Согласно мнению Ильина, творчество писателя органично делится на два этапа. Первый отличается идиллическим тоном в изображении России, её патриархального уклада, тяготением к эпическим формам повествования, сентиментальностью и трепетом. Второй этап знаменуется "расцветом предметного созерцания". Лирический тон отходит на второй план: его сменяет трагический пафос революционной действительности: "Все насыщается предметным чувством, не оставляющим места для сентиментальности".

Ильин отмечает самобытность художественного стиля шмелёвского творчества, который, однако, не автономен, а предопределён системой образов и содержанием произведений: "Настоящий художник не "занимает" и не "развлекает"; он овладевает и сосредоточивает".

Столь же высоко Ильин отзывается и о шмелёвском языке, в котором удивительно сочетаются народность и невероятная художественная сила, увлекающая читателя. Такой язык олицетворяет менталитет русского человека, его простоту и открытость.

Пожалуй, в оценке произведений Шмелёва Ильин оказался наиболее благосклонен, указывая на определённую интимность, исповедальность тона писателя как на доминанты его художественного мира: "Создания Шмелева родятся из сердца, из горящего и переполненного сердца - в отличие от холодного и горького, чувственного мастерства Бунина; в отличие от мятущегося, самовольного и нередко всеразламывающего воображения у Ремизова; и в отличие от холодно-живописующего декоратора Мережковского. Вот почему я с самого начала сказал, что человек с холодным сердцем и мертвым чувством никогда не будет художественно жить вместе со Шмелевым".

2.3 Оценка русской классической литературы: Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Н.В. Гоголя и А.С. Пушкина

В статье "Русский пророк XX века" Ю. Сохряков отмечал: "Размышляя о трагической судьбе России в XX веке и о её роли в мировом историческом процессе, Ильин почти во всех своих произведениях цитировал мысли Ф.М. Достоевского, в котором видел не только великого писателя и мыслителя, но и духовного наставника. Размышляя о трагической судьбе России в XX столетии, Ильин пишет об её "одинокости" и "непонятности" для остальных народов, которые боятся нашей огромности и потому всячески стремятся к её ослаблению и растлению. Весь наш душевный уклад должен быть обновлен: в этой трагедии должен завязаться и окрепнуть новый русский национальный характер, укорененный во Христе" [49].

Столь пристальное внимание критика к творчеству Достоевского объясняется, безусловно, его симпатией.

Сам выбор темы - душа человека, его загадка Достоевским - оказалась родственной критику. "Человек есть тайна. Её надо разгадать, и ежели будешь её разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком", - писал в августе 1839 года в письме брату Ф.М. Достоевский. В этом высказывании кроется основополагающая для всей философии писателя мысль: существование человека предшествует его сущности. А потому невозможно быть наделённым тем или иным спектром духовных качеств от рождения; этот спектр приобретается на протяжении всего жизненного пути. Именно поэтому, рассуждая об особенностях творческого метода Достоевского, Иван Александрович Ильин свидетельствует о стремлении писателя проникнуть в глубины человеческой психологии и определить мотивировки, которыми руководствуются люди на протяжении своей судьбы.

Понятия Достоевский-человек и Достоевский-художник не тождественны. М.В. Моисеенко в работе "И.А. Ильин о проблеме художественного акта (на примере творчества Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского") писал: "Исследуя специфику личности и творчества Ф.М. Достоевского, И.А. Ильин разделяет понятия Достоевский-человек и Достоевский-художник. Показывает, что Достоевский-человек "служил" Достоевскому-художнику. Художник непременно должен был объективировать, дать жизнь миру образов и сюжетов, которые скапливались где-то в глубине души и давили невыносимым грузом. Его творческий акт требовал объективизации, опредмечивания художественного мира его сознания. Он должен был обязательно художественно претворить этот мощный заряд, который носил в себе. Достоевский писал с каторги брату: "Остались память и образы, созданные и еще не воплощенные мной. Они изъязвят меня, правда!" и еще: "Сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет, угаснет в моей голове или отравой в крови разольется! Да, если нельзя будет писать, я погибну. Лучше пятнадцать лет заключения и перо в руках!!!". Ему необходимо было избавиться от того сонма образов, которые он носил в себе. В противном случае человек в нем не пережил бы художника". Публицист причисляет Достоевского к людям с эмпатическим модусом мировосприятия, наделённым чутким сердцем и открытой душой. Доказывая этот тезис, М.В. Моисеенко [37] пишет: "И.А. Ильин видит специфику художественного акта Ф.М. Достоевского также в необычайной чувствительности Достоевского-художника. И.А. Ильин относит его к типу людей с предельно чутким сердцем, равно как Жуковского, Гоголя, Пушкина, позднего Л. Толстого, Чехова, а также Шмелева и Ремизова. Он считал Достоевского художником не просто с чутким сердцем, а как бы с обнаженным и не только по отношению к людям, но и к миру духовности вообще". Подобные личности, как считает публицист, обладают бесспорным преимущество перед остальными, ибо способны глубже ощущать свою внутреннюю вязь с мирозданием. С другой же стороны, отмечает Ильин, они вынуждены сталкиваться с определенными опасностями, одна из которых - предрасположенность к нервным болезням. Являясь невероятно эмоциональным человеком, шестнадцатилетний Достоевский трудно перенёс гибель матери, а впоследствии и насильственную смерть отца. Именно в то время у писателя произошёл первый припадок эпилепсии - заболевания, преследовавшего его затем на протяжении всей жизни.

Ильин справедливо полагает, что восприятие произведений Достоевского осуществляется не через призму рассудка, а через призму сердца. На этот факт обращает свое внимание и М.В. Моисеенко: "И.А. Ильин пишет, что такие люди, как Ф.М. Достоевский, с "абсолютной антенной чувств" много страдают. В произведениях писателя присутствуют бремя мира, боль мира. Ему трудно одному нести эту ношу, и он призывает читателя разделить с ним эту мировую скорбь. Достоевского не привлекают нестрадальцы, счастливцы, удачники. Человек для него начинается со страданий, и мерой этих страданий определяется его ценность. Страдание, бремя мира - предпосылка его искусства. Для успешной работы, по мнению Ф.М. Достоевского, важны страдание, вдохновение и скрупулезный труд. Писатель порой по три, четыре раза переделывал написанное, до тех пор, пока образы не становились пластически объективированными, скульптурно отточенными, характерологически индивидуализированными" [37].

Действительно, доминирующий мотив произведений Достоевского, организующий их идейно-художественный мир, - мотив страдания. Вероятно, именно поэтому писатель в своих романах дискредитирует замкнувшихся на материальном благополучии, не стремящихся к постижению высшей истины героев. Путь личности к свету, по Достоевскому, берёт исток из внутренних мучений. Сама идея страдания в гносеологическом аспекте является спасительной для людей, стремящихся постичь законы бытия, поскольку она пробуждает человеческую душу, защищает её от равнодушия и чёрствости. Не случайно в "Преступлении и наказании" эта идея звучит как категорический императив: "Страдание принять и искупить себя им, вот что надо" (Соня Мармеладова); "Разве ты, идучи на страдание, не смываешь уже вполовину свое преступление?" (Авдотья Раскольникова); "В страдании есть идея" (Порфирий Петрович).

Как и многие литературные критики, Ильин указывает на философскую направленность творчества Достоевского. Хотя писатель и не стал основоположником автономной идейной концепции, его диалектика воплотилась в художественном мире произведений. Миросозерцание писателя базировалось на православных идеях. Отсюда - стремление Достоевского видеть Божью искру в каждом человеке, пусть даже самом грешном и падшем. Ясно понимая несовершенство действительности не только с социальной, но и - что более важно - с психологической и религиозной точек зрения, он апеллировал к заключённому в каждой личности божественному потенциалу, который способен преодолеть материально-низменное начало бытия и нравственно возвысить человека. Достоевский являлся выразителем духовных начал, заключённых в христианском законе. Смирение перед страданием, стремление к свету вопреки (а может, и благодаря) преступлению православных догм - вот идеальные нравственные категории, в обладании которыми русский писатель видел спасительную силу человека. Вероятно, именно это в большей степени и привлекало И.А. Ильина в творчестве Ф.М. Достоевского.

Критик отмечает широкую известность публицистических работ Достоевского. Рассуждая о межнациональных отношениях и о месте России в мире, писатель определял две основные причины духовной стагнации Европы: революционный социализм и консервативный римский католицизм. В то же время, утверждает Ильин, писатель принимал реалии самодержавно-монархического строя России, а также в зрелые годы являлся противником революционных методов борьбы и социалистических преобразований. Самобытность пути России Достоевский видел в её мессианской роли, способной объединить все народы узами христианства.

Категоричность политических взглядов писателя была продиктована разочарованием в заблуждениях юности. В сороковые годы Достоевский входил в кружок утопических социалистов, возглавляемый Михаилом Буташевичем-Петрашевским, за участие в котором писатель был заключён в Петропавловскую крепость, а затем приговорён к смертной казни. Позже, однако, приговор изменили на ссылку в Сибирь.

По мысли И.А. Ильина, каторга не препятствовала, а, напротив, способствовала духовной эволюции Достоевского как философа и художника слова, а также сблизила его с народом (последнее обстоятельство отразилось на увлечении писателя почвенничеством). Он определял так называемую "всечеловечность" важнейшей идеей, организующей мироощущение русского человека. Подобный ракурс актуализации этой идеи прослеживался в знаменитой Пушкинской речи, произнесённой Достоевским в июне 1880 года. Пушкин представлялся писателю носителем национальной идеи, оказавшей влияние не только на отечественную культуру, но и - что более важно - на мировоззрение русского человека. Не случайно, отмечает Ильин, речь Достоевского произвела невероятный фурор, в особенности среди молодёжи.

Публицист указывает на то, что писатель придавал православной идее значение спасительной силы для России. Именно православие, считал писатель, поспособствует духовному единению людей и, как следствие, победе гармонии над хаосом и энтропией. И.А. Ильин уверен, что фундаментальное значение для Достоевского в христианском аспекте имеет идея сострадания. Дело в том, что человеческое самоопределение невозможно без расширения границ собственной личности. Постижение себя осуществимо только через постижение другого. Такое мироощущение - залог торжества добра. Безверие же опасно для человека тем, что калечит его мироощущение, опустошает душу, доводит существование до абсурда.

Рассуждая о религиозном аспекте произведений Достоевского в оценке Ильина, О.С. Попова в работе "Проблема трагического в философии И.А. Ильина" [41] отмечает: "По И. Ильину, Ф.М. Достоевский не только великий художник, но и страстный философ сердца. Он становится философом, который отчаянно, страстно в аду взыскует неба, является "философом ада и рая", проливает свет на земную трагедию. Анализируя трагедию главного героя романа "Идиот", И. Ильин отмечает его безволие, он - "лев и мышка". Поэтому роман является трагедией мирской бессильной доброты. А в романе "Бесы" И.А. Ильин выявляет его философско-метафизическую, или художественно-философскую главную идею: человеческая жизнь на земле не имеет смысла без веры и любви, кто отрицает идею Бога, тот способен лишь разрушать и вечно ниспровергать. Ставрогин, таким образом, - основная персонифицированная идея романа. И. Ильин объясняет, что он ни во что не верит и ничего не любит, что у него нет цели в жизни - отсюда его пустота, его паралич, его трагедия и его судьба. Ставрогин - это трагический, но и пророческий образ, сверхчеловек без Бога" [41].

Немалое место отведено рассуждениям о Достоевском в переписке И.А. Ильина и И.С. Шмелёва. Как отмечает Игорь Волгин в работе "Достоевский в изгнании", Достоевский являлся "неотъемлемой частью миросознания Шмелева и Ильина. Он тот "магический кристалл", сквозь который они рассматривают коллизии русской истории и скитания национального духа. Но это отнюдь не означает, что они относятся к автору "Идиота" со слепым обожанием. В их эстетических суждениях всегда присутствует острый критический прищур" [12, с.53].

Любопытно, что не только почитание художественного гения писателя характерно для двух собеседников. Главное для Ильина и Шмелёва заключается в ином - в том, что созданные в его произведениях архетипические образы героев представительствуют за национальные характеры, наделённые свойственным русскому человеку менталитетом и мироощущением.

Романы Достоевского оказались пророческими, писатель предвосхитил не только события, но и мировоззренческие поветрия, которые в двадцатом столетии стали причиной глобальных катастроф. Утрата нравственных ориентиров, подмена незыблемых истин иллюзорными логическими концепциями - вот причина ужасающих метаморфоз прошлого века. Не случайно в своей переписке Ильин и Шмелёв утверждают о том, что гибель Гитлера была весьма предсказуема: "И гибель его не случайна: напоролся на Россию! Это тоже - символ и знамение. Не на большевиков, конечно, а, именно, на Россию. Так было назначено, в этом "чудо", и это чудо "ум"-то и не предусмотрел!" Достоевский не принимал сугубо "логической" истины, считал её не способной подменить истину Христа.

Мысли об иррациональной природе русского человека (и России вообще) органично сочетаются у писателя с восприятием мира как амбивалентного пространства, не приемлющего схематизации. Несостоятельность упования исключительно на доводы рассудка нашла отражение в творчестве Достоевского: прежде всего, в повести "Записки из подполья", которую литературоведы считают первым произведением экзистенциальной направленности ("Дважды два четыре - все-таки вещь пренесносная. Дважды два четыре - ведь это, по моему мнению, только нахальство-с. Дважды два четыре смотрит фертом, стоит поперек вашей дороги руки в боки и плюется. Я согласен, что дважды два четыре - превосходная вещь; но если уже все хвалить, то и дважды два пять - премилая иногда вещица"), а также в романах "Преступление и наказание" (теория Раскольникова и реакция на неё Разумихина: "С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион!"), "Бесы" ("шигалёвщина", слова Петра Верховенского: "Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность") и, безусловно, "Братья Карамазовы" (тоталитарное государство из "Легенды о Великом инквизиторе").

Несмотря на пиетет перед Достоевским-философом, Ильин в одном из писем Шмелёву указывает на некоторые недочёты Достоевского-художника, упрекая писателя в излишней эмоциональности, аффектации ощущений: "Есть такой закон: эмоциональная взволнованность автора, не "снятая" в тексте, мешает художественному волнению читателя. Это есть у Достоевского в "Бедных Людях". В "Хозяйке" это дебордирует. Читатель не должен чувствовать, что автор его "умиляет" или "восторгает".

Кроме того, Ильин указывает на неубедительность образа старца Зосимы из "Братьев Карамазовых", который, по мысли публициста, чрезмерно сакрализирован Достоевским: "Святость - это головокружительно, это "дух занимается"; ее если предположить - то уже много. В Карамазовых "Зосима", изображенный так, мешает художественной убедительности. Художественная агиография - почти внутреннее противоречие. Однако Лескову и Толстому иногда удавалось".

Однако, вопреки тому, что И.А. Ильин не признавал произведения писателя абсолютно совершенными с художественной точки зрения, Достоевский оставался истинным духовным наставником для публициста. Одна из причин столь тёплого отношения Ильина к предшественнику кроется, вероятно, в том, что Достоевский с его "русской идеей" и страшными пророчествами был невероятно близок по мироощущению всем тем, кто, не приняв революцию, оказался в изгнании. Писатель одним из первых почувствовал сущность грядущих изменений, свидетелем которых и стал И.А. Ильин.

Иное отношение демонстрирует И.А. Ильин к другому классику русской литературы - к Л.Н. Толстому: при всем его глубоком уважении к писателю И.А. Ильин не принимает его концепцию "непротивления злу насилием". На этот факт обращает свое внимание и Попова: "И. Ильин обосновывает "трагическую проблему сопротивления злу", полемизируя с философско-социальной позицией Льва Толстого, особенно с его концепцией "непротивленчества" [41]. Этому вопросу посвящена работа Е.В. Демидовой, где она подробно объясняет причины непринятия Ильиным концепции Толстого.

"При анализе концепции JI. Толстого непротивленчества философ обосновывает трагическую проблему сопротивления злу. Тот, кто перед лицом агрессивного злодейства требует идеального исхода, тот не понимает основной жизненной трагедии, а она состоит в том, что из этой ситуации нет идеального исхода. Потому необходимо сопротивление злу силою. Философ стремится восстановить древнее русское православное учение о мече. Но именно трагического закона человеческой сущности испугалось доброе сердце Льва Толстого, писатель прошел мимо главной трагедии жизни человека на земле, не заметив её. Он и толстовцы предложили снять с души трагическое бремя мироздания, приняли идею непротивления злу силою, а потому избрали бегство от проблемы, патриотическое дезертирство, предательство. В своем исследовании "Философия Гегеля." И. Ильин отметил, что в ранних исследованиях великому немцу рисовалась трагическая природа государства. Сам И. Ильин тоже считал, что на государственной власти лежит отпечаток трагедии. Толстой не понял этого. Для него все правовые государственные законы - это законы насилия, а отсюда неизбежным выводом является отрицание Родины, её бытия, её государственной формы и необходимости её обороны [16].

К.Е. Мурышев, сравнивая оценку И.А. Ильина творчества Достоевского и Толстого, отмечает: "Взгляд Ильина на творчество Достоевского и Толстого, в целом достаточно традиционен. Здесь философ, по-видимому, солидарен с Мережковским ("Толстой и Достоевский" - это, по мнению Ильина, самая лучшая книга последнего): Достоевский - "тайноведец духа", Толстой - "тайноведец плоти", оба неоспоримые гении. Толстой, впрочем, гениален только до тех пор, пока остается художником: когда в художественное произведение он начинает вплетать рассуждение, оно от этого сильно проигрывает" [39].

Творчество А.С. Пушкина Ильин рассматривает в его эволюции: "И. Ильин показал, что Пушкин пришел к православному христианству, к изначальным основам и истокам русского национального духа. Будучи живым сосредоточием русского духа, его истории, его пути, поэт не мог не впитать в себя и не осмыслить трагедию русской истории, предугадывая будущие трагедии XX века. По Ильину, Пушкин был дан нам для того, чтобы создать солнечный центр нашей истории, но это не отрицает того, что поэт изобразил трагическую правду жизни. В анализе трагедии Пушкина "Моцарт и Сальери" философ отмечает, что идея трагедии была концепирована Пушкиным при чтении Евангелия, и раскрывает сокровенный смысл пушкинской трагедии. И. Ильин продолжает общую для русской религиозной философии мысль о том, что Пушкин поборол европейских демонов безверия, иронии и нигилизма, приобщился к этому недугу, чтобы преодолеть его" [41].

Раскрывая свою мысль о мужании гения Пушкина, Ильин обращается и к биографии поэта: "В юности все, что ему посылала жизнь, затопляло его наводнением, засыпало его лавиною, не встречая властного, качественного отбора. Душа его захлебывалась, содрогалась, металась, - великое мешалось с пустяком, священное с шалостью, гениальное с беспутным. И друзьям его казалось подчас, что он "весь исшалился", что им не удастся "образумить" эту "беспутную голову".

Но гений мужал и вдохновение побороло. Опыт жизни дарил ему обиды и муки; разочарования и испытания рано несли ему мудрую горечь и науку качественного выбора. Радостно следить, как Пушкин год за годом все более преодолевает свою и общерусскую опасность всесмешения в свободе; как "духовная жажда" побеждает все; как вдохновенно он заселяет свои духовные просторы, - и наши. Гений наполнял и обуздывал игру таланта. В ребенке зрел пророк".

Оценивая не без эмоций пушкинский стиль, критик приводит некоторые факты биографии поэта, фрагментарно цитирует некоторые стихотворения: "Пушкин был весь - игра, весь - творческая легкость, весь - огонь импровизации. Не за это ли друзья его, - Жуковский, Вяземский, Дельвиг, - прозвали его "Сверчком"? И вот, на протяжении всей своей жизни он учится духовной концентрации, предметному вниманию, сосредоточенному медитированию. Вот что означают его признания:

"Учусь удерживать вниманье долгих дум"

"Иль думы долгие в душе моей питаю"

"И ваши творческие думы

В душевной зреют глубине" [Ильин].

"И. Ильин центром жизни и личности Пушкина считает творческое горение, таинственную связь с Божественным источником Истины, Добра, Красоты, духовную сосредоточенность, понимая и необходимость свободного проявления жизненных инстинктов в иные дни отдыха и восстановления душевных сил поэта. Этим объясняются его детские шалости и дерзости, которые следовало прощать и беречь великого гения и малое дитя. Не умалчивая о грехах поэта, игре в карты и любовных похождениях, критик предоставляет судить о них тем, кто сам без греха, и обращает внимание своих слушателей и читателей на обаяние личности поэта - его простоту в обращении, искренность, щедрость, благородство, мужество, отвагу, полное отсутствие зависти и всегдашнюю готовность восхититься прекрасным и поддержать в товарище-поэте огонь творчества" [41].

Говоря об объективности оценки И.А. Ильина, Попова также говорит о невероятном душевном созвучии Ильина-критика и Пушкина-поэта, об умении литературоведа проследить эволюционный путь поэта и писателя: "Можно заметить, что, при всех понятных различиях личности гениального поэта и ученого профессора, творчество Пушкина нашло в И. Ильине наиболее понимающего читателя и интерпретатора. И. Ильин хорошо знал взрастившую Пушкина европейскую и русскую литературную культуру и специально изучал русскую народную поэзию. Ученый, философ, историк, правовед, эстетик, он смог понять "умнейшего человека России”. Самый "трезвый и глубокий” политический и нравственно-религиозный мыслитель в России ХХ века, эпохи мировых войн и революционных катастроф⁷, он должен был по достоинству оценить эволюцию политических взглядов поэта, изживание им идей французского "просвещения" и революции и переход на охранительные позиции. Ильину с его ностальгически острой любовью к России был дорог патриотизм Пушкина. А возвращение поэта от атеистических и масонских соблазнов в родной Дом Православной церкви понималось православным философом пророчески и прообразовательно как должный путь русской интеллигенции к основам христианской культуры" [41].

Оценка Пушкина Ильиным невероятно высока, а сам он невероятно эмоционален в этой оценке: "…мы неотрывны от него так, как он неотрывен от России; <…> мы проверяем себя его видением и его суждениями; <…> мы по нему учимся видеть Россию, постигать ее сущность и ее судьбы; <…> мы бываем счастливы, когда можем подумать его мыслями и выразить свои чувства его словами; <…> его творения стали лучшей школой русского художества и русского духа.". Построенный по принципы синтаксического параллелизма, этот тезис автор доказывает, обращаясь к нескольким произведениям А.С. Пушкина.

Стремясь быть убедительным, аргументируя свою точку зрения, И.А. Ильин цитирует Тютчева и Гоголя, которые дали столь же высокую оценку творчеству Пушкина, обращая свое внимание на религиозность поэта и писателя - "боговдохновенность", по Ильину. "Нам все здесь мило, и дорого, и символически поучительно. Ибо мы хорошо знаем, что всякое движение на земле поднимает "пыль"; что ничто великое на земле невозможно вне страсти; что свят и совершенен только один Господь; и что одна из величайших радостей в жизни состоит в том, чтобы найти отпечаток гения в земном прахе и чтобы увидеть, узнать в пламени человеческой страсти - очищающий ее огонь божественного вдохновения".

Как подтверждение мысли, высказанной в работе "О тьме и просветлении" о неоднозначности фигур реального писателя и поэта, чей образ складывается в нашем сознании, И.А. Ильин приводит анализ стихотворений А.С. Пушкина, говоря о его пророческом даре: "И пусть педанты целомудрия и воздержности, которых всегда оказывается достаточно, помнят слова Спасителя о той "безгрешности", которая необходима для осуждающего камнеметания. И еще пусть знают они, что сам поэт, столь строго, столь нещадно судивший самого себя:

И меж детей ничтожных мира

Быть может всех ничтожней он.

столь глубоко познавший Змеи сердечной угрызенья. - столь подлинно описавший таинство одинокого покаяния перед лицом Божиим:

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу, и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.,

предвидел и "суд глупца, и смех толпы холодной", и осужденья лицемеров и ханжей"

К.Е. Мурышев справедливо замечает, что А.С. Пушкина Ильин "признает пророком в самом прямом смысле этого слова. В его адрес философ не высказывает, кажется, ни одного критического замечания. Напротив, творчество поэта является для него своего рода эталоном, с которым он сравнивает все остальное. Пушкинская традиция является для Ильина определяющей и в чисто художественном, и в духовном отношении" [39].

На этот же факт указывает и Попова: "В богатой и разнообразной зарубежной пушкиниане работы И.А. Ильина будут одним из самых масштабных, точных, проникновенных и весомых высказываний о поэте" [41].

Ностальгическими мотивами, вероятно продиктованы строки Ильина о Пушкине, когда он подчеркивает его "русскость", развивая свою мысль несколькими тезисами:". И вот, первое, что мы должны сказать и утвердить о нем, это его русскость, его неотделимость от России, его насыщенность Россией"; или "Вот почему, утверждая русскость Пушкина, я имею в виду не гениальную обращенность его к другим народам, а самостоятельное, самобытное, положительное творчество его, которое было русским и национальным. Пушкин есть чудеснейшее, целостное и победное цветение русскости. Это первое, что должно быть утверждено навсегда"; или "призвание его состояло в том, чтобы принять душу русского человека во всей ее глубине, во всем ее объеме и оформить, прекрасно оформить ее, а вместе с нею - и Россию. Таково было великое задание Пушкина: принять русскую душу во всех ее исторически и национально сложившихся трудностях, узлах и страстях; и найти, выносить, выстрадать, осуществить и показать всей России - достойный ее творческий путь, преодолевающий эти трудности, развязывающий эти узлы, вдохновенно облагораживающий и оформляющий эти страсти" [27]. О "русскости" Пушкина, на которую указал Ильин, пишет и Попова, и Мурышев, отмечая, что это качество поэзии - одно из самых ценных, по мысли критика.

Видя в Пушкине "пророка и мыслителя, поэта и национального воспитателя, историка и государственного мужа", И.А. Ильин восторгается и художественной формой его произведений: "Ему был дан поэтический дар, восхитительной, кипучей, импровизаторской легкости; классическое чувство меры и неошибающийся художественный вкус; сила острого, быстрого, ясного, прозорливого, глубокого ума и справедливого суждения" [27].

Требовательностью Пушкина к себе, его критичностью объясняет критик успех поэта и писателя, ссылаясь на мнение самого Пушкина: "И на протяжении всей своей жизни он требует от своего импровизаторского дара - совершенной формы. Строгость его требований к себе была неумолимой. Он всегда чувствовал, что он "должен" сказать, и чего он "не властен" и "не смеет" сказать. За несколько лет до смерти он пишет о себе: "Прозой пишу я гораздо неправильнее (чем стихами), а говорю еще хуже. "

Итак, вот его завещание русскому народу: гори, играй, импровизируй, но всегда учись сосредоточенному труду и требуй от себя совершенной формы. "

Ильин говорит о Пушкине как о писателе-реалисте, хорошо знающем и понимающем русский характер и русский быт, он говорит о нем как о писателе-летописце, хорошо знающем русскую историю.

Вера диктовала И.А. Ильину даже черты характера и темперамента Пушкина интерпретировать в рамках христианского учения:". Кто хочет понять Пушкина и его восхождение к вере и мудрости, должен всегда помнить, что он всю жизнь прожил в той непосредственной, прозрачной и нежно-чувствующей детскости, из которой молится, поет, плачет и пляшет русский народ; он должен помнить Евангельские Слова о близости детей к Царству Божьему".

Видя в пушкинском творчестве воплощение божественного духа, И.А. Ильин весьма высоко оценивал все, что было сделано поэтом: "Пушкин учил Россию видеть Бога и этим видением утверждать и укреплять свои сокровенные, от Господа данные национально-духовные силы." "Пушкин, наш шестикрылый серафим, отверзший наши зеницы и открывший нам и горнее, и подводное естество мира, вложивший нам в уста жало мудрыя змеи и завещавший нам превратить наше трепетное и неуравновешенное сердце в огненный угль, - он дал нам залог и удостоверение нашего национального величия, он дал нам осязать блаженство завершенной формы, ее власть, ее зиждущую силу, ее спасительность. Он дал нам возможность, и основание, и право верить в призвание и в творческую силу нашей родины, благословлять ее на всех ее путях и прозревать ее светлое будущее, - какие бы еще страдания, лишения или унижения ни выпали на долю русского народа"

Многие высказывания Ильина о Пушкине построены в виде развернутых метафор, они невероятны эмоциональны и говорят о большой любви критика к поэту: "Единственный по глубине, ширине, силе и царственной свободе духа, он дан был нам для того, чтобы создать солнечный центр нашей истории, чтобы сосредоточить в себе все богатство русского духа и найти для него неумирающие слова. Он дан был нам как залог, как обетование, как благодатное удостоверение того, что и на наш простор, и на нашу страсть может быть найдена и создана совершающая и завершенная форма. Его дух, как великий водоем, собрал в себя все подпочвенные воды русской истории, все живые струи русского духа. И к целебным водам этой вдохновенно возмущенной купели будут собираться русские люди, пока будет звучать на земле русский язык, - чтобы упиться этой гармонией бытия и исцелиться от смуты, от застоя и брожения страстей".

Гоголь создал своего рода "катарсис пошлости". По Ильину, понятие пошлости именно у русских классиков приобретает свой настоящий глубокий смысл. Это слово-понятие высвечивает главную проблему религиозной философии. Пошлым становится то, что утрачивает свой священный смысл и становится духовно-ничтожным. Понятие катарсис - очищение - у Ильина опирается на глубокие традиции мировой и русской философии. Катарсис необходим не только в личной жизни, но так же и в национальном бытии. И. Ильин считает, что "Мертвые души", по замыслу Пушкина и Гоголя, должны были положить начало развенчанию пустоты и очищению во всерусском масштабе, должны были вызвать к жизни в России эпоху религиозного очищения, а потом осуществить его и во всемирном масштабе. Трагедию Гоголя И. Ильин объясняет тем, что задача показать положительные ценности противоречила собственному творческому акту Гоголя, что и привело его к тяжкому трагическому кризису" [41].

Н.В. Гоголь, по мнению мыслителя, являет собой яркий и убедительный пример "недостаточно талантливой гениальности". Причину творческого кризиса, настигшего писателя в конце жизни, Ильин усматривает как раз в недостаточности его таланта для выражения тех содержаний, которые открылись ему в созерцании. Также он упоминает о той отрицательной роли, которую якобы сыграл в творческой судьбе Гоголя его духовник о. Матфей, которого философ характеризует как предельно ограниченного и фанатичного ортодокса, неспособного подняться до понимания святости большого искусства" [39].

Заключение

В одном из писем И. Шмелев говорит о том, что по-настоящему Ильина как критика пока не понимают и что время его пока не наступило. Действительно, пользуясь художественной формулой С. Есенина, нужно заметить, что "большое видится на расстоянии" и что сегодня время Ильина как раз наступило: критические замечания И.А. ильина стали доступны большинству читателей и большое количество исследований, посвященных анализу работ критика говорит об интересе науки к его наследию.

Продуктивность Ильина велика: его наследие составляет несколько сотен критических статей, более сорока книг, несколько лекций, посвященных многим вопросам литературы, философии, религии. Велико и эпистолярное наследие Ильина. Этим отчасти объясняется сложность изучения его наследия. В данной работы мы попытались дать оценку И.А. Ильину в первую очередь как литературному критику.

В своем творчестве, пытаясь осмыслить проблемы современности, И.А. Ильин обращается к наследию писателей-классиков, в произведениях которых так или иначе обозначена русская идея, истоки формирования русского национального характера. По И.А. Ильину, это в первую очередь Пушкин. В творчестве Ф.М. Достоевского критика интересовала мысль о трагическом расколе души и разума, свойственному человеку в целом. Свое несогласие с толстовской концепцией "непротивления злу насилием" Ильин высказывал, вероятнее всего, оценивая революционный переворот 1917 года, который сделал его изгнанником, человеком, потерявшем свою родину. Как создатель "волевой идеи", И.А. Ильин своими работами вызвал общественный резонанс в 20-30-е годы ХХ столетия.

Оценивая писателей и поэтов-современников, И.А. Ильин оказывается более субъективен, чем в оценке писателей 19 века, и хотя он стремится уйти от идеологии, пытаясь осмыслить их творчество (идеологический принцип в оценке художественного произведения, по мысли самого Ильина, неприемлем, о чем он сам говорит в своих работах), все-таки его симпатии и антипатии очевидны: он не принимает темы богоборчества, которая достигла своего апогея в лирике Маяковского, он не принимает декадентских настроений лирики А. Блока, восторгавшегося революцией, образы поэта кажутся Ильину искусственными, лишенными животворящего начала. Симпатии автора на стороне И. Шмелева - писателя, который был его другом, чья переписка - тоже часть литературно-критического наследия И.А. Ильина. Христиански-ориентированная эстетика И.А. Ильина во многом определяет его отношение к тем или иным писателям и поэтам.

Выбор тем, которые актуализирует в своем творчеством Ильин, объясняется, вероятнее всего, его вынужденной эмиграцией. Проблемы русской культуры, ностальгия по родине и по ушедшей дворянской культуре, частью которой является и литература, в основе которой - православные истины и ценности - вот основа его оценки анализируемых поэтов и писателей.

Свои работы, посвященные тем или иным писателям, поэтам, Ильин строит как размышления о творческой манере художника в целом, в большей степени обращая внимания на идейную организацию произведений. Терминологический аппарат, которым пользуется И.А. Ильин, не позволяет говорить о его работах как о литературоведческих, он в меньшей степени обращает внимание на поэтику художественного слова, в большей - на мысль, лежащую в основе текста.

Анализ произведений, которые оказываются в поле зрения критика, фрагментарен, он не пользуется классическими приемами критики, которые были популярны в ХIХ веке, например - пересказ произведения неискушенным читателем (так построены работы В.Г. Белинского, посвященные анализу романов А.С. Пушкина "Евгений Онегин" и М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени").

И.А. Ильин общается со своим читателем как с равным участником читательского процесса, высказывая лишь свое впечатление о прочитанном, хотя и в этом случае ему, как и любому другому критику, в некоторых случаях не удается избежать дидактизма, в ряде случаев (особенно это касается анализа произведений Пушкина) И.А. ильин настойчиво рекомендует своему потенциальному собеседнику видеть предмет анализируемого произведения именно так, как видит он. Вероятно, в этом пафосе и заключена искренность и эмоциональность его работ, а в искренности и эмоциональности подачи критического материала И.А. Ильин и видел свою задачу, о чем прямо заявлял в работе "О тьме и просветлении".

Список использованной литературы

1. Алексеева И.Ю. Ильин Иван Александрович // Философы России XIX-XX столетий: биографии, идеи, труды / сост. и гл. ред. П.В. Алексеев; МГУ им. М.В. Ломоносова. - 4-е изд., перераб. и доп. - М., 2002. - С.380-382.

2. Алехина С.Н. Идеи традиционализма в философии И.А. Ильина // Человек: диагноз и прогноз в социально-гуманитарном значении. - Курск, 2004. - С.4-8.

3. Андреева И.С. И.А. Ильин о проблеме насилия и сопротивлении злу силою // Человек: образ и сущность. - М., 1995. - С.35-56.

4. Андрианов Б.Г. Иерархические основы творчества. К метафизике И.А. Ильина // Социальная философия Ивана Ильина: материалы российского семинара 9-10 апреля 1993 г. - С-Пб., 1993. - Ч.2. - С.56-59.

5. Бабинов Ю.А. И.А. Ильин и национальное самосознание русского народа / Ю.А. Бабинов, М.С. Колесов // Социально-гуманитарные знания. - 2001. - № 3. - С.242-257.

6. Бабинцев С.М. Историософские идеи И.А. Ильина в контексте его религиозной метафизики: автореферат диссертации … кандидата философских наук. - Москва, 1996/http://www.dissercat.com/content/istoriosofskie-idei-i-ilina-v-kontekste-ego-religioznoi-metafiziki

7. Баммель И. Ильин Иван Александрович // Большая Советская Энциклопедия. - 1-е изд. - М., 1933. - Т.27. - С.778.

8. Белов В. "Из пепла." // Наш современник. - Москва, 1991. - № 4. - С.4-9.

9. Блинников Л.В. Ильин // Краткий словарь философов: учебное пособие. - М., 1994. - С.107.

10. Бойко Л.А. Идея гегелевской методологии в осмыслении И.А. Ильина: дидактика интуитивно-феноменологического и спекулятивного моментов философствования // Гуманитарные и социально-экономические науки. - 2008. - № 5 (42). - С.5 - 9.

11. Болотоков В.Х., Кумыков А.М. И.А. Ильин // Выдающиеся представители русской социально-философской мысли первой половины XX века. - М., 2002. - С. 156-196.

12. Волгин И. Достоевский в изгнании Переписка И.С. Шмелева и И.А. Ильина (1927-1950) // Октябрь. - 2007. - № 8.

13. Головятинская М.Д. И.А. Ильин как пророк в своем отечестве // Материалы XII научной конференции профессорско-преподавательского состава Волгоградского государственного университета. - Волгоград, 1995. - С.31-34.

14. Горынина И.Л. И.А. Ильин о Ф.И. Тютчеве // Гуманитарное знание. 2002. - Омск, 2002. - Вып.6. - С.172-174.

15. Грицанов А.А. Ильин Иван Александрович // Новейший философский словарь. - Минск, 1998. - С.261.

16. Демидова Е.В. Идея ненасилия в русской общественно-философской мысли первой трети ХХ века: Книга И.А. Ильина "О сопротивлении злу силой" и полемика вокруг нее. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. - М., 1996/http://www.any-book.ru/book/show/id/30143

17. Депретто К. Литературная критика и история литературы в России конца ХIХ - начала ХХ века. // История русской литературы: ХХ век: Серебряный век. - М., 1995

18. Евлампиев И.И. История русской философии. - М., 2002.

19. Егоров В.Н. И.А. Ильин о духовных истоках творчества А.С. Пушкина // Межвузовский сборник научных статей. Серия: Филология. - Тольятти, 1999. - № 1. - С.15-18.

20. Емельянов Б.В. Иван Александрович Ильин // Очерки русской философии XX века: учеб. пособие. - Екатеринбург, 1992. - С.51-62.

21. Ерисов Д.П. Религиозная философия Ивана Александровича Ильин. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. философ. наук. - М., 1997/http://cheloveknauka.com/religioznaya-filosofiya-ivana-aleksandrovicha-ilina

22. И.А. Ильин // Краткая философская энциклопедия. - М. 1994. - С.173.

23. Иван Шмелев. Иван Ильин. Переписка двух Иванов. В 3х т. - М., 2000.

24. Ильин И.А. Арфа Давида. - СПб., 2009.

25. Ильин И.А. Наши задачи / http://apocalypse. orthodoxy.ru/problems/145. htm

26. Ильин И.А. О тьме и просветлении / http://vk.com/doc152988510_437520325? hash=0cc254a012677ad59b&dl=77e797001f609f31c8

27. Ильин И.А. Пророческое призвание Пушкина / http://pushkin. niv.ru/pushkin/articles/ilin/prorocheskoe-prizvanie. htm

28. Ильин Иван. Дневник. Письма. Документы (1903-1938). - M., 1999.

29. Коломейцева Т.С. Антропологическая интерпретация гегелевской философии в творчестве И.А. Ильина. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. философск. наук.,. - Екатеринбург, 2012/http://www.dslib.net/istoria-filosofii/antropologicheskaja-interpretacija-gegelevskoj-filosofii-v-tvorchestve-i-a-ilina.html

30. Конкина Л.С. И.А. Ильин об истоках творчества И.А. Бунина / Л.С. Конкина, Е.А. Подмарев // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2009. - № 1 (9). - С.70-75/Конкина Л.С. И.А. Ильин об истоках творчества И.А. Бунина

31. Конкина Л.С. В.Н. Ильин - литературный критик и историк литературы // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. № 2-1.2013/http://cyberleninka.ru/article/n/v-n-ilin-literaturnyy-kritik-i-istorik-literatury#ixzz46NEqLxsc

32. Копалов В.И. Творческая идея России в философии Ивана Ильина / http://apologet. spb.ru/ru/1301.html

33. Лисица О.В. Иван Ильин и Иван Шмелев: О духовной дружбе двух великих Иванов // Русский экономический вестник. - Екатеринбург, 2005. - Вып. № 4. - С.317-323.

34. Лисица Ю.Т. Иван Александрович Ильин: историко-биографический очерк // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. / И.А. Ильин. - Москва, 1996. - Т.1. - С.5-36.

35. Любимов Б.Н. И.А. Ильин: [вступительная статья к публикации "О сопротивлении злу"] // Новый мир. - Москва, 1991. - № 10. - С. 196-200.

36. Мальчукова Т.Г. Пушкинская тема в критическом наследии И.А. Ильина / http://philolog. petrsu.ru/filolog/konf/2005/43-malchukova. htm

37. Моисеенко М.В. И.А. Ильин о проблеме художественного акта (на примере творчества Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского) // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2009. № 2. с.125-132/http://vestnik-mgou.ru/Authors/View/5762

38. Мотрошилова Н.В. История философии: Запад - Россия - Восток. Книга 3-я: Философия XIX-XX вв. - М., 2012.

39. Мурышев К.Е. Философия художественного творчества И.А. Ильина. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. философск. наук. - М., 2011/http://do. gendocs.ru/docs/index-353915.html

40. Письмо С.В. Рахманинову от 30.08.1938 // И.А. Ильин: pro et сontra. - СПб., 2004. С.373/http://eknigi.org/chelovek/123804-ia-ilin-pro-et-contra.html

41. Попова О.С. Проблема трагического в философии И.А. Ильина. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд философскю наук. - Краснодар, 2003/http://cheloveknauka.com/problema-tragicheskogo-v-filosofii-i-a-ilina

42. Скотникова Г.В. И.А. Ильин как литературно-философский критик // Наука и культура русского зарубежья. - Санкт-Петербург, 1997.

43. Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. - М., 1991.

44. Солнцева Л.Н. И.А. Ильин - филолог / http://cyberleninka.ru/article/n/i-a-ilin-filolog

45. Сохряков Ю. Переписка И.А. Ильина и И.С. Шмелёва как явление в духовно-эстетической жизни русского Зарубежья / http://omiliya.org/article/perepiska-i-a-ilina-i-i-s-shmeleva.html

46. Сохряков Ю.И. И.А. Ильин как литературный критик // Литература в школе. - Москва, 2000. - № 4. - С.48-54.

47. Сохряков Ю.И. И.А. Ильин как мыслитель и литературный критик // Литература в школе. - Москва, 1996. - № 1. - С.36-41.

48. Сохряков Ю.И. Ильин Иван Александрович // Писатели русского зарубежья. (1918-1940 гг.): справочник. - Москва, 1993. - Ч.1. - С.230-238.

49. Сохряков Ю.И. Русский пророк XX века // Русский Дом. - 2003. - № 3.

50. Чуковский К.И. Чуковский - А.М. Горькому, 1920/Литературное обозрение. - 1982, № 4

51. Шеховская Н. И.А. Ильин и К.Д. Ушинский: "диалог" о духовности // Педагогическая. - 2005. - № 10. - С.68-73.

Размещено на Allbest.ru