Важную для нашего исследования особенность Устава отметила в своем исследовании Е.Б. Емченко. Речь идет об отсутствие параграфа о телесных наказаниях. Это, на наш взгляд, весьма показательно, ведь, например, в Уставе Императорского училища правоведения такой пункт присутствовал. Высказав предположение об отсутствии данного параграфа как заслуги именно С.Т. Аксакова, Е.Б. Емченко обосновала этот довод личным отношением Сергея Тимофеевича к телесным наказаниям. «Слишком рано, - писал он в «Детских годах Багрова-внука», - получил я это раздирающее впечатление и этот страшный урок! Он возмутил ясную тишину моей души». «Я долго не мог успокоиться…», - передавал свои впечатления С.Т. Аксаков, ставший свидетелем расправы над учениками народного училища70. Действительно, в архивах не удалось обнаружить никаких документальных свидетельств о применении телесных наказаний во время управления Аксаковым Межевым институтом.

Важно еще отметить, что сразу после увольнения С.Т. Аксакова с должности директора института, случилось событие, которое посчитали исключительным в истории учебного заведения. Это произошло в 1839 году, обязанности директора на тот момент исполнял подполковник В.И. Ланге. «За грубость с надзирателем» 17-летнего воспитанника дворянина Василия Воронова директор Ланге решил прилюдно наказать розгами, «желая, чтобы наказание это подействовало и на всех его товарищей и остановило их на будущее время от подобных поступков». На построении, Василий Воронов попросил разрешения подойти к подполковнику на полшага, чтобы объясниться, и ударил директора кулаком. За этот поступок Воронов был посажен в тюрьму, а затем отправлен в солдаты по указу царя от 21 августа 1839 года71. Наверное, В.И. Ланге в применении телесных наказаний руководствовался документом Межевой канцелярии, принятым еще 24 мая 1779 года. Этот документ, носящий название «Порядок лекциям в Константиновском землемерном училище», разрешал «невоздержанных смирять а ленивых штрафовать… и по необходимости наказывать розгами и палкою, смотря по возрасту и состоянию».

Возмущение же Воронова, являвшегося дворянином, публичным наказанием, основывалось, видимо, на отсутствии этой практики в истории института. Судя по документам, максимальная мера наказания, которую применял С.Т. Аксаков по отношению к неприлежным ученикам - увольнение «по неспособности к учению, …и неспособности к продолжению землемерных наук». По свидетельству А.Л. Апухтина, Сергей Тимофеевич использовал следующие «правила обхождения с воспитанниками»: инструкции с распорядком дня, правила поведения были развешены на стенах в воспитательных целях, «дабы были известны всем», а не только надзирателям и инспектору. Самых лучших и успешных воспитанников по просьбе Аксакова записывали на золотую доску в институте, а для «худых», неуспевающих учеников имелась своя, так называемая «черная» доска.

Возвращаясь к Уставу, как основному источнику, из которого можно почерпнуть сведения об обязанностях директора института, важно отметить, что в компетенции С.Т. Аксакова, как и раньше, находились вопросы учебной, нравственной и хозяйственной частей институтского управления. Согласно Уставу, его основная задача - заботиться «о всех предметах, до благосостояния Института относящихся», и употреблять «все меры к доведению оного до возможного совершенства».

Итак, благодаря этому основополагающему документу, разработанному С.Т. Аксаковым и И.У. Пейкером, Межевой институт продолжал состоять в ведении Министерства юстиции, где «вся распорядительная власть по части учебной, нравственной и хозяйственной сосредотачивалась непосредственно в руках директора института». Охватывая все стороны жизни - учебную, нравственную, хозяйственную, управленческую, Устав сделался фундаментом для дальнейшего развития и совершенствования этого высшего учебного заведения.

Таким образом, непростой процесс преобразования Землемерного училища в Межевой институт начался в 1834 году и продолжался в 1835 и 1836 годах. Реформирование учебного заведения С.Т. Аксаков и И.У. Пейкер осуществляли объединенными усилиями, руководствуясь при этом одной целью - выпустить лучших землемеров, которые бы смогли приносить пользу своему Отечеству77.

3. Деятельность C.Т. Аксакова в должности директора Константиновского межевого института

Наиболее полно, по годам, деятельность С.Т. Аксакова в должности директора Константиновского межевого института была освещена А.Л. Апухтиным. Анализируя сохранившиеся официальные документы института 1835-1839 годов, автор очень подробно изложил содержание этих архивных дел - кадровые перемещения, количество воспитанников, доходы и расходы учебного заведения; опубликовал списки выпускников института, начиная с 1837 года. А.Л. Апухтин отметил, что с 1835 по 1839 год - это «период устройства института во всех отношениях», и поэтому «память о С.Т. Аксакове, потрудившемся над этим устройством, должна быть сохраняема в институте с благодарностью». Управление С.Т. Аксакова он характеризовал как «вообще мягкое, но чрезвычайно заботливое». «Заботливость его о заведении была так велика, - отметил автор, - что здоровье его от того ухудшилось, так что он вышел в отставку, по просьбе своего семейства, вследствие расстроенного здоровья… после продолжительного отпуска по болезни».

С.И. Машинский причиной ухода Аксакова из института назвал не только расстройство здоровья, но и «трудные отношения» с попечителем, сенатором И.У. Пейкером. Отношения между двумя этими людьми со временем действительно все более обострялись. «Пейкер, - замечает С.И. Машинский, - не терпел инакомыслящих и требовал неукоснительного, слепого исполнения всех своих распоряжений… Аксаков же держал себя с достоинством, защищая свои взгляды независимо от того, каково было отношение к ним свыше… Директор института стал наконец в тягость попечителю этого института», - к такому заключению пришел автор исследования, основываясь на письме С.Т. Аксакова к сыну Константину, написанному незадолго до своей отставки.

Что касается новейших исследований, то в них также подчеркивалась заботливость С.Т. Аксакова об устройстве института, о воспитанниках и эффективности учебного процесса. А причиной увольнения, по мнению большинства исследователей, стали «непростые отношения с попечителем института сенатором Пейкером» и ухудшение здоровья.

Действительно, С.Т. Аксаков как директор сыграл очень важную роль в процессе становления Межевого института. «Штат» воспитанников он начал формировать еще в декабре 1835 года. Каждый, кто хотел перевестись из училища в институт, должен был в обязательном порядке успешно выдержать экзамены, пройти медосмотр у штаб-лекаря81. В мае 1835 года был закончен учебный год, и до 1 сентября все учащиеся были распущены по домам, за исключением 30 воспитанников, отправленные на практику для «упражнений с астролябиею и геодезическими инструментами»82. 1 сентября 1835 года - начало нового учебного года по новому институтскому уставу. Воспитанников было 148 человек, они распределялись по классам: 1 класс - 17 человек, 2 класс - 30, 3 класс - 36, 4 класс - 65 человек. Занятия у двух старших классов длились с 9 часов утра до 15.30, у двух младших - с 9 часов утра до 13.30. Такое распределение занятий объяснялось тем, что все воспитанники были на тот момент еще «приходящими», им выдавали жалованье 10 рублей в месяц, и многие «жили у родных и по квартирам». Только в ноябре 1836 года83 институт смог переехать в дом князя Куракина на Старой Басманной улице84. К 1 сентября 1835 года в учебном процессе были задействованы кроме директора, два надзирателя, 12 учителей, один из которых исполнял должность инспектора института.

Еще в декабре 1835 года И.У. Пейкер направил письмо министру юстиции Д.В. Дашкову с просьбой командировать С.Т. Аксакова в Санкт- Петербург, чтобы Сергей Тимофеевич «лично осмотрел некоторые существующие в С.Петербурге учебные заведения, для узнания методы преподавания, внутреннего и наружного устройства в оных, а равно для приобретения нужных Межевому Институту инструментов и учебных пособий, коих в Москве заготовить нельзя...»85. Но в Петербург С.Т. Аксаков попал почти через год - 13 января 1836 года. Подробности этой командировки мы можем узнать из писем С.Т. Аксакова к жене - Ольге Семеновне. Они свидетельствуют о том, что в командировку Сергей Тимофеевич поехал не один, а со своими старшими сыновьями Константином и Григорием. Именно тогда, благодаря другу С.Т. Аксакова А.А. Кавелину (в то время воспитатель наследника престола - будущего императора Александра II), а также А.Ф. Веймарну (который приходился родственником И.У. Пейкеру), решился вопрос с поступлением Григория в Императорское училище правоведения и была определена судьба остальных сыновей - Ивана и Михаила.

В январе 1836 года С.Т. Аксаков писал жене в Москву: «Я весьма им доволен, то есть А.А. (Александром Александровичем Кавелиным. - В.Д.) Дела мои тронулись в ход. Об Иване решено: ему не может достаться в пажи, а потому через год он поступит к Грише в товарищи, а Миша через три года попадет в Пажеский Корпус. Подробности наших разговоров сообщу тебе лично. - Веймарн возил меня сегодня к директору; познакомил меня самым лучшим образом; Кавелин докладывал принцу и завтра в 10 часов, я представляю Гришу директору и завтра же расположим экзамен86. В 9 часов утра я дал слово Кавелину привезть к нему Гришу, а оттуда в Училище правоведения, которое без сомнения будет самым лучшим заведением87; я все осматривал и видел игры детей в саду: катались с горы и на коньках; обращение с детьми отеческое, самое свободное и директор держит себя, как надзиратель: весьма близко и просто (подчеркнуто мною.- В.Д.)… Сегодня же А.Ф. (Александр Федорович Веймарн. - В.Д.) переговорил с Пошманом; препятствий никаких не полагают…»88.

Итак, сын С.Т. Аксакова Григорий был представлен 21 января 1836 г. директору училища Семену Антоновичу Пошману и в этот же день успешно сдал вступительный экзамен. Иван Аксаков в 1838 г. тоже поступил в Императорское училище правоведения. Младший сын Сергея Тимофеевича Михаил, как и планировалось, стал воспитанником Пажеского корпуса спустя три года - в 1839 году. 23 января 1836 года Сергей Тимофеевич писал Ольге Семеновне: «Я сейчас воротился от Кавелина: Принц объявил ему, что Гриша принят. Итак, судьба его решена. Поздравляю тебя, милый друг! Это большое счастье попасть в это заведение, к такому чудесному человеку, как Принц, и - в 4-ый класс, где с Гришей 16 человек всего на всего; тут нельзя не быть успехам; он попадет в первый выпуск, который будет нарасхват у целого Министерства: одним словом, я считаю это за милость божию… Я так был рад, и Кавелин… Привязанность ко мне возрождается у Кавелина в сердце: он уже над грубоватыми и холодными формами изъявляет претензию видеться всякий день…».

Судя по письму, отношения между Кавелиным и Аксаковым начали налаживаться именно во время пребывания Сергея Тимофеевича в Санкт- Петербурге. Их давняя размолвка длилась четыре года и была связана с увольнением Сергея Тимофеевича из Московского Цензурного комитета. Считая свою отставку с должности цензора несправедливой, С.Т. Аксаков отправил по почте на имя Кавелина в Зимний дворец письмо со стихотворением «Стансы», которое начиналось так: «К Александру Александровичу Кавелину, написанные вследствие его письма, в котором он, сожалея о моей отставке, говорит, что хотя я искусно притворяюсь, но в душе не спокоен и что как ни верти, а такая отставка пятно…». «Стансы» были написаны С.Т. Аксаковым с чувством собственного достоинства и с сознанием правоты в доверенных ему делах цензуры:

«…Спокоен я в душе своей,

К тому не надобно искусства; Довольно внутреннего чувства, Сознанья совести моей.

Моих поступков правоты Не запятнает власть земная,

И честь моя, хоругвь святая, Сияет блеском чистоты!»90

Перед окончанием своей командировки в Санкт-Петербург Сергей Тимофеевич сообщал жене о теплом прощании с Кавелиным: «Мы расстались как нельзя лучше. Мне кажется я один только могу его расшевеливать, возвращать в прошедшее время… Не только нам и нашим родным он непременно хочет быть полезен»91 (подчеркнуто в оригинале. - В.Д.). аксаков землемерный училище педагогический

Из переписки с Ольгой Семеновной мы также узнаем, что приближенный к Министру юстиции А.Ф. Веймарн активно участвовал в делах института:

· Он помог С.Т. Аксакову не только с устройством сыновей, но и с получением аудиенции у Д.В. Дашкова: «...Был у Министра: он до четверга не принимает; но Веймарн сказал ему, что я приезжал. Последний принял меня с чрезвычайным радушием…»92. А через несколько дней «…обед и вечер у Веймарна, который показывает мне знаки живейшей дружбы…»93.

· Он участвовал в покупке основного здания на Басманной улице для Межевого института: «Дом через 2 недели будет куплен…. Завтра рано я… к Веймарну вместе с Пейкером: нам покажут заготовленный доклад о покупке дома и утверждении смет…»94. Руководил перестройкой зданий института95.

· Помогал А.Ф. Веймарн С.Т. Аксакову с «отпускной аудиенцией» у Д.В. Дашкова: «Я ездил к Ивану Устиновичу (Пейкеру. - В.Д.) и к Веймарну; последнего не застал дома, что мне весьма досадно: мне нужно было попросить отпускную аудиенцию у Министра и потолковать о важных делах… Завтра в 8 часов отправляюсь… к Веймарну о назначении мне времени к отъезду и о других важных статьях…»96.

Более того, во время этой командировки Аксаковы постоянно бывали на вечерах у А.Ф. Веймарна, который помог Сергею Тимофеевичу решить личные финансовые вопросы в Межевом ведомстве. 6 февраля 1836 года С.Т. Аксаков сообщал жене: «Сейчас воротились… из Миспериды - бала от Александра Федоровича (Веймарна. - В.Д.), которым все, особенно я, были очень довольны… я имел более времени наговориться с Александром Федоровичем, нежели в три утренния посещения. Мои требования в жалованье удовлетворены, а квартирныя и дровяныя по 400 рублей в месяц с 1-го Сентября обещаны (я соглашаюсь взять 300). Жаль, что не могу исполнить желания Александра Федоровича остаться здесь до покупки дома (т. е. до утверждения Государя), которую обещают кончить на первой неделе: это выше сил моих! Или лучше: этого голова моя не в силах приказать сердцу».

Требования, о которых упоминал Сергей Тимофеевич, заключались в том, чтобы компенсировать ему в жаловании летние месяцы службы (с 28 мая по 1 сентября 1835 г.), когда, несмотря на вступление в должность директора, он все еще получал инспекторский оклад. Недополученная сумма была ощутимой - 626 рублей, ее компенсировали вскоре из остаточных средств института «прошедшего 1835 года»97. Можно отметить, что в финансовых вопросах С.Т. Аксаков был крайне корректен и более того, эта командировка в Санкт- Петербург ему была финансово компенсирована руководством (суточные, прогонные) только спустя 7 месяцев - в июле 1836 года, то есть затраты на дорогу и жилье изначально приходились за счет личных средств С.Т. Аксакова98. Таким образом, можно сказать, что А.Ф. Веймарн во многом способствовал решению важных для С.Т. Аксакова и Межевого института управленческих вопросов.

Анализируя сохранившуюся переписку Сергея Тимофеевича, удалось многое узнать об исполнении им главной задачи данной командировки - осмотре учебных заведений с целью перенять и реализовать лучшие методы преподавания в практике Межевого института. Помогал ему в посещении и осмотре училищ полковник Яков Иванович Ростовцев - «начальник штаба военно-учебных заведений… этот человек может показать мне в подробностях все учебные заведения»99. Прибыл к нему С.Т. Аксаков с рекомендательным письмом от своего друга Александра Максимовича Княжевича. И, как пишет 27 января 1836 года Сергей Тимофеевич, «Сегодня я был у Ростовцова: с четверга все военно-учебные заведения для меня открыты… Завтра рано я к Ростовцеву, чтоб узнать, как он расположил время осмотров Артиллерийского и Инженерного училищ»100. Попутно отметим, что Я.И. Ростовцев принимал также участие в устройстве сына Сергея Тимофеевича Михаила в Пажеский корпус. В одном из писем С.Т. Аксаков благодарил за это Ростовцева: «На сих дня я получил извещение, что сын мой Михаил… назначен к поступлению в комплект Пажей Дворца Его Императорского Величества Пажеского Корпуса. Вы можете себе представить, Милостивый Государь, что родители были восхищены такою нечаянною и приятною вестью! В тоже время, с чувством живейшего удовольствия узнал я, что за все это обязан Вам. При всем моем искреннем желании, я тем мало имел возможности заслужить ваше доброе расположение, тем много умею ценить всю обязательность и важность вашего поступка, что говоря без всяких фраз, не нахожу слов благодарности вам…»101.

По нашим подсчетам, С.Т. Аксаков во время своей командировки в Петербург посетил и осмотрел:

· Артиллерийское и Инженерное училища;

· Императорское училище правоведения, куда заодно определил сына Григория; Пажеский корпус, решая одновременно вопрос об устройстве младшего из сыновей Михаила;

· Павловский кадетский корпус, Военную академию: «Еду в 9 в Павловский Кадетский, а оттуда в военную академию…»;

· 2-й кадетский императора Петра Великого корпус, директором которого был Федор Яковлевич Миркович: «Вчера я был в

Кадетском Корпусе у Мирковича - и в восхищении от него и от всего того, что он делает в Корпусе! Золотой человек!»102.

Командировка для Сергея Тимофеевича была весьма напряженной как в физическом, так и в психологическом отношении. Он писал жене: «Признаюсь этакой службы я в жизнь мою еще не отправлял: с 9 час. в мундир или во фрак, и не скидаю до 1 часа пополуночи… Признаюсь тебе до чего мне надоело ето тасканье, что если б не Гриша, я бросил бы все и уехал, не смотря на дела по службе…»103. Всем сердцем он стремился поскорее вернуться в Москву: «Боже мой! Когда я вас увижу! Такая тоска! …Эта проклятая масленица подоспела ко времени моего отъезда и весьма мне мешает. Иван Устинович (Пейкер. - В.Д.) смеется надо мною, что я хочу ехать в воскресенье и говорит: «да, может быть, Министр и д ве недели не назначит вам времени откланяться с ним… (подчеркнуто в оригинале. - В.Д.) но это шутки! Если он на несколько дней отсрочит мой отъезд, то и тогда, это будет для меня тяжелой удар! Признаюсь, если при моих средствах, при моих важных связях, дела идут с такой медленностью… то каково тому, кто приедет сюда, как в незнакомый город!.. Впрочем возобновление и поддержание моих связей тоже отнимало много времени!»104. Опираясь на данное свидетельство, можно констатировать, что именно связи и знакомства Сергея Тимофеевича сыграли важную роль в решении как личных, так и служебных вопросов.

В командировке жизнь С.Т. Аксакова оказалась весьма насыщенной и в свободное от службы время: посещение театра, вечера у А.Ф. Веймарна, И.У. Пейкера, А.А. Кавелина. «Сейчас мы воротились из бала от Александра Федоровича (Веймарна. -В.Д.)… Было нежарко, я выиграл 2-50 (только хочу

не проиграть) Костя много танцовал и очень веселился… Провели вечер за вистом, играли с хозяином... Проиграли: я - 30 р., а братец 70 коп. Кажется, теперь уже не представится мне необходимость играть…», - такие вот подробности своего времяпрепровождения сообщал Сергей Тимофеевич жене за несколько дней до отъезда в Москву105.

8 февраля 1836 года С.Т. Аксаков закончил служебные дела в Петербурге:

«С Министром я раскланялся: т.е. он велел мне сказать, что очень занят, что не хочет задерживать меня до четверга (ближе которого принять не может), что желает мне счастливаго пути и надеется, что все у меня пойдет прекрасно! Я этому очень рад, но жаль, что одевался в мундир и потерял целое утро…».

12 февраля, судя по переписке, Аксаковы покинули столицу. Интерес представляют документы по покупке и перестройке Куракинского дома, находившегося во владении наследников князя - баронов Сердобиных и Вревских107. Как отмечалось выше, поиском подходящего дома для института занимался И.У. Пейкер. Осмотрев дом лично еще в мае 1835 года, И.У. Пейкер убедил барона Михаила Сердобина сделать уступку в цене на 20 000 рублей, так как дом «требует поправок, некоторых построек и весьма многих переделок для приспособления к цели заведения»108. «Совершением купчей крепости на дом Баронов Сердобиных и Вревских» занимался уже С.Т. Аксаков и, надо сказать, этот процесс затянулся: Палата Гражданского суда «нашла два препятствия: 1. Палата не имеет официального сведения, снята ли опека с баронов Сердобиных и Вревских за их совершеннолетием 2. Палата не имеет удостоверения о смерти баронов Сердобиных: Александра и Алексея, и равной им участницы полковницы Марии Троскиной»109. Пока собирались нужные документы, готовилась архитектором смета, покупка особняка откладывалась, следовательно воспитанники Межевого института должны были «оставаться в теперешнем положении - приходящих учиться - еще на один год». Этот вопрос сильно беспокоил С.Т. Аксакова как директора, он писал И.У. Пейкеру: «Неудобство такового положения, мешающее всякой возможности иметь надзор над поведением воспитанников и всякой надежды на удовлетворительные успехи по новому распоряжению институтского курса, вынуждают обратиться к Вашему Превосходительству и покорнейше просить ходатайства у Господина Министра юстиции о дозволении привесть в исполнение единственное средство … так как сей дом не может быть куплен без представления сметы, то я полагаю нанять сей дом помесячно по расчету». То есть, пока не может быть совершена купчая крепость, пока собираются необходимые документы, С.Т. Аксаков предлагал нанять дом Куракина, как нанимал его до этого Московский Опекунский совет для Александрийского сиротского института, за 10 500 рублей в год110. Занятия начали проводиться в доме князя Куракина с 17 апреля 1836 года и даже некоторые чиновники, и все низшие служители были переведены Аксаковым «на постоянное место жительство в двух особенных корпусах, принадлежащих к тому же дому», застрахованных им от огня на три месяца. Но главное для С.Т. Аксакова - чтобы воспитанники как можно скорее начали жить при институте, что без сомнения улучшило бы их процесс обучения. С.Т. Аксаков сам в то время пользовался наемным жильем - снимал квартиру неподалеку от института за 400 рублей в месяц. Полный комплект документов на покупку дома был собран только через год - в мае 1836 года. Сергей Тимофеевич писал в это время сыну: «Я хлопочу со своим институтом и с покупкою домов. Средства мои не то, что ваши, неудобно собою заменять недостаток существующих выгод. Чувствую, что трудно мне достигнуть цели...». Но несмотря на это, купчая была совершена - 5 июня 1836 года. 23 сентября «чиновники и служители», в том числе директор С.Т. Аксаков были переведены для проживания в казенный институтский дом, а перевод воспитанников затягивался еще и потому, что здания обустраивались и перестраивались для дальнейшего обучения и постоянного проживания в них воспитанников116. Строительными делами учебного заведения с 8 июня 1836 года ведал временный комитет, учрежденный для постройки зданий Константиновского межевого института117. В него входили: архитекторы - сначала М.И. Бове118, а после его увольнения по болезни - Е.Д. Тюрин119, председатель комитета - товарищ главного директора Межевого корпуса Ф.И. Васьков120, директор Писцового архива Межевой канцелярии Д.И. Кроткий, директор института С.Т. Аксаков и эконом П.П. Андреев. Причем Бове пребывал в комитете только 5 месяцев, за это время им были составлены планы по переделке первого этажа под столовые залы, и второго - под классы121. Сергей Тимофеевич просил Бове уделить особое внимание для устройства «при институтском доме кухни, сушильни, прачечной, пекарни и погреба»122. Но окончательно дом был приготовлен к жительству воспитанников архитектором Е.Д. Тюриным. Кстати, кандидатуру этого архитектора комитету предложил С.Т. Аксаков, он представил его ведомству и комитету как «известного по опытности и познаниям архитектора Дворцового ведомства».

Любопытны внесенные архитектором Тюриным изменения в строительство, которые С.Т. Аксаков считал «вполне удовлетворительными, и для внешнего и внутреннего устройства института сообразно с целию учебного заведения, даже необходимыми»:

- был пристроен «парадный подъезд с улицы, чтобы двор между главным и дортуарным корпусами мог остаться местом игр воспитанников. Эта переделка создала, возможность совершенно закрыть внутренний двор между главным корпусом и дортуарными и, прекратить всякое сообщение людей, живущих на других дворах института, с корпусами, занимаемыми воспитанниками;

- в двухэтажном корпусе были устроены квартиры директору и чиновникам;

- была устроена рекреационная зала;

- рядом с рекреационной залой была устроена зала актов, в которой приличным образом можно поместить библиотеку, геодезические и другие инструменты… рекреационная зала, открытая арками могла служить местом выставки произведений воспитанников, по части искусственной;

- шесть классных комнат были увеличены в их пространстве и открыты арками, «дабы чрез них можно было видеть все здание, но, чтобы учители, читая лекции, не могли мешать друг другу», были сделаны в арках стеклянные двери;

- в нижних этажах были устроены «духовые печи, от коих душниками будут нагреваться верхние этажи»;

- была перенесена кухня с нижних этажей, чтобы «поместить большее число кроватей, в случае прибавления воспитанников»;

- был сделан выход в сад, в манеже, где назначались гимназические упражнения, устраивались больничные палаты, близ самой больницы - баня с ваннами;

- в обоих этажах дортуарного корпуса устраивались умывальные комнаты;

- столовые комнаты были открыты арками «для свободного размещения столов,» устроены были буфеты и кухня, «а под оной пекарня и квасоварня, для устранения существующей необходимости переносить кушания через двор, от чего оно зимой может стынуть и потребуется большее число служителей».

- между главным и дортуарными корпусами были сделаны соединения «в коих внизу могут быть квартиры для надзирателей, а вверху с одной стороны, классы, с другой продолжение рекреационной залы, чрез кои со всем удобством можно обозревать целое здание».

- для ледников, сараев, амбаров и конюшен, планировалось выстроить «в каменных столбах особое строение на заднем дворе из выбранных годных материалов».

Этот масштаб строительства, конечно, курировался временным комитетом, все предложения обсуждались с И.У. Пейкером и в некоторых случаях с министром юстиции Д.В. Дашковым. Но, несмотря на начавшееся строительство, в 1836 году проблема с «приходящими» учениками приобретала все более острый характер, требуя скорейшего разрешения. В поисках выхода из положения Сергей Тимофеевич уступил ученикам свою собственную квартиру, назначенную ему в доме института. Объясняя свой поступок, он писал, что пока не будет решен вопрос с размещением всех обучающихся в казенном доме, и они будут приходящими, в нравственном и учебном отношении это может им только вредить126.

Обратимся теперь к организации учебного процесса Межевого института в 1836 году. Учебный год начался 10 сентября и продолжался до 1 июня, с 1 по 15 июня проводились экзамены - «испытания», по результатам которых 41 воспитанник был переведен в высшие классы, 12 человек исключены, в тех же классах остались 89 человек. С 20 июня по 9 сентября проходила практика в подмосковном селе Коломенское, в которой были задействованы 37 учащихся. Сергей Тимофеевич писал сыну Григорию: «У меня теперь до 15 июня всякий день экзамены с 9 до 3 часов. Время наступило чудесное: душа желает и рвется в Богородское127, в которое не знаю, когда попадем… У меня всякий день экзамены, которые нарушаются другими... 9 июня получил я купчие крепости на дома; 15-го отправляю на практику 32 человека. Вчера открыл Строительный комитет»128. В письме от 19 октября 1836 года он сообщает Григорию: «Мы хлопочем изо всех сил, чтобы с 1-го ноября поместить всех воспитанников в казенном доме: нетерпеливо ожидаю приезда Ивана Устиновича (Пейкера - В.Д.), ибо некоторые важные обстоятельства остаются неразрешенными. Никогда не был я так неприятно озабочен, во всю мою жизнь, как теперь, относительно дел Строительного комитета».

15 ноября 1836 года: прошло больше года после открытия института. Наконец, учебное заведение приобрело статус «закрытого»: 150 воспитанников и 2 пансионера «собрались… под благодетельный кров, дарованный им попечительным правительством. 16-го числа, по выслушании благодарственного с коленопреклонением и водосвя с6нрр4тием молебна, и по окроплении святою водою молившихся и всех комнат главного корпуса, началось ученье по новому институтскому курсу, и воспитанники поступили на полное казенное содержание», - писал С.Т. Аксаков. Примерно в это же время был решен вопрос с лечением заболевших воспитанников - в купленном деревянном доме Хомутова разместился лазарет института. Перестройка главного и дортуарного корпусов проходила в 1836- 1838 года, на это время воспитанники были временно переведены «на дачу Самарова, принадлежащей тайной советнице Писаревой».

После получения институтом статуса закрытого учебного заведения, С.Т. Аксаков как директор произвел следующие изменения в учебном процессе:

1. По продолжительности и времени уроков - «часы стали утренними и вечерними» (с 8 до 11 часов и с 14 до 17 часов соответственно), когда раньше занятия длились 6,5 часов подряд, что было весьма утомительно для учащихся;

2. Им был утвержден план обучения, который отличался не таким большим количеством предметов, как раньше, новой системой оценки знаний - четыре балла с долями (4 - отличные успехи, 3 -хорошие. 2 - посредственные, 1 - худые);

3. Было введено в двух старших классах преподавание математической и физической географии, расширен курс математики.

С.Т. Аксаков ставил перед собой задачу - усовершенствовать учебный процесс в институте. С этой целью 6 сентября 1836 года он подал прошение И.У. Пейкеру о введении в учебный курс дополнительных дисциплин - французского языка, гимнастики, «танцевания» и пения. Обосновывал он свои предложения необходимостью готовить в первую очередь широкообразованных специалистов не только в области землемерных наук, но и в сфере «иностранных языков и искусств», что обеспечило бы им в то же время «вход в хорошее общество». Введение этих дисциплин, по мнению С.Т. Аксакова, обеспечило бы больший приток пансионеров (обучающихся на собственном содержании воспитанников), повысило бы статус учебного заведения в глазах общественности. А на данный момент, по его представлениям, «институт получает и будет получать воспитанников только из беднейшего состояния, большей части сирот».

Кроме того, он считал, что гимнастика, «танцевание» и пение «служат к развитию и укреплению тела и делают его способным к перенесению разных трудностей, - качество, столь полезное для землемера... Для землемера это обстоятельство имеет особенную важность, ибо по роду своей службы, он должен проводить половину года, нередко в местах самых уединенных, неразлучно со своей командой и понятыми из окольных селений». Реализовать выдвинутые им предложения С.Т. Аксаков предложил самым экономным способом: «Для введения французского языка, надобно… двух надзирателей… так хорошо знающих язык сей, чтобы они в тоже время могли быть и учителями», с повышенным на 1500 рублей жалованием, то есть всего 4 000 рублей. Затраты эти должны были компенсироваться за счет остаточной суммы на 1 января 1837 года - 60 000 рублей. Увеличение числа пансионеров за счет введения этих дисциплин, привело бы, по мнению С.Т. Аксакова, одновременно к росту доходов Межевого института. Спустя 5 месяцев, в феврале, получив ответ от Министерства юстиции, И.У. Пейкер, который поддержал изначально предложения С.Т. Аксакова, сообщал решение министра Дашкова. Последний утверждал, что нововведение «не представляет существенной надобности» и всякая перемена в учебном курсе, соответственно в Уставе и Штате института, была бы «преждевременна»136. То есть здравая инициатива С.Т. Аксакова была принята и поддержана попечителем института, но оказалась излишней, с точки зрения министра юстиции.

«Изыскивая способы, чтобы Константиновский межевой институт приобретал воспитанников сколько можно с большими сведениями и дарованиями», С.Т. Аксаков следом подал прошение о разрешении приема сверхштатных воспитанников за счет остаточных межевых сумм в течение всего года, главное условие для поступающих - наличие соответствующих знаний сразу для определения в III класс. И.У. Пейкер поддержал перед министром юстиции предложение С.Т. Аксакова и, более того, он финансово обосновал выгоды института, когда воспитанник, поступая сразу в III класс, приносил экономию институту в размере 2 124 рублей. Представляет интерес в этом письме И.У. Пейкера высказанный им смелый скрытый упрек министерству юстиции за отказ введения в учебный курс дополнительных дисциплин, предложенных С.Т. Аксаковым. Он писал: «желающих поступать меньше, т. к. в учебный план не введено преподавание иностранных языков и некоторых искусств, знание коих как известно из опыта родители почитают необходимым для своих детей... и Межевой корпус лишается чрез то возможности ежегодно приобретать 10 хорошо приготовленных Помощников». То есть, даже получив официальный отказ от министра юстиции Д.В. Дашкова, И.У. Пейкер продолжал поддерживать точку зрения и предложения своего директора - С.Т. Аксакова.

Такой же вывод можно сделать, проанализировав весь комплекс документации института: до поры И.У. Пейкер стремился доказать министру юстиции правильность суждений и инициатив С.Т. Аксакова. В апреле 1836 года попечитель института даже ходатайствовал перед Д.В. Дашковым о награждении директора за «отлично-усердную службу» полугодовым окладом получаемого жалованья. Но Сергей Тимофеевич к тому времени прослужил в должности директора только год, и, согласно высочайшему повелению от 21 февраля 1836 г., Д.В. Дашков отклонил ходатайство И.У. Пейкера, заметив: «считать повышение должностью наградою».

Что касается поощрений, то С.Т. Аксаков, в отличие от министра, всячески старался поощрить своих воспитанников за благонравие и успешное изучение наук. 22 воспитанника 17 июня 1836 года были награждены кто книгой, кто ящиком красок, кто рисунком, кто атласом или инструментом.

Итак, С.Т. Аксаковым в командировке было сделано многое: он посетил порядка 7 учебных заведений, изучил их внутреннее устройство и ход учебного процесса. Также важным для него в этой поездке стало определение судьбы своих сыновей. «…возобновление и поддержание моих связей тоже отнимало много времени, …великое дело освежить и упрочить свои связи», - писал жене из Санкт-Петербурга С.Т. Аксаков140. Насколько плодотворна оказалась данная командировка, можно судить по последующим реформам, проведенным в Межевом институте:

· последовали изменения в учебном плане;

· получение статуса закрытого учебного заведения с обеспечением воспитанников проживанием в казенном доме;

· внесение инициативных предложений о расширении курса обучения введением дополнительных дисциплин, которые бы всесторонне и широко развивали воспитанников, позволяли увеличить количество пансионеров института, а, следовательно, влияли бы на «финансово-выгодные расчеты» учебного заведения.

Забота о правильной организации учебного процесса, об учениках, воспитание у них высокой нравственности, без принуждения или давления, поощрение их «успехов в науках и благонравии», желание совершенствовать и улучшать все стороны жизни института - важные направления деятельности С.Т. Аксакова как директора института.

1837 год для Сергея Тимофеевича начался с утрат - в январе скончался в Оренбургской губернии его отец Тимофей Степанович Аксаков. За несколько месяцев до этого Сергей Тимофеевич писал сыну: «Дедушка очень слаб и его повезли в Уфу. …видно не придется мне в самом деле успеть съездить к батюшке, чтобы проститься с ним навеки...». В Петербурге о случившимся несчастье в семье Аксаковых Ивану Устиновичу Пейкеру сообщил муж сестры Сергея Тимофеевича Григорий Иванович Карташевский. Надо сказать, что И.У. Пейкер и Аксаковы достаточно тесно общались посредством общих знакомств, связей. Г.И. Карташевский обратился к И.У. Пейкеру с просьбой предоставить Аксакову отпуск на 29 дней для поездки в имение родителей. Не ожидая официального прошения от Сергея Тимофеевича, И.У. Пейкер принял в происходившем самое искреннее участие и направил ему письмо, в котором сразу же разрешил воспользоваться отпуском: «Милостивый Государь Сергей Тимофеевич! Григорий Иванович, уведомляя меня о кончине родителя Вашего и о предстоящей Вам, по сему случаю, неотлагательной поездке в Оренбургскую губернию, просит меня о увольнении Вас в отпуск на 29 дней, до подачи о том, для выиграния времени, формального прошения. Уважая причину Вашей отлучки, я на основании данной мне инструкции, соглашаюсь на увольнение Вас в отпуск на означенный срок. Для исправления же занимаемой должности на время вашего отсутствия Вашего из Москвы, я назначил старшего землемера Межевой канцелярии коллежского советника Ямпольского... С совершенным почтением и проч.: Иван Пейкер».

Но С.Т. Аксаков отпуском не воспользовался, он отвечал И.У. Пейкеру 26 января: «Спешу принесть Вашему Превосходительству мою высочайшую чувствительную благодарность за дозволение воспользоваться отпуском, ...хотя, я не намерен ехать, но, тем не менее, чувствую всю обязательность внимания Вашего Превосходительства...»145. Видимо, он отказался от предложения попечителя института, потому что не успевал главного - попасть на похороны отца, и наследственные дела тоже к тому времени были уже решены. Об этом свидетельствует письмо к жене от 26 июля 1836 г: «…Я узнал от свидетелей, что батюшка написал духовную, в которой мне назначено 200 душ с землею, да Костиньке 2500 десятин земли в числе Надежинской, и без того у нас во владении находящихся…»146.

В целом, за время службы в Землемерном училище и Межевом институте С.Т. Аксаков был в отпуске дважды: с 11 июля по 24 августа 1836 года «с отсрочкою за болезнию, 15 дней» и с 19 апреля по 10 августа 1838 г.147 О задержавшей его болезни во время пребывания его в селе Аксаково у отца в 1836 году Сергей Тимофеевич писал Ольге Семеновне 26 июля: «Сегодня приедет сюда уездный судья и доктор для освидетельствования моей болезни, о чем завтра же посылаю донесенье Ивану Устиновичу»148. Это освидетельствование болезни было очень важным, так как любая задержка прибытия из отпуска фиксировалась в обязательном порядке в аттестате о службе, с обоснованием причины опоздания.

29 ноября 1837 года Межевой институт посетил цесаревич Александр, будущий император Александр II, воспитанник генерал-адъютанта А.А. Кавелина.

С.Т. Аксаков докладывал об этом событии И.У. Пейкеру: «…сего ноября 29 дня, в первом часу по полудни, КМИ (Константиновский межевой институт.

– В.Д.), по предварительном извещении от генерал-Адъютант Кавелина, был осчастливлен посещением Его Императорского Высочества Государя Наследника… прямо из парадных сеней изволил войти в столовую залу, куда сошли уже воспитанники к обеденному столу. Его Императорское Высочество, милостиво поздоровавшись с воспитанниками изъявил желание выслушать пение предъобеденной молитвы, которое удостоил одобрения, осмотрел буфет и кухню, отозвавшись о ней с особенной похвалою и отведал пробное кушанье. Потом… изволил взойти на верх в рекреационную залу и, обозрев: верхний этаж дортуаров, все классы, в том числе чертежную, где выставлены были рисунки, съемки и чертежи воспитанников, временную больницу, помещенную в главном доме… нижний этаж дортуаров, при чем одну кровать, осмотрев в подробности, вышел опять в столовую залу, показывая везде милостивое внимание и одобрение.

Его Императорское Высочество, простившись с воспитанниками и изъявив удовольствие, что видел наше учебное заведение, и одобрение. Найденному в нем устройству, в половине второго часа, изволил оставить институт». При посещении наследник обратил внимание на свой портрет, выполненный воспитанником Николаем Мартыновым, пожелал его приобрести. Через А.А. Кавелина портрет был подарен «от имени Мартынова» цесаревичу Александру, который, «приняв милостиво таковое поднесение, изволил пожаловать Мартынову золотые часы»150.

Посещение царственной особы было событием, крайне важным для института, и, по словам С.Т. Аксакова, «милостивое внимание и благоволение Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича произвело общий восторг между воспитанниками, вверенного мне КМИ и конечно послужит новою и сильною причиною к большему их прилежанию в науках и преуспеянию в благонравии». Упоминая об этом событии, Сергей Тимофеевич писал жене: «Кавелин действует для нас, как истинный благодетель». Возможно, в организации упомянутого визита Кавелин сыграл не последнюю роль как воспитатель Наследника престола и в то же время как друг Сергея Тимофеевича, близкий его семье человек152. Визит наследника престола не был неожиданностью для С.Т. Аксакова. За несколько дней до его приезда в институт Сергей Тимофеевич писал сыну: «На сих днях уже непременно будет у нас Наследник; ты можешь получить об этом известие даже скорее сего письма: ибо я напишу к тебе немедленно. Вот удивится работам наших воспитанников, и я, после отъезда двора, пришлю тебе какую-нибудь штучку из лучших: ты можешь показать ее и Директору153 - Государь был по многих учебных заведениях и везде остался довольным; на сих днях был в Университете (Московском университете - В.Д.), чему я душевно рад. Государь о том благодарил Попечителя; вошел во все подробности и везде нашел порядок, прекрасное устройство и чистоту. Все это устраивал покойный Щепкин (Павел Степанович Щепкин - В.Д.), а всего больше мой Эконом154, под распоряжением Голохвастова155 - и вся честь досталась. Грейфу156?! Впрочем, это неизбежно: тоже самое будет и с моим заведением».

10 ноября 1837 года, за 19 дней до этого события, С.Т. Аксаков направил письмо попечителю института И.У. Пейкеру, испрашивая разрешения приобрести у «известного и лучшего ваятеля Москвы» Ивана Петровича Витали мраморный бюст Николая I.

Здесь, как и всегда, С.Т. Аксаков проявил себя как рачительный хозяин, которому были небезразличны финансовые расходы института. Он договорился с Витали о том, что институт заплатит ему за эту работу не полную сумму в 2 000 рублей, а всего лишь 1 000 рублей, вместе с предоставлением мрамора, выломанного при «переделке некоторых комнат в Институтском доме» (8 брусков, 11 подоконных досок и 12 обломков), которому «красная» цена, по словам С.Т. Аксакова, 500 рублей158. Но так как это было казенное движимое имущество, И.У. Пейкер попросил провести торги, чтобы законно соблюсти порядок купли-продажи. И «если… при торгах цены не будут превышать той, которую предлагает Витали, то… я разрешаю Вам приобресть для сего заведения… мраморный бюст Его Императорского Величества», - писал он.

Судя по всему, С.Т. Аксаков планировал приобрести этот бюст именно к приезду воспитанника А.А. Кавелина в ноябре 1837 года. Но дело затянулось и только к 21 декабря были проведены торги на продажу старого мрамора. Самая большая сумма, ее предложил московский мещанин Ефрем Ефремов, была 136 рублей, и она была несравненно ниже той, по которой согласился выкупить материал скульптор Витали. Поэтому бюст все-таки был приобретен и 21 декабря 1837 года доставлен в институт. Мы видим, что для Сергея Тимофеевича как директора института была важна финансовая составляющая вверенного ему учебного заведения - он стремился увеличить количество своекоштных пансионеров, которые бы вносили плату за обучение, и в то же время хотел сократить расходы института, даже в хозяйственных нуждах.

Учебный 1837 год был закончен в августе, 21 человек стал выпускником Константиновского межевого института, переведены в высшие классы - 91, исключены всего лишь 2 ученика, а не 12 как в прошедшем 1836 году, остались в тех же классах 57 учащихся. Для удобства надзора за воспитанниками, С.Т. Аксаков распорядился разделить их на 7 отделений, в каждом из которых было примерно по 25 человек, к каждому отделению был прикреплен свой надзиратель.

К 1838 году завершилось «устройство института во всех отношениях» - ремонт и отделка зданий на Басманной улице, перевод института в статус «закрытого» учебного заведения, на новых основаниях наладился учебный процесс162. По итогам прошедших перемен 23 июля 1838 года С.Т. Аксакову была объявлена благодарность от министра юстиции. Д.В. Дашков такими словами отметил заслуги директора Межевого института: «…заведение в короткое время сделало во всех отношениях значительный успех и оправдывает цель Правительства в приобретении образованных Землемеров, я приписываю все сие преимущественно деятельным и полезным трудам Вашим по управлению Институтом и потому приятною обязанностию считаю изъявить Вам за сие совершенную признательность»163.

В 1838 году штат работников института, сформированный С.Т. Аксаковым, был следующим.

- Инспектором был сначала князь Павел Дмитриевич Козловский, а с 10 декабря эту должность стал исправлять штабс-капитан корпуса военных топографов Алексей Мамонтов.

- Надзирателями стали титулярные советники Дмитрий Кораллов, Евсей Казначеев, Егор Дворецкий, Василий Дмитриев; губернский советник Иван Шрейер; коллежский секретарь Василий Богомолов; коллежские регистраторы Аполлон Жданов и Иван Куприянов.

-Закон Божий и священную историю преподавал священник Алексей Беляев.

-Математику, геодезию и математическую географию вел коллежский асессор Петр Маклютин.

-Арифметику и алгебру - коллежский асессор Иван Былов.

-Межевые законы и делопроизводство - титулярный советник Степан Милюков.

-Физику, химию и агрономию - магистр физико-математических наук преподавал известный математик Николай Астраков.

-Политическую географию и статистику - студент Московского университета, коллежский секретарь Иван Кожин.

-Русскую словесность - губернский секретарь Егор Ярцев, затем с 16 марта по 22 октября - Виссарион Григорьевич Белинский, после его ухода

-двоюродный племянник Белинского - студент Московского университета Дмитрий Петрович Иванов.

-Русскую грамматику и арифметику в младших классах преподавал канцелярист Орфелов.

-Рисование в младших классах - коллежский асессор Павел Цвилинев и младший землемер Алексей Васильев, а в старших - коллежский секретарь Иван Дурнов.

Особенное внимание из этого списка учителей хотелось бы уделить В.Г. Белинскому, который был приглашен в Межевой институт самим С.Т. Аксаковым. В широких кругах Белинский в то время был известен не столько критическими статьями, сколько филологическим трудом, называвшимся «Основания русской грамматики». Любопытно, что выходу в свет в 1837 году этого сочинения Белинского способствовал тоже Сергей Тимофеевич. После того, как «Грамматика» был отклонена Московским учебным округом в качестве руководства для школ, автор не смог напечатать ее за казенный счет. Тогда он издал ее в типографии Н.С. Степанова под поручительство С.Т. Аксакова. Поэтому, обосновывая свой выбор высоким уровнем будущего учителя, директор писал попечителю института: «…я пригласил, на место Господина Ярцева, известного мне своей грамматикой, принятой с большим одобрением знатоками филологии и своим знанием русской cловесности, а равно литературными по части сей трудами, неслужащего дворянина Г-на Белинского… с жалованьем… по тысячи триста рублей в год». По причине исключения из Московского университета В.Г. Белинский диплома об окончании высшего учебного заведения не имел, и поэтому был «допущен к преподаванию по найму, частным образом, для испытания его способностей».

Но утверждение В.Г. Белинского в качестве учителя задерживалось из-за медленной отправки из Дворянского депутатского собрания документов, подтверждающих его дворянство, следовательно - задерживалась и выплата ему жалованья. Сергей Тимофеевич, стараясь всеми силами помочь нуждающемуся В.Г. Белинскому, в неофициальной, личной переписке с Пейкером просил Ивана Устиновича: «…разрешите мне представление о Белинском таким образом, чтобы утверждение его на службе последовало тогда, когда будут представлены нужные документы, а утверждение жалованья было сделано немедленно, согласно моему. представлению: Белинский слишком бедный, весьма нуждается и он доказал, что он отличный учитель». Это письмо было послано С.Т. Аксаковым в апреле 1838 года, а спустя месяц, 10 марта 1838 года в письме к брату Белинский сообщал: «Я теперь поступил учителем в Константиновский межевой институт. Место для меня довольно выгодно: 1300 рублей жалования, через 4 года утверждение в 9 классе. Сверх того, инспектор института князь Козловский по дружбе своей ко мне уступил мне лучшую половину своей квартиры, и я пользуюсь и дровами, и свечами казенными… Классы мои за стеной, под боком. Учу 9 часов в неделю, по 2 часа через день. Покуда я наемный и еще не утвержден»167. Официальное утверждение Белинского как учителя «по найму» произошло только 9 июня.

До 1 ноября 1838 года В.Г. Белинский преподавал в Межевом институте по 9 часов в неделю, затем уволился, то есть в общей сложности на службе в Межевом ведомстве состоял семь с половиной месяцев. Уволился он потому, что еще в марте 1838 года под его фактическое управление перешел журнал «Московский наблюдатель», он стал его неофициальным редактором и решил «целиком посвятить себя работе в журнале».

Неприятный инцидент произошел с Белинским буквально перед его уходом из Межевого института. Об этом происшествии он рассказал в письме к Ивану Ивановичу Панаеву169: «…Представьте себе - какое горе: у меня украдена учеником Межевого института, некиим Мартыновым, тетрадь стихов Красова и попала в руки Сенковского, который и распоряжается ею, как своею собственностью. Нельзя ли об этом намекнуть в «Литературных прибавлениях?» Речь идет об украденных стихах поэта Василия Ивановича Красова, которые Белинский планировал напечатать в «Наблюдателе», а украл их, по предположению Белинского, именно тот Николай Мартынов, которому цесаревич Александр при посещении Межевого института пожаловал золотые часы. Мартынов обучался в институте с 1834 года, а закончил его младшим землемерным помощником в 1839 году172.

Дела по преподаванию русского языка в Межевом институте Белинский передал своему двоюродному племяннику, школьному товарищу - Дмитрию Петровичу Иванову. Возможно, что это назначение тоже совершилось с участием С.Т. Аксакова, хотя письменных доказательств данного факта пока обнаружить не удалось. Со своим племянником Белинский был в очень тесной переписке: доверял ему все свои литературные планы, советовался. В свою очередь, Д.П. Иванов подробно рассказывал Белинскому о делах института во время управления им подполковником В.И. Ланге: «Управление Ланге можно назвать, по понятиям нашего времени, совершенною тираниею. Не говоря о том высокомерном, грубом тоне обращения, который он дозволяет себе с нами, он изыскивает средства вытеснить из Института всех тех, которые определились и были при Сергее Тимофеевиче. Таковы поступки его с Беловым: он принуждает его подать в отставку, когда ему осталось несколько месяцев заслужить полный пенсион.