г. Стихии русской души в поэзии Есенина. Столетие Сергея Есенина. М.,1997.-С.63

Шмеман А. Введение в литургическое богословие. Париж.1961.-С.159

Грузинов И. С. А. Есенин. Воспоминания. - М.,1926, с. 129

Иванов-Разумник Р. В. Две России. Скифы. Сборник 2. Пг., 1918, с. 227.

Сергей Есенин в стихах и жизни. Письма. Документы. Общ. ред. Н.И. Шубниковой - Гусевой. - М., 1995, с. 241.

Павловски М. Религия русского народа в поэзии Есенина. Столетие Сергея Есенина: Международный симпозиум. М., 1997. С. 105

Харчевников В. Поэтический стиль Сергея Есенина 1910-1916. -- Ставрополь, 1975. -- С. 137

Православный молитвослов и Псалтирь. М., 1980.- С. 113

Русские пословицы, поговорки и крылатые выражения. Лингвострановедческий словарь.- М., 1979, с. 117.

Иванов-Разумник Р.В. Россия и Инония . Наш путь. Пг., 1918. - № 1. - С. 133

Ходасевич В. Ф. Есенин. Современные записки. Париж, 1926, с. 307.

Есенин С. А. Полн. Собр. Соч. М., 1997. - Т. 2. Комментарии С. И. Субботина. - с. 332.

Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи. М.,1983. - С. 358

Протопопов Д.И. Толковый молитвенник. - СПб., 1915. - С. 178

Бунин И. Инония и Китеж. Публицистика. (1918-1953)-М.,2000.-С.163

Ходасевчи В. Есенин. Русское зарубежье о Есенине. Т.1.-С. 45-70

Ильин В. Есенин - русский Лель. Лепта., №27. - 1995.

Сохряков Ю. И. О религиозных мотивах в лирике Есенина. Столетие Есенина. - М., 1997.

Иванов-Разумник Р. Россия и Инония. Наш путь. - Пг.,1918. - N.2.с.144-150

Воронский А. Сергей Есенин: Литературный портрет. Красная новь. - 1924. - N.1. - С. 276-279

Рождественский Вс. С. А. Есенин в воспоминаниях современников. В 2-х тт. Т.1. - М.: Художественная литература, 1986. - 468 с.

Блок А.А. Собр. соч.: В 8 тт. М., 1963- - Т.7. - С. 313

Эвентов И. С. Сергей Есенин. Биография писателя. - Л., 1978. - С. 45

Е. Наумов. С. Есенин. Личность. Творчество. Эпоха. - С. 131

Епископ Уфимский и Стерлитамакский Анатолий. Русская икона Малая церковь: Настольная книга прихожанина. М., 1992.-С.194

Инок Григорий (Круг) Благовещение Пресвятой Богородицы. Наука и религия. - 1995. N. 3. - С.21

Микешин А. М. Исторические судьбы русской романтической поэзии. - Кемерово. 1974.-С. 133

Учебник богослужения для средней школы. Сост. свящ. Н.Р.Антонов. - СПб., 1912. - С. 55.

Маймиескулова А. «Сельский часослов» Есенина: опыт интерпретации. - М., 1997, с. 197.

Носова Г. А. Масленица в селе Чернава Рязанской области. - Рязань, 1996., с. 24.

Пролетарская культура.- М., 1918. №4, с. 37.

Уваров A.C. Христианская символика. М., 1998. - С. 147.

Бессалько П. о поэзии крестьянской и пролетарской. Грядущее. - 1918, №7, с. 12-13.

Размещено на Allbest.ru