Поэмы М.Ю. Лермонтова в контексте традиции русской комической поэмы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

Глава 1. Поэмы М.Ю. Лермонтова в контексте традиции русской комической поэмы

Глава 2. Эволюция авторской стратегии (от смехового к ироническому типу повествования)

2.1 «Низкий» смех «юнкерских поэм»

2.2 Ирония в поэмах

2.3 Самопародирование в поэмах

Заключение

Список литературы

Введение

поэма лермонтов русская комическая самопародирование

До недавнего времени в русском литературоведении бытовало понимание М.Ю. Лермонтова как лирика с трагическим восприятием действительности, одинокой душе в вечном духовном поиске. (См., напр., суждение А.М. Пескова и В.Н. Турбина, полагающих, что «комическое не просто игнорируется, а сознательно отвергается» Лермонтовым, «шутка, зерно комического, неизменно им осуждается» [14.с 230].

Конечно же, такое представление о Лермонтове основывается на вполне реальных фактах его творческой и жизненной биографии, но не дает полной картины о многогранности художественной системы великого русского поэта. Не стоит отвергать как незначащее частое обращение Лермонтова к комическим жанрам, которое отмечается как в ранней, так и в позднее его лирике.

Стоит дать определение комическому концепту для дальнейшего исследования в нашей работе. Мы полагаем комическое как эстетическую категорию, в которой отношения между субъектом и объектом развиваются определенным образом, когда не отвечающий идеалу объект («реальность») терпит разгром в своем столкновении с идеалом.

Согласно «Литературоведческой энциклопедии терминов и понятий» - комическое (от греч. komikos - веселый, смешной, от komos - веселая процессия ряженых на дионисийских празднествах) - в широком смысле - вызывающее смех. Большинство исследователей относит сатиру к комическому, хотя она не всегда смешна и зарождалась именно как гневное, негодующее осуждение. Противоречие норме порождает внешний комизм (физиологический, случайных ситуаций), противоречие идеалу - комизм обобщающий, комизм внутренней неполноценности, ничтожности. Комическое первого типа находит выражение в юморе, второго типа - как в юморе, так и в сатире и сарказме. В роли смеховых и комических приемов выступают алогизм, гротеск (хотя он бывает не только комическим, но и трагическим), буффонада и фарс, каламбур, пародия. [12]

В основе комического концепта миропонимания заложен изначальный конфликт между этико-эстетическим идеалом и переживаемой действительностью. В результате разрешения конфликта всегда торжествует идеал. Между тем лирический субъект, осмысливая действительность сквозь призму комического, преодолевает тем самым факторы, враждебные прекрасному и совершенному.

Таким образом, специфика комического лирического жанра в целом проявляется на уровне субъектной организации произведения. Мы полагаем, что именно комические жанры открывают одну из сторон сложной и противоречивой «поэтической натуры» Лермонтова, в которой естественным образом сочетается трагическое и комическое, скорбь и озорной юмор, напряженное самопознание и стремление к ироническому.

Комические поэмы тщательно исследованы в работах Л.Я. Гинзбург, Б. Эйхенбаума, Н. Котляревского, С. Дурылина и многих известных лермонтоведов.

Актуальность определяется местом и значением жанра комической поэмы в творчестве Лермонтова; решение поставленных задач позволяет углубить наше представление о мастерстве М.Ю. Лермонтова-художника.

Объект нашего исследования - лермонтовские поэмы. Предмет исследования - своеобразие жанра комической поэмы в поэтической системе Лермонтова.

Цель работы - раскрыть художественную специфику комических поэм в контексте творчества М.Ю. Лермонтова. Для достижения цели необходимо решить следующие задачи:

1. Проанализировать поэмы М.Ю. Лермонтова в контексте традиции русской комической поэмы

2.Проследить эволюцию авторской стратегии (от смехового к ироническому типу повествования)

3.Проанализировать “низкий” смех “юнкерских поэм”

4.Рассмотреть иронию в поэмах М.Ю. Лермонтова «Сашка», «Тамбовская казначейша».

5.Проанализировать элемент самопародирования в комической поэме Лермонтова «Сказки для детей»

Структура работы: наша работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы

Глава 1. Поэмы М.Ю. Лермонтова в контексте традиции русской комической поэмы

Поэма представляет собой один из наиболее интересных и сложных жанров литературы. Само положение поэмы в системе родов литературы подтверждает оригинальность этого жанра. С одной стороны, поэма может относиться к эпосу -- таковы «Полтава» А.С. Пушкина, «Хорошо!» В.В. Маяковского, с другой -- к лирике, куда можно отнести «Руслана и Людмилу» и «Цыганы» А.С. Пушкина, «Орину, мать солдатскую» Н.А. Некрасова, «Соловьиный сад» А.А. Блока, «Анна Cнегина» С.А. Есенина и «Двенадцать» А.А. Блока имеют приметы обоих родов литературы и именуются лиро-эпическими. Н.В. Гоголь собственные эпические «Мертвые души» нарек поэмой, имея на то полное основание, исходя из жанровой многозначности этого художественного произведения.

В своем «шутовском» обличии комическая поэма как жанр принесла в литературу многие явления, позднее перешедшие в разряд серьезных. Главным героем поэмы впервые становится выходец из «низкого» сословия, в тексте свободно применяется народнопоэтический материал. Постепенно комическая поэма с типичными для нее приемами снижения и дегероизации стиля высокой поэзии оказалась вовлеченной в процесс демократизации литературы. Противопоставляя себя высоким жанрам в содержательном плане, реализовывая задачи социально-политической критики, комическая поэма становилась на позицию отрицания. Поэтому ее трансформация из пародийного дублера высокого эпоса в самостоятельный жанр с выраженным сатирическим пафосом сопровождалась постепенной утратой присущей ее ранним формам амбивалентности. В то же время постепенное ослабление в русской комической поэме пародийного начала, связанного с жестким столкновением в ситуации спора двух языков, а затем и исключение его из состава жанрообразующих признаков открывало возможность возвращения комическому эпосу на новом этапе присущего его архаическим формам «двухголосого», амбивалентного слова. Бурлескная стилистика ранних комических поэм в поздних образцах жанра уступила место тонкой стилистической игре, ставшей возможной вследствие осуществившихся в жанре поисков, направленных на постепенную гармонизацию противоположных стилистических категорий.

Отмеченные тенденции привели к замещению в комической поэме на позиции ведущего жанрообразующего компонента пародийного начала образом автора и связанному с этим смещению творческих задач с вопросов литературной критики к разработке проблем повествования. Таким образом, в комической поэме постепенно складывалась новая иерархия жанрообразующих компонентов, сопряженная с изменением объема и функциональной нагрузки каждого из них и новым родом связей между ними.

К жанру комической поэмы издавна обращались в своих произведениях В.И. Майков, И.Ф. Богданович, А.С. Пушкин. Доминантным жанрообразующим признаком поэмы «Елисей, или раздраженный Вакх» Майкова является пародийное начало, подчиняющее себе все прочие жанровые структуры и отчетливо обозначающее генетическую связь «низовой» комической поэмы с пародией. Его ведущей ролью определяется выбор сюжета, подвергнутого в поэме травестийной перелицовке, подход к бытовому аспекту жизни как к средству комического снижения «высоких» персонажей и событий эпопеи, стилистическая концепция поэмы и решение в ней образа автора, выступающего главным образом в качестве инициатора бурлескной образности. Поэт постепенно «отвлекся» от прямого пародирования на задачи изображения жизни «низов» общества, которая стала в его поэме предметом самостоятельного тематического интереса и одним из важнейших содержательных компонентов. В то же время Майков не вышел из пределов характерных для эпохи представлений о том, что материальный аспект жизни может быть представлен в литературе лишь комическими средствами. Поэтому бытовые зарисовки его поэмы неизменно погружаются в стихию комического и создаются нагромождением самых грубых деталей реальности, соединение которых с сюжетом «Энеиды» Вергилия и персонажами плана «чудесного» порождает бурлескный эффект. Бурлескно-гротескную манеру ведения рассказа поддерживает стилистическая концепция поэмы. Сталкивая «высокий» и «низкий» стили в их наиболее концентрированном выражении, поэт демонстрирует невозможность синтеза в поэзии классицизма «высокой» и «низкой» жанрово-стилевых систем и непригодность языка «высоких» жанров для отображения прозаического аспекта жизни.

Уже в «Елисее» была намечена перспектива стилистической эволюции жанра, поскольку во второй части поэмы Майков стал постепенно отходить от жесткого столкновения «своего» и «чужого» в стиле, характерного для первых песен. В свою очередь, использование Майковым художественных традиций басни, сатиры и европейского комического эпоса создавало предпосылки для разработки внефабульного плана и образа автора - ключевого жанрообразующего признака комической поэмы, важнейшего ее компонента как жанра, а не формы пародии.

Впоследствии данные тенденции привели к радикальной перестройке внутренней структуры жанра комической поэмы, сопряженной с исчезновением одних и функциональными изменениями других его компонентов, и обусловившей появление «салонной» разновидности русской комической поэмы, жанровым «эталоном» которой стала «Душенька» И.Ф. Богдановича, как образец салонно-комической поэмы.

Период создания «Душеньки» характеризуется тем, что это был этап, на котором комическая поэма вышла из круга явлений внутрилитературной словесности и открыла для себя возможности более широкого освоения реальности. Снижение «высокого» материала в поэме Богдановича, как правило, уже не переходило в намеренную грубость и непристойность.

Одновременно в «Душеньке» актуализировался потенциал травестирования как средства введения в поэзию злободневных тем современной жизни и бытописательных мотивов. В поэме Богдановича появились новые функции бытописания, уже не связанные с задачами комического освещения персонажей и событий, - функция создания полновесной материальной среды, окружающей героев поэмы, и характерологическая функция. В целом же «Душенька» демонстрировала новое отношение к быту, чуждое гротескной условности и натуралистичности. Богданович ушел от традиционного для жанра осмеяния «низкой» природы и обратился к вопросу о способах ее «серьезного» изображения. Для разрешения этого вопроса поэт, с одной стороны, эстетизировал быт, который, не переставая быть «низким», оказался включенным в сферу «высокого». С другой стороны, одновременно с поэтизацией бытового аспекта Богданович встал на путь поиска того художественного языка, который позволил бы ввести в поэзию «прозаическую» сторону жизни, не создавая бурлескного эффекта. Этот поиск привел его к отказу от александрийского стиха - традиционного размера комической поэмы, создававшего в «Елисее» необходимый контраст темы и способа ее изложения. Избранный писателем вольный ямб представлял собой попытку формой стиха приблизиться к прозе как форме организации художественной речи. Таким образом, в «Душеньке» был поставлен вопрос о синтезе стиха и прозы как двух форм организации художественной речи и как двух принципов эстетического видения жизни. На смену бурлескной стилистике «Елисея» в «Душеньке» пришла тонкая стилистическая игра, осуществлявшаяся на строгом принципе «аристократического» салонного отбора. Таким образом, в комической поэме осуществился переход от пародии как способа освоения мира и бурлеска как основной формы выражения пародийного задания к иронии как более универсальному взгляду на действительность, не «приговаривающему» какое-либо явление, а играющему с ним, показывающему разные его грани.

Тенденции, оформившиеся в русской комической поэме, получили завершение в творчестве А.С. Пушкина. С его именем современная наука связывает переход русской литературы от традиционалистского к индивидуально-творческому типу художественного сознания, при котором «уже не личность и воплощающий ее своеобразие стиль входят как элементы в жанровое целое, а, наоборот, жанр становится одной из «частей» складывающегося личностного единства». [9.C. 36]

Пушкин также перенял ироническое из текстов байронических поэм, в которых ирония становится основным средством общественной борьбы. Так, Пушкин создает своего «Онегина», в котором показал скептика своего времени, идеологически и социально неустроенного человека, и от социальной природы героя неотделимо все построение романа и разработанный в нем иронический стиль. «Онегин» - гораздо шире, чем ироническая поэма; в эти рамки здесь не укладывается очень многое - от психологии героев до описаний русской природы; но в «Онегине» есть существеннейшие элементы иронической поэмы, и они сыграли значительную роль в становлении пушкинского реализма. [8.c.133 ]

Романтическая ирония не есть абсолютно комическое, скорее это естественное сочетание комического с трагическим, возвышенного с обыденным. И в поэме Пушкина (к примеру, в описании смерти Ленского) мы наблюдаем это органичное соединение казалось бы не сочетаемых компонентов:

Недвижим он лежал, и странен

Был томный мир его чела.

Под грудь он был на вылет ранен;

Дымясь из раны кровь текла.

Тому назад одно мгновенье

В сем сердце билось вдохновенье,

Вражда, надежда и любовь,

Играла жизнь, кипела кровь [23,с124]

Это возвышенное описание смерти Ленского. Следующие строки развеивают лирический налет возвышенности:

Приятно дерзкой эпиграммой

Взбесить оплошного врага;

Приятно зреть, как он, упрямо

Склонив бодливые рога... [23,с 125]

В произведениях Пушкина ироническое приобретает несколько иной формат и звучание. Рецепцию жанра комической поэмы обнаруживает авторский план пушкинских произведений. Образ автора выполняет в пушкинском романе и шутливых поэмах функции, хорошо известные комической поэме и освоенные уже поэтом в «Руслане и Людмиле». В творчестве Пушкина произошло возрождение «двухголосого» амбивалентного слова, присущего архаическим формам смеха, но, в отличие от последних, сопряженного с осознанным снятием жанровых и стилевых перегородок и воссозданием на этой основе качественно нового художественного языка, предполагающего полифоническое равноправие разных способов высказывания в рамках одного текста, а не целостной жанровой системы.

Жанр поэмы в творчестве М.Ю. Лермонтова является самым любимым. За свою недолгую жизнь он успел написать более десяти поэм, законченных и незаконченных, основная масса из которых не были опубликованы при жизни поэта. Печатая почти все, что создавал в лирике и прозе, он продолжал экспериментировать в своем любимом жанре.

По хронологии создания М.Ю. Лермонтовым интересующих нас поэм можно расположить произведения следующим образом:

Юнкерские поэмы (1834 г) («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша») - поэмы написаны в духе П. Скаррона и И.С. Баркова, возможно при содействии товарищей Лермонтова.

«Сашка», поэма Л. (1835--36?), одно из самых крупных по объему его стихотворений. Помимо байроновского «Дон Жуана» и «Беппо», Лермонтов опирался и на русскую традицию: от «Опасного соседа» В.Л. Пушкина и «Сашки» А.И. Полежаева до «Евгения Онегина» и «Домика в Коломне» А.С. Пушкина. Воздействие последних произведений особенно значительно. И дело здесь не только во множестве реминисценций и даже заимствовании имен (Параша, Мавруша): с «Онегиным» Лермонтова связывает стремление написать историю молодого человека своего поколения, определить его характер средой и воспитанием; с «Домиком в Коломне» -- шутливый тон, противостоящий патетике, бытовая конкретность, демократические тенденции. Вместо исключительного героя, господствовавшего в ранних поэмах Лермонтова, главным действующим лицом в «Сашке» становится «добрый малый»; сочувственно охарактеризованы герои из другой социальной среды, из низов общества.

Этапом на пути от “юнкерских поэм” к «Тамбовской казначейше» можно считать поэму «Монго» (1836).

«Тамбовская казначейша»(1838), одна из первых у Лермонтова реалистических повестей в стихах, подготовленная -- как и «нравственная поэма» «Сашка» -- «юнкерскими поэмами» и «Монго».

«Сказка для детей», незавершенная поэма Лермонтова (1839--40), одно из значительнейших произведений последних лет жизни. «Сказка» справедливо сравнивалась с «Домиком в Коломне» А.С. Пушкина.

Переход к комическому жанру в творческой деятельности Лермонтова совершался исподволь. Творческий путь Лермонтова на первых порах зиждется на романтической линии, но постепенно происходит вполне естественная трансформация его творчества. Романтические традиции стали для поэта, как и для многих его современников лишь переходным этапом к более глубоким выражениям художественной системы. Кульминацией романтического творчества Лермонтова стали известные поэмы «Мцыри» и «Демон».

Романтическая ирония становится одним из вариантов развития реалистических тенденций романтизма, и органично вписывается в европейскую литературу в характерном байроническом варианте. И с тех пор русские поэты заимствуют романтическую иронию из «Дон-Жуана» Байрона.

Иронический метод определил и открыл Лермонтову совершенно новые принципы и позиции стиля. Ранняя поэзия Лермонтова является характерным выражением творчества уникальной и талантливой личности, что обусловило ее стилистическое совершенство и неповторимость. Все средства выражения в творчестве (синтаксис, ритм, образы) направлены на выражение предельной эффективности. В своем раннем творчестве поэт умело подбирает слова самого громового звучания, выразительные и действенные слова, с тем чтобы они достигли уровня выражаемого ими сознания.

Взять хотя бы известнейшее стихотворение М. Лермонтова «Парус». Какие емкие и звучные слова подбирает автор для обрисовки казалось бы обыденной картины - корабль в море. Но поэт находит такие слова, которые трогают за душу одним своим звучанием:

«Под ним струя светлей лазури

Над ним луч солнца золотой

А он, мятежный, просит бури

Как будто в бурях есть покой.. [32. T.5. 230]

Но такой принцип максимального звучания слова в иронической поэме не подходит, поскольку в иронической поэме несколько иные критерии и назначение. В иронической поэме отражено сознание человека, который не стремится объявить миру о своих переживаниях и страданиях, напротив, он старается их заглушить и прикрыть. Исходя из таких позиций, слово в поэме не должно быть громким и звучным, а наоборот, должно быть своего рода ширмой и завесой для истинных чувств героя.

Возникает принципиально новое отношение между словом и тем, что оно выражает. Если слово высокого романтизма как бы гонится за своим предметом, пытаясь сравняться с ним грандиозностью, то ироническое слово, напротив того, оставляет между собой и предметом незаполненное пространство, в котором движутся и видоизменяются значения.

Ироническое слово иногда означает обратное или иное, по сравнению с тем, что содержится в его прямом значении. Почти всегда оно означает больше того, что содержится в этом прямом значении. Это слово многозначное и многозначительное, живущее подразумеваниями. И его сдержанность, его способность, называя малые вещи, выражать большие, глубоко соответствует скрытности иронического сознания.

В целом, комические поэмы Лермонтова как явление в русской литературе представляют собой уникальный и неповторимый стиль и манеру. Конечно же, во многом на развитие комических поэм в творчестве поэта оказало влияние ироническое творчество Пушкина, которое в свою очередь сформировалось благодаря байроническим поэмам, хотя и вылилось в совершенно своеобразное и специфическое творение. Пушкин и его современники, впитавшие в себя идеи Вольтера, легко приняли и поняли иронию произведений Байрона. Но в творчестве Лермонтова ирония выразилась как нечто неожиданное и нехарактерное. Потому что вся его предыдущая лирика - тонкая и чувственная, исключала даже самый намек на иронию, а проза его представляла собой естественный реализм. Тем не менее, незаконченные и не отредактированные комические поэмы Лермонтова представляют несомненную ценность для всей русской литературы в целом как художественное наследие безвременно ушедшего поэта.

Глава 2. Эволюция авторской стратегии ( от смехового к ироническому типу повествования)

2.1 «Низкий» смех «юнкерских поэм»

В скупой на поэзию петербургский период Лермонтов создал три юнкерские поэмы, которые потом сурово осудит известный русский философ, религиозный мыслитель Владимир Соловьёв за их нечистоту и «полное отсутствие той лёгкости, игривости, грации, какими отличаются, например, подлинные произведения Пушкина в этой области». Именно «юнкерские поэмы» побудили Владимира Соловьёва назвать музу Лермонтова «лягушкой, засевшей в тине» [27]

На 1833--1834 годы приходится кризисный момент романтического мироощущения Лермонтова. Своеобразным результатом этого кризиса явились так называемые «юнкерские поэмы» («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша», и написанная и позднее, через два года по окончании юнкерской школы, но по жанру полностью к ним примыкающая -- «Монго»).

В своих поэмах юнкерского периода («Гошпиталь», «Петербургский праздник», «Уланша») Лермонтов впервые обращается не к экзотическому описанию Кавказа, а к современности -- то был «головокружительный прыжок с «небес» романтической поэзии на грешную землю»[5]

Юнкерские поэмы отличает в первую очередь от остального творчества Лермонтова нарочито грубое и циническое представление любви, т. е. того светлого и красивого чувства, которое так восторженно и лирично передал в своих ранних произведениях сам Лермонтов, автора романтических поэм, романтических драм, романтической прозы, романтической лирики. Безусловно, такой странный разрыв между прежним творчеством и юнкерскими поэмами не может не бросаться в глаза.

Содержание «юнкерских поэм» основано на самой рядовой прозаичности и будничности. В них рассказывается не о необыкновенных страстях и чувствах, подвигах или преступлениях, а дается описание бытовых юнкерских «похождений» за бутылкой вина.

«Как должно, вышел на дорогу

Улан с завернутым значком.

Он по квартирам важно, чинно

Повел начальников с собой,

Хоть, признаюся, запах винной

Изобличал его порой...

Но без вина что жизнь улана?

Его душа на дне стакана,

И кто два раза в день не пьян

Тот, извините! -- не улан. » [Т. III, стр. 543]

Все персонажи поэм брались с реальных людей, и в этом состояла их изюминка для читателя, которому они предназначались. Поэмы печатались в юнкерском рукописном журнале; читатели их или прямо являлись самими героями поэм, или же, во всяком случае, были хорошими знакомыми.

Юнкерские поэмы представляют собой легкие подступы к реалистическому изображению действительности.

Быт, описываемый в юнкерских поэмах Лермонтова (в особенности в «Уланше»), ужасающ, и весьма трудно отделаться от впечатления, что поэт совершенно не смакует то, что изображает, как это было принято в специально-эротической литературе, но, напротив, выражает осуждение.

Знаменательно, что в одну из «юнкерских поэм», правда, наименее «юнкерскую» - «Монго», Лермонтов вдруг вставляет полулирическую самохарактеристику:

Маёшка был таких же правил:

Он лень в закон себе поставил,

Домой с дежурства уезжал,

Хотя и дома был без дела;

Порою рассуждал он смело,

Но чаще он не рассуждал.

Разгульной жизни отпечаток

Иные замечали в нем;

Печалей будущих задаток

Хранил он в сердце молодом;

Его покоя не смущало,

Что не касалось до него;

Насмешек гибельное жало

Броню железную встречало

Над самолюбием его.

Слова он весил осторожно,

И опрометчив был в делах,

Порою, трезвый - врал безбожно,

И молчалив был - на пирах.

Характер вовсе бесполезный

И для друзей и для врагов...

Увы, читатель мой любезный,

Что делать мне - он был таков! » [Т. III, стр. 547]

Безусловно, лишь в условиях удушливого быта и специфических нравов казенного военно-учебного заведения 30-х годов, где неоправданная строгость николаевской казармы сочеталась с невероятной распущенностью мужской холостой части крепостной усадьбы, мог появиться потаенный юнкерский журнальчик «Школьная заря», а в нем возникнуть «Петергофский праздник», «Уланша», «Гошпиталь».

Лермонтов озаглавил свои поэмы, как непристойные рассказы, такое определение вполне подходило содержанию юнкерских произведений. В то же время, нельзя не отметить, что именно в этих поэмах проявляется обращение Лермонтова к реалистическому воспроизведению действительности вплоть до крайнего натурализма.

Все разговоры, которые передаются в юнкерских рассказах, совершенно непристойны и глумливы, но все-таки это речи реальных людей, а не романтических призраков. С насмешкой и откровенным глумлением Лермонтов описывает быт и нравы солдатской казармы.

Например, в «Уланше» Лермонтов представляет насмешливую картину усталого офицера-квартирьера, что в душный летний вечер подыскивает квартиры для эскадрона, которому во время маневров необходимо провести ночь в деревне:

То был Лафа буян лихой,

С чьей молодецкой головой

Ни доппель-кюмель, ни мадера,

И даже шумное аи

Ни разу сладить не могли;

Его коричневая кожа

Была в сияющих угрях,

И, словом, все: походка, рожа,

На сердце наводили страх.

Надвинув шапку на затылок,

Идет он... все гремит на нем,

Как дюжина пустых бутылок,

Толкаясь в ящике большом.

Шумя, как бес, он в избу входит,

Шинель скользя валится с плеч,

Глазами вкруг он косо водит,

И мнит, что видит сотню свеч:

Всего одна в избе лучина!

Треща пред ним горит она...

[Т. III, стр. 543.]

Безусловно, такая зарисовка далека от романтического изображения, она груба и даже издевательская, представляя описываемого героя в нелестном и комическом свете. Но при этом из таких вот грубоватых штрихов складывается довольно точный портрет. Стоит только вдуматься в сопоставление амуниции улана с «дюжиной пустых бутылок», как и во все описание - вся ее основа есть ирония.

Не менее колоритно и иронично описан персонаж другой поэмы, -- «Гошпиталь» -- «князь Б.». Он -- главное действующее лицо в поэме, участник непристойного происшествия. Совершенно сложно представить благородного князя в таких похабных условиях, в какие поставил в своей поэме Лермонтов:

И князь, сидевший за лоханкой,

Выходит робкою стопой,

И с торжествующей осанкой

Лафа ведет его домой.

[Т. III, стр. 537.]

Фигура этого героя гошпитальной истории также взяты из реальности, это вполне узнаваемое лицо. Его поведение и жизненные приоритеты настолько четко, верно и в то же время ехидно переданы Лермонтовым, что несложно узнать, кто же является прототипом князя Б.

Цепь юнкерских поэм Лермонтова увенчивает «Монго». В целом эта поэма схожа с предыдущими как по стилю, так и по содержанию и основному составу героев, но есть кардинальное отличие. В то время как центром предыдущих рассказов является некоторое густо-эротическое происшествие, в «Монго» такого происшествия уже нет: вечерний визит двух офицеров-проказников, Монго и Маешки, на дачу к балерине прерывается внезапным появлением некоего N. N., у которого танцовщица была на содержании, и офицерам приходится спасаться бегством, не солоно хлебавши. Вместо эротического происшествия внимание рассказчика теперь сосредоточено на бытовых подробностях поездки и визита и на характеристике офицеров и танцовщицы. [10. C.163]

Так. Лермонтов дает описание путешествия Монго и его друга:

Теперь он следует за другом

На подвиг славный, роковой,

Терзаем пьяницы недугом --

Изгагой мучим огневой.

Приюты неги и прохлады --

Вдоль по дороге в Петергоф,

Мелькают в ряд из-за ограды

Разнообразные фасады

И кровли мирные домов,

В тени таинственных садов.

Там есть трактир

«Монго», как и предыдущие поэмы, -- отражение истинного происшествия: «Маешка» -- сам Лермонтов, «Монго» -- А. А. Столыпин, танцовщица -- Екатерина Егоровна Пименова.

Дорога в Петергоф. Дача.

И там приют себе смиренный

Танцорка юная нашла.

Краса и честь балетной сцены,

На содержании была:

N. N., помещик из Казани,

Богатый волжский старожил,

Без волокитства, без признаний

Ее невинности лишил.

.............

Облокотившись у окна,

Меж тем танцорка молодая

Сидела дома и одна.

[Т. III, стр. 548.]

В романтическом повествовании логично было бы увидеть сентиментальное описание загубленного девичества, рассуждений о нерадостном уделе, выдавшемся на долю бедной девушке, но в рассказе этого нет, он предельно лаконичен, трезв, строго фактичен:

Ей было скучно и зевая

Так тихо думала она:

«Чудна судьба: о том ни слова --

На матушке моей чепец

Фасона самого дурного,

И мой отец -- простой кузнец!..

А я -- на шелковом диване

Ем мармелад, пью шоколад;

На сцене -- знаю уж заране --

Мне будет хлопать третий ряд.

Теперь со мной плохие шутки:

Меня сударыней зовут,

И за меня три раза в сутки

Каналью повара дерут...

Но вот одиннадцатый час --

В кареты всех сажают нас.

Тут у подъезда офицеры

Стоят все в ряд, порою в два...

Какие милые манеры

И все отборные слова!

Иных улыбкой ободряешь,

Других бранишь и отгоняешь,

Зато -- вернулись лишь домой --

Директор порет на убой:

Ни взгляд не думай кинуть лишний,

Ни слова ты сказать не смей...

А сам, прости ему всевышний,

Ведь уж какой прелюбодей!..»

[Т. III, стр. 549.]

Как иронично и метко передает Лермонтов чванство дочери кузнеца, волею случая ставшей фавориткой обеспеченного человека:

«Меня сударыней зовут,

И за меня три раза в сутки

Каналью повара дерут..» [Т. III, стр. 550.]

Всего три строки, а сколько чувств, эмоций, скрытой усмешки передано в них. По сути в трех строчках автор сумел передать всю низкую психологию рабыни, хвастающей своим постыдным правом величаться над другими рабами. Не менее талантливо в прежнем ироническом стиле Лермонтов передает портрет своего персонажа Монго, прототипом которого являлся весьма известный в Петербурге человек:

«Монго -- повеса и корнет,

Актрис коварный обожатель,

Был молод сердцем и душой,

Беспечно женским ласкам верил

И на аршин предлинный свой

Людскую честь и совесть мерил.

Породы английской он был --

Флегматик с бурыми усами,

Собак и портер он любил,

Не занимался он чинами,

Ходил немытый целый день,

Носил фуражку на-бекрень;

Имел он гадкую посадку:

Неловко гнулся наперед

И не тянул ноги он в пятку,

Как должен каждый патриот.

Но если, милый, вы езжали

Смотреть российский наш балет,

То верно в креслах замечали

Его внимательный лорнет.

Одна из дев ему сначала

Дней девять сряду отвечала,

В десятый день он был забыт --

С толпою смешан волокит.

Все жесты, вздохи, объясненья

Не помогали ничего...

И зародился пламень мщенья

В душе озлобленной его.»

[Т. III, стр. 246--247].

Если в юнкерских поэмах центральное место занимало эротическое происшествие, лишь вставленное в реалистическую оправу быта, то в «Монго» это происшествие отходит на второй план, уступая первый -- реалистическому очерку нравов.

Юнкерские поэмы являют собой неизмеримо важную ступень в творческой эволюции Лермонтова. Во-первых, они представляют собой итог творческого кризиса поэта, так в период с 1833 по 1834 годы Лермонтов практически ничего не написал. А во-вторых, и что крайне существенно, юнкерские поэмы представляют собой начало сложного движения Лермонтова к принципам реализма в творчестве.

2.2 Ирония в поэмах

«Сашка», поэма (1835--36?), одно из самых больших по объему стихотворных произведений Лермонтова, включающее 149 11-строчных строф. Наравне с «Тамбовской казначейшей» и «Сказкой для детей» она относится к числу так называемых «иронических поэм».

«Сашку» - вполне законченное произведение, где четко прослеживается структура: строфы 1--9 -- зачин, где сразу сообщается о ранней гибели героя, строфы 9--49 и 121--136 -- основной эпизод, визит Сашки в домик на Пресне, строфы 50--120 -- повесть о его родителях, детстве и воспитании. Заключительная часть (строфы 137--149) -- поэтические раздумья о кончине героя на чужбине, о судьбе нынешнего поколения. В центре поэмы ставятся вопросы нравственности, что подчеркивается заголовком - «нравственная поэма», иронически обращенном к тем, кто несколько нескромных строк в изображении любовных сцен сочтет за аморальность автора.

В советском литературоведении подмечалось всегда, что «цинизм любовных сцен поэмы -- это выражение безнравственной сущности крепостнических отношений; ...низкий быт... подвергся моральному и социальному осуждению поэта» [8, с. 153, 155].

На наш взгляд, это верная интерпретация произведения, поскольку романтическая душа поэта не могла иным образом выразить свое отношение к существующим реалиям. Иронический текст дает широкий простор для изображения картин разного калибра, пусть даже нецензурного варианта.

Повествование поэмы «Сашка» кардинально разнится по своим идейно-художественным параметрам с юношескими романтическими поэмами Лермонтова, является своего рода предтечей к роману «Герой нашего времени». Поэма «Сашка», предположительно, была написана в 1835--36, до первой ссылки Лермонтова на Кавказ и задумывалась как эпическое полотно русской жизни, подобно пушкинскому «Онегину». Подобно «Евгению Онегину», в «Сашке» немало места отводится лирическим отступлениям, в которых постепенно вырисовывается образ автора. В таких отступлениях воссоздаются лермонтовские самохарактеристики, известные прежде по ранним стихам:

Блажен, кто может спать! Я был рожден

С бессонницей. В теченье долгой ночи

Бывало беспокойно бродят очи,

И жжет подушка влажное чело.

Душа грустит о том, что уж прошло,

Блуждая в мире вымысла без пищи,

Как лазарони или русский нищий...

И жадный червь ее грызет, грызет, -

Я думаю, тот самый, что когда-то

Терзал Саула; но порой и тот

Имел отраду: арфы звук крылатый,

Как ангела таинственный полет,

В нем воскрешал и слезы и надежды;

И опускались пламенные вежды,

С гармонией сливалася мечта,

И злобный дух бежал как от креста.

Но этих звуков нет уж в поднебесной,

Они исчезли с арфою чудесной...

Такие строки перекликаются с лермонтовским переводом из Байрона:

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!

Вот арфа золотая...

Несмотря на лиричность, все же Лермонтов умело и тонко вводит в сюжет иронию, которая в тексте выражается посредством введения в пафосные строки прозаический текст:

Я думаю, тот самый, что когда-то

Терзал Саула; но порой и тот...

В лирических отступлениях Лермонтов находит оправдание своему ироническому стилю изложения:

К чему, куда ведет нас жизнь, о том

Не с нашим бедным толковать умом;

Но исключая два-три дня да детство,

Она, бесспорно, скверное наследство.

Бывало, этой думой удручен,

Я прежде много плакал, и слезами

Я жег бумагу. Детский глупый сон

Прошел давно, как туча над степями;

Но пылкий дух мой не был освежен,

В нем родилися бури, как в пустыне,

Но скоро улеглись они, и ныне

Остался сердцу, вместо слез, бурь тех,

Один лишь отзвук - звучный, горький смех... [Т. III, стр. 565.]

В «Сашке» Лермонтов через иронию и лиризм умело дает описание грязного быта, грамотно раскрывая его во всей полноте и трагичности.

Поэма «Сашка» предваряла своим появлением другую комическую поэму - «Сказку для детей», которая считается незавершенной и также наполнена иронической тональностью.

По шутливому замечанию автора (в черновом автографе), он рассчитывал сочинить «легкую поэму» (или, по др. варианту, «короткую поэмку») «в сорок песен» (IV, 365--66). До нас же дошли всего 27 строф текста в автографе (без заглавия) и в авторизованной копии (с заглавием «Сказка для детей») со строкой точек в конце, обозначающей недосказанность.

Еще в 1831г. Лермонтов намеревался «написать длинную сатирическую поэму: приключения демона» (VI, 379). Задумка та не была в то время реализована. Неким преддверием к «Сказке» в раскрытии демонической темы можно полагать поэму «Сашка» (1835--36), где шутливо и как бы между строк показана вереница многообразных духов зла: «хромой бес» (строфа 13); черт «с рогами и когтями», «дух незримый... гордый, мрачный, злой, неотразимый...» (строфа 97); «Домашний дух (по-русски домовой); как Мефистофель, быстрый и послушный» (строфа 133) и др. В «Сказке» же при таком же шутливом взгляде на иерархию демонианы («То был ли сам великий Сатана / Иль мелкий бес из самых нечиновных...» и т. д.) линия Демона входит в главную проблематику поэмы. Маленькая зарисовка ночных «дел, которых знать и черт бы не хотел» (в «Сашке»), вырастает в «Сказке для детей» в стержневую линию рассказа -- монолог Мефистофеля, оглядывающего ночную панораму грешной земли. Интонации этого монолога во многом роднят «Сказку для детей» с поэмой «Демон». В целом, «Сказка» является довольно удачным явлением самопародирования в творчестве Лермонтова, поскольку представляет собой необычную проекцию «Демона» в несколько измененном варианте. Безусловно, вариант этот несказанно удался.

Третья известная поэма Лермонтова - «Тамбовская казначейша» являет собой реалистическую повесть в стихах. Здесь превалирует снижено-бытовая разговорная манера повествования.

Сюжетная канва повествования опирается на материал русской провинциальной жизни города Тамбова 30-х гг.19 в. В произведении поэт очень верно и четко воссоздает образ маленького городка и иронично-сдержанно описывает его жителей. Поэму отличает легкость изложения, шутливый тон повествования, рассказ о происшествии с авторскими комментариями. Лермонтов с улыбкой описывает оживление скучного городка при известии о прибытии в город полка уланов:

Пришло известье: полк уланский

В Тамбове будет зимовать.

Уланы, ах! такие хваты...

Полковник, верно, неженатый, --

А уж бригадный генерал,

Конечно, даст блестящий бал.

У матушек сверкнули взоры;

Лермонтов сумел передать весь скрытый драматизм будничной жизни, разъедающей нравственные начала жизни, обращая человека в вещь. Так, он описывает эпизод, как муж проиграл жену в карты, и упоминает, что это событие вовсе не из ряда вон:

Повсюду нынче ищут драмы,

Все просят крови -- даже дамы.

Он не только иронизирует над публикой, но и упрекает ее за то, что в бытовом анекдоте она не в состоянии усмотреть жизненную драму человека.

Лермонтов подает нам героиню в самых различных характеристиках - от иронично-сниженной:

И впрямь Авдотья Николавна

Была прелакомый кусок.

Идет, бывало, гордо, плавно --

Чуть тронет землю башмачок;

В Тамбове не запомнят люди

Такой высокой, полной груди:

Бела, как сахар, так нежна,

Что жилка каждая видна.

До момента, когда она обнаруживает, что ее проиграли, как какую-то вещь, заезжему улану:

Тогда Авдотья Николавна,

Встав с кресел, медленно и плавно

К столу в молчанье подошла --

Но только цвет ее чела

Был страшно бледен. Обомлела

Толпа. Все ждут чего-нибудь --

Упреков, жалоб, слез... Ничуть!

Она на мужа посмотрела

И бросила ему в лицо

Свое венчальное кольцо --

И в обморок..

В целом, иронические поэмы Лермонтова представляют собой малоизученный, но весьма интересный исследователю пласт русской литературы, в котором прослеживается отход от романтических установок и тенденция к реалистичному изображению действительности. Иронические поэмы стали переходным этапом в эволюции Лермонтова, когда романтические принципы изображения действительности уже не могли выразить его мироотношения, а реализм еще не сформировался окончательно. Поэтому Лермонтов обращается к ироническому действу, через которое он сообщает как свою оценку происходящему, так и умело обрисовывает те детали жизни, которые понимаются им как неприглядные.

2.3 Самопародирование в поэмах

Самопародирование в творчестве Лермонтова очень живо и ярко воплотилось в его поэме «Сказка для детей». Знающему читателю нетрудно проследить схожесть сюжетной линии в «Сказке» с сюжетом «Демона». Впрочем, сам Лермонтов и не скрывает, что берет в качестве образца свое прежнее произведение:

Герой известен, и не нов предмет;

Тем лучше, устарело все, что ново.

Кипя огнем и силой юных лет,

Я прежде пел про демона иного:

То был безумный, страстный, детский бред.

Бог знает, где заветная тетрадка?

Касается ль душистая перчатка

Ее листов - и слышно: c'est joli?..

Иль мышь над ней старается в пыли?

Но этот черт совсем иного сорта:

Аристократ и не похож на черта...................

Но я не так всегда воображал

Врага святых и чистых побуждений.

Мой юный ум, бывало, возмущал

Могучий образ. - Меж иных видений

Как царь, немой и гордый, он сиял

Такой волшебно-сладкой красотою,

Что было страшно... и душа тоскою

Сжималася - и этот дикий бред

Преследовал мой разум много лет.

Но я, расставшись с прочими мечтами,

И от него отделался - стихами. [Т. III, стр. 575.]

Здесь Лермонтов, по аналогии с Байроном в «Дон-Жуане», Пушкиным в «Онегине» сообщает о своем намерении отказаться от романтического пафоса. При этом ошибочно полагать, что Лермонтов в «Сказке» просто представил комическую интерпретацию романтического Демона, несмотря на то, что VIII и IX строфы пародируют обращение Демона к Тамаре.

«Сказка» очень смахивает на «Демона», едва ли не с первых же строк: описание ночного города и встречи демона с Тамарой сразу всплывают в памяти по мере прочтения сюжета встречи Мефистофеля и Нины.

Новый демон у Лермонтова другой - он лишен своей монументальности, грандиозности и величия, но в то же время он бесконечно трагичен. Трагизм его - чистый трагизм ищущей интеллигенции 30-х годов 19-го века. Лермонтов и сам поясняет, что нынешний его демон - совсем иной:

Я прежде пел про демона иного:

То был безумный, страстный, детский бред...

Но этот черт совсем иного сорта:

Аристократ и не похож на черта.

Если интерпретировать определения «демон» и «черт», то сразу заметна ироническая подоплека второго определения, которая соотносится с забавным гоголевским чертом из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Согласно Большой советской энциклопедии, чёрт является синонимом беса. Несмотря на это, чёрт -- не совсем то же, что и бес.

Чёрт является персонажем огромного количества русских народных сказок, таких как «Чёрт заимодавец», «Чёрт и мужик», «Солдат и чёрт» и т.д Слово «чёрт» имеет множество синонимов -- дьявол, Сатана, Вельзевул (Веельзевул), Мефистофель, Анчутка беспятный, просто «беспятный», козлоногий, бес, нечистый, лукавый. При этом, однако, значения этих слов не всегда тождественны.

Но в то же время автор не напрасно дал своему черту грандиозное и знаковое имя - Мефистофель, которое со времен Гетевского Фауста обозначало скептицизм и ироничность:

На кисее подушек кружевных,

Рисуется младой, но строгий профиль...

И на него взирает Мефистофель.

То был ли сам великий сатана,

Иль мелкий бес из самых нечиновных,

Которых дружба людям так нужна

Для тайных дел, семейных и любовных?

Не знаю. - Если б им была дана

Земная форма, по рогам и платью

Я мог бы сволочь различить со знатью...

Всего лишь несколькими строфами Лермонтов представил нам странный и многогранный образ “демона-черта”: он и сатана, и дух тьмы, и мелкий бесенок в духе Лесажа, и никакой из этих ипостасей не отдает предпочтение. Вероятнее всего, в контексте иронической поэмы это представляется малодопустимым, поскольку в ироническом сюжете нет статических категорий, все постоянно изменяется и одно перетекает в другое. Хотя в седьмой строфе мы наблюдаем такой поворот:

Но полно, к делу! - Я сказал уж вам,

Что в спальне той таился хитрый демон.

Тем самым, Лермонтов, после калейдоскопа многочисленных образов своего демона-черта вновь казалось бы идет обратно к прежнему атрибуту, но вводя определение «хитрый» поэт тут же ликвидирует всю былую монументальность образа прежнего Демона.

Ирония потребовалась Лермонтову для того, чтобы обрисовать сознание, живущее вразрез с собственной удовлетворенностью и возжаждавшее посмотреть на нее со стороны.

Об этой поэме очень подробно описано в работе Л.Гинзбург. Так, она указывает, что «Принцип иронической сдержанности в стиле «Сказки для детей» особенно очевиден, если сопоставить эту поэму с «Демоном», сюжетную ситуацию которого она, несомненно, повторяет.[8.c.145] Патетический стиль Лермонтова, быть может, наиболее полное выражение нашел в «Демоне» именно потому, что в «Демоне» герой принял обличие, которое допускает, даже требует грандиозности, ничем уже не ограниченной. Монологи демона слагаются из гипербол:

Я тот, чей взор надежду губит,

Я тот, кого никто не любит,

Я бич рабов моих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы,

И, видишь, я у ног твоих!

В «Демоне» целая система интонационного нагнетания, цепь гипербол, лихорадочные поиски максимальной словесной высоты; в «Сказке для детей» - обрывающееся многоточием наречие («по-своему»), минимум того, что можно было сказать, собственно - только словесная оболочка для заполнения подразумеваниями. Эти подразумевания подсказываются формулой «безумная любовь», и они чрезвычайно интенсивны.

Интенсивность подразумеваний, способность кратчайшим образом закреплять сложный комплекс ассоциаций в высшей степени присуща стилю «Сказки для детей»:

А много было взору моему

Доступно и понятно, потому

Что узами земными я не связан

И вечностью и знанием наказан...

Последняя строка содержит все, что в монологе демона сказано о муках вечности и познания:

Я шумно мчался в облаках,

Чтобы в толпе стихий мятежной

Сердечный ропот заглушить,

Спастись от думы неизбежной -

И незабвенное забыть!

Что повесть тягостных лишений,

Трудов и бед толпы людской

Грядущих, прошлых поколений,

Перед минутою одной

Моих непризнанных мучений?

Что люди? Что их жизнь и труд?

Они пришли, они пройдут...

Надежда есть: ждет правый суд,

Простить он может, хоть осудит!

Моя ж печаль бессменно тут,

И ей конца, как мне, не будет.

И дик, и чуден был вокруг

Весь божий мир; но гордый дух

Презрительным окинул оком

Творенье бога своего,

И на челе его высоком

Не отразилось ничего...

В «Сказке для детей» «хитрый демон» пролетает над ночным Петербургом:

И улыбались звезды голубые,

Глядя с высот на гордый прах земли,

Как будто мир достоин их любви,

Как будто им земля небес дороже...

И я тогда - я улыбнулся тоже.

Это явно отрывок из «Демона». Все вещи точно охарактеризованы определениями. Мир - дик и чуден; гордый дух смотрит на него презрительно. В отрывке из «Сказки для детей» пауза после слова тогда знаменует ожидание чего-то значительного. Ожидание обмануто: демон - улыбнулся; как он улыбнулся, почему он улыбнулся - этого мы не знаем. Но знак ожидания остался, он требует заполнения; значение его определяется из контекста:

И я кругом глубокий кинул взгляд,

И увидал с невольною отрадой

Преступный сон под сению палат,

Корыстный труд пред тощею лампадой,

И страшных тайн везде печальный ряд.

Только теперь смысл улыбки раскрыт.

Ироническая сдержанность требовала тщательного отбора и взвешивания слов; и этот принцип имел существенное значение для дальнейшей работы Лермонтова, для становления лермонтовского реалистического стиля в прозе и в лирике. Ироническая диалектика связана с представлением о человеке как комплексе душевных противоречий. Вот почему в ироническом методе заложена тенденция к психологизму.

Заключение

Таким образом, проследив творческий путь Лермонтова, можно увидеть, что комические поэмы органично и естественно вписываются в его творчество, и в целом, комические жанры наблюдаются в его лирике Лермонтова на протяжении всей его творческой деятельности. Через комическое Лермонтов-художник умело передавал и воплощал тот тип миропонимания, который не укладывался в рамки эстетических возможностей остальных жанров.

Мы сумели определить специфику комической поэмы Лермонтова, в которой субъектная организация произведения подается различными способами, что обусловило уникальность и неповторимость поэмы.

Главная стратегия Лермонтова художника - низкий смех, ирония и пародия - обусловили основные формы выражения авторского сознания, которое раскрывается через пространственно-временную организацию поэтического творения. Субъектные формы предназначены сугубо для косвенной передачи авторской позиции: наличие в произведениях автора-рассказчика, который отнюдь не является прямым отражение автора-писателя, способствует тому, что пространственно-временная структура произведения максимально приближена к реальности.

Тем самым становится очевидной явная и неразрывная включенность комических поэм в художественную систему Лермонтова. Несмотря на то, что основная устремленность эстетических поисков Лермонтова-лирика проходит в стороне от комических жанров, поэтому шутливо-иронические поэмы оказываются несколько на периферии всей жанровой системы поэта. Но тем не менее, комическое является хоть и не главенствующей, но при этом значимой составляющей художественной системы Лермонтова. Воплощая такой специфический тип мироощущения, в котором конфликт между личностью и бытием понимается как разрешимый, комическая поэма дает возможность поэту с других позиций взглянуть на противоречия жизни, воспринять их в ином, комическом, свете. В игровом пространстве комического действа лирическое «Я» Лермонтова обретает возможность преодолеть свое мучительное «несовпадение», «разорванность» с миром, каждый раз обнаруживая многомерность и «веселую относительность» бытия.

Таким образом, наше исследование позволило взглянуть с другой стороны на творчество Лермонтова и получить представление о многогранности и уникальности его поэтического таланта, позволяющего передать видение мира не только через трагические модели, но и сквозь призму комического.

Список литературы

1 Лермонтов М.Ю. Иллюстрированное полное собрание сочинений в 6-ти томах. М:Печатник, 1914.

2.Афанасьев В. Лермонтов. М., 1991. (Жизнь замечательных людей).

3.Анненкова Н.А. Сатира и инвектива в поэзии Лермонтова Текст. : дис. . канд. филол. наук / Н.А. Анненкова. Оренбург, 2004. - 238 с

4.Артемова С.Ю. Коммуникация в посланиях с условным адресатом (на материале лирики XX века) Текст. / С.Ю. Артемова // Жанрологический сборник. Вып. 1 / ЕГУ им. И.А. Бунина. - Елец, 2004. - С.112 - 117.

5.Афанасьев В. Лермонтов Текст. / В. Афанасьев. М.: Молодая гвардия, 1991.-560 с.

6.Гинзбург Л.Я. О психологической прозе Текст. / Л.Я. Гинзбург. Л. : Худож. литература, 1977. -- 443 с.

7.Гинзбург Л.Я. О лирике Текст. / Л.Я. Гинзбург. М. : Интрада, 1997. -416 с.

8.Гинзбург Л.Я. Творческий путь Лермонтова. Л. :Художественная литература, 1940.

9.Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория и практика анализа. М., 1991. С. 36

10.Дурылин С.Н. На путях к реализму // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. -- М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. лит., 1941. -- С. 163

10.Ермоленко С.И. Эпиграмма в поэтическом наследии М.Ю. Лермонтова Текст. / С.И. Ермоленко // Проблемы стиля и жанра в русской литературе XIX века / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1997. -- С. 20 - 35.

11.Зырянов О.В. Метафизика звука в поэзии М.Ю. Лермонтова: к вопросу об индивидуальной художественной картине мира Текст. / О.В. Зырянов // М.Ю. Лермонтов: художественная картина мира: сб. статей / Кемеровский гос. ун-т. -- Томск, 2008. -- С. 22 -- 32.

12.Литературная энциклопедия терминов и понятий /гл. ред. и сост. А.Н. Николюкин.-М.:НПК «Интелвак»,2001.