60

Жертвы насильственных преступлений:

Социологический взгляд на проблему.

Реферат

Дипломная работа: 71 с., 6 табл., 3 рис., 42 ист.

Объект исследования -- жертвы насильственных преступлений.

Цель работы -- изучить социологические вопросы виктимного поведения на современной этапе в РФ.

Метод исследования -- описательный, сравнительный анализ.

В работе изложены содержание и значение виктимологии, рассмотрены вопросы формирования виктимного поведения и связи между жертвой и преступником. Проведен социологический анализ жертв насилия в РФ на современном этапе на основании существующих статистических данных и проведенного социологического опроса.

НАСИЛИЕ, ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ЖЕРТВА, ПРЕСТУПНИК, СТАТИСТИКА, СОЦИОЛОГИЯ, ВИКТИМОЛОГИЯ, ВИКТИМНОСТЬ.

Содержание

• Реферат 2
• Введение 4
• Глава 1. КРИМИНАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ В РФ 5
• 1.1 Анализ динамики преступности в РФ в последние годы 5
• 1.2 Статистика убийств в РФ 12
• Глава 2. ВИКТИМОЛОГИЯ: ”УЧЕНИЕ О ЖЕРТВЕ” 15
• 2.1. Общая характеристика виктимности 16
• 2.2 Понятие жертвы преступления 24
• 2.3. Виктимные девиации: классификация жертв преступлений 31
• 2.4. Виктимность: пути решения проблемы 37
• 2.5. Понятие и значение виктимологической статистики 39
• Глава 3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ЖЕРТВ НАСИЛИЯ В РФ 46
• 3.1. Анализ насилия в семье 46
• 3.2 Жертвы сексуального насилия 53
• 3.3 Дети -- жертвы насилия 57
• Заключение 64
• Литература 68

Введение

Анализируя эволюцию человеческого общества, все больше приходишь к выводу, что преступность либо увеличивалась, либо уменьшалась в зависимости от состояния общества, его социальной, экономической, политической стабильности или же, наоборот, нестабильности. Именно последнее - социальная нестабильность в обществе - вызывает рост преступности. Всплеск преступности всегда предшествует значительному социальному потрясению любого общества. И это наглядно демонстрируется нашей реальностью.

Преступность - это параметр, по которому можно судить о состоянии общественного организма.

Уже давно не секрет, что осуществление социально-политических и социально-экономических реформ в России, и не только у нас, сопровождается крайне негативными экономическими и социальными последствиями: спад производства, увеличение безработицы, инфляция, кризис межличностных отношений и т.д. Одним из этих последствий является усиление социального отклонения от норм права. Это находит свое отражение в увеличении преступности.

Отметим, что рост преступности, в том числе в ее организованных формах, давно превратился в глобальную проблему. Если рассматривать структуру и динамику преступности, то она характеризуется непринципиальными изменениями, и даже в периоды заметного увеличения количества регистрируемых преступлений качественные характеристики ее существенно не менялись.

Глава 1. КРИМИНАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ В РФ

1.1 Анализ динамики преступности в РФ в последние годы

С началом социально-экономических преобразований появились выраженные колебания регистрируемых параметров преступности: спад в 1986-1987 годах и резкий всплеск с конца 1988 по 1992 года, затем не менее резкое замедление темпов роста и даже некоторый спад в 1993-1994 годах. Подобный спад также отмечается и в 1995-1996 годах. Данная нестабильность обусловлена динамикой перемен в жизни общества в целом.

Процесс социально-экономических и социально-политических реформ начался в конце 1988 года. Первая фаза реформ (1988-1991гг.) характеризовалась тем, что провозглашенная либерализация коснулась преимущественно политической сферы. В экономике происходило дальнейшее углубление противоречий, но особого изменения системы экономических отношений не наблюдалось. Поэтому количественный рост преступности был в известной мере больше обусловлен причинами социально-политического характера и, прежде всего, резким ослаблением системы государственного контроля над преступностью. Анализ 1 фазы развития преступности в Российской Федерации показывает, что к ним можно отнести:

а) падение престижа и утрату ”морального лица” правоохранительных органов,

б) колебания в реализации принципа гуманизма, повлекшее снижение репрессивных мер государства в отношений преступников,

в) ослабление кадрового потенциала правоохранительных органов.

г) ликвидация особых звеньев социальной системы (таких как комсомол, партия и т.д.),

д) реформирование самих органов внутренних дел, прокуратуры и суда.

В результате происходило увеличение преступности.

Вторая фаза реформ (1992-1994 гг.) характеризовалась резкой либерализацией экономики и внешнеэкономической деятельности, что сопровождалось гиперинфляцией и спадом производства. Начался процесс приватизации, интенсивный рост коммерческих и банковских структур, развитие различных форм предпринимательства. Именно в этот период начали меняться качественные характеристики преступности, в том числе и структура мотивации криминального поведения. На наш взгляд, одной из главных причин этого стало стремление лиц к обладанию средствами для создания собственного бизнеса, либо включение их к извлечению доходов, получаемых другими предпринимателями. Расширение сети банков также дало возможности для легализации преступных капиталов, для незаконного обналичивания денежных средств. Началась интенсивная криминализация экономики, включение в коммерческую и финансовую деятельность все большего числа людей, имеющих опыт противоправной деятельности.

Изменилась и социальная база преступности: в ней резко снизилась доля деклассированных элементов, на первый план стали выступать преступники из тех слоев общества, которые традиционно считались благополучными.

Продолжающийся спад производства, имеющий своим следствием сокращение рабочих мест в различных отраслях промышленности и органах управления вынудило значительный слой населения искать новую работу.

Уровень потребностей постоянно растет, поднимаются планки стандарта жизни. Поэтому стремление достигнуть высокого уровня жизни также может рассматриваться как одна из социальных причин преступности. Ведь люди, ставшие безработными, далеко не всегда соглашаются на работу, если она не будет приносить им высокие доходы. Результаты опросов показывают, что в современных условиях значительная часть безработных - это не те, кто готов взяться за любую работу, чтобы поддерживать себя, а те, кто сознательно готов влиться в коммерческую и около коммерческую сферу, чтобы быстро заработать большие суммы, даже если эта сфера окажется криминальной. Эти же устремления характерны и для большинства молодых людей, прибывающих в крупные города из сел и аулов.

Таким образом, можно сделать вывод, что криминальный потенциал части безработных ориентирован в большой степени не на традиционную общеуголовную преступность, а на включение в криминальный бизнес, организованную преступность. Анализируя количественный рост преступности в 1981-1993 годах, можно отметить, что он проходил на социально-психологическом фоне, для которого характерны были чувства разочарования, обманутых надежд, усталости от постоянно возникающих новых проблем, раздражения от быстро углубляющейся пропасти между уровнями доходов бедных и богатых. Ведущей психологической окраской совершаемых в этот период преступлений была агрессия, причем зачастую не мотивированная.

Наряду с этим происходят изменения и в морально-нравственной сфере: утрата моральных и этических ориентиров, позволяющих оценивать поведение людей как достойное и недостойное, размывание, а потом и коренное изменение ряда нравственных принципов, ранее насаждаемых и поддерживаемых мощными идеологическими структурами бывшего СССР. Несоответствие между законодательством и реальной жизнью общества также способствовало ослаблению идеологического стержня.

Такой социально-психологический феномен привел к формированию в общественном сознании иного понимания места преступности и преступника в социуме. Если раньше совершение преступления влекло за собой, помимо мер уголовного наказания, ряд мер социальной репрессии (как исключение из партии, лишение должности и т.п.) и преступник считался изгоем общества, то к середине девяностых годов совершение преступления перестало быть постыдным, а сам преступник нередко продолжает успешно делать карьеру.

Отмечая качественные изменения преступности, важно выделить ее интеллектуализацию и стремление организованных преступных структур к политической деятельности, что дает им возможность препятствовать принятию ”неудобных” им решений и законов, а также для налаживания коррупционных связей.

По милицейским сводкам, в 1996 году общий криминал в стране немного пошел на убыль: число зарегистрированных преступлений по сравнению с 1995 годом сократилось на 4,7%. Снижение наблюдалось в 60 регионах. Больше всего - в Приморском крае (снижение на 18,6% ), Астраханской области (18,1%), Санкт-Петербурге (17,1%).
При этом число зарегистрированных преступлений в России составило 2,6 миллиона - примерно одно преступление на 60 жителей.

По данным официальной статистики, основные показатели преступности в России в 1997 году зарегистрировано 2307311 преступлений, выявлен 1372161 преступник, из которых осужден 1013431 человек. При этом отмечается ”стабилизация и снижение преступности в России”, поскольку по тем же официальным данным, в 1997 году зарегистрировано на 8,7% меньше преступлений, хотя и выявлено преступников на 15,3% меньше, чем в предыдущем 1996 году [32]. В 1997 году число умышленных убийств ”по найму”, по данным статистики, возросло на 18%, число выявленных лиц, совершивших убийство при превышении пределов необходимой самообороны, возросло на 7%. Из общего же числа умышленных убийств, по заявлению Криминологической ассоциации, в нашей стране фиксируется только его половина. Официально это примерно 30 тысяч в год.

В таблице 1.1 представлены статистические данные по самым криминогенным регионам России. Основные криминальные территории России - это Урал, Сибирь и Дальний Восток. Причем уровень преступности не зависит от масштабов региона. Огромная Магаданская область и крохотная Еврейская АО недалеко ушли друг от друга (по состоянию на 1 января 1997 г. по итогам 1996 г.).

Таблица 1.1. Статистические данные совершаемых преступлений в некоторых территориях РФ.

	Регион	Насе- ление, тыс. чел.	Число преступлений на 100 тысяч чел.	Число тяжких преступлений на 100 тысяч чел.	Число преступлений против личности на 100 т. чел.
1	Сахалинская область	648	3586,5	1957,1	134,3
2	Еврейская автономная область	208	2946,5	1750,1	141,8
3	Магаданская область	265	2809,8	1539,1	131,6
4	Томская область	1078	2717,3	1591,9	114,8
5	Хабаровский край	1560	2699,3	1549,1	153,9
6	Республика Бурятия	1050	2686,6	1676,1	158,2
7	Пермская область	3001	2682,1	1751,0	173,7
8	Курганская область	1111	2666,1	1115,8	128,8
9	Приморский край	2253	2532,1	1456,4	119,1
10	Читинская область	1292	2523,1	1628,9	152,2
11	Новосибирская область	2745	2521,2	1403,8	82,3
12	Красноярский край	3118	2353,4	1388,7	119,0
13	Новгородская область	741	2327,5	1243,4	90,5
14	Свердловская область	4667	2296,5	1354,5	119,1
15	Тюменская область	3187	2285,3	1212,2	119,8
16	Калининградская область	932	2260,3	1275,2	73,5
17	Ленинградская область	1668	2209,8	1334,5	101,9

Примечание: к тяжким преступлениям относятся умышленные убийства и покушения на убийство; умышленные тяжкие телесные повреждения. Тяжкие преступления входят в разряд преступлений против личности. К преступлениям против личности относятся, помимо тяжких, менее тяжкие умышленные телесные повреждения, истязания, изнасилования и покушения на них.

Во второй половине 1998 г. был зарегистрирован очередной виток роста преступности. За шесть месяцев этого года число зарегистрированных преступлений увеличилось на 21,7 процента по сравнению с предыдущим периодом.

Что касается раскрываемости преступлений, то по данным Госкомстата Россия стоит на одном из последних мест в мире по уровню преступности и на одном из первых -- по раскрываемости. Вообще общая раскрываемость, по Госкомстату, порядка 60%. Из приведенного статистикой числа преступников 56% - лица, не имеющие постоянного дохода, 33% - лица, совершившие преступление в состоянии опьянения и остальные 11% - несовершеннолетние и женщины [32].

На первых позициях среди преступлений по-прежнему тяжкие -- убийства, грабежи, разбои, преступления против личности и пр. В этой группе активно прогрессируют такие виды преступлений, как захват заложников и криминальные взрывы. Растет и уровень умышленных убийств - Россия по этому показателю вдвое опережает США.

Динамику роста преступности можно видеть по статистическим данным количества зарегистрированных преступлений в Москве с 1995 г. по 2000 г. (табл. 1.2) [29, 42]

Таблица 1.2. Количество зарегистрированных преступлений в Москве

Преступления	Количество зарегистрированных преступлений
	1995	1996	1997	1998	1999	10 мес. 2000
Бандитизм	13	18	33	36	36	41
Терроризм	10	5	--	1	2	1
Убийства	1702	1544	1477	1180	1206	949
Тяжкие телесные повреждения	1664	1346	1028	1059	1040	1035
Изнасилования	348	344	214	196	185	155
Похищение людей	Нет данных	125	103	114	138	86

Не стоит и забывать, что приведенный анализ основан только на информации о зарегистрированных преступлениях. Авторитетные же эксперты МВД оценивают уровень зарегистрированных преступлений в пределах от трети до половины реального криминального массива.

Рост преступности в России, тем не менее, не является исключением из общемировой практики. Преступность в мире за последние 30-40 лет увеличилась в среднем в 3-4 раза, на территории бывшего СССР - в 6-8 раз, в США -- в 7-8 раз, в Великобритании и Швеции - в 6-7 раз, во Франции - в 5-6 раз, в Германии - в 3-4 раза, в Японии -- в 1,5-2 раза и т.д. По данным Четвертого обзора ООН за 1985-1990 гг., прирост преступности в мире составил в среднем 5% в год. [21]

1.2 Статистика убийств в РФ

Россия давно уже была страной с относительно высоким уровнем убийств. Их число быстро росло в начале XX века, особенно сильно - в 1902-1906 годах. После событий 1905 -1907 годов число убийств несколько уменьшилось, но так и не возвратилось к уровню конца XIX - начала XX века.

Поскольку, по международной классификации, смерти в боях не относятся к убийствам, мы здесь не будем обсуждать военные потери России в прошедшем веке. Но ”предусмотренные законом вмешательства” включаются в число убийств, а таких в нашей стране тоже было чрезвычайно много. Поэтому пытаться исчислять показатели смертности от убийств в 1920-1930-е годы, только исходя из государственной статистики смертности, в которую не включались ”государственные убийства”, неверно даже с формальной точки зрения. В ”мясорубочные” 1937-1938 годы было расстреляно около 700 тысяч человек и пасторально выглядят рядом с такой горой около 6 тысяч убитых за эти два года в городах СССР, так сказать, ”в частном порядке”.

В конце 1950-х -- начале 1960-х уровень убийств оставался практически неизменным, хотя тогда он был уже выше, чем в большинстве европейских стран, и почти таким же, как в США. С середины 1960-х до конца 1970-х число смертей от убийства постоянно росло, как и общее число смертей от внешних причин, но с 1978 года число убийств в расчете на 1 миллион мужчин или женщин стабилизировалось, а в период антиалкогольной кампании резко сократилось. А затем на смену этим благоприятным тенденциям пришел взрывоподобный всплеск смертности от убийств в 1990-е годы. В первой половине десятилетия уровень убийств был много выше ожидаемого по трендам 1965-1984 годов, затем снова стал снижаться, возвращаясь - и для мужчин, и для женщин - на линию тренда мужской смертности, более высокой, чем женская.

Стандартизованные коэффициенты на 1 миллион мужчин (левая шкала) или женщин (правая шкала)

Динамика убийств у мужчин и женщин практически одинакова за все время с 1965 года, но уровень у мужчин - в 4-5 раз выше. В догорбачевский период смертность от убийств у женщин росла несколько быстрее, чем у мужчин. Зато в 1990-е чуть больше выросли убийства среди мужчин.

В среднем, за последние пять лет ежегодно жертвами убийств становились около 37 тысяч человек, причем, видимо, это только нижняя граница оценки числа убитых - их много и среди так называемых неуточненных смертей (около 40 тысяч), и среди без вести пропавших (почти 20 тысяч в 1993 году).

Среди развитых стран российские показатели можно было сравнивать только с США - в европейских странах они намного ниже. С середины 1970-х в России и у мужчин, и, особенно, у женщин смертность от убийств стала выше американского уровня. Если же рассматривать Россию на фоне всех стран мира, то по уровню смертности от убийств она уступает только некоторым латиноамериканским странам (Колумбия) и, видимо, странам Африки к югу от Сахары [12].

Глава 2. ВИКТИМОЛОГИЯ: ”УЧЕНИЕ О ЖЕРТВЕ”

Виктимология сегодня -- это развивающееся комплексное учение о лицах, находящихся в кризисном состоянии (жертвы преступлений, стихийных бедствий, катастроф, экономического и политического отчуждения, беженцы, социальные организации и пр.), и мерах помощи таким жертвам.

По нашему мнению, современная виктимология как специальная социологическая теория осуществляет ”сквозной” комплексный анализ феномена жертвы, исходя из теоретических представлений и моделей, первоначально разработанных в сфере иных социальных дисциплин (права, криминологии, политологии, теории государственного управления, социальной работы, конфликтологии, социологии отклоняющегося поведения) [9, 72-73] .

Уникальность виктимологии состоит в ее комплексном сфокусированном подходе к изучению популяций и кризисных явлений, лишь отчасти изучавшихся ранее в рамках конкретных социальных наук. Тезис о том, что виктимология как одна из наук о человеке изучает поведение, отклоняющееся от нормы безопасности, имеет достаточное число сторонников среди обществоведов.

По сути дела, данная дисциплина служит осмыслению новых взаимоотношений и динамических связей между жертвами и социально опасными проявлениями среды обитания, интегрируя воедино лучшие достижения традиционных, устоявшихся учений.

Современная виктимология реализуется в нескольких направлениях:

1. Общая ”фундаментальная” теория виктимологии, описывающая феномен жертвы социально опасного проявления, его зависимости от социума и взаимосвязи с иными социальными институтами и процессами. При этом развитие общей теории виктимологии ведется, в свою очередь, по двум направлениям:

первое исследует историю виктимности и виктимизации, анализирует закономерности их происхождения и развития вслед за сменой основных социальных переменных, учитывая относительную самостоятельность феномена виктимности как формы реализации девиантной активности;

второе изучает состояние виктимности как социального процесса (анализ взаимодействия виктимности и общества) и как индивидуального проявления отклоняющегося поведения посредством общетеоретического обобщения данных, полученных теориями среднего уровня.

2. Частные виктимологические теории среднего уровня (криминальная виктимология, деликтная виктимология, травматическая виктимология и др.).

3. Прикладная виктимология -- виктимологическая техника (эмпирический анализ, разработка и внедрение специальных техник превентивной работы с жертвами, технологий социальной поддержки, механизмов реституции и компенсации, страховых технологий и пр.).

2.1. Общая характеристика виктимности

В настоящее время существуют два подхода к формулировке основных понятий учения о жертве преступления. Первый, сциентистский, основывается:

на формально-логическом анализе существующих воззрений и определений иных авторов;

на выборе наиболее подходящего определения, соответствующего ориентациям и гипотезам самого исследователя;

на его анализе, совершенствовании и дополнении (”привнесении чего-то нового”), который завершается предложением собственной системы.

Второй (нормативно-содержательный) предполагает вычленение ”главного”, универсального понятия системы научных знаний, его анализ и использование в качестве базиса построения научной теории, ее аксиом и закономерностей.

Так, известный польский криминолог Брунон Холыст в свое время в качестве основного конститутивного понятия теории криминальной виктимологии предложил использовать понятие виктимогенного потенциала, включающего в себя:

а) состояние индивидуальной и групповой виктимизации в конкретный исторический момент;

б) процесс виктимизации;

в) виктимологическую стимуляцию;

г) функциональный механизм соотношения: ”жертва-виновник преступления”.

По мнению Б. Холыста, виктимогенный потенциал представляет собой такую систему свойств индивида, группы или организации, которая создает опасность совершения преступных действий. По его мнению, ”виктимогенный потенциал или виктимологическая дисфункция является видом внутренней неадекватности элементов культурного стандарта -- как в статическом, так и в динамическом состоянии” [41, 73--74].

Нетрудно заметить, что понятие виктимогенного потенциала во многом совпадает с характеристиками криминогенности того или иного явления. Между тем система виктимологических понятий является отличной от понятий криминологии в силу того, что жертва преступления есть самостоятельный феномен, не сводимый только и исключительно к элементу и характеристике криминогенного комплекса.

По мнению некоторых авторов, центральным элементом в системе понятий криминальной виктимологии должна быть виктимность.

Виктимология -- это межотраслевая, научная, практическая и учебная дисциплина, изучающая виктимность во всех ее проявлениях в целях совершенствования борьбы с преступностью” [40, 112].

Анализ виктимности и ее составляющих позволяет глубже понять феномен жертвы, разработать необходимые и социально обоснованные меры по виктимологической профилактике правонарушений.

Виктимность является специальным предметом в целях выяснения основного вопроса виктимологии, в силу каких причин и при наличии каких условий некоторые лица становятся жертвами преступлений, в то время как других эта опасность минует.

В работах отечественных виктимологов виктимность в наиболее обобщенном виде характеризуется как системное универсальное свойство организованной материи становиться жертвой преступления в определенных конкретно исторических условиях [34, 14].

Виктимность можно рассматривать как:

определенное функционально зависимое от преступности явление;

образ действий определенного лица;

индивидуальная (описывающая потенциальную возможность лица стать или становиться жертвой преступления);

видовая (характеризующая жертв определенных групп преступлений);

групповая (определяющаяся ролевыми, социальными, демографическими, биофизическими качествами и характеристиками жертв преступлений);

массовая (как наличие реальной или потенциальной возможности для определенной социальной группы становиться жертвой преступлений или злоупотребления властью);

характерологическая и поведенческая особенность жертвы преступления.

Некоторые ученые выделяют два конститутивных типа виктимности: личностную (как объективно существующее у человека качество, выражающееся в субъективной способности некоторых индивидуумов в силу образовавшихся у них совокупности психологических свойств становиться жертвами определенного вида преступлений в условиях, когда имелась реальная и очевидная для обыденного сознания возможность избежать этого) и ролевую (как объективно существующую в данных условиях жизнедеятельности характеристику некоторых социальных ролей, выражающуюся в опасности для лиц, их исполняющих, независимо от своих личностных качеств подвергнуться определенному виду преступных посягательств лишь в силу исполнения такой роли) [17, 25-26].

На основании вышеперечисленного можно отметить, что в определениях виктимности, данных разными авторами, есть разнобой. Данный недостаток, впрочем, легко снимается при попытке определения криминальной виктимности через социально-отклоняющуюся активность субъекта [37,11], через совокупность отклонений от безопасного поведения, от безопасного образа, стиля жизни, ведущую к повышенной уязвимости, доступности, привлекательности такого субъекта для правонарушителя.

Было бы естественным в связи с этим попытаться проанализировать общетеоретическое содержание основного понятия виктимологии -- виктимности.

Изучение криминальными виктимологами свойств субъекта, объекта, среды и тех звеньев, которые оприходуют их криминальное взаимодействие, приводит к выводу, что понятие виктимности следует рассматривать как свойство отклоняющейся от норм безопасности активности личности, что ведет к повышенной уязвимости, доступности и привлекательности жертвы социально опасного проявления. Указанное соционормативное понимание виктимности зиждется на определении безопасного поведения, на презюмировании существования ”виктимологической” нормы.

Но каким образом можно определить, что такое норма безопасного поведения?

Для ответа на этот вопрос логически правильно было бы определить состояние социальной безопасности и свойственные ему нормативные регуляторы и через них -- охарактеризовать виктимные отклонения от подобного рода норм.

Безопасность как состояние либо качество защищенности от реальных либо потенциальных угроз, страха, неуверенности, депривации и иных лишений играет важную роль в современной концепции миропонимания.

Гарантии безопасности -- естественная потребность каждого человека, да и общества в целом. Усиление эффективности Хельсинского процесса в упрочнении безопасности в Европе и мире в общечеловеческом, политическом, военном, экономическом смыслах подчеркивалось многими участниками Лиссабонского 1996 года саммита стран членов ОБСЕ, посвященного разработке модели общей и всеобъемлющей безопасности для Европы XXI века.

История познания нормы социального (в том числе и безопасного) поведения чревата многочисленными перипетиями. С традиционной, легалистской точки зрения ее и как таковой вовсе не существует, -- есть история развития общества, которая и детерминирует понятие нормы и отклонения от нее в конкретном политико-правовом континууме.

Процесс познания социальных норм и отклонений как проявлений социальной формы описан многими учеными. В работах В.Я. Афанасьева, Я.И. Гилинского, В.Н. Кудрявцева, П. Сорокина, А.М. Яковлева и других выдающихся специалистов мы сталкиваемся с анализом девиаций, попытками охарактеризовать их сущность и значение, с построением системно-логических оснований социологии отклоняющегося поведения как специальной социологической теории. Нет нужды останавливаться на описании всего разнообразия подходов к понятию девиации: здесь мы рискуем отойти от главного, -- девиация трактуется как отступление от нормы, норма же предполагается нам понятием данным и достаточно устоявшимся в конкретном обществе, социальной группе.

Девиация с трудом поддается определению, что связано с многообразием социальных ожиданий, которые часто представляются спорными. Эти ожидания могут быть неясными, меняющимися со временем, кроме того, на основе разных культур могут формироваться разные социальные ожидания. С учетом этих проблем социологи определяют девиацию как поведение, которое считается отклонением от норм группы и влечет за собой изоляцию, лечение, исправление или другое наказание [39, 239].

Попытки познания норм безопасного поведения в обыденном смысле как среднестатистических, устоявшихся правил и принципов социальной активности, которые выражаются в абсолютной приспособленности и адаптированности к окружающей среде, также не дадут ожидаемого результата. В таком контексте лишь нравственная ненормальность лиц, прячущих себя в ”башне из слоновой кости”, будет являться нормой.

По сути дела, безопасное поведение связано с сохранением и поддержанием родовой человеческой сущности в противовес дегуманизированным и деструктивным энтропийным тенденциям. ”Человечество обречено вечным и безграничным возможностям злой воли (произвола) противопоставлять добрую волю, то есть волю, согласованную с законами природы. Иного способа достижения безопасности не существует”, -- писал, рассматривая проблемы криминологической безопасности, А.Н. Костенко [19, 337]. По нашему мнению, такая родовая человеческая сущность, выражается в творческом характере жизнедеятельности, способностях к самоотдаче и любви, являясь нормой безопасного поведения.

Понимая ”отрыв от родовой сущности” отклонением от нормального поведения, можно согласиться с Б.С. Братусем. По его мнению, смысловыми условиями и критериями аномального развития (и, наверное, в значительной мере отклоняющегося поведения) следует считать: ”отношение к человеку как к средству, как к конечной, заранее определимой вещи (центральное системообразующее отношение); эгоцентризм и неспособность к самоотдаче и любви; причинно обусловленный, подчиняющийся внешним обстоятельствам характер жизнедеятельности; отсутствие или слабую выраженность потребности в позитивной свободе; неспособность к свободному волепроявлению, самопроектированию своего будущего; неверие в свои возможности; отсутствие или крайне слабую внутреннюю ответственность перед собой и другими, прошлыми и будущими поколениями; отсутствие стремления к обретению сквозного общего смысла своей жизни” [6, 51].

В этой связи виктимность как способность субъекта становиться жертвой социально-опасного проявления и выступает в ее общетеоретическом понимании как явление социальное (статусные характеристики ролевых жертв и поведенческие отклонения от норм безопасности), психическое (патологическая виктимность, страх перед преступностью и иными аномалиями) и моральное (интериоризация виктимогенных норм, правил поведения виктимной и преступной субкультуры, самоопределение себя как жертвы).

Виктимность, как и любой иной вид девиаций, определяется соотношением демографических и социально-ролевых факторов, ориентирующих индивида (социальную группу) на удовлетворение определенных потребностей безопасного поведения с заданными обществом возможностями их удовлетворения, равно как и иными общими политическими, социальными и экономическими условиями жизнедеятельности общества.

Индивидуальная виктимность понимается как отклонение от норм безопасного поведения, от процесса самосохранения человека (общности) детерминируется также антагонизмом между уровнями признания (социальный аспект), возможностей (психический аспект) и притязаний (моральный аспект).

Таким образом, теоретически весьма привлекательной выглядит высказанная В.П. Коноваловым идея о том, что понятие виктимности как свойства отклоняющейся от норм безопасности активности личности, приводящего к повышенной уязвимости, доступности и привлекательности жертвы социально опасного проявления, зиждется на определении безопасного поведения, на определении ”виктимологической” нормы.

Провоцирующее поведение хулигана, виктимные перцепции и страхи правопослушного населения, ритуальная виктимность социальной общности -- есть ни что иное, как отклонения от общечеловеческой системы ценностей, признающей безопасность и свободное развитие личности основным условием формирования нормального общества.

Выше мы характеризовали виктимность как отклонение от норм безопасного поведения, реализующееся в совокупности социальных, психических и моральных проявлений. Упор на поведенческую характеристику виктимности уже встречался в отечественной криминологии. Так, Г.В. Антонов-Романовский и А.А. Лютов еще в начале 80-х годов предприняли попытку определить виктимность поведения через описание социальной ситуации, в которой лицо своими действиями подвергает себя опасности стать жертвой преступления [Антонов-Романовский Г.В., Лютов А.А. Виктимность и нравственность, 40].

Подводя итоги сказанному, отметим, что одно лишь поведение в процессе совершения преступления не может служить классификационным критерием определения видов и характеристик виктимности. Личность человека -- сложное образование, не сводимое исключительно к единовременным проявлениям социальной активности. В основе подобных классификаций должна лежать деятельность личности, ее социальные роли, психический и энергетический потенциал.

2.2 Понятие жертвы преступления

В современной юридической и социологической литературе достаточно долгое время шли дебаты об определении понятия жертвы преступления.

Ряд авторов, основываясь на положениях действующего уголовно-процессуального законодательства и материального права, утверждали, что жертвой преступления может быть только физическое лицо, которым преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред (т.н. узкое, операциональное определение жертвы) [22, 40--42].

Например, канадская ученая М. Бариль определяет жертву как лицо (или группу лиц), перенесшее непосредственно посягательство на свои основные права со стороны другого лица (или группы лиц), действующего сознательно.

Жертва преступления определяется и как любое лицо (социальную группу, институт, общность), которому причинен вред или повреждения другим лицом, которое ощущает себя потерпевшим, сообщает об этом публично, нормативно верифицировано как потерпевший и, следовательно, имеет право на получение помощи от государственных, общественных или частных служб.

Подобное понимание жертвы преступления обосновывается следующими соображениями.

”Учреждения, корпорации, коммерческие предприятия и группы людей могут быть также виктимизированы и законно приобрести статус жертвы”, - писал в одной из своих последних работ Э. Виано [2, 182].

Структурно определение жертвы преступления состоит из следующих элементов: объекта, объективно и субъективно связанного с ним источника причиненного вреда и самого вреда.

Ранее было выяснено, что жертвой преступления могут выступать как физические, так и юридические лица (социальные общности), которым непосредственно был причинен ущерб преступлением, девианты в преступлениях без жертв (первичная жертва), а также члены семьи, близкие лица, родственники, иждивенцы первичных жертв (рикошетные жертвы).

Представляется не только ненаучным, но и попросту безнравственным, исключать рикошетных жертв и субъектов преступлений без жертв из совокупности объектов, охватываемых понятием ”жертва преступления” по тем основаниям, что первые только опосредованно связаны с преступлением, а вторые, мол, сами своим поведением создали неблагоприятные последствия, приведшие к криминальному результату (например, преступления, связанные с немедицинским употреблением наркотиков).

Рикошетные жертвы испытывают такие же страдания и проявляют такие же симптомы психологических затруднений, как и первичные жертвы. Члены семей жертв убийств, партнеры и супруги изнасилованных женщин, родители ограбленных подростков, родственники потерпевших от краж и иных преступлений описывают сходные психологические симптомы от непрямой виктимизации так же, как и прямые жертвы.

Однако посттравматический стресс, гнев, униженность, страх и депрессия являются спутниками виктимизации рикошетных жертв точно так же, как и прямых жертв. И не помнить об этом, декларируя принципы защиты гражданских прав и свобод в государстве, нельзя.

Таким образом, с криминологической точки зрения в круг лиц, относимых к жертвам преступлений, следовало бы также включить не только субъектов, которым был непосредственно причинен ущерб преступлением, но и тех, чье законное благо было поставлено преступлением (или покушением на него) под угрозу.

Вообще, согласно данным ученых криминалистов, число предусмотренных уголовным законом преступлений, причиняющих ущерб психической неприкосновенности личности, составляет около 70 % [14, 20]. Известно, что психологические последствия преступления могут носить непосредственный, краткосрочный и долгосрочный характер.

Непосредственные реакции жертвы на совершенное в отношении нее преступление выражаются в шоке, отрицании, гневе, озлоблении, депрессии и ощущениях незащищенности, изолированности, никому ненужности (т.н. синдром посттравматического стресса). Эти симптомы обычно длятся от нескольких часов до нескольких суток. В течение нескольких недель после пребывания жертвой потерпевшие указывают на изменения сознания, фобии, боли, переполненность негативными эмоциями.

Жертвы зачастую указывают на переполненность чувством вины, потерю самоуважения, снижение самооценки, беспомощность, депрессию. Они также могут испытывать вновь ощущение участия в преступлении в форме кошмаров или маний. В течение этого периода жертвы описывают возникающие у них страхи одиночества, боязнь быть похищенным, а также ощущение того, что преступление в отношении них вновь совершится.

Несмотря на то, что большинство из этих симптомов исчезает с течением времени, многие жертвы свидетельствуют о наличии у них долгосрочных психологических реакций на преступление: заниженной самооценки, депрессии, тревожности, трудностей в интимных отношениях.

По данным немецких виктимологов, у лиц, ставших жертвами ограблений или краж со взломом, наблюдаются такие симптомы: нервозность - 86 % и 81 %; истерический плач - 78 % и 60 %; страх - 75 % и 70 %; шок - 50 % и 38 %; нарушения памяти - 20 % и 5 %; гнев - 38 % и 42 % [23, 26] .

Сходные психологические реакции наблюдаются и у рикошетных жертв. Так, телефонный опрос 12500 респондентов жителей США показал, что 2,8 % выборки были членами семьи жертв убийства, 3,7 % были отдаленными родственниками убитых, а 2,7 % - близкими друзьями убитых.

Таким образом, 9,3 % выборки составили лица, явившиеся рикошетными жертвами умышленных убийств. Анализ психологических реакций этих рикошетных жертв показал, что 23,4 % из них испытывали полноценный синдром посттравматического стресса, около 40 % соответствовали показателям синдрома посттравматического стресса хотя бы по одному диагностическому критерию [1, 124].

С точки зрения криминальной виктимологии жертвой преступления признается только лицо, пострадавшее от запрещенного национальным уголовным законом деяния (действия или бездействия).

”Связанность” понятия жертвы преступления формальными рамками уголовно-правовых явлений четче ограничивает предмет криминальной виктимологии. Это позволяет проникнуть в сущность проблемы жертв преступлений.

Преступник, преступление и жертва связаны друг с другом сложной системой взаимоотношений.

С одной стороны, виктимизация жертвы может быть определена самим состоянием и/или отклоняющимся, провоцирующим поведением жертвы. Анализ связей взаимодействия, контроля, отношений между преступником и его жертвой помогает выяснить сущность и содержание отдельных элементов механизма преступного поведения, определить основные поведенческие характеристики виктимности.

”Жертву преступления следует рассматривать как фактор, генетически и динамически влияющий на преступность”, - писал Ежи Бафия [5,105].

Взаимосвязь между преступлением и жертвой с неизбежностью приводит к определенным последствиям (причиняемому жертве и системе связанных с ней отношений вреду). В юридической литературе все виды преступного вреда, в зависимости от характера и механизма нарушения общественного отношения, подразделяются на несколько типов.

Так, вызываемые преступным действием изменения С.В. Землюковым подразделяются на четыре типа.

Первый тип вредного изменения объекта посягательства характеризуется утратой материального или нематериального блага. Это вредное изменение возникает при совершении разрушающего действия. Второй тип вредного изменения состоит в определении вредного состояния, положения. Третий тип вредных изменений объекта посягательства состоит в осуществлении запрещенной законом деятельности, результатом которой является создание (производство) вредных для общества запрещенных продуктов. Четвертый тип вредного изменения состоит в недостижении (ненаступлении) общественно-полезного блага. [14, 16] .

Соответственно, при преступном бездействии первый тип состоит в том, что воздержание лица от совершения результативного общественно-полезного действия не приводит к появлению общественно-полезного результата, определенного обязанностью. Ненаступление общественно-необходимого блага как объекта соответствующего общественного отношения приводит к тому, что отношение теряет свою социальную значимость, прерывается. Второй тип вредных изменений происходит при воздержании субъекта отношения от совершения сохраняющих, подавляющих и пресекающих действий. Этим допускается возникновение вредных изменений либо продолжение их развития. Вследствие этого происходит утрата или повреждение общественно-полезного блага как объекта этого отношения [14, 17].

Указанные изменения могут быть связаны с причинением ущерба физическому здоровью жертвы, материальными потерями, с психическими травмами, с дезадаптацией и десоциализацией жертвы преступления.

Проблема причинения вреда физическому здоровью, телесной и психической неприкосновенности жертвы, анализ характеристик материального ущерба достаточно глубоко исследованы в теории уголовного права и криминологии.

Так, физический ущерб, помимо причинения вреда телесной неприкосновенности лица, подвергшегося криминальному нападению, может включать: увеличение адреналина в крови жертвы, повышение давления, судороги, слезливость, сухость во рту, переживание событий в замедленном темпе, ухудшение работы органов чувств, потерю аппетита, мускульного тонуса, насморк, снижение либидо:

В наиболее общем виде подвергались криминологическому анализу и такие моральные последствия преступления, как психические переживания, психологический стресс, посттравматические стрессовые расстройства (эмоционально-волевые расстройства: чувство утраты, беспомощности, безнадежности, чувство унижения, опущенности, ощущение неадекватности происшедшего потребностям и установкам потерпевшего), психические болезни и акцентуации.

По данным американских психиатров, всего лишь 10 % жертв сексуального насилия не проявляют никакого нарушения своего поведения после совершения преступления. Поведение 55 % жертв умеренно изменено, и деятельность 35 % жертв сопровождается серьезной дезадаптацией.

Спустя несколько месяцев после нападения 45% женщин каким-то образом способны адаптироваться к жизни; 55% жертв испытывают длительные воздействия травмы.

Согласно данным немецких криминологов, ”жертвы переживают три стадии травмирования:

реакция на происшедшее и ее развитие;

осознание понесенного ущерба;

поиск выхода.

Для первой стадии травмирования характерны шок, сомнения и т.п., для второй - страх огорчение, гнев. На третьей стадии жертва ”вытесняет” нанесенный ей психический вред, направляя свою энергию на другие сферы деятельности” [23, 27].

К сожалению, в отечественной литературе проблемы дезадаптированности жертвы преступления, которая не в состоянии ни с чем справиться после совершенного на нее нападения, привлекали несколько меньшее внимание.

Немудрено, что дезадаптивное отклоняющееся поведение является как предпосылкой и следствием виктимности, так и предтечей будущей криминальной активности индивида. Приобретаемый опыт жертвы в социальных конфликтах ведет не только к рецидиву виктимности, но и к последующему преступному поведению. Не случайно в семьях несовершеннолетних, совершивших агрессивные преступления, наблюдается высокая доля родителей, грубо относившихся к своим детям: около 80 % правонарушителей выросли в семьях, где им не уделялось должного внимания [28, 7], в 39 - 46 % случаев в подобных семьях отмечались неоднократные агрессивные конфликты, сопровождавшиеся ссорами, оскорблениями, избиениями, применением телесных наказаний к подросткам [18, 61] .

Подытоживая изложенное, отметим, что анализ науковедческих, статусных, поведенческих, нормативно-правовых оснований и характеристик определения потерпевших от преступлений дает основание утверждать, что жертвой преступления признается любое физическое лицо (социальная общность, организация), которому преступлением причинен физический, материальный или моральный ущерб.

2.3. Виктимные девиации: классификация жертв преступлений

Уже давно было замечено, что поведение преступника и его жертвы коррелируются, дополняя друг друга. Можно сказать, что они играют в одну игру в согласии с установленными в самом начале из взаимодействия правилами, и в данном случае не важно, осознается или нет сторонами конфликта знание правил и готовность им следовать. Девиантное поведение одного человека (группы лиц) создает объективные предпосылки для вхождения ”в игру” новых лиц.

Гений и злодейство, преступность и виктимность -- две стороны одной медали, теснейшим образом связанные и переплетенные друг с другом. Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений [2], рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.

В наиболее общем виде генезис агрессивных девиаций проявлялся как становление устойчивых типов агрессивного поведения, затем их дезорганизация в форме недостаточности для удовлетворения актуализируемых потребностей субъекта, которая выступает условием перехода к становлению иного, качественно отличного по мотивационному характеру и целевой направленности типа девиации .

Этапами генезиса являются:

дезадаптивная маргинальная активность -- совершение импульсивных девиаций, находящихся под потенциальным контролем сознания;

формирование готовности к агрессивному поведению, усвоение агрессивных норм и правил поведения среды обитания, дезадаптивное конфликтогенное поведение -- утилитарно-ситуативная агрессивная активность как средство выхода из типичного повторяющегося межличностного конфликта;

безнаказанное совершение утилитарно-ситуативных проступков, активное утверждение ранее усвоенных и подкрепляемых насильственных обычаев и правил поведения в повседневной деятельности субъекта -- формирование агрессивно-установочного варианта поведения;

преобразование установки на агрессию как самоцель жизнедеятельности личности в рациональное агрессивное поведение, отличающееся целесообразностью, независимостью от конфликтной ситуации и инструментальной направленностью;

ретретистское поведение (”уход в себя”, суицидальная активность, алкоголизм, наркотизм), характеризующееся особой степенью дезадаптации личности, возникающей как результат вытеснения рациональности человеческой активности с целью поддержания гомеостаза ”личность-среда обитания”

Таким образом, генезис девиантного поведения можно попытаться выразить в виде циклограммы:

Импульсивные девиации как форма реакции на крайне негативные раздражители внешней среды, по сути дела, имеют природные предпосылки. Потребность в личной безопасности, детерминируемая оборонительным рефлексом (бессознательный уровень психической активности), в критической, конфликтной ситуации (представляющей реальную или мнимую угрозу для субъекта) может реализовываться в экспрессивных девиантных действиях, практически не обдумываемых субъектом.

Впоследствии, при частоте повторяемости однотипных критических ситуаций, безнаказанности актов девиантного поведения, сопровождающихся усвоением субъектом диктуемых культурой его общности правил разрешения конфликта, индивид начинает использовать конкретные девиантные способы разрешения конфликта в конкретной жизненной ситуации.

Девиация становится утилитарной формой реакции индивида на конкретную жизненную ситуацию. Так, избалованные дети, пытаясь получить что-либо от своих родителей, ведут себя неадекватно (громкий плач, истерика, замещенная агрессия и пр.) в случаях, когда знают, что именно эта форма поведения вызывала требуемые реакции от реципиентов девиации.

При накоплении опыта использования отклоняющегося поведения как средства разрешения или нейтрализации конфликта любые ситуации межличностного взаимодействия могут оцениваться субъектом как стимулы к демонстрации собственного привычного девиантного поведения, выступающего средством самоутверждения себя самого. Тогда же утилитарное использование девиаций может вызвать и отрицательную реакцию сообщества, ведущую к дезадаптации субъекта и, при определенных условиях, к усилению девиантных тенденций.

Длительность, безнаказанность и частота повторяемости девиаций ведет к усвоению полезности девиантного поведения уже не в связи с необходимостью обороны или позитивного разрешения конкретного конфликта, а в связи со сформировавшейся у лица установкой на девиантные действия как самоцели собственной деятельности (психология хулигана, домашнего тирана, готовых ”взорваться” по поводу любых внешне не значимых посягательств на их самость -- вот типичные формы реализации установочных девиаций). Такая девиация приобретает ”личностный смысл” (А.Н. Леонтьев).

При дальнейшем подкреплении девиантных тенденций в образе жизни индивида вполне возможным является формирование у лица отношения к девиантному поведению не только как к вынужденному способу разрешения конфликтной ситуации либо как к самоцели жизнедеятельности, но и как к инструменту для достижения любой цели.

С психологической стороны подобное поведение характеризуется наличием сознательного расчета в целевом использовании девиации, полным отрицанием социально-приемлемых способов разрешения поставленной задачи, удовлетворения определенной потребности.

Рациональное девиантное поведение является высшим этапом генезиса девиаций, объединяя в себе как крайнюю осмысленность и бездуховность девиантных проступков, так и значительную степень десоциализации личности, ее практическую оторванность от социально-одобряемых связей и отношений. В общественной жизни подобные лица характеризуются крайним рационализмом, подсчитывая выгоду от своих поступков и действуя в соответствии с собственными правилами поведения ”сильной” личности.

Вместе с тем рационализация человеческой активности имеет и свое продолжение. Используя свойство человеческой психики к вытеснению (З. Фрейд), рациональная личность, руководствуясь социокультурными установками общества, стремится к ”снятию” аккумулируемых психических результатов рациональной активности. Возникает психологическая готовность к очищению, к подавлению собственных деструктивных тенденций их обращением на себя. Возникает ретретистская форма девиантной активности, реализующаяся в алкоголизации, наркотизме, суицидальных тенденциях и пр.

Усиление ретретистских форм социальной активности, ведя к деградации психики и личности в целом, понижает пороги торможения, ломая устоявшиеся запреты и стереотипы, приводя, соответственно, к усилению импульсивности и иррациональности человеческих девиаций.

Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений, рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.