Творчество В.Г. Сорокина

Родился 7 августа 1955 в подмосковном Быково. После учебы в Московском институте нефтяной и газовой промышленности имени Губкина и Московском институте неорганической химии занимался книжной графикой, полиграфией, участвовал в выставках. Общение с кругом московских концептуалистов стало импульсом к литературному творчеству.

Владимир Сорокин - ведущий представитель концептуализма и соц-арта в прозаических жанрах. Дискуссии вокруг его произведений достигают накала высокой степени и имеют широкий общественный резонанс.

По мнению критики, «на сегодняшний день проза Владимира Сорокина является самым глубоким, самым шокирующим откровением андеграунда». Природу «шокирующего откровения» определяют по-разному: как концептуализм, «new wave», авангардизм, соц-арт. Однозначно назвать метод Сорокина сложно, поскольку сам писатель неоднократно подчеркивал свою дистанциированность от любого сложившегося канона. Художника привлекает возможность «поп-артировать» различные языки искусства, от классицизма до соцреализма. Легкость манипулирования жанрами, стилями, культурными архетипами обусловлена тем, что текст в представлении Сорокина - «всего лишь буквы на бумаге». Такое понимание избавляет текст от этической наполненности - он превращается в материю словесной игры. В этом случае текст утрачивает качественную определенность: Сорокин признается, что для него не существует принципиальной разницы «между Набоковым и каким-нибудь жэковским объявлением». Созданный в жесткой ориентации на «чужое» слово, текст лишается индивидуально-авторского смысла - на первый план выходит провозглашенный постмодернистами принцип цитатности.

Творчество В.Г. Сорокина

Наиболее привлекательно для Сорокина поле цитации - соцреализм. Писатель пытается освободить метод от укоренившегося политического ярлыка и ввести в традицию культуры. Отстраненная, чисто эстетическая позиция в отношении к соцреализму реализована в стилистической компрометации свойственных ему образно-ситуативных клише. Одно из них - образ советского человека. В центре рассказа «Открытие сезона» стоит образ егеря, сосредоточивший в себе основные черты положительного типа, воспетого советской литературой: радение за общее благо, знание своего дела, забота о ближнем, спокойная мудрость. Характерен и способ типизации - язык героя, изобилующий диалектизмами, поговорками, народными присказками. Замечательно, что герой не изменяет себе и после главного события рассказа - убийства человека, привлеченного «приманкой» - песней Высоцкого. Деловито по-мужицки просто егерь обсуждает с напарником, как свежевать охотничий трофей.

В «Открытии сезона» отчетливо проступает сюжетная техника Сорокина. Он начинает повествование как писатель-традиционалист, пунктуально следуя устоявшемуся канону, но по мере развития действия меняет угол зрения. Читательские ожидания разрушаются, ситуация подается в гротескно-отстраненном свете. По тому же принципу выстроен рассказ «Соревнование». Фабульный план его первой части - социалистическое соревнование двух бригад, занятых рубкой леса, - призван напомнить основной лозунг «светлых» времен: общественные интересы выше личных. Два члена одной бригады, Лохов и Будзюк, стремятся добросовестной работой перекрыть стахановский почин соседей, но неожиданно «потомственный лесоруб» Ваня Лохов всаживает электропилу в шею товарища. Появление абсурда стилистически не маркируется, он словно продолжает реальность, оборачиваясь словесным бредом. Рассказ заканчивается монологом мальчика. Текстуально он оформлен в виде «потока сознания»:

И ето когда на рынок поедет купит толстого сала а дома из ево вырежет пирамидку и у ей нутро вырежет и поедет у гошпиталь и купит у хирурга восемь вырезанных гнойных аппендиксов и из них гной у пирамидку выпустит, а пирамидку сальной крышкой закроет да и зашьет а опосля пирамидку проварит у козьем молоке до пятого счету и на мороз вынесет а сам митроху найдет…

Становление в России постмодернизма, в русле которого развивалось творчество Сорокина в 80-90-е годы, стало реакцией на воздействие советской идеологической системы. Бессмысленно и монотонно играя с образами, представляющими собой культурные осколки советской идеологии, ничего не вкладывая в них, автор изживает остатки травматического опыта, ушедшего в подсознание. Такая позиция характерна для последователей постмодернизма, которые считают, что история культуры закончилась и все, что можно изобрести, - давно изобретено, поэтому создавать лучше из «великих обломков» уже существующего. Отсюда эклектизм творчества Сорокина, подчеркнуто отстраненного, бесчувственного, механизированного, лишенного какой бы то ни было оценочной направленности. До сердца его образы не доходят и не должны дойти, тем более что от этой категории автор принципиально открещивается.

Очередь - роман-зарисовка в жанре реплик и диалогов в очереди. В своем первом привлекшем к себе внимание произведении, опубликованном в 1985 в парижском издательстве «Синтаксис», Сорокин обнаруживает интерес к исследованию реалий «совка», что роднило его по тематике с писателями-диссидентами. Впрочем, тема совдеповских культурологических изысканий становится для его творчества постоянной. Очередь - одно из основополагающих общественных понятий и реалий советской системы, понимаемое и как своего рода путь к счастью, и как своеобразный тест на терпение и стойкость (выстоишь или не выдержишь и сбежишь). В отрывочных фразах прослеживаются реалии советского образа жизни, тип отношений между людьми, включенных в «вечную очередь», и превращение такого пути в абсурд. Изображая очередь как грандиозный коллективный организм, живущий по своим законам, Сорокин снимает план социальной проблематики - очередь представлена стилистически организованным феноменом.

Норма - сборник стилистически замкнутых на себе текстов, представляющих собой разного рода текстовые штудии на тему «норма»: игры с понятием или варианты интерпретации категории «норма». Первый текст - зарисовки советского образа жизни, повествующие о потреблении гражданами одного и того же продукта, условно называемого «нормой», производимой, как впоследствии выясняется, из человеческих фекалий. Образ «нормы дерьма», похоже, можно рассматривать в качестве метафоры обязательного идеологического «промывания мозгов» у всех слоев общества. Эта процедура, привычная для советских людей, стала своего рода ритуалом, уклонение от которого воспринималось как расшатывание основ и жестоко каралось. Затронута и тема иерархичности советского общества, в котором каждый получал свою «порцию дерьма» в соответствии с тем местом в табели о рангах, которое занимал. В другой части романа, составленной из писем, исследуется противопоставление «норма - патология» - как от связного послания происходит постепенный переход к полубессмысленному изложению и полному бреду. Повествование о зверствах ЧК на селе в период коллективизации, по-видимому, можно интерпретировать как размышление на тему нормы допустимой власти - в какой момент она превращается в насилие и издевательство. Еще один текст - стихотворения о временах года (норма природно-социальная), другой - представлен в виде усадебной прозы о поисках национальной идеи (норма патриотическая), и последний - анекдоты в духе черного юмора, обыгрывающие клише советских фильмов и песен 30-х годов. Отсутствует сквозной сюжет или герой, объединяющий произведение в органическое целое.

Роман - клише русского «усадебного» романа 19 века объемом. Поскольку такая реальность как «русский роман 19 века», существует в сознании исследователей и читателей, писатель взялся создать текст - материализовать это понятие, вычленив общие свойства множества русских романов. Роман Сорокина читается как произведение о языке, существующем независимо от той реальности, которая на этом языке описывалась в 19 веке. Сознание читателя фиксирует, как описывается природа, усадьба, выражение лица барышни и т.д. Но впечатление получается совсем иное, чем при чтении реального Толстого или Тургенева. Отторгнутый от собственного содержания голый скелет романной формы дает странный сопутствующий эффект обесценивания и самого русского романа как литературного и культурного явления.

Тридцатая любовь Марины - женская история в духе производственного романа. В результате «благотворного влияния коллектива» в лице секретаря парткома законченная индивидуалистка, эгоистка и лесбиянка, склонная к религии и диссидентству, становится бодрым членом «здорового» производственного подразделения. Сорокин показывает, как трясина коллективного бессознательного поглощает индивидуальные формы существования вплоть до полного их исчезновения. Растворение в коллективной жизни было своего рода добродетелью при социализме. По сути, судьба Марины, как и жизнь советских людей, была незначительным частным случаем в завораживающем и мощном движении идеологических конструкций. История заканчивается характерной для Сорокина концовкой - уходом в абсурд, в ничто, в бессвязную и бессмысленную идеологическую риторику.

Сердца четырех - роман о том, как некие мистические основания, заложенные в самом, казалось бы, случайном сочетании цифр - 6, 2, 5, 5 - могут стать поводом для создания некой тоталитарной организации. А ее члены будут наделены способностью, как нож сквозь масло, проходить сквозь окружающих людей, неотвратимо приближаясь к неведомой цели своей жизни. Возможно, это намек на то, что любая бессмыслица, получившая статус мистического основания, вполне реально может стать источником силы, неведомой по своим загадочным свойствам. Правда, невольно напрашивается вопрос, с чем соотносится эта сила в первую очередь - с некими достоинствам того, во что верят, или с преображающим возможностям человеческого воображения и веры.

Голубое сало - этот роман-фантасмагория вызвал наибольший интерес и резонанс в обществе. Произведение живописует картины, по словам автора, «коллективного российского бессознательного» образца ХХ века. В качестве действующих персонажей представлен почти полный иконостас архетипических фигур советской мифологии - Сталина, Хрущева, Гитлера, а также культовых фигур - символов российской культуры и литературы - Ахматовой, Бродского и др. Впрочем, сорокинские образы известных личностей имеют мало общего с реальными прототипами - автор продолжает «играть» со стереотипами массовой культуры.

По сюжету романа, клоны русских классиков, написав некие великие тексты, перед тем, как впасть в анабиоз (небытие) выделяют из себя вещество - «голубое сало» - творческость, креативность, созидательное начало в чистом виде. Далее идет дележ и борьба за обладание им, охватывающая как представителей иерархии власти, так и членов неких тайных сект и обществ из будущего и параллельного настоящего. На фоне этой фабулы герои-символы вступают в отношения соития, то бишь «имения» друг друга. Такой тип отношений, как и борьба за обладание неким чудодейственным предметом или веществом, входят в типичный сюжет-клише традиционных мифов. Первичные глубинные уровни психики - обитель бессознательного - также имеют архаическую структуру мифа. Но и тут Сорокин остается верен себе - глубинные архаические отношения взаимопритягивания и взаимопроникновения он низводит до порносюжетов из жизни известных личностей, высмеивая одновременно и святыни истории, и психоанализ.

Пир - действие разных по стилистике 13 новелл происходит во многих странах в прошлом, настоящем и будущем. Замысел книги оформился после знакомства с совершенно особой культурой еды в Японии, куда писатель ездил преподавать русский язык. В целом возникает символ еды как огромного, имеющего множество диалектов и одновременно универсального языка коммуникации людей. Несмотря на то, что автор в основном рассматривает поедание как узко утилитарный «пищевой» процесс, невольно возникает и более широкий образ - потребление в широком смысле. В т. ч. и потребление «под тем или иным соусом» близкого человека - типичный семейный психоаналитический сюжет (новелла Настя).

Лёд - в этой книге автор обращается уже к реалиям современной «капиталистической» России и намекает на некую необходимость для людей «достучаться до сердец». Правда, этот призыв выглядит несколько формально - как рациональное решение или печальная необходимость, а вовсе не как зов души. Впрочем, для законченного постмодерниста и это немало. В любом случае такой призыв интригует. Возможно, это намек на необходимость «разморозить чувства» и перейти в иное качество своего бытия. Признаки такого лучшего существования, к сожалению, указаны писателем более, чем смутно - разве что ноющая боль в полуразмороженном сердце и неизвестно откуда взявшиеся пачки дензнаков в карманах.

По сценариям Владимира Сорокина были сняты художественные фильмы:

Москва (2000, режиссер Александр Зельдович) - семейная история квази-«чеховских» трех героинь Ольги, Маши, Ирины, стремящихся покинуть Москву, подана сквозь призму слома ценностей «безвременья» 90 - х. Стильно снятые живописные картины морального разложения «сливок» бывшей советской аристократии пронизаны настроениями декаданса. На этом фоне разворачиваются криминальные разборки бывших друзей детства. Ставится под сомнение возможность возрождения Москвы как культурного центра на деньгах, крови и комплексах слоя «новых русских». Фильм получил национальную премию «Золотой Овен» за операторскую работу и музыку, вызвал нарекания критиков запредельными по цинизму высказываниями и поступками героев, составляющими резкий контраст с воспеванием поэзии вечерней Москвы;

Копейка (2002, режиссер Иван Дыховичный) - сатирическая эпическая комедия решена как история вещи, а именно автомашины «копейка», ходившей по рукам на протяжении четверти века. Хозяева «копейки», герои своего времени, метко и лаконично выражают собственную жизненную философию в разного рода жизненных ситуациях. Их комментарии и высказывания так и просятся перейти в разряд расхожих народных цитат и поговорок. «Непотопляемость» простой и нужной вещи при любых режимах - пример для подражания человеку, желающему выжить в условиях резко меняющихся общественных отношений.

Владимир Сорокин также автор повести Месяц в Дахау, сборников рассказов Первый субботник, В глубь России, пьесы Землянка, Юбилей, Пельмени («Искусство кино» № 6, 1990), Русская бабушка, Доверие, С Новым годом, Дисформомания, Hochzeitsreise, Щи, Dostoevsky-trip, киносценария Безумный Фриц.

Заключение