Выявление своеобразия концепции творчества в рассказе А.П. Чехова "Черный монах"

Главная причина, по которой писатель не смог создать образ социально активного, способного к упорной борьбе, цельного человека, заключается в том, что он не видел пути, по которому Россия придёт к радостной и справедливой жизни. Созданными литературными образами Чехов лишь предвосхищал будущее, свободное от власти стихийных законов жизни, где возможно настоящее, человеческое счастье.

Мечта должна человека быть дерзновенной, всеобъемлющей, достойной его высокого назначения. В «Крыжовнике» всё состоит в точности до «наоборот»: мечта - страсть, охватившая главного героя, так поглощает его, что, в конце концов, совершенно лишает человеческого облика и подобия, превращает его жизнь в пустое пошлое прозябание. В его душе не осталось ничего святого, он не способен на возвышенные чувства, на сострадание, уважение и любовь - все живые чувства вытеснили мысли о материальном благополучии.

Иван Иванович закрыт миру. Драматизм и невозможность гармонии для него - единственно верная возможность существования. Он принципиально не доверяет человеческой личности и возлагает надежды только на возможность какого-то абстрактного счастья. Неслучайно в слова Ивана Ивановича Чимша - Гималайского вкладывается представление Чехова о настоящем человеческом счастье - беспредельной свободе, широте и смелом творчестве: «Уходить из города, от борьбы, от житейского шума, уходить и прятаться у себя в усадьбе - это не жизнь, это эгоизм, лень, это своего рода монашество, но монашество без подвига. Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа»

Даже пейзаж в рассказе несёт психологическую нагрузку: картины серой, неуютной обыденности противопоставляются здесь описаниями широких природных просторов. От этих контрастов протягиваются невидимые нити к дисгармонии всей современной жизни, «раздвоенности» человека - с его тяготением к прекрасному и узким представлением о счастье и свободе, с его безуспешным стремлением пробудить в себе жажду творческого труда.

В рассказе «Ионыч» концепция творчества раскрывается преимущественно через внутренний мир главного героя. Уже с первого абзаца Чехов вводит читателей в атмосферу духовной неподвижности жителей губернского города C, которая даже спустя годы остаётся незыблемой. История доктора Старцева, постепенно утратившего живое, духовное начало, прослеживается с самого начала его появления в доме Туркиных: от состояния взволнованности и увлечённости чувством он приходит к полному моральному опустошению, не выдерживая натиска жизни, пошлости и обывательщины.

Любовь и радость ведут человека к открытию мира, вызывают желание преобразовывать его. Это своего рода вдохновение влюблённого человека. Поэтому неслучайно, что моменты творчества проявляются в жизни Старцева, когда он окрылён чувством к Екатерине Ивановне. Стремительные, порывистые интонации, приподнятые слова говорят о живом, нетерпеливом чувстве - в этом их взлёт и кульминация. Сопрягаясь с мыслями о высоком, благородном труде, они поднимают героя до размышлений о жизни и смерти, о преходящем и вечном, позволяют почувствовать красоту природы и испытывать сострадание к людям, утратившим самое прекрасное - жизнь.

Ключевым моментом рассказа является эпизод на кладбище, где происходит духовная трансформация героя: здесь переживает неповторимые, самые важные чувства и ощущения в своей жизни - и там же заканчивается его формирование как личности.

Старцев вступает в ирреальный мир, где повсюду царствует лунный свет. На короткое время он поддаётся магии этой атмосферы и проникается ею, ощущает всю торжественность момента: «Казалось, что здесь было светлей, чем в поле; листья клёнов, похожие анна лапы, резко выделялись на жёлтом песке аллей и на плитах, и надписи на памятниках были ясны. На первых порах Старцева поразило то, что он видел теперь первый раз в жизни и чего, вероятно, больше не случится видеть: мир, не похожий ни на что другое, - мир, где так хорош и мягок лунный свет». Пребывание героя на кладбище «некстати». Когда бой часов возвращает его к реальности, «он вообразил самого себя мёртвым, зарытым здесь навеки. Всё живое, жаждущее любви, возмутилось в нём: «…ему показалось, что кто-то смотрит на него, и он на минуту подумал, что это не покой и не тишина, а глубокая тоска небытия, подавленное отчаяние…» [300, 91]

Даже в самом образе кладбища прослеживает мотив омертвения, опустошённости. Внешне это место напоминает сад, который, как и в «Чёрном монахе», несёт символическое обобщение. Он служит напоминанием о потерянном, «безжизненном» райском саде, об утраченной гармонии, цельности и полноты жизни. Живые хоронят умершего и тем самым помогают ему вернуться в рай, а для умерших кладбище, в свою очередь, олицетворяет утраченные радости земной жизни. Глубинные процессы, происходящие в человеческой душе, оказываются связанными не сколько с внешними проявлениями слабости, сколько с сокровенным желанием вернуться в изначальное состояние гармонии, беззаботности, бесконечной любви и с желанием скрыться от пошлости и жестокости реального мира.

Когда Старцев понимает, что Екатерина Ивановна не придёт на свидание, желание поверить своему счастью - даже вопреки реальности - берёт вверх, а затем рассудок вступает в борьбу с непосредственным чувством и уступает ему. Восторг, томление, мечты и надежды обрываются отказом - и на смену им приходит досада на то, что чувство так и не нашло взаимности.

Завершающая абзац фраза передаёт то последнее, высокое ощущение, которое познал Старцев в жизни: «От плит и увядших цветов, вместе с осенним запахом листьев, веет прощением, печалью и покоем». Эти слова наполнены символическим содержанием: могильные плиты - итог, финал человеческой жизни, то, что не имеет продолжения. Жизнь после смерти может быть только в памяти живых, а осенний запах листьев, увядшие цветы говорят о близости и неминуемости смерти.

Жизнь, ненасыщенная любовью, страстью, азартом желаний становится скучной, и именно это превращает Старцева в банального обывателя: ничто не способно пробудить его «умершую» душу. Меркнут все впечатления бытия: герой становится невосприимчив ни к красоте природы, ни к страданиям людей.

В трагическом столкновении двух временных фаз жизни - «до» и «после» несостоявшегося свидания - заключается тревожная мысль автора о самой страшной для человека потере живого духовного начала, о его личной ответственности перед самим собой и обществом. Неустойчивость убеждений, слабость, отсутствие внутреннего стержня не позволили герою охранить всё светлое и прекрасное в своей душе, до конца противостоять пошлости и избежать равнодушия. Беспрерывный, но - подчёркнуто не бескорыстный, не приносящий истинного удовольствия труд, труд, лишённый живого, творческого начала - целиком поглотил Старцева: в результате герой не возвышается, не делает никакого открытия, а так и остаётся несвершившимся человеком с «неслучившейся жизнью».

В пьесе «Дядя Ваня» смысл творческого процесса концептуально расширяется, раскрываясь через образы центральных персонажей. Он оказывается неразрывно связанным с краеугольными чеховскими темами - темой труда и красоты. Творческая личность здесь - это человек, создающий мир.

В плавном, размеренном течении деревенского быта, который, на первый взгляд, ничем нельзя нарушить, постепенно назревает драма жизни. Прогулки по саду и разговоры о высоком соседствуют с заботами о покосе, а воспоминания о прошлом перемешиваются с рюмкой водки и треньканьем гитары. Внутреннее противостояние ведёт к разобщению родных людей: появляется сознание напрасно прожитой жизни. В словах дяди Вани это чувствуется особенно остро: «Пропала жизнь. Я талантлив, умён, смел… Если бы я жил нормально, то из меня бы мог выйти Шопенгауэр, Достоевский…Я зарапортовался. Я с ума схожу…». [92] Ведь сколько было таких «дядей Ваней», никем не замечаемых тружеников, которые в прошлом отдали все свои силы ради счастья и процветания других людей.

Войницкий обладает и умом, и одарённостью, и способностью к самопожертвованию во имя науки, прогресса и разума. Для него поэтичен любой труд, если он вдохновлён серьёзной целью и сознанием полезности для других людей. Но потеря смысла жизни, «испытание буднями», необходимость перемен рушит привычное мировоззрение и проходит через всю душу Ивана Петровича. Его мучит процесс трагического протрезвления, который уже остальные. Бунт героя обращается почти в трагифарс: ем некуда деваться из тупика повседневности, некуда сбежать из мещанского ада, поскольку этот ад - сама жизнь.

Астров стоит на ступеньку выше других героев: он не тешит себя напрасными иллюзиями и не занимается самообманом; он лишён веры в людей, но в то же время - свободен от поклонения ложным кумирам, не замкнут своим окружением, средой или временем.

Его любовь к природе имеет огромное поэтическое значение: она предстаёт как мечта о грядущей жизни, о творческой связи поколений, о пользе своей деятельности для будущего счастья всего человечества. Это чувство не погибло бы, если бы герой сознавал, что его скромный труд включен в общее дело изменения и созидания действительности. Влюблённый в прелесть родной земли, её леса и сады и страдающий от уничтожения этой красоты, Астров говорит: «Да, я понимаю, если бы на месте этих истреблённых лесов полегли шоссе, железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы - народ стал бы здоровее, богаче, умнее, но ведь ничего подобного! В уезде те же болота, комары, то же бездорожье, нищета, тиф, дифтерит, пожары… Разрушено уже почти всё, но взамен не создано ещё ничего». [93]

Астров - творческий человек большого размаха, человек талантливый; как и все любимые герои Чехова, он любит жизнь и рвётся к будущему, но его прекрасный внутренний и внешний образ разрушает сама жизнь.

Соня, подобно Войницкому, воплощает созидающее жизненное начало, поддерживая всё лучшее и творческое в людях. У неё талант любви, она прекрасна и чиста и в счастье, и в горе - в этом светлом начале творческого добра заключается её подлинная женственность. Особенно ярко эти качества проявляются по отношению к Астрову, к его труду и мечтам.

Все эти герои, способные на цельные, большие чувства, на подвиг воли и самопожертвования во имя идеи, представляют собой собирательный образ творческой личности, чей кропотливый, неустанный труд служит ярким примером созидательной деятельности, направленной на всеобщее благо. Их насыщенная жизнь противопоставляется жизни Серебряковых - бессмысленной, бесполезной, мертвенно - тусклой, погрязшей в скуке и рутине. Такие люди топчутся на месте, постоянно колеблются. Они не создают, а разрушают всё вокруг себя, похищают красоту и прелесть жизни.

Герои обречены на бесконечное продолжение сложившихся дел. Кажется, что уже ничто не может заставить их изменить свою судьбу, вырваться из «заколдованного круга» каждодневной, будничной суеты. И хотя финал произведения демонстрирует неразрешённость и неразрешимость того узла жизненных проблем и взаимоотношений, в котором оказались персонажи, его пронизывает светлая, радостная нота: «Мы, дядя Ваня, будем жить, будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба; мы покорно умрём и там, за гробом, мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами. Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах… Мы отдохнём!». Надо всей этой безысходностью поднимается авторская мечта о жизни, когда в человеке всё действительно будет прекрасно. Она совсем рядом, она теплится в подводном течении нынешнего существования, и Чехов даёт возможность услышать её приближение, угадать её намёки.

В рассказе «Попрыгунья» обыкновенная жизнь, её составляющие и ценности выступают своеобразным мерилом поступков героини, стремящейся жить в лучах «великих людей». Ей, как и многим другим персонажам, предстоит пережить драму утраченных иллюзий, осознать горечь утраты самой жизни, всего того, что присутствует в ней и составляет её существо, находится рядом с каждым человеком и в итоге оказывается не увиденным, навсегда потерянным. Суетность здесь берёт верх над душой - абсолютной ценностью человеческой жизни: в процессе поисков «великого человека» Ольга Ивановна не заметила, что всё это время он жил рядом с ней, не сумела разглядеть его внутренней красоты, увидеть необыкновенное в обыкновенном.

Представление о подлинном и мнимом творчестве Чехов вводит с помощью контраста в системе персонажей: если первое всегда сопряжено с будничными заботами, каждодневным трудом, то второе только бравирует высокими словами и вычурными представлениями о прекрасном. В мире фальшивых страстей, где высокие чувства подменяются суррогатом, а настоящие ценности исчезают, становится невозможным рождение подлинных шедевров искусства. К примеру, вот как описывается поведение Рябовского после того, когда он добивается взаимности от Ольги Ивановны: «Художник… закрыл глаза и сказал, томно улыбаясь: «Я устал!» <…> Я устал, - сказал он и задвигал бровями, силясь поднять веки <…> Я устал... - томно проговорил художник, глядя на этюд и встряхивая головой, чтобы одолеть дремоту». [94]

В кругу этих «неординарных» личностей царит праздность: званые ужины, дачные увеселения, путешествия, приятные поездки к портнихе, посещение выставок сменяются написанием этюдов. С течением времени в жизни «попрыгуньи» ничего не меняется. Приём повторения, который использует автор, подчёркивает заурядность и обыкновенность судеб этих «необыкновенных людей»: «Порядок жизни был такой же, как и в прошлом году. По средам бывали вечеринки. Артист читал, художники рисовали, виолончелист играл, певец пел…». [95]

Осип Дымов разительно отличается от большинства героев: его подвижническая деятельность, основу которой составляет труд, совершается незаметно для окружающих. Он близок по своему облику Войницкому из «Дяди Вани»: это мужественный, сильный человек, чья душевная мягкость и робость, всегда немного виноватая деликатность и простота лишь подчёркивают твёрдость воли, неутомимость в труде, настойчивость в достижении цели, неутомимую преданность своему делу и науке. В героизме подвижнического труда, скромности и способности к самопожертвованию выражается мысль Чехова об истинном творчестве и его роли в жизни любого человека.

В центре рассказа «Дом с мезонином» - динамика жизни, борьба мнений, соприкосновение прозы и поэзии, света и тени. Повествование здесь ведётся от лица творческой личности, художника - наблюдательного и мыслящего человека, тонко чувствующего природу.

Когда в душе главного героя наступает нравственный разлад, он уверяется, что в настоящих условиях его работа не имеет смысла, более того - она вредна, так как «чем он талантливее, тем страннее и непонятнее его роль». В споре о «миллиардах людей», которые «живут хуже животных», у него возникает догадка о причинах недовольства собой и нежелания работать: это своеобразный протест против привычного жизненного уклада. Труд, не приносящий удовлетворения и счастья, не может заполнить жизнь сознанием того, что герой делает нужное дело. Влюблённость в Женю Волчанинову становится бегством от «жуткого» состояния одиночества, «недовольства собой и людьми» к уюту, наивности и взаимной симпатии.

Герои видят друг в друге своё отражение: они оба тонко чувствуют гармонию размеренного спокойного существования, состоящего из прогулок, чаепитий, чтения книг, написания картин, посещения церкви. Праздность и полное отсутствие забот у Мисюсь не уравновешивается жадным чтением книг, а у «обречённого судьбой на постоянную праздность» художника безделье не компенсируется ясным осознанием ущербности и скуки бездеятельного существования. Апатия, нежелание хоть как-то изменить и улучшить свою жизнь неизбежно ведут к краху.

Даже в чувствах героев нет энергии любви и стремления бороться за своё счастье: Мисюсь смиряется с волей сестры, а художником слишком быстро овладевает будничное настроение, скука. Возможная встреча влюблённых, их возможное счастье представляются не итогом поисков и борьбы за них, а даром каких-то сторонних сил: «Мне почему-то начинает казаться, что мы встретимся». Поэтичная, трогательная Мисюсь - это неосуществлённая мечта художника-рассказчика, его ускользнувшая надежда на счастье, образ самой красоты, молодости и чистоты жизни, погибшей при столкновении с суровой действительностью. В финальной строчке она отдаётся тоской - не только героя, но и самого автора - тоской по той красоте, к которой всегда будут стремиться люди.

На первый взгляд, в рассказе «Скрипка Ротшильда» понятие творчества представлено вполне конкретно - как музыка, как одна из форм художественного искусства. Но, переплетаясь с судьбами отдельных людей, это понятие постепенно приравнивается к масштабу самой жизни, приобретает социально-философский подтекст.

В рассказе взаимодействуют две противоположные темы - денег и искусства, музыки. И если первая передаёт обычное состояние Якова, то вторая помогает раскрыть его духовность и подлинную человечность. Музыка становится для него спасением от обречённости, проявлением светлого, доброго начала; она помогает заполнить пустоту, которая образовалась в душе героя после смерти жены.

Бронза относится к скрипке как к одушевлённому лицу: ведь для него она всегда выполняла роль наследника, любимца, того, о ком надо заботиться, того, кто развеселит или просто облегчит страдания, «утешит в старости», поддержит и поймёт. Она тесно связана с морально-духовным миром героя и, снимая «бронзовый» панцирь, обнажает живую человеческую душу. Меркантильные соображения Якова побеждают красота, искусство, талант скрипача, а любовь к людям, чувство справедливости и сострадания берут верх над слепой ненавистью и злобой.

Герой бессознательно стремится уйти от тоски и одиночества, от предчувствия скорой смерти и трагического понимания бессмысленности существования в волшебный мир звуков. Бесчеловечно прожитая жизнь несостоявшегося «Ротшильда» оказывается непрожитой жизнью музыканта [96]

В финале произведения безраздельно господствует тема человеческого страдания, осознаваемая героем как его собственная вина. Мелодия, которую Яков вместе со скрипкой завещает Ротшильду, понятна всем и каждому: она заставляет плакать слушателей и каждый раз передаёт те чувства, которые испытывал Бронза, впервые исполняя её. Это некая подаренная мечта о будущей прекрасной жизни. Это память среди живых людей, символ человеческой души. Многие люди способны понять и принять её, но для этого нужно пройти долгий и тяжёлый путь, пережить трагедию, искупить грех и понять истинную ценность жизни - чужой и своей собственной. Пророчество беды, внесённое Чеховым в этот дисгармоничный мир, сменяется его верой в то, что музыка души, живущая в каждом из нас, ещё может победить ненависть и злобу, разделяющие людей.

В судьбе героя «Скучной истории» показана не только несостоятельность человека, не нашедшего для своей творческой деятельности одухотворяющей его «общей идеи», но и отсутствие подобной идеи в других сферах жизни. К концу жизни Николай Степанович духовно опустошается: оторванность от реальности заводит его в духовный тупик. Не сумев найти большие цели, он не смог осмыслить и творчески пересоздать окружающую его действительность. Существование героя стихийно, инертно, пассивно - это не «живой» человек, способный творчески, целенаправленно работать, а «автомат», механически выполняющий свои обязанности. Поэтому его жизнь превращается в «скучную историю».

Сквозь мрачный колорит произведения пробивается прославление жизни. Автор противопоставляет два её типа: «живую», активную, окрылённую «общей идеей», высокими целями и общественно-полезными делами и «скучную историю», духовно опустошающую человека. Хорошо прожитая человеческая жизнь сравнивается в повести с «красивой, талантливо исполненной композицией», имеющей удачный финал, а университетский лектор-мастер - с хорошим дирижёром, который, «передавая мысль композитора, делает сразу двадцать дел: читает партитуру, машет палочкой, следит за певцом, делает движение в сторону то барабана, то валторны и пр.». Чехов, говоря о лекторском мастерстве Николая Степановича, подчёркивает одну характерную особенность этого мастерства: в процессе такого напряжённого творческого труда появляется вдохновение, доставляющее большую радость. Старый профессор, страдающий, ищущий, глубоко любящий науку, оптимистически заглядывающий в будущее, более «живой», нежели окружающие его коллеги.

В минуты душевного просветления учёный начинает понимать, что пессимизм порочен. Всей своей натурой он рвётся вперёд, в будущее, пессимистическим настроениям противопоставляет веру в прогрессивное развитие науки и общества: «Я далёк от того, чтобы восторгаться современностью, но ведь надо быть объективным, насколько возможно справедливым. Если теперь нехорошо, если настоящее несимпатично, то прошлое было просто гадко». В душе Николая Степановича намечается идейный перелом, и лишь смерть не даёт ему возможности перестроить свою жизнь на новых началах.

В столкновении пошлости и обыденности с высокими помыслами обнажаются человеческие пороки, происходит духовная гибель чеховских героев и в то же время - высвечиваются идеалы, к которым должен стремиться каждый из них. Самое важное в жизни проходит мимо, потонув в житейских мелочах, но зачастую люди собственноручно лишают себя полноценного существования, возможности любить и быть счастливыми.

Отсутствие высокой жизненной цели сводят все стремления человека к мелким страстям - жадности, стяжательству, накопительству, физической и духовной лени. Герой рассказа «Ионыч», полный сил, надежд и благородных порывов в начале рассказа, стремился принести пользу обществу, но затем стал одним из обывателей, которых сам когда _ то презирал. Подобная участь постигла и Ивана Ивановича из «Крыжовника»: его жизнь - унизительная и жалкая - была направлена на достижение одной-единственной мечты, ради которой он отказывал себе во всём. Таких людей - счастливых, довольных жизнью - множество. Но к такому ли счастью должен стремиться человек? В «Доме с мезонином» рассказывается история двух людей, которые не нашли в себе сил противостоять суровой реальности, которые упустили счастье из-за собственной лености и безволия, потопили высокие стремления и чувства в праздности. Николай Степанович из «Скучной истории» только на пороге смерти осознал, какой бессмысленной и пустой была его деятельность, лишённая созидательного начала. Все эти персонажи не пошли испытания бытом и отчасти в этом виновата среда, которая их сформировала. Добрые задатки не смогут прорасти на почве пошлости и обывательщины, если у людей нет сил противостоять влиянию обыденности при помощи своих твёрдых убеждений и внутренней прочности. Чехов не даёт ответов на вопросы и не поучает читателей: ведь сами судьбы его героев - яркий пример того, какой прекрасной могла бы быть жизнь, полная смысла и созидательного труда, красоты и гармонии, возвышенных чувств и высоких мечтаний.

Заключение

В дипломной работе мы рассмотрели особенности концепции творчества в произведениях А. П. Чехова: она вобрала в себя опыт мировой философии, истории и литературы и получила поистине масштабное освещение, выйдя за рамки определённых культур и эпох.

Творчество понимается Чеховым и как преобразование окружающего мира, и как постоянное самосовершенствовование, и как созерцательная деятельность. Оно может быть связано с божественным происхождением, воплощаться в состоянии особого творческого акта или в созидательном труде. Это также одна из форм выражения чувств и мыслей человека. Понятие творчества связывается с понятием прекрасного, красоты, являющимся одним из ключевых в поэтике произведений писателя. Для него творчество - сама жизнь, само восприятие мира человеком.

Ситуации его пьес и рассказов раскрывают разнообразные типы соотношения искусства и действительности, реального и идеального, возвышенного и низменного. Находясь в постоянном взаимодействии, эти разнородные начала часто сосуществуют независимо друг от друга, и потому мысль об их гармоничной сопряжённости так и остаётся недостижимым идеалом.

Особого внимания заслуживает влияние на становление чеховской концепции творчества психологических теорий и взгляд на неё как на шаг «по ту сторону» реальности.

Творческий акт, который сопровождается особым эмоциональным и физическим состоянием личности, является центральным событием в жизни человека, моментом его духовной самоорганизации. Он предполагает рывок за рамки обыденности. Это постоянное стремление реализовать внутренние необходимости своей жизни, преодолеть разрыв между замыслом и результатом творчества, порождает неудовлетворённость жизнью и внутренне опустошение, приводит к болезненным состояниям организма, а иногда - и к психологическим расстройствам.

Отсюда вытекает идея о связи гениальности и помешательства, развитая в учениях Ломброзо и М. Нордау: она легла в основу замысла «Чёрного монаха» и повлияла на особенности воплощенной в нём концепции творчества.

В частности, мы проследили физиологические особенности гениальной личности, особенности её психоэмоционального склада и пришли к выводу, что, изображая болезнь Коврина, автор во многом придерживался основных положений теории о взаимосвязи творчества с психопатологическими расстройствами. Однако художественная задача Чехова не сводилась к описанию клинического случая: болезнь в рассказе является лишь способом изображения душевного состояния героя и выступает как опасное продолжение нравственных недомоганий.

Обычно причиной краха человеческих иллюзий становится столкновение реального и идеального, мечты и пошлой действительности, которые уничтожают высокие порывы, стремления и втягивают персонажей в рутину серых будней. Герои всё время находятся в поиске, и только от приложенных усилий зависит их личное счастье. Уклоняясь от нормы жизни, они зачастую совершают ошибки, приводящие к дисгармонии и разладу.

Для того чтобы указать на норму жизни, Чехов, уклоняясь от дидактизма, находит чисто художественные средства: обычно таким средством служит понятие красоты. Для причастных к ней чеховских героев всё самое значительное - будь то разум, образование, благородство, интеллигентность, труд, любовь - так или иначе сопряжено с эстетическим идеалом. Этой темой определяется и постоянная лирическая активность пейзажа, который выполняет функцию суда над изображаемой действительностью. Образ идеала жизни людей оказывается тесно связанным с образами совершенной природы.

В «Чёрном монахе» противопоставление пошлости и обыденности выражается через образ прекрасного сада. Пронизывая всё произведение, он раскрывает тему столкновения высокого и обыденного, иллюзорного и реального, прекрасного и уродливого и к тому же позволяет выявить новые аспекты концепции творчества, поскольку тесно взаимосвязан с мотивом созидания, взращивания.

Чёрный монах» является квинтэссенцией концепции творчества в художественном мире Чехова: в рассказе сталкивается реальное и мистическое, возвышенное и пошлое. Эти жизненные начала выступают как своеобразная «проверка» духовной силы и моральных устоев героев. Здесь поднимается тема созидательного труда и подвижнической деятельности, направленной на общечеловеческое счастье, здесь психопатологические теории Ломброзо и Нордау, объясняющие таинственную природу гения, предстают в неразрывном единстве с реалистическими представлениями автора о красоте, добре и правде.

Такое сложное взаимодействие различных концепций творчества в произведении породило множественность его истолкований в среде критиков и литературоведов. И хотя ни одна из существующих трактовок до конца не проясняет замысел «Чёрного монаха», все они, несомненно, имеют право на существование. В данной работе мы предприняли попытку разработать собственный взгляд на одно из самых загадочных чеховских произведений - в контексте всего его творчества с опорой на данные философии, истории, литературы и психологии.

Литература

1. Ушаков Д. В. Творчество и «дарвиновский способ» его описания. // «Психологический журнал», 2000, т. 20, № 3, с. 103-110.

2. Аристотель. Риторика. Поэтика. / Пер. с древнегреч. О. Цыбенко. - М.: Лабиринт, 2000. - 224 с. - (Классическая библиотека)

3. Аристотель. Риторика. Поэтика. / Пер. с древнегреч. О. Цыбенко. - М.: Лабиринт, 2000. - 224 с. - (Классическая библиотеке)

4. Платон. Диалоги. / Платон; [Пер. с древнегреч. С. Я. Шейнман - Тонштейн; Сост. Ред. изд. И авт. вступ. Т. А. Ф. Лосев; Примеч. А. А. Тахо - Годи ]. - М.: Мысль, 2000. - 606 с. - (Классическая философская мысль)

5. Платон. Диалоги. / Платон; [Пер. с древнегреч. С. Я. Шейнман - Тонштейн; Сост. Ред. изд. И авт. вступ. Т. А. Ф. Лосев; Примеч. А. А. Тахо - Годи ]. - М.: Мысль, 2000. - 606 с. - (Классическая философская мысль)

6. Кант И. Критика чистого разума / И. Кант; Перевод Н. О. Лосского с вариантами пер. на рус. и европ. языки. - М.: Наука, 1999. - 655 с. - (Памятники философской мысли / Редкол. : В. В. Бычков и др.)

7. Шеллинг Ф. В. Философские искусства. / Ф. В. Шеллинг. - М.: Мысль, 1999. - 607 с. - (Классическая философская мысль)

8. Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. - Мн. : Харвест, 1999. - 1407 с. - (Классическая философская мысль)

9. Клагес Л.

10. Бахтин М. М. Искусство и ответственность // Эстетика словесного творчества. М., 1979. с. 6.

11. Маркс К. Капитал: избранные места: Пос. для вузов и самообр. / Словари сост. И. Кордес. - 2-е изд. - М. - Л. : Соцэкгиз, 1932. - 135 с.

12. Ермилов В. Чехов 1860-1904. - М.: Молодая гвардия. - 1949. 439 с.

13. Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста / АН СССР; Ред. колл. А. Л. Яншин, С. Р. Микулинский, И. И. Мочалов; сост. М. С. Бастракова и др. - М.: Наука, 1988. - 520 с.

14. Фейербах Л. История философии. Собрание произведений в 3-х т. [Перевод с нем.]. Т. 1. - М.: Мысль. - 1967. - 544 с.

15. Фрейд З. Введение в психоанализ : Лекции - М.: Наука, 1989. - 455 с.

16. Юнг К. Г. Психологические типы: Пер. с нем. С. Лорие, перераб. И доп. В. Зеленским / Под общей ред. В. Зеленского. - М.: Университетская книга; АСТ, 1998. - 720 с. - (Классик зарубежной психологии)

17. Богоявленская Д. Б. Психология творческих способностей: Учеб пособие для студентов выс. учеб. заведений. [Текст] / Д. Б. Богоявленская. М: Издательский центр «Академия», 2002. - 320 с.

18. Пономарёв Я. А. Психология творчества. М.: Наука, 1976. - 303 с.

19. Де Боно Э. Рождение новой идеи. Книга о нешаблонном мышлении. / Э. Де Боно. // Пер. с англ. 1976. - 144 с.

20. Грузенберг С. О. Гений и творчество: Основы теории и психологии творчества [Текст] / С. О. Грузенберг. - М.: Красанд, 2010. - 253 с.

21. Гартман Э. Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного: Метафизика бессознательного.

22. Капица П. Л. Фрагмент о творческом «непослушании». «Наука и жизнь». 1987. № 2

Размещено на Allbest.ru