Явление сатиры в публицистических произведениях И.А. Крылова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Актуальность темы выпускной квалификационной работы выражается тем, что мало кто знаком с творчеством И. А. Крылова со стороны публицистики. Ведь, если вдуматься, для большинства людей в нашей стране и за её пределами знакомство с творчеством автора ограничивается школьной программой, в которую входит едва ли дюжина его произведений. Почти никто не знаком с иными сторонами его жизни, с иными отражениями его характера, которые раскрывают перед нами собственный, личный мир автора. Крылов был не только сатириком-баснописцем, а так же журналистом и, что важно - поэтом. Без этого не родились бы на свет столь поэтичные его басни, в которых каждое слово подогнано в ровный ряд. Не обладай Крылов талантом поэта, может статься, его произведения так и остались бы без внимания общественности.

Деятельность и творчество И. А. Крылова изучали и изучают до сих пор. И, даже беря во внимание то, что множество выдающихся критиков, философов и мыслителей рассматривало различные вопросы творчества Крылова необходимо сказать, что до сих пор существует необходимость в его изучении. Что касается степени изученности проблемы, то считаю возможным перечислить авторов, которые тем или иным образом рассматривали творчество И. А. Крылова: А. А. Потебня, Н. А. Добролюбов, П. А. Плетнёв, Г. А. Гуковский, В. Г. Белинский, А. Пыпин, Н. Колмаков, М. Лобанов, А. П. Могилянский, Д. Д. Благой, Н. Л. Степанов и многие другие.

Объект - сатирическая публицистика в русской литературе.

Предмет - басни И. А. Крылова, как яркий пример сатирической публицистики.

Целью выпускной квалификационной работы является изыскание, анализ и изучение явления сатиры в публицистических произведениях И. А. Крылова.

В этой связи дипломное исследование направлено на решение следующих задач:

· Рассмотрение и изучение творчества И. А. Крылова.

· Анализ литературной критики по теме.

· Формирование научных выводов об особенностях литературной речи И. А. Крылова.

· Формирование выводов о необходимости более углубленного изучения творчества И. А. Крылова по программе старших классов средней школы, а так же в высших учебных заведениях.

Методологическую основу выпускной квалификационной работы составляет учебный курс по изучению литературы в высших учебных заведениях профессионального образования, а так же несколько научных методов исследования: использован диалектический метод познания, сбор, изучение и анализ теоретической литературы, анализ и синтез.

Структура выпускной квалификационной работы состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и источников, приложений.

Глава 1. Сатирическая публицистика басен И. А. Крылова

1.1 История басни, как жанра сатирической публицистики

Басня - один из наиболее распространённых во всей мировой литературе жанров, имеющий древние и прочные корни не только в литературах западноевропейских народов, но и на Востоке, в Китае, Индии, арабских странах. Ещё в самом начале нашей эры в Индии был создан замечательный сборник басен «Панчатантра», высмеивающий пороки и недостатки людей, зло обличающий царей и жрецов. Народное, демократическое начало басни явилось причиной её широкой популярности у всех народов. Через несколько веков эти басни были пересказаны на арабском языке в популярном сборнике «Калила и Димна», а затем вошли и в литературу стран Европы.

Особенно большое значение в развитии мировой басни имели древнегреческие басни Эзопа, скорее всего легендарного лица, которому приписывали народные басни, относящиеся к VI в. до н. э. и являвшиеся тем богатейшим фондом, из которого черпали свои сюжеты последующие баснописцы, по-своему применяя эти сюжеты к современности, заново осмысляя их. В античной басне, однако, дано лишь аллегорическое изображение сюжета, отсутствует раскрытие характеров.

Наивысшего расцвета до Крылова этот жанр достиг в творчестве великого французского баснописца Лафонтена, который придал условно-аллегорической античной басенной традиции жизненный и глубоко национальный характер, наполнил басню тонким и острым галльским юмором.

Учитывая всё богатство мировой басенной традиции, Крылов охотно обращался к сюжетам античной, индийской басни (так, басня «Пустынник и Медведь» восходит к «Калиле и Димне»), брал сюжеты у Лессинга (басня «Безбожники» подсказана сюжетом «Великана»), у Лафонтена. Но подавляющее большинство его басен написано на сюжеты, взятые из самой русской действительности.

Басня - жанр, не только тесно связанный с народным творчеством, но и рождённый народом. В ней всегда звучал голос демократических, угнетённых масс, прибегавших к иносказательному, эзоповскому языку, чтобы высказать правду о своей жизни. По словам Федра, басня - жанр, служивший для того, чтобы угнетённые могли говорить о своём положении, выражать свои мнения.

Басня в мировой басенной традиции являлась преимущественно моральной аллегорией. Лишь Лафонтену удалось выйти за пределы этого аллегоризма. Но полностью превратил этот условно-дидактический жанр в социальную сатиру, придал басенным образам реальность и типичность великий русский баснописец Крылов.

В своём определении басни А. Потебня отмечал, что: «Обобщение частного случая может идти без помехи до высочайших ступеней. Басня отдельно от применения в этом отношении похожа на точку, через которую можно провести бесконечное число линий. Только применение басни к частному случаю определяет, какие из её черт должны быть сохранены в обобщении, если это обобщение должно сохранять связь с самой баснею. Это опять-таки указывает, что сначала басня и её применение, а потом обобщение и нравоучение». А. А. Потебня, Из записок по теории словесности, Харьков, 1905, стр. 320. В этом - залог жизненности басенных образов Крылова, имеющих множество «применений»; через «точку» басенного образа, басенного сюжета проходит у него целый ряд смысловых «линий», тогда как басни многих предшественников и современников Крылова зачастую не имеют этой многозначности.

Гегель в лекциях по эстетике, давая определение басенного жанра, отмечал необходимость тесной связи басни с действительностью, с жизнью, для её идейной и художественной полноценности: «…Эзоповская басня, - писал Гегель, - представляет собою изображение какого-нибудь состояния неживой и живой природы или случая из мира животных, которые не выдуманы произвольно, а рассказаны согласно с тем, что было в действительности, согласно верным наблюдениям, и притом рассказаны так, что из них можно почерпнуть общее поучение в отношении человеческого существования или, говоря точнее, практической стороны этого существования, в отношении благоразумности и нравственности поступков. Первое требование, предъявляемое нами к басне, должно поэтому состоять в том, чтобы определённый случай, который должен дать нам так называемую мораль, был не только вымышленным, а главным образом в том, чтобы он не был вымышлен противно виду и характеру действительного существования явлений в природе. А затем это требование состоит в том, что, во-вторых, рассказ должен сообщить случай не в общем виде, а так, как этот случай является во внешней реальности типом всех таких происшествий, должен сообщить его в его конкретных подробностях и похоже на некоторое действительное событие». Гегель, Сочинения, Соцэкгиз, М. 1938, т. XII, стр. 393.

Крылов создаёт реалистические образы, отличные от аллегорий античной и классической басни, образы настолько конкретные, что персонажи крыловских басен существуют как реальные, типические характеры. В этом отношении Крылов пошёл значительно дальше своих предшественников, в том числе и Лафонтена.

1.2 Басенное творчество И. А. Крылова

Отражая в баснях русскую действительность, Крылов всё более усиливает сатирический элемент басен. Ранние басни 1805-1808 годов являлись преимущественно моралистическими, не имели конкретного социального адреса. В баснях же 1812-1824 годов социальная сатира занимает главенствующее место. Такие басни, как «Совет мышей», «Листы и Корни», «Волк и Кукушка», «Крестьяне и Река» и т. д., посвящены главным образом социальным проблемам эпохи, обличению несправедливости общественных отношений. Особенно резкого сатирического накала достигает басенное творчество Крылова в начале 20-х годов, когда создаются такие басни, как «Рыбья пляска», «Пёстрые овцы».

Басни восьмой и девятой книг, написанные в 1827-1834 годах, также насыщены острой политической сатирой. Среди них почти нет басен с отвлечённой моралью. В основе их лежит актуальная общественная тема. Не случайно Белинский отметил, что «все одиннадцать басен девятой книги принадлежат к числу лучших басен Крылова». В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 578. Мировоззрение Крылова, сложившееся к этому времени, в дальнейшем мало меняется. В ряде отдельных случаев можно было бы отметить некоторые отклонения от сформировавшихся воззрений Крылова, но если брать всё его творчество в целом, то следует признать, что оно чрезвычайно цельно как по мировоззрению, так и по художественным принципам.

Мировоззрение Крылова-баснописца, его идейные позиции не могут быть сведены к единой и простой формуле. Трудность исследования этого вопроса усугубляется тем, что Крылов не оставил после себя ни статей, ни писем, относящихся к этому периоду, в которых можно было бы найти выражение его взглядов. Единственным источником являются его басни. Раскрывая их содержание, идейный смысл их образов, можно судить о взглядах Крылова на вопросы политической и государственной жизни, морали и т. д.

Исторические события, свидетелем которых был Крылов, не могли не сказаться на его басенном творчестве. Если басни Крылова 1806-1811 годов утверждали право народа на главенствующую роль в государстве, разоблачали несправедливость общественных отношений, основанных на «праве» сильного («Мор зверей», «Волк и Ягнёнок», «Листы и Корни», «Лев и Комар» и др.), а басни 1812 года являлись патриотическим утверждением народного подвига, то в позднейших баснях всё чаще появляются пессимистические ноты, хотя самая сатира становится нередко ещё более резкой («Мирская сходка», «Волки и Овцы» и др.).

Крылов не идеализирует действительность, подобно многим дворянским писателям своего времени. Вместе с тем он не впадает и в натурализм. Он любовно и глубоко изучает народную жизнь и в оценках явлений действительности, общественных отношений, морали руководствуется точкой зрения народа, его практическим опытом.

Содержание сатиры в баснях Крылова значительно расширилось по сравнению с тем, каким оно было в его журнальных статьях и комедиях. Она стала ещё более глубокой и обобщающей, более реалистической. Сатира Крылова поражала в первую очередь всё то, что вызывало протест лучшей, передовой части русского общества. Она была оппозиционна по самому своему духу, по критическому отношению к проявлениям крепостнического строя. Вся система крепостнического общества, начиная от царя, вельмож и кончая мелкими чиновничьими «моськами», осмеивается и разоблачается Крыловым. Тупоголовые судьи, Осёл, который «став скотиной превеликой» (то есть знатным человеком), остаётся тем же невеждой, Медведь, назначенный для охраны Пчёл и присвоивший себе их мёд, «Слон на воеводстве», который разрешает грабить народ, - всё это жизненные и типические образы современной Крылову российской действительности.

Кюхельбекер в показаниях на следствии объяснял своё участие в тайном обществе возмущением «злоупотреблениями, которые… господствовали в большей части отраслей государственного управления, особенно же в тяжебном судопроизводстве, где лихоимство и подкупы производились без всякого стыда и страха». «Угнетение истинно ужасное …крестьян», «развращение нравов», «недостаточное воспитание», «крайнее стеснение» от цензуры, о которых говорит Кюхельбекер «Восстание декабристов», М. - Л. 1926, т. 2, стр. 166., - всё это являлось также и темами басенной сатиры Крылова.

В баснях «Воронёнок», «Волки и Овцы», «Слон на воеводстве», «Медведь у Пчёл», «Крестьянин и Овца» и других Крылов смело обнажал эти язвы самодержавно-помещичьего строя. Отнюдь не сближая идеологической позиции Крылова с позицией декабристов, следует, однако, подчеркнуть, что критика тогдашнего социального строя, которая была сформулирована в «Законоположении Союза Благоденствия», может быть широко проиллюстрирована крыловскими баснями. Ведь члены Союза Благоденствия должны были «обращать внимание других на ужасные следствия лихоимства», о чём и говорят многие басни Крылова («Лисица и Сурок», «Медведь у Пчёл» и др.), «показывать всю нелепую приверженность к чужеземному и худые сего следствия… и внимание родителей обращать на воспитание детей…» А. Пыпин, Общественное движение в России при Александре I, 4-е изд., СПб. 1908, стр. 568. , - эти же задачи ставились Крыловым в таких баснях, как «Крестьянин и Змея» и др.. Но при внешней близости сатирических высказываний Крылова о современном ему общественном строе к критике этого строя декабристами позиция Крылова существенно отличалась от позиции декабристов. Крылов выступал решительным противником революционного изменения общественного строя, отстаивал патриархальные устои.

Литературные взгляды Крылова чаще всего находили своё выражение в его баснях, в которых он нередко полемизирует с враждебными ему литературными мнениями. Басни «Парнас», «Квартет», «Прихожанин», «Кукушка и Петух» и др. являются своеобразной замаскированной формой литературной полемики. В них Крылов откликался как на лично его задевавшие выступления критики, так и на события современной ему литературной жизни. Такие полемические отклики Крылова тем ценнее, что высказывался он крайне редко и лишь в тех случаях, когда считал это особенно необходимым.

Если внимательно вдуматься в адреса этих полемических басен, то получится довольно цельное впечатление от литературной позиции самого баснописца. Крылов выступал в течение первых двух десятилетий XIX века и против притязаний на руководство литературой со стороны эпигонов классицизма (вроде Д. Хвостова), и против карамзинистов с их эстетизацией жизни и поэзии. Впоследствии он борется с идеалистической эстетикой реакционного романтизма, он предубеждённо и настороженно относится и к «любомудрам» из «Московского вестника», а в начале 30-х годов выступает против казённо-благонамеренных литераторов «торгового направления», петербургского журнального «триумвирата» - Булгарина, Греча и Сенковского. Так, например, по словам современников, Крылов в одном из споров у Оленина дал меткую характеристику Сенковскому. «Молодёжь доказывала, что автор - издатель «Библиотеки для чтения» - человек очень умный, хотя у него ум парадоксальный.» «Вот вы говорите: умный, - сказал Крылов, - … умный! Да ум-то у него дурацкий». («Русская старина», 1870, стр. 87.).

Для ясного и рационалистического склада ума Крылова были неприемлемы и даже враждебны мистические учения немецкого идеализма, шеллингианство, которое было модным в 20-30-х годах. Наиболее рьяными и последовательными поборниками шеллингианства выступали в эти годы московские «любомудры» во главе с С. Шевырёвым, объединившиеся вокруг «Московского вестника». «Главными вождями любомудрия, - по справедливому указанию П. Сакулина, - были, конечно, немецкие философы Кант, Фихте, Шеллинг и Окен». Именно в них видели, по словам В. Одоевского, зарождение «нового мира, из которого заблистает свет невечерний». П. Сакулин, Из истории русского идеализма, В. Ф. Одоевский, М. 1913, т. 1, ч. 1, стр. 139. Крылов уже в басне «Водолазы» (1813) выступил против мистических учений и теории откровения. Деятельность «любомудров» была ему принципиально чужда и враждебна. Не случайно, что именно с этим лагерем литераторов Крылов не поддерживал никаких отношений и никогда не печатал своих басен на страницах «Московского вестника» и других органов «любомудрия».

Если для Крылова неприемлем был романтизм Ламартина (на что указывает П. Плетнев), то, естественно, надо было ожидать и его отрицательного суждения о «Московском вестнике» и группе Шевырёва. Отношение к «любомудрию» и к доктринам шеллингианства Крылов высказал в басне «Филин и Осёл» (1828). Притча о Филине и слепом Осле, пытавшихся найти дорогу в чаще, и среди ясного дня бухнувшихся в канаву, несомненно имела в виду мистические блуждания «любомудров», о чём особенно убедительно говорит послесловие, отброшенное в печатной редакции. Оно прямо указывает на тех, кто, начитавшись книг, потерял способность трезво мыслить:

Иному так же и ученье

Не пользу, но одно наводит ослепленье,

До книг он всё ещё бредёт прямым путём,

А с книгами, чем более знаком,

Тем боле голова кругом,

Не дай бог в путь идти с таким проводником! Автограф рукописи, Рукописн. отд. Госуд. Публичной б-ки им. Салтыкова-Щедрина, № 11, вариант:

Но помимо этих соображений, следует учесть ещё одно обстоятельство - это свидетельство Пушкина, до сих пор упускавшееся из виду исследователями творчества Крылова. Если сопоставить это свидетельство с фактами литературной жизни тех лет, то наша догадка находит в них своё подтверждение.

Пушкин в письме к М. Погодину от 1 июля 1828 года упоминал, что Крылов откликнулся басней на полемику Булгарина с Шевырёвым, вызванную появлением стихотворения Шевырёва «Мысль»: «За разбор Мысли, одного из замечательнейших стихотворений текущей словесности, уже досталось нашим северным шмелям от Крылова, осудившего их и Шевырёва, каждого по достоинству». А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 10, стр. 247-248.

Какой же басней откликнулся Крылов на эту полемику, осудив и Шевырёва и «шмелей», то есть Булгарина и Греча, «каждого по достоинству»? Это один из наиболее неясных вопросов, связанных с баснями Крылова. Для того чтобы ответить на него, следует обратиться к существу спора между Шевырёвым и Булгариным. М. Аронсон в примечании к стихотворению «Мысль» высказывает предположение, что ответом на нападение Ф. Булгарина на «Мысль» Шевырёва была басня Крылова «Бритвы» (С. Шевырёв, Стихотворения, Л. 1939, стр. 219 Аронсон, ссылаясь на Пушкина, почему-то говорит о том, что «на защиту «Мысли» Шевырёва выступил И. А. Крылов». Однако сам Пушкин указывал, что Крылов выступил не только против «Северной пчелы», но и против Шевырёва. Уже по одному этому мы никак не можем предположить, чтобы откликом Крылова на эту полемику явилась басня «Бритвы», тем более что замысел этой басни несомненно связан с декабристами. Не меняет нашей догадки возможность ознакомления Пушкина с басней «Филин и Осёл» в июне 1828 года. Ведь в книгу, издания 1830 года входили в большинстве своём басни, ранее не печатавшиеся в периодической печати и написанные в 1828-1829 годах. Пушкин, часто встречавшийся с Крыловым, мог знать басню лично от него. Крылов же, вероятно, сообщил ему о значении этой басни.

Стихотворение Шевырёва «Мысль» как раз и отстаивало взгляд на искусство как на что-то иррациональное, стоящее над жизнью, над эмпирическим знанием:

Падёт в наш ум чуть видное зерно

И зреет в нём, питаясь жизни соком;

Но придёт час, и вырастет оно

В создании иль подвиге высоком.

И разовьёт красу своих рамен,

Как пышный кедр на высотах Ливана;

Не подточить его червям времён,

Не смыть корней волнами океана… «Московский вестник», 1828, ч. 8, стр. 357-358.

«Северная пчела» резко напала на стихотворение Шевырёва, назвав его «бестолковщиною» и сделав к нему ряд издевательских примечаний. В № 58 «Северной пчелы» от 15 мая 1828 года было помещено письмо к издателям «Северной пчелы»: «Желая научиться прекрасному и высокому, о котором, как слышно, много толкуют издатели «Московского вестника», я подписался на их издание (на «Московский вестник») - писал Б. Зернов-Раменский (вероятно, сам Булгарин), высмеивая ряд выражений Шевырёва: «У зерна - рамен! Из зерна - кедр, под кедром - черви времён…»

Для Крылова неприемлема была не только метафизическая, туманная философия Шевырёва, но и плоское балагурство Булгарина. Эту ситуацию Крылов и использовал в басне «Филин и Осёл», высмеяв в ней и мистические блуждания Шевырёва и претензии Булгарина поучать его. Конечно, Крылов мог иметь в виду не только этот эпизод. Его сатира шире, обобщённее и направлена против блужданий в дебрях метафизики и мистической философии. Но столкновение Булгарина с Шевырёвым послужило, вероятно, толчком для написания этой басни.

Отрицательное отношение к Булгарину сказалось и в ряде других басен Крылова. Он решительно выступал против продажности и беспринципности Булгарина и его соратника по «Северной пчеле» Греча. В 30-х годах Крылов был тесно связан с кругом Пушкина, чем во многом объясняется и его враждебное отношение к «шмелям» (Булгарину и Гречу), нашедшее своё выражение в басне «Кукушка и Петух» (1834) - одном из последних шедевров Крылова. Эта басня явилась откликом на статью Пушкина «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» (1831), напечатанную под псевдонимом «Феофилакт Косичкин» в «Телескопе» Надеждина и вскрывавшую истинные причины содружества Булгарина и Греча. Статья Пушкина начиналась с осмеяния взаимных восхвалений Булгарина и Греча: «Посреди полемики, раздирающей бедную нашу словесность, Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин более десяти лет подают утешительный пример согласия, основанного на взаимном уважении, сходстве душ и занятий гражданских и литературных. Сей назидательный союз ознаменован почтенными памятниками.

Фаддей Венедиктович скромно признал себя учеником Николая Ивановича; Н. И. поспешно провозгласил Фаддея Венедиктовича ловким своим товарищем. Ф. В. посвятил Николаю Ивановичу своего Дмитрия Самозванца; Н. И. посвятил Фаддею Венедиктовичу свою Поездку в Германию. Ф. В. написал для Грамматики Николая Ивановича хвалебное предисловие; Н. И. в «Северной пчеле» (издаваемой гг. Гречем и Булгариным) напечатал хвалебное объявление об «Иване Выжигине». Единодушие истинно трогательное! - Ныне Николай Иванович, почитая Фаддея Венедиктовича оскорблённым в статье, напечатанной в № 9 «Телескопа», заступился за своего товарища…» А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 7, стр. 245.

По поводу этой полемики и была написана Крыловым басня «Кукушка и Петух», инсценировавшая в басенных образах ироническое замечание Пушкина о взаимном восхвалении Булгарина и Греча. См. также карикатуру Дезарно «Кукушка и Петух», изображавшую Булгарина и Греча, помещённую в сб. «Сто русских литераторов», СПб., 1841, т. 2. Законченная не позже 1834 года, эта басня была опубликована лишь в 1841 году. Впервые напечатана в сб. «Сто русских литераторов», СПб., 1841, т. 2, стр. 15-16.

Направленность её против Булгарина и Греча засвидетельствована в ряде воспоминаний. Так, Н. Колмаков сообщает: «Кукушка и Петух», восхваляющие себя в басне, изображают Н. И. Греча и друга его Ф. В. Булгарина. Лица сии в журналах 30-х годов восхваляли друг друга до забвения, или, как говорят, до бесчувствия. Объяснение это я слышал от самого И. А. Крылова». «Русский архив», 1865, № 8, стб. 1011. Н. Колмаков, Рассказы об И. А. Крылове. Менее достоверно сообщение В. Бурнашева о том, что Крылов якобы, прочитав басню «Кукушка и Петух» при посещении уездного землемерного училища в 1837 году, просил не рассказывать об этом Н. Гречу («Русский вестник», 1872, октябрь, стр. 607.

Крылов (несмотря на угодливо-доброжелательное отношение к нему издателей «Северной пчелы») беспощадно высмеял беспринципных писателей, хвалящих друг друга:

За что же, не боясь греха,

Кукушка хвалит Петуха?

За то, что хвалит он Кукушку.

В черновых вариантах басни эта полемическая направленность дана ещё откровеннее:

Когда увидишь ты, что, не боясь греха,

Друзья-писатели (возносят так) честят друг дружку,

Всё хвалит, кажется, Петух Кукушку,

(Кукушка хвалит Петуха),

Хоть слава обоих плоха. Автограф в архиве Института литературы (Пушкинский дом), АН СССР, № 34, см. И. А. Крылов, Басни, М. 1956, стр. 558-559.

Вполне вероятно, что и в басне «Кукушка и Орёл» также имелся в виду Булгарин. Как раз в это время (1829-начало 1830) Булгарин, после выхода романа «Иван Выжигин», встреченного весьма пренебрежительно в литературных кругах, претендовал на почётное место на литернатурном Парнасе, стремясь заполучить его при содействии Николая 1 и Бенкендорфа. На это, видимо, и намекал Крылов, когда писал:

Орёл пожаловал Кукушку в Соловьи.

Кукушка, в новом чине,

Усевшись важно на осине,

Таланты в музыке свои

Выказывать пустилась.

Глядит - все прочь летят,

Одни смеются ей, а те её бранят.

Моя Кукушка огорчилась

И с жалобой на птиц к Орлу спешит она.

«Помилуй! - говорит: - По твоему веленью

Я Соловьём в лесу здесь названа,

А моему смеяться смеют пенью!»

Как известно, Булгарин неоднократно жаловался Бенкендорфу (а через него и царю) на то, что его преследует критика, и писал на своих недоброжелателей доносы. Весьма возможно, что эти обстоятельства и имел в виду Крылов.

Полемические выступления Крылова, замаскированные «эзоповым языком» басенной сатиры, свидетельствуют о том, что баснописец пристально следил за литературной жизнью своего времени, откликался на ряд важных литературных споров. В то же время они свидетельствуют о своеобразии литературной позиции Крылова, не примыкавшего ни к одной из тогдашних литературных группировок, чуждого как увлёкшему в 20-30-е годы широкие литературные круги романтизму, так и уже отжившему сентиментализму. По своим литературным взглядам и вкусам Крылов являлся последователем просветительской литературы XVIII века, продолжателем сатирического направления.

1.2.1 Сатира басен И. А. Крылова

Басни Крылова являлись острой и общественно-направленной сатирой. «Басня, как нравоучительный род поэзии, в наше время, - писал Белинский, - действительно ложный род; если она для кого-нибудь годится, так разве для детей… Но басня, как сатира, есть истинный род поэзии…» В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 575. Именно такую басню-сатиру и создал Крылов, пользуясь басенным «эзоповым языком». Басня у Крылова является не моральным нравоучением, а прежде всего жгучей сатирой. В отличие от своих предшественников, у которых сатирические мотивы занимали весьма скромное место, а самая сатира ограничена была бытовыми темами, Крылов как сатирик широко охватил основные, существенные явления действительности, разоблачая и высмеивая в баснях самые разнообразные стороны современной ему жизни. Но прежде всего его сатира направлена против антинародного характера всего самодержавно-бюрократического строя, против наиболее существенных социальных «зол». Это и придавало сатирическим образам его басен широкое обобщающее значение, позволяло в условные рамки басенной аллегории вложить новое, социально острое содержание.

В баснях Крылова проходит вся Россия от царя до мужика, разнообразная и выразительная галерея представителей различных классов и сословий. Он ядовито разоблачает нравственное убожество, честолюбие, алчность, вероломство, эгоизм господствующих классов, всевозможные проявления произвола, паразитизма, лицемерия, как основного их свойства. Честолюбивый Осёл, украшенный звонком, принятым им как знак отличия; надутая важностью Лягушка, стремящаяся превзойти Вола; бесцеремонная Свинья, изрывшая своим рылом огород; Воронёнок, вздумавший поживиться бараном и поплатившийся за свою жадность, - всё это различные представители чиновной, бюрократической среды, всё это тупые и чванливые ничтожества, стремящиеся использовать своё положение во имя своих эгоистических интересов, чуждые народу, цинично пользующиеся его трудом для своего собственного благополучия. Конечно, многие из этих пороков и недостатков свойственны самым разнообразным людям, но общая почва, их породившая, - чиновно-бюрократический общественный порядок, развращающий человека, прививающий ему эти отрицательные черты.

Говоря о столь широком социальном адресе и содержании басенной сатиры Крылова, следует иметь в виду её объективное звучание, тот смысл, который приобретали образы его басен в читательском восприятии. Взгляды самого баснописца, его политическая позиция вовсе не были столь радикальны. Крылов-баснописец, так же как и Крылов-драматург и журналист в XVIII веке, не стоял на позициях отрицания крепостнической монархии и не собирался своими баснями ниспровергать существующий порядок вещей. В основном он сохранил просветительские взгляды, но с годами он всё более проникался скептицизмом, убеждением в невозможности изменить существующий порядок вещей, о чём и говорил в ряде басен. Но независимо от ограниченности взглядов Крылова сатирический смысл его басен, обобщённость басенных образов далеко выходили за пределы политического кредо баснописца, воспринимались как сатира на антинародный характер существующего режима.

Басня являлась той формой сатиры, которая позволяла баснописцу выступать по поводу самых острых вопросов общественной жизни и социальной несправедливости, пользуясь иносказательностью басенных образов, «эзоповым языком». Именно этот «эзоповский язык», аллегоризм басни давал возможность даже в условиях цензурного гнёта высказывать своё независимое мнение, высмеивать вопиющие явления современной жизни, обличать дворянско-бюрократические верхи крепостнического государства.

Басни Крылова не были безобидной насмешкой. Они метили в самые болезненные и кровоточащие язвы современного писателю крепостнического общества. Недаром Грибоедов в «Горе от ума» заставляет подхалима и доносчика Загорецкого с раздражением признаться:

«…А если б, между нами,

Был ценсором назначен я,

На басни бы налёг; ох! Басни - смерть моя!

Насмешки вечные над львами! Над орлами!

Кто что ни говори:

Хотя животные, а всё-таки цари!»

Гораздо позже, в 70-х годах, великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин говорил об «эзоповом языке»: «С одной стороны, появились аллегории, с другой - искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная рабская манера писать, которая может быть названа Езоповскою, - манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств». Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Полн. собр. соч., Гослитиздат, М. 1937, т. 15, стр. 340-341.

Естественно, что «эзоповский язык» басен Крылова отличен от «эзоповского языка» Щедрина, поскольку сатира Крылова отнюдь не являлась политической и революционной, как сатира Щедрина.

«Эзоповский язык» позволял создать систему намёков и иносказаний, которая, благодаря своей общепринятости в басенной традиции легко понималась самым широким кругом читателей. Приписывая басенным Львам, Медведям, Волкам и Лисицам действия и поступки высокопоставленных сановников и хозяев государства вплоть до самого царя, баснописец имел возможность говорить о таких явлениях социальной и политической жизни, о которых прямо упомянуть было невозможно.

Оппозиционный характер басен Крылова, их сатирическую направленность, их значение для развития передовой демократической мысли высоко оценил Герцен. «До вступления на престол Николая I, - писал он, - в литературной оппозиции было ещё что-то недоговорённое, примирительное, смех был ещё не совсем горьким. Мы находим это в удивительных баснях Крылова и в знаменитой комедии Грибоедова «Горе от ума». А. И. Герцен, Полн. собр. соч., под ред. М. Лемке, т. 9, стр. 95. Указывая на оппозиционность басен Крылова, Герцен ставит их в один ряд с декабристской комедией Грибоедова, хотя и отмечает недостаточно последовательный «недоговорённый» характер этой оппозиционности. При всей осторожности баснописца, избегавшего слишком открыто «дразнить» дворянских «гусей» и далёкого от радикальных политических выводов, он во многих баснях говорил о совершенно определённых явлениях современной ему общественной жизни.

В басне «Кошка и Соловей» (1824) Крылов в форме острой сатирической аллегории показал положение поэта в современном ему обществе, напомнил о тех цензурных когтях, в которых находился и сам баснописец. Следует иметь в виду, что эта басня была впервые напечатана на страницах «Соревнователя просвещения», органа, близкого декабристам.

Рассказывая в басне о том, как Кошка, поймав Соловья, «в бедняжку когти запустила», Крылов приводит умильную речь Кошки, весьма близкую к вкрадчивым уговорам и замаскированным угрозам, которыми правительственные круги пытались «направить» деятельность писателя:

«Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать,

Лишь спой мне что-нибудь: тебе я волю дам

И отпущу гулять по рощам и лесам.

В любви я к музыке тебе не уступаю

И часто, про себя мурлыча, засыпаю».

Меж тем мой бедный Соловей

Едва-едва дышал в когтях у ней.

Крылов недвусмысленно рисует картину цензурного гнёта и придирчивой «опеки» правительства над литературой, не дававших возможности писателю говорить правду о современной действительности.

Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою?

Худые песни Соловью

В когтях у Кошки

Так заканчивал Крылов басню, содержание которой не исчерпывается лишь общим суждением о печальном и бесправном положении писателя, находящегося в когтях цензуры. Крылов имел здесь в виду и конкретные исторические факты. Написание басни, несомненно, связано с обсуждением нового цензурного устава, составление которого поручено было Главному управлению училищ (принят он был в 1826 году). Начав свою работу в июне 1820 года, «Комитет о преобразовании цензуры» представил проект устава в его окончательной редакции в мае 1823 года.

В «проекте мнения о цензуре» реакционер Магницкий писал: «8. Составить такой устав для цензуры, который бы обнимал все извороты и уловки настоящего духа времени…» «9. Всякое сочинение, не только возмутительное против властей предержащих, но и ослабляющее, в каком-либо отношении, должное к ним почтение, запрещать». М. Сухомлинов, Исследования и статьи по русской литературе и просвещению, СПб. 1889, т. 1, стр. 468-469. Сопоставление этих данных с басней Крылова рисует атмосферу, в которой она появилась и указывает на «реалии», натолкнувшие Крылова на сочинение этой басни, тем более что через А. Н. Оленина, бывшего членом Комитета, Крылов, несомненно, был в курсе всех происходивших обсуждений цензурного устава. Любопытное иронически-отрицательное замечание Крылова о цензуре приводит Жуковский: «Крылов говорит о цензуре: запрещено впускать в горницу плешивых. У дверей стоит сторож. Кто чисто плешив, тому нет входа. Но тот, у кого или лысина, или только показывается на голове как будто такое место, что нам делать? Тут и наблюдателю и гостю худо. А если наблюдатель трус, то он и примет лысину за плешь». Жуковский Сочинения, изд. 8-е, 1885, т. 6, стр. 21.

Да и в басне «Соловьи» (1823) Крылов столь же прозрачно говорит о положении поэта-баснописца, посаженного в клетку и вынужденного «петь» в неволе:

А мой бедняжка Соловей,

Чем пел приятней и нежней,

Тем стерегли его плотней.

Напомним дружескую, но, тем не менее, совершенно официальную опеку, которой Крылова на протяжении всей его деятельности окружал А. Н. Оленин, один из «просвещённейших» и влиятельных вельмож, внимательно следивший за «благонамеренностью» баснописца. По свидетельству дочери Оленина, В. А. Олениной, «эта басня была написана Крыловым для батюшки», то есть А. Н. Оленина, что подтверждает тот смысл басни, о котором здесь говорится. см. «Литературный архив», СПб. 1902, стр. 75).

Басни Крылова «Рыбья пляска», «Пёстрые овцы», «Бритвы», «Кошка и Соловей», «Булат» и многие другие содержат смелые политические намёки на деспотический произвол, на беззакония, творимые властями и самим царём. В них мы видим отнюдь не добродушного и якобы примирившегося с «порядком вещей» моралиста, как обычно представляла Крылова дореволюционная, буржуазная критика, а писателя-гражданина, смелого сатирика и обличителя общественных пороков.

У Крылова даже традиционные басенные сюжеты и мотивы приобретают новое, злободневное сатирическое звучание, резкую политическую остроту. В таких баснях, как «Мор зверей» и «Лягушки, просящие Царя», казалось бы давно знакомые сюжеты превращаются в жгучую, политически направленную сатиру на самодержавный произвол разоблачают вопиющую несправедливость социальных отношений, основанных на деспотической власти царя и господствующих классов.

Современник и биограф Крылова, М. Лобанов, писал: «Читатель пожелает, может быть, знать историю каждой оригинальной его басни, то есть случаи, побудившие автора к изображению той или другой из них. Без сомнения, случаи эти были, я и сам желал бы их знать; но эту тайну автор унёс с собой в могилу. Мы знаем ключ только к некоторым, весьма немногим, но по весьма уважительным причинам не можем передать читателю». М. Лобанов, Жизнь и сочинения И. А. Крылова, СПб. 1847, стр. 55. Как видим, эти «уважительные причины» сохранили свою силу даже после смерти самого баснописца, и Лобанов не решился приподнять завесы, раскрывающей причины и поводы написания Крыловым ряда его басен, - слишком ещё остры и щекотливы они были.

Другой современник баснописца, П. А. Плетнев, указывал, что Крылов «от времени до времени пользовался каким-нибудь случаем, который давал ему содержание басни». «Басни И. А. Крылова», 2-е полное изд., СПб. 1847, стр. 14. Плетнев отмечал, что «басни его не ограничиваются описанием свойств или действий рядовых, но беспрестанно намекают на отдельные случаи. Это им доставляет особенную занимательность, живость и что-то анекдотическое». Предисловие к 3-му Полному собранию басен И. Крылова, СПб. 1848, стр. 7. П. Вяземский даже ставил в вину Крылову, что «басни его нередко драматизированные эпиграммы на такой-то случай, на такое-то лицо». П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., СПб. 1878, т. 1, стр. 158. О конкретной сатирической основе басен Крылова П. Плетнев писал: «Крылов умел выразить собственное мнение в самых щекотливых случаях против людей сильных и даже опасных. Не было бича язвительнее басни его на спесь, самохвальство, невежество и тщеславие. Достаточно для этого вспомнить басни: «Апеллес и Ослёнок», «Булыжник и Алмаз», «Осёл и Соловей», «Парнас». Какие уроки заключил он в «Бритвах», «Голике» и во множестве других рассказов». П. А. Плетнев, Сочинения и переписка, СПб. 1885, т. 2, стр. 80.

Ряд басен Крылова несомненно имел совершенно конкретную, даже злободневную основу, но это не означает того, что каждая из них лишь точно воспроизводила определённые факты. Принцип сатирического обобщения и типизации оставался неизменным для всех басен Крылова. Конкретный факт, исторически значимое лицо имели значение лишь отправной точки, повода, толчка для создания обобщённого типизированного басенного образа. В басне реальные факты, конкретные события переосмысляются, вырастают в аллегорически-обобщённые образы. Значение крыловских басен в том, что они живут вне конкретного случая, обладают той «всеобщностью» смысла, той сатирической обобщённостью, которая делает их неувядаемыми и вечными. Поэтому нельзя, как это делают нередко комментаторы, сводить значение басни к какому-либо единичному случаю или факту. Неубедительны такие «расшифровки», которые предлагают приурочить басни к малозначительным биографическим фактам. Примером такой мельчащей смысл «расшифровки», вдобавок малоубедительной и по существу, является объяснение басни «Трудолюбивый медведь», даваемое А. П. Могилянским в издании басен Крылова, в серии «Литературных памятников». Комментатор считает, что замысел басни связан с распоряжением Александра I ускорить ход каталогизации Публичной библиотеки, в которой служил Крылов. Такое толкование мельчит значение басни, и его не следует приводить в комментариях, иначе они грозят превратиться в досужие домыслы. М. - Л. 1956, стр. 444-445.

Басни, написанные применительно к отдельным злободневным случаям и лишённые обобщающего начала, недолговечны, скоро утрачивают своё значение, хотя бы первоначально и были популярны. Так, например, утеряли своё значение многочисленные басни А. Е. Измайлова, К. Масальского и ряда других современников Крылова.

Белинский делил басни Крылова на три «разряда» - басни, в которых он «хотел быть просто моралистом», басни, сочетающие моралистическое и сатирическое начала, и басни «чисто сатирические». В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 576. Однако это разделение требует существенной поправки. За весьма редкими исключениями во всех баснях Крылова имеется сатирическая тенденция, и такие басни, которые Белинский относит к разряду чисто моралистических, вроде «Дуб и Трость», «Ворона и Курица», «Парнас», «Мартышка и Очки» и многие другие, отнюдь не являются лишь назидательно-моралистическими. Разве басня «Ворона и Курица» не жгучая сатира на лишённых чувства чести и патриотизма обывателей, стремящихся поживиться на национальном бедствии? Злой и едкой сатирой на представителей реакционно-бюрократической литературной олигархии является и басня «Парнас», так же, как и прочие басни Крылова, исполненная сатирического негодования и социального протеста.

В крыловских баснях сатира сочетается с моралистическим началом, неотделима от него. Баснописец не только казнит своей сатирой общественные пороки и недостатки, но и провозглашает вместе с тем тот положительный идеал, те общественные и моральные принципы, во имя которых он подвергал осмеянию эти пороки и недостатки.

Общественная, государственная важность тем и вопросов, поставленных в баснях Крылова, их политическое значение отметил Гоголь, указывая, что баснописец следил за всякими событиями внутри государства, «на всё подавал свой голос»: «Вообще его занимали вопросы важные. В книге его всем есть уроки, всем степеням в государстве, начиная от главы… и до последнего труженика, работающего в низших рядах государственных» Н. В. Гоголь. Собр. соч., т. 6, стр. 167..

Крылов не замыкался в своих баснях лишь в кругу практической житейской морали. Он показывал в них прежде всего социальную несправедливость, вопиющее нарушение господствующими классами прав народа.

Весь государственный аппарат во главе с царём Львом не только попустительствует ограблению народа, но и защищает корыстолюбивых вельмож и сильных мира сего. В басне «Мор зверей» (1808) говорится о бедствии, во время которого звери признаются в совершённых ими преступлениях. Оказывается, что именно Медведи, Тигры, Волки, наиболее сильные и жестокие хищники, повинны в самых тяжёлых преступлениях. Но о них-то никто и не решается говорить, боясь мести и расправы, благодаря чему они остаются «правы» и избегают наказания за свои беззакония и преступления.

За Львом Медведь, и Тигр, и Волки в свой черёд

Во весь народ

Поведали свои смиренно погрешенья;

Но их безбожных самых дел

Никто и шевелить не смел.

И все, кто были тут богаты

Иль когтем, иль зубком, те вышли вон

Со всех сторон

Не только правы, чуть не святы.

И лишь «смиренный Вол», признавшийся в том, что во время голодной зимы стянул у попа «клок сена», объявляется виновным и взваливается на костёр для умилостивления «богов» за грехи свирепых хищников. Крылов вскрывает в басне истинный смысл лицемерной «морали» господ, согласно которой безобидный бедняк должен отвечать за грехи знатных и богатых. Этот вывод о безнаказанности «сильных» и бесправном положении «слабых» относится ко всему крепостническому обществу. Несомненны и социальные симпатии баснописца. Он осуждает тот несправедливый строй, при котором знатные и богатые при всех своих преступлениях имеют возможность притеснять народ, вынужденный молчаливо сносить этот гнёт.

Воспитанного на просветительской философии, на вере в справедливость законов, как основу улучшения общества, Крылова особенно возмущала несправедливость представителей власти, попрание ими закона. В басне «Лев и Барс» он, прежде всего, осуждает это беззаконие «сильных»:

Когда-то, в старину,

Лев с Барсом вёл предолгую войну

За спорные леса, за дебри, за вертепы.

Судиться по правам - не тот у них был нрав;

Да сильные ж в правах бывают часто слепы.

У них на это свой устав:

Кто одолеет, тот и прав.

Крылов отнюдь не проповедовал терпения и покорности по отношению к «сильным». Хотя он и не делал последовательных выводов и с недоверчивым опасением относился к возможности изменения государственного устройства, но его неизменное сочувствие «слабым», угнетённым народным массам, простому, незнатному человеку определяет демократическую основу его творчества, социальный пафос его сатиры.

Уже в ранней своей басне «Роща и Огонь» (1809) Крылов проводит мысль, неоднократно развиваемую им в дальнейшем, о том, что социальное неравенство мешает истинной «дружбе» и согласию. Роща, доверившись уговорам Огня, обещавшего среди зимы согреть её, как «летом иль весною», погибает, сожжённая им. «И нечему дивиться: как дереву с огнём дружиться», - многозначительно заключает свою басню Крылов. Образ «Огня», всё губящего на своём пути, неоднократно встречается в баснях Крылова как олицетворение разрушительной силы. Поэтому и «дружба» Рощи с Огнём не может добром закончиться для неё. «Роща» в басенной символике Крылова - это народ, доброе, полезное начало, в нём заложенное. Она давала убежище прохожему в знойные дни, тогда как Огонь хвалился тем, что «в силе» солнцу он «никак не уступит»!

В басне «Волк и Ягнёнок» (сюжет которой восходит к Эзопу и Федру) особенно наглядно передано народное мнение, опирающееся на многовековой опыт, гласящее, что сильный всегда угнетает слабого, который перед ним всегда «виноват»:

У сильного всегда бессильный виноват:

Тому в Истории мы тьму примеров слышим,

Но мы Истории не пишем;

А вот о том как в Баснях говорят.

Крылов разоблачает паразитизм крепостников, казнокрадство и взяточничество дворянско-бюрократической верхушки, циничное обирание ею трудящихся масс.

Справедливо видя основу этой системы угнетения и ограбления народа в укоренившихся общественных порядках, в круговой поруке представителей господствующих классов, он в социально-обобщённой сатире, басне «Крестьяне и Река» (1814), показывает безвыходность положения народа, трудящихся масс в крепостническом государстве. Крестьяне лишены даже возможности жаловаться на своё бедственное положение, на бессовестное ограбление их крепостническими и бюрократическими верхами.

Из года в год разоряемые непосильными поборами «казны» и грабительством помещиков и чиновников, «речек» и «ручейков», крестьяне пытаются искать «управы» у самой Реки, в высших сферах государственной иерархии:

Крестьяне, вышед из терпенья

От разоренья,

Что речки им и ручейки

При водополье причиняли,

Пошли просить себе управы у Реки,

В которую ручьи и речки те впадали.

Однако, подойдя к Реке, они увидели, что по ней плывёт добрая половина их имущества, унесённого речками и ручейками:

Тут, попусту не заводя хлопот,

Крестьяне лишь его глазами проводили;

Потом взглянулись меж собой

И, покачавши головой,

Пошли домой.

А отходя, проговорили:

«На что и время тратить нам!

На младших не найдёшь себе управы там,

Где делятся они со старшим пополам».

Такова в глазах Крылова безотрадная картина самодержавной помещичьей России, которую он и показал в баснях с едким сарказмом. Далеко не случайно, что одними из основных, наиболее частых аллегорических образов в баснях Крылова являются образы «Овец» и «Волков», под которыми недвусмысленно подразумеваются беззащитные и угнетённые труженики и хищные и алчные представители власть имущих классов.

В басне «Мирская сходка» (1815) Крылов прямо говорит, что безнадёжно ждать улучшения жизни народа, когда вся власть в государстве в руках «бессовестных людей», когда царь Лев поручает Волкам править народом. Эта басня осмеивает не только отдельные судебные реформы, но и всю политику либерального заигрывания с народом, проводившуюся в те годы царским правительством. Царь Лев демонстрирует своё беспристрастие, свою «заботу» о народе. Он не прочь подчеркнуть «законность», «либерализм» своих методов управления. Поэтому при назначении Волка в овечьи старосты созывается «общий сход» всего звериного народа. Но кто же будет выступать против Волка? «На сходке голоса чин чином собраны: но против Волка нет ни слова». Оказывается, «Овец-то и забыли» спросить их мнение о Волке, а если бы и не забыли, то едва ли их мнение было бы принято во внимание.

Тема басни «Мирская сходка» повторяется и в басне «Волки и Овцы» (1833): «Правительство зверей», взявшее «благие меры» для спасения Овец от Волков, «придумало закон», предоставивший Овцам право жалобы на Волков. Крылов понимает и высмеивает лицемерный, демагогический характер подобных «либеральных» жестов, вопиющую несправедливость законов, которые служат интересам господствующих классов:

И, наконец, придумали закон.

Вот вам от слова в слово он:

«Как скоро Волк у стада забуянит,

И обижать он Овцу станет:

То Волка тут властна Овца,

Не разбираючи лица,

Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,

В соседний лес иль в бор».

В законе нечего прибавить, ни убавить.

Да только я видал: до этих пор, -

Хоть говорят, Волкам и не спускают, -

Что будь Овца ответчик иль истец;

А только Волки всё-таки Овец

В леса таскают.

Читатель, конечно, прекрасно понимает, что «право», предоставленное беззащитным и слабым «Овцам», «схватить за шиворот и в суд тотчас представить» своих могущественных обидчиков является сплошным лицемерием, издевательством над законом и никак не может быть осуществлено.

Крылов разоблачает иллюзию о «беспристрастности» в руководстве «законами» государственной власти. Самодержавие всегда во всём на стороне притеснителей и позволяет им бессовестно грабить и угнетать народ. В басне «Овцы и Собаки» (1818) он показывает, что наряду с откровенными хищниками и врагами - «волками», для народа не менее опасны и якобы предназначенные для его охраны «сторожевые собаки» - царские чиновники:

В каком-то стаде у Овец,

Чтоб Волки не могли их более тревожить,

Положено число Собак умножить.

Что ж? Развелось их столько, наконец,

Что Овцы от Волков, то правда, уцелели,

Но и Собакам надо ж есть: