Изображение трагедии русского народа в литературе, посвящённой гражданской войне

49

Министерство общего и профессионального

образования Свердловской области

Управление образованием Сосьвинского городского округа

МОУ СОШ №1 п. Сосьва

Реферат

Тема: "Изображение трагедии русского народа в литературе, посвящённой Гражданской войне".

Исполнитель:

Курская Ульяна,

ученица 11-в класса.

Руководитель:

В.В. Французова,

учитель русского языка

и литературы.

п. Сосьва 2005-2006 учебный год

Гражданская война в России - трагедия русской нации

Более 85 лет назад Россия, прежняя Российская империя, лежала в развалинах. Прекратилось 300-летнее правление династии Романовых в Феврале, в Октябре распрощалось с рычагами управления буржуазно-либеральное Временное правительство. На всей территории огромной, некогда великой державы, собиравшейся по пяди со времён Московского княжества Ивана Калиты, полыхала Гражданская война. От Балтики до Тихого океана, от Белого моря до гор Кавказа и оренбургских степей шли кровопролитные сражения, и, кажется, кроме горстки губерний Центральной России, не было волости или уезда, где по нескольку раз не сменяли бы друг друга различные власти всех оттенков и идеологических окрасок.

Что такое любая гражданская война? Обычно её определяют как вооружённую борьбу за власть между представителями различных классов и социальных групп. Иными словами, это борьба внутри страны, внутри народа, нации, зачастую между земляками, соседями, недавними сослуживцами или друзьями, даже близкими родственниками. Это трагедия, надолго оставляющая незаживающую рану в сердце нации и надломы в её душе.

Как же протекало это драматическое противостояние в России? Каковы были особенности нашей Гражданской войны помимо беспрецедентного географического, пространственного размаха?

Узнать, увидеть, почувствовать всю палитру красок, мыслей, чувств эпохи гражданской войны можно, изучая архивные документы и воспоминания современников. Также ответы на пронзительные вопросы можно найти и в произведениях литературы и искусства той огневой поры, что являются свидетельскими показаниями перед судом Истории. А таких произведений немало, ведь революция - слишком огромное по своим масштабам событие, чтобы не быть отраженным в литературе. И лишь считанные единицы писателей и поэтов, оказавшиеся под её влиянием, не коснулись этой темы в своём творчестве.

Один из лучших памятников любой эпохи, как я уже сказала, - это яркие и талантливые произведения художественной литературы. Так и с русской литературой о Гражданской войне. Очень интересны творения тех поэтов и писателей, что прошли через горнило Великой русской смуты. Одни из них сражались "за счастье всех трудящихся", другие - "за единую и неделимую Россию". Кто-то делал для себя ясный нравственный выбор, кто-то был лишь косвенно причастен к деяниям одного из противоборствующих лагерей. А иные и вовсе пытались встать над схваткой. Но каждый из них - личность, явление в русской литературе, талант, порой незаслуженно забытый.

Долгие десятилетия мы рассматривали нашу историю в двух цветах, черном и белом. Черный - это все враги - Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев и иже с ними, белый - это наши герои - Ворошилов, Буденный, Чапаев, Фурманов и другие. Полутона не признавались. Если речь шла о гражданской войне, то зверства белых, благородство красных и, как исключение, подтверждающее правило, случайно затесавшийся между ними "зеленый" - батька Махно, который "ни нашим, ни вашим".

Но теперь-то мы знаем, как сложен и запутан на самом деле был весь этот процесс в начале 20-х годов 20 века, процесс отбора человеческого материала, знаем, что нельзя в черно-белом изображении подходить к оценке тех событий и литературных произведений, им посвященных. Ведь даже саму гражданскую войну историки склоняются теперь считать начавшейся не с лета 1918, а с 25 октября 1917, когда большевики совершили военный переворот и свергли законное Временное правительство.

Оценки Гражданской войны весьма несходны и противоречивы, начиная с её хронологических рамок. Некоторые исследователи датировали её 1918-1920 годами, что, по-видимому, нельзя признать справедливым (речь здесь может идти только о войне в европейской России). Наиболее точной является датировка 1917-1922 годы.

Гражданская война началась, без преувеличения, "на другой день" после захвата власти партией большевиков в ходе Октябрьской революции.

Меня заинтересовала эта тема, её воплощение в литературе той поры. Мне захотелось более подробно познакомиться с различными оценками происходящих событий, узнать точку зрения писателей, стоящих по разные стороны баррикад, по-разному оценивающих события тех лет.

Я поставила перед собой цель -

познакомиться с некоторыми произведениями о гражданской войне, проанализировать их и постараться понять всю неоднозначность этой трагедии в нашей стране;

рассмотреть ее с разных сторон, с разных точек зрения: от полнейшего поклонения революции ("Разгром" Александра Фадеева) до резкой критики ("Россия, кровью умытая" Артёма Веселого);

доказать на примере литературных произведений, что любая война, говоря словами Льва Николаевича Толстого, - это "противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие".

Интерес к этой теме возник у меня после знакомства с публицистическими заметками Алексея Максимовича Горького "Несвоевременные мысли", которые ранее были недоступны читателю. Писатель за многое осуждает большевиков, выражает своё несогласие и осуждение: "Новое начальство такое же грубое, как и старое. Орут и топают ногами, и взятки хапают, как прежние чинуши хапали, и людей стадами загоняют в тюрьмы".

Не читали советские читатели и "Окаянных дней" Ивана Алексеевича Бунина, назвавшего так время революции и гражданской войны, "Писем к Луначарскому" Валентина Галактионовича Короленко и других, запрещённых ранее произведений.

Как братоубийственную войну ("зачем шли на брата, рубя и разя…. "), как уничтожение "яркой культуры отчизны своей" воспринимал гражданскую войну и революцию не включаемый ранее в школьные программы поэт серебряного века Игорь Северянин.

Сочувствовал и белым, и красным Максимилиан Волошин:

…И здесь и там между рядами

Звучит один и тот же глас:

Кто не за нас, тот против нас!

Нет безразличных! Правда, с нами!

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме.

И всеми силами моими

Молюсь за тех и за других.

Прошло более восьми десятилетий после Гражданской войны, но мы только сейчас начинаем понимать, какое это было несчастье для всей России. Ещё недавно в литературе в изображении Гражданской войны на первый план выступала героика. Преобладала идея: слава победителям, позор побежденным. Героями войны были те, кто сражался на стороне красных, на стороне большевиков. Это Чапаев ("Чапаев" Дмитрия Фурманова), Левинсон ("Разгром" Александра Фадеева), Кожух ("Железный поток" Александра Серафимовича) и другие солдаты революции.

Однако была и другая литература, с симпатией изображающая тех, кто встал на защиту России от мятежа большевиков. Эта литература осуждала насилие, жестокость, "красный террор". Но совершенно понятно, что такие произведения в годы советской власти были запрещены.

Однажды известный русский певец Александр Вертинский спел песню о юнкерах. За это его вызвали в ЧК и спросили: "Вы что, на стороне контрреволюции?". Вертинский ответил: "Я их жалею. Их жизнь могла бы пригодиться России. Вы же не можете мне запретить их жалеть".

"Дышать запретим, если найдем нужным! Без этих буржуазных выкормышей мы обойдемся".

Я познакомилась с разными произведениями о гражданской войне, как поэтическими, так и прозаическими, и увидела различные подходы авторов к изображаемому, различные точки зрения на происходящее.

Более подробно в реферате я проанализирую три произведения: роман Александра Фадеева "Разгром", неоконченный роман Артёма Весёлого "Россия, кровью умытая" и повесть Бориса Лавренёва "Сорок первый".

Роман Александра Фадеева "Разгром" является одним из самых ярких произведений, рисующих героику гражданской войны.

Юность самого Фадеева прошла на Дальнем Востоке. Там он активно участвовал в событиях Гражданской войны, сражаясь в красных партизанских отрядах. Впечатления тех лет отразились в рассказе "Против течения" (1923), в повести "Разлив" (1924), романе "Разгром" (1927) и неоконченной эпопее "Последний из удэгэ" (1929-1940). Когда у Фадеева родился замысел романа "Разгром", ещё продолжали полыхать последние бои на дальневосточных окраинах России. "Основные наметки этой темы, - отмечал Фадеев, - появились в моём сознании ещё в 1921 - 1922 годах".

Книгу высоко оценили читатели и многие литераторы. Писали, что "Разгром" "открывает поистине новую страницу нашей литературы", что в нём найдены "основные типы нашей эпохи", относили роман к числу книг, "дающих широкую, правдивую и талантливейшую картину гражданской войны", подчёркивали, что "Разгром" показал, "какую крупную и серьёзную силу имеет наша литература в Фадееве". В "Разгроме" нет предыстории персонажей, предваряющей действие. Но в повествовании о жизни и борьбе партизанского отряда в течение трех месяцев писатель, не отступая от основного сюжета, включает существенные детали из прошлой жизни героев (Левинсона, Морозки, Мечика и др.), объясняющие истоки их характера и нравственных качеств.

Всего персонажей в романе (включая и эпизодические) около тридцати. Это необычно мало для произведения, рассказывающего о гражданской войне. Это объясняется тем, что в центре внимания Фадеева изображение человеческих характеров. Он любит подолгу и внимательно исследовать отдельную личность, наблюдать ее в разные моменты общественной и частной жизни.

Военным эпизодам в романе отведено немного места. Их описание подчинено углубленному анализу изменений во внутреннем мире участников борьбы. Заглавное событие - военный разгром партизанского отряда - начинает играть заметную роль в судьбах героев лишь с середины произведения (глава 10 - "Начало разгрома"). Первая половина романа - неторопливое повествование о человеческих судьбах и характерах, жизненной ориентации героев в годы революции. Затем автор показывает сражение как испытание людей. И во время военных действий писатель обращает внимание прежде всего на поведение и переживания участников сражений. Где находился, что делал, о чем думал тот или иной герой - вот какие вопросы волнуют Фадеева.

"Настоящий человек пробуждается в самых лучших своих сторонах, когда стоит перед большим испытанием". Это убеждение Фадеева обусловило его художественный прием - довершать характеристику человека изображением его поведения в той трудной обстановке, которая требует высшего напряжения сил.

Если брать чисто внешнюю оболочку развития событий в романе "Разгром", то это действительно история разгрома партизанского отряда Левинсона, т.к А.А. Фадеев использует для повествования один из самых драматических моментов в истории партизанского движения на Дальнем Востоке, когда объединенными усилиями белогвардейских и японских войск были нанесены тяжелые удары по партизанам Приморья.

К концу романа складывается трагическая ситуация: партизанский отряд оказывается во вражеском окружении. Выход из создавшегося положения потребовал больших жертв. Роман заканчивается гибелью лучших людей отряда. Осталось в живых только девятнадцать. Но дух бойцов не сломлен. Роман утверждает идею непобедимости народа в справедливой войне.

Система образов "Разгрома", взятая в целом, отразила реальное соотношение основных социальных сил нашей революции. В ней участвовали пролетариат, крестьяне и интеллигенция, руководимые большевистской партией. Соответственно этому в "Разгроме" показаны "угольное пламя", идущее в авангарде борьбы, крестьяне, преданный народу интеллигент - врач Сташинский, большевик - командир Левинсон.

Однако герои романа не просто "представители" определенных социальных групп, но и неповторимые индивидуальности. Перед взором читателя, как живые, выступают спокойный и рассудительный Гончаренко, горячий и торопливый в суждениях Дубов, своевольный и увлекающийся Морозка, покорная и сострадательная Варя, обаятельный, сочетающий в себе наивность юноши и мужество борца Бакланов, отважный и стремительный Метелица, скромный и волевой Левинсон.

Образы Бакланова и Метелицы, юность которых совпала с революцией, открывают портретную галерею молодых героев, так богато и поэтично представленную в последующем творчестве Фадеева, и особенно в его романе "Молодая гвардия".

Бакланов, во всем подражавший большевику Левинсону, становится в ходе борьбы подлинным героем. Напомним строки, предваряющие эпизод его героической смерти: "…его наивное скуластое лицо, слегка подавшееся вперед, выжидая приказа, горело той подлинной и величайшей из страстей, во имя которой сгибли лучшие люди из их отряда".

Бывший пастух Метелица выделялся в партизанском отряде своей исключительной отвагой. Его храбрость восхищает окружающих. В разведке, в белогвардейском плену, во время жестокой казни Метелица показал высокий образец бесстрашия. Жизненная сила била в нем неиссякаемым ключом. "Этот человек минуты не мог просидеть спокойно - весь был огонь и движение, и хищные его глаза всегда горели ненасытным желанием кого-то догонять и драться". Метелица - герой-самородок, сформировавшийся в стихии трудовой жизни. Таких немало было в народе. Революция выводила их из безвестности и помогала им раскрыть в полную меру свои прекрасные человеческие качества и возможности. Метелица олицетворяет их судьбу.

Каждое действующее лицо "Разгрома" вносит в роман нечто свое. Но в соответствии с основной темой произведения - перевоспитание человека в революции - художник сосредоточил свое внимание, с одной стороны, на идейном руководителе отряда - коммунисте Левинсоне, а с другой - на представителе революционной массы, нуждающемся в идейном перевоспитании, каким является Морозка. Фадеев показал и тех людей, которые случайно оказались в лагере революции, были не способны к настоящей революционной борьбе (Мечик).

Особо важная роль Левинсона, Морозки и Мечика в развитии сюжета подчеркнута тем, что их именами автор называет или преимущественно им посвящает многие главы романа.

Со всей страстью писателя-коммуниста и революционера А.А. Фадеев стремился приблизить светлое время коммунизма. Эта гуманистическая вера в прекрасного человека пронизывала самые тяжёлые картины и положения, в которые попадали его герои.

Для Фадеева революционер невозможен без устремленности в светлое будущее, без веры в нового, прекрасного, доброго и чистого человека. Образом такого революционера является командир партизанского отряда Левинсон.

Это один из первых в молодой советской прозе реалистически правдивых типов коммунистов, руководивших народной борьбой на фронтах Гражданской войны.

Левинсон назван человеком "особой правильной породы". Так ли это? Ничего подобного. Человек он вполне обыкновенный, со слабостями и недостатками. Другое дело, что он умеет их таить и подавлять. Левинсон не знает ни страха, ни сомнений? У него всегда в запасе безошибочно точные решения? И это неправда. И сомнения у него бывают, и растерянность, и мучительные душевные разлады. Но он "ни с кем не делился своими мыслями и чувствами, преподносил уже готовые "да" и "нет". Без этого нельзя. Партизаны, доверившие ему свои жизни, ни о каких разладах и сомнениях командира знать не должны…

Действиями коммуниста Левинсона руководила "огромная, не сравнимая ни с каким другим желанием жажда нового, прекрасного, сильного и доброго человека". Такие черты характера он стремился воспитать в людях, которыми руководил. Левинсон всегда с ними, он весь поглощен повседневной, будничной воспитательной работой, мелкой и незаметной на первый взгляд, но великой по своему историческому значению. Поэтому особо показательна сцена общественного суда над провинившимся Морозкой. Созвав крестьян и партизан для обсуждения проступка Морозки, командир сказал собравшимся: "Дело это общее, как вы решите, так и будет". Сказал - и "сгас, как фитилек, оставив сход в темноте самому решать дело". Когда обсуждение вопроса приняло беспорядочный характер, выступавшие стали путаться в мелочах и уже "ничего нельзя было понять", Левинсон тихо, но внятно сказал: "Давайте, товарищи, по очереди…Разом будем говорить - ничего не решим".

Взводный командир Дубов в своем гневном и страстном выступлении потребовал изгнания Морозки из отряда. Левинсон, ценя благородный порыв негодования оратора и в то же время желая предостеречь его и всех собравшихся от чрезмерных решений, снова незаметно вмешался в ход обсуждения:

"Левинсон сзади схватил взводного за рукав.

Дубов… Дубов… - спокойно сказал он. - Подвинься малость - народ загораживаешь.

Заряд Дубова сразу пропал, взводный осекся, растерянно мигая".

Отношение Левинсона к массе рабочих и крестьян проникнуто чувством революционного гуманизма, он всегда выступает их учителем и другом. В последней главе, когда отряд прошел путь тяжких испытаний, мы видим Левинсона уставшим, больным, впавшим в состояние временного безразличия ко всему окружающему. И только "они были еще единственно не безразличны, близки ему, эти измученные верные люди, ближе всего остального, ближе даже самого себя, потому что он ни на секунду не переставал чувствовать, что он чем-то обязан перед ними…". Вот эта преданность "измученным верным людям", чувство своей моральной обязанности служить им, заставляющее идти с массой и во главе ее до последнего дыхания, и есть высшая революционная гуманность, высшая красота гражданского духа, отличающая коммунистов.

Но не могут не насторожить два эпизода романа, а именно конфискация свиньи у корейца и отравление Фролова. В данном случае Левинсон действует по принципу: "Цель оправдывает средства". В этом отношении перед нами предстает Левинсон, который не останавливается ни перед какой жестокостью, чтобы спасти отряд. В этом вопросе ему помогает Сташинский, врач, давший клятву Гиппократа! А сам доктор и, казалось бы, Левинсон происходят из интеллигентного общества. До какой же степени нужно измениться, чтобы убить человека или приговорить целую семью к голодной смерти! А разве кореец и его семья не те самые люди, во имя светлого будущего которых идёт гражданская война?

Образ Левинсона не следует оценивать как идеальное олицетворение духовного облика коммунистического деятеля. Он не свободен от некоторых ошибочных представлений. Так, например, он полагал, что "вести за собой других людей можно, только указывая им на их слабости и подавляя, пряча от них свои".

Для коммуниста, действующего в роли руководителя, характерны не только и не столько указание на слабости, сколько умение обнаруживать достоинства в руководимых людях, воспитывать в них веру в свои силы, поощрять их инициативу. И только потому, что именно так в большинстве случаев поступал Левинсон, читатель узнает и признает в нем типичного представителя коммунистов, работавших в массах на фронтах гражданской войны.

Характеристика большевика Левинсона, одного из главных героев романа "Разгром", как человека стремящегося и верящего в лучшее, заключена в следующей цитате: "… всё, о чём он думал, было самое глубокое и важное, о чём он только мог думать, потому что в преодолении этой скудности и бедности заключался основной смысл его собственной жизни, потому что не было никакого Левинсона, а был бы кто-то другой, если бы не жила в нём огромная, не сравнимая ни с каким другим желанием жажда нового, прекрасного, сильного и доброго человека. Но какой может быть разговор о новом, прекрасном человеке до тех пор, пока громадные миллионы вынуждены жить такой первобытной и жалкой, такой немыслимо-скудной жизнью".

Основная идея романа - перевоспитания человека в ходе революционной борьбы - решается, в основном, на образе Морозки. Партизан Морозка - верное олицетворение той массы рядовых пролетариев, которой только революция открыла путь к духовному росту и восстановлению попранного человеческого достоинства.

Основные особенности его характера раскрываются в первой же главе романа. Морозка противится выполнению задания командира, предпочитая "скучным казенным разъездам" свидание с женой. Но на требование командира - сдать оружие и убираться вон из отряда - заявляет, что уйти из отряда ему "никак невозможно", потому что участие в партизанской борьбе он понимает как свое кровное шахтерское дело. Отправившись с поручением после этого сурового предупреждения, в пути Морозка, рискуя своей жизнью, спасает раненого Мечика.

В этих эпизодах выявилась сущность натуры Морозки: перед нами человек с пролетарским мироощущением, но недостаточной сознательностью. Чувство пролетарского братства диктует Морозке правильные поступки в решающие моменты борьбы: он не может уйти из отряда, он должен спасти раненого товарища. Но в повседневной жизни герой проявлял недисциплинированность, грубость в обращении с женщиной, мог пьянствовать.

Люди, подобные Морозке, составляли массовую армию революции, и участие в борьбе явилось для них великой школой идейно-нравственного перевоспитания. Новая действительность обнаружила непригодность старых "норм" поведения. Партизан Морозка украл дыни. С точки зрения его прежнего житейского опыта это допустимый поступок. И вдруг теперь командир собирает мужицкий сход, чтобы судить Морозку общественным мнением. Герой получил урок коммунистической нравственности.

В революционной борьбе вчерашние рабы обретали утраченное чувство человеческого достоинства. Вспомним сцену у парома, когда Морозка оказался в роли организатора толпы, перепуганной мнимой близостью японцев. "Морозка, попав в эту сумятицу, хотел было, по старой привычке ("для смеху"), попугать еще сильнее, но почему-то раздумал и, соскочив с лошади, принялся успокаивать… Он вдруг почувствовал себя большим, ответственным человеком… радуясь необычной своей роли". Так в повседневных явлениях партизанского быта Фадеев с редкой проницательностью постигал моральный результат революционной борьбы, ее отзвук в человеческом сердце, ее облагораживающее воздействие на нравственный облик личности.

Участие в больших событиях обогатило жизненный опыт Морозки. Глубже становилась его духовная жизнь, появились первые "непривычно тяжелые думы", родилась потребность осмыслить свои поступки и окружающий мир. Прежде, до революции, живя в шахтерском поселке, он многое делал необдуманно: жизнь казалась ему простой, немудрящей и даже "веселой". После пережитого в партизанском отряде Морозка переоценил свою прежнюю жизнь, свое "беспечное" озорство, он старался теперь попасть на ту правильную дорогу, "по которой шли такие люди, как Левинсон, Бакланов, Дубов". В ходе революции он превращался в сознательного думающего человека.

"Разгром" Александра Фадеева вместе с "Чапаевым" Дмитрия Фурманова и "Железным потоком" Александра Серафимовича - яркие вехи на пути реалистического постижения революционных перемен в жизни и создании народа. Но при всей общности романов у каждого автора свой подход к теме, своя манера его художественного освещения. Серафимович изобразил процесс рождения революционной сознательности в массах прежде всего на основе их собственного опыта борьбы. Фурманов и Фадеев рассказали о великой роли партии в организации революционной борьбы народа и в его идейно-нравственном воспитании. Они показали красоту и величие социалистической революции как красоту и величие передовых идей, поднимающих самосознание народных масс и направляющих их стихийный революционный порыв к высокой цели.

Но главное в романе - его оптимистическая идея, которая проявляется и в финальных словах: "… нужно было жить и исполнять свои обязанности", - призыве, объединившем жизнь, борьбу и преодоление, и во всей структуре романа, а именно в расположении фигур, их судеб и характеров. Благодаря всему этому роман не звучит пессимистично, он оптимистичен. Оптимизм романа - в вере в победу революции.

Следующее произведение рисует революцию совершенно другими красками, запоминается иными героями и эпизодами. Это книга Артёма Весёлого "Россия, кровью умытая".

Артем Веселый (настоящее имя - Николай Иванович Кочкуров) принадлежал к поколению советских писателей, чья юность пришлась на годы революции и Гражданской войны. Их сформировало время великой смуты. Приход Веселого в "красные" вполне закономерен. Сын волжского крючника, с детства он "хлебнул лиха", сочетая работу - порой тяжелую и вполне взрослую - с учебой в Самарском начальном училище. Большевиком он стал уже в Февральскую революцию; после Октября - боец Красной Армии. Сражался с белочехами, затем с деникинцами, находился на партийной работе. Артём Веселый отмечал в автобиографии: "С весны 1917 года занимаюсь революцией. С 1920 года - писательством".

В "России, кровью умытой" нет традиционного единого сюжета, скрепленного историей судеб отдельных героев, нет единой интриги. Своеобразие и сила книги - в воспроизведении "образа времени". Писатель полагал, что главная его задача - воплотить образ революционной, митингующей России на фронте, на вокзалах, в выжженных солнцем степях, на деревенских улицах, на городских площадях. Образу времени соответствуют стиль и язык повествования, его напряженный темп, динамическая фраза, обилие массовых сцен с их многоликостью и многоголосием.

"Россия, кровью умытая" - одно из значительных произведений отечественной литературы. В нем с необычайной силой и правдивостью отражена великая ломка жизни России в годы первой мировой войны, Октябрьской революции и войны Гражданской. .

Начиная с весенних дней 1920 года, когда юный Николай Кочкуров увидел в окно вагона донских и кубанских казаков, которые были побеждены Красной Армией и теперь, обезоруженные, походным порядком на своих конях возвращались по домам (именно тогда, по его собственному признанию, "образ грандиозной книги о гражданской войне" и возник перед ним "во весь рост"), и кончая второй половиной 30-х годов, шла работа над романом, который можно назвать Главной книгой писателя.

Произведение сложилось как единое художественное целое к отдельному изданию 1932 года. Именно тогда появляется двухчастное деление - на "два крыла", а между "крыльями" расположились этюды, которые сам автор истолковывал как "коротенькие, в одну - две странички, совершенно самостоятельные и законченные рассказы, связанные с основным текстом романа своим горячим дыханием, местом действия, темой и временем…".

Действие первой части романа происходит на юге: русские позиции на Турецком фронте в годы первой мировой войны, возвращение с фронта, гражданская война на Кавказе и под Астраханью. Действие второй части переносится на среднюю Волгу. Ни один из персонажей первой части во вторую не попадает: тем самым фабульных мотивировок, скрепляющих обе части воедино, здесь нет. Каждая из двух частей представляет собой пространственно замкнутое внутри себя повествование.

Замкнутые пространственно, они замкнуты и во времени. Первая часть охватывает начальный период гражданской войны, когда шла ломка прежних общегосударственных и общеидеологических установлений. Это период, когда, по словам Джона Рида, "старой России не стало": "Бесформенное общество растаяло, потекло лавой в первозданный жар, и из бурного моря пламени выплыла могучая и безжалостная классовая борьба, а вместе с ней еще хрупкие, медленно застывающие ядра новых образований". Вторая часть охватывает завершающий этап гражданской войны, когда белые уже отогнаны, "ядра новых образований" структурно обозначились, сформировалась новая государственная власть и эта власть вступила в сложные отношения с крестьянством - отношения, чреватые трагическими конфликтами.

Следовательно, первая и вторая части "России, кровью умытой" - это два момента в развитии революции, связанные между собой по принципу исторической последовательности.

Идейно-содержательный центр романа определяется авторским интересом к тому историческому промежутку, когда старая государственность уже рухнула, а новая только еще набирает силу. В результате время и пространство "России, кровью умытой" наполняется борьбой различных социальных сил, идей, настроений.

Страна вздыблена. Ощущение драматизма и величия Артем Веселый создает активностью речевого стиля, эмоциональной напряженностью сюжета повествования.

Главы первой и второй частей открываются авторскими фольклорно стилизованными зачинами:

"В России революция - дрогнула мати сыра-земля, замутился белый свет…";

"В России революция, вся Россия - митинг";

"В России революция, вся Россия на ножах";

"В России революция - по всей-то по Расеюшке грозы гремят, ливни шумят";

"В России революция, вся-то Расеюшка огнем взялась да кровью подплыла";

"В России революция - пыл, ор, ярь, половодье, урывистая вода";

"В России революция - деревни в жару, города в бреду";

"В России революция - вспыхнуло пламя и повсюду прошлося грозой";

"В России революция - ото всего-то света поднялась пыль столбом…";

"В России революция - кипит страна в крови, в огне…".

Неся в себе память об эпической архаике, зачины задают речевому стилю романа традицию торжественной приподнятости повествования, создают ощущение потрясенности происходящим. Вместе с тем к пласту фольклорной стилизации сюжет повествования не сводится. Представление о том, как живет и развивается взорванная революцией действительность, читатель получает с разных сторон, как бы от разных людей, иногда через видение близкого к автору повествователя.

Семнадцатый - начало восемнадцатого года: по России разливается половодье разрушительной ненависти. Возникает страшный в своей простоте рассказ рядового солдата Максима Кужеля о том, как на митинге, на позициях Турецкого фронта, был убит командир: "Раздергали мы командировы ребра, растоптали его кишки, а зверство наше только еще силу набирало…"

Это и в самом деле только начало. Дальше последует ряд эпизодов, в которых расправы над людьми, олицетворяющими ненавистный царский режим, становятся системой, устойчивой линией поведения, так сказать, привычным делом - настолько привычным, что убийство даже большую толпу любопытных собрать не в состоянии, - неинтересно, видали, знаем:

"В вокзальном садике три толпы. В одной - играли в орлянку, в другой - убивали начальника станции и в третьей, самой большой толпе, китайчонок показывал фокусы…"

"Чернобородый большой солдат, расталкивая народ и на ходу обсасывая последнюю куриную ногу, коршуном летел добивать станции начальника: говорили, будто еще дышит".

Преобладают, как мы видим, центробежные тенденции бытия - стремление опрокинуть и растоптать всю прежнюю жизнь. Не осталось никаких ценностей - все идет под отрицательным знаком.

Это еще истоки - повествование только-только набирает высоту. Характерно, однако, что в сюжете романа матросская корабельная республика выступает как эпизодическое явление, как кратковременное воинское братство, не имеющее, по мысли Веселого, социальной перспективы в качестве самостоятельной организующей силы: вместе с гибелью флота кончается существование корабельной республики; под влиянием большевика слесаря Егорова, в ответ на его "краткое и простое слово", моряки записываются в отряд и отправляются на фронт, в ряды Красной Армии.

Драматическую сложность социального бытия в переходный период Артем Веселый раскрывает в симметрически друг другу соответствующих эпизодах первой и второй частей. Противоречия разделяют казаков и переселенцев на Северном Кавказе, богатых и бедных мужиков в заволжском селе Хомутово, голодные города и относительно сытую деревню.

Вернувшиеся с фронта солдаты мечтают перераспределить кубанские земли на основе равенства, поскольку "богатый край, привольная сторонушка" вмещает в себя казачью сословную сытость и рядом - приниженное существование пришлых мужиков. В одной и той же станице казаки и пришлые селятся врозь, взаимно обособляясь по принципу: бедность - богатство.

"На казачьей стороне - и базар, и кино, и гимназия, и большая благолепная церковь, и сухой высокий берег, на котором по праздникам играл духовой оркестр, а вечерами собиралась гуляющая и горланящая молодость. Белые хаты и богатые дома под черепицей, тесом и железом стояли строгим порядком, прячась в зелени вишневых садочков и акаций. Большая вешняя вода приходила к казакам в гости, под самые окна".

В романе не случайно композиционно соотнесены финал главы "Горькое похмелье" (первая часть) и главы "Хомутово село" (вторая часть). Вывезли белые Ивана Черноярова на базарную площадь, чтобы повесить: "До самой последней смертной минуты он обносил палачей каленым матом и харкал им в глаза". Таков итог "Горького похмелья". В главе "Хомутово село" сорвавшийся с привязи мирской бык по кличке Анархист вступает в нелепо-отчаянное единоборство с хлебным эшелоном:

"Паровоз буксовал, устало отпыхивался, стонал и с таким трудом тащил свой хвост, что продвигался, казалось, не больше одной сажени в минуту. Анархист хлыстал себя по бокам тяжелым, как канат, хвостом с пушистой маклышкой на конце, метал копытами песок и, пригнув до земли голову, со смертельным ревом стремительно бросался встречь паровозу и всаживал могучие рога в грудь паровозу… Уже были сбиты фонари, обмят передок, но паровоз - черный и фырчащий - наступал: на подъеме машинист не мог остановить. …Из-под чугунного колеса брызнула белая кость. Поезд прошел Хомутово, не останавливаясь, - на подъеме машинист не мог остановить…".

Обратим внимание на дважды повторенное "на подъеме машинист не мог остановить" - это сигнал о том, что действует закон исторической неизбежности. Носители новой государственности вступают в трагическое противоречие с кормильцами огромной страны, представителями "земляной силы", сторонниками "третьего пути". Страшное в своей бессмысленности единоборство быка с паровозом подготавливает эпизод, в котором повстанцы куют "копья, дротики, крючья и багры, которыми и вооружалось чапанное воинство". Это средневековое снаряжение так же бессильно против технически оснащенной новой власти, как бессилен бык Анархист сравнительно с механической силой паровоза. Трагический финал судьбы Ивана Черноярова и гибель Анархиста под колесами идущего на подъем паровоза символичны: бросая взаимный отсвет друг на друга, оба эпизода вместе с тем проецируется на развитие эпического действия в целом - подготавливают поражение "соломенной силы", пытающейся и не могущей найти для себя "третий путь".

В умении сказать горькую правду о жертвах трагического конфликта выявилась диалектическая емкость художественного видения Артема Веселого, вбирающая в себя как "жалеть нельзя", так и "не жалеть нельзя", если воспользоваться известным афоризмом из повести А. Неверова "Андрон Непутевый". В том, как гибнет оказавшийся в тупике Иван Чернояров, как попадает под паровозные колеса бык с многозначительной кличкой Анархист, как терпят поражение "чапаны", заявляет о себе сквозная авторская мысль, позволяющая говорить о "России, кровью умытой" как о романе трагического накала.

Трагедийность задана уже вводной главой "Смертию смерть поправ". Панорамное изображение всероссийского горя первой мировой войны предстает здесь как беда, обрушивающаяся на отдельные человеческие судьбы:

"Горячая пуля чмокнула в переносицу рыбака Остапа Калайду - и осиротела его белая хатка на берегу моря, под Таганрогом. Упал и захрипел, задергался сормовский слесарь Игнат Лысаченко - хлебнет лиха его жинка с троими малыми ребятами на руках. Юный доброволец Петя Какурин, подброшенный взрывом фугаса вместе с комьями мерзлой земли, упал в ров, как обгорелая спичка, - то-то будет радости старикам в далеком Барнауле, когда весточка о сыне долетит до них. Ткнулся головою в кочку, да так и остался лежать волжский богатырь Юхан - не махать ему больше топором и не распевать песен в лесу. Рядом с Юханом лег командир роты поручик Андриевский, - и он в ласке материнской рос".

Мы ничего не узнаем больше о погибших и об их семьях, но ритм задан: любая война страшна, противна человеческой природе, а война гражданская трагичнее вдвойне.

Показательны и заключительные строки "России, кровью умытой": "Страна родная… Дым, огонь - конца-краю нет!". В контексте произведения перед нами по-романному открытый финал: сюжет устремляется в экстенсивно развернутое будущее; жизнь выступает как принципиально не завершенная, не знающая остановок, находящаяся в постоянном движении вперед.

Для того чтобы сохранить и закрепить "Россию, кровью умытую" именно как романное единство, Артем Веселый предпринимает смелую попытку вынести относительно завершенные индивидуальные судьбы и отдельные, тоже относительно завершенные в себе, судьбы социальных коллективов в особый раздел - "Этюды", которые, как уже было сказано, выступают в качестве своеобразной прокладки между первой и второй частями романа. Перед нами - цепь новелл, каждая из которых строится на фабульно исчерпанном событии.

Грандиозная метафора, вынесенная в заголовок книги, проецируется и на панорамное изображение массовой жизни, и на крупноплановое изображение отдельных человеческих судеб. И заглавие, и подзаголовок ("Фрагмент") выводили писателя к новым горизонтам безграничной действительности, предлагавшей новые художественные задачи. Неудивительно, что, выпустив книгу несколькими изданиями, писатель продолжал работать над ней. Артем Веселый хотел завершить роман боями на Польском фронте, штурмом Перекопа, предполагал ввести в роман образ Ленина, эпизоды деятельности Коминтерна…

Осуществить эти замыслы не удалось: писатель, как уже сказано, пал жертвой беззакония. Однако можно с уверенностью сказать: и в нынешнем, относительно не завершенном виде, роман состоялся. Он открывает нам размах "простонародной революции", ее трагические коллизии и ее надежды.

Ни один писатель тех лет не обладал такой могучей уверенностью в своей речи - речи, непосредственно воспринятой от народа. Слова нежные и грубые, грозные и одухотворенные соединялись в отрывочные периоды, как бы вырвавшиеся из уст народа. Грубость и подлинность некоторых выкриков отталкивали любителей изящной прозы тургеневского стиля. Поэтому замечательная эпопея "России, кровью умытой" не вызвала длительных дискуссий и глубоких оценок, служа скорее всего примером революционно-стихийной удали, а не совершенно новым литературным явлением. Артем Веселый пытался, и не только пытался, но и осуществлял роман без героя, вернее с массовым героем, в котором соединялась такая множественность черт народов, образовывавших население бывшей Российской империи, что не было возможности воспринять эти черты как объединяющие кого-нибудь одного. Ни у кого из известных мне писателей прошлого и настоящего не было такой свободы выразительной речи, такого бесшабашного и вместе с тем волевого ее провозглашения. По-моему, Артем Веселый мог бы стать совершенно невиданным и неслыханным советским писателем, открывавшим дорогу всему языку, всем чувствам народа без прикрас и преувеличений, без педагогических соображений, что дозволено в строении и стиле произведения.

Много лет имя Артема Веселого нигде не упоминалось, его книги были изъяты из государственных библиотек, выросли поколения, слыхом не слыхавшие об этом писателе.

В 1988 году Гослитиздат выпустил однотомник Артема Веселого, с тех пор его произведения - и прежде всего "Россия, кровью умытая" - издавались не раз и у нас в стране, и за рубежом, многие читатели заново открывают для себя Артема Веселого. Об этом написал в 1988 году Валентин Распутин: "Проза Артема Веселого была для меня откровением еще в мое студенческое время. Нынче я перечитал ее. Немалая часть советской классики со временем очень заметно стареет, этой книге подобная судьба не грозит, потому что это и талантливая и во многом современная книга".

Творчество Бориса Андреевича Лавренева (Сергеева)

Творчество Бориса Андреевича Лавренева (Сергеева) также весьма своеобразно представляет советскую ветвь русской литературы. Он - среди тех, кто искренне видел в круговерти эпохи мучительное, но неизбежное рождение нового, более справедливого мира. В произведениях Лавренева энергично представлена революционная романтика с её ожиданием немедленного земного счастья. Центральный образ - это разгулявшаяся стихия. Как сказано у Лавренева - "беснующийся, пахнущий кровью, тревожный ветер". Писатель мастерски владел ярким и эффектным словом. Это видно в его произведениях "Ветер", "Сорок первый", "Рассказ о простой вещи", "Седьмой спутник", "Срочный фрахт".

Но вот что поразительно. Замечательная повесть Лавренева "Сорок первый", написанная в Ленинграде в ноябре 1924 года, со всей силой показывает, что победителей в гражданских войнах не бывает. Страдают и те и другие, и "наши" и "не наши". Разве стала счастливей рыбачка Марютка, боец Красной Армии, убив пленного поручика, белого офицера Говоруху-Отрока, которого успела полюбить?"Внезапно он услыхал за спиной оглушительный, торжественный грохот гибнущей в огне и бури планеты. <…> Она шлепнулась коленями в воду, попыталась приподнять мертвую, изуродованную голову и вдруг упала на труп, колотясь, пачкая лицо в багровых сгустках, и завыла низким, гнетущим воем:

Родненький мой! Что ж я наделала? Очнись, болезный мой! Синеглаазенький!"

Вот он, эпиграф ко всем гражданским войнам - плач над телом "смертельного врага"!

Повесть "Сорок первый" впервые была напечатана в газете "Звезда" в 1924 году. Лавренев стал одним из популярных молодых советских прозаиков, и каждое новое произведение его встречалось с живейшим вниманием. Первый редактор ленинградского журнала "Звезда", известный впоследствии советский дипломат И.М. Майский вспоминал о том, как появилась эта повесть в журнале, ставшем для писателя близким и родным. "Как-то раз, уходя домой из редакции, я захватил с собой несколько рукописей. Я довольно часто так делал, ибо читать рукописи в редакции было трудно: вечно отвлекали телефоны, административные работы, а главное, разговоры с приходящими авторами. После ужина я сел за письменный стол и стал просматривать взятые с собой материалы. Две-три рукописи показались мне скучными и бесталанными - я отложил их в сторону. При этом подумал: "Неудачный день - не нашлось ни одной жемчужины". Нерешительно взялся за последнюю, еще оставшуюся рукопись: что-то она мне даст? Перевернул первую страницу и увидел заголовок "Сорок первый" - он меня заинтересовал. Вспомнил, что рукопись принес высокий худощавый шатен лет тридцати, который недавно приехал в Ленинград из Средней Азии. Я стал читать, и вдруг какая-то горячая волна ударила мне в сердце. Страница за страницей бежали передо мною, и я не мог от них оторваться. Наконец дочитал последнюю фразу. Я был восхищен и взволнован. Потом схватился за телефон и, хотя было уже около двенадцати часов ночи, сразу же позвонил Лавреневу. Поздравил его с замечательным произведением и сказал, что пущу его в ближайшем номере "Звезды". Борис Андреевич был обрадован и вместе с тем несколько смущен…

"Сорок первый" появился в шестом номере "Звезды" и вызвал сенсацию в ленинградских литературных кругах. Лавренев мне как-то по этому поводу сказал:

"Чувствую, как попутный ветер надувает мои паруса".

Что же характерно для повести "Сорок первый", которая начинается с изображения красноармейского отряда, вырвавшегося из вражеского кольца, а не с выстрела Марютки на острове? Первая глава как будто "лишняя" в повести, появилась, по шутливо-ироническому замечанию писателя, "исключительно в силу необходимости". Автору нужно было показать героиню как частицу отряда, частицу революции. Её исключительное положение в красноармейском отряде дает возможность глубже раскрыть душевный мир героини, показать, что под ее кожаной курткой бьется чуткое сердце, в котором есть место не только ненависти, но и любви, состраданию и другим человеческим чувствам.

Проблематику и замысел повести "Сорок первый", на мой взгляд, помогает уяснить и ещё один любопытный факт.21 августа 1923 года ташкентская "Красная звезда", с которой тесно был связан Б. Лавренев, опубликовала стихотворение Г. Шенгели "Девушка", героине которого, как и Марютке, предстоит сделать выбор между революцией и любимым. В данном случае нас интересует лишь его перекличка с "Сорок первым". У белогвардейского офицера, изображенного в стихотворении, есть некоторые черты сходства с Говорухой-Отроком: "Он ловок, зорок, дьявольски умен…не примирился он". Девушка, посланная выведать тайный заговор против революции, столкнулась с хитрым и опасным врагом и на свою беду полюбила его.

Все надломилося, все рухнуло: ведь он

Остался враг, но стал любимый!

Предать любимого? Великую предать?

Какими их весами взвесить?

Девушка выполнила свой долг, разоблачила врага, но не смогла найти выход из охвативших ее противоречивых чувств и застрелилась. Автор не осуждает ее:

Должна - исполнила. Теперь позвольте ей

Хоть миг побыть самой собой.

Б. Лавренев рецензировал "Туркестанскую правду". Возможно, что стихотворение в какой-то степени повлияло на замысел одного из лучших произведений Лавренева.

Напомним сюжет повести.

В Аральском море, на пути в Казалинск, терпит аварию бот с тремя красногвардейцами, конвоирующими пленного поручика. Во время аварии двое конвоиров гибнут в море, а девушка-красногвардеец Марютка с пленным офицером попадают на небольшой островок. Опытная рыбачка, она быстро осваивается на безлюдном, пустом, обдуваемом ледяными ветрами берегу, быстро находит кров и сооружает очаг. Тем самым она спасает жизнь поручику, к которому у неё вдруг пробуждается жалость, перерастающая затем в ещё более сильное, неведомое ей раньше чувство.

Композиция повести "Сорок первый" четко обозначена. Основное действие ее укладывается в промежуток времени от выстрела до выстрела. Впервые в своей боевой жизни промахнулась Марютка. Промах героини стал выигрышем автора. В первом выстреле героини Лавренев не увидел ничего заслуживающего внимания. Двое встретились по разную сторону баррикад - один должен убить другого - в этом жестокий беспощадный закон классовой борьбы.

В финале вновь звучит выстрел Марютки, звучит с потрясающей, трагической силой. Перед нами не только враги, но и полюбившие друг друга молодые, сильные, красивые люди. Краткая авторская ремарка завершает повесть: "С врезавшегося в песок баркаса смотрели остолбенелые люди". Именно люди, а не враги, не белогвардейцы, хотя это были именно они. Но Лавренев подчеркивает: люди. Они ещё не все знают о драме, происшедшей на острове, но они чувствуют эту драму, ставшую трагедией и для героини.

Для реализации своего замысла писатель находит удачный сюжет и фабулу, которая стремительно развивается. Для того чтобы выстрел в финале мог прозвучать с такой потрясающей силой, герои должны были сблизиться. Их сближение происходит через взаимное узнавание. Первоначально для Марютки люди типа Говорухи-Отрока - это вовсе не люди, они "чужие", они враги "бедного пролетарьята", и она их беспощадно убивает, ведя свой суровый смертный счет. Кстати, в обнаруженном нами черновике он был значительно большим: 75 врагов уничтожила снайперскими выстрелами Марютка. Промах Марютки дает ей возможность присмотреться к одному из врагов, ближе узнать его.

Рядом с Марюткой "малиновый" комиссар Евсюков. Неказистый, нескладный, маленький, он привлекателен, потому что искренне и самоотверженно защищает новую жизнь. Сейчас за нее нужно воевать, и Евсюков беспощаден и стремителен, как взмах клинка.

Вспомним труднейший для отряда момент, когда комиссар отряда Евсюков принимает решение пробиваться к Казалинску. Он не скрывает от бойцов, что не все дойдут до цели, но "итти нужно, потому, товарищи, революция вить… за трудящихся всего мира!" И он напоминает бойцам о революционном долге, сознание которого должно помочь им преодолеть все препятствия. Не только задачи борьбы, но и явления окружающего мира пытается объяснить бойцам Евсюков, указывая, что "нет никакого господа, а на все своя физическая линия".

Вспомним другой эпизод, когда Евсюков мобилизует верблюжий караван, необходимый для похода. В иных условиях он не прибегал бы к такой мере, но здесь он действует "по революционной надобности", и сознание необходимости предпринимаемого им шага (без верблюдов отряд бы погиб) имеет для него силу непреложного закона.

Спасая от смерти свой отряд, он вынужден отобрать у киргизов верблюдов (вспомним Левинсона из романа Фадеева). Ему это неприятно, но выхода другого нет. "Комиссар отмахивался, убегал, зверел и, сам морщась от жалости, тыкал наганом в плоские носы, в обветренные острые скулы… - Да пойми ж ты, дубовая твоя голова, что нам тоже теперь без верблюдов подыхать. Я ж не граблю, а по революционной надобности, во временное пользование". И тут же ткнул киргизу нахимиченную на лоскуте газеты расписку, которая владельцам верблюдов вовсе ни к чему.

С теплой улыбкой Лавренев рассказывает о своей героине: "А особая между ними Марютка". Мягкая ирония - основная тональность прекрасного, цельного образа "круглой рыбачьей сироты". Просты и ясны слова, найденные автором в "Сорок первом", и так же ясна и проста для Марютки ее единственная правда. Ирония писателя смягчает его патетику, делает живыми и яркими образы людей нового времени.

Марютка числилась в отряде лучшим стрелком: сорок вражеских офицеров она уже выбила из рядов своим метким, не знающим промаха огнем. И вот - "сорок первым должен был стать на Марюткином смертном счету гвардии поручик Говоруха-Отрок. А стал первым на счету девичьей радости. Выросла в Марюткином сердце нежная тяга к поручику, к тонким рукам его, к тихому голосу, а пуще всего к глазам необычайной сини".