В поисках идиллии: дом Ростовых в романе Л. Толстого "Война и мир"

Размещено на http://www.allbest.ru/

В поисках идиллии: дом Ростовых в романе Л. Толстого «Война и мир»

К.А. Нагина

В трилогии «Детство. Отрочество. Юность» дом осмысляется Толстым в «парадигме семейно-родственных отношений» [4, с. 3], при этом взросление персонажа связывается с выходом из «колыбели дома» в большой мир и сожалением о невосполнимой потере - том идиллическом доме, который он утратил. При этом родственное, семейное сопрягается с духовным: в стенах дома ребенок получает первые уроки любви и нравственности, переживает смерть близких людей, учится оценивать себя и других. Однако дом получает у Толстого и феноменологическое прочтение, выступая пространством души героя. Его чувства, переживания, невысказанные мысли и затаенные страхи обретают пространственную локализацию, сосредотачиваясь в различных помещениях - гостиной, детской, кабинете, столовой, классах, комнатах слуг и даже чулане и площадке под лестницей. Здесь же определяется и центральная роль женщины в пространстве дома: жилище только тогда становится домом, когда его одухотворяет женщина. В том случае, если ни одна из женщин, присутствующих в семье, не способна взять на себя роль хозяйки, дом, пусть даже наполненный детскими воспоминаниями и энергией прежней жизни, перестает быть домом. Это наглядно демонстрирует последняя часть трилогии, в которой семья Иртеньевых, включающая двух женщин - мачеху и юную сестру Николеньки Любочку - распадается, отчего Николенька утрачивает дом. Социальная и историческая жизнь еще не касается толстовского дома - это происходит лишь косвенно, когда ребенок наблюдает хозяйственную деятельность отца, общается со слугами, узнает историю своего учителя или задумывается о разделении людей на богатых и бедных. Скорее, дом осмысляется Толстым как феномен психологического порядка. Творческий путь Л. Толстого от «Детства» к «Войне и миру» отмечен поисками идиллии, утраченной Николенькой Иртеньевым. Герой «Утра помещика» живет в «большом с колоннадами и террасами деревенском доме», занимая в нем «одну маленькую комнатку» [7, II, с. 325]. Весь большой дом, со своим «чопорным старинно-барским убранством», кажется нежилым в сравнении с комнатой Нехлюдова, имеющей «бесхарактерный и беспорядочный вид» именно от того, что в ней есть обитатель. Молодой помещик мечтает о будущей хозяйке дома, с которой он будет жить «среди этой спокойной, поэтической деревенской природы» [7, II, с. 366] и которая вдохнет жизнь в этот замерший в ожидании старый дом.

Реализацией этих мечтаний становится маленький роман «Семейное счастие». Уже немолодой помещик Сергей Михайлович приводит в свой дом с патриархальным укладом юную жену Машу. В первые месяцы брака в доме воцаряется искомая идиллия. Маша по молодости лет и легкости нрава не претендует на роль хозяйки дома, с этой ролью великолепно справляется мать Сергея Михайловича Татьяна Семеновна. О том, как важно автору «Семейного счастия» все, что связано со старинным барским домом, свидетельствует его пространное описание, занимающее большую часть VI главы. Как и в повести «Детство», Толстой изображает идиллический мир, указывая на его основные признаки: ограниченность усадебного пространства, цикличность времени, соседство поколений, связь человеческой жизни с жизнью природы [1, c. 235]. «Наш дом был один из старых деревенских домов, в которых, уважая и любя одно другое, прошло несколько родственных поколений, - рассказывает Маша. - Ото всего пахло хорошими, чистыми семейными воспоминаниями, которые вдруг, как только я вошла в этот дом, сделались как будто и моими воспоминаниями» [7, III, с. 112]. «Любовь, рождение, смерть, брак, труд, еда и питье, возрасты» перечислены Толстым как «основные реальности идиллической жизни» [1, c. 235]: «Татьяны Семеновны не слышно было, но все в доме шло как заведенные часы, хотя людей было много лишних <...> все эти люди казались горды своим званьем, трепетали перед старою барыней. На нас с мужем смотрели с покровительственной лаской и, казалось, с особенным удовольствием делали свое дело. Каждую субботу регулярно в доме чистились полы и выбивались ковры. Каждое первое число служились молебны с водосвятием, каждое тезоименинство Татьяны Семеновны, ее сына <...> задавались пиры на весь околоток» [7, II, c. 113]. Особого внимания заслуживает еда: сама церемония «торжественных обеденных заседаний», вечерний чай в гостиной, честь разливать который оказана Маше. Все это, безусловно, отсылает к трилогии, в которой обеденная тема играет немаловажную роль. Несмотря на то, что «большой старый дом» «внушает уважение» героине, она чувствует себя в нем чужой и постепенно начинает тяготиться самой сутью этой идиллии: «Хуже всего для меня было то, что я чувствовала, как с каждым днем привычки жизни заковывали нашу жизнь в одну определенную форму, как чувство наше становилось не свободно, а подчинялось ровному, бесстрастному течению времени» [7, III, c. 117]. Неприятие идиллии приводит к отъезду Маши и Сергея Михайловича из деревни. Пересечение пространственной границы влечет за собой негативные последствия. В рамках традиционного для идиллии противопоставления города и деревни светская жизнь не приносит счастья, а только разрушает былые любовные отношения супругов, лишая их взаимопонимания. С момента переезда в Петербург Толстой больше не описывает дом своих персонажей, хотя их семья увеличивается с появлением детей. Теперь дом замещают новая квартира, дача, чужое жилье, которое супруги снимают за границей. Отказ от дома равносилен распаду семьи.

В финале романа герои вновь оказываются в пространстве усадьбы. Возвращение к идиллии сомнительно, хотя ее родовые приметы - единство с природой, любовь, брак, соседство поколений, еды и детей, обращенность к прошлому, покой в душе - указывают на подобную возможность.

Действительное обретение идиллии состоится в «Войне и мире». Мысль о доминантной роли идиллического начала в книге была высказана Г. Лесскисом, который отметил идиллический характер «сюжетной схемы, способа развертывания интриги, благополучного финала и других “романных сторон” “Войны и мира”» [2, c. 511]. Идилличен, по сути, дом Ростовых, художественно родственный дому Иртеньевых. Знакомство с домом Ростовых начинается с праздника тезоименинства - в семье две именинницы, Натальи - мать и дочь. Интересы графини, как, впрочем, и графа, сосредоточены в семье. Уже уставшая от череды визитов, Ростова оживляется лишь тогда, когда речь заходит о единственном по-настоящему интересующем ее предмете - детях. Высказывая свои сокровенные мысли, она как будто отвечает «на вопрос, который никто ей не делал, но который постоянно занимал ее: - Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них (детей. - К.Н.) радоваться!» [7, IV, c. 55]. Темы разговоров графа Ростова с гостями - погода, здоровье и еда. Предметом его беспокойства является стол; он периодически заходит в «большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов» [7, IV, c. 48], чтобы хозяйским взглядом оценить приготовления. Тема еды в линии Ростовых - одна из определяющих. Распорядок «званого обеда» демонстрирует еще одну родовую черту идиллии: обращенность к прошлому, к патриархальному времени. Субординация мест застолья - его архетипический топос, и, в соответствии с традицией, граф и графиня рассаживаются на разных концах стола, причем самые почетные гости располагаются справа и слева от графини, «гости мужского пола» - от графа. С одной стороны стола сидит «молодежь постарше», с другой - «дети, гувернеры и гувернантки» [7, IV, c. 79]. Самым подробным образом перечисляются блюда и напитки, описываются предметы разговоров.

Связь Ростовых с темой еды поддерживается описанием обеда в Английском клубе, который устраивает старый граф Илья Андреич в честь князя Багратиона: «. редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел или хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройства пира» [7, V, c. 16]. Этот пир имеет еще больший размах - он готовится на «двести пятьдесят человек членов Английского клуба и пятьдесят человек гостей» [7, V, c. 18]. С тем же интересом к деталям вновь описываются блюда и напитки, подчеркивается иерархия мест застолья: «На первом месте, между двух Александров - Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: триста человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее - поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже» [7, V, c. 23].

Сращенность Ростовых с темой еды подчеркивается автором при каждом удобном случае. Иногда Толстой ограничивается лишь упоминанием об обеде, как в эпизоде визита князя Андрея в Отрадное, когда дом Ростовых в очередной раз полон гостей по случаю все тех же именин, или при описании жизни Ростовых в Петербурге, когда князь Андрей не может отказаться от настойчивых приглашений к обеду, или в описании зимнего дня в Отрадном, когда все семейство, включая гувернанток и учителей, собирается за чаепитием. Одной из кульминационных обеденных сцен является пир у дядюшки в Михайловке, продолжающий сцену охоты; охотничья тема уже звучит здесь на заднем плане, обрамляя повествование. В «холостую охотницкую» открыта дверь, оттуда слышны звуки балалайки, в кабинете пахнет табаком и собаками, на диване лежит пес Ругай, в сенях висят волчьи и лисьи шкуры. Хозяйкой застолья становится «толстая, румяная, красивая женщина лет сорока», дядюшкина экономка Анисья Федоровна: «“Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?” - сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей и счастливой улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна» [7, V, c. 274]. Точно так же, как и на званых обедах в доме Ростовых, Толстой подробно описывает стол, уставленный закусками и напитками, причем Наташа приходит в такой восторг от еды, что ей кажется, будто ничего подобного «никогда она нигде не видала и не едала» [7, V, c. 274]. Сам дядюшка выступает чуть ли не квинтэссенцией идиллического - идеальной патриархальной жизни русских, причем в тему идиллического он включен очень по-толстовски, самым своеобразным образом, через мотив «чистого», на что обращает внимание Е. Толстая: «.он все время твердит поговорку “чистое дело марш”; затем говорится о его доме, что челядь не слишком заботилась, чтоб там не было пятен, и появляется его любовница Анисья - то есть устройство жизни его, по-видимому, совершенно не чистое, а безнравственное. И тем не менее, когда он поет, дважды подчеркивается чистота звука, то есть дядюшка при всем сомнительном, что есть в его жизни, чист в высшем смысле, - или, как это определяет Николай, “ладен”. Лад, гармония, музыкальный чистый тон - вот что искупает жизнь дядюшки» [6, c. 118]. толстой война мир идиллия

Дом Ростовых, разрушенный войной 1812 года, обретает свое продолжение в доме Николая и Марьи в Лысых Горах. Ростов придает дому тот патриархальный, хлебосольный и гостеприимный характер, который единственный знает и любит с детства. В этом доме время также совершает свой годовой круговорот от праздника к празднику, в череде которых опять же выделяются именины. Знакомство с домом Ростовых Толстой начинает с именин Натальи, а историю этого «обновленного» дома заканчивает именинами Николая. Видимо, как замечает А. Ранчин, «для Толстого существенно то, что вслед за зимним Николиным днем следует Николь- щина: в народном быту “это празднество всегда справляют в складчину <...> В отличие от прочих, - это праздник стариковский, большаков семей и представителей деревенских и сельских родов” <.> К зимнему Николи- ну дню собираются вместе все оставшиеся представители родов Ростовых и Болконских и Пьер Безухов - единственный признанный законным сын графа Безухова; вместе оказываются главы, отцы семейств Ростовых - Болконских (Николай) и Безуховых - Ростовых (Пьер). Из старшего поколения - графиня Ростова» [5]. Толстой все так же подробно описывает гостей и домочадцев, сидящих за столом. Все так же хозяева сидят на противоположных его концах, только теперь место графа Ильи Андреича занимает Николай, а место старой графини - Марья. Однако в этой обеденной сцене интерес Толстого сосредоточен на графине Марье, которая страдает от временного разлада с мужем и потому не разделяет общего оживления. В этом доме, приобретшем дух Ростовых, присутствует и иное начало, связанное с графиней Марьей: духовное, преображающее родственное и семейное, приобщающее дом земной к дому небесному.

В изображении дома Ростовых как идиллического пространства Толстой наследует Пушкину. Обращаясь к вопросу влияния Пушкина на автора «Войны и мира», Г. Лесскис цитирует отрывок из «Евгения Онегина», в котором Пушкин «противопоставил нравоучительному просветительскому роману XVIII века и роману ужасов направления романтического <...> программу своего романа»: «.Тогда роман на старый лад / Займет веселый мой закат. / Не муки тайные злодейства / Я грозно в нем изображу, / Не просто всем перескажу / Преданья русского семейства, / Любви пленительные сны, / Да нравы нашей старины. / Перескажу простые речи / Отца или дяди старика, / Детей условленные встречи / У старых лип, у ручейка; / Несчастной ревности мученья, / Разлуку, слезы примиренья, / Поссорю вновь, и наконец / Я поведу их под венец.» [3, IV, c. 59]. В этом отрывке Г. Лесскис видит «не просто литературную игру», а «подлинную литературную программу, выражающую антиромантический принцип изображения положительно прекрасного идеала, взятого из самой жизни, характерного для искусства высокого Ренессанса, для Гете <...> для Пушкина, для Толстого» [2, c. 512]. Именно эту программу, с точки зрения исследователя, и «осуществил Толстой, «“пересказавший” в “Войне и мире” “преданья” семейства Волконских - Толстых, а отчасти Берсов и некоторых других своих родных, свойственников и знакомых» [2, c. 512].

В творчестве самого Пушкина идиллический мир представлен широко и разнообразно. В «Евгении Онегине» в его парадигму вписано семейство Лариных, черты мира которых - «почти всегда идиллически инварианты» [8, c. 95]. Близость мира Ростовых миру Лариных заключается в описании реалий быта семей, проникнутых идиллическим представлением о времени. Тема еды, связанная с домом Ростовых, является доминантной и для Лариных: «Центр ларинского мира - стол, за которым собирается семья. С ним всегда связаны появления Лариных на страницах романа: 2-я глава - ужин с соседями, перечисление любимых блюд; 3-я - прием Онегина с Ленским <.> второй их визит <.> глава 5-я - у Лариных пир; в 7-й - Ларина с соседом - где ж, как не за столом, Татьяну “ждут давно”. В седьмой же главе в списке скарба, который везут в Москву, больше половины - провизия и посуда; Ларины пытаются увезти с собой свой мирок» [8, c. 62].

Нечто подобное происходит и с Ростовыми. Оставляя Москву, они укладывают в сундуки добро, которого «в доме на сто тысяч» [7, VI, c. 323). Особое внимание в этой сцене уделено коврам, хрусталю и фарфору; упоминаются «киевские тарелки» и «саксонские блюда». Но семейству не суждено забрать «домашний» мир с собой. Пересечение границы идиллического пространства чревато катастрофой, кроме того, свои условия диктует война: Ростовы отдают подводы раненым. Пожар Москвы окончательно разоряет их; имение продается с молотка, а семья поселяется в маленькой квартирке в Сивцевом Вражке.

Смерть в идиллии лишена трагичности; в мире Лариных она «благостна и едва ли не долгожданна», когда речь идет о главе семейства [8, c. 62]. В идиллии Ростовых смерть старого графа является ожидаемым событием; Илья Андреич предчувствует свою кончину и умирает на руках жены, оплаканный семьей: «С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку <...> Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых» [7, VII, c. 259]. Здесь следует заметить, что умирает граф не в собственном доме, а в «наемной квартире»: его смерть совершается уже после разрушения идиллического мира, которое ознаменовано «пожаром Москвы и бегством из нее, смертью князя Андрея и отчаянием Наташи, смертью Пети, горем графини» [7, VII, c. 259].

В идиллическом мире Толстого соседствуют еда и смерть: «В то время как у Ростовых танцевали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безуховым сделался шестой уже удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет.» [7, IV, c. 89]. Г. Лесскис указывает на сюжетную связь сцен именин и смерти: «Сперва княгиня Анна Михайловна, помогавшая графине Ростовой “в деле принимания и занимания разговором гостей”, едет от Ростовой к умирающему графу в надежде выхлопотать что-нибудь для своего сына, потом Пьер, оставив умирающего отца, отправляется к Ростовой на именинный обед, а затем снова Анна Михайловна с Пьером возвращается к постели умирающего графа» [2, c. 517]. Исследователь справедливо отмечает отсутствие драматизма в темах смерти и смены поколений; главное здесь - «естественность “младой жизни”, играющей у “гробового входа”» [2, c. 518]. Одинаково идилличны и у Пушкина, и у Толстого «заботливая прислуга», в «Евгении Онегине» поющая «по наказу» за сбором ягод, гадающая вместе с барышней на святках, в «Войне и мире» любовно-почтительно относящаяся к своим господам, разделяющая их горести и радости.

Идиллические мотивы, доминантные в линии Ростовых, у Толстого носят программный характер, отвечая представлениям писателя об идеальном русском доме. В пушкинском творчестве идиллические мотивы также связаны с идеей дома. На наличие у Пушкина особой модели сюжетообра- зования, близкой к сентиментальному роману, указывает Е. Хаев, обнаруживая ее в «Домике в Коломне», в «Медном всаднике», «Уединенном домике на Васильевском», в «Станционном смотрителе», «Русалке» и «Капитанской дочке». Сюжетная ситуация в этих произведениях связана с домиком на окраине города или села, вокруг которого - «открытое пространство, чуждый и опасный мир, где бушует метель, или наводнение, или пожар <...> Пересечение границы чревато гибельными последствиями» [8, c. 97]. Мотив идиллии труда, мотив поколений, соседствующих в идиллическом мирке, цикличность времени, движение времен года, обращенность к прошлому, перфектность циклического времени представлены у Пушкина в каждом случае; смерть же «почти никогда не бывает идиллической <...> а, как правило, связана с катастрофической гибелью всего мира» [8, c. 97]. «Идиллический мир, - заключает Е. Хаев, - как нельзя лучше приспособлен к воплощению идеала <...> Но воплощение идеала - это его анализ, а анализ - это губительная объектность. <...> противоречивости утопического идеала патриархальности соответствует структурный механизм, обеспечивающий нестабильность идиллического мира. Поэтому идиллический мир у Пушкина столь часто предстает в ироническом и пародийном свете, с подчеркиванием его литературности, утопичности и в то же время сильнейшего его обаяния» [8, c. 104].

Отношение Толстого к идиллическому миру предельно серьезно, без намека на иронию и пародийность. Сознание утопичности идиллии, свойственное Пушкину, заменяется у Толстого мыслью о необходимости ее осуществления и художественным утверждением жизнеспособности, поскольку именно идиллия удовлетворяет потребность писателя в устойчивой концепции мира. Иное дело, что, утверждая идиллию, Толстой значительным образом модернизирует ее, осложняя устойчивой связью с идеей «живой жизни», сопряжением двух пространственных парадигм - дома и неба, а также мотивами музыки и волшебной трансформации пространства. Это как раз и придает ей устойчивость, способность «подстраиваться» под меняющийся мир, восстанавливаться после катастрофического вторжения мира чужеродного.

Список литературы

1. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975.

2. Лесскис Г. Лев Толстой (1852 - 1869). Вторая книга цикла «пушкинский путь» в русской литературе. - М.: ОГИ, 2000.

3. Пушкин А. С. Собр. соч.: в 10 т. - М., 1960. - Т. 4. - С. 5-201.

4. Радомская Т. И. Дом и Отечество в русской литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного, государственного устроения. - М., 2006.

5. Ранчин А. М. Мир символов в «Войне и мире» Л. Н. Толстого: несколько разъяснений. - [Электронный ресурс]: http: //www.portal-slovo.ru

6. Толстая Е. Экспериментальные приемы в «Войне и мире» // Лев Толстой и мировая литература: Материалы к Международной научной конференции. - Тула: Ясная Поляна, 2008. - Вып. 5. - С. 109-131.

7. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. - М., 1978-1985.

Размещено на Allbest.ru