Становление исторического образования в университетах России во второй половине XVIII - первой половине XIX в.

Так, в самом названии университетского курса Н.Г. Устрялова «Русская история» и его содержании -- история «русской народности», позиция ученого обозначена предельно четко. Соответствие данных кандидатур взглядам министра просвещения С.С. Уварова, создателя теории официальной народности, изначально обрекло этих ученых на отрицательное отношение со стороны западнически настроенной молодежи. Негативная оценка взглядов и деятельности профессоров М.П. Погодина, Н.Г. Устрялова позже перешла к либеральным историкам университетского образования, а затем и в марксистскую историографию. Господство подобной точки зрения мешало по достоинству оценить вклад в развитие исторической науки и образования этих ученых и педагогов. Именно они подготовили почву для деятельности выдающихся историков, таких как СМ. Соловьев, К.Д. Кавелин и др.

Устав 1835 г. предъявлял высокие требования к профессорско-преподавательскому составу российских университетов. Так, на должность ординарного или экстраординарного профессора мог претендовать только доктор наук по профилю соответствующего факультета. Чтобы стать адъюнктом кафедры, претендент должен был обладать ученой степенью магистра по профильной отрасли знаний. Профессор мог заведовать в университете только одной кафедрой, по разрешению министра народного просвещения ему разрешалось совмещать работу на второй. Основной обязанностью профессора было чтение лекций студентам в объеме не менее восьми часов в неделю.

Если ученый желал участвовать в конкурсе на замещение вакантной должности профессора, он обязан был прочитать три пробные лекции в присутствии ректора университета и декана соответствующего факультета. После успешного прохождения конкурса кандидаты утверждались в звании профессора или адъюнкта министром народного просвещения. Кроме того, министр имел право своим решением назначать известных ученых и специалистов на вакантные должности без проведения конкурса.

Таким образом, устав 1835 г. предусматривал следующие способы замещения вакантных кафедр в университетах. Во-первых, избрание кандидатов советом (п. 27-30), во-вторых -- выбор кандидатов на конкурсной основе (п.78), назначение со стороны министерства (п. 80). Кроме того, к профессорскому званию готовил и Дерптский университет, но с 1848 г., в русле правительственной политики изоляции России от революционной Европы командирование молодых специалистов за границу было прекращено.

Под влиянием европейской науки, идей гегелевской философии обозначились коренные изменения в преподавании истории в российских университетах с 30-х гг. XIX в. Во главе новообразованных исторических кафедр стали молодые талантливые ученые, яркие личности. С их деятельностью многие исследователи традиционно связывают начало формирования научных школ в области университетской исторической науки, оказавших значительное влияние на ее развитие в стране. Так на кафедры всеобщей истории получили назначение М.С. Куторга в Петербургском университете, М.М. Лунин - в Харьковском.

Задачей университетов в начале XIX в. явилась не только подготовка специалистов для государственной службы, но и формирование контингента собственных абитуриентов. В Казанском и Харьковском университетах в первые годы их существования число студентов было недостаточным, что объяснялось отсутствием в пределах данных учебных округов учебных заведений среднего звена - гимназий, которые стали открываться только после учреждения университетов. Кроме того, многие молодые люди, поступавшие в университет, не были готовы к обучению. По воспоминаниям Д.Н. Свербеева «...само преподавание профессоров, как оно не было поверхностно, не могло идти впрок ни одному из моих сверстников студентов...».

Среди абитуриентов можно выделить две возрастные группы -- старшие, выпускники семинарий и гимназий, которые уже были знакомы с науками, преподаваемыми в стенах университета, и действительно учились. Семинаристы были подготовлены к более основательному изучению историко-филологических наук. В семинариях они получали основательную гуманитарную подготовку, базирующуюся на классицизме, составлявшем стержень университетского исторического и филологического образования: они свободно читали и переводили сложные греческие и латинские тексты, писали серьезные сочинения на латыни. Изучали французский, немецкий, староеврейский языки, историю и филологию в объеме, не меньше, чем в классических гимназиях; знакомились с началами философии, логики и психологии.

Что касается младшего поколения студентов, то это были выходцы из аристократических кругов, слабо подготовленные к слушанию университетских лекций и «...больше проказничали». Д.Н. Свербеев описал готовность к обучению в университете, характерную для многих юных дворян, на личном примере: «Русскую историю до Петровского времени знал в главных чертах, о новейшей не имел никакого понятия. То же со всеобщей. Греки и римляне были мне еще сведомы; дошли до моего уха и варвары, и переселение народов, и средние века; но что касается Реформации, и особливо Французской революции, такой близкой к моему отрочеству, то я всегда боялся, когда меня о них спрашивали...».

Однако устав 1804 г. требовал от молодых людей владение определенными знаниями, необходимыми для слушания и восприятия университетских лекций.

Так в соответствии с п. 109 устава «никто не мог быть принят в университет студентом, не имея нужных познаний для слушания курсов, в университете преподаваемых» . Необходимо было и доказательство наличия образования: для этого в правление университета предоставлялось соответствующее свидетельство об окончании гимназии или документ, подтверждающий имеющиеся знания в конкретных областях наук. Ни возрастные ограничения, ни оплата за обучение уставом не предусматривались.

К 30-м гг. XIX столетия министерство народного просвещения все больше утверждалось в мысли о необходимости вступительных экзаменов. Их введение было призвано повысить общий образовательный уровень студенчества. Так, принципиальным отличием устава университета св. Владимира в Киеве, разработанного в 1833 г., явился установленный порядок набора студентов: теперь выпускники большинства гимназий лишались права поступать в университет без испытаний.

Общий устав российских университетов 1835 г. также предусматривал четкие правила поступления в университеты. Все желающие стать студентами университетов, должны были выдержать предварительные испытания по правилам, утвержденным Министерством народного просвещения. Преимуществом при зачислении пользовались молодые люди, окончившие полный гимназический курс. По решению ректора университета лучшие выпускники гимназий могли зачисляться без предварительных испытаний.

Однако стремление к обучению в университетах выходцев из непривилегированных слоев общества и переполнение аудиторий изменило позицию правительства в отношении студенчества. По мнению министра народного просвещения С.С. Уварова, число таких студентов необходимо было строго контролировать «посредством законодательства или косвенно -- через введение налога на образование» . «Принимая во внимание, - говорилось в «предложении» 1845 г., - что в вузах страны через меру умножился прилив молодых людей, рожденных в низших слоях общества, для которых высшее образование бесполезно, составляя лишнюю роскошь и выводя их из круга первобытного состояния без выгоды для них самих и государства, необходимо не столько для усиления экономических сумм учебных заведений, сколько для удержания стремления юношества к образованию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий, - повысить плату за обучение» . В то же время студенты из привилегированных сословий не стремились устраиваться на казенную службу. В связи с этим правительство приняло меры, чтобы, с одной стороны, привлечь этих молодых людей к государственной службе, а с другой - отвлечь часть юношества от поступления в университеты. В итоге в 1849 г. количество студентов в университетах сокращалось до 300 человек в каждом.

На протяжении 1830 - 40-х гг. происходит постепенное обособление отделений философского факультета. Завершением данного процесса явилась реорганизация самого факультета, проходившая на фоне укрепления консервативных начал в образовательной политике царизма с середины XIX в. и кампании притеснения философского образования.

К этому времени обострилась внутриполитическая ситуация в стране. С одной стороны, царизм, напуганный сначала выступлением декабристов, а затем революционными потрясениями в Европе 1830 и 1848 гг., принимает меры против опасных веяний с Запада, а так же распространявшихся в русском обществе материалистических и демократических идей. В годы правления Николая I (1825-1855) «формально укрепился узкоутилитарный и дворянско-классовый характер политики правительства в области образования». Политика правительства в этот период была направлена на борьбу с либеральными и революционными идеями среди студентов и профессуры, воспитание у студентов монархических настроений .

Одним из инициаторов правительственного курса «...по ограждению юношества, получающего образование в высших учебных заведениях, от обольстительных мудрствований новейших философских систем...» явился министр народного просвещения С.С. Уваров. Будучи высокопоставленным административным работником, он явился и непосредственным творцом официальной образовательной и идеологической программы, консервативной в своей сущности.

С.С. Уваров выдвинул концепцию, в которой утверждалось, что народное образование должно осуществляться в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности. Предлагалось создание системы образования, основанной на охранительных принципах, способной уберечь молодое поколение от влияния европейских революционных идей. Именно обращение к истокам, национальным особенностям является спасением для России, так как она «...невзирая на повсеместное распространение разрушительных начал, сохраняла теплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим» . Эти понятия составляют основу будущей идеологии, сформулировать которую, по мнению Уварова, должно министерство народного просвещения.

Министр осознавал, что создание и внедрение подобной идеологии в систему образования - задача трудновыполнимая. Поэтому перед министерством были поставлены основные задачи, выполнение которых должно привести к достижению главной цели. Во-первых, предусматривалось создание такой системы образования, которая, опираясь на национальные корни, одновременно находились бы в органической связи с европейскими системами образования. Кроме того, Уваровым предлагалось разработать систему мер, направленных на ограничение европейского влияния и создание действенной системы надзора за общественным мнением.

В широких общественных кругах программа преобразований С.С. Уварова была расценена как глубоко реакционная. Негативная оценка результатов деятельности С.С. Уварова на посту министра народного просвещения характерна для дореволюционных авторов либерально-демократического толка. Советская историография рассматривала С.С. Уварова прежде всего, как реакционера и создателя «теории официальной народности», которая отражала политические идеалы царизма. В связи с эти имя человека, долгое время возглавлявшего систему народного образования в России, было отодвинуто в историографическую тень.

Своеобразие общей установки Уварова заключалось в стремлении соединить усвоение Россией европейской системы образования с сохранением собственной социально-политической системы. В процессе реформирования страны, направленного на ее дальнейшую европеизацию, необходимо учитывать, по мнению Уварова, самобытность российского уклада. Главными составляющими последнего выступают фундаментальные устои русской истории Православие, Самодержавие и Народность. Вместе с тем Уваров понимал историческую целесообразность приобщения русского общества к современному европейскому образованию, эталоном которого было именно образование классическое.

Характерной чертой политики Уварова на посту министра народного просвещения явилась принципиальная и последовательная ориентация на классическое образование и антиковедную науку, приверженность эстетическим идеалам классицизма. Источник русского классицизма он видел не столько в латинской образованности, сколько греческой, через Византию смыкавшуюся с Древней Русью. Именно мысль о фундаментальном значении греческого классицизма для новой русской культуры реализовывалась в образовательной политике Уварова. Вообще можно отметить в дореволюционной России некоторое преобладание в занятиях классической древностью интереса к эллинству: греческой истории и словесности, что во многом объяснялось традициями византийского влияния на русскую культуру. Так, натиску новых разрушитель-ных идей сознательно был противопоставлен консервативный барьер в лице усиленного классического образования.

В течение 40 -50-х гг. устав российских университетов 1835 г. подвергся целому ряду ограничений. В 1846 г. ряд университетов (Харьковский, Киевский) были подчинены военному ведомству генерал-губернаторств. В 1849 г. были отменены самые важные статьи Устава: Совет лишился выборных полно мочий, сокращалась численность студентов, преподавание было строго ограничено рамками программ, прекращались заграничные командировки преподавателей. Тем самым был нанесен удар по академической свободе. Свободное академическое общение, являющееся неотъемлемой составляющей идеи университета, было искусственно ограничено.

И, тем не менее, несмотря на значительное усиление влияния государства на все стороны российской действительности, в том числе и высшее образование, в университетах царила рабочая атмосфера. Преподавание велось лучшими на тот момент профессорами. Так, в Московском университете на это время приходится деятельность Т.Н. Грановского - профессора всеобщей истории, выдающегося русского историка СМ. Соловьева. В университетских аудиториях занимались студенты, «свято верившие в высокую силу настоящей науки...» . Среди них был будущий профессор всеобщей истории Московского университета В.И. Герье, в студенческие годы организовавший кружок консерваторов, ратовавший за улучшение преподавания научных дисциплин.

Революционные события 1848 -- 1849 гг. оказали серьезное влияние на положение высшей школы в России. Император Николай I, видел одну из причин революционных выступлений в несовершенстве образовательной системы. В связи с чем он предложил министру народного просвещения князю П.А. Ши-ринскому-Шихматову «представить соображение о том, полезно ли преподавание философии при настоящем предосудительном развитии этой науки германскими учеными, не следует ли принять меры к ограждению нашего юношества, получающего образование в высших учебных заведениях, от обольстительных мудрований новейших философских систем». В 1849 г. правительственным постановлением кафедра философии была упразднена в российских университетах, чтение же курсов логики и психологии было возложено на профессоров богословия, а программы по этим наукам составлялись по согласованию Министерства Народного Просвещения с Духовным ведомством - Святейшим Синодом .

В 1850 г. был реорганизован философский факультет в российских университетах. Некоторые исследователи склонны трактовать акт упразднения философского факультета в плане проявления реакционной политики "изоляции России от Западной Европы". По мнению ряда современных ученых, ликвидация философского факультета, несмотря на ее связь с общей кампанией "потеснения" университетов, была совершенно необходима и совпала с процессом дифференциации университетских наук и образования. Само наименование факультета «философский» в середине XIX в. выглядело анахронизмом и не соответствовало ни задачам факультета, не готовившего философов, ни кругу преподаваемых в нем предметов.

Дифференциация и обособление наук в России предреформенных десятилетий, обусловленные как закономерностями их собственного развития, так и постепенным развитием капиталистического уклада, влекли за собой изменения в структуре и организации университетского образования. Первым признаком такого влияния стало появление в структуре университетов феномена «факультет» .

Отделения философского факультета пяти университетов России, в соответствии с постановлением Министерства народного просвещения в 1850 г. были «...переименованы факультетами: первое - историко-филологическим, второе - физико-математическим» . Объяснялось это тем, что «...между собой эти отделения не имели ничего общего...и представляли каждый в особенности полный факультет со всеми принадлежностями и соединены без достаточной причины».

Данное деление затронуло и философский факультет особого Дерптского университета. Здесь факультет был создан на основе филолого-исторического класса, входившего в состав философского факультета . К числу предметов этого класса были отнесены: «...красноречие, древняя классическая философия, эстетика и история художеств, история литературы, древняя классическая филология, педагогика, российский язык и словесность, статистика и география, историческая наука» .

Мы разделяем точку зрения исследователя В.И. Чеснокова, что для российской университетской системы возведение словесного отделения в ранг историко-филологического факультета имело прогрессивное значение, «...поскольку оно позволяло придать подготовке историков-филологов большую профессиональную направленность и создавало условия для развития внутрифакультетской специализации...» . Наличие в университетах России с 1850 г. историко-филологического факультета определяло их национальное своеобразие. Так, в некоторых странах Западной Европы, в том числе Германии, универсальные философские факультеты существуют и в настоящее время.

3. Содержание исторического образования в университетах России

Важной стороной деятельности университетов и министерства народного просвещения являлась работа по организации учебного процесса на факультетах. В рассматриваемый период историческое образование было соединено с филологическим и входило в общую систему философского образования. Российская университетская мысль на протяжении всего XIX в. признавала единство и обоюдную пользу исторических и филологических знаний. Что нашло отражение не только в чтении части лекций и требовании вести диспуты на защитах магистерских и докторских диссертаций на латинском языке, но и в повышенном внимании к углубленному изучению греческих и римских древностей. Особое внимание в учебном процессе на историко-филологическом отделении философского факультета уделялось изучению древних языков.

Обучение в университетах в начале XIX столетия разделялось на два этапа: общеобразовательный (приуготовительный) непосредственно курс факультетских наук. К общим курсам обычно относились латынь, русский язык, философия, история, основы права, статистика. На право слушания лекций слушателям выдавалась табель на латинском языке, в которой по каждому факультету были представлены все предметы университетского учения с именами профессоров. Ректор же отмечал в них, по своему усмотрению, предметы, изучение которых было обязательно для данного студента. В соответствии с п. 109 устава 1804 г. только тот, «...кто прослушал науки приуготовительные (общеобразовательная часть), может перейти к специальным лекциям по определенному факультету» .

Главным результатом деятельности университетов и правительства по организации учебного процесса стало утверждение в российских университетах с начала их деятельности курсовой системы распределения факультетских предметов и чтения по ним лекций, состоявшей в зачете годовых курсов. Устав 1835 г. устанавливал двусеместровую систему. Обязательными для сдачи становились полукурсовые и курсовые переводные экзамены, кроме того, в каждом семестре предусматривался выбор студентом двух предметов, по которым также необходимо было сдать экзамен.

Содержание образования определяется учебным планом. Перед началом каждого учебного года составлялся учебный план, где «курс учения по каждой кафедре во всех факультетах располагался непременно на один год...» . Распределение лекций составлялось ежегодно, в начале или конце каждого академического года, перед летними каникулами или после них, на основании заявлений преподавателей о предложенных ими курсах. В соответствии с уставом 1835 г. обязательный учебный план, который предусматривал определенную последовательность в овладении знаниями, устанавливался для каждого семестра.

Устав 1835 г. строго регламентировал деятельность профессоров. Перед началом каждого семестра преподаватели должны были предоставлять декану факультета программы своих чтений в наступающем семестре. Эти программы обсуждались в факультете и предоставлялись на утверждение попечителя учебного округа. По окончании полугодия преподаватели предоставляли отчеты о проделанной работе, рассмотрение которых проходило те же инстанции. Подобная система входила в противоречие с самими основами университетского преподавания, складывавшимися долгое время. И «...вводила администрацию в самую лабораторию профессорского преподавания и вела к крайне вредному для жизни университетов подавлению индивидуальности преподавателей...».

Содержание образования получает конкретизацию в учебных дисциплинах. Историческое образование в рассматриваемый период означало подготовку студентов в области политических наук, изящных искусств и древностей, словесности и истории. Предусматривалось изучение таких исторических дисциплин, как классические древности, всемирная история, история Российского государства и -- в Московском университете теория и история изящных искусств и археология. При этом устав 1804 г. предписывал раздельное чтение истории и теории искусств .

Следует отметить, что номенклатура историко-филологических наук, преподаваемых в российских университетах, вырабатываемая в первой половине XIX в., явилась, прежде всего, результатом правительственной политики. Уставы российских университетов 1804 и 1835 гг. не предусматривали инициативы университетов в вопросах о составе факультетских предметов.

Организации преподавания истории в российских университетах придавалось большое значение. Подчеркивалось, что цель его - «не только изучение самих происшествий», но, прежде всего познание причин тех или иных деяний людей для того, чтобы, сопоставляя «нынешнее состояние людей» с прошлым, направить «влияние их на благо общества». Итак, чтобы понимать события и судить о них, историк должен был сначала узнать «природу и свойства людей», в связи с чем ему предписывалось изучать «эмпирическую психологию, естественное и общественное право, международные отношения, государственное хозяйство, статистику и энциклопедию наук, чтобы найти главные точки, с коих он должен взирать на исторические происшествия. Сначала он должен заняться всемирною и частной историей государств, после чего уже пройти историю словесности, земледелия, промышленности». Он должен также был знать и вспомогательные исторические науки: «историческую словесность и критику (т.е. историографию), хронологию, историческую географию, генеалогию, дипломатику, нумизматику и геральдику».

Сами науки факультетского курса распределялись по следующим кафедрам: греческого языка и греческой словесности; древностей и языка латинского; красноречия, стихотворства и российского языка; всемирной истории, статистики и географии; истории, статистики и географии российского государства; теории изящных искусств и археологии; восточных языков. Следует отметить, что в ранних университетских уставах (1804 г., 1835 г., второй устав Дерптского университета 1820 г., временный устав университета св. Владимира в Киеве, Высочайше утвержденный в декабре 1833 г.) предметы факультета были идентичны кафедрам, хотя не исключалась возможность разделения кафедр и их наук на составные части. Так, в Харьковском университете в рамках курса всеобщей истории читалась древняя история с хронологией, статистика, география и история европейских государств. Впоследствии были добавлены лекции по истории средних веков и нового времени (общее философское обозрение), а так же специальные курсы исторической критики и истории успехов человеческого ума в искусстве, науке, политике, гражданских и церковных учреждений; новейшая история, нумизматика, историческая пропедевтика, археология всеобщей истории.

Некоторые преподаватели словесного отделения, не довольствуясь предметами, определенными уставом 1804 г., читали специальные курсы, законодательно не предусмотренные (педагогика, нумизматика и пр.). В частности, в Харьковском университете профессор Г.П. Успенский читал лекции по русским древностям. Его сочинение "Опыт повествования о русских древностях", являющееся систематическим очерком внутреннего быта допетровской России, долгое время оставалось единственным в своем роде вплоть до 1890 г., когда в свет вышел труд профессора В.И. Сергеевича "Русские юридические древности".

Со времени действия устава 1804 г. в преподавании истории четко прослеживается разделении между отечественной и всеобщей историей. Правда, на ранних этапах деятельности российских университетов курсы отечественной и всеобщей истории не были расчленены на периоды.

В соответствии с уставом российских университетов 1835 г. история Российского государства была переименована в российскую историю. Роль данного предмета в университетском курсе особенно подчеркивалась: «По важности своего значения кафедра нашей отечественной истории во всех университетах, кроме Дерптского (который пользуется особым уставом), составляет предмет отдельный, самостоятельный, обращающий на себя после кафедры закона Божия особенное внимание».

Устав несколько изменил состав предметов, преподаваемых на факультете. В русле славянской политики Николая I составной частью историко-филологического образования становилось славяноведение - комплексная дисциплина с филологическим уклоном, включавшая славянские языки, литературы, славянские древности (элементы археологии, фольклора, этнографии), историю славян. Организации преподавания в университетах истории славян придавалось особое значение. Подразумевалось, «...что эта область науки не только является частью необходимого для студентов знания отечественной и всеобщей истории, но и несет на себе важную идеологическую нагрузку, научно подкрепляет идеалы славянского единства и взаимности» .

Итак, данная структура наук, преподаваемых на историко-филологическом отделении философского факультета, отразила принципы разграничения, выработанные в западноевропейских университетах: подразделение всемирной истории на историю национальную и всеобщую (зарубежных государств и народов). В реальном воплощении этих принципов российские университеты обнаружили самобытность.

Спектр наук, отнесенных в российских университетах к всеобщей истории, был сложнее, чем в западноевропейских университетах. В русской науке и правительственном мнении всеобщая история рано стала предметом особого внимания, и в уставных перечнях университетских наук она всегда стояла впереди отечественной истории. В данной области исторической науки поддерживались тесные связи с европейскими учеными, особенно в области изучения античности. В области отечественной истории связи были несколько слабее, что объяснялось незначительным числом специалистов по русской истории среди западноевропейских ученых в XIX в. обычно научные работы писались на основе материалов, находящихся в стране, и не требовали выезда за границу. В самих университетах Западной Европы история России, будучи для них частью всеобщей, не удостаивалась особого положения: она не была самостоятельным учебным предметом.

В первой половине XIX в. в университетской практике утверждались основные формы учебной работы со студентами. Ведущей формой обучающего процесса на протяжении столетия была признана профессорская лекция. Отсутствие учебников предопределило в русских университетах чтение полных лекционных курсов как по русской, так и по всеобщей истории. Предмет последней делился на три части: древняя, средняя и новая, но читались они одним профессором. Правительство придерживалось мнения о необходимости полного систематического преподавания учебных предметов гуманитарного цикла. Стремление к тому же профессуры обусловило превращение чтения полных курсов по русской, всеобщей и церковной истории в устойчивую традицию и особенность университетского преподавания в России. Преподаватели стремились к изложению концептуальных, идейно наполненных курсов. При этом лучшая часть профессуры стояла на позиции сочетания в лекции научной основательности и мастерства изложения материала, что делало ее событием в жизни слушателей.

Качеством читаемых лекций определялись преподавательские способности профессоров; на лекционном поприще, в первую очередь, выросла академическая и общественная известность ряда профессоров-историков. Уже в первой половине XIX в. начинает формироваться высокое представление об авторитете профессорской корпорации и статусе профессора в русских университетах. Складывается образ профессора, сочетающего в себе педагогическое мастерство, эрудицию, яркую индивидуальность. Примером этого может быть идеал университетского профессора, разработанный Н.И. Надеждиным, выдающимся профессором-гуманитарием Московского университета первой половины 1830-х гг. Он хотел видеть русского профессора в «современных европейских формах» - ученого, говорящего на кафедре языком светского, блестящего красноречия . Дав критическую оценку профессоров 1800-1820-х гг.„ Надеждин указывал на то, что этот вопрос по-разному решается в просвещенных странах

Европы. По его мнению, наиболее характерны два способа преподавания: немецких профессоров, которые придерживаются строго холодного систематизма и «представляют истину в нагом скелете понятий», и французских, которые «приносят на кафедру всю ловкость, всю развязность, все изящество современной цивилизации...немецких профессоров лучше читать, чем слушать; французских - лучше слушать, чем читать» .

Оба этих способа преподавания, по мнению Надеждина, «в своих крайностях неудовлетворительны...профессор должен читать как француз и печататься как немец...». Он должен учитывать, что студенты уже имеют определенную степень образования, и в своих лекциях должен прежде всего вдохновлять своих слушателей: «поэзию науки должен схватить университетский профессор и сообщить своим слушателям. Но поэзия не может передаваться в сухих формах методического учения, она требует живой, огненной импровизации...при этом в голове профессора должна находиться самая стройная, самая последовательная система, свобода должна являться только в форме изложения.

В первые десятилетия деятельности российских университетов к профессорским лекциям не предъявлялись высокие требования. Кроме пересказа сведений из научных трудов, предусматривалось знакомство студентов со специальной литературой. Количество специальных исследований и монографий, в области исторических наук, принадлежащих перу университетских профессоров, в этот период было не столь значительным, по сравнению со второй половиной XIX в. Это объяснялось тем, что деятельность профессоров в российских университетах в начале XIX столетия в первую очередь была направлена на распространение научных сведений в общедоступной форме широкой публике.

Принципиальной проблемой учебной жизни российских университетов в ранний период их существования явился вопрос о языке преподавания. Тем более, что для этого периода было характерно поручение чтения лекций по фундаментальным дисциплинам преподавателям иностранных языков. Так в Московском университете Ю.П. Ульрихс, читавший курс всеобщей истории, одно временно преподавал немецкий язык. В Харьковском университете профессор А.И. Дегуров одновременно преподавал французский язык и всемирную историю. В Петербургском университете кафедру истории возглавлял Э.В. Раупах, преподававший и немецкий язык.

Профессора иностранцы настаивали на использовании латинского и немецкого языков в преподавании. Связано это было с тем, что университетская наука в то время строилась на основе методических пособий, разработанных крупнейшими западноевропейскими учеными -- Винкельманом, Нибуром, Гриммом, Шлегелем, Шеллингом и др.

Но для становления национального университета принципиально важным было использование в учебной практике русского языка. В связи с этим наиболее актуальной для русских университетов становилась подготовка собственных профессорско-преподавательских кадров. Несмотря на то, что практика приглашения иностранных специалистов во многом позволила решить проблему преподавания ряда наук в качестве университетских дисциплин в начале XIX в., она не отвечала национальным интересам страны в деле образования. Уже в 1815 г. Министерство народного просвещения постановило, чтобы на вакантные кафедры в российских университетах определялись преподаватели исключительно русского происхождения.

Как упоминалось ранее, вскоре после начала работы, первые российские университеты столкнулись с отсутствием специалистов по многим отраслям науки, в том числе и по истории. Собственных научных и педагогических кадров не всегда хватало для обеспечения учебного процесса. Зачастую одному профессору приходилось читать несколько курсов, иногда даже не связанных между собой. В качестве университетских преподавателей привлекались и учителя из гимназий. Кафедры истории из-за недостатка квалифицированных преподавателей первоначально нередко замещались разными людьми: это были и иностранцы, переселившиеся в Россию по политическим или финансовым соображениям; и собственные, наспех подготовленные преподаватели - "... историки столь же неопределенного профиля, как и их иностранные коллеги, но еще менее знающие и образованные; и, наконец, вовсе случайные люди - чиновники или литераторы, не имевшие ничего общего с наукой". Зачастую лекции таких преподавателей оказывались поверхностными обзорами событий, лишенными научного содержания, или переложениями каких-нибудь общих трудов.

Деятельность талантливых преподавателей на раннем этапе существования российских университетов способствовала формированию подлинного интереса к наукам и научным занятиям. Общие лекционные курсы исторического содержания по преимуществу были достоянием профессоров.

Следует отметить, что в первой четверти XIX столетия в университетах России на отделении словесности научные интересы профессоров не всегда совпадали с профилем занимаемых ими кафедр. Во многом это было связано с недостаточным развитием методики преподавания ряда гуманитарных дисциплин и отсутствием специалистов в этих областях наук. Сама история в этот период только начинала оформляться как самостоятельная научная дисциплина в российских университетах, постепенно трансформируясь от описательности к научности.

Сказалось и несовершенство преподавания некоторых предметов гуманитарного профиля. Кроме того, вскоре после принятия устава 1804 г. выяснилось несовпадение факультетской структуры с программой университетских курсов. Из-за нехватки профессоров и недостаточной дифференцированности исторической науки того времени, профессора всеобщей истории нередко читали лекции и по истории России. И, наоборот, были случаи, когда кафедры всеобщей истории замещались людьми, предметом занятий которых являлась русская история.

Так, в Московском университете кафедру истории, статистики и географии Российской империи возглавлял И.А. Гейм, больше известный своим русско-немецким словарем; при этом он преподавал две последние дисциплины. Однако лекции по отечественной истории читал то Н.Е. Черепанов - профессор кафедры всемирной статистики, истории и географии, то М.Т. Каченовский, занявший в 1811 г. кафедру археологии и изящных искусств. И только в 1821 г. М.Т. Каченовский возглавил кафедру истории, статистики и географии Российской империи, которую занимал до принятия нового университетского устава 1835 г.

Именно М.Т. Каченовский способствовал выделению исторических знаний в самостоятельную дисциплину и заложил основы университетской исторической науки на фоне риторики и описательности, царивших в преподавании в это время. Его критический подход к изучению истории постепенно завоевывал симпатии студенческой аудитории. Основные исторические труды ученого в виде отдельных статей и критических рецензий были опубликованы в журнале "Вестник Европы", который он сам возглавлял с 1805 г. по 1830 г.

В своих работах и лекциях Каченовский выступил с критикой исторической концепции Н.М. Карамзина, требуя относиться к истории как к науке, а не как к нравоучительному повествованию. При этом ученым подчеркивалась необходимость проверки подлинности источников, в частности, летописных сведений, до этого считавшимися бесспорными фактами. Таким образом, уже в начале преподавания российской истории наметился историко-критический метод, положенный М.Т. Каченовским в основу своей научной деятельности.

Ученый открыто заявлял о своем намерении опровергать мнения таких крупных авторитетов как В.Н. Татищев, А.Х. Шлецер, Н.М. Карамзин и др. Что, по его мнению, имело особое значение для университетской исторической науки, поскольку "продолжать сеять плевелы лжи перед юношеством, алчущим живительной пищи исторических знаний, было бы стыдно и грешно преподавателю". В этом смысле он впервые поставил вопрос об особой ответственности профессоров истории.

Подчеркивая необходимость дальнейшего развития исторической науки и создания новой фундаментальной истории, М.Т. Каченовский заложил основы критического направления в преподавании русской истории и сформулировал общие постулаты "скептической школы". Сам ученый ограничился критическим анализом ряда источников без их комплексного изучения . Но следующие поколения историков в Московском университете стали активно применять "критический метод", позволяющий привлечь фольклорные, этнографические материалы, источники по социально-экономической истории, и путем сравнительно-исторического сопоставления устанавливали степень достоверности сведений, содержащихся в источниках по истории Древней Руси.

В университетском преподавании М.Т. Каченовский широко применял сравнительно-исторический метод научного знания. Он гордился тем, что "открыл способ излагать отечественную историю в гармоничной связи со всеобщею". Историю России он рассматривал как неотъемлемую часть всемирной истории и поэтому указывал на необходимость сравнительного изучения русской истории с историей других стран, как составляющих единого общеисторического процесса.

Но, выводя историю России из общеисторического процесса, Каченовский отрицал ее своеобразие и самобытность. Кроме того, он исходил из предвзятой идеи о постоянном культурном отставании России от Запада. Каченовский утверждал прямую зависимость внутреннего развития Древней Руси от западноевропейских и Византийских влияний, отрицая закономерность ее самостоятельного органического развития.

Говоря о большом влиянии М.Т. Каченовского на студентов в конце 20-х -начале 30-х гг. XIX в., следует подчеркнуть, что он первый из профессоров российских университетов попытался познакомить своих слушателей с европейской исторической наукой. Критическое направление его трудов противостояло художественно-моралистической концепции Карамзина, и молодежь воспринимала его лекции как определенное свободомыслие .

В деле преподавания русской истории в Московском университете и в развитии отечественной исторической науки, М.Т. Каченовский сыграл переходную роль - от описательности к научности. Он был первым университетским преподавателем истории, который выдвинул требование относиться к ней как к науке, а не как к художественному, описательному сочинению.

Каченовский был первым профессиональным историком в Московском университете. Он поставил вопрос о необходимости развития источниковедения в университетском преподавании. Обратил внимание на необходимость введения в учебную программу таких вспомогательных исторических дисциплин, как археография, дипломатика и других, внедрить которые предстояло последующим поколениям ученых. Он заложил основу дальнейшего развития исторической университетской науки, которое отразилось в лице его преемников по кафедре российской истории.

В Петербургском университете, открытом в 1819 г., во главе не разъединенной в то время кафедры истории, предметом которой была "история всеобщая и в особенности Российского государства" стоял ординарный профессор Эрнст - Вениамин - Соломон Раупах, читавший курс и всеобщей истории, и немецкого языка . И только с учреждением в университете самостоятельной кафедры русской истории в январе 1834 г. в связи с утверждением экстраординарным профессором по данной кафедре Н.Г. Устрялова, лекции по русской истории начал читать специалист.

Определенные сложности существовали и в подборе кандидатов на должности преподавателей всеобщей истории. Так же, как и русская история, всеобщая история вошла в число предметов преподавания в российских университетах с 1804 г. Ее преподавание в словесном отделении тоже было соединено с географией и статистикой. Специальных курсов по древневосточной, античной, средневековой и новой истории в то время в университетах не читалось. Существовал единый курс всеобщей истории, который весь читался одним профессором. Последний либо излагал подряд все части курса, либо выбирал себе для чтения какой-нибудь один период, более ему знакомый, а с остальными просил своих слушателей ознакомиться самостоятельно, по каким-либо пособиям. Очевидно, что при такой постановке дела профессора всеобщей истории должны были быть специалистами очень широкого профиля, "...однако на практике тех, кто преподавал тогда всеобщую историю в русских университетах, менее всего можно было назвать специалистами".

Лекции по всеобщей истории в первой половине XIX в., как правило, представляли собой интерпретацию трудов западноевропейских авторов, причем об этом доводилось до сведения студентов. Традиционными пособиями при чтении лекций по всеобщей истории в первой половине XIX в. были популярные учебники того времени как «Всемирная история» А.-Л. Шлецера и учебник профессора Царскосельского лицея И.К. Кайданова . Чтение "по собственным запискам" началось у всеобщих историков с деятельности Т. Н. Грановского в Московском университете.

В Московском университете кафедру всеобщей истории до 1823 г. номинально возглавлял профессор Н.Е. Черепанов, пребывание которого на кафедре не оставило практически никаких следов. По воспоминаниям слушателей "он умерщвлял в нас (студентах) всякое умственное стремление к исторической любознательности, будучи сам воплощенной скукою и бездарностью" . Постепенно все большую роль в преподавании всеобщей истории стал играть Ю.П. Ульрихс, принадлежавший к числу тех немецких профессоров, которые навсегда осели в России. Благодаря своему трудолюбию и педагогическим способностям он постепенно становится одним из ведущих профессоров и избирается в 1832 г. деканом факультета, но в июле того же года подает в отставку.

Некоторое время лекции по всеобщей истории в Московском университете читали специалисты в области отечественной истории М.Т. Каченовский (1832-33 гг.) и М.П. Погодин (1833-39 гг.). Каченовский знакомил своих слушателей с новейшими критическими направлениями в западной историографии, в особенности с трудами Нибура. Что касается Погодина, то он издал в 1835-36 гг. "Лекции по Герену о политике, связи и торговле главных народов древнего мира", являвшиеся переложением одной из книг геттингенского профессора А.-Г.- Л. Герена, труды которого с конца 1820-х гг. стали важным источником учености русских профессоров.

В организации преподавания всеобщей истории в Петербургском университете в 20 - 30-е гт. XIX в. также имелись трудности. Первое время этот курс читал Э.-В.-С. Раупах, выходец из Германии, в лекциях которого было больше поэзии, чем науки. Кроме того, они читались на латинском языке, малопонятном для большинства студентов. Однако его удаление из университета в 1821 г. с другими либерально настроенными профессорами "...ввергло кафедру истории в состояние полного убожества...".

Примерно так же обстояло дело с преподаванием всеобщей истории и в провинциальных университетах. И здесь большинство преподавателей не отличались оригинальностью, используя в качестве пособий труды Шлёцера, Кайданова, позднее Герена. Профессора годами читали свои лекции по одним и тем же старым запискам, даже не пытаясь обновлять их за счет новой литературы; прямое обращение к источникам было вообще редкостью.

На этом фоне выделяется фигура Владимира Францовича Цыха, читавшего лекции по всеобщей истории с 1831 г. в Харьковском университете, а затем, с 1834 г., в Киевском университете св. Владимира. В своей магистерской диссертации "Рассуждения о способе преподавания истории" (1833 г.) он сформулировал основные принципы деятельности преподавателя истории, которые сам стремился реализовать на практике. Центральным пунктом исторической науки, по его мнению, является развитие нравственной природы человека, поэтому "истинный преподаватель истории в университете должен иметь гуманное настроение духа...".

В.Ф. Цых также читал свои лекции в основном по Герену. Но нередко дополнял их не только сведениями из других пособий, но и данными источников, что свидетельствовало о стремлении профессора к самостоятельному изложению курса. Главной заслугой В.Ф. Цыха явилось то, что он знакомил своих слушателей с новейшими достижениями европейской науки - трудами и исследованиями Гердера, Герена, О. Тьери, Ф. Гизо. Его нешаблонные лекции пользовались большим успехом у студентов, хотя, по воспоминаниям современников, его беспристрастному и объективному изложению истории не хватало "ясности и живости исторического созерцания..." .

Подготовка специалистов в рамках словесного отделения предусматривала изучение комплекса историко-филологических дисциплин. Причем на протяжении всего XIX в. многие профессора российских университетов, как историки, так и филологи, а также правительство, придерживались мнения об обоюдной пользе и неделимости историко-филологического знания. Особенно тесной эта связь бьша в области наук об античности. Изучение античной истории на словесном факультете сочеталось с изучением античной литературы. Поэтому раздел всеобщей истории, относящийся к античным древностям, длительное время причислялся к кафедрам классической филологии -- римской и греческой словесности. Преподавание этих предметов, охватывавших быт, обычаи, нравы античных народов, памятники их культуры, поручалось специалистам, имевшим ученую степень в области классической филологии.

Необходимость наличия классического образования для занятия должности профессора по данным кафедрам в рассматриваемый период обусловило лучшую постановку в университетском преподавании филологической науки, нежели исторической в рассматриваемый период. Непременное знание древних языков являлось барьером для дилетантов. Среди профессоров, замещавших кафедры греческой и латинской словесности в российских университетах в начале XIX в., были и крупные ученые, которые могли выдержать сравнение с европейскими коллегами.

Но уже в ранний период существования российских университетов были подготовлены талантливые педагоги и ученые, в том числе и в области классических древностей, из среды русских молодых людей. В 1811 г. ординарным профессором по кафедре греческих и латинских древностей Московского университета стал Р.Ф. Тимковский, при этом в его обязанности входило чтение не только лекций по греческим древностям, но и преподавание словесности. Ученый прошел стажировку по древней филологии и археологии у ведущих немецких профессоров в университетах Лейпцига. Геттингена, Галле .

Несмотря на прекрасную подготовку в области классической филологии, заметный след ученый оставил в области критического исследования древнерусских письменных памятников, к которым стремился применить методику изучения античных памятников, усвоенную им в западноевропейских университетах.

Так он подготовил к печати Лаврентьевскую летопись, которая была опубликована уже после его смерти в 1824 г. и стала первым научным критическим изданием летописного текста. Написал исследование о «Сказании о полку Игореве», пропавшее после его смерти. Труды Р.Ф. Тимковского по изучению летописи Нестора продолжили его ученики К.Ф. Калайдович и П.М. Строев, основатели отечественной археографии.

Неудовлетворительное положение с университетским преподаванием не только истории и словесности, но и некоторых других наук, особенно обнаружившееся к середине 20-х гг. XIX в., заставило правительство принять ряд энергичных мер. В 1827 г. при Дерптском университете было решено создать Профессорский институт для подготовки специалистов, в которых нуждались российские университеты. Первые слушатели Дерптского Профессорского института вернулись в Россию в 1835 г. Под руководством опытных ученых германских университетов они получили прекрасную филологическую подготовку и впитали в себя идеи гегелевской философии. Так, на кафедры всеобщей истории получили назначение М.С. Куторга в Петербургском университете и М.М. Лунин в Харьковском университете.

Вступление в 1835 г. на кафедру всеобщей истории в Петербургском университете Михаила Семеновича Куторга (1809 - 1886), основоположника первой русской школы исследователей античности, ознаменовало перелом в преподавании всеобщей истории. По воспоминаниям его слушателей «...Во взгляде его на требования университетского преподавания не было ничего общего с гимназическими взглядами и приемами его предшественников по кафедре. Источники и литература предмета с критическою их оценкою не входили вовсе в их план: у Куторги составили они основу его чтений. Несовместным с критическою методою, им усвоенною, представлялось также и следование каким-либо учебникам, которыми они руководствовались: не останавливаясь на изложении общеизвестных фактов, он, вместо того, стал знакомить слушателей с различными господствующими и господствовавшими научными на них воззрениями, старался показать связь этих фактов с предшествующими и последующими явлениями, осветить их, разъяснить их значение и представить таким образом живую и ясную картину постепенного развития человеческого общества ... Не груз имен и чисел выносили слушатели из его аудитории, а знакомились ... с методом научных занятий, с требованиями научного исследования. Такое преподавание, при даре изложения, естественно привлекало слушателей и, возбуждая в них самодеятельность, располагало к самостоятельному занятию предметом» .