"Чужое" слово в художественном тексте (на материале романа Т. Толстой "Кысь")

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Государственное автономное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«СИБИРСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

ИНСТИТУТ ФИЛОЛОГИИ И ЯЗЫКОВОЙ КОММУНИКАЦИИ

Кафедра русского языка

КУРСОВАЯ РАБОТА

«Чужое» слово в художественном тексте (на материале романа Т. Толстой «Кысь»)

Руководитель доктор

филологических наук,

доцент кафедры русского языка,

Григорьева Т.М.

Студент группы ФЖ 09-01Б Макарова М.В.

Красноярск 2010

Содержание

Введение

Глава 1. Интертекстуальность как категория художественного мышления

1.1 Теоретические аспекты концепции диалогизма

1.2 Категория интертекстуальности: источники, подходы к изучению, система связей

1.3 Интертекстуальные элементы, их функции в тексте

Глава 2. «Чужая речь» как элемент структуры текста романа «Кысь»

2.1 Интертекстуальные связи на уровне мифопоэтики и фольклорных отношений

2.2 Цитатный слой романа: основные источники интертекста

2.2.1 Собственно цитата

2.2.2 Аллюзии в романе «Кысь»

2.2.3 Реминисценции в произведении Т. Толстой

2.2.4 Центонные тексты

Заключение

Список литературы

Приложение

Введение

Современное искусство принято считать цитатным, ту же характеристику обычно получает постмодернистский литературный текст и способ мышления автора. Интертекстуальность, неотъемлемая часть постмодернистской поэтики, является приёмом создания художественных структур и инструментом анализа. В формировании теории интертекстуальности особое значение имеет концепция «чужого слова» М. Бахтина, в соответствии с которой «познавательно-этический момент содержания», необходимый для художественного произведения, берется авторами-творцами не только из «мира познания и этической действительности поступка», а при взаимодействии с предшествующей и современной литературой, создавая некий «диалог» [Бахтин, 1975 : 35]. Говоря об интертекстуальности, в первую очередь подразумевается присутствие в новом тексте элементов предшествующих художественных текстов.

Курсовая работа посвящена анализу особенностей романа Татьяны Толстой «Кысь» с точки зрения интертекстуальности поэтики. Ее творчество занимает особое положение в современной литературе, неоднозначно оценивается критиками, порой вызывая острую полемику и споры. Некоторые отмечают в произведениях Т. Толстой «тягу к вечным темам», в чем признается и сама писательница, но, тем не менее, все эти темы варьируются и развертываются на фоне современных событий [Пронина, 2002 : 31]. Выход романа «Кысь» ознаменовало обращение Т. Толстой к более широкому кругу вопросов, связанных с историей и современностью. В романе затрагиваются политические, идеологические, философские, социальные, идеологические и другие более масштабные вопросы. Следует говорить о большом прогрессе, сделанном Т. Толстой на творческом пути.

В связи с недостаточной изученностью интертекстуальности и «чужого слова» в романе Т. Толстой «Кысь», возникает необходимость рассмотрения специфики диалогичности произведения на базе анализа его интертекстуальных связей с фольклором, литературой и культурой. Этим и обусловлена актуальность данного исследования.

Цель исследования - доказать эффективность и значимость интертекста в раскрытии авторского замысла литературного произведения, а также описание разного рода заимствований элементов «чужого» текста и выявлений на этой основе смыслопорождающих механизмов интертекстуальности и ее эстетических функций в романе.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1) Изучить теоретические концепции диалогизма и категории интертекстуальности;

2) Систематизировать интертекстуальные единицы в романе;

3) Рассмотреть механизм реализации чужой речи в произведении, имея в виду его смысловую и художественную направленность;

4) Исследовать функционирование «чужой» речи в романе, показать её идейное, стилевое и композиционное своеобразие;

5) Выявить информацию о духовной культуре и эстетических установках Т.Толстой с помощью авторов, с которыми она взаимодействует в творческом диалоге

Объектом исследования выступает интертекстуальность как воплощение феномена диалогизма литературных произведений.

Предметом изучения избираются конкретные приемы и средства создания поэтики интертекстуальности, которая формирует качественные художественные характеристики романа Т. Толстой и прослеживается на разных уровнях.

Методологической основой исследования послужили труды ученых ХХ века, посвященные проблеме интертекстуальности и касающиеся «чужого слова» и язык романа Татьяны Толстой «Кысь», рассматриваемый как самодостаточный литературно-художественный текст и как основной вариант реализации специфического художественного кода писателя. Основой практически всех исследований в этой области является концепция М.М. Бахтина, с помощью которой мы останавливаемся на проблеме «чужого» слова в романе Т. Толстой. В работе мы опираемся на концептуальные разработки Р. Барта, Ю. Кристевой, Ю.М. Лотмана, Н.А. Фатеевой и ряда других исследователей, которые также помогут выделить интертекстуальные единицы в романе «Кысь».

Главным методом исследования является метод сплошной выборки текста. Исследование включает также элементы методов анализа, сравнения, обобщения.

Структура работы: курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка и приложения.

Глава 1. Интертекстуальность как категория художественного мышления

1.1 Теоретические аспекты концепции диалогизма

Проблема чужого слова впервые обозначилась в работе М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского». В ней была отмечена связь с диалогическими отношениями: «Путем абсолютного разыгрывания между чужой речью и авторским контекстом устанавливаются отношения, аналогичные отношению одной реплики к другой в диалоге. Этим автор становится рядом с героем, и их отношения диалогизируются» [ Бахтин, 1963: 136 - 146]. При создании художественного произведения происходит взаимодействие между авторами-творцами с одной стороны, и, с другой стороны, предшествующей и современной литературой. Такое взаимодействие создает диалог, предполагающий понимание и интерпретацию художественного произведения. И здесь главную роль будет играть восприятие - потому как понимание всегда индивидуально, оно предполагает многовариантность и субъективность. Важно также отметить, что в процессе работы встречаются люди, а не тексты. Таким образом, понятие диалога становится шире, чем понятие интертекстуальности.

Диалогические связи между произведениями существуют до и после каждого текста. Эта проблема и заставляет рассматривать текст в «пересекающемся поле многих семантических систем, многих «языков», и принцип монологизма вступает в противоречие с постоянным перемещением семантических единиц. В тексте идет полилог различных систем, сталкиваются разные способы объяснения и систематизации картины мира» [Бахтин, 1963 : 111]. Они не ограничиваются взаимодействием двух или более субъектов, а существуют между народами, культурами, шире - эпохами, следовательно, необходимо принимать во внимание требование времени и ориентироваться на меру и качество ценностных систем народов в укладе их жизни и культуры. На этом и стоили свои концепции М. Бахтин, Ю. Лотман и др. В аспектах культуры и общения невозможно представить текст как монологический и как изолированный. По мнению М. Бахтина, монологизм присущ наукам точным, требующим знания и является завершающим, овеществляющим. Диалогизм присущ наукам гуманитарным, ибо монологизм заглушает голос другого сознания. Диалогичность, по его мнению, предполагает открытость сознания и поведения человека в окружающей реальности, его готовность к общению на равных, дар живого отклика на позиции других людей. Существуют различные виды диалога. В разновидности диалога автор-читатель, читателю приходится преодолевать «чуждость чужого» и прояснять для себя истину, исходящую от автора, принимать его убеждения, взгляды, опыт. Изначально теория диалога была разработана Бахтиным относительно к истине, затрагивала сознание, язык, речевые жанры, она так или иначе была направлена на узнавание того, что должно было быть узнано. В схеме автор-текст-читатель предполагается читатель исторический, для которого известны ранние коды диалога, и который может при принятии смысла произведения не только обогатить свой опыт, но и внести элементы собственного воззрения на мир.

Таким образом, важным понятием при рассмотрении диалогических отношений становится «понимание» - соотнесение одного текста с другим и переосмысление в новом контексте. В процессе развития диалога все смыслы будут меняться. Бахтиным отрицается существование первого и последнего слова, границ диалогического контекста. Все смыслы, даже «рожденные в диалоге прошедших веков», никогда не могут быть завершенными, конечными.

Идеи М.М. Бахтина нашли свое продолжение и развитие в трудах Ю.М. Лотмана и его школы. Ю.М. Лотман выдвигает идею памяти культуры, причем взаимодействие памяти культуры и ее саморефлексии «строится как постоянный диалог», при котором «некоторые тексты из хронологически более ранних пластов вносятся в культуру, взаимодействуя с её современными механизмами» [Лотман, 1992 : 148].

1.2 Категория интертекстуальности: источники, подходы к изучению, система связей

Термин «интертекст» появился в рамках французского постструктурализма. Создателем термина является Ю. Кристева, которая утверждает, что «любой текст строится как мозаика цитации, любой текст есть продукт впитывания и трансформации какого-либо другого текста» и «тем самым на место понятия интерсубъективности встает понятие интертекстуальности и оказывается, что поэтический язык поддается как минимум двойному прочтению» [Кристева, 1995 : 98]

Концепция М. Бахтина является одним из трех источников теории интертекстуальности, наряду с теорией анаграмм Ф. де Соссюра и научных взглядов Ю. Тынянова.

Ф. де Соссюр, исследуя древние анаграммы, приходит к выводу о том, каким образом отдельный элемент текста влияет на его внутренние особенности, и обозначает проблему пересечения разнообразных дискурсов.

Ю. Тынянов разрабатывал проблему интертекста в свете изучения пародии, в которой видел фундаментальный принцип обновления художественных систем, основанный на трансформации предшествующих текстов. Пародия выступает как двуплановый текст, сквозь который виден текст-предшественник. Весь смысл пародии возникает при ее соотнесении с предшествующей традицией, которая обязательно включается в чтение пародического текста [Пономарева, 2007 : 160].

Как в зарубежном, так и в отечественном литературоведении не существует четкого определения интертекстуальности. Обозначились два подхода к изучению данного явления: широкий и узкий.

В широком плане интертекстуальность понимается как универсальное свойство текста (текстуальности) вообще. Широкий подход к интертекстуальности, разрабатываемый прежде всего в рамках семиотики, освещен в работах Р. Барта, Ю. Кристевой, Ю.М. Лотмана и др. Этот подход предполагает рассмотрение всякого текста как интертекста. В соответствии с таким пониманием, предтекстом каждого отдельного произведения являются все конкретные предшествующие тексты и лежащие в их основе общие коды и смысловые системы. Между новым создаваемым текстом и предшествующим «чужим» существует общее интертекстуальное пространство, включающее в себя весь культурно-исторический опыт личности.

В соответствии с более узким подходом интертекстуальность обозначает не свойство текстов, а особое качество лишь определенных текстов (или типов текста). В этом случае под интертекстуальностью понимаются такие диалогические отношения, при которых один текст содержит конкретные и явные отсылки к предшествующим текстам. При этом не только автор намеренно и осознанно включает в свой текст в его диалогической соотнесенности. Данная трактовка интертекстуальности получила реализацию в исследованиях Н.А. Фатеевой (1998), которая различает две стороны интертекстуальности: читательскую (исследовательскую) и авторскую. Читатель ориентирует себя на более углубленное понимание текста, распознание его за счет установления многомерных связей с другими текстами. Для автора интертекстуальность - это способ создания собственного текста и реализация своего поэтического «Я» посредством сложной системы отношений с текстами других авторов.

Таким образом, всякий текст является реакцией на предшествующие тексты. Возникает вопрос: в какой последовательности рассматривать элементы интертекста? Интертекстуальные элементы, связывающие тексты разного типа, разнообразны и выполняют различные функции. Прежде всего, они отличны по степени узнаваемости в художественном тексте читателем. На этапе формирования текстовой семантики главную роль играют два фактора: замысел автора и уровень подготовленности читателя. При чтении теста каждый читатель интерпретирует слова автора с учетом своего запаса знаний и с учетом исторических изменений. Интерпретация текста не должна быть вольной, а обязана опираться на материальные сигналы текстовой культуры: лексические единицы, грамматические модели, синтаксические конструкции. При таком подходе к анализу текста отчетливо выявляются его «инородные частицы», представляется возможным узнать «чужое» и правильно интерпретировать возникающие в произведении параллели.

Наиболее продуктивным при исследовании романа Т. Толстой «Кысь» является узкий подход.

Роман Т. Толстой «Кысь», написанный в стиле постмодернистской поэтики, является таким текстом, который содержит конкретные и явные отсылки к предшествующим текстам.

Интертекстуальные связи в литературном тексте представляют собой разветвленную систему. Классифицировать, определить основные структурные особенности этой системы пытались многие исследователи. К примеру, классификация Н.А. Фатеевой охватывает многообразие интертекстуальных элементов и межтекстовых связей в художественных текстах, где можно выделить:

1) собственно интертекстуальность, образующая конструкции «текст в тексте» (цитаты, аллюзии, центонные тексты);

2) архитекстуальность, понимаемая как жанровая связь текстов;

3) гипертекстуальность как осмеяние или пародирование одним текстом другого [ Фатеева, 1998 : 32].

1.3 Интертекстуальные элементы, их функции в тексте

Интертекстуальные элементы, связывающие тексты разного типа, разнообразны и выполняют различные функции. Следует выделить несколько типов интертекстуальных элементов, которые будут рассматриваться в дальнейшем:

Цитата (от лат. cito -- «привожу в движение», «потрясаю») - дословное воспроизведение двух и более компонентов предшествующего текста - типологизируется по степени атрибутивности к исходному тексту, а именно по тому, оказывается ли интертекстуальная связь выявленным фактором авторского построения и читательского восприятия текста или нет. Вслед за Н.А.Фатеевой мы отмечаем разновидности цитат с атрибуцией: точным воспроизведением предшествующего текста с указанием автора и заключением в кавычки; неточное воспроизведение текста-донора, но указание источника-заимствования; цитата с расширенной атрибуцией - расширенное значение приобретается посредством намека на автора, например, «один поэт», «меж мудрецами был чудак» или с помощью псевдобиографической основы.

Цитаты без атрибуции образуются путем присоединения «операторов» «не» к хорошо известным цитатам или противительного союза «но». Также сюда можно включить и «закавычивание».

Автор вносит цитаты в свой контекст для определенной цели: создания новой семиосферы, в которой сохраняется стойкое напряжение между «своим» и «чужим» словом. Формируя грани смысла в новом авторском тексте, цитата расширяет смысл уже когда-то сказанного.

Аллюзия (от лат. allusio -- шутка, намёк) - заимствование определенных элементов претекста. От цитаты аллюзию отличает то, что заимствование элементов происходит выборочно, а целое высказывание или строка предшествующего текста, соотносимые с новым текстом, присутствуют в последнем только имплицитно.

Аллюзии представляют собой не троп или фигуру в строгом смысле, а приём текстообразования, заключающийся в соотнесении создаваемого текста с каким-либо прецедентным фактом - литературным или историческим. Они расширяют представления о временных и исторических пластах, говорят о фактах литературы, истории, являющихся общеизвестными. Аллюзии многочисленны в любом художественном тексте, но в отличие от обычных цитат, они имеют минимальный семантический потенциал. Содержащие аллюзию высказывания, помимо буквального смысла, имеют второй план, заставляющий читателя обратиться к тем или иным воспоминаниям, ощущениям, ассоциациям. Часто лишь знание истории, биографии героя или внетекстовой ситуации помогают читателю понять смысл сказанного в тексте, и только в этом случае аллюзии проявляют себя полноценно, дают почву для мощных ассоциаций, которые порой оказываются гораздо шире авторского представления.

Реминисценция (от лат. reminiscentia - воспоминание) в литературе -- элемент художественной системы, отсылающий к ранее прочитанному произведению искусства. Это самые объемные и разнородные единицы, наиболее насыщенные в смысловом плане. Любое заимствование в реминисцентном плане (на уровне сюжета, строфики, смыслорождения) требует глубокого анализа. Большую роль при рассмотрении и анализе реминисценций играет интерпретация, которая требует от интерпретатора внимательности, точности, неоднократности прочтения текста, сопоставления его с другими текстовыми структурами для определения истинного авторского, литературного, философского и филологического мышления.

Центонные тексты (лат. cento, род. падеж centonis -- одежда или одеяло из разноцветных лоскутов) представляют собой целый комплекс аллюзий и цитат. В большинстве совеем они неатрибутированны. Центон - это создание сложного языка иносказания, внутри которого семантические связи определяются литературными ассоциациями.

интертекстуальность роман толстая цитата аллюзия

Глава 2. «Чужая речь» как элемент структуры текста романа «Кысь»

2.1 Интертекстуальные связи на уровне мифопоэтики и фольклорных отношений

Т. Толстая, также как и многие другие писатели-постмодернисты, в своем произведении уделяет большое внимание мифологической стороне романа. Роман «Кысь» является авторской оригинальной мифологической структурой. В этом произведении присутствует не только традиционный миф, но и современный - «неомиф», под которым понимается «сознательное конструирование произведений, структурно и содержательно отождествленных с мифом, а также ироническое его использование» [Пономарева, 2007 : 164]. В романе «Кысь представлены различные виды мифов:

1) Архетипические (о создании мира, объясняют его причинность). Вопросы, вечные предпосылки мифологии, повторяющиеся по кругу: «Да что мы про жизнь знаем? Ежели подумать? Кто ей велел быть, жизни-то? Отчего солнце по небу катится, отчего мышь шебуршит, деревья кверху тянутся, русалка в реке плещет, ветер цветами пахнет, человек человека палкой по голове бьет? Отчего другой раз и бить неохота, а тянет словно уйти куда, летом, без дорог, без путей, туда, на восход солнца, где травы светлые по плечи, где синие реки играют, а над реками мухи золотые толкутся…».

2) Тотемный миф. Мышь - как краеугольный камень счастливого бытия. Настала эпоха мышиной фауны, «Мыши - наша опора» - лозунг жителей «города будущего». «Мышь - она другое дело, ее - вон, всюду полно, каждый день она свежая, наловил, ежели время есть, и меняй ты себе на здоровье, да ради Господа, - кто тебе слово скажет? И с покойником ее в гроб кладут вместе с домашним скарбом, и невесте связку подарить не возбраняется».

3) Миф о культурном герое (персонажи, которые добывают или создают предметы культуры). Здесь таким персонажем является Федор Кузьмич: «Принёс-то огонь людям Фёдор Кузьмич, слава ему. С неба свёл, топнул ножкой - и на том месте земля и загорись ясным пламенем». Фёдор Кузьмич приравнивается Прометею. «Кто сани измыслил? Фёдор Кузьмич. Кто колесо из дерева резать догадался? Фёдор Кузьмич. Научил каменные шарики долбить, мышей ловить да суп варить. Научил бересту рвать, книги шить, из болотной ржави чернила варить, палочки для письма расщеплять…»

4) Эсхатологический миф (о конце света) - составляет антитезу мифу космогоническому. Это миф о конце, за которым обязательно последует начало, новая жизнь. Так и в романе Т. Толстой: мир, возникший после Взрыва, пройдя заданную траекторию круга, подходя к точке замыкания, должен обнаружить признак разрушения, этот миф амбивалентен: в нем космос и хаос, жизнь и смерть смыкаются.
«Будто лежит на юге лазоревое море, а на море на том - остров, а на острове - терем, а стоит в нем золотая лежанка. На лежанке девушка, один волос золотой, другой серебряный, один золотой, другой серебряный. Вот она свою косу расплетает, все расплетает, а как расплетет - тут и миру конец».

Интертекстуальность романа «Кысь» проявляется и в его апелляции к жанрам народного словесного творчества. Роман Т.Толстой представляет собой «энциклопедию фольклора»: сказки, заговоры, сказания, песни. Толстая создает особый сказочный мир. В тексте присутствуют различные виды фольклорного цитирования: образный, прямое цитирование, переделка фольклорного текста.

В тексте романа пересказаны сюжеты нескольких известных русских народных сказок: «Колобок», «Курочка Ряба», «Репка» с целью переосмысления и применения к реальной жизни Федор-Кузьмичска.

Главная особенность этого мира в том, что фантастичное здесь плавно переходит в естественное, при этом, правда, теряя символ «чуда». Чудом же здесь является естественное для читателя. К примеру, в романе «необычные» куры Анфисы Терентьевны были задушены жителями Федоро-Кузмичьска, хотя читатель понимает, что они-то были совершенно нормальны. Фантастические начала, переплетенные с реальностью в «Кыси», напоминают «Мастера и Маргариту» Булгакова, где мир реальный не отделен от мира фантастического, они - единое целое.

Один из таких легендарных образов - страшная Кысь, рассказ о которой создан как народная легенда, например, можно сравнить страшные рассказы о леших, водяных и прочей нечисти, которой изобилует русский фольклор: «В тех лесах, старые люди сказывают, живет кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! - а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! - а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет».

Если же говорить о значении этого образа, некоторые исследователи считают, что Кысь - это сочетание всех низменных инстинктов в человеческой душе. Другие говорят, что Кысь - прообраз русской мятущейся души, которая вечно ставит перед собой вопросы и вечно ищет на них ответы. Не случайно именно в минуты, когда Бенедикт начинает задумываться о смысле бытия, ему кажется, будто к нему подкрадывается Кысь. Наверное, Кысь - что-то среднее между прообразом вечной русской тоски (а Кысь кричит в романе очень тоскливо, грустно) и человеческим невежеством.

Другой, не менее важный для романа образ - белая Княжья Птица Паулин:

«А глаза у той Птицы Паулин в пол-лица, а рот человечий, красный. А красоты она таковой, Княжья Птица-то, что нет ей от самой себя покою: тулово белым резным пером укрыто, а хвост на семь аршин, как сеть плетеная висит, как марь кружевная. Птица Паулин голову все повертывает, саму себя все осматривает, и всю себя, ненаглядную, целует. И никому из людей от той белой птицы отродясь никакого вреда не бывало, нет, и не будет. Аминь».

Их образы как будто остаются за рамками основного сюжетного повествования, но упоминаются настолько часто, что можно понять: Кысь является нематериализованным воплощением бессознательных человеческих страхов, а Княжья Птица Паулин - отображением их надежд и подсознательной жажды красоты жизни. Таким образом преломленный в воображении Ад и Рай. В придуманном же мире общество находится на примитивном научном уровне. В результате Взрыва повредился сам язык, пропала грамотность, все слова с абстрактным значением и иноземного происхождения искажены. В Федоре-Кузьмичске бытуют древние мифологические представления о мире (вера в лешего, русалку, лыко заговоренное, Рыло, поэтичный миф о Княжьей Птице Паулин).

Роман «Кысь» отчасти создан по мотивам устного народного творчества. Традиционным для волшебной сказки является мотив запрета, его нарушение непременно ведет за собой кару. В романе - это запрет на хранение и чтение печатных книг, якобы зараженных радиацией и опасных для жизни. Мотив выгодной женитьбы превалирует в русских народных сказках - принцесса и полцарства в придачу. В нашем случае это красавица Оленька - дочь Главного санитара, «грозного Кудеяра Кудеярыча», у которого «когти на ногах», что вызывает аллюзию на образы чудовищ из русских сказок.

Цитирование фольклорного текста - элемент создания особого стиля романа. Авторское переосмысление фольклорных образов, мотивов и сюжетов помогает раскрыть глубину поэтики произведения.

2.2 Цитатный слой романа: основные источники интертекста

2.2.1 Собственно цитата

Художественное пространство в романе «Кысь» представляет собой плотный прецедентный текст, включающий в большей степени поэтические неатрибутированные цитаты, аллюзии и центоны из произведений А. Пушкина, М. Лермонтова, О. Мандельштама, А. Блока, М. Цветаевой, В. Маяковского, Б. Пастернака, С. Есенина, И. Анненского, Б. Окуджавы, Б. Гребенщикова и многих других.

По Н.А. Фатеевой, цитата - «воспроизведение двух и более компонентов текста-донора с собственной предикацией. Цитата активно нацелена на «выпуклую радость узнавания». Однако эта заданность может быть как эксплицитной, так и имплицитной. Поэтому цитаты можно типологизировать по степени их атрибутированности к исходному тексту, а именно по тому, оказывается ли интертекстуальная связь выявленным фактором авторского построения и читательского текста или нет» [ Фатеева, 1998 : 28]

Наиболее часто интертекстуальные взаимодействия в романе актуализируются в виде цитат и иного рода отсылок к текстам художественных произведений. Попытаемся выделить несколько групп цитат в зависимости от источника:

Из художественных произведений (см. Приложение)

· А.С. Пушкин:

«На всех стихиях человек -

Тиран, предатель, или узник».

«А-а, брат пушкин! Ага! Тоже свое сочинение от грызунов берег! Он напишет, - а они съедят, он напишет, а они съедят! То-то он тревожился! То-то туда-сюда по снегу разъезжал, по ледяной пустыне! Колокольчик динь-динь-динь! Запряжет перерожденца да и в степь! Свое припрятывал, искал, где уберечь!

Ни огня, ни темной хаты,

Глушь и снег, навстречу мне

Только версты полосаты

Попадаются одне!»

· М.Ю. Лермонтов (из И.Гёте):

«Вот намедни Бенедикт перебелял:

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

Тут все и дураку ясно».

· Осип Мандельштам:

«Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся…

- здеся только крякнешь и в бороде почешешь».

· Александр Блок:

«Кузьмич сочинил:

О весна без конца и без краю!

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь, принимаю,

И приветствую звоном щита!

Только почему «звоном щита». Ведь щит-то для указов - деревянный».

· Марина Цветаева:

«…стихи Федора Кузьмича, слава ему, из малопонятных, вспомнились:

В черном небе - слова начертаны -

И ослепли глаза прекрасные…

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поте - пишущий, в поте - пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий, -

Дуновение - вдохновения!»

· Яков Полонский:

«От зари роскошный холод

Проникает в сад,

- сочинил Федор Кузьмич. Садов у нас, конешно, нету, это разве у мурзы какого, а что холодно,- это да… Проникает.»

· Ф.И. Тютчев:

«Зима недаром злится -

Прошла ее пора,

Весна в окно стучится

И гонит со двора».

· Григорий Марговский:

«После полуночи сердце пирует,

Взяв на прикус серебристую мышь!»

· Иннокентий Анненский:

«Федор Кузьмич, слава ему, сочинил:

Не потому, что от нее светло,

А потому, что с ней не надо света.

Никакого света с ней не надо, а даже наоборот: Бенедикт как к ней придет, сразу свечку задует…»

· К.Д. Бальмонт:

«Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,

Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочешь - дак и сорви, кто мешает?»

· Дмитрий Травин:

«…али желчь, и грусть, и горесть, и пустота глаза осушат, и тоже слов

ищешь, а вот они:

Но разве мир не одинаков

В веках, и ныне, и всегда,

От каббалы халдейских знаков

До неба, где горит звезда?

Все та же мудрость, мудрость праха,

И в ней - все тот же наш двойник:

Тоски, бессилия и страха

Через века глядящий лик!»

· Борис Пастернак:

«А вставляют его, день-то этот, в феврале, и стих есть такой:

Февраль! Достать чернил и плакать!»

· Николай Заболоцкий:

«О мир, свернись одним кварталом,

Одной разбитой мостовой,

Одним проплеванным амбаром,

Одной мышиною норой!»..

· Максимилиан Волошин:

«На столе книг куча понаразложена. Ну, все. Все теперь его. Осторожно открыл одну:

Весь трепет жизни, всех веков и рас,

Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.

Стихи. Захлопнул, другую листанул».

· Владимир Соловьев:

«Каким ты хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа?»

Т. Толстая часто использует цитату как «точное воспроизведение какого-либо чужого фрагмента текста», но при этом полностью меняется смысл. Как отмечает И.В. Фоменко, «преобразование и формирование смыслов авторского текста и есть главная функция цитаты» [ Фоменко, 1998 : 73]. Как мы видим из вышеперечисленных примеров, эта функция цитаты реализуется прежде всего за счет её комического переосмысления. В «Кыси» автором представленных «чужих» текстов является Федор Кузьмич. Большинство из них не имеют атрибуции, так как истинный автор строк не упоминается.

Цитаты из произведений устного народного творчества

(в основном используются тексты сказок, поговорок и пословиц):

· «Ежели икота напала, скажешь три раза:

Икота, икота,

Иди на Федота,

С Федота на Якова,

С Якова на всякого,

- она и уйдет».

· «Бенедикт сел за стол, поправил свечу, поплевал на письменную палочку, брови поднял, шею вытянул и глянул в свиток: что нынче перебелять досталось. А достались «Сказки Федора Кузьмича».

- «Жили были дед да баба, - строчил Бенедикт, - и была у них курочка Ряба. Снесла раз курочка яичко, не простое, а золотое…» Да, Последствия! У всех Последствия!»

· «Сел перебелять новую сказку: «Колобок». Смешная такая история, ужасти. Этот колобок и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, и от медведя, и от волка. По лесу знай себе катался. Песенки пел веселые, с прибаутками: «Я колобок-колобок, по амбару метен, по сусеку скребен, на сметане мешен, на окошке стужен!»

· «Сами приходите. Сядем рядком, поговорим ладком… Покушаем…»

· «А вот плохо ты читал! Тянет дед репку, а вытянуть не может. Позвал бабку. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Еще других позвали. Без толку. Позвали мышку, - и вытянули репку. Как сие понимать? А так и понимать, что без мыши - никуда. Мышь - наша опора!»

· «И Бенедикт лежал укутанный, давился бульоном и слезами, а тесть, осветив страницы глазами, водя пальцем по строчкам, важным, толстым голосом читал:

Ко-мар пи-щит,

Под ним дуб тре-щит,

Виндадоры, виндадоры,

Виндадорушки мои!»

Цитаты из текстов песен

· «Степь да степь кругом,

Путь далек лежит!

В той степи глухой

Умирал ямщик!»

(Русская народная песня).

· «Что - прелесть ее ручек!..

Что - жар ее перин!.. -

Давай, брат, отрешимся,

Давай, брат, воспарим!»

(Б. Окуджава, «Песенка о дальней дороге»).

· «Горит пламя, не чадит,

Надолго ль хватит?

Она меня не щадит, -

Тратит меня, тратит».

(Б. Окуджава, «Горит пламя, не чадит…»).

· «Сердце красавицы!

Склонно к измене!

И к перемене!

Как ветер мая!!!»

(Джузеппе Верди, Песенка Герцога из оперы «Риголетто»).

· «…так ноги на месте не устоят, сами в пляс пустятся. А и еще есть хорошие. «Вот идут Иван да Данила». «Миллион алых розг». «Из-за острова на стрежень». «А я люблю женатого». И много еще».

(Б. Гребенщиков, песня «Иван и Данило», А. Пугачева «Миллион алых роз», Д. Садовников «Из-за острова на стержень», М. Колчанов и Н. Доризо «А я люблю женатого).

2.2.2 Аллюзии в романе «Кысь»

Одним из самых заметных семантических приемов в произведении становится прием аллюзии.

Аллюзия (от лат. аllusion - намек, шутка) - в литературе, ораторской и разговорной речи отсылка к известному высказыванию, факту литературной, исторической, а чаще политической жизни либо к художественному произведению"

Аллюзии, встречающиеся в тексте романа, чаще всего неатрибутированные. По своей внутренней структуре построения межтекстового отношения они лучше всего выполняют функцию открытия нового в старом. Такова реплика Никиты Иваныча:

· «Но слово, начертанное в них, тверже меди и долговечней пирамид».

В данной строке присутствует не один предтекст: в первой части фигурируют элементы стихотворения М. Цветаевой «В черном небе - слова начертаны» из цикла «Версты II», вторая - отсылает к нескольким авторам. В стихотворении М.В. Ломоносова находим: «Я знак бессмертия себе воздвигнул / Превыше пирамид и крепче меди».

В «Памятнике» Г. Державина присутствуют следующие строки: «Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный / Металлов тверже он и выше пирамид».

Список дополняют поэты: В.В. Капнист («Я памятник себе воздвигнул долговечный; Превыше пирамид и крепче меди он»), А.А. Фет («Воздвиг я памятник вечнее меди прочной / И зданий царственных превыше пирамид»), Тучков («Я памятник себе поставил / Превыше царских пирамид / Я имя тем свое прославил. / Его великолепный вид, / Который тверже меди зрится») и другие.

У Т. Толстой встречается заимствование, при котором частицы прецедентного текста рассредоточены по целой странице. Это цитата из романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина». Бенедикт узнает о хранящихся у людей старопечатных книгах. «Открытие» Варвары Лукинишны приводит его в смятение и наполняет сознание беспорядочными мыслями:

· «Переглядываются: у них, может, тоже старая книга под лежанкой припрятана…Двери закроем и достанем… Почитаем. <…> И свеча, при которой…полную тревог и обмана!.. Страх какой!»

Выделенные фрагменты отправляют нас к предтектсу: «И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу». В этой ситуации текст легко распознается, так как есть признак атрибутивности (описание внешности автора этих строк).

Большое внимание Т. Толстая уделяет номинативной аллюзии, которая несет в себе информацию о литературных, исторических и политических эпохах и персонажах. Слово в современном тексте не может пониматься отдельно, оторвано от всей предыдущей культурной традиции, оно в самом себе несет связь с предшествующими текстами. Аллюзии, заключенные в именах героев и в нарицательных словах, служат средством связи романа с другими текстами, расширяют рамки произведения, позволяют глубже посмотреть на проблему.

Так, интересная аллюзия возникает в имени жены Бенедикта Оленьки. Это явный намек на пушкинскую Ольгу в "Евгении Онегине". Её особенностями являются ее женская природа, отсутствие интереса ко всему, что выходит за рамки быта. Она красива, но глупа, живет интересами мужчины. В первоначальном восприятии Бенедикта Оленька обманывает наши ожидания, связанные с ее именем: она таинственна, загадочна, но с замужеством весь этот ореол стирается.

Аллюзия содержится и в имени Никиты Иваныча. Его способность добывать огонь - отсылка к Прометею, и к сказочным огнедышащим драконам.

Аллюзии есть не только в именах собственных, но и в нарицательных:

· «Есть у нас малые мурзы, а Федор Кузьмич, - слава ему, - Набольший Мурза, долгих лет ему жизни».

Так, в обозначении начальников словом «мурза» заключена литературная аллюзия. В словаре значение этого слова определено так: "Мурза (тюрк., от перс. «мирза») - титул феодальной знати в Астраханском, Казанском, Касимовском, Крымском и Сибирском ханствах и в Ногайской орде" (БСЭ, т. 17).

Богато аллюзиями слово "санитары":

· "И в санях - санитары, не к ночи будь помянуты. Скачут они в красных балахонах, на месте глаз - прорези сделаны, и лиц не видать, тьфу, тьфу, тьфу".

Эта лексема содержит отсылки и к историческим, и к литературным фактам. В сознании читателя санитары в большей мере ассоциируются со служащими психбольницы. Также можно провести параллель со служащими органов ГПУ, забиравшими на "лечение" людей, чем-то провинившихся перед властью. Возможен намек и на любые карательные группы людей: палачи, инквизиция, опричники и др. Главная тема этого слова: "лечащие болезнь", поэтому для лучшего понимания смысла слова нужно обратиться к значению слова "Болезнь":

· "Горло першит или голову ломит - это не Болезнь, боже упаси, боже упаси. Палец переломил или глаз подбил - тоже не Болезнь, боже упаси, боже упаси… А какая он, та Болезнь, и когда придет, и что тогда будет - никому не ведомо".

Несомненны семантические расхождения с общеязыковым значением слова "болезнь". В романе слово "Болезнь" близко по своему значению словарному переносному, но имеет отличия (кроме написания с заглавной буквы). Болезнь в романе - это хранение старопечатных книг, а следовательно, свободомыслие (тот, кто не видел этих книг, не узнает, что все написанное в "книжицах" - самый настоящий плагиат, а не творчество великого Федор-Кузьмича). Все это подрывает авторитет власти, значит, нужно всех, кто видел эти книги, увозить на "лечение". Аллюзия в этом слове историческая - это 30-е годы прошлого века, когда по ночам представители КГБ могли приехать на своем легендарном черном воронке (романная аналогия - красные сани) практически в любой дом, произвести обыск ( в романе : «изъятие») и увезти человека на допрос («лечение»), причем, как и в романе, домой уже , как правило, никто не возвращался.

Простых горожан, населяющих Федор-Кузьмичск, называют "голубчиками". В этом слове заключается намек на официальное обращение к населению СССР: "товарищи". Над становлением казенным слова, передающего личное, теплое отношение субъекта речи, и иронизирует Толстая.

В слове "Прежние" («Небось из Прежних, по говору чую») возникает культурно-историческая аллюзия, это намек на тех людей, к кругу которых принадлежала Татьяна Толстая. Это интеллигенция, сохранившая связь с русской дореволюционной культурой, почитающая общечеловеческие ценности, н6е принимающая жестокость, бесчеловечность советской власти.

Название другой группы людей, населяющих роман, также представляет интерес. "Перерожденцы" занимают самое низкое положение в социальной лестнице, их используют вместо лошадей

· «А в сани перерожденец запряжен, бежит, валенками топочет, сам бледный, взмыленный, язык наружу. Домчит до рабочей избы и встанет как вкопанный на все четыре ноги, только мохнатые бока ходуном ходят: хы-хы, хы-хы».

Возникает отсылка к роману А. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ": "сани и телегу тянут не лошади, а люди - тоже есть слово вридло (временно исполняющий должность лошади)". Также возникает аллюзия на устаревшее сейчас значение этого слова: "тот, кто идейно, политически, морально переродился, изменил передовым взглядам, революционному мировоззрению", как раз такие люди и оказывались в лагерях.

Особый интерес привлекает литературная аллюзия, содержащаяся в слове «дубельт», в ней содержатся размышления автора о творчестве, таланте:

· «Бенедикт постучал валенком по бревну. Звенит; древесина хорошая, легкая. Но плотная. И сухая. Хороший матерьял. - Дубельт? - спросил Бенедикт. - Кто?!?! Старик заругался, заплевался брызгами, глазенки засверкали; чего взбеленился - не пояснил. Красный стал, надулся как свеклец: - Пушкин это! Пушкин! Будущий!…».

Дубельт - это фамилия цензора Пушкина, который известен как свирепый гонитель русской литературы: требовал недопущения к печати сочинений А.С. Пушкина. То, что статую Пушкина делают из дерева под названием "дубельт" подчеркивает связь в русской культуре творчества и гонений, запретов. Это творчество "вопреки".

2.2.3 Реминисценции в произведении Т. Толстой

Выявление реминисценций и цитат необходимо для правильного прочтения текста, оно обнаруживает скрытые глубины в том, что казалось простым, позволяет «расшифровать» то, что казалось загадочным или даже бессмысленным.

Повествователь использует в своем произведении все перечисленные нами виды реминисценций. Безусловно, в романе «Кысь» они приобретают иное смысловое значение, но так или иначе рассчитаны на память и ассоциативное восприятие читателя.

Что касается героев романа, то обильное количество реминисценций с ее разновидностями преобладает в речи Прежнего населения и начинает расти у Бенедикта после прочтения им литературной классики. То же можно сказать и о повествователе: повышение его культурного уровня можно проследить по частоте использования в своей речи крылатых фраз и строк из известных произведений русских литературных классиков (А.С. Пушкин, М. Булгаков, М. Горький, Н.А. Островский). Среди них дословные реминисценции: из молитв: «...Отныне присно и во веки веков...» «...На веке веков, аминь», из сочинений А.С. Пушкина: «...Глаголем жечь сердца людей...» «...Чего тебе надобно, старче?» и т.д.

Наличие в речи повествователя многочисленных реминисценций на произведения А.С.Пушкина свидетельствует о его начитанности, поэтическом вкусе и романтичности. Например, известные строки «Без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви» вызывают в памяти стихотворение А.С. Пушкина «Я помню чудное мгновенье…».

Такие реминисценции дают понять читателю, что повествователь однозначно является современником, и у него существует определенная точка зрения на этот счет. Воспроизводятся самые различные элементы текста. Так, повествователь дословно цитирует целые фразы из произведений различных писателей, например, всем известные строки из стихотворения А.С. Пушкина «Без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви», первые строки из стихотворения Н.А. Некрасова «Тройка» («Что ты жадно глядишь на дорогу…») и из стихотворения Б. Пастернака «Достать чернил и плакать». Реминисценциями становятся и самые маленькие элементы текста. Словосочетание «болезнь в головах» является напоминанием булгаковской цитаты. А известная фраза А. Григорьева «Пушкин - наше все» приобретает у повествователя такую форму: «Ты - наше все, а мы - твое». Известная фраза из стихотворения А.С. Пушкина «Памятник» «К нему не зарастет народная тропа» появляется у повествователя в ином виде: «Думал, не зарастет народная тропа, дак если не пропалывать, так и зарастет».

Примером реминисценций, как невольного воспроизведения автором знакомой фразовой или образной конструкции из других литературных произведений, служит следующая фраза: «С молчаливого согласия равнодушных как раз и творятся же злодейства» (намек на слова Б. Ясенского «Бойся равнодушных - они не убивают и не предают, но так с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и ложь»). Использование лексического повтора «думу думает», «рисунки рисует» и т.п. говорит, с одной стороны, о бедности языка повествователя, а с другой стороны, приводит к мысли о поэтическом характере повествователя, его языковом чутье и эрудированности.

2.2.4 Центонные тексты

Следующий тип «собственно интертекстуальности». Центонные тексты представляют собой целый комплекс аллюзий и цитат. В большинстве своем они неатрибутированны. Текст, составленный из вопросительных предложений, передает эмоциональное состояние главного героя:

· «Что в имени тебе моем? Зачем кружится ветр в овраге? Чего, ну чего тебе надобно старче? Что ты жадно глядишь на дорогу? Что тревожишь ты меня? Скучно, Нина! Достать чернил и плакать! Отворите мне темницу! Иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид? Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!».

Данный центонный текст представляет собой совокупность узнаваемых строк из различных стихотворений пяти известных авторов (Пушкин, Некрасов, Блок, Лермонтов, Пастернак).

Заключение

Проведенное исследование показало, что межтекстовый диалог является определяющим фактором в формировании как смыслового поля, так и поэтики романа Т. Толстой «Кысь». Опираясь на труды зарубежных и отечественных ученых, были определены основополагающие этапы развития теории интертекстуальности, выявлены основные виды, формы и функции интертекстуальных отношений, раскрыты сопутствующие понятия. В качестве базовой в данной работе была выбрана позиция узкого подхода к изучению интертекстуальности. Роман Т. Толстой «Кысь», являясь постмодернистским произведением, содержит вполне конкретные и явные отсылки к предшествующим текстам. Интертекстуальность является одной из важнейших категорий текста романа «Кысь», определяет художественное сознание автора, выступает универсальным способом построения постмодернистского текста, формирует его структуру и содержание, имеет специфические средства выражения.

Текст романа построен по классическим канонам антиутопического жанра. В «Кыси» пространственно-временные приметы, исторический процесс делится на два отрезка, разделенный природным катаклизмом, ограниченное пространство антиутопического общества.

По структуре роман «Кысь» представляет собой сложное образование, в котором соединяются элементы притчи, сказки, былички, анекдота, памфлета, фельетона, утопической легенды, сатирического произведения, стихотворные тексты, что является отличительной чертой антиутопий.

Кроме того, тематика «Кыси» многообразна: социальная утопия человечества, проблемы нравственного разрушения, культурного и национального самоопределения.

В романе Т. Толстой происходит соединение традиционного мифа («древнейшее сказание») и современного существования мифа («неомифа»).

«Кысь» - это авторская интерпретация русского национального мифа, составными частями которого являются государственные праздники, традиции русского народа, литературное наследие нации, отдельно имя Пушкина.

«Кысь» представляет собой «энциклопедию фольклора». В тексте романа присутствуют различные виды фольклорного цитирования: структурный (герои делятся на две группы: представители реального «антимира» и фантастического «мира»), образный (Кысь - зло, Княжья Птица Паулин - добро), прямое цитирование фольклорного произведения, переделка фольклорного текста, его осовременивание и пародирование. Основное функциональное свойство фольклорного интертекста - его комическое переосмысление. Главные герои «домысливают» сказочные сюжеты, дают новые интерпретации в контексте их современности, заново определяют жанр произведений.

Интертекстуальность в романе «Кысь» является приемом создания художественных структур и инструментом анализа. Функциональная роль интертекстуальности состоит в специфической организации текстовой структуры, формы и стиля, в полифонизме, в смысловой открытости и множественности, в ориентации на культурный контекст. Художественное пространство «Кыси» представляет собой плотный прецедентный текст, включающий в большей степени поэтические неатрибутированные цитаты, аллюзии и центоны.