Символика вещного мира в творчестве И.А. Гончарова

Обломова погубило крепостничество, барское воспитание и весь тот строй русской помещичьей жизни, который медленно, но верно выключил этого человека из жизни, превратил его в «склад, заваленный всякой дрянью». (18)

Антиподом Оболомову выступает Андрей Иванович Штольц. Он введен в роман, чтобы подчеркнуть характер Обломова, показать отличие их друг от друга, без него картина обломовщины была бы не полна, поэтому и мы не обойдем стороной Штольца.

Андрей Иванович Штольц является таким человеком, каких еще очень мало было в том обществе. Он не избалован домашним воспитанием, он с молодых лет начал пользоваться разумной свободою, рано узнал жизнь и умел внести в практическую деятельность прочные теоретические знания.

Выработанность убеждений, твердость воли, критический взгляд на людей и на жизнь, а также вера в истину и в добро, уважение ко всему прекрасному и возвышенному - вот главные черты характера Штольца.

Он не дает воли страстям, отличая их от чувства, он наблюдает за собой и сознает, что человек - это существо мыслящее и что рассудок должен управлять его действиями. Господство разума не исключает чувства, но осмысливает его и предохраняет от увлечений. Штольц не принадлежит к числу тех холодных, флегматических людей, которые подчиняют свои поступки расчету, потому что в них нет жизненной теплоты, потому что они не способны ни горячо любить, ни жертвовать собою во имя идеи. Штольц не мечтатель, потому что мечтательность - удел людей, больных телом или душой, не умеющих построить жизнь по своему желанию. «У Штольца здоровая и крепкая природа, он сознает свои силы, не слабеет перед неблагоприятными обстоятельствами, жизненные силы бьют в нем живым ключом, и он употребляет их на полезную деятельность, живет умом, сдерживая порывы воображения, но воспитывая в себе правильное эстетическое чувство. Характер его может с первого взгляда показаться жестоким и холодным. Спокойный, часто шутливый тон, с которым он говорит и о своих и о чужих интересах, может быть принят за неспособность глубоко чувствовать, за нежелание вдуматься, вникнуть в дело; но это спокойствие происходит не от холодности: в нем должно видеть доказательство самостоятельности, привычки думать про себя и делиться с другими своими впечатлениями только тогда, когда это может доставить им пользу или удовольствие. (22, 23)Если сравнить Обломова и Штольца, Обломов нежнее и общительнее своего друга. Это и естественно: характеры слабые всегда нуждаются в нравственной поддержке и потому всегда готовы раскрыться, поделиться с другим горем или радостью. Люди с твердым, глубоким характером находят в голосе собственного рассудка лучшую опору и потому редко чувствуют потребность высказаться. В отношении к любимой женщине Штольц не способен быть страдательным существом, послушным исполнителем ее воли: сознание собственной личности не позволяет ему отступать от убеждений или менять основные черты своего характера. Рассуждая о любви, мы видим, что Штольц понимает под ней не служение кумиру, а разумное чувство, которое объединяет и дополняет существование двух взаимно уважающих друг друга людей. Штольц - не романтик и не лирик, вполне европеец по развитию и по взгляду на жизнь. «Он - тип будущий, который теперь редок, но к которому ведет современное движение идей, обнаружившееся с такою силою в нашем обществе» - (1). «Вот, - говорит г. Гончаров, - глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!» (10, 27).

Именно после анализа двух героев романа мы увидели яркую разницу.

В заключении данной части диплома хотелось бы подвести итоги относительно того, что же все-таки такое обломовщина, каково ее место в произведении Гончарова и жизни русского человека.

Обратимся к словам Горького, который писал, что обобщающая сила созданного Гончаровым образа громадна «… в лице Обломова перед нами правдивейшее изображение дворянства» (16). Обломовцы - это не только мелкое провинциальное дворянство, это все тогдашнее русское барство, переживавшее процесс глубокого, социального и морального кризиса. Обломов - широчайший по своему диапазону образ, охватывающий собой весь дворянско-помещичий класс, синтез наиболее существенных черт его психики и прежде всего глубокой косности, убежденного байбачества. В судьбе Обломова с исчерпывающей полнотой показан был процесс деградации, вырождения крепостнического уклада со свойственными ему чертами дикости и застоя. Обломов - олицетворение всего помещичьего уклада жизни накануне 60-х годов.

2.2 Предметный мир в романе «Обломов»

В романе «Обломов» мы прослеживаем, как условия быта, в которых вырос Обломов, его воспитание порождают в нем безволие, апатию, равнодушие. «Я старался показать в Обломове, - писал Гончаров С. А. Никитенко 25.02.1873 г. - как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в … кисель - климат, среда, протяжение - захолустья, дремотная жизнь - и всё частные, индивидуальные у каждого обстоятельства». (10) И ведь не секрет, добавим мы от себя, что не только воспитание, социальное окружение влияют на формирование личности человека - быт, обстановка, окружающая человека на протяжении его жизни, в равной, если не в большей мере оказывают влияние на характер и мировоззрение человека; и особенно сильно это влияние ощущается в детстве. Во «сне Обломова» писатель создал изумительную по яркости и глубине картину помещичьей жизни. Патриархальные нравы, натуральное хозяйство помещика, отсутствие каких-либо духовных интересов, покой и бездействие - вечный мир - вот что окружало Илью Ильича с детства, вот что обломовщину. А ведь не секрет, что именно в детстве закладываются основные черты характера человека. Социальное, также как и бытовое окружение оказывают огромное влияние на характер и мировоззрение человека.

Знакомя нас со своим героем, лежащим в доме на Гороховой улице, писатель отмечает и привлекательные черты его характера: мягкость, простоту, великодушие и доброту. Вместе с тем, с первых страниц романа Гончаров показывает и слабости личности Обломова - апатию, лень, «отсутствие всякой определенной цели, всякой сосредоточенности …». (10) Автор окружает своего героя предметами (туфли, халат, диван), сопровождающими его в течение всей жизни и символизирующими обломовскую неподвижность и бездействие. Если бы мы задались целью создать музей литературного героя, то именно такую обстановку следовало бы создать в нём:

«Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.

Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на всё, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.

Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи.

Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил всё это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там всё повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью». (10)

Как видно, квартира Обломова представляла из себя, скорее, склад ненужных вещей, где давно не ступала нога человека, нежели жилое помещение. Этой картиной, или предметным окружением, Гончаров подчеркивает то, что Обломов, возможно, даже сам чувствует себя «лишним человеком», вырванным из контекста бурного прогресса. Не случайно Добролюбов назвал Обломова «лишним человеком, сведенным с красивого пьедестала на мягкий диван». (17)

Халат, возможно, является одной из основных характеристик «обломовщины» вообще и Обломова, в частности. Это сквозной образ-символ романа, это не частная подробность описаний и характеристик, а художественная деталь, становящаяся центром композиции образа. Как и упомянутая выше «обломовщина», обломовский халат стал нарицательным понятием, употребляющимся для обозначения личностного понятия «обломовщины», генетически связанным с ней. Однако, в отличие от «обломовщины», которая явилась особой творческой находкой Гончарова, образ халата, ставший символом характера Обломова, имеет свой собственный первоисточник. Если функциональная роль образа обломовского халата (типизирующая, характерологическая и т.д.) в критике и в научной литературе рассматривалось многократно (вспомним статью А.В. Дружинина об «Обломове», в которой он восхищался поистине фламандской расточительностью деталей в этом произведении), то на его литературный источник до сих пор никто не обратил внимания. Обломовский халат - это символ-эквивалент духовного состояния героя. Это тот «бесконечный знак», который создается взаимосвязями текста и контекста и может иметь бесконечное количество значений. Символ - предмет и средство изображения одновременно, это единство значения и образа. Обломовский халат - компонент образа-символа Обломова, его генетический «код». В этом смысле образ-символ халата «конечен и бесконечен» одновременно.

Обломов почти всегда в бездействии. Окружающая обстановка, быт призваны подчеркнуть бездеятельность и апатичность героя, символично отразить все то, что было в реальности. «Вид кабинета, - пишет Гончаров - поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью». (10) Тяжелые, аляповатые стулья, шаткие этажерки, осевший вниз задок дивана с отклеивающимся деревом, повисшая около картин в виде фестонов паутина, покрытое слоем пыли зеркало, ковры в пятнах, тарелки с обглоданными косточками, стоящие со вчерашнего ужина, две-три книги, покрытые пылью, чернильница, в которой обитают мухи, - всё это выразительно характеризует Обломова, его отношение к жизни». (10)

Большой диван, удобный халат, мягкие туфли Обломов не променяет ни на что - ведь эти предметы являются неотъемлемой частью его образа жизни, своего рода символами этого обломовского образа жизни, мирного образа жизни, расставшись с которыми, он перестанет быть собой. Все события романа, так или иначе влияющие на ход жизни героя, даны в сопоставлении с его предметным окружением. Вот как описывает Гончаров то, какую роль играют эти предметы в жизни Обломова:

«на диване он испытал чувство мирной радости, что он с девяти до трех, с восьми до девяти может пробыть у себя на диване, и гордился, что не надо идти с докладом, писать бумаг, что есть простор его чувствам, воображению». (10)

Жизненная достоверность достигается тем, что характер Обломова дан в развитии. В этом отношении очень важна девятая глава - «Сон Обломова», где воссоздаётся картина детства героя, показана жизнь Обломовки - условий, формировавших мировоззрение и характер героя. Гончаров так описывает один день в Обломовке: «Тихо и сонно всё в деревне: безмолвные избы отворены настежь; не видно ни души; одни мухи тучами летают и жужжат в духоте..» (10). На этом фоне обрисованы обломовцы - равнодушные люди, не знающие, что где-то есть города, иная жизнь, и т.д. Такую же вялую, бессмысленную жизнь ведет и владелец деревни - старик Обломов. Гончаров с иронией описывает обломовский быт:

«Сам Обломов - старик тоже не без занятий. Он целое утро сидит у окна и неукоснительно наблюдает за всем, что делается на дворе.

- Эй, Игнашка? Что несешь, дурак? - спросит он идущего по двору человека.

- Несу ножи точить в людскую, - отвечает тот, не взглянув на барина.

- Ну неси, неси, да хорошенько, смотри, наточи!

Потом остановит бабу:

- Эй, баба! Баба! Куда ходила?

- В погреб, батюшка, - говорила она, останавливаясь, и, прикрыв глаза рукой, глядела на окно, - молока к столу достать.

- Ну иди, иди! - отвечал барин. - Да смотри, не пролей молоко-то. - А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? - кричал потом. - Вот я тебе дам бегать! Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!

И Захарка шел опять дремать в прихожую.

Придут ли коровы с поля, старик первый позаботится, чтоб их напоили; завидит ли из окна, что дворняжка преследует курицу, тотчас примет строгие меры против беспорядков». (10)

Ленивое переползание изо дня в день, бездеятельность, отсутствие жизненных целей - вот что характеризует быт Обломовки. Путем создания коллективного образа Обломовки, Гончаров, как уже было замечено, изображает среду, накладывающую неизгладимый отпечаток на всех, кого она коснулась. Ветхая галерея всё не ремонтируется, мостик через канаву сгнил. А Илья Иванович говорит только о починке мостика и плетня. Впрочем, он иногда действует:

«Илья Иванович простер свою заботливость даже до того, что однажды, гуляя по саду, собственноручно приподнял, кряхтя и охая, плетень и велел садовнику поставить поскорей две жерди: плетень благодаря этой распорядительности Обломова простоял так всё лето, и только зимой снегом повалило его опять.

Наконец, даже дошло до того, что на мостик настлали три новые доски, тотчас же, как только Антип свалился с него, с лошадью и с бочкой, в канаву. Он еще не успел выздороветь от ушиба, а уж мостик отделан был почти заново». (10)

В Обломовке буквально всё находится в запустении. Лень и жадность - отличительные черты её обитателей:

«Не для всякого зажгут и две свечи: свечка покупалась в городе на деньги и береглась, как все покупные вещи, под ключом самой хозяйки. Огарки бережно считались и прятались.

Вообще там денег тратить не любили, и, как ни необходима была вещь, но деньги за нее выдавались всегда с великим соболезнованием, и то если издержка была незначительна. Значительная же трата сопровождалась стонами, воплями и бранью.

Обломовцы соглашались лучше терпеть всякого рода неудобства, даже привыкали не считать их неудобствами, чем тратить деньги.

От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Иваныча только называется кожаным, а в самом-то деле оно - не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота всё кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством». (10)

В Обломовке - натуральное хозяйство и поэтому каждая копейка на счету. Обломовцы знали одно-единственное средство сбережения капиталов - хранить их в сундуке. (1)

Гончаров показывает жизнь обломовцев текущей «как покойная река». Внешние картины проявления их жизни представлены идиллически. Описанием Обломовки. Гончаров, как и Тургенев, сказал «надгробное слово» дворянским гнёздам. В обоих имениях господствуют патриархальные порядки, накладывающие неизгладимый отпечаток на их обитателей. Имение Лаврецких существенно отличается от Обломовки - там всё поэтично, свидетельствует о высокой культуре. Ничего этого нет в Обломовке.

Обломов оказывается неспособным к самому простому делу, он не знает, как наладить свое имение, не годен к какой-либо службе, его может обмануть любой плут. Его пугает всякое изменение в жизни. «Идти вперед или остаться?», - этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского «быть или не быть?» и Чернышевского «что делать?». Идти вперед - это значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума; вместе с пылью и паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть!

Целиком и полностью образ берёзовой рощи в романе «Обломов» увязан с образом главного его героя. Занимаясь «разработкой плана имения», Илья Ильич представляет, «как он сидит в летний вечер на террасе, за чайным столом...». Вдали «желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд...». Рисуя идеал своей жизни в деревне перед Штольцем, наш мечтатель говорит: «Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом, в берёзовую рощу...». Или вот эпизод из жизни на Выборгской стороне: «Потом стали сажать овощи в огороде; пришли разные праздники, троица, семик, первое мая; всё это ознаменовалось берёзками, венками: в роще пили чай». Ничего вроде бы особого и не сказано о берёзе. Но само слово «берёза» помещено в пропахший травами, дышащий уютом, семейными началами, синтаксически выверенный контекст, погружено в сладкозвучие русской речи, и потому оно источает образность. Ну как хорошо сказано: «как свалит жара». Андрей Штольц ценит в Обломове «чистое, светлое и доброе начало», его «вечно доверчивое сердце». Его часто тянет вырваться «из светлой толпы» и успокоить свою «встревоженную или усталую душу» беседой с Обломовым на его «широком диване». И при этом испытать такое чувство, как будто он, Штольц, возвратился «от красот южной природы в берёзовую рощу, где гулял ещё ребёнком». Но почему всё лучшее, что есть в Обломове, сравнивается именно с берёзовой рощей, почему писатель украшает именно ей мечты Ильи Ильича? Ведь Гончаров терпеть не мог красивостей, а тем более избитых сравнений и штампов?

Просматривая антологии поэзии конца XVIII - начала XIX века, мы подметили одну любопытную особенность: поэты как будто не замечали берёзу. В их стихах царствуют дубы, дубравы, дубровы, оливы, лавры; шумят липы, склоняются ивы, зеленеют сосны; пальмы, кипарисы, мирты, - всё есть, кроме берёзы. Во всяком случае, она - редкость. Запоминается берёзка в «Русской песне» Н. Ибрагимова:

Гончарову берёза виделась как неотъемлемое дерево российской жизни, крестьянского обихода, обрядовых ритуалов, труда и отдохновения. Само слово ещё первозданно светилось и имело какой-то нынче забытый утраченный смысл, связующий её с родными пенатами. Это, кажется, можно почувствовать, читая стихотворение «Берёза» П. Вяземского. Написано оно в 1855 году.

Как видно, и здесь предметные детали являются важными для Обломова - и халат, и паутина на стенах - всё это олицетворяет образ жизни Обломова, его мировоззрение, и расстаться с этими атрибутами своего быта значит для Обломова - потерять себя.

Тогда возникает естественный вопрос: если у Обломова не было способностей к труду, может быть, его личная жизнь текла бурной рекой? Ничуть не бывало. Только в первые годы жизни в Санкт-Петербурге «покойные черты лица его оживлялись чаще, глаза подолгу сияли огнем жизни, из них лились лучи света, надежды, силы. В те далекие времена Обломов замечал на себе страстные взгляды и обещающие улыбки красавиц. Но он не сближался с женщинами, дорожа покоем, и ограничивался поклонением издали на почтительном расстоянии». (10)

Стремление к покою обусловило жизненные взгляды Обломова - всякая деятельность означает для него скуку. Своим неумением трудиться Обломов близок к типу «лишнего человека» - Онегину, Печорину, Рудину, Бельтову.

В конце первой части Гончаров ставит вопрос о том, что же победит в Обломове: жизненные, деятельные начала или сонная «обломовщина»? Во второй части романа Обломова встряхнула жизнь. Он воспрянул духом. Однако и в это время в нем происходит внутренняя борьба. Обломов боится городской суеты, ищет покоя и тишины. И олицетворением покоя и тишины снова становятся: уютная квартира и удобный диван: Илья Ильич признается Штольцу, что только у Ивана Герасимовича, его прежнего сослуживца, он чувствует себя спокойно:

«У него, знаешь, как-то привольно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие: уйдешь с головой, и не видать человека. Окна совсем закрыты плющами да кактусами, канареек больше дюжины, три собаки, такие добрые! Закуска со стола не сходит. Гравюры всё изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя есть человек... конечно, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и думать, зато нехитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза! - Что ж вы делаете? - Что? Вот я приду, сядем друг против друга на диваны, с ногами; он курит...» (10)

В этом - жизненная программа Обломова: наслаждение покоем, тишиной. И предметы, окружающие Обломова, все предназначены исключительно для этой цели: и диван, и халат, и квартира; и, что характерно, предметы, предназначенные для деятельности, например, чернильница, бездействуют и совершенно не нужны Обломову.

Что касается «деловых качеств» Обломова, то они также раскрываются через предметный мир. Так, в аспекте переустройства имения, также как и в личной жизни, победила обломовщина - Илья Ильич испугался предложения Штольца провести к Обломовке шоссе, построить пристань, а в городе открыть ярмарку. Вот как автор рисует предметный мир этого переустройства:

«- Ах, Боже мой! - сказал Обломов. - Этого еще недоставало! Обломовка была в таком затишье, в стороне, а теперь ярмарка, большая дорога! Мужики повадятся в город, к нам будут таскаться купцы - всё пропало! Беда! …

- Как же не беда? - продолжал Обломов. - Мужики были так себе, ничего не слышно, ни хорошего, ни дурного, делают свое дело, ни за чем не тянутся; а теперь развратятся! Пойдут чаи, кофеи, бархатные штаны, гармоники, смазные сапоги... не будет проку!

- Да, если это так, конечно, мало проку, - заметил Штольц... - А ты заведи-ка школу в деревне...

- Не рано ли? - сказал Обломов. - Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет...» (10)

Какой яркий контраст с миром, окружающим Обломова: тишина, удобный диван, уютный халат, и вдруг - смазные сапоги, штаны, гармоники, шум, гам.

2.3 Поющая сирень

В духе традиции, созданной русскими писателями, И. А. Гончаров подвергает своего героя величайшему испытанию - испытанию любовью. Чувство к Ольге Ильинской (весьма символична сама фамиилия - Ольга для Ильи), девушке огромной душевной силы, могло бы воскресить Обломова. Но Гончаров - реалист, и он не может показать счастливый финал романа. «Отчего погибло все? Кто проклял тебя, Илья? Что сгубило тебя?» - с горечью пытается понять Ольга. И писатель дает ответ на эти вопросы, совершенно точно определив имя этого зла - обломовщина. И не один Илья Ильич стал ее жертвой. «Наше имя легион!» - говорит он Штольцу. (10) И действительно, поражены обломовщиной, стали ее жертвами почти все герои романа: и Захар, и Агафья Пшеницына, и Штольц, и Ольга.

Величайшая заслуга И. А. Гончарова состоит в том, что он удивительно точно изобразил болезнь, поразившую русское общество середины XIX века, которую Н. А. Добролюбов охарактеризовал, как «неспособность деятельно захотеть чего-либо», и указал на социальные причины этого явления.

Любовь Ольги на время преобразила Обломова. Он расстался с привычным образом жизни, стал деятелен. Чувство к Ольге заполняет всё его существо, и он не может вернуться к своим привычкам. И снова Гончаров показывает эту перемену в своем герое через посредство его предметного окружения, и, в частности, в отношении Обломова к своему халату:

«С этой минуты настойчивый взгляд Ольги не выходил из головы Обломова. Напрасно он во весь рост лег на спину, напрасно брал самые ленивые и покойные позы - не спится, да и только. И халат показался ему противен, и Захар глуп и невыносим, и пыль с паутиной нестерпима.

Он велел вынести вон несколько дрянных картин, которые навязал ему какой-то покровитель бедных артистов; сам поправил штору, которая давно не поднималась, позвал Анисью и велел протереть окна, смахнул паутину, а потом лег на бок и продумал с час - об Ольге». (10)

Сравним также эпизод, когда Обломов объясняется в любви:

«- Лю... блю! - произнес Обломов. - Но ведь любить можно мать, отца, няньку, даже собачонку: всё это покрывается общим, собирательным понятием «люблю», как старым...

- Халатом? - сказала она, засмеявшись. - A propos, где ваш халат?

- Какой халат? У меня никакого не было.

Она посмотрела на него с улыбкой упрека.

- Вот вы о старом халате! - сказал он. - Я жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у вас порывается чувство, каким именем назовете вы эти порывы, а вы... Бог с вами, Ольга! Да, я влюблен в вас и говорю, что без этого нет и прямой любви: ни в отца, ни в мать, ни в няньку не влюбляются, а любят их...» (10)

Можем сказать, что в этом эпизоде особенно отчётливо видно, как Обломов решает отказаться от своих прежних привычек и отвергает такой важный атрибут своей прежней жизни, как старый халат.

Но даже в этом аспекте победила «обломовщина». Все произошло именно так, как об этом спрашивала Ольга:

«- А если, - начала она горячо вопросом, - вы устанете от этой любви, как устали от книг, от службы, от света; если со временем, без соперницы, без другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя на диване, и голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не другая женщина, а халат ваш будет вам дороже?..

- Ольга, это невозможно! - перебил он с неудовольствием, отодвигаясь от нее». (10)

И, как показывает дальнейшее развитие событий в романе, даже не другая женщина (Пшеницына), а прежний уютный, спокойный образ жизни становятся для Обломова дороже любви.

Необоримая лень и апатия, присущие Обломову, в доме Пшеницыной нашли благодатную почву. Здесь «нет никаких понуканий, никаких требований». (27)

Предметной деталью Гончаров передает переломные моменты в жизни героя. Так, в XII главе третьей части писатель заставляет Захара облачить его в халат, вымытый и починенный хозяйкой. Халат здесь символизирует возврат к старой обломовской жизни:

«- Еще я халат ваш достала из чулана, - продолжала она, - его можно починить и вымыть: материя такая славная! Он долго прослужит.

- Напрасно! Я его не ношу больше, я отстал, он мне не нужен.

- Ну всё равно, пусть вымоют: может быть, наденете когда-нибудь... л свадьбе! - досказала она, усмехаясь и захлопывая дверь».

Ещё более характерна в этом смысле сцена, когда Илья Ильич возвращается домой и искренне удивляется приёму, оказанному ему Захаром:

«- Илья Ильич почти не заметил, как Захар раздел его, стащил сапоги и накинул на него - халат!

- Что это? - спросил он только, поглядев на халат.

- Хозяйка сегодня принесла: вымыли и починили халат, - сказал Захар.

Обломов как сел, так и остался в кресле». (10)

Эта, казалось бы, вполне обычная предметная деталь становится толчком для душевных переживаний героя, становится символом возврата к прежней жизни, прежнему порядку. Тогда в сердце его «на время затихла жизнь», быть может, от осознания своей никчемности и бесполезности …

«Всё погрузилось в сон и мрак около него. Он сидел, опершись на руку, не замечал мрака, не слыхал боя часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей; они неслись, как облака в небе, без цели и без связи, - он не ловил ни одной. Сердце было убито: там на время затихла жизнь. Возвращение к жизни, к порядку, к течению правильным путем скопившегося напора жизненных сил совершалось медленно». (10)

Счастливые дни дружбы с Ольгой безвозвратно ушли, преданы забвению. И это Гончаров передаёт пейзажем, предметной деталью, возросшей до символа:

«- Снег, снег, снег! - твердил он бессмысленно, глядя на снег, густым слоем покрывший забор, плетень и гряды на огороде. - Всё засыпал! - шепнул потом отчаянно, лег в постель и заснул свинцовым, безотрадным сном». (10)

Окутались в снежный саван и погибли его мечты об иной жизни.

Сирень Гончарова имеет музыкальное, а значит, божественное происхождение. В романе «Обломов» она наполняет пульс одного из самых различимых его мотивов. Речь пойдёт о мотиве «сиреневой ветки», которым оркестрована история любви Ольги Ильинской и Обломова, ставшая, как выразился А. Дружинин, «одним из обворожительнейших эпизодов во всей русской литературе».

Лёгкое дуновение, предчувствие зацветающей майской сирени мы улавливаем в первый же момент знакомства Обломова с Ильинской. Он любуется ей и думает: «Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете!.. Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть. Улыбку можно читать, как книгу; за улыбкой эти зубы и вся голова... как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышится ароматом...».

Зарождению мотива предшествует и сцена встречи Ильи и Ольги в парке. Считаем необходимым хотя бы в сокращённом виде, но привести её, чтобы показать, какого потрясающего психологического эффекта добивается писатель за счёт интонационных перепадов и модуляций.

«- Ах, что я наделал! - говорил он. - Всё сгубил!.. Любовь, слёзы - к лицу ли это мне?.. Боже мой!..

«Что наделал этот Обломов! О, ему надо дать урок, чтоб этого вперёд не было!.. Как он смел!» - думала она, идя по парку; глаза её горели...

Вдруг кто-то идёт, слышит она.

«Идёт кто-то...» - подумал Обломов.

И сошлись лицом к лицу.

- Ольга Сергеевна! - сказал он, трясясь, как осиновый лист.

- Илья Ильич! - отвечала она робко, и оба остановились».

Теченье мыслей Обломова и Ольги, как будто подталкиваемых кем-то навстречу друг другу, и само мгновение встречи имеют разную интонационно-лексическую окраску, гибкую мелодическую канву: от раскаяния Обломова, от немного наигранного возмущения Ольги - к их общей, еле сдерживаемой радости, тихому смирению, благоговейности. Прекрасный эпизод! Кажется, что это и не проза, а особого вида поэзия, когда уже слова становятся лишними и поэтому отбираются Гончаровым самые необходимые. Фраза «Вдруг кто-то идёт, слышит она», если так можно выразиться, запатентована писателем: дважды написать её невозможно. Попытайтесь переставить в ней, поменять местами слова - предложение от такой перестановки тускнеет и съёживается, не переставая оставаться грамматической ересью:

Вдруг кто-то идёт, слышит она.

Она слышит: вдруг кто-то идёт.

Слышит она: вдруг кто-то идёт.

Кто-то вдруг идёт, слышит она.

Идёт кто-то вдруг, слышит она.

Идёт вдруг кто-то, слышит она.

Именно на эмоционально-высокой волне выше приведённого эпизода и возникает в романе образ сиреневой ветки, спорящий с ландышами, розами, резедой и поначалу отрицаемый Обломовым.

Ольга «сорвала ветку сирени и нюхала её, закрыв лицо и нос.

- Понюхайте, как хорошо пахнет! - сказала она и закрыла нос и ему».

Влюблённый в Ольгу, в её голос, в небесную мелодию молитвы, которую она исполняет, Обломов не сразу замечает, что на его глазах происходит сказочное слияние женской красоты, музыки и расцветшей сиреневой ветки.

Пока ещё Обломов не прозрел и, нагибаясь за ландышами, говорит, что «сирень всё около домов растёт, ветки так и лезут в окно, запах приторный».

Распределение мотива «сиреневой ветки» внутри романа имеет хоть и регулярный, но неравномерный характер. Вплоть до конца второй части он выражен Гончаровым наиболее развёрнуто и отчётливо, интервалы во времени между появлением его элементов в тексте короче, а его повторяемость постоянней и чаще, чем в третьей и четвёртой частях романа. Чем это можно было бы объяснить?

«Светлый, безоблачный праздник любви», по выражению Обломова, сжат в романе временными рамками, мотив ветки зиждется на образе живой благоухающей сирени в пору её полного расцвета, параллельно которому меняется и внутренний мир - мир влюблённых. Ольге открывается во всех проявлениях жизни «особенный смысл», когда «всё говорит вокруг, всё отвечает её настроению; цветок распускается, и она слышит будто его дыхание».

Обломов же «начинал веровать в постоянную безоблачность жизни». Это был «момент символических намёков, знаменательных улыбок, сиреневых веток». О самом главном Ольга и Илья Ильич высказались друг перед другом при помощи «языка» цветущей сирени: ветка сирени, выроненная Ольгой и выдавшая её чувство; сорванная мимоходом ветка и брошенная Ильинской с досадой на землю; та же ветка, подобранная Обломовым как шифр к отгадке поведения Ольги; наконец, новая ветка в руке Ольги как «лучшая половина» жизни, отворяемая Обломову:

«- Где же другая? Что после этого ещё?

- Ищите.

- Зачем?

- Чтоб не потерять первой...».

Стройность ритмической композиции мотива-символа придаёт используемый Гончаровым приём зеркальной симметрии. Сравним зачины двух диалогов между героями:

- Что это у вас? - спросила она.

- Ветка.

- Какая ветка?

- Вы видите: сиреневая.

Вообще проблеме симметрии в построении художественного произведения Гончаров придавал огромное значение. Так в письме к поэту А. Майкову он объясняет, почему в России так мало говорят о майковском переводе поэмы Данте «Божественная комедия»: «Причина этому, конечно, Вам понятна: поэма не вся напечатана, из неё вырезано сердце, разрушена её симметричность...».

Несбывшийся эффект ритмического ожидания тонко реализуется Гончаровым в виде искусственного узора - двойника живой сиреневой ветки. Можно ли представить её затворницей? Канва, по которой Ольга вышивает сиреневую ветку для барона, а потом, по клеткам, - для Ильи Ильича, воспринимается как намёк на неизбежную в дальнейшем трансформацию мотива, хотя в воображении Обломова встаёт образ Ольги, «во весь рост, с веткой сирени в руках».

Троекратное «люблю», вырвавшееся из уст Ольги, ассоциируется со световой и цветовой сторонами гончаровской «живописи»: «Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив звучал всё тот же».

Композиционная ось романа, тождественная трагическому надлому в поведении Ильи Ильича, проходит точно по центру книги Гончарова, начиная со слов «как вдруг» в десятой главе второй части «Обломова». Глядя в небо, Илья Ильич говорит: «...Боже мой! Ты открыл мне глаза и указал долг...». В письме Обломова к Ольге её троекратное «люблю» перечёркивается троекратным «нет» автора письма. С этого момента начинает снижаться пафос сиреневого мотива. Не замечая смены времени года, Обломов просит у Ольги ветку как знак.

«- Сирени... отошли, пропали!.. Вон, видите, какие остались: поблеклые!

- Отошли, поблекли! - повторил он, глядя на сирени...».

Увядание метафорически переносится писателем на жертвенное письмо Обломова. «Оно поблекло!» - говорит он, не подозревая в тот миг, что его письмо «расцветёт» в руках Штольца, доказывая невиновность Ольги и дальнозоркую мудрость Ильи Ильича.

Признание в любви, ветка сирени, - всё это не должно повторяться у женщины, думает Обломов и находит «законный» выход: «протянуть Ольге руку с кольцом». Обручальное кольцо и сирень. Они, как мы знаем, оказались в романе несовместимыми. Может быть, Гончаров умышленно «принуждает» Ольгу Ильинскую трижды отказываться от лилового и тёмно-фиолетового цветов (имеется в виду смена гардероба Ольги, подаренное ей Кате платье).

Последний порыв нашей героини похож на расцвет и увядание живого растения. Ольга в ожидании Обломова «похорошела, как летом». Она ждёт. «Три, четыре часа - всё нет! В половине пятого красота её, расцветание начали пропадать; она стала заметно увядать...» Но Илья Ильич не явился ни после обеда, ни вечером. Ольга ещё ждёт. Но... «потом вдруг как будто весь организм её наполнился огнём, потом льдом».

Безнадёжной скорбью окрашивается мотив сиреневой ветки в конце части романа. «Не я плачу, воспоминания плачут... Лето... парк... помнишь? Мне жаль нашей аллеи, сирени... Это всё приросло к сердцу: больно отрывать!..» - так Ольга прощается с героем романа. Знаменательно в этом месте пересечение мотива сирени с мотивом снега. «Снег, снег, снег!.. Всё засыпал!» - шепчет заболевший Обломов. («Жалко, что ландыши так скоро отцвели», - говорит Снегурочка Островского.) Это снег «зимы тревоги нашей», напоминающий, как сказал Гончаров, «бренный состав наш».

В заключительной части романа мотив сирени, мерцательно продолжая свою ритмическую пульсацию, приобретает новые смысловые оттенки. Образ сиреневой ветки с ненавязчивым постоянством проступает то сквозь судьбоносные диалоги гончаровских героев, то сквозь подсознательно воспринимаемые читателем ассоциативные переклички.

Следует отметить также, что содержание данного мотива претерпевает в системе координат текстуального времени и пространства значительные изменения, обусловленные как требованием контекста, так и законами идейно-художественного движения романа в целом. Так, цветущая ветка сирени - во всей своей непосредственности и благоухающей молодости - увядает от прикосновения к ней рационального Штольца, который, взвешивая исповедь Ольги на весах рассудка, насмешливо замечает: «...О чём не плачут женщины? Вы сами же говорите, что вам было жаль букета сирени, любимой скамьи... Сколько причин для слёз!». Ах, как режет слух словосочетание «букет сирени», в которое Штольц вложил холодновато-ироническую интонацию! Но когда Ольга спрашивает, как же ей быть с прошлым, он, не колеблясь, отвечает: «Поблекнет, как ваша сирень!».

Сирень появляется в конце романа как крайнее спасительное средство для Обломова, которому Штольц воодушевлённо рассказывает об Ольге, ставшей его женой, о прелестях деревенской жизни, о сирени: «...Опять забродит у тебя в душе прошлое. Вспомнишь парк, сирень!..». Для Обломова предлагаемое Штольцем «лечение» - невыносимая пытка. «Нет, Андрей, нет, не поминай, не шевели, ради Бога!.. Мне больно от этого, а не отрадно. Воспоминания - или величайшая поэзия, когда они - воспоминания о живом счастье, или жгучая боль, когда они касаются засохших ран...» Как видим, в данном эпизоде мотив сирени связан с глубочайшими переживаниями Обломова, с ощутимой даже на физическом уровне - душевной болью.

Первое явление сирени в романе - Ольга, закрывающая своё лицо пушистой сиреневой веткой. Последнее её «прости» - безмолвное цветение сиреневого куста над зарытым в землю Обломовым. Да! Сирень, которая не вдруг приглянулась Илье Ильичу, замыкает его обособленную жизнь, становясь одновременно сигналом завершения для всех сюжетных линий романа.

...Вы не видели сирень на родине Гончарова? Недалеко от дома-музея писателя, возле которого лиловеют и белеют сиреневые кисти, есть и разноцветные облака карамзинской сирени, охраняемые острыми копьями чугунной ограды. Там, над барельефом Карамзина, возвышается бронзовая фигура музы истории Клио. Женщина-история держит наготове свои скрижали. Если вы любите роман «Обломов», то вспомните перед этой грациозной фигурой запылённые зеркала в обломовском кабинете, которые, незлобливо писал Гончаров, «могли бы служить скорее скрижалями, для записывания на них, по пыли, каких-нибудь заметок на память».

Однажды Обломов, в пору цветущей сирени, быстро и крупно начертил по этой пыли одно слово «Ольга».

3. Особенности символики вещного мира в романах «Обыкновенная история» и «Обрыв»

3.1 «Обыкновенная история» - роман о проблема выбора между материальной и духовной составляющими человеческого бытия

Собрание сочинений И.А. Гончарова, написавшего за свою долгую жизнь немало статей, очерков, писем, набросков к так и не оконченным произведениям, составляет восемь весьма увесистых томов. Однако в истории русской литературы этот писатель остался автором «всего лишь» трех романов на «О»: «Обыкновенной истории», «Обломова» и «Обрыва». Сам Гончаров полагал, что любой роман представляет собой исчерпывающее описание жизни, при котором каждое новое произведение должно давать новую по сравнению с предыдущей формулу человеческого бытия: «Истинное произведение искусства может изображать только устоявшуюся жизнь в каком-нибудь образе, в физиономии, чтобы и самые люди повторились в многочисленных типах под влиянием тех или других начал, порядков, воспитания, чтобы явился какой-нибудь постоянный и определенный образ-форма жизни и чтобы люди этой формы явились во множестве видов или экземпляров с известными правилами, привычками. А для этого нужно, конечно, время. Только то, что оставляет заметную черту в жизни, что поступает, так сказать, в ее капитал, будущую основу, то и входит в художественное произведение, оставляющее прочный след в литературе».

Таким образом, оказывается, что каждый из трех романов И.А. Гончарова, представляющих на суд читателя свой, «уточненный» вариант «формулы бытия», может восприниматься как часть трилогии, и их изучение, с нашей точки зрения, необходимо объединить общей задачей, постановкой некоего «сквозного» вопроса, определением общей темы, связывающей три гончаровских шедевра. Тема эта - поиск идеала, нормы жизни.

В центре сюжета дебютного романа писателя - «Обыкновенная история» - судьба молодого человека, стоящего перед проблемой выбора жизненного пути. Проблема выбора между материальной и духовной составляющими человеческого бытия, поиска гармоничного их сочетания оказывается актуальной и для сегодняшних «юношей, обдумывающих житье».

Зададимся вопросом: откуда у молодого человека такие «понятия», с которыми он выглядит в Петербурге белой вороной, что собой представляет история формирования его характера, его «духовная биография».

«Духовная биография» Адуева-младшего, объясняющая характер Александра и истоки его мировоззрения, затянувшегося инфантилизма связана с тем, что он рос и воспитывался в деревне, провинции, его формировал уклад, который принято называть патриархальным. Дядя называет деревню с ее природой, с ее свободой нравов, простотой и неприхотливостью человеческих и общественных отношений «благодатным застоем». Особое влияние на Александра имела мать, ее забота о счастье сына, ее бесхитростные наставления, сама патриархальная атмосфера ее дома, потворство «Саше» во всех его желаниях. Отметим, что «Александр был избалован, но не испорчен домашней жизнью». Значима и учеба в провинциальном университете, где Александр «прилежно и много учился», в результате чего знал «с дюжину наук и с полдюжины древних и новых языков», а также получил возвышенные представления о мире и людях.

Итак, русский провинциальный уклад сформировал юношу изнеженного, привыкшего к «ласкам матери, благоговению няньки и всей дворни», однако не испорченного, считающего незыблемыми основами человеческого бытия дружбу, любовь, творчество. В этом нет ничего дурного. Чревато будущей трагедией то, что эти ценности в его сознании приобретают масштабы «гиперболические». Эпитеты, которыми сопровождаются существительные «дружба», «любовь», «талант» в речи героя, о том свидетельствуют. Дружба - «героическая», любовь - «вечная». С таким мировоззренческим арсеналом герой отправляется покорять столицу, мечтая «о пользе, которую принесет отечеству».

Однако смена провинциального жизненного уклада на столичный (путь, избранный Александром) может быть прочитана в романе Гончарова и как ситуация общечеловеческая: юноша в поисках приложения сил, повзрослев, покидает отчий дом, желая реализовать себя «на широком пространстве». Таковым ему представляется «блистательный Петербург». Но Адуев-младший и в столице мечтает жить по тем же законам, что и в провинции, что, в свою очередь, позволяет говорить о том, что герой безнадежно отстал от века, руководствуется представлениями архаическими, мыслит, как «при царе Горохе» (cр. обращенные к Илье Ильичу Обломову слова Штольца: «Ты рассуждаешь, как древний»).

Итак, корни идиллического, приправленного романтизмом миропонимания Александра Адуева - в прошлом, в усадебном быте. Среда проецирует на героя свои сущностные черты - как хорошие, так и дурные: эгоизм по отношению к матери, к Софье - от нее Александр ждет верности, в то время как свое чувство называет «маленькою любовью», считает его чем-то вроде репетиции будущей «колоссальной страсти». Таким образом, все силы патриархального уклада «в согласии работают над тем, чтобы навсегда превратить человека в избалованного ребенка… Связь между провинциальными нравами и романтическим идеалом человеческих отношений проясняет основу причудливых взаимопереходов прекраснодушия и эгоцентризма, которые постоянно обнаруживаются в романтическом отношении к жизни. Основой этой своеобразной диалектики оказывается инфантилизм: романтизм понят Гончаровым как позиция взрослого ребенка, сохранившего в мире «взрослых» дел, отношений и обязанностей детские иллюзии и детский эгоизм. Гончаров видит в романтической жизненной позиции чисто детское непонимание реальных законов мира, чисто детское незнание собственных сил и возможностей и, наконец, чисто детское желание, чтобы мир был таким, каким тебе хочется. И все это он последовательно мотивирует воздействием патриархального уклада». Кроме того, отметим, что изображение Грачей в «Обыкновенной истории» предвосхищает описание родины Ильи Ильича Обломова. Герой следующего гончаровского романа задается вопросом: «Отчего я такой?». Ответом на него станет образ Обломовки. «Благословенная Обломовка» в жизни обоих героев определила ведущие черты их психологии. (Однако - в скобках - отметим, что по сравнению с Обломовым Александр поражает узостью интересов, бедностью умственной деятельности. Романтические мечты героя прочитываются среди прочего и как незрелость ума, нетребовательность души. Авторская ирония по отношению к Адуеву-младшему особенно очевидна на первых страницах романа. (Но, заметим, уже во второй главе автор «делегирует» роль ироника дяде.)

Провинции противостоит Петербург - как совершенно иной образ, иной стиль жизни. В одном из эпизодов романа дядя, слушая племянника, восклицает: «О, провинция! О, Азия!». Оппозиции «провинция - столица», Азия - Европа, Восток - Запад, созерцательность - деятельность, идеализм - прагматизм, романтизм - реализм показывают двойственность русского быта и бытия в эпоху создания романа. И это не могло не отразиться в «Обыкновенной истории». Сама география России, ее положение между Востоком и Западом, Европой и Азией, способствует тому, что в русской культуре и социальной сфере постоянно противоборствуют «прозападные» и «провосточные» настроения, а для времени создания романа характерно обострение борьбы западников и славянофилов. Таким образом, каждый из героев гончаровского романа предлагает свой рецепт мироустройства. Обращаем внимание и на то, что каждая из нарисованных Гончаровым в романе сфер жизни (подобно тому, как это будет в «Обломове») получает образное выражение в словах-»знаках», словах-символах: «дело», «всякая дрянь», «зевнул», «карьера и фортуна», « с расчетом» - дяди. Для характеристики же мировоззрения племянника значимы такие слова, как «желтые цветы», «вещественные знаки невещественных отношений», «объятия», «искренние излияния», «талант».

Часто персонажами по-разному характеризуются одни и те же предметы и явления, например: «вещественные знаки невещественных отношений» Адуев-старший называет «всякой дрянью», «карьера и фортуна», «дело» в сознании этого героя противостоят «искренним излияниям» и т. п.

Почему же дяде вовсе чужд духовный мир племянника? Дело в том, что из деревни Петр Иванович попал в Петербург, где без опеки и протекции пробивался по службе: «Я сначала целый год без жалования служил…»; он трудился, чтобы достичь комфорта и материального благосостояния («дело доставляет деньги, а деньги комфорт») и женился только тогда, когда понял, что сможет обеспечить жене безбедное существование, Адуев всего достиг сам и гордится этим. Было в юности Петра Ивановича и романтическое увлечение, «первая нежная любовь», свидетельство чему мы находим в финале романа: и он «любил <…>, плакал <…> над озером, <…> ревновал, бесновался» и «рвал желтые цветы». Однако позднее отказал себе в праве любить и разучился чувствовать.

Блестяще характеризует старшего Адуева фраза, сказанная им после разрыва Александра с Наденькой Любецкой: «Всю теорию любви точно на ладони так и выложил, и денег предлагал <…>, и ужином - и вином старался», а Александр «так и ревет». Эти слова емко и точно передают душевное «устройство» Петра Адуева и выдают в Петре Ивановиче человека прагматичного, скептически настроенного, героя отличает душевная слепота и глухота. Он глух к живой жизни, жизни души, он сознательно отказался от нее когда-то во имя «дела» и «комфорта». Герой и любит «с расчетом», и дружит, и живет… Разбивая мечты племянника о «вечной любви» и «героической дружбе», дядя выступает в роли искусителя, этакого современного Мефистофеля (ситуация искушения встретится и в «Обломове»). Чем же дядюшка «искушает» племянника? Комфортом. Обратим внимание и на то, какие фонетические ассоциации вызывает фамилия Адуева. Мотивы демонизма, «адского холода», источаемого дядей, тоже встречаются в романе.

Итак, ни одной общей точки не обнаружим мы в воззрениях дяди и племянника в первой части «Обыкновенной истории». Добавим к этому мнение критика и литературоведа В.М. Марковича: «У Гончарова <…> сталкиваются две «страшные крайности»: «один восторжен до сумасбродства, другой - ледян до ожесточения». Обе точки зрения отмечены догматичностью и фанатизмом, обе утверждают себя агрессивно, с абсолютной нетерпимостью к инакомыслию <...>. Очевидно, что перед нами личности, сформировавшиеся определенным образом и неспособные измениться без каких-то роковых для них потерь. Для каждого из героев выход за пределы его изначальной позиции означает саморазрушение и такие превращения, которые, в сущности, равнозначны гибели одного человека и появлению другого. Эту неизбежность демонстрирует эпилог, а объясняет ее та система мотивировок, которая связывает точки зрения дяди и племянника с формирующим воздействием двух жизненных укладов. Гончаров заново открывает на уровне быта трагическую правду о «двоемирности» России, некогда открытую автором «Онегина» в сфере духовной культуры. Два уклада, представшие читателю в романе 40-х годов, - это именно два мира, в которых люди живут по-разному и для разного. Хотя разность их не так глубока, как та, что отделила друг от друга миры Онегина и Татьяны, перед нами - столь же очевидная невозможность сближения и объединения противоположностей. Ею и мотивирована заостренность диалогического конфликта «Обыкновенной истории». <…> «Новый порядок» и «благодатный застой» никак не сообщаются друг с другом: по выражению Герцена (относящемуся, правда, к иной ситуации), «переходя из старого мира в новый ничего нельзя взять с собою».

Мотив идущего времени - один из важнейших в романе («Прошло недели две …», «Прошло около двух лет…», «Прошло с год после описанных в последней главе первой части сцен и происшествий…», «Спустя четыре года после вторичного приезда Александра в Петербург…»). За восемь лет, проведенных в Петербурге, Александр приобрел опыт жизни в столице, служил, пережил три любовных увлечения, разочаровался и разуверился. Испытание любовью - традиционное в русской литературе средство характеристики героя. Любовь для Адуева-младшего стала не только источником разочарований, но и ступенями его нравственной эволюции. Развитие любовных отношений Александра с тремя изображенными в романе женщинами есть не что иное, как вехи его пути к исцелению от романтической «болезни» - идеализации действительности в духе патриархальной идиллии. Отметим, что, по словам самого автора, перед читателями в первой части романа - тип романтика-мечтателя, «вся праздная, мечтательная и аффектационная сторона старых нравов с обычными порывами юности - к высокому, великому, изящному, к эффектам, с жаждою высказать это в трескучей прозе, всего более в стихах». Типизация явлений действительности - черта произведений «натуральной школы», и женские фигуры романа, в первую очередь, Наденька Любецкая, - тоже отражение явлений времени: «Наденька, девушка, предмет любви Адуева, - вышла также отражением своего времени. Она уже не безусловно покорная дочь перед волей каких бы ни было родителей. <…>. Она без спросу полюбила Адуева и почти не скрывает этого от матери или молчит только для приличия, считая за собою право распоряжаться по-своему своим внутренним миром <…>. Ее достало разглядеть только, что молодой Адуев - не сила, что в нем повторяется все, что она видела тысячу раз во всех других юношах, с которыми танцевала, немного кокетничала. Она на минуту прислушалась к его стихам. Писание стихов было тогда дипломом на интеллигенцию. Она ждала, что сила, талант кроются там. Но оказалось, что он только пишет сносные стихи, но о них никто не знает, да еще дуется про себя на графа за то, что этот прост, умен и держит себя с достоинством. Она перешла на сторону последнего: в этом пока и состоял сознательный шаг русской девушки - безмолвная эмансипация, протест против беспомощного для нее авторитета матери. Но тут и кончилась эта эмансипация. Она сознала, но в действие своего сознания не обратила, остановилась в неведении, так как и самый момент эпохи был моментом неведения. <…> И действительно, не знала русская девушка, как поступить сознательно и рационально в том или другом случае. Она чувствовала только смутно, что ей можно и пора протестовать против отдачи ее замуж родителями, и только могла, бессознательно конечно, как Наденька, заявить этот протест, забраковав одного и перейдя чувством к другому.