В отличие от сторонников вольного перевода, Фет никогда не считал, что иноязычное произведение должно стать частью русской литературы. А это означает, что переводчик должен избегать упрощения, осовременивания, переложения на русские нравы.

Стремление к точности побуждало Фета и к активной, новаторской работе над языком: эксперименты, игра со словом, смелое сочетание архаизмов и придуманных самим Фетом неологизмов, неожиданный, несвойственный русскому языку порядок слов во фразе.

С.П. Шевырев в 1844 г. в предисловии «Москвитянина» писал: «Мы до сих пор подобного перевода еще не имели. У нас были подражания Горацию - и только... г. Фет в своем переводе воспроизводит нам дух поэта римского и передает его с близостью неимоверною... Г. Фет переводит Горация так, как бы сам Гораций выражал свои римские языческие мысли на нашем языке» Шевырев С.П. Перевод из Горация А.Фета // Москвитянин. 1844. Ч. 1. № 1. С. 27..

Фет постоянно подчеркивал, что точность являлась его переводческим credo: «Я всегда был убежден в достоинстве подстрочного перевода и еще более в необходимости возможного совпадения форм, без которого нет перевода Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация» // Отеч. записки. 1856. № 6. С. 29..

Мало воспроизвести количество строк и порядок слов, необходимо еще и соблюсти единство формы и содержания: «Итак, оставляя в стороне трудности, какие представляет древний поэт, переселяясь, так сказать, в среду новой, чуждой народности, необходимо было обратить внимание на возможную верность оригинальной форме. Первой задачей моей было сделать, если не буквальный, то подстрочный перевод. Эту задачу я исполнил с начала до конца, о чем свидетельствует цифровка строк. Везде, где у Горация куплет оканчивается коротким, падучим, четвертым саффическим стихом, в котором главное слово речи, падая в ухо, так сказать, озаряет весь куплет, я удержал эту форму, без которой Гораций был бы не Гораций. Приступая к переводу, я перечитывал оду несколько раз и вслушивался в ее пение. Передавая склад латинского стиха размером новым, я мог руководиться только тем, что у человека бессознательно - слухом, чутьем. Спрашиваю: была ли возможность поступить иначе? Не хочу этим сказать, чтоб мой слух или чутье были непогрешительны, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Под их руководством я нередко бросал перевод верный, подстрочный, за то, что он производил на меня своим тоном впечатление негорацианское, и начинал новый. Покончив с размером, я принимался за смысл, за слово» Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация». С. 29--30..

Долгое время идеи Фета не привлекали внимания теоретиков перевода. Только в конце XX века стало приходить понимание ценности его трудов. Размышляя о фетовских переводах, А.В. Михайлов писал: «Не истолковывать текст переводчик не может, однако текст перевода должен являть свою творческую первичность. Во всяком случае, текст перевода не должен выглядеть так, как если бы он был перевод интерпретируемого текста. Фетовское требование точности заключало в себе известное неразличение, некоторую недифференцированность: оно было одновременно и требованием поэтической первичности, или изначальности. Фет залог первичности видел, как можно думать, не в свободе от буквы оригинала, но в следовании букве - которую поэт берет на себя как внутреннюю задачу... поэтическая сила переводчика - поэта должна заглатывать чужой смысл целиком и должна справляться с ним. Заглатывание - это обратное пережевыванию; "синтетичность" того, что само сказалось, - обратно "аналитичности". Фет не интерпретирует, а вникает, и он не разжевывает, а "заглатывает", и он дает сказаться тому же, что само "сказалось", верит, как верит и своим собственным удачным строкам и строфам. Фетовская точность - это, таким образом, первичность поэтического импульса, первичность поэтического высказывания, поэтической интенции и, вместе с этим, точность передаваемого смысла (данного в чужом тексте наперед) Михайлов А. В. А. А. Фет и боги Греции // Михайлов А. В. Обратный перевод. Русская и западноевропейская культура: Проблема взаимосвязей. М.,2000. С. 442..

Сам Фет описывал состояние, в котором он находился, общаясь с латинским подлинником: «...неиспытавший не может представить себе всей наркотической смеси ощущений над подобной работой. Это томительное, устойчивое напряжение, эта светлая радость при неожиданной находке, эти слова, которые добрый Гораций как будто подбирал так, чтобы они рифмовались в конце русского стиха, все это веяло на меня опьяняющим пафосом. Если вдохновение - горячка и вместе лихорадка, то могу сказать, что я переводил Горация по вдохновению. Удивительно ли, что, когда он переходил, так сказать, целиком в мои объятия, я не смел поправить на нем и волоска. Мне жаль было изменить в его глаголе время или переместить слово, точно так же, как бывает жаль человеку передвинуть в комнате кресло, на котором любил сидеть его добрый отец, или умерла любимая мать» Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация». С. 30..

Важным является вопрос о размерах и рифме, отсутствующей у Горация и привнесенной Фетом. Он (Фет) говорит, что сам чувствовал противоестественность данного явления: «Но среди горячечного бреда случались бедственные отрезвления. Добрый Гораций, ни с того ни с другого, на меня дулся. Он наотрез отказывался войти в русскую шкуру, и ни за что не хотел передразнивать самого себя рифмами. Что тут было делать? Чем жертвовать?» Там же. С. 30. Фет мог перевести Горация без рифм. Но что-то побудило его к трансформации. Он писал: «Сочинять Горация, искажать произвольной формой, или, с другой стороны, опошлять буквальным переводом, заставив русский язык хромать по несвойственным ему асклепиадеям, архилохам, пифиямбикам и т.д., я не мог решиться» Там же. С. 29..

В 1883 году при издании полного Горация Фет обосновал свой выбор: «Оды Горация, как и вообще произведения античной лиры - песни, музыка с определенным, часто весьма причудливым метром, которому подражать на новейших языках невозможно, а песнь, как стрела, требует быть оперенной. В наших условиях это достижимо только при помощи рифмы. При сложности задачи переводчику не поможет ни труд, ни знакомство с оригиналом; ему нужна удача, которую называют вдохновением. Кто-то прекрасно сказал, что всякий перевод представляет только изнанку ковра. Если наш перевод действительно представляет изнанку тонкого и яркого ковра, сотканного музой Горация, то сочтем труд наш вознагражденным» Гораций Квинт Флакк / В переводе и с объяснениями А.Фета. С.4..

Среди поэтов - переводчиков XIX века Фет более отчетливо осознал сложность проблемы адекватного перевода. В адекватном отборе слов он видит мастерство точного перевода: «Переводить слово в слово полный стих, коего смысл нередко развязывается во втором или третьем стихе, с одного языка на другой, вполне ему чуждый, уже вследствие неравенства размеров и ударений отдельных слов, представляет задачу трудную, порой неисполнимую. Поэтому переводчику приходится иногда выпускать, а иногда прибавлять какое-либо слово. Вот где настоящий оселок его способности к подобному труду» Овидий. Скорби (Tristiae). / Перевод А.Фета. М.,1893.С.II-III..

Высоко оценивал переводы Фета А. Григорьев: «... в переводах же од Горация... стих его достигает необыкновенной силы, ловкости и чистоты отделки; выражение идет почти рука об руку с Горациевым, и можно смело сказать, что такого перевода Горация нет ни в одной литературе» Григорьев А. Литературная критика. М., 1967. С. 86..

Несмотря на уникальную точность переводов Фета, отступления от подлинника все-таки были (что свойственно любым переводам) и выглядели следующим образом:

1. Сокращение подлинника из-за выпадения географических названий, имен, для некоторого упрощения тяжелого для восприятия текста. Сюда же можно отнести замену некоторых непонятных реалий более понятными читателю XIX века.

2. Расширение подлинника за счет введения слов, в нем отсутствующих.

3. Русификация, т.е. попытка замены римских реалий более или менее адекватными русскими.

4. Неверная интерпретация текста.

Но Фет не позволял себе значительных отклонений от оригинала, а использовал подстрочный комментарий. Они могли быть вызваны требованиями выбранных размера и рифмы. Некоторые были призваны усиливать эмоциональное впечатление подлинника. Изредка Фет позволял себе и приукрашивание текста.

Рассматривая и оценивая переводческие принципы Фета, стоит согласиться с мнением М.Л. Гаспарова: «Буквализм не бранное слово, а научное понятие. Тенденция к буквализму - не болезненное явление, а закономерный элемент в структуре переводной литературы. Нет золотых середин и нет канонических переводов "для всех"» Гаспаров М. Брюсов и буквализм. С. 112..

Первый полный перевод Горация, сделанный Фетом, является серьезным филологическим трудом. Он сыграл большую роль в знакомстве читателя с творчеством Горация. Среди имеющихся переводов од римского поэта, по словам В.Брюсова, «лучшие, бесспорно, принадлежат Фету. Довольно близкие к оригиналу, большею частью правильно передающие его смысл, написанные легким рифмованным стихом, эти переводы до сих пор удовлетворят потребности читать по-русски нечто подобное одам Горация. Читатель по этим переводам получает довольно правильное понятие об одах Горация и иногда в наиболее удачных переводах, испытывает художественное подлинное наслаждение. Пока не представляется никакой надобности делать вторичную работу, уже исполненную Фетом» Мастерство перевода. Сборник 8. М.: Советский писатель, 1971 - 487 с..

фет гораций художественный перевод

Глава 3. Анализ шести «римских од» Горация

3.1 «Римские оды» Горация

Первые 6 од III книги объединены самим Горацием в единый цикл «Римские оды». Этот термин, который отражает гражданскую и патриотическую направленность этих стихотворений, вошел в науку в XIX веке. «В них выражены идеи духовного, религиозного и нравственного возрождения Рима, составляющие часть официальной идеологии при Августе и лежавшие в основе его законодательства» Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. Саратов, 1993. С.274.. Приняв августовский режим, Гораций пытается определить свое место в новом государстве, найти баланс между личным мироощущением отдельной личности и государственными требованиями. Взяв на себя роль мудрого советчика, он делит людей на богатых (которых на каждом шагу подстерегает страх) и бедных, куда причисляет самого себя.

Все 6 од написаны одним размером, Алкеевой строфой, не встречавшейся прежде в римской поэзии, которая состоит из двух Алкеевых 11-сложных стихов, одного 9-сложного и одного 10-сложного. Таким же размером написаны 9, 16, 17, 26, 27, 29, 31, 34, 35, 37 оды I книги; 1, 3, 5, 7, 9, 11, 13, 14, 15, 17, 19, 20 оды II книги; 17, 21, 23, 26, 29 оды III книги; 4, 9, 14, 15 оды IV книги: «Вот алкеева строфа - любимый размер Горация. Здесь восходящий ритм уравновешивается нисходящим. Первые два стиха звучат одинаково. В первом полустишии - восходящий ритм, во втором - нисходящий. Третий стих целиком выдержан в восходящем ритме, а четвертый - целиком в нисходящем ритме. Таким образом, здесь на протяжении строфы прокатывается 3 ритмические волны: две - слабые (полустишие - прилив, полустишие - отлив) и одна - сильная (стих - прилив, стих - отлив). Строфа звучит напряженно и гибко» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. СПб., 2000. С. 152.. Гораций ставит себе в заслугу, что он обогатил римскую поэзию, перенеся на нее греческое искусство Алкея, Сапфо, Анакреонта. «Стих Горация труден потому, что строфы в нем составляются из стихов разного ритма (метра): повторяющейся метрической единицей в них является не строка, а строфа. В его одах и эподах употребляются 20 различных видов строф. Восхищенные современники называли поэта «обильный размерами Гораций» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. СПб., 2000. С. 150..

«Римские оды» разнообразны по тематике. Здесь поэт предстает как знаток греческой философии и культуры. Оды посвящены широким и общим вопросам, открывают III последнюю книгу, тесно связаны между собой: «первая и шестая (начало и конец цикла) утверждают религиозные основы римского гражданского мировоззрения, их главная идея - «от богов начало, и к богам стремится исход». Начало каждой из остальных од продолжает мысль, высказанную в конце предыдущей: первая ода заканчивается осуждением богатства, вторая начинается с прославления бедности; конец второй оды грозит наказанием преступнику, начало третьей прославляет мужа, «твердого в достижении цели» Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. Саратов, 1993. С.274..

«Римские оды» занимают особое место среди стихотворений Горация. Они символически воспроизводят строй Рима. «Став прославленным поэтом, он считает возможным выступить в роли «воспитателя» граждан и «советчика» императора Августа» Морева-Вулих Н.В. Римский классицизм: творчество Вергилия, лирика Горация. СПб., 2000. С.243.. Почти все оды имеют обращение - это не что иное, как посвящение различным лицам.

В первой оде Гораций берет на себя просветительскую миссию. Прославляя Богов, он обращается к юношам и девушкам, которые не испытали на себе горестей войны. Он прославляет повиновение Богам и предсказанной ими судьбе, умеренность во всем, мирные жизнь и труд в родных местах. В ней достигнуто равновесие между личностью и государством, она остается сферой частной жизни.

Во второй оде римский поэт воспевает молодость, храбрость, доблесть. Он показывает, что смерть за родину славна, а трусость и предательство будут обязательно наказаны смертью.

Предметом третьей оды Горация становится твердость и справедливость в достижении поставленной цели. Этим отличается Август, которому уготовлено место на Олимпе среди Богов.

Четвертая ода посвящена Каменам, римским Музам, которые с детства покровительствовали поэту, за что он им глубоко признателен. Музы всесильны. Даже Цезарь находил в их гроте место для отдыха после трудных боев. «Музы покровительствуют и Августу и дают ему благие советы, легшие в основу его кроткого и благодетельного правления. Ведь сила без разума падает под громадой собственной тяжести, и боги возвеличивают надлежащим образом устроенную и умеренную власть» Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. Саратов, 1993. С.275..

Темой пятой оды является любовь к родине. Гораций обращается к героическим образам римской истории и начинает стихотворение с похвалы Августа.

Шестая ода заключает цикл. «Лейтмотивом звучит в ней все та же религиозная идея: Богов чти свято - помни всегда завет:

От них начало, в них заключен конец…»Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. Саратов, 1993. С.276.

В «римских одах» Гораций затрагивает моральные темы, пытаясь установить равновесие между требованиями общества и миром чувств отдельного человека.

3.2 Анализ 1 оды III книги Горация

1 ода III книги Горация в переводе Фета обращена «К хору дев и мальчиков». В подлиннике названия нет, но есть уточнение: «De variis hominum studiis» (о различных занятиях человека). Лирическим стихотворениям не давались названия ни в древнегреческой, ни в римской поэзии. Традиция русских переводчиков выносит в заглавие посвящения.

Данную оду на русский язык переводили Н.С. Гинцбург, Г.Р. Державин, З. Морозкина, В.В. Капнист, И.И. Дмитриев, В. Мелиоранский, В.Н. Крочковский, Б.В. Бер, Н.Н. Поповский. В переводе Н.С. Гинцбург нет ни названия, ни посвящения, ни уточнения.

Фет не сохраняет строфического деления оды. Сложный песенный размер Алкеевой строфы заменяется анапестом, благодаря чему оды, переведенные Фетом, легко воспринимаются русским читателем. В эпоху Фета традиция переводить размерами еще только начинала складываться. В ответе на статью «Русского вестника» об «одах Горация» он пишет: «Только с подобною целью переводил я Горация рифмованными стихами и старался, насколько сил моих хватило, стряхнуть с него схоластическую пыль, которая всех так пугала». Ответ на статью «русского вестника» об «одах Горация». // Фет А.А. Стихотворения. Проза. Письма. М., 1988. С. 279.

Н.С. Гинцбург отказываясь от рифмы, пытается воспроизвести размер подлинника. Но при таком точном по форме переводе для русского читателя могли утрачиваться мелодика латинского стиха и его благозвучие. В переводе Фета предложений по количеству больше, чем в оригинале: у Фета - 15 предложений, у Горация - 10. Соответственно, предложения Фета меньше по объему, чем в подлиннике.

В античном искусстве рифмы не существовало. У Горация неравномерные строчки, «длинные фразы перекидываются из строки в строку, начинаются второстепенными словами и лишь медленно и с трудом добираются до подлежащего и сказуемого». Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. СПб., 2000. С.149. Фет же использует в своем переводе перекрестную рифму, усмотрев в своей переводческой деятельности просветительскую миссию по отношению к тем читателям, на которых «уменье писать общепонятные стихи с рифмами могло подействовать…лучше и вернее самого строгого буквального перевода или самого добросовестного критического труда» Ответ на статью «русского вестника» об «одах Горация». // Фет А.А. Стихотворения. Проза. Письма. М., 1988. С. 278..

Римская метрическая система стихосложения отличается от русской силлабо-тонической. Античные стихотворные произведения (в том числе и оды) написаны сложными песенными размерами, в которых главным является правильное чередование долгих и кратких слогов. Для русского языка подобные размеры не характерны, поэтому мелодичность латинского стиха, по мнению Фета, можно передать при помощи рифмы. В своих объяснениях к сборнику 1883 года он пишет: «Оды Горация, как и вообще произведения античной лиры - песни, музыка с определенным, часто весьма причудливым метром, которому подражать на новейших языках невозможно, а песнь, как стрела, требует быть оперенной. В наших условиях это достижимо только при помощи рифмы» К. Гораций Флакк. В переводе и с объяснениями А.Фета. М.,1856. С.4..

Лирический субъект в данной оде появляется только в первой и последней строфах: «Odi...et arceo…canto» и «novo». Личных местоимений в подлиннике нет, так как в латинском языке они использовались в редких случаях, например, при ярком противопоставлении или при недостатке слога в ритмическом рисунке. Здесь, как и в большинстве случаев, местоимения восстанавливаются из личных форм глаголов. В переводе Фета появляется личное местоимение «я», что характерно для синтаксиса русского языка. В остальных строфах, как в подлиннике Горация, так и в переводе Фета, лирического субъекта нет, присутствует только лирическое сознание.

В первой строфе лирический субъект демонстрирует свое отношение к людям, не посвященным в таинства: «Темную чернь отвергаю с презрением» и тут же противопоставляет себя этой толпе: «Жрец, вдохновенный Камен повелением»…Гораций говорит здесь о критиках, не имеющих природного дара. В поэзии Горация Фету импонировало презрение к умственной черни. Он чувствовал свою просветительскую задачу, духовную избранность. В стихотворении «Тургеневу» упоминание о «толпе бесчинной» соотносится с «odi profanum vulgus et arceo»: «Поэт! И я обрел, чего давно алкал, // Скрываясь от толпы бесчинной; // Среди родных полей и тень я отыскал // И уголок земли пустынной».

В своих примечаниях Фет сообщает о том, что «перед свершением религиозных обрядов жрец удаляет темную, непосвященную толпу». К.Гораций Флакк. В переводе и с объяснениями А.Фета. М.,1856. С.77. Таким образом, уже в начале оды можно выделить одну из важных для Горация в данной оде тему, традиционную и для русской литературы, - поэта и толпы: «Темную чернь отвергаю с презрением» и «жрец, вдохновенный Камен повелением». Жрец ставился в римской религиозной системе в положение посредника между Богом и человеком. Фет считал поэта сумасшедшим человеком, но произносящим божественный вздор. В словосочетании «musarum sacerdos» (жрец муз) Фет при переводе использует слово Камены. В данном случае Гораций, «главный представитель и поклонник греческого изящества» Благовещенский Н.М. Гораций и его время. Варшава, 1878. С. 237., следуя традиции своих учителей: Сапфо, Алкея, Анакреонта, использует греческое слово. Еще в «Посланиях к Пизонам» он писал: «nocturna versate manu, versate diurna» (перелистывайте днем, перелистывайте и ночью). Так он обращается к римским поэтам, говоря о греческих образцах. Фет же, на наш взгляд, подчеркивает римскость данной оды, так как в русской традиции слово «музы» уже имеет нейтральную коннотацию.

В последней строфе лирический субъект размышляет о мнимости внешних благ - роскоши и богатства: «Если ни пурпур, ни камня фригийского // Блеск - омраченной душе не отрада, // Если не сладок растенья индийского // Дым и не радует сок винограда, // Так колоннадой к чему исполинскою // Вход мне в дому украшать прихотливой? // Так для чего же долину Сабинскую // Роскошью я заменю хлопотливой?». Данный мотив является традиционным в творчестве Горация, начиная с эподов. Здесь мы видим, что Гораций занимает позицию довольствующегося малым. Он говорит, что никакие богатства не заменят ему Сабинскую долину. (В 33 году поэт получает от Мецената вознаграждение в виде небольшого поместья в Сабинских горах, которое обеспечило ему достаток до конца жизни). По словам Фета, в последнем стихе некоторые толкователи хотят видеть намек на то, что Гораций отказался быть секретарем у Августа: «…он предпочитал свой сельский домик палатам Августа» Благовещенский Н.М. Гораций и его время. Варшава, 1878. С. 147.. Нужно отметить, что присутствие лирического субъекта связано именно с темой поэта и толпы и мотивом мнимости внешних благ, что позволяет нам предположить о том, что они являются ключевыми для Горация в данной оде.

Таким образом, благодаря образу лирического субъекта, возникающего в начале и в конце оды, создается ее кольцевая композиция, подчеркивающая целостность как произведения Горация, так и перевода Фета.

Следующей темой, раскрываемой Горацием в оде, является тема власти. Сначала поэт, а вслед за ним и Фет, простраивает иерархию: самым могущественным является Бог Юпитер, подчиняющий себе царей, которые в свою очередь правят народом. «В страхе народ укрощен властелинами, // Воля Юпитера правит царями, // Славный триумфом в бою с исполинами // Грозными свет потрясает бровями». Здесь, переводя латинское слово «gigantes», вместо слова «гиганты» Фет использует синонимичное слово «исполины» Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка. М., 1995. 495с., которое означает мощь, силу и размеры существ. Фет не конкретизирует великанов. Его художественной системе не присуща «конкретность, наглядность, вещественность» предметного мира Горация.

Затем данная тема продолжает развиваться на бытовом уровне: «Тот, окруженный клиентами давними, // Горд их толпою»; «Слуги подрядчика щебнем стараются // Дно забутить, уж давно господину // Берег постыл».

Несмотря на социальные, бытовые различия, материальное положение, Гораций всех уравнивает перед лицом Судьбы и Смерти. Тема судьбы, которая довольно точно отображена Фетом в переводе, является одной из важных тем данной оды. Она получает свое развитие в середине произведения: «Судьба наделяет // Высших и низших законами равными». В пятой строфе для обозначения грозящей опасности при видимом наслаждении и счастье Гораций использует описательную конструкцию: «Если висит над главою развратного // Меч обнаженный - нет сласти в богатых // Яствах, и сна не вернут благодатного // Цитры напевы и голос пернатых» вместо словосочетания «дамоклов меч». «Гораций имеет в виду рассказ о любимце сиракузского тирана Дионисия Старшего - Дамокле, над головой которого Дионисий во время пира велел повесить меч на одном конском волосе, чтобы показать ему непрочность земного счастья». Гораций. Собрание сочинений. Сп.б.,1993. С.371. Слово «cithara» в оде Горация является греческим. Фет же использует в своем переводе слово «цитра», заимствованное через немецкое zither, так как в XIX веке этот инструмент был популярен в Европе, особенно в Германии и Австрии.

В мотивной структуре данной оды можно выделить мотив страха, мотив социальных различий, мотив неумеренности людей, мотив бури и природных невзгод.

Мотив страха звучит уже в начале оды: «В страхе народ укрощен властелинами…», и развивается на протяжении всего произведения: если в 17 - 18 строках речь идет о предполагаемой угрозе: «Если висит над главою развратного // Меч обнаженный…», то ближе к финалу (в 37-38 строках) говорится о беспомощности человека перед страхом: «…но бесчувственны к жалобе // Страх и тоска идут теми ж следами…». Нужно отметить, что латинское слово «cervix» в словаре И.Х. Дворецкого имеет первичное значение «шея» Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 2002. В дальнейшем цитаты даются по этому изданию.. Переносное значение этого слова развивается до значения «голова».

Гораций, а вслед за ним и Фет, показывает различные варианты образа жизни римского народа: кто-то владеет обширными садами, другой наделен иными преимуществами: «Садит прививки на грядах просторнее // Тот, а другой в состязаниях на поле // Марсовом всех и смелей и проворнее // Нравами этот прославился боле». Вспоминая о прежней римской республике, Гораций упоминает о поле, имея в виду Марсово поле (Фет это уже отражает в своем переводе), где собирались на выборы должностных лиц, а юноши предавались различным телесным упражнениям.

Мотив социальных различий получает свое развитие в середине оды (25 - 28 строках): «Малым довольный ничем не смущается…». Он уже звучал в 5-6 строках: «В страхе народ укрощен властелинами, // Воля Юпитера правит царями», в 13 строке: «Тот, окруженный клиентами Клиенты - форма социальной зависимости, характерная для ранней стадии рабовладельческого строя в Италии (6 - 3 век до н.э.) Словарь античности. Перевод с немецкого. М., 1989. - 704с. давними…», в 15 строке: «Судьба наделяет // Высших и низших законами равными». Будет звучать и в 35, 36 строках: «слуги подрядчика…», «господин». Здесь (25-28 строках) речь идет снова о бедных и богатых: нищим терять нечего в отличие от состоятельных людей. Гораций говорит, скорее всего, о купцах, плывших по морю: «Он не боится, коль Гед зарождается…». Геды - это две звезды из созвездия Возничего. Рождение этого созвездия в октябре сопровождается дождями. А с захождением / восхождением Арктура в конце ноября совпадает период осенних бурь с градом.

Мотив бури, природных невзгод: «Море ему не ужасно при буре…», начинавший звучать еще раньше: «его не пугает сумрак долины иль брега сурового», получает свое развитие в 29 - 32 строках: «Град ли посек виноградники зрелые… // Грунт изменил ли бесплодный, // Или деревья сожгло пожелтелые, // Или зимой их побило холодной…»

Гораций во всем старался указать путь «aurea mediocritаs» (золотой середины). «Поэт не требует невозможных жертв от человека, но зато учит его умеренности и довольству малым, что, по верному убеждению Горация, составляет главное условие независимости, постоянно руководившей не только его словами, но и поступками» Благовещенский Н.М. Гораций и его время. Варшава, 1878. С.198..

Мотив неумеренности людей достигает своей кульминации почти в конце оды. Гораций говорит о том, что стремление к богатству людей не знает предела. Даже в море начинаются постройки: «Чувствуют рыбы, что воды стесняются, // Тяжестей столько повергли в пучину…» Гораций рассматривает это как вторжение человека в область рыб. Но страх и забота окружают ненасытного человека: «Страх и тоска идут теми ж следами… // Он на корабль - и забота на палубе; // Он на коня - и печаль за плечами».

В заключение анализа можно добавить, что в данной оде отображены четыре стихии: воздуха: «сна не вернут благодатного… голос пернатых», земли: «садит прививки на грядах просторнее тот…», огня: «или деревья сожгло пожелтелые…», воды: «Море ему не ужасно при буре…», что подчеркивает синтетичность, целостность картины мира этой оды.

Таким образом, при переводе 1 оды III книги Горация о различных занятиях человека Фет вводит обращение к юношам и девушкам, которые не испытали на себе тягот войны, не сохраняет строфического деления оригинала; алкееву строфу искусно заменяет анапестом, использует отсутствующую в латинском подлиннике перекрестную рифму. Темы и мотивы, раскрываемые Горацием в оде, переданы Фетом довольно точно. Для перевода характерно наличие инверсий, которые являются неотъемлемой частью оригинала. Что касается лексического уровня, то в переводе присутствуют некоторые неточности, что связано, в первую очередь, с безэквивалентной лексикой латинского языка, во-вторых, с удачной, на наш взгляд, попыткой Фета перевести латинское произведение со сложным, отсутствующим в русском языке размером, рифмованными строками, характерными для русского языка.

3.3 Анализ 2 оды III книги Горация

2 ода III книги Горация, в которой речь идет о должном отношении к государству, обращена к юношам. Фет в своем переводе, добавляя слово «римский», уточняет о ком именно идет речь, так как у римского народа было особое отношение к долгу перед государством: «Для настоящего Римлянина выше всего было государство, дороже всего был город; истинный Римлянин никогда не ставил своей личности впереди государства и города» Шестаков С. Оды Горация в переводе г. Фета. // Русский вестник, 1856. Кн. 1. Февраль. С.566..

Данную оду на русский язык переводили М.Н. Муравьев, Ф.И. Ленкевич, А.Ф. Мерзляков, О. Головнин, А.П. Семенов-Тян-Шанский. В переводе А.П. Семенова-Тян-Шанского нет ни обращения, ни названия, ни уточнения. «Согласно примечанию к 1 оде III книги Гораций во второй указывает юношам на вторую добродетель истинного римлянина - доблесть (virtus), которая вмещает в себе и перенесение воинских трудов, и готовность умереть за отечество, и стремление к славе - высшей и единственной награде подвига» К.Гораций Флакк. В переводе и с объяснениями А.Фета. М.,1856. С.79..

Благодаря своему военному искусству римляне смогли подчинить себе многие народы и племена. Идеал воина-гражданина выглядел примерно следующим образом: новобранец должен был привлекаться к набору в начале своей возмужалости (военная подвижность и ловкость, умение прыгать и бегать надо развить раньше, чем тело с возрастом станет вялым), презирать раны и саму смерть, не лишен благоразумия. Набирались люди самые лучшие не только телом, но и духом, которые воспитаны в труде, выносливые, чужды роскоши, простодушны, довольствующиеся малым, чье тело закалено для перенесения всяких трудов (меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни).

В данной оде Фет не сохраняет строфического деления подлинника, использует ямб, придавая стихотворению торжественность, перекрестную рифму, показывая единство мысли. «Отбрасывая строфику, Фет вытягивает каждую оду в одну непрерывную линию, скрашенную рифмой («этой стрелой вдохновения») Вулих Н.В. А.А. Фет - переводчик од Горация.// Русская литература. СПб., 2001. № 2. С. 118.. Семенов-Тян-Шанский отказывается от рифмы, воспроизводит размер подлинника, алкееву строфу.

С появлением лирического субъекта в конце данной оды связана тема священных таинств. Он открыто демонстрирует свое отношение к тем, кто нарушит таинства Цереры: «Не допущу, чтоб он под той же крышей был, // Иль лодку утлую отвязывал со мною». В переводе Фета, как и в подлиннике, отсутствует личное местоимение. Лирическое «я» восстанавливается из личной формы глагола. Таинства Цереры весьма уважались и у римлян, и у греков. Их разглашение непосвященным считалось святотатством. Главное содержание элевсинских мистерий составляло предание о похищении Персефоны. «Их обычаи держались в тайне, само же празднество производило глубокое впечатление в душах его участников, так как при верном и полном понимании его обрядов посвященный черпал в нем сладость веры - поддержку и утешение в земной жизни и радостную надежду на продолжение существования за гробом» Петискус А-Г. Боги и легенды Олимпа: Энциклопедический путеводитель по мифологии древних греков и римлян. М., 2000. С. 139-140.. Фраза «est et fideli tuta silentio merces» (есть и верным молчанию вознаграждение) является изречением Симонида (поэта), которое часто повторял Август.

Одной из важных тем для Горация в этом произведении является тема смелости, храбрости, выносливости: «Ни бой, ни жизнь полей его не устрашат». Юноша должен быть готов ко всяким лишениям, чтобы стать достойным воином: «Пусть юноша себя, окрепнув на войне, // Стремится приучить к лишеньям ежечасным; // Тогда он явится с копьем и на коне // Для парфа грозного противником опасным». Образ юноши «с копьем и на коне», точно переданный Фетом при переводе, символизирует собой победу в поединке с врагом.

Тема доблести звучит на протяжении всей оды. Для римского юноши - война самым главным является доблесть светлая, благородная, которая не приклонна перед волей народа, которая ищет неизвестные народу пути к бессмертию: «И внемля ветреной толпе, не сродно ей // Секиру брать и класть по прихоти народной». А доблестный юноша не должен быть ни хвастливым, ни болтливым: «на сходбища с толпой обычной не пойдет». Здесь прослеживается противопоставление земли (что характерно для толпы) и неба: «Доблесть… в небо от земли на крыльях улетает».

Тема смерти, как в подлиннике, так и в переводе Фета, противопоставлена теме бессмертия. Во имя славы ничего не должно быть жалко. Даже сама смерть не страшна за честь родины, которая трусливых и бежавших не пожалеет: «Смерть за отечество отрадна и славна, // Бежавший от нее в бою не уцелеет, // И верно юношей изнеженных она // Колен трепещущих и спин не пожалеет». (Известно, что древние старались у бегущих врагов подрубить жилы под коленями). А смелым и отважным юношам доблесть «Путями новыми бессмертье отверзает…» Здесь же смелость противопоставлена трусости: «Смерть за отечество отрадна и славна» - «Бежавший от нее в бою не уцелеет».

В данной оде можно выделить мотивы враждебности, предательства и справедливости.

Мотив враждебности прослеживается на протяжении всей оды. Образ парфа грозного («Тогда он явится с копьем и на коне // Для парфа грозного противником опасным») используется для обозначения врага или потому, что «юноша должен стремиться возвратить утраченные Крассом Crassus, I m Красс, cognomen в роде Лициниев и Папириев, прозванный Богатым (115-53 д. н. э.), представитель оптиматов, сторонник Суллы. В 71 г. Одержал победу над войском Спартака; в 70 и 55 избран консулом. В 60 г. заключил с Цезарем и Помпеем первый триумвират. Убит 6.05.53 в сражении с парфянами при Каррак. значки».

Что касается «супруги властителя» и «девы юной», «следящих с враждебных стен», то «в решительные минуты битвы женщины и девы осажденных выходили на стены башен и укреплений смотреть на бой. Гораций желает, чтобы в числе прочих невеста царевича следила попеременно за женихом и за храбрым римским юношей, которого она сравнивает со львом, боясь, чтобы они не встретились» К.Гораций Флакк. В переводе и с объяснениями А.Фета. М.,1856. С.79.. Женские образы, противопоставляются мужскому началу - юноше: «Ни бой, ни жизнь полей его не устрашат» - «властителя супруга, // И дева юная пускай за ним следят // Очами полными смущенья и испуга!» Фразу «vitamque sub divo» (жизнь под открытым небом) Фет переводит как «жизнь полей». Смысл выражения не меняется, но, вводя образ земли, поэт приземляет человека, подчеркивает противопоставление: боги - на небе, люди - на земле. В своем переводе русский поэт прибавляет целую отсутствующую в подлиннике строку «очами полными смущенья и испуга», что было сделано им отчасти для рифмы и отчасти для усиления эмоционального впечатления, производимого строками Горация.

Мотив предательства связан с темой священных таинств: «…того, что разделил // Цереры таинства священные с толпой // Не допущу, чтоб он под той же крышей был, // Иль лодку утлую отвязывал со мною». Здесь возникает образ преступника, противопоставленного лирическому герою.

Мотив справедливости звучит в оде несколько раз. Трусливого ожидает смерть: «И верно юношей изнеженных она // Колен трепещущих и спин не пожалеет», а храброму и отважному доблесть «Путями новыми бессмертье отверзает…»

В заключение оды говорится о том, что преступникам не избежать кары, и даже невинный, сблизившись со злодеем, может погибнуть по воле Диеспитра: «Забвенью преданный златого дня Отец // К преступным чистого не редко причисляет…». Здесь возникает образ Отца златого дня, который является своеобразной метафорой наказания. А справедливость должна обязательно восторжествовать: «А наказание, хоть поздно, наконец, с хромой своей ногой злодея настигает».

Словосочетание «angustus pauperies» (узкая, тесная бедность), употребленное в 1 строфе, Фет переводит как «лишенья ежечасные». Сохраняя смысл фразы, он меняет качество определения: пространственное значение заменяется частотным. Подчеркивая постоянство данного явления, Фет указывает на трудное положение, в котором должен оказаться настоящий воин.

Словосочетание «Parthi feroces», употребленное в подлиннике во множественном числе, Фет переводит в единственном, используя выразительное средство языка - синекдоху. Значение прилагательного «feroces» (отважный, мужественный, храбрый) он заменяет значением «грозный», которое не исключает значений латинского слова, а лишь подчеркивает вражеские отношения между парфянами и римлянами.

Переводя слово «eques» (всадник, наездник) как «противник», Фет снова подчеркивает взаимоотношения воюющих племен, но смысл подлинника остается переданным верно, так как из контекста ясно, что противник является достойным всадником (ведь племя парфян славилось меткими стрелками и превосходными наездниками): «тогда он явится с копьем и на коне…».

В словосочетании «adulta virgo» прилагательное со значением в подлиннике «зрелая» Фет переводит со значением «юная», имея в виду возраст девушки и ее неопытность в связи с этим, несмотря на то, что она в роли невесты готова к семейным отношениям.

В словосочетании «timidum tergum» (робкая, пугливая спина) Фет при переводе опускает определение, намекая на наличие трусости контекстом в отличие от Горация, для поэтики которого характерна конкретность образа.

В словосочетании «intaminatus honor» (незапятнанная, незамаранная слава) Фет, сохраняя смысл всей фразы, несколько меняет характер прилагательного: переводя слово «intaminatus» как «благородная» он подчеркивает, что речь идет о славе, касающейся государственных дел и относящейся именно к мужскому полу.

Переводя латинское слово «mercex» (плата, вознаграждение) как «честь», Фет акцентирует внимание не на материальной заинтересованности, а именно на нравственной стороне, на государственном долге каждого римского воина.

Подводя итоги, можно сказать, что при переводе 2 оды III книги Горация «К юношеству» Фет, добавляя в своем заглавии данной оды слово «римский», сразу обозначает о ком пойдет речь. В синтаксической структуре наблюдаются переносы из строки в строку, инверсии. Не сохраняя строфического деления оды, Фет сложный песенный размер алкеевой строфы в переводе заменяет ямбом, использует перекрестную рифму, что приводит к некоторым неточностям. С. Шестаков в своей статье «Оды Горация в переводе г. Фета» писал: «Г. Фет передал нам Горация в изящной форме; в размерах своих он старался как можно ближе подойти к подлиннику. Он сделал все, что мог в этом отношении. Мы не должны требовать от г. Фета более уже потому, что перевод сделан рифмованными стихами. Рифма стала такою необходимостью нового стиха, что мы не смеем даже здесь предлагать вопроса о том, можно ли было переводить Горация стихами без рифмы» Шестаков С. Оды Горация в переводе г. Фета. // Русский вестник, 1856. Кн. 1. Февраль. С.572..

3.4 Анализ 3 оды III книги Горация

3 ода III книги «К цезарю Августу» написана Горацием в 27 году. На русский язык данную оду переводили Н.Н. Поповский, В.В. Попугаев, Н.С. Гинцбург, О.Б. Румер, А.Ф. Мерзляков, А. Побединский. При переводе Фет точно передает посвящение, а Н.С. Гинцбург оставляет без названия. В этой оде Гораций говорит о «непоколебимой твердости духа, соединенной с любовью к правоте, смотрит на внутреннюю силу доблести». «Верования древних вели за собою привязанность к преданиям, поэтому не удивительно, что Гораций, вспомнив между героями, стяжавшими доблестью бессмертие, прародителя Ромула, старается объяснить, каким образом Юнона, враждебная троянцам, решилась допустить их потомков, римлян, до высокой степени могущества, а внука своего Ромула, в сонм небожителей» К.Гораций Флакк. В переводе и с объяснениями А.Фета. М.,1856. С. 81..

В данной оде, как и в двух предыдущих, Фет не сохраняет строфического деления оригинала, использует дактиль. В переводе 1 и 3 строки не рифмуются, во 2 и 4 используется перекрестная рифма. Н.С. Гинцбург оставляет размер подлинника.

Что касается композиции, то построена данная ода следующим образом: в первых четырех строфах изложена тема твердости и справедливости на пути к достижению поставленной цели. Далее звучит изречение Юноны. И лишь в последней (18) строфе появляется лирический субъект, с которым связана тема поэта и поэзии и слова которого неожиданно прерывают торжественную речь Юноны: «Лира! Доступно ли это нам, резвая? // Муза, куда ты? ужель ты решаешься // Речи богов повторять - и негромкими // Звуками важное петь покушаешься?» Этим напоминанием о том, что следует обратиться от высоких тем к скромным и шутливым неожиданно обрывается патетическая ода. Подобное обращение к Лире в конце оды у Горация встречается в 1 оде II книги: «Но, чтоб расставшись с песнью шутливою, // Не затянуть нам плачь кеосского, // Срывай, о Муза, легким плектром // В гроте Дианы иные звуки».

Главной является выше упомянутая тема непоколебимости ни перед чем на пути к достижению поставленной цели: «Муж правоты, неотступный в обдуманном, // Не поколеблется ни пред кипучею // Волей граждан, коль потребуют низкого, // Ни пред властью тирана могучего, // Ни пред волной разъяренного Адрия, // Ни пред десницей, где гром зарождается…» В роли таких мужей Гораций изображает Поллукса и Геркулеса: «Этим Поллукс с Геркулесом достигнули // Звезд, что под сводами блещут лазурными», Диониса: «Только за это, отец Дионис, тебя // Вывезли тигры, ярму непокорные», Ромула: «Только за доблесть от тартара Ромула // Марсовы кони умчали проворные» и причисляет к ним Августа: «Август меж ними возляжет со временем, // Нектар вкушая устами пурпурными». Здесь же звучит тема бессмертия, связанная с этими именами.

Поллукс (латинская Форма имени Полидевк) - один из двух диоскуров, который прославился как испытанный кулачный боец. После смерти Кастора с позволения Зевса братья стали жить попеременно то в подземном мире, то на Олимпе. Геркулес (латинская Форма имени Геракл) - любимейший герой греческих сказаний, физически сильный сын Зевса. При помощи образа звезд, которые символизируют небо, нектара, являющегося божественным напитком, усиливается мотив уподобления людей Богам.

Дионис приводится в пример потому, что он стал богом, несмотря на то, что его родила смертная Семела. Тигры, везущие колесницу Диониса, служат символам укрощения дикости и свирепости. Последним примером награды бессмертием является Ромул, вознесшийся по мифу на небо на колеснице Марса после того, как Юнона, преследовавшая римлян как потомков троянских выходцев, примирилась с ними. Образы Вакховых тигров и Марсовых коней Ромула можно рассматривать как символы достоинств, которые отворили для обоих «небесный чертог».

Тема обреченности и проклятия Трои звучит в пророчестве Юноны, грозной бабки Ромула, которая с Палладой возненавидела троянцев, так как на горе Иде «судья беззаконный», то есть Парис (сын Приама из Трои и Гекубы), похитивший «чужую жену», то есть Елену (жену Менелая) присудил золотое яблоко Венере: «Илион, Илион святой // В прах обращен от судьи беззаконного, // Гибель навлекшего, и от жены чужой». Фет использует имя Гера, то есть греческий вариант.

Проклятие распространяется на город «Троя…проклята мной и Минервою (римской богиней искусств и талантов) чистою», правителя Лаомедона (предпоследнего троянского царя, прославившегося вероломством и наглостью), который обманул небожителей, отказавшись внести плату за строительство стен вокруг города. А древние говорили: «Pacta servanda sunt» (договоры следует выполнять). Поэтому Аполлон послал на его владения чуму, а Посейдон - морское чудовище, которому должны были принести в жертву Гесиону. Проклят и народ вместе с правителем, потому что, как говорили древние, «Qualix rex, talix grex» (Каков царь, такова толпа).

В середине оды звучит тема прощения: «И ныне смиренного Марса прощу и душе ненавистного // Внука (Ромула), троянскою жрицей рожденного». Этой жрицей была весталка Илия, Рея Сильвия, которая происходила от троянцев по Нумитору.

Юнона прощает Марса и после примирения с троянцами разрешает Ромулу вознестись к небожителям: «Пусть, я дозволю, вкушает он нектара // Влагу, среди лучезарных обителей, // Пусть он на век разделять сопричислится // Невозмутимый покой небожителей». Такие словосочетания, как: «влага нектара», «лучезарные обители», «невозмутимый покой небожителей» рисуют нам картину образа жизни небожителей.

Ближе к концу оды звучит тема предсказания власти, победы в будущем. Юнона, несмотря на то, что гнев ее обращен на троянцев, из любви к сыну Марсу решается предсказать Риму великое будущее: «Рим побежденными в битвах мидийцами // Правит со властию законодательной». (Октавиан уже в 25 г. торжествовал победу над мидийцами).

Юнона примерно обозначает границы завоеваний римлян, которые охватят огромную территорию: «Грозное имя пускай простирает он // В край отдаленный, где влага срединная // Делит Европу от жителя Африки, // Нил где поля орошает пустынные». Здесь Рим изображен как могучее, всеобъемлющее римское государство.

Затем Гораций довольно странно прерывает торжественную речь Юноны: «Золото он попирает, и пусть оно // Лучше в земле пролежит сокровенное, // Чем отдавать его людям, где хищные // Руки все грабить дерзают священное». «Причудливое воображение поэта за каждым словом представляет ему картину, за которой следует мысль о нравственном ее значении: Гораций, упомянув о Ниле, вспомнил о его золотом песке, а мысль о золоте наводит на постоянный предмет его ненависти - корыстолюбие современников. Тем не менее, неуместность подобной выходки подала повод многим считать этот куплет вставочным» К.Гораций Флакк.В переводе и с объяснениями А.Фета. М.,1856. С.83..

Что касается мотивной структуры, то можно выделить мотивы лукавства и обмана, преодоления различных преград, войны и зыбкости надежд, несчастий и бед.

Мотив лукавства и обмана связан с образом лукавого правителя Лаомедона: «Троя с тех пор, как в уплате условленной // Лаомедон отказал небожителям, // Проклята мной и Минервою чистою // С племенем всем и лукавым правителем».

Мотив преодоления различных преград связан с образом храброго мужа: «Муж… // Не поколеблется ни перед кипучею // Волей граждан, коль потребуют низкого, // Ни пред властью тирана могучею, // Ни пред волной разъяренного Адрия, // Ни пред десницей, где гром зарождается…» Адриатическое море было опасно из-за частых штормов и малого числа портов на италийском побережье. К этому добавлялся страх перед нападениями пиратов, которые укрывались в многочисленных бухтах Словарь античности. Перевод с немецкого. М., 1989. С.17..

Что касается мотива войны и зыбкости надежд в оде, то сначала речь идет об окончании войны: «Нашей враждою война продолженная // Отбушевала». Но Юнона смиряет свой гнев только с условием окончательной гибели ненавистной Трои и не разрешает «квиритам воинственным» (Ромул после смерти стал богом и принял имя Квирина) восстанавливать столицу праотцев: «Только я славу квиритам воинственным // С тем предреку, чтоб они по условию, // Трою опять обновлять не задумали, // Лишней увлеклись сыновней любовью».

Если же условие будет нарушено, то война возобновится, а Троя с ее жителями будут обречены: «Ежели Троя в злой час и оправится, // То на беду и паденье вторичное: // Я - и сестра, и супруга Юпитера - // Выведу войско к победам привычное»; «Медные стены пусть три раза выстроит // Феб (прозвище Аполлона, о котором мы уже говорили как о строителе), но и трижды велю обновленные ринуть Аргивцам (грекам)».

Мотив несчастий и бед непосредственно связан с мотивом войны: «Ежели Троя в злой час и оправится, // То… // Выведу войско к победам привычное… // мужей и детей своих // Трижды оплачут супруги плененные».

Перечисляя трудности, которые могли бы помешать трусливому при достижении поставленной цели, Фет при переводе не использует слово «auster» (южный ветер), он лишь намекает на разнообразие возможных явлений. Художественный мир Горация же, в отличие от Фета, предметен и конкретен. Выпадение географического названия (приемлемое явление для второй половины XIX века) послужило упрощением тяжелого для восприятия стихотворения.

Во фразе «vultus instantis tyranny» (взгляд грозного тирана) Гораций также рисует более конкретные картины, чем Фет при переводе. Гораций дает конкретную характеристику тирану в определенной ситуации, останавливается на конкретном образе, опредмечивает его. Фет же обобщает конкретные образы Горация: в значение слова «могучий» входят как отрицательные черты характера, так и положительные, для Фета главное - намекнуть на всесильность правителя; в значение слова «власть» входят и внешние черты образа и его действия.

Не называет прямо Фет и имени Юпитера, он лишь намекает, переводя метафорически: «…пред десницей, где гром зарождается», в чем противопоставляется Горацию: «…рука метающего молнии Юпитера». Употребляя слово «гром», Фет придает возникающей в сознании читателя картине звуковой фон: «Ницше назвал чувствительность к звуковому составу поэтической речи совестью ушей. Эта совесть была присуща Фету в наивысшей степени» Баевский В.С. История русской поэзии: 1730 - 1980 г.г. Смоленск, 1994. С.164..

Латинское слово «Quirinus» (копьеносный), использованное Горацием в качестве субстантивированного прилагательного, так как во времена Горация читатели понимали, о ком идет речь. Фет же переводит как существительное «Ромул», зная, что для русского читателя это слово будет понятнее, тем более что первоначально эпитет «копьеносный» принадлежал Марсу, а Ромулу был дан после его обожествления.