Функции вещей в "Петербургских повестях" Н.В. Гоголя

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Понятие «вещь» в историко-теоретическом аспекте

1.1 «Вещь» как литературоведческое понятие

1.2 Функции вещи в художественном произведении

2.Функции вещей в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя

2.1 Культурологическая функция вещей

2.2.Характерологическая функция вещей

2.3 Сюжетно-композиционная функция вещей

3. Изучение повести Н.В. Гоголя «Портрет» в школе

3.1 Повесть Н.В. Гоголя «Портрет» в действующих школьных программах и методических комплексах

3.2 Методическая разработка урока по теме «Функции вещей в повести Н.В. Гоголя «Портрет» в 10 классе

Заключение

Список использованных источников

ВВЕДЕНИЕ

вещь гоголь петербургские повести

Николай Васильевич Гоголь - один из самобытнейших русских писателей, его слава вышла далеко за пределы русского культурного пространства. Его книги интересны на протяжении всей жизни, каждый раз удаётся найти в них новые грани смысла. Н.В. Гоголь и по сей день остается одним из популярнейших писателей, творчество которого вызывает неоднозначные оценки со стороны литературных критиков, однако все они сходятся во мнении, что его значение в русской литературе неизмеримо велико. По словам русского философа Н. Бердяева, Н.В. Гоголь является «самой загадочной фигурой в русской литературе».

Предметный мир Н.В. Гоголя в различных его аспектах изучался в работах А. Белого название «Мастерство Гоголя» (Москва, 1934), А.П. Чудакова «Предметный мир литературы» (Москва, 1986), Ю.В. Манна «Поэтика Гоголя» (Москва, 1988), М. Вайскопфа «Сюжет Гоголя. Морфология, идеология, контекст» (Москва, 1993), Ю.М. Лотмана «Художественное пространство в прозе Гоголя» (Таллин, 1993).

Несмотря на различные подходы к исследованию гоголевского предметного мира, литературоведы указывают основным стилистический прием «вещного загромождения героя» [28: 90]. Действительно, у Н.В. Гоголя связь между человеком и вещной средой очень значительна, и это дает возможность говорить о своеобразии его стиля. У гоголевских героев достаточно доверительные отношения с вещами, но последние постепенно они перерастают свою "вещность" и начинают жить и действовать. Таким образом, вещи в художественном пространстве «Петербургских повестей играют важную роль. Без осознания содержания и функций этих вещей невозможно новое прочтение повестей. Это определяет актуальность нашего исследования.

Цель нашей работы: выявить функции вещей в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя.

Объект исследования в выпускной квалификационной работе - повести «Невский проспект», «Шинель» и «Портрет».

Предмет - функции вещей в повестях «Невский проспект», «Шинель» и «Портрет».

Цель, исходя из вышеуказанных объекта и предмета исследования, обусловила постановку и решение следующих задач:

- определиться в понимании «вещи» как литературоведческого понятия

- обобщить суждения литературоведов о функциях вещей в художественном произведении

- определить функции вещей в повестях «Невский проспект», «Портрет» и «Шинель»

- обобщить опыт изучения в школе повести «Портрет» Н.В.Гоголя

- разработать проект школьного урока по теме: «Функции вещей в повести Н.В. Гоголя «Портрет».

Методологической основой выпускной квалификационной работы послужили работы Е.Р. Каточиговой, В.Н. Топорова, М.Н.Эпштейна, В.В Корнева, В.И.Тюпы, посвящённые теоретическому обоснованию вещи в литературоведении и А.П. Чудакова,

Методы исследования: сравнительный, биографический, метод интерпретации.

Практическая значимость данной исследовательской работы в том, что она может быть использована студентами при изучении творчества Н.В. Гоголя, в частности «Петербургских повестей». Также, работа может быть использована учителями общеобразовательных школ при изучении «Петербургских повестей».

Выпускная квалификационная работа состоит из введения, трех глав (реферативной, аналитической и практической), заключения и списка использованной литературы, содержащего 49 источников.

Материал выпускной квалификационной работы был апробирован в виде

- публикации материалов работы в сборнике конференции «Молодежь и наука: реальность и будущее» в Невинномысском институте экономики, управления и права [39: 600]

- защищены в курсовой работе по литературе (2010).

1. ПОНЯТИЕ «ВЕЩЬ» В ИСТОРИКО-ТЕОРЕТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ

1.1 «Вещь» как литературоведческое понятие

Сложные отношения между человеком и вещью философы пытались, исследовать со времен античности. Если идеалисты - говорили о «независимости» вещей (Д. Локк), их непознаваемости и недоступности человеческому сознанию (И. Кант), то материалисты подчеркивали: для того, чтобы понять человека, нужно понять вещный мир, созданный, его руками (К. Маркс). Изготавливая вещь, человек познает и преобразует окружающую действительность, поэтому в рукотворных вещах изначально закреплено человеческое «я». Именно с таких позиций вещи изучаются в работах М. Хайдеггера «Вещь», Ф. Броделя «Люди и вещи», М. Фуко «Слова и вещи», А.Ф. Лосева «Вещь и имя», Ж. Бодрийара «Система вещей», B.C. Библера «Вещь и весть», М.Н. Эпштейна «Вещь и слово».

Вещь в концепциях названных исследователей рассматривается в непосредственной связи с человеком: вещь - не что иное, как «овеществленная» деятельность человека, «созданная им в соответствии с познанием природы и для своих целей».

Вещь - многозначный термин, входящий в базовые понятия многих направлений науки и широко используемый в обыденной жизни. Понимание вещи как части материального мира и процесса его познания человеком с зарождения философии до наших дней находится в центре любой системы мировоззрения. Если обратиться к философии, мы встретим следующее определение вещи: «Вещь - одна из основных онтологических категорий, отдельный объект материального мира, обладающий относительной независимостью, объективностью и устойчивостью существования. В общем понимании вещь характеризует количественную характеристику материи. Определённость вещи задаётся её структурными, функциональными, качественными и количественными характеристиками. Наиболее общим выражением собственных характеристик вещи являются её свойства, а место и роль данной вещи в определённой системе выражаются через её отношения с другими вещами».

В толковом словаре под редакцией С.И. Ожегова мы находим у этого слова четыре значения:

1. Отдельный предмет, изделие.

2. То, что принадлежит к личному движимому имуществу.

3.О произведении науки, искусства.

4. Нечто, обстоятельство, явление [30: 78]

Понятием вещи и ее местом в литературе занимались многие, но подробным образом это понятие описано у Е.Р. Каточиговой и А.П. Чудакова. Е.Р. Каточигова приводит различные наименования вещи в литературе у разных исследователей. Она указывает, что для обозначения изображаемых в литературе предметов материальной культуры нет единого термина.

Например, А.Г. Цейтлин называет их «вещами», «деталями житейской обстановки, тем, что живописцы и включают в понятие «интерьер».

Но материальная культура прочно вписана не только в интерьер, но и в пейзаж (за исключением так называемого дикого пейзажа), и в портрет (поскольку костюм, ювелирные украшения). А.И. Белецкий предлагает термин «натюрморт», под которым подразумевает «изображение вещей (как орудий и результатов производства), искусственной обстановки, созданной человеком…». Однако этот термин более близок области живописи. Для А.П. Чудакова «вещь в литературе» очень широкое понятие: он не проводит различия между «природным или рукотворным» предметом, что снимает уже на терминологическом уровне чрезвычайно важную оппозицию: материальная культура/природа. Здесь под вещами имеется в виду только рукотворные предметы, элементы материальной культуры (хотя она не сводится к вещам, включая в себя также многообразные процессы) [17: 37].

При постановке знака равенства между понятиями «предмет» и «вещь» и выборе именно «вещи» в качестве одной из составляющих анализируемого нами художественного единства мы, однако, учитываем тот факт, что для обозначения объектов деятельности человека слово «вещь» употребляется гораздо чаще, чем «предмет». Вслед за М.Н. Эпштейном мы признаем, что вещь выступает не только как объект какого-либо воздействия, но «как принадлежность субъекта, «своя» для кого-либо, то есть она неразрывно связана с человеком [49: 307].

Возможность широкого и узкого толкования понятий предмета и вещи нашло отражение и в литературоведении. Указанный нами, так называемый «широкий» подход к вещам представлен в работах А.П. Чудакова, посвященных изучению предметного мира художественной литературы. В поле зрения исследователя попадают как природные, так и рукотворные формы окружающего мира (например, горная вершина, стрела) которые обозначаются им понятием «художественного предмета», «предметной» или «вещной отдельности»: «Художественные предметы - это те мыслимые реалии, из которых состоит изображенный мир литературного произведения и которые располагаются в художественном пространстве и существуют в художественном времени» [46: 252].

Такой взгляд на предметы и вещи свойственен и Л.В. Карасеву, дающему в своих работах онтологическую трактовку предметного мира литературных произведений. Под предметом исследователь понимает «вещества» или «тела», противопоставленные «пустоте», т. е. «отчетливо выраженному отсутствию какого бы то ни было вещества или тела», поэтому в понятие предмета включает и рукотворные вещи, и тело человека, и самого человека [15: 10].

Иной точки зрения на художественные вещи (предметы), понимаемые только как результат переосмысления человеком окружающей реальности, придерживается В.Н. Топоров. Обращаясь к изучению вещного мира литературы, он исходит из утверждения, что «Вещи - результат низкой деятельности человека, направленной на то, что потребно и полезно, но не навсегда, как неотменные условия и элементы жизни Вселенной и человека - небо, земля, вода, огонь, растения, животные, человек, нравственные законы, а только в связи с данной ограниченной задачей, преходящими потребностями и частными целями». Говоря о статусе вещи, исследователь отмечает, что вещь вторична, поскольку ее главное предназначение состоит в удовлетворении потребностей человека. Замкнутая и подчиненная вещь противостоит, по мнению В.Н. Топорова, открытой свободной природе. В работе «Апология Плюшкина: вещь в антропоцентрической перспективе» литературовед доказывает свои положения тем, что вещь делается путем умерщвления, искажения, переделки «природного», и потому она не только «неприродна», но и «антиприродна» по своей сути. Природа, по мнению В.Н.Топорова, самодостаточна, она не зависит от человека, как вещь, которая «подчинена ему и без него никому не нужна» [38: 72]. Эту точку зрения разделяют и другие исследователи например А.Г. Цейтлин, считающий «вещами» в литературе любые «детали» житейской обстановки - то, что живописцы включают в понятие «интерьер» [42: 417].

А.И. Белецкий, использующий термин «натюрморт», под которым подразумевает «изображение вещей - орудий и результатов производства - искусственной обстановки, созданной человеком, вообще того искусственного фона, на котором развертывается поэтическое действие и выступают фигуры действующих лиц» [4: 208]. Ю.Б. Борев называет предметы материальной культуры понятием «вторая природа» [7: 53].

Е.Р. Коточигова, называет «вещами» любые рукотворные предметы, введенные в строй литературного произведения [17: 47].

Современный исследователь В.В. Корнев так раскрывает этот термин: «Вещь - это качественно опредмеченное желание человека, функционально символизируемое языком» [16: 77]. Развивая мысль о связи человека с вещами, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин и В.И. Тюпа приходят к выводу о том, что вещь - это антипод личности, поскольку «именно личность и вещь <...> являются последними пределами бытия и познания, между которыми располагается все многообразие феноменов жизни» [21: 15].

Вслед за В.Н. Топоровым и Е.Р. Каточиговой, в своей работе мы будем понимать под «вещью», или «предметом» в литературном произведении любую вещь, сделанную руками человека и предназначенную для удовлетворения его насущных потребностей.

1.2 Функции вещи в художественном произведении

Традиционно в литературоведении принято выделять следующие функции вещей в художественном тексте: культурологическая, характерологическая, сюжетно-композиционная [17: 41-43]. Вещь может быть знаком изображаемой эпохи и среды. Особенно наглядна культурологическая функция вещей в романах-путешествиях, где в синхронном срезе представлены различные миры: национальные, сословные, географические и т. д. Очень важна культурологическая функция вещей в историческом романе -- жанре, формирующемся в эпоху романтизма и стремящемся в своих описаниях наглядно представить историческое время и местный колорит.

Вещи часто становятся знаками, символами переживаний человека. Знаковую функцию вещи выполняют и в бытописательных произведениях. Красочно изображен Гоголем быт казачества в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».

Вещь может служить знаком богатства или бедности. По традиции, берущей начало в русском былинном эпосе, где герои соревновались друг с другом в богатстве, поражая обилием украшений, драгоценные металлы и камни становятся этим бесспорным символом [17: 40-41].

Не менее важна характерологическая функция вещей. В произведениях Н.В. Гоголя показана «интимная связь вещей» со своими владельцами. Недаром Чичиков любил рассматривать жилище очередной жертвы его спекуляции. «Он думал отыскать в нем свойства самого хозяина, -- как по раковине можно судить, какого рода сидела в ней устрица или улитка» («Мертвые души» -- т. 2, гл. 3, ранняя ред.) Костюм и интерьер, личные вещи помогают определить не только эпоху и социальное положение, но и характер, вкусы, привычки персонажа. Трудно представить себе гоголевских героев без их вицмундирных фраков, Обломова - без привычного халата.

В литературном произведении вещь выступает как элемент условного, художественного мира. И в отличие от реальной действительности границы между вещами и человеком, живым и неживым здесь могут быть зыбкими. Однако писатели чутко уловили и другую грань во взаимоотношениях между человеком и вещью: материальная ценность последней может заслонять человека, он оценивается обществом по тому, насколько дорогими вещами обладает.

Вещи могут выстраиваться в последовательный ряд. В «Мертвых душах», например, каждый стул кричал: «И я тоже Собакевич!». Но охарактеризовать персонажа может и одна деталь. Например, банка с надписью «кружовник», приготовленная заботливыми руками Фенечки («Отцы и дети» Тургенева). Нередко интерьеры изображаются по контрастному принципу -- вспомним описание комнат двух должниц ростовщика Гобсека: графини и «феи чистоты» белошвейки Фанни («Гобсек» О. Бальзака). На фоне этой литературной традиции может стать значимым и отсутствие вещей (так называемый минус-прием): оно подчеркивает сложность характера героя.

Одна из распространенных функций вещей в литературном произведении -- сюжетно-композиционная. Вспомним зловещую роль платка в трагедии «Отелло» В. Шекспира, ожерелье из одноименного лесковского рассказа, «царицыны черевички» из «Ночи перед Рождеством» Н.В.Гоголя.

Помимо трех основных функций вещей, описанных выше, существуют и более конкретные (частные) функции, описанные А.П. Чудаковым. Мы попытались представить их тезисно:

1. Вещи часто служат введением в атмосферу произведения.

2. Вещи становятся источником впечатлений, переживаний раздумий, соотносятся с личным, пережитым, памятью.

3. Вещь становится предметом размышлений и оценки

4. Вещи становятся косвенными знаками эволюции персонажа.

5. Вещь способна передавать психологическое состояние персонажа.

6. Вещи во многом апеллируют к пониманию самой личностной полноты персонажа.

7. Вещи могут выступать как лейтмотив [45: 252].

Таким образом, вещь в художественном произведении выполняет три функции: культурологическую, характерологическую, сюжетно-композиционную. Однако не следует считать эти функции исчерпывающими и единственно возможными.

2 ФУНКЦИИ ВЕЩЕЙ В «ПЕТЕРБУРГСКИХ ПОВЕСТЯХ» Н.В. ГОГОЛЯ

2.1 Культурологическая функция вещей

В художественном произведении вещи способны выступать как показатели определенной культуры, национальной традиции в тот или иной исторический период. Вещи, заполняющие пространство произведений, служат, словно, введением в художественную реальность, приоткрывая нам не только новые смыслы, но и новые пространственные и временные горизонты.

Николай Васильевич Гоголь в «Петербургских повестях» описывает общество середины 19 века. Для создания образа этого исторического времени автор использует определенный набор вещей. Это и шинель Акакия Акакиевича, фраки и сюртуки прогуливающихся по Невскому проспекту прохожих, вицмундиры отставных генералов, летящие и воздушные платья барышень и так далее.

Обратимся в первую очередь к одежде персонажей, которую подробно описывает Н.В. Гоголь в повести «Невский проспект». Практически каждая деталь одежды несет информацию об историческом времени. «Вы встретите очень много молодых людей, большею частию холостых, в теплых сюртуках и шинелях» [11: 25]. Если обратиться к отечественной истории, сюртук как предмет мужской одежды вошел в моду в России в первые десятилетия XIX века. В противовес представителям среднего и высшего класса, за человеком в демикотоновом сюртуке и человеке во фризовой шинели мы просматриваем людей весьма скромных доходов, так как демикотон и фриз представляют собой грубые дешевые ткани.

Не только внешний вид, но и занятия и предпочтения персонажей повестей позволяют нам увидеть знаки культуры определенной эпохи. Карточная игра, упоминаемая в повести «Шинель», вошла в моду со второй трети XVIII века и к началу XIX века уже была характернейшей чертой повседневного житейского уклада, общепринятой нормой поведения. Умение играть в карточные игры, особенно в те, где игра шла на деньги, сделалось правилом хорошего тона, своеобразной культурной традицией. Карточная игра стала символом и свидетельством высокого социального статуса, причастности к европейской светской культуре.

В повести «Невский проспект» офицеры курят трубки, что является, по словам Н.В. Гоголя, их отличительной чертой. Трубка, войдя в употреление в XVIII веке была широко распространена вплоть до начала XX века, когда была сильно потеснена папиросами и сигаретами.

Сон Пискарева в этой повести напоминает нам эпоху балов. «Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, -- все было для него блистательно. Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько слов французских и английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства…» [11: 34]. Описанная картина очень напоминает нам уклад жизни современного писателю общества XIX века. Если обратиться к истории, мы узнаем, что балы проходили в огромных и великолепных залах, окруженных с трех сторон колоннами. Зал освещался множеством восковых свечей в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках. В середине зала непрерывно танцевали, а на возвышенных площадках по двум сторонам залы у стены стояло множество раскрытых ломберных столов, на которых лежали колоды нераспечатанных карт. Такую же картину мы наблюдаем и во сне Пискарева.

Наряду с изображением мира внешнего лоска, изящества манер, Н.В. Гоголь рисует нам картину иного Петербурга - города с публичными домами. Пискарев, следуя за брюнеткой, очутился на пороге «дома разврата». «Боже, куда зашел он! Сначала он не хотел верить и начал пристальнее всматриваться в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна без занавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенные лица этих жалких созданий, из которых одна села почти перед его носом и так же спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, -- все это уверило его, что он зашел в тот отвратительный приют, где основал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною образованностию и страшным многолюдством столицы» [11: 31]. Описывая образ Петербурга, Н.В. Гоголь акцентирует внимание на его противоречивости: рядом с красотой соседствует невежество и разврат.

Вещи, выполняя культурологическую функцию, выступают как детали, способствующие пониманию описываемой картины мира. Время, описанное Н.В. Гоголем в «Петербургских повестях», представляет собой эпоху чиновников, работников департаментов, военных, офицеров. «Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент» [11: 19]. Каждый из этих персонажей наделен своими интересами, о которых мы узнаем по набору вещей, окружающих их.

Культурологическая функция вещей не является доминирующей в данных повестях Н.В. Гоголя, однако, некоторые вещи-детали, большей частью одежда, характеризуют современную автору эпоху XIX века с ее укладом. Ценностями людей этого времени являются внешние обстоятельства: внешний вид, наличие материальных благ, удовольствий и увеселений.

2.2 Характерологическая функция вещей

Первая повесть из цикла «Петербургских повестей» «Невский проспект» представляет взору читателя огромное количество разного рода вещей. Вещи в этой повести используются автором, прежде всего, как прием описания персонажей произведения, прием создания характеров. «Острое любопытство к даже мельчайшим деталям материального окружения человека Н.В. Гоголь проявляет уже в самых ранних своих произведениях. Причем вещный мир интересен художнику и сам по себе, как самостоятельный объект изображения и как проявление образа жизни героев, их привычек, сути характеров» [29: 7].

Важнейшим способом создания образов в повести является прием метонимии. Люди, прогуливающиеся по Невскому проспекту описаны, прежде всего, через призму вещей, принадлежащих им. «Как чисто подметены его тротуары, и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестию которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, -- все вымещает на нем могущество силы или могущество слабости» [11: 19]. Таким образом, персонажи представлены не через описание физической внешности (лицо, фигура, жесты), а посредством перечисления деталей одежды.

Пространство Невского проспекта наполняют старухи в изодранных платьях и салопах, содержатели магазинов, спящие в своих голландских рубашках и пьющие кофий; русские мужики в сапогах, запачканных известью; чиновник с портфелем под мышкою; мальчишки в пестрядевых халатах, с пустыми штофами или готовыми сапогами в руках; гувернеры всех наций со своими питомцами в батистовых воротничках [11: 19-20].

По Невскому проспекту прогуливаются «мужчины в длинных сюртуках, дамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках. «Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, -- пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте» [11: 21].

Одежда персонажей, в данном случае, выступает знаком отличия их от других, сигналом, источником определенной информации для прохожих. Внешнему виду на Невском проспекте уделяется много внимания. «Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, -- словом, большею частию всё порядочные люди» [11: 22].

Весьма любопытно, что при описании каждого социального слоя Н.В. Гоголь использует определенный набор вещей: работники департамента пьют чай по кондитерским, военные курят трубку («потому что уже так провидение устроило, что где офицеры, там и трубки» [11: 51]), весьма обеспеченные люди расхаживают по Невскому проспекту во фраках и сюртуках, люди более скромного достатка в шинелях. Цвет, фактура, материал, из которого сшита одежда, указывает на социальный статус ее обладателя. «Какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикулем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою, живущий всю жизнь на живую нитку» [11: 24]. Фризовая шинель и демикотоновый сюртук, позволяют представить нам образы людей весьма скромных доходов, представляющих средние слои общества. Но существует и другой ряд прохожих. «От двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой -- греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая -- пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый -- перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая -- ножку в очаровательном башмачке, седьмой -- галстук, возбуждающий удивление, осьмой -- усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет... В три часа -- новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах [11: 22]. Невский проспект в этот момент становится своего рода выставкой вещей. Вещь, в большинстве случаев, служит признаком индивидуальности персонажа, однако, в этом случае, вещь является своего рода признаком типичности персонажа. Каждый хочет показать себя не с точки зрения своей индивидуальности, а с точки зрения своего статуса, имеющихся и закрепленных в сознании стереотипов.

Таким образом, Невский проспект представляет собой место, в котором происходит весьма явное сравнение людей, одетых в те или иные вещи. Они классифицируют своих обладателей по социальной принадлежности, месту, занимаемому в обществе, должности, виду деятельности, возрасту, интересам. Весьма любопытно, как вещь перестает быть просто вещью, она переходит в ранг, где стоит над человеком. Торжество материального мира над духовным, зримого над внутренним, главная проблема, которую обличает автор повести.

Обратимся к героям повести. Первый из них, художник Пискарев, прогуливаясь по Невскому проспекту, замечает девушку-брюнетку. В первую очередь, он обращает внимание на ее плащ. «О, как можно! -- воскликнул, закрасневшись, молодой человек во фраке. -- Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту; это должна быть очень знатная дама, -- продолжал он, вздохнувши, -- один плащ на ней стоит рублей восемьдесят!» [11: 25].

Вещь и здесь выступает в роли определенного статуса, принадлежности к определенному классу людей. Однако есть некоторые нюансы. Герой акцентирует внимание на стоимости плаща брюнетки, тем самым, подчеркивая своё несоответствие этой «знатной даме», косвенно сравнивая ее с собой. Вещь является здесь и скрытым объектом сравнения персонажей. Помимо этого, вещь здесь обладает определенной силой, способной пустить человека по ложному следу. Она способна дать правдивую информацию, но может и обмануть. Пискарев, следуя за брюнеткой, ожидал, что это прекрасное создание войдет в столь же прекрасный дом, каково же было его удивление, когда он очутился у дверей «жилища разврата». Здесь герой встречает девушек, лица которых он называет изношенными (изношенные лица этих жалких созданий [11: 31]). Он неслучайно использует это метафоричный эпитет, применимый, обычно, к неодушевленным предметам, вещам. Тем самым, он указывает на неразрывную связь человека и вещи. Забывая о душевной чистоте на протяжении долгого времени, люди становятся похожими на вещи, вещи на людей.

Пискарев следующим образом комментирует произошедшее с ним: «Такая красавица, такие божественные черты -- и где же? в каком месте!..» [11: 32]. Вещь способна пустить героя по ложному следу. Несоответствие внутреннего и внешнего содержания - основная коллизия этой части повести.

Очутившись внутри комнаты, Пискарев видит следующую картину:

«Мебели довольно хорошие были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепной карниз; сквозь непритворенную дверь другой комнаты блестел сапог со шпорой и краснела выпушка мундира; громкий мужской голос и женский смех раздавались без всякого принуждения» [11: 32]. Гоголь мастерски использует прием метонимии, называя завсегдатаев публичного дома «сапогом со шпорой» и «выпушкой мундира». Подобное упоминание об этих персонажах, позволяет нам предположить их социальное положение и вид деятельности. Если обратиться к отечественной истории шпоры полагалось носить в XVIII - начале XX века не только военным, но и высшим придворным чинам: гофмейстеру, шталмейстеру, егермейстеру и др.

За персонажем в мундире не составляет особого труда увидеть человека военного. Таким образом, вещь позволяет путем косвенного указания охарактеризовать героя, не называя ни его имени, ни звания. Вещь, в этом случае, является источником получения информации об интересующем объекте или предмете.

Пространственный мир брюнетки во сне Пискарева, кардинально отличается от реального, описанного выше. Первым представителем изменившегося и преобразившегося мира становится «лакей в богатой ливрее» [11: 32]. Войдя в здание, Пискарев видит следующую картину: « …сени с мраморными колоннами, с облитым золотом швейцаром, с разбросанными плащами и шубами, с яркою лампою… Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, -- все было для него блистательно» [11: 34]. Пискарев дивится красоте и богатству возникшего перед его глазами мира, вещь является здесь не только способом причисления персонажей к определенному классу, но и чем-то чарующим, невероятно притягательным. Вещи, увиденные на этом чудном вечере, чаруют, влекут Пискарева. Его манит и мир этих людей, имеющих, по его мнению, стойкую жизненную позицию. «Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько слов французских и английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, так не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались…» [11: 35]. Каким бы прекрасным не казался мир Пискареву, он был обманом, просто сном. Весьма показателен тот факт, что герой стремится побывать в этом мире еще раз. Принимая опиум, он снова и снова видит брюнетку во сне и невероятно радуется этому.

Чтобы соответствовать надуманному миру, Пискарев решает преобразиться внешне. После очередного сна, Пискарев «тщательно начал … принаряжаться; приумылся, пригладил волоса, надел новый фрак, щегольской жилет, набросил плащ и вышел на улицу» [11: 41]. В таком виде он отправляется, по его собственным словам, «спасать» брюнетку. Набор новых вещей, в которые облачается герой, кажется ему образцом, эталоном, внешним видом любого порядочного человека. Здесь мы наблюдаем преувеличение роли вещи, одежда в сознании героя является обязательным компонентом добрых и искренних поступков, внутренних изменений в человеке. Герой убежден, переодевшись, он становится уже другим человеком и его осознание себя в мире меняется.

Обратимся к описанию комнаты, в которой живет Пискарев. Предметный мир этой комнаты образовывали «гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках» [11: 26]. Перед глазами читателя вырисовывается весьма непритягательная картина разбросанных и изломанных вещей. Вся комната Пискарева проникнута духом беспорядка. В ситуации окружающего хаоса, герой думает о спасении брюнетки, лакее в богатой ливрее, прекрасной жене, приснившейся ему в последнем сне. Реальная же жизнь героя совсем иная. Именно конфликт мира реального и мира мечты и становится причиной смерти Пискарева. Причиной смерти Пискарева является и вещь, а именно плащ брюнетки. Если не было бы этого плаща, брюнетка не произвела бы на него такого положительного впечатления, не вызвала бы в нем «безумную страсть», следовательно, герой не пошел бы за ней и впоследствии, остался бы жив. Вещь (плащ), выполняет здесь, прежде всего, сюжетообразующую функцию.

Весьма любопытна фраза повествователя: «Я всегда чувствую на душе досаду при виде богатого катафалка и бархатного гроба; но досада моя смешивается с грустью, когда я вижу, как ломовой извозчик тащит красный, ничем не покрытый гроб бедняка и только одна какая-нибудь нищая, встретившись на перекрестке, плетется за ним, не имея другого дела» [11: 43]. Автор, не без доли сожаления, признает, что отличные друг от друга вещи окружают людей не только при жизни, но и после смерти. Они по-прежнему являются объектом для сравнения, классификации людей.

Обратимся ко второму герою повести, поручику Пирогову. По Невскому проспекту он отправляется вслед за блондинкой. «Она останавливалась перед каждым магазином и заглядывалась на выставленные в окнах кушаки, косынки, серьги, перчатки и другие безделушки, беспрестанно вертелась, глазела во все стороны и оглядывалась назад» [11: 43]. Вещи и в этом случае служат источником информации о жизненных целях, убеждениях, вкусах, интересах героев. Такой набор вещей, вызвавший интерес героини, характеризует ее как девушку, возможно, несколько ветреную, и для которой внешний вид занимает не самое последнее место.

Проанализируем пространственный мир поручика. Повествователь, не характеризуя своего героя, заявляет, что хочет вначале «рассказать о том обществе, к которому принадлежал Пирогов. «Есть офицеры, составляющие в Петербурге какой-то средний класс общества. На вечере, на обеде у статского советника или у действительного статского, который выслужил этот чин сорокалетними трудами, вы всегда найдете одного из них. Несколько бледных, совершенно бесцветных, как Петербург, дочерей, из которых иные перезрели, чайный столик, фортепиано, домашние танцы -- все это бывает нераздельно с светлым эполетом, который блещет при лампе, между благонравной блондинкой и черным фраком братца или домашнего знакомого» [11: 44]. Вещи выступает здесь как часть интерьера (чайный столик, фортепиано) и одежда персонажей (фрак).

Мы смеем предположить, что Пирогов является типичным представителем своего класса. Про представителей того же социального слоя, что и наш герой, повествователь утверждает: «многие из них, преподавая в казенных заведениях или приготовляя к казенным заведениям, заводятся наконец кабриолетом и парою лошадей» [11: 43]. Вещь выступает здесь как статус, способ приобщения к социуму. Владение определенной вещью дает право человеку относить себя к определенному кругу людей, схожих с ним самим интересами и социальному положению.

Пирогов, следуя за блондинкой, приходит в ее дом: «Он увидел себя в большой комнате с черными стенами, с закопченным потолком. Куча железных винтов, слесарных инструментов, блестящих кофейников и подсвечников была на столе; пол был засорен медными и железными опилками. Пирогов тотчас смекнул, что это была квартира мастерового» [11: 46]. Вещи выступают в этом случае как знаки, свидетельствующие о виде деятельности человека. Увидев перед собой данный набор вещей, Пирогов догадывается, что находится в доме жестяных дел мастера.

Второй раз, пришедши в дом Шиллера, Пирогов заказывает себе шпоры. Они и здесь выступают показателем высокого статуса и успешности персонажа. « - Ах, какая отличная работа! - закричал поручик Пирогов, увидевши шпоры. - Господи, как это хорошо сделано! У нашего генерала нет этаких шпор» [11: 50].

Застав однажды Пирогова и свою жену в момент поцелуя, Шиллер со своим приятелем Гофманом высек поручика. Пирогов же был убежден, что причиной того, что его избили и унизили стало отсутствие на нем штатской одежды. «Если бы Пирогов был в полной форме, то, вероятно, почтение к его чину и званию остановило бы буйных тевтонов. Но он прибыл совершенно как частный, приватный человек, и в сюртучке без эполетов» [11: 52-53]. Вещь выступает в этом случае как защита. Обладание этой вещью - гарант безопасности, неприкосновенности героя. В данном случае, мы наблюдаем преувеличение роли и ценности вещи, герой без вещи чувствует себя не полноценным, каким чувствовал бы себя с наличием этой вещи.

В конце повести повествователь заключает: «Дивно устроен свет наш! -- думал я, идя третьего дня по Невскому проспекту и приводя на память эти два происшествия. -- Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша! Получаем ли мы когда-нибудь то, чего желаем? Достигаем ли мы того, к чему, кажется, нарочно приготовлены наши силы? Все происходит наоборот» [11: 53]. Действительно, перед нашими глазами прошли судьбы двух приятелей. Первый, желающий искренней и чистой любви, влюбился в женщину легкого поведения, весьма грубо отвергнувшую впоследствии его предложение руки и сердца. Второй, лелеющий в мыслях весьма легкомысленные намерения, увлекается женатой женщиной. Оба героя Гоголя хотели разного, но каждый, к своей конечной цели так и не пришли. Автор объясняет эту коллизию обманной сущностью Невского проспекта. «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!.. Вы думаете, что эти дамы... но дамам меньше всего верьте… Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради Бога, далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо» [11: 54]. Пирогов и Пискарев поступили противоположным образом и попали под влияние Невского проспекта. Его обманную сущность создают именно вещи. Они, словно ширма, закрывают истинное лицо прохожих, создавая обманные искаженные образы, несоответствующие действительности. Не будь плаща на брюнетке и безделушек на прилавке, которые разглядывала блондинка, герои бы не обманулись.

Характерологическую функцию выполняют вещи, которые так или иначе характеризуют персонажей, создают исключительность или типичность образа. Выполняя эту функцию, вещи выступают в роли художественных деталей.

2.3 Сюжетно-композиционная функция вещей

Вещи в художественном произведении позволяют не только охарактеризовать героя с той или иной стороны, но могут важную роль в композиции сюжета. Та или иная вещь своим присутствием рядом с героем уже определенным образом действует на него: толкает его на какие-либо поступки, а также через вещь мы можем объяснить жизненные события персонажей. Сюжетно-композициоонную функцию выполняют шинель и портрет в одноименных повестях.

Вещный мир произведения имеет свою композицию. С одной стороны, детали часто выстраиваются в ряд, образовывают в совокупности интерьер, пейзаж, портрет и т. д. С другой стороны, какая-то одна вещь, выделенная в произведении крупным планом, несет повышенную смысловую, идейную нагрузку, перерастая в символ [17: 42-43]. В повести «Шинель» такую повышенную нагрузку несет шинель Акакия Акакиевича. Об этом можно судить уже по названию повести.

Акакий Акакиевич Башмачкин - скромный работник департамента, уважающий и любящий свою работу и не замечающий помимо нее ничего. Он с наслаждением выполняет свою работу, «вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, -- нет, он служил с любовью. Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его [11: 143].

Но в какой-то момент Акакий Акакиевич вдруг подумал о внешности, о своей старенькой изношенной шинели. Приобретение новой шинели было для него скорее необходимостью, а не средством выражения своей могущественности и утверждения своего «веса» в обществе. «Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее капотом. В самом деле, она имела какое-то странное устройство: воротник ее уменьшался с каждым годом более и более, ибо служил на подтачиванье других частей ее. Подтачиванье не показывало искусства портного и выходило, точно, мешковато и некрасиво» [11: 146].

Ранее все душевные переживания Акакия Акакиевича занимала его работа, может быть именно поэтому, идея новой шинели так его увлекла. Его новая шинель стала для него не только обязательной потребностью, а еще и способом «приблизиться» к коллегам, способом, наконец, стать своим среди них. Еще более важной причиной такого «душевного отношения к шинели является его душевная пустота: ему больше не о ком и не о чем думать и тем предметом, мечтой, которую он лелеет - становится именно шинель. Его жизнь бедна на события, каждый следующий день его жизни полностью повторяет предыдущий. Может быть еще и потому, что она ему так дорого обошлась, он так ее ценит.

К 1847 г. относится первый из отзывов о „Шинели“ Аполлона Григорьева: «В образе Акакия Акакиевича поэт начертал последнюю грань обмеленья божьего создания до той степени, что вещь, и вещь самая ничтожная, становится для человека источником беспредельной радости и уничтожающего горя» [22].

Таким образом, вещь, а именно шинель, становится источником впечатлений, переживаний и раздумий героя, соотносится с личным, пережитым, памятью.

Новая шинель дает Акакию Акакиевичу надежду на вечное покровительство, неспроста он одержим идеей «вечной шинели». Но вот, уходя с вечеринки, устроенной сослуживцами, герой «отыскал в передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшей на полу».

Герой повести «Шинель», безусловно, показан нам в динамике, он не статичен. Если в начале повести, по пути на работу он ничего не замечал, то теперь он рассматривал и видел многое. Его мечта сбылась, и он был счастлив. «Он чувствовал всякий миг минуты, что на плечах его новая шинель, и несколько раз даже усмехнулся от внутреннего удовольствия. В самом деле, две выгоды: одно то, что тепло, а другое, что хорошо. Дороги он не приметил вовсе и очутился вдруг в департаменте; в швейцарской он скинул шинель, осмотрел ее кругом и поручил в особенный надзор швейцару»[11: 155].

Шинель в повести занимает не менее важное место, чем Акакий Акакиевич. За судьбой ее читатель следит с напряжением. Решив обзавестись шинелью, Акакий Акакиевич делается аскетом, мучеником: изгоняет из обихода употребление чая, сидит по вечерам в темноте, даже ходит повсюду на цыпочках, чтобы сохранить подольше подметки.

Шинель заслоняет собой человека, он уже кажется к ней придатком. Шинель занимает целиком все помыслы Акакия Акакиевича; она уже нечто космическое; благодаря шинели он стал привлекать внимание сослуживцев [46]. Мы пришли к выводу, что вещь может становиться косвенным знаком эволюции персонажа. «…превращения неодушевленных предметов в живые существа - постоянный гоголевский мотив… Кажется, будто вещи сами устраиваются, выбирая себе место по вкусу и желанию» [21: 32].

Произойди аналогичная ситуация с другим человеком, значение шинели было бы совершенно иным. Сам Акакий Акакиевич является причиной того, что с ним произошло, так как сама по себе шинель не может выполнять какую-либо функцию. В данном случае, они неразделимы (герой и его вещь, Акакий Акакиевич и шинель), они взаимодополняют друг друга. Не следует рассматривать их по отдельности, потому что шинель помогает нам понять характер и индивидуальные черты Акакия Акакиевича, и только будучи надетой на его плечи, эта обыкновенная шинель (вещь) приобретает особые функции. «В самом деле, способность ударить вовсе не является постоянным свойством палки, или дубины, или граблей; сами по себе это довольно мирные или, по крайней мере, нейтральные предметы. Эта способность зависит от кого-то другого - от того, кто воспользовался ими как орудиями или же - в случае с граблями - от вас самих, от того, что вы неосторожно наступили на них. Но сформулированы гоголевские фразы таким образом, что действие передается от того, кто является его источником и активной силой, к пассивному предмету. Вместо «палка больно ударила» - говорится: «палка больно бьется». Палка (дубина, грабли и так далее) превращается в самостоятельное, живое и, увы, недоброе существо» [26: 32].

В день появления новой шинели, «в день самый торжественнейший в жизни Акакия Акакиевича», [11: 154] он буквально задышал по-новому, зажил с новой силой. Она стала для него практически невестой, самым близким и почти человеком, но персонажем в художественном произведении мы можем ее считать без тени сомнения. С ее появлением, герой изменяется, определяется сюжет произведения и она проходит лейтмотивом по всему произведению. Даже, в момент, когда ее уже украли, в повествовании она присутствует, хотя даже и мыслях Акакия Акакиевича.

«С этих пор как будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась с ним проходить вместе жизненную дорогу, -- и подруга эта была не кто другая, как та же шинель на толстой вате, на крепкой подкладке без износу. Он сделался как-то живее, даже тверже характером, как человек, который уже определил и поставил себе цель. С лица и с поступков его исчезло само собою сомнение, нерешительность -- словом, все колеблющиеся и неопределенные черты» [11: 153].

Когда он отправляется на день рождения коллеги, он внимательно вглядывался в улицу, «он глядел на всё это как на новость». Он «остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой. Акакий Акакиевич покачнул головой и усмехнулся и потом пошел своею дорогою [11: 156].

Этот образ женщины, скидывающей с ноги башмак, по нашему мнению, весьма символичен. Так и Акакий Акакиевич после этого эпизода, после приобретения новой шинели «скинул» с себя того прежнего «башмака», обычного, тихого и скромного чиновника. Если в начале произведения, он почти с мольбой обращался к коллегам: «Ну зачем вы меня обижаете», то теперь он становится более уверенным в себе, и эту уверенность вселяет в него именно его новая шинель. С каким упрямством требует он, чтобы частный немедленно принял его. «Так что наконец Акакий Акакиевич раз в жизни захотел показать характер и сказал наотрез, что ему нужно лично видеть самого частного, что они не смеют его не допустить, что он пришел из департамента за казенным делом, а что вот как он на них пожалуется, так вот тогда они увидят. Против этого писаря ничего не посмели сказать, и один из них пошел вызвать частного» [11: 160].

После кражи шинели, Акакий Акакиевич заболевает и за достаточно короткий срок он совсем слег. «Он шел по вьюге, свистевшей в улицах, разинув рот, сбиваясь с тротуаров; ветер, по петербургскому обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков. Вмиг надуло ему в горло жабу, и добрался он домой, не в силах будучи сказать ни одного слова; весь распух и слег в постель. Так сильно иногда бывает надлежащее распеканье! На другой же день обнаружилась у него сильная горячка. Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупавши пульс, ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уже для того, чтобы больной не остался без благодетельной помощи медицины; а впрочем, тут же объявил ему чрез полтора суток непременный капут. После чего обратился к хозяйке и сказал: «А вы, матушка, и времени даром не теряйте, закажите ему теперь же сосновый гроб, потому что дубовый будет для него дорог» [11: 165].

Глубокое моральное потрясение послужило причиной физической болезни героя. У него исчезла цель его жизни, то чему он посвятил всего себя, мечта, так непросто сбывшаяся и так быстро исчезнувшая - его шинель. Он всеми доступными средствами добивался этой цели, сократил свои расходы, от многого отказался, всячески пытался экономить, писать при свечке хозяйки квартиры.

Перед смертью все мысли Башмачкина касаются только шинели. В бреду он вспоминает как ходил к Петровичу. «Явления, одно другого страннее, представлялись ему беспрестанно: то видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла…»[11: 165].

Предсмертный бред является, своего рода, моментом истины. В этот момент люди вспоминают, как прожили свою жизнь: много ли сделали полезных дел, вспоминают свои грехи, жалеют о том, чего не успели сделать, прощаются с близкими людьми. Акакию Акакиевичу не а кем попрощаться, у него нет семьи, единственным его интересом и ценностью в этой жизни была его работа, и поэтому обыкновенная вещь приобретает в его душе гиперболизированное значение, утрата которой и приводит его к смерти. Эта шинель была для него не просто одеждой, на которую он потратил все свои и без того последние гроши, а единственной целью и отдушиной.

Так и прожил свою жизнь Акакий Акакиевич, никем не примеченный человек, и все после его смерти осталось таким же, как при его жизни. «Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя внимания и естествонаблюдателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп; существо, переносившее покорно канцелярские насмешки и без всякого чрезвычайного дела сошедшее в могилу, но для которого все же таки, хотя перед самым концом жизни, мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и на которое так же потом нестерпимо обрушилось несчастие, как обрушивалось на царей и повелителей мира...» [11: 166].