Такая же участь грозит и мне. Ланге хочется заместить наши должности своими родственниками и приятелями, и это желание его отчасти исполняется: он уже вытеснил из надзирателей Сахарова и определил на место его своего племянника. Так хочет поступить он и со мною… Потеря этого места сопряжена для меня с безконечными лишениями. Не говоря о том, что утрата 1300 р. годового дохода, с семьей на руках, больно ушибет меня во внешних обстоятельствах и доведет, может быть, до нищеты, потеря самой службы ужасает меня. Я уже сроднился с должностию учителя, полюбил ее, как поприще по моим силам, способностям и знаниям; с нею сдружилась мысль о моем человеческом назначении». В следующем письме к В.Г. Белинскому Д.П. Иванов отметил, что «19 февраля 1840 года Ланге подал в отставку; важно Пейкер неласково изгнал его…».

По поводу управления В.И. Ланге и его последующего увольнения из Межевого института С.Т. Аксаков писал жене из Санкт-Петербурга: «Федор Иванович (Васьков Федор Иванович -- В.Д.) вчера здесь обедал: он очень сконфужен полученными известиями с Басманной. При многих вчера сказал, что Ланге - cовершенная скотина. Обещал дать мне прочесть все копии с их переписки... послано к Господину Ланге письмо Федором Ивановичем, в котором советуют ему выйти немедленно в отставку: ибо после случившегося с ним несчастия, служить в том же месте невозможно. Я бьюсь об заклад что Ланге с первого раза не послушается. Конечно от этого ему будет хуже; но я уверен, что он так поступит. Утешь Петра Петровича (Андреев Петр Петрович

— В.Д.) этим известием. Все считают его правым: для меня очень приятно, если мое присутствие в Петербурге - тому способствовало (подчеркнуто в оригинале

— В.Д.). Федора Ивановича я не застал дома, а он до сих пор не привез мне прочитать институтских бумаг177... Неужели Петр Петрович не был успокоен известием, что дураку велено выйти в отставку. Это дело решёное, и если бы он вздумал нескоро исполнить волю начальства, то будет худо: ибо об удалении его, только не сей час, упомянуто в докладе по делу Воронова. Сообщи и это Петру Петровичу. При случае, изустно или через Костю»178. Таким образом, у В.И. Ланге были достаточно напряженные отношения не только с институтскими служащими, но и с вышестоящим руководством, и, видимо, инцидент с воспитанником Вороновым, о котором рассказывалось выше, стал последней каплей для увольнения В.И. Ланге с должности директора Межевого института.

Что касается воспитанников, то в 1838 году их было 155 штатных. По результатам экзаменов 22 воспитанника успешно закончили обучение в институте, выпущены землемерными помощниками, 70 переведены в высшие классы, 4 человека «исключены за малоуспешность179. В учебном отношении и в плане нравственности «на черную доску никто из воспитанников записан не был»180.

19 апреля 1838 года С.Т. Аксаков по состоянию здоровья вынужден был уйти в долговременный четырехмесячный отпуск. Он писал попечителю института: «По расстроившемуся моему здоровью, имею необходимую надобность в деятельной медицинской помощи, для чего на время лечения нужно совершить удаление от дел, я покорнейше прошу Ваше Превосходительство, уволить меня в отпуск на четыре месяца»181. Заведование Константиновским Межевым институтом было поручено второму члену Межевой канцелярии коллежскому советнику Максимову, которому С.Т. Аксаков и сдал все дела. Во время отпуска, 28 июля 1838 года, «по Указу Правительствующего сената» С.Т. Аксаков, благодаря представлению И.У. Пейкера, был произведен в надворные советники. 10 августа Сергей Тимофеевич, «получив облегчение в болезненных припадках и не желая дальше пользоваться дозволенным отпуском, вступил по прежнему в исправление своей должности»182. В это время он уже принял решение увольняться со службы из Межевого ведомства. Причина - ухудшающееся здоровье. В начале августа 1838 года приезжал И.У. Пейкер в Москву: «…Я это время был занят, - писал С.Т. Аксаков, - Пейкер приезжал в Москву на 10 дней, и я большую часть этого времени жил в Москве один и очень скучал. Мы слушали выпускной экзамен и выпустили 22 человека. Вчера Пейкер у нас ночевал и сегодня поутру уехал в Петербург… он уговаривал меня остаться по службе…».

Как дальше развивалась ситуация, можно проследить по переписке Сергея Тимофеевича с сыновьями Константином и Григорием. 15 августа Сергей Тимофеевич сообщал Константину: «10 числа я вступил в должность и уже сделал приемный экзамен, на котором повидался со мной Виссарион (Белинский. - В.Д.): я им очень доволен; он может быть весьма не рядовым преподавателем… Теперь хорошо, а каково-то будет бедному Виссариону, когда я выду! Не имею духу сказать об этом…»184. 12 сентября, через месяц: «Дело в службе моей решено… дольше половины октября я не останусь. К тому времени мы наймем дом и уже переедем: последнее время я могу не ездить в Институт»185. Через полтора месяца из письма к Григорию мы узнаем, что на плечи Сергея Тимофеевича легли еще обязанности инспектора института: «Получил известие, что определен Ланге на мое место… Я никогда не служил так, как теперь, Инспектор мой лежит больной и я не имею никого для определения на его место, придется на себе дотащить… Так служить долго невозможно; надеюсь, что это не продлится слишком».

Официальное увольнение со службы произошло 24 января 1839 года. С.Т. Аксаков в письме рассказывал жене о своем прощании с институтом:

«…Воспитанники выстроились в рекреационной зале, и все учителя, надзиратели и чиновники собрались в особой комнате. Я ввел Ланге с начала к последним, объявил им, что я получил отставку и что вот их новый директор, после чего представил каждого по именно. Ланге сделал им по нескольку вопросов … и сказал им общее приветствие; потом перешли к воспитанникам, долго ходили по их рядам, наконец Ланге попросил у меня позволения поговорить с воспитанниками; я отвечал, что ето совершенно в его воле, после чего он собрал их в кружок и долго говорил; но я отошел и не слыхал, что он говорил (он же говорил весьма тихо, так что слышали только первые ряды, около него стоявшие). После мне сказали, что это были весьма приличные в таком случае наставительные приветствия; вообще он вел себя хорошо. Потом обошли все здания, заходили в больницу и воротились в Канцелярию, где мы обнялись, сказали друг другу несколько приветствий и разстались. В понедельник будут готовы все описи и реестры; мы их подпишем и тем кончится бал…? Ну вот, моя бесценная Оллина, - заканчивал письмо С.Т. Аксаков, - твой Серж теперь весь принадлежит тебе и детям». По свидетельству исследователя В.С. Кусова, при сдаче дел С.Т. Аксакова подполковнику Ланге была составлена опись передаваемого имущества на 1839 год. В ней фигурировали: 8 наименований учебников, 6 наименований карт, астролябий со штативами - 3, буссоли - 4, эккер - 1, колья межевые - 56, мензул - 9, цепей - 5, 118 наименований книг в библиотеке, мундиров темно- зеленого цвета - 144, шинели серого сукна - 240, корыт осиновых - 5, лошадей - 2, портрет Александра в вызолоченной раме и уже известный нам мраморный бюст императора работы И.П. Витали.

28 апреля 1839 года Сергей Тимофеевич был произведен в коллежские советники. Таким образом, чин, с которым он завершил свою служебную деятельность, принадлежал к VI классу. Для наглядности хотелось бы представить карьерную лестницу С.Т. Аксакова за все годы его службы в Межевом ведомстве:

Итак, 4 класса по Табели о рангах всего лишь за 6 лет, когда положенный срок выслуги лет по каждому чину должен был составлять 4 года, исключение - выслуга лет от титулярного советника до коллежского асессора - 3 года. Скорее всего, такому быстрому продвижению по службе С.Т. Аксакова способствовал в большой степени главный директор Межевого корпуса И.У. Пейкер.

Хотелось бы остановиться на взаимоотношениях С.Т. Аксакова и И.У. Пейкера, а также на причине увольнения Сергея Тимофеевича из Межевого ведомства. Большинство исследователей, как уже отмечалось выше, полагали, что С.Т. Аксаков уволился не просто по причине ухудшающегося здоровья и по настоятельным просьбам своей семьи, а в результате непростых отношений между ним и И.У. Пейкером. Вот что писал об этом С.И. Машинский: «С сенатором Пейкером, попечителем Межевого института - то есть своим непосредственным начальником, - у Аксакова сложились очень трудные отношения. Раздражительный, надменный вельможа, Пейкер не терпел инакомыслящих и требовал неукоснительного, слепого исполнения всех своих распоряжений. На этой почве не раз возникало недовольство Аксаковым со стороны его начальника. Во всех служебных коллизиях Аксаков держал себя с достоинством, защищая свои взгляды независимо от того, каково было отношение к ним свыше»190. В доказательство приводится письмо Сергея Тимофеевича к сыну Константину от 12 сентября 1838 г.: «…Внутренне Пейкер рад, что я выхожу. Такой директор, как я, в тягость. Самые похвалы институту, которые даже чрезмерны, Пейкеру не могут быть сладки: ибо никто не скажет, что все делается по его распоряжениям, и напротив. При мне был у него Нейгардт, который ему говорил, что мой институт даже выше кадетских корпусов… разумеется, это неправда, или: правда только в одном отношении…».

Этому письму предшествовало упоминавшееся выше письмо Константину от 15 августа: «…Вчера Пейкер у нас ночевал и сегодня поутру уехал в Петербург… Несмотря на наружную ласковость, внутреннее нерасположение проглядывало с обеих сторон; …он уговаривал меня остаться в службе, но и то по приказанию Министра, и довольно слабо…». Вроде бы все ясно и, кажется, что С.И. Машинский полностью прав в своих предположениях.

Однако хотелось бы, насколько возможно, детально рассмотреть историю их взаимоотношений, которая смогла бы пролить свет на истинную причину ухода С.Т. Аксакова из Межевого института.

Итак, как уже отмечалось выше, С.Т. Аксаков встречался с И.У. Пейкером в Москве еще за год до своего устройство на должность инспектора. Далее, все идеи, предложенные Сергеем Тимофеевичем по Межевому институту, И.У. Пейкером полностью поддерживались. То есть он содействовал их исполнению и докладывал о предложениях С.Т. Аксакова в прошениях на имя министра юстиции Д.В. Дашкова. Например, так происходило при получении разрешения о приеме сверхштатных воспитанников на счет остаточных межевых сумм в 1836 году. Более того, в своем прошении на имя Д.В. Дашкова Иван Устинович даже подкрепил предложения С.Т. Аксакова своим финансовым расчетом - выгоды и экономии института. Результат - получение разрешения министра юстиции.

Сохранилась дружеская переписка С.Т. Аксакова с первым ректором Киевского университета- профессором М.А. Максимовичем за 1834 и 1835 года, в которой Сергей Тимофеевич упоминал: «Пейкер весьма желает познакомиться с вами, почтенейший Михаил Александрович. По старой дружбе, вы верно хотите знать наше положение. … Я сделан директором и приступаю к преобразованию моего училища в институт. Костя (сын Константин Аксаков - В.Д.) мой выпущен кандидатом и телом становится богатырь. Он решительно посвящает себя ученой жизни и, может быть, явится у вам в Киев». Исходя из этой переписки тоже можно судить о том, что отношения между И.У. Пейкером и С.Т. Аксаковым не ограничивались служебными интересами194.

Именно И.У. Пейкер ходатайствовал перед Д.В. Дашковым 14 апреля 1836 г. о выплате С.Т. Аксакову денежной награды в размере полугодового жалованья за «отлично-усердную службу». Вспомним, как И.У. Пейкер в 1837 с подачи Г.И. Карташевского сам предложил отпуск Сергею Тимофеевичу для поездки в Оренбургскую губернию в связи с кончиной Т.С. Аксакова.

Поддержка предложений С.Т. Аксакова перед министром юстиции о введении в учебный курс Межевого института преподавания французского языка, пения, гимнастики и танцев. Идея этих изменений была признана «преждевременной и «несущественной» Д.В. Дашковым, а И.У. Пейкер просто довел до сведения С.Т. Аксакова решение Министерства и впоследствии стремился вернуться к этому вопросу, доказать перед руководством актуальность предложенного Сергеем Тимофеевичем196.

Вопрос выплаты В.Г. Белинскому жалованья в 1838 году, не дожидаясь официального прихода документов, С.Т. Аксаков решил путем отправки личного письма И.У. Пейкеру, которое было написано с большим уважением, почтением и дружеской теплотой. Там были следующие строки: «…Если б я не видел всегда обязательного участия вашего, во всем до меня касающегося, то конечно я не осмелился бы обременять Ваше Превосходительство такими несносными подробностями: вы этим меня избаловали…»197. Результат - скорое получение искомого согласия.

И еще. Ходатайство И.У. Пейкера перед министром юстиции об отправке С.Т. Аксакова в Санкт-Петербург для изучения организации других учебных учреждений. Вспомним также доверительное письмо И.У. Пейкера к С.Т. Аксакову от 17 апреля 1835 г. из Санкт-Петербурга, в котором он делится новостями по поводу преобразования Землемерного училища в Межевой институт. Конечно же, быстрое продвижение Сергея Тимофеевича по служебной лестнице происходило тоже благодаря ходатайствам И.У. Пейкера.

Когда же С.Т. Аксаков в 1838 году из-за ухудшения здоровья вынужден уйти в отпуск на 4 месяца, И.У. Пейкер написал ему очень длинное письмо с дружескими советами, какие меры принимать, чтобы улучшить состояние здоровья, с примерами из своего личного опыта: «…Я очень знаю... трудно переменить образ жизни. Но это возможно, что известно мне из собственного опыта. Ради Бога, старайтесь быть как можно больше на свежем воздухе, все равно, в экипаже или садовой беседке, ежедневная... прогулка верхом, при постоянном употреблении... свежей воды довершит дело. Я говорю как друг, Вас истинно любящий и почитающий - и в добавок, как эгоист. Поверьте, почтеннейший Сергей Тимофеевич, меня расстраивает мысль, что расстроенное здоровье Ваше могло бы лишить меня такого достойного сотрудника, как Вы. Общение с Вами сделалось для меня... привычкою, необходимым условием успеха в нашем общем полезном деле... По засвидетельствованию моего искреннего почтения всему Вашему любезному семейству, и пожелав Вам... скорейшего возвращения Вашего здоровья... Ваш покорнейший слуга Иван Пейкер».

А по следующему письму (9 октября 1838 г.) можно сделать предположение, что во время встречи С.Т. Аксакова и И.У. Пейкера в начале августа, когда Сергей Тимофеевич объявил И.У. Пейкеру о своей отставке, возникло между ними некоторое недопонимание: «Не знаю, что писать Вам, почтеннейший Сергей Тимофеевич, письмо Ваше от 19 сентября меня крайне удивило. После свидания с Вами и разговоры о состоянии Вашего здоровья, я возвратился сюда в твердом убеждении, что Вы, согласно моему дружескому совету, останетесь еще годок, в проведении коего Вы удостоверитесь дозволит ли Ваше здоровье... соединять службу или нет. Позвольте ответить на Ваше письмо до приезда моего в Москву около святок. Я с трудом пишу, левый глаз ничего не видит, правый худо видит. Прошу засвидетельствовать своей почтение Ольге Семеновне с искренним почтением и преданностью, что имею быть Вашим покорнейшим слугою, Иван Пейкер».

А теперь вспомним как С.Т. Аксаков характеризовал указанную встречу с И.У. Пейкером: «внутреннее нерасположение проглядывало с обеих сторон… он уговаривал меня остаться в службе, но и то по приказанию Министра, и довольно слабо… внутренне Пейкер рад, что я выхожу...».

На наш взгляд, во взаимоотношениях И.У. Пейкера и С.Т. Аксакова большую роль играла разность характеров и положения по службе. И.У. Пейкер, занимая высокий пост, был человеком, судя по всему, прагматичным, в каких-то вопросах менее подверженным эмоциям, более «сухим». Он был не столь творческой личностью, как Сергей Тимофеевич, а чиновником, которого, в первую очередь, «положение обязывает», и, особенно, когда власть и престиж могут накладывать определенный отпечаток в манере общения, в разговоре с людьми. Конечно же, человеческие отношения - вещь очень тонкая и сложная, но, по нашему мнению, выводы С.Т. Аксакова по поводу отношения к нему И.У. Пейкера слишком эмоциональны, субъективны, лишены конкретных доказательств, похоже больше на домыслы или на оправдания. Например, Сергею Тимофеевичу показалось, что И.У. Пейкер «внутренне рад» его увольнению и «слабо» его уговаривает, а Иван Устинович на тот момент посчитал, что его дружеский совет - остаться еще на год в Межевом ведомстве, был принят и заставил повременить С.Т. Аксакова с увольнением. Наверное, это больше переживания Сергея Тимофеевича: ведь отставка, увольнение - это всегда психологически сложное решение.

Семьи Пейкеров и Аксаковых после увольнения Сергея Тимофеевича продолжали общаться. С.Т. Аксаков поведал о комическом случае, рассказанном ему в 1841 г. сыном старшего Пейкера Петром Ивановичем, который в дороге из Петербурга в Москву познакомился с Н.В. Гоголем. Но тот, чтобы избежать лишних вопросов представился «Гогелем», «прикинулся смиренным простачком, круглым сиротой и рассказал о себе преплачевную историю… Мы успокоили Пейкера, объяснив ему, что подобные мистификации Гоголь делал со всеми. Впоследствии они обедали у нас вместе, и Гоголь был любезен с своим прежним дорожным соседом»201. Сын И.У. Пейкера, видимо, не один раз был гостем дома Аксаковых. А из письма, написанным Верой Аксаковой матери Ольге Семеновне 29 ноября 1839 года из Санкт-Петербурга, мы узнаем о дружеских визитах Аксаковых к Пейкерам: «Вчера вечером,наконец мы были у Наденьки Пейкер, мы ездили с Машенькой202 одни в санях, время было прекрасное. Наконец я видела Петра Ивановича Пейкер - которого наружность мне очень понравилась столько доброты и приятности в его лице, впрочем не мужском»204.

Таким образом, можно сделать вывод, что отношения между С.Т. Аксаковым и И.У. Пейкером были не только служебными, а дружескими, доброжелательными и доверительными, с глубоким взаимным уважением и почтением. В письмах к поэту Н.М. Языкову друг Аксаковых Петр Васильевич Киреевский заметил, что И.У. Пейкер был «весьма закадычен» с С.Т. Аксаковым205. Некоторое недопонимание в отношениях происходило в августе-октябре 1838 года по поводу отставки Сергея Тимофеевича, но это не было истинной причиной увольнения С.Т. Аксакова из Межевого ведомства. Виной тому ухудшающееся здоровье Сергея Тимофеевича. И.У. Пейкер продолжал и после официального увольнения С.Т. Аксакова способствовать его служебному продвижению. Благодаря ходатайству Ивана Устиновича, в апреле 1839 г. С.Т. Аксакову, несмотря на неполную выслугу лет, был присвоен чин коллежского советника. А 5 ноября 1841 года по представлению И.У. Пейкера, отмечавшему, что Сергей Тимофеевич «исправлял свою должность с отличным усердием», С.Т. Аксакову был присвоен «в воздаяние двадцатилетней беспорочной службы» знак отличия и разрешение его ношения на владимирской ленте.

Спустя полгода после официального увольнения, 16 июня 1839 года, С.Т. Аксаков в письме к Ф.И. Васькову сообщает о «значительном облегчении» в болезни и о своем желании определиться вновь на службу207. Через несколько месяцев, в письме к жене, 17 октября 1839 года, написанным им во время поездки в Санкт-Петербург с целью определения младшего сына Михаила в Пажеский корпус, тоже есть упоминание, о том, что С.Т. Аксакову, предлагали продолжить службу в Министерстве юстиции. Министром юстиции на тот момент был граф Д.Н. Блудов208, ходатайствовал перед ним родственник С.Т. Аксакова - Григорий Иванович Карташевский: «Здесь братец Григорий Иванович без меня вздумал о той самой службе, о которой мне говорили в Москве. Он сказал Блудову о моем приезде и тот изъявил желание меня видеть: поеду, когда фрак поспеет». Но почему, в свои 48 лет С.Т. Аксаков так и не определился на службу, пока остается тайной для исследователей. Возможно, причинами стали не только последующее ухудшение в состоянии здоровья, но и возникшие заботы об определении младшего сына - Михаила в учебное заведение.

Итак, С.Т. Аксаков, пребывая на должности директора главного в Российской империи межевого учебного заведения, стремился поднять его на уровень подлинного высшего учебного заведения - усовершенствовать учебный процесс и устройство института, перенимая опыт самых престижных высших училищ и кадетских корпусов того времени. Заслуга С.Т. Аксакова несомненна в составлении первого Устава института, в преобразовании его в учебное заведение закрытого типа с обеспечением проживания воспитанников в казенном доме. Как рачительный хозяин он стремился сократить финансовые затраты института и повысить его доходы. Поощрение учеников за их успехи в науках, попечение об их благе и нравственном воспитании, а также постоянная забота о преподавательском составе института стали его основными педагогическими принципами. Напряженная служба и самоотверженность, видимо, и подорвали его здоровье, заставили уйти в отставку. Заслужив высокую оценку и признание, в то же время он удивительно скромно относился к своим заслугам. Может, поэтому, не желая выставлять свои достижения напоказ, и не оставил нам воспоминания, мемуары об этом периоде своей службы.

4. Педагогические принципы С.Т. Аксакова

Педагогические принципы С.Т. Аксакова как инспектора Землемерного училища, затем как директора Межевого института представляют определенный интерес. О его взглядах на образовательный и воспитательный процесс молодого поколения можно судить по публикациям 1832 года в газете «Молва», а также по официальной и личной переписке того времени и отзывам и свидетельствам директора Константиновского межевого института с 1864 по 1879 год А.Л. Апухтина.

Авторы двух уже упоминавшихся работ коснулись его педагогических методов и идей, которые он применял по отношению к своим воспитанникам. А.Л. Апухтин во многом опирался на такие источники - официальные отчетные документы, - которые, к сожалению, до наших дней дошли не полностью. Что касается С.И. Машинского, то он впервые проанализировал педагогические идеи С.Т. Аксакова, высказанные им за год до определения на службу в Межевое ведомство.

Эти идеи действительно заслуживают самого пристального внимания, так как во время их появления С.Т. Аксаков, видимо, уже ждал своего определения инспектором Землемерного училища, а значит, готовился к педагогическому поприщу. В 48-м номере «Молвы» за 1832 год Сергеем Тимофеевичем, под инициалами С.А., был опубликован весьма важный для нас материал. Это - заметка, адресованная Григорию Ивановичу Карташевскому, родственнику С.Т. Аксакова, который в то время был попечителем Белорусского учебного округа. Речь в ней шла об организации учебного процесса Московского университетского благородного пансиона, где профессором, инспектором был Михаил Григорьевич Павлов210. С.Т. Аксаков в ней отметил важные для него составляющие образовательного процесса: заботливость и «неослабное внимание» должно сопровождать «ученье и внутренний надзор»211. Эти нравственные характеристики педагогического процесса впоследствии станут основополагающими для самого Сергея Тимофеевича в Землемерном училище, затем в Межевом институте.

«Выбор учителей и преподавателей - дело весьма важное», - отмечал в «Молве» С.Т. Аксаков. Действительно, как мы знаем, С.Т. Аксаков и И.У. Пейкер очень тщательно подходили к выбору учителей и преподавателей. Для них было крайне важно, чтобы в институте вели преподавание профильных предметов - «теорию и практику Геодезии и Межевых законов… математические науки» только высококлассные педагоги - профессор П.С. Щепкин и математик Ф.Л. Малиновский213. Кроме того, большим уважением в институте пользовались преподаватель агрономии - магистр физико- математических наук Ф.А. Жодейко и учитель геодезии - поручик Мамонтов, «знаток черчения и отличный съемщик».

Сохранился черновой вариант письма С.Т. Аксакова к И.У. Пейкеру с просьбой назначить в штат учителей г-на Жодейко, г-на Мамонтова и жалобой на преподавателя алгебры, математической и физической географии - Соколова. «Что касается до надежд наших на господина Соколова, то он приводит меня в совершенное отчаяние: классы посещает весьма редко, то за болезнию жены, то за своим нездоровьем, до сих пор прошел чрезвычайно мало, - писал С.Т. Аксаков, - об алгебре ничего не говорю - я этого не разумею, но в математической и физической Географии продиктовал несколько страничек слогом темным, даже невразумительным; его словесные объяснения, которые я слушал сам, еще темнее текста: выражения новые, книжные, технические ученья, без толку набранные, непонятные не только для моих воспитанников, но и для Студентов! По истине не знаю что и делать!».

Это донесение дает возможность предположить, что С.Т. Аксаков часто присутствовал на занятиях и вникал в процесс преподавания, оценивая, насколько качественно и понятно для его воспитанников он ведется. Таким образом, процесс обучения был небезразличен С.Т. Аксакову - директору, он болел всей душой за каждый предмет, который читался его воспитанникам.

В заметке, опубликованной в «Молве», С.Т. Аксаков назвал также выбор надзирателей «труднейшим и наиважнейшим… добрые нравы воспитанников совершенно зависят от надзирателей»216. Не удивительно, что С.Т. Аксаков очень ответственно и избирательно подходил к кандидатам на должности надзирателей, несмотря на то, что оклады на этой должности были небольшими. И во время управления им Межевым институтом встречались случаи отказа в этой должности конкретным лицам, например, советнику Ивану Николаеву. С другой стороны, был случай награждения надзирателя института Боголюбова денежным жалованием. В одном из писем к сыну Григорию Сергей Тимофеевич пишет: «Особенно важны в воспитательном заведении надзиратели, а можно ли найти их за 600 рублей жалованья?... Неоспоримая истина, что для привлечения в службу отличных людей есть только одно средство: достаточное вознаграждение. Когда чиновник обеспечен, когда благосостояние его устроено даже в будущем, тогда он может посвятить себя вполне обязанностям службы. Представь же себе, что у меня в институте надзиратели получают только по 600 рублей жалованья (кроме квартиры, отопления, освещения и стола); а инструкция, которую я им дал вероятно гораздо строже вашей… Вот причина, что я принужден часто переменять надзирателей: перемены эти никуда не годятся. Мы с инспектором стараемся вознаградить этот неудобства собственным, неусыпным надзором и привлечь хороших людей…».

А.Л. Апухтин писал о нравственной стороне построения воспитательного процесса в институте: «…Сергей Тимофеевич… прилагал возможное попечение о развитии у воспитанников любви к порядку и уменью распределять свое время; требовал от них неуклонной вежливости и паче всего настаивал на чтении книг. При нем библиотека бывшего училища, состоявшая всего из 30 сочинений, обогатилась действительно полезными сочинениями. Им приобретено было: исторических книг - 30 названий; путешествий - 4;, стихотворений - 5; романов и повестей - 12; учебных и ученого содержания - 41 название. При этом требовалось, чтобы воспитанники не читали никаких других книг, кроме взятых из институтской библиотеки или одобренных директором, так он лично занимался руководством в этом воспитанников».

При приеме экзаменов для Сергея Тимофеевича было важным, чтобы воспитанники отвечали «не наизусть, а кто как мог… отвечали своими словами на письменные вопросы», чтобы это было не «обременение памяти», которое бы не приучало их «ни к какому соображению», а мыслительный процесс, собственное рассуждение воспитанника. «Родители, умеющие оценить пользу такой методы учения, - писал он уже в 53-м номере «Молвы», - без сомнения будут за то благодарны!»222.

Таким образом, С.Т. Аксаков стремился, чтобы его воспитанники учились мыслить самостоятельно и разносторонне, были широко образованными, просвещенными людьми, а не только узкими специалистами в своей области.

Замечательная мысль была озвучена С.Т. Аксаковым в конце его статьи:

«Тяжел подвиг образователя, но сладка и высока награда - способствовать развитию просвещения, следственно - и благоденствию своего отечества! Счастлив, кто с внутренним убеждением может сказать: «Что там и моего хоть капля меду есть». Вспомним, как эту мысль продолжил в личной переписке с ним попечитель института Иван Устинович Пейкер: «Бог, видимо, помогает нам в усердном стремлении нашем исполнить волю Государя и быть полезным Отечеству в образовании лучших землемеров...».

Очень важные сведения о педагогических принципах С.Т. Аксакова дает нам также его переписка с сыном Григорием, который в то время обучался в Императорском училище правоведения.

11 февраля 1836 года: «Милый друг мой и сын Гриша! … Помни мои слова: я считаю преступными тех родителей, чьи дети не приносят пользы и чести своему отечеству и человечеству…».

24 ноября 1836 года: «В большей части старших воспитанников вижу истинное рвение учиться, надобно удерживать и не понуждать … (подчеркнуто подобное рвение помню я лет за 36 или 37 тому назад в Казанской гимназии. Одним словом, я желаю чтобы мои дети так учились. Прибавь к тому, что старший класс знает необходимость в выпуске землемеров, знает, что их выпустят во всяком случае, несмотря на недостаток сведений, следственно одно желание быть достойными своего звания, одно благородное самолюбие не уронить в самом начале честь своего заведения - причиною их упомянутых, изнурительных трудов. В этом отношении я считаю себя очень счастливым. Молодой мой институт».

Практически через год, 2 марта 1837 год: «Это правда, что в учебном заведении трудно уединиться; но в большом семействе это почти тоже... Только я вижу всех вас слишком занимает мысль о выходе из Училища... Теперь надобно думать об одном: как бы вполне воспользоваться временем пребывания в месте своего образования! Как бы по возможности извлечь пользу из учебных пособий, которые предлагает вам заботливое начальство!»

22 марта 1837 года: «Помни только, что ты должен образовать свой ум познаниями для себя, а не для директора; что ты можешь быть полезен и Государству и своему семейству, чего, конечно, ты пламенно желаешь. Милый друг! Кто хочет научиться, тот научиться везде - худы или хороши будут его учителя. Мало того, чтобы выучить задание, исполнить приказание-надобно желать образования (подчеркнуто в оригинале - В.Д.), искать его везде, не пропустить случая нигде, и тогда успехи будут верны; но для тебя еще не настало это время; в высшем классе ты увидишь возможность так усердствовать, а теперь пользуйся теми средствами к ученью, какие тебе дают».

28 апреля 1837 года: «Скажу тебе, милый Гриша, что на месте твоего Директора, я бы не пустил бы тебя на всю Святую неделю за то, что ты опоздал к обедне! Приказание начальства, без всяких рассуждений всегда и свято должны быть исполнены! Погибло то учебное заведение, чуть воспитанники начнут рассуждать о распоряжении Начальства, и не повиноваться им! Помни мои слова... Обнимаю тебя и благословляю отец и друг С. Аксаков».

Из этой же переписки мы узнаем, что С.Т. Аксаков вникал в процесс обучения, присутствовал на занятиях воспитанников: «Итак экзамены твои почти все кончились! Вижу я что Алгебра и Геометрия тебе не удаются! Но я не верю, чтобы кто-нибудь не имел (как говорится) способности к Математике. Я сам был из числа тех людей, которые повторяют это сразу про себя; но это вздор,-я не любил математики и лгал на свою голову. Нынче, на старости, посещал математические классы и слушал невольно преподавателя, я легко и ясно понимаю...Неужели в 16 лет я был тупым? Впрочем, 17-ти лет я уже оставил Университет слишком рано!.. Я надеюсь, милый Гриша, что проклятая математика-(которая всему роду нашему не дается, что, впрочем, очень дурно) не помешает тебе перейти во 2-ой класс».

Делился Сергей Тимофеевич с Григорием и о событии, которое, тоже косвенно свидетельствует о его отношении к воспитанникам: «У меня в Институте на сих днях случилось ...происшествие, которое меня глубоко огорчило и расстроило: был из лучших... воспитанников......один и был у матери - умер от ужасных припадков падучей болезни, в продолжении которых случился удар. Отличный молодой человек, намерено по слабости здоровья, готовил я в учители»231. А когда в Москве бушевала холера, С.Т. Аксаков писал Григорию: «На Страстной недели я говел вместе со своими Институтскими воспитанниками; Слава Богу, все 153 человека-причастились и больных почти никого не было; но теперь их есть и довольно много»232.

Таким образом, можно сказать, что педагогические принципы, которые С.Т. Аксаков использовал в Межевом институте были тесно связаны с педагогическим подходом в его семье к воспитанию собственных детей. Сергей Тимофеевич вникал в процесс обучения, стремился его улучшить, искренне переживал за вверенных ему воспитанников и во главу угла своей педагогической системы ставил мысль «быть полезным и Государству и своему семейству…». Вспоминаются сразу строки из письма к С.Т. Аксакову одного дворянина из Смоленска, сын которого определялся в 1835 году в Константиновское училище: «Судьба наших детей в Ваших руках, и мы счастливы!».

Заключение

Проведя анализ сохранившейся официальной документации с 1833 по 1835 год, личной переписки С.Т. Аксакова того времени, свидетельств его современников, нам удалось установить некоторые подробности его служебной деятельности в Межевом ведомстве. Многогранная, разносторонняя деятельность С.Т. Аксакова охватывала все сферы жизни Константиновского Землемерного училища, Межевого института: учебную, духовно-нравственную (воспитательную), финансово-хозяйственную. Сформировав крепкий учительский состав, отладив учебный процесс, С.Т. Аксаков тем самым стремился создать фундамент для преобразования училища в институт.

Огромную роль в этом реформировании сыграл главный директор Межевого корпуса И.У. Пейкер. Он поддерживал все благие начинания С.Т. Аксакова перед Министерством юстиции. По его ходатайству, Сергей Тимофеевич был удостоен чина коллежского асессора, затем надворного советника и, наконец, коллежского советника всего за 6-летний срок службы в Межевом ведомстве. Под руководством И. У. Пейкера и при активнейшем участии С.Т. Аксакова Межевой институт встал на путь преобразования в ведущее высшее учебное заведение Российской империи по межевой части.

В руках Сергея Тимофеевича сходились и решались практически все жизненно важные вопросы института:

· преобразование института в закрытое учебное заведение;

· подыскание и оформление покупки достойного здания под институт;

· организация проживания воспитанников на территории учебного заведения;

· привлечение на учительские места высокопрофессиональных педагогов по специальным, ключевым дисциплинам;

· усовершенствование учебного процесса воспитанников;

· финансово-организационные вопросы.

Для Сергея Тимофеевича были также крайне важны духовно- нравственная и воспитательная стороны жизни института. Радение за поведение, «прилежание в науках и преуспеяние в благонравии»234 своих воспитанников, попечение об их нравственности, причем без применения общепринятых телесных наказаний, сделало управление С.Т. Аксакова по- отечески заботливым. Межевой институт стал для Сергея Тимофеевича, можно сказать, детищем, неслучайно он его в переписке называл «мой институт».

На этой сложной и ответственной должности С.Т. Аксаков смог проявить свои педагогические, воспитательные, организационные, хозяйственные способности, заслужить уважение со стороны руководства и признание заслуг. Ухудшение в состоянии здоровья, накопленная усталость от напряженной служебной деятельности подорвали силы Сергея Тимофеевича, заставив уйти в отставку. Кроме того, в семье в тот момент остро вставал вопрос об определении младшего сына Михаила в учебное заведение. А это можно было сделать только с помощью личных связей в Санкт-Петербурге и, конечно, поездкой туда на длительное время, что вряд ли было совместимо с непростой должностью Сергея Тимофеевича. Так и получилось, определение Михаила в Пажеский корпус потребовало пребывания С.Т. Аксакова в столице больше двух месяцев. Кроме того, за 3 года до увольнения Сергея Тимофеевича с должности директора, в личной переписке проскальзывали уговоры его супруги, Ольги Семеновны, просьбы оставить службу. Но для С.Т. Аксакова это было немыслимо, 1836 год - это была самая горячая пора его деятельности и он отвечал: «И в это время, я выйду в отставку, прослужа все горькое время, не принеся пользы, не оправдав доверенности Министра и друзей моих?.. Опомнись! Возьми назад свои убеждения, откажись от них… Я считаю их столь важными, что исполню их, если ты будешь настаивать, но пойми хорошенько, что из этого выйдет? Прости, обнимаю тебя и детей...»236. Служение на благо Отечества, труд для пользы общества, для развития просвещения были превыше всего в мировоззрении С.Т. Аксакова. Эти высокие задачи соединялись в единое целое с его человеколюбивым подходом в управлении. Удивительно точно про этот необыкновенный дар Сергея Тимофеевича сказал поэт Петр Александрович Плетнев: «…В душе Вашей такое ко всем благоволение, что никто не может сделаться противником Вашим»237. Неоценимый вклад своим «отеческим» управлением внес С.Т. Аксаков в развитие Межевого института, в стенах которого до сих пор вспоминают своего первого директора с теплотой и глубоким уважением.

Библиография