"Теория человека и бога". Н. Кузанский

Признание бесконечности абсолюта, таким образом, не включает в себя необходимо идею его трансцендентности по отношению к единичным вещам. Если мы примем это во внимание, то нам не будут казаться противоречащими друг другу положения Кузанца о том, что с одной стороны, «между бесконечным и конечным нет никакой пропорции» (1, I, III), а с другой - «бесконечное единство есть то, что заключает в себе все вещи», «... во всех существующих вещах обнаруживается только максимум» (1, I, III). Так логически связаны между собой идеи отрицательной теологии и пантеизма.

Вопрос о соотношении конечного и бесконечного в те времена мог решаться лишь в фантастической форме учения о соотношении верховного существа, абсолюта и земных его творений. Попытки осуществления единства конечного, человеческого и бесконечного, божественного духа принимали с конца античности форму мистического единения индивида с абсолютом, при помощи, которой философская мысль того времени стремилась проникнуть в тайну совпадения этих понятий.

С другой стороны, отрицательная теология своим учением о бесконечном абсолюте подрывала христианское учение о троичности бога, которые было одной из основных и тщательно оберегаемых церковью догм. Как может идти речь о трех лицах бога, если он бесконечен и в этой бесконечности обнаруживает неразличимое единство, тождество? И хотя в «Ученом незнании» Кузанец уделял большое внимание христианскому учению о троице, превращая при этом христианские понятия лиц божества в философские понятия единства, равенства и связи, он сознавал, что отрицательная теология несовместима с учением о троичности: ведь «согласно этой отрицательной теологии, нет ни отца, ни сына, ни духа святого, но есть только бесконечное» (1, I, XXVI). И здесь же он подтверждал истинность негативной теологии: «... в теологии верны отрицания и неверны утверждения».

В «Ученом незнании» он признает роль утвердительной теологии лишь в вопросах почитания бога, истину же он оставляет за отрицательной теологией. В дальнейшем он выражает стремление объединить оба метода познания бога и, наконец, уже в самом конце жизни, в последнем произведении «О вершине созерцания», он признает положительную теологию основным методом постижения абсолюта: «... чем яснее истина, тем легче она постижима, хотя я когда-то полагал, что она лучше находится в темноте». В этом сочинении он завершает свой переход на позиции положительной теологии.

Итак, Николай Кузанский, отвергая терминологию Священного писания, ставит проблему бога не столько как теологическую, сколько как собственно философскую проблему. Речь при этом идет о соотношении конечного мира, мира конечных вещей с их бесконечной сущностью, с бесконечным, безмерно великим первоначалом. Постижение бесконечного бытия в его соотношении с бытием конечным есть глубоко философская проблема. Рассматриваемая в таком плане, она не могла быть поставлена и решена в пределах традиционного богословия с его формально-логическим аппаратом. Здесь необходим был иной, в сущности своей глубоко диалектический подход, и именно диалектика мира и бога составила главное содержание философии Кузанца. Трактовка бога как бесконечного единства связана у Николая Кузанского с диалектическим учением о боге как средоточии единства противоположностей и о переходе от бога к миру как процессе раскрытия этого диалектического единства, как о переходе от единства к множественности, от бесконечности к конечному.

3.3 Понятие абсолютного бытия

Поиски абсолютной сущности, абсолютной меры всех вещей присущи Николаю Кузанскому. Он убежден, что точное познание истины каждого предмета есть познание абсолютного бытия - истинной меры каждой вещи.

Что же он понимает под абсолютным бытием? В известной мере Кузанец противопоставляет понятие абсолютного бытия понятию мира конечных вещей: абсолютное бытие обладает такими свойствами, как единство, единственность, простота, неделимость, бесконечность, полное совпадение противоположностей. Это бог, абсолютный максимум. «Максимум - это то, больше чего ничего не может быть» (1, I, II). Здесь он не отходит от традиционного христианского взгляда на бога как на существо, которое не может допустить наряду с собой существования чего-либо большего. Однако дальнейшие его рассуждения идут вразрез с христианским толкованием божества. Из единственности максимума Кузанец делает вывод, что максимуму ничто не противостоит, следовательно, с ним совпадает минимум. «Абсолютный максимум единственен, ибо он - все, в нем все есть, ибо он - высший предел. Так как ему ничего не противостоит, то с ним в тоже время совпадает минимум, и максимум тем самым находится во всем» (1, I, II).

Итак, для определения свойств абсолютного бытия он наряду с понятием максимума вводит понятие минимума: « минимум есть то, меньше чего не может быть» (1, I, IV).

Абсолютное бытие - это не просто максимум с которым совпадает минимум. Постижение совпадение максимума и минимума Кузанец считал невозможным с точки зрения обычных человеческих понятий. Однако именно понятие ума использует он для выяснения этого вопроса: «... и минимум, и максимум представляют собой превосходную степень. Максимальное количество есть максимально великое количество; минимальное количество есть максимально малое количество. Если убрать количество, минимум и максимум совпадут» (1, I, IV). Здесь проводится мысль о том, что количество не входит в понятие абсолютного минимума и максимума. Абсолютное бытие - это качество без количества, чистое качество. Отрыв качества от количества, имеющий своим источником религиозную идею бога-духа, бестелесного существа, вносит метафизический элемент в систему философа, что противоречит общему духу его сочинений.

Усвоение принципа совпадения противоположностей, согласно Кузанцу, должно произойти посредством «могущественной помощи математики» (1, I, XI). В «Ученом незнании» он пользуется не столько арифметикой, сколько геометрией. Используя геометрические фигуры для решения философских вопросов, Кузанец примыкает к передовым ученым и художникам Возрождения, искавшим в геометрии средство познания природы. Согласно философу, геометрические фигуры, рассматриваемые с точки зрения бесконечности, изменяют свои свойства. Увеличение геометрических фигур до бесконечности приводит к выводу об их тождестве с бесконечной прямой.

Итак, бесконечно минимальная кривизна совпадает с бесконечно максимальной кривизной. То же мы наблюдаем при бесконечном приближении хорды к дуге - бесконечно-малая хорда совпадает с дугой. Эти положения не просто иллюстрации к идее совпадения противоположностей; они являются отражением углубленных занятий кардинала математикой.

Математика, следовательно, дает нам примеры совмещения несовместимого с точки зрения рассудка. «Я утверждаю, что если бы имелась бесконечная линия, она была бы прямой, треугольником, была бы кругом и сферой. Таким же образом, если бы имелась бесконечная сфера, она была бы треугольником, кругом и линией. То же следует сказать о бесконечном треугольнике и бесконечном круге» (1, I, XIII). Отсюда он делает вывод: «бесконечность заставляет нас полностью преодолевать всякую противоположность» (1, I, XVI).

Итак, в абсолютном бытии исчезает противоположность наибольшего и наименьшего - ведь «всякая противоположность в нем есть тождественность» (1, I, XXI).

Возникает вопрос, что он имеет ввиду, вводя в свою систему понятие минимума, и как мыслит он его совпадение с максимумом? Если минимум - мир конечных вещей, совпадающий с богом-максимумом, тогда мы могли причислить Кузанца к представителям последовательного пантеизма, полностью отождествляющим природу и бога. Но это опровергается тезисом о том, что мир конечных вещей подвержен отношениям сравнения, абсолютный же минимум нельзя сравнить ни с чем.

Если минимум - это небытие, тогда совпадение максимума с минимумом мыслится как совпадение бытия с небытием. Но он говорит не только о совпадении бытия и небытия в абсолюте: «... всеобщее и частное, единство и бесконечность в нем суть то же самое... действительность и возможность, сущность и существование, бытие и небытие суть в нем, абсолютном, само тождество» (17, 128). Как объяснить тогда совпадение действительности и возможности, сущности и существования? Что в каждой паре понятий принять за максимум, что за минимум?

Приведем мнения некоторых исследователей творчества Николая Кузанского по этому вопросу. Минимум у Кузанца - это наименьшее совершенство, которое наряду с наибольшим можно приписать божеству. В таком случае «бог есть совпадение наибольшего и наименьшего в том смысле, что бог есть совпадение наибольшего и наименьшего совершенства»(47, 40). «Бог - абсолютно бесконечное совпадение всех конечных противоположностей и тем самым спасение всего конечного» (42, 107) - это определение придает проблеме не столько философский, сколько теологический смысл. Кузанский не признавал вообще совпадения противоположностей в боге, ибо бог у него стоит над противоположностями и их совпадениями (50, 109).

По-видимому, нет необходимости искать в сочинениях Кузанца понятия, соответствующего минимуму. Он вводит понятие минимума для того, чтобы яснее представилась бесконечность бытия, не допускающая ничего вне себя, охватывающая в себе все. С этой точки зрения становится понятным неоднократно повторяемое в «Ученом незнании» утверждение о том, что «всякая измеримая вещь находится между максимумом и минимумом», всякая вещь выступает как частица бесконечной природы, присутствующей во всем. Совпадение наибольшего с наименьшим - это бесконечная, единая, всеобъемлющая сущность, составляющая основу всех вещей, которая всегда остается равной самой себе. Бог, согласно Кузанцу, есть сущность вообще, к которой неприменимы количественные характеристики. Эту сущность он называет также «душой мира» или «разумной основой всех вещей», «как бы бесконечной духовной формой» (6, 20). Мировую душу он понимает как некую силу, движущую вещами и внутренне им присущую, отождествляя ее с богом, в другом месте - с природой: «... душой мира Платон называл то, что Аристотель природой. Я же понимаю так, что эта душа и эта природа есть не что иное, как бог» (2, 13). Или, «Итак, природа (natura), которую некоторые называют мировой душой, движет все вещи» (20, II, 233).

3.4 Принцип совпадения противоположностей

Выражение «coincidentia oppositorum» - «совпадение противоположностей» - не встречается в предшествующей истории философии, Кузанский - творец его. Но само понятие противоположностей и их единства, их совпадения не является новым. Уже античная философия ставит эту проблему и определенным образом решает ее, особенно ярко она выступает у неоплатоников Плотина и Прокла, которые связывают этот вопрос с вопросом о бесконечности бытия. Единение противоположностей бесконечного и конечного они понимали как слияние человека с бесконечным бытием в состоянии экстаза. Большое влияние на формирование принципа совпадения противоположностей у Кузанца оказал христианский неоплатоник Псевдо-Дионисий - не только учением о слиянии человека с абсолютом, но, прежде всего, своим учением о боге с позиций отрицательной теологии: «Бог - ни сущий, ни несущий, ни конечный, ни бесконечный, ни покоящийся, ни движущийся... он один есть первооснова, всеохватывающая причина всего бытия и небытия». В христианстве эта мысль выступала в понятии богочеловека Христа, а Эриугена утверждал, что бог есть единство противоположностей.

Но Кузанский сумел уловить, прежде всего, связь мировых явлений. Средневековый взгляд на мир не усматривал связи между явлениями земного мира - они связывались прямо с богом, а мир распадался на множество изолированных объектов, каждый из которых был связан только с богом. Он сумел преодолеть этот метафизический подход к явлениям земного мира, увидеть, что в мире нет изолированных вещей. Он так выражал мысль о причинной связи явлений: «В земных вещах скрыты причины событий, как жатва в посеве» (1, II, X). Идея всеобщей связи вещей, «все во всем», лежащая в основе принципа совпадения, была не просто перенесена Кузанцем из учения Анаксагора, но явилась и результатом его естественнонаучных занятий. В трактате о «О предположениях» он высказывал поразительную для его эпохи диалектическую идею связи между растительным, животным и человеческим миром: «Сама растительная жизнь в своей темноте скрывает в себе духовную» (9, II, X).

Заметив связанность явлений природы, Кузанец не мог не прийти к идее связанности противоположных тенденцией в предмете, он сумел увидеть единство противоположностей в реальном мире. Он говорил о том, что каждая вещь содержит в себе противоположные тенденции, борьба которых приводит к победе одной противоположности; поскольку противоположности заключены в одной вещи, они составляют единство. Качество же предмета, согласно Кузанцу, определяется преобладающей противоположностью. «Все вещи состоят из противоположностей в различных степенях, имеют то больше от этого, то меньше другого, выявляя свою природу из двух контрастов путем преобладания одного над другим» (1, II, I). В рассуждениях о свойствах реального мира он обнаруживал большую диалектичность, чем в рассуждениях о свойствах абсолюта. Мысль о единстве противоположностей здесь обогащается принципом борьбы противоположностей, выраженным, однако, недостаточно четко: Кузанец говорил о выявлении природы предмета посредством преобладания одного из контрастов.

Реальный мир, обнаруживая совпадение явлений, вместе с тем предполагает их различие; совпадение в мире конечных вещей не является полным, ибо «все вещи согласуются между собой и одновременно различаются» (13, XXIII, 317). «Всякое совпадает со всяким и отлично от него, но никогда с абсолютной точностью, которая напрасно ищется во вселенной. Всякая чувственная сущность, совпадая со всякой и ни с какой, отличается от всякой и никакой» (9, II, III). Совпадение, тождественность вещей земного мира он видит уже в их различии: «Когда мы говорим, что различное различно, мы тем самым утверждаем, что различное тождественно самому себе» (17, 128).

Приписывая совпадение, хотя и неполное, миру реальных объектов, Кузанец тем самым указывает нам на действительность как на один из источников знаменитого принципа совпадения. Сам он в отсутствии полного, абсолютного совпадения в реальном мире видел недостаток, поэтому разработке проблемы единства и различия, единства и борьбы «контрастов» не уделял достаточного внимания. Рассуждения о наличии в мире одновременно совпадения и различия послужили ему как бы мостом для перехода к полному совпадению.

Доказывая свою идею, он опирается на математику, применяя к математическим фигурам мерило бесконечности. Вряд ли он сумел бы выдвинуть свою гениальную идею, если бы не был в центре научных интересов того времени.

На формирование принципа совпадения повлияла и его церковно-политическая деятельность. Идея единения католической церкви была выражена Кузанцем еще до написания первого философского трактата, в работе «О католическом согласии». И дальше он будет постоянно проводить мысль о необходимости единения всех религий на основе христианской религии, высказывая идею общности всех религий, их совпадения друг с другом по существу (10, и 15). Это свидетельствует о том, что принцип совпадения для него не был абстрактным. Взятый в значительной мере из жизненных наблюдений, этот принцип применялся в действительности.

Заслуга Николая Кузанского заключается в том, что он сделал принцип совпадения противоположностей универсальным понятием, ключом к рассмотрению проблем бытия и познания.

Идея совпадения противоположностей, высказанная и математически обоснованная в «Ученом незнании», составляла предмет особого внимания Кузанца на протяжении всей его творческой деятельности. В более поздних произведениях встречается несколько иное понимание этой идеи, чем в первом философском трактате. Суть этого изменения заключается в том, что, если в «Ученом незнании» он мыслил совпадение противоположностей в абсолюте, то в некоторых более поздних произведениях абсолют оказывается вознесенным над совпадением противоположностей. В книге «О предположениях» он пишет: «В сочинении об ученом незнании я часто говорил о боге с точки зрения разума (intellectualiter), соединяя противоположности в простое единство. Но здесь я изложил божественным способом (divinaliter)» (9, I, VIII). Здесь Кузанец перемещает совпадение противоположностей из первого абсолютного единства во второе (духовное) связанное с инакостью: «Второе духовное единство спускается из первого, следовательно, переходит в инакость, противоположное, потому что оно не абсолютно простое, но должно быть духовно сложным. Поэтому противоположности... возникают одновременно с ним и содержатся в нем неразделенными...» (там же).

Утверждения подобные тому, что бог находится выше совпадения противоположностей, можно рассматривать как проявление теистической тенденции: будучи выше совпадения, бог проявляет свою трансцендентность по отношению к земному миру. Проявленная Кузанцем непоследовательность в вопросе о принципе совпадения внесла противоречивость и неясность в его систему, хотя понятие абсолюта как бесконечной сущности, заключающей в себе все противоположности неразличимым образом, есть бесспорное и главное положение в его учении. «Бесконечное движение в первом единстве совпадает с покоем» (там же). Так или иначе, бог везде оказывается совпадением противоположностей: движения с покоем, возможности с действительностью, бытия с небытием.

Итак, несмотря на колебания в трактовке принципа совпадения противоположностей, Николай Кузанский по существу исходит из своих первоначальных положений о совпадении всех противоположностей в бесконечном единстве.

Рассматривая основной принцип философии Кузанца, необходимо также различать два момента: бог стоит над противоположностями или над совпадением противоположностей. Утверждая, что бог «выше всякой противоположности», он в тоже время мыслит его как совпадение. Бог выше противоположностей, так как абсолютному максимуму ничто не может быть противопоставлено: «Нет никакого противопоставления абсолютному максимуму, ибо он выше всякой противоположности» (I, I, 4), он как бы поглощает противоположности.

Нельзя было ожидать от кардинала католической церкви непосредственного обоснования пантеизма при помощи идеи совпадения. Однако, уже само по себе признание Кузанцем совпадения всех противоположностей в едином молчаливо допускает пантеистическую трактовку мира.

Глава гейдельбергских богословов Венк публично осудил этот принцип, именно с него начав наступление на учение Кузанца в целом. Совпадение, тождество твари и творца, - вот, что, по мнению, Венка, таит в себе это еретическое учение. «Первый вывод: все совпадает с богом. Очевидно, что, так как абсолютный максимум не допускает ничего превосходящего и превосходимого, следовательно, он не имеет ничего противоречащего себе; и логически, вследствие отпадения различия, он есть универсальность вещей» (5, 22). В работе «О даре Отца светов» ясно и недвусмысленно утверждается: « одно и тоже суть творец и творение».

Пантеистический вывод напрашивается уже из понимания единственного максимума, не допускающего чего-либо вне себя (христианская традиция приписывала миру, созданному из ничего, существование вне бога), максимума, не имеющего противочлена: «так как ему ничто не противостоит, то с ним в тоже время совпадает минимум» (1, I, II). Но если богу ничто не противостоит, то признание мира вне бога будет непоследовательностью. Если же бог есть единство всех противоположностей, то он должен быть также единством причины и следствия, творящего и сотворенного.

Большое место в его учении занимает представление о боге как основе, сущности вещей земного мира. По церковно-схоластической точки зрения земные вещи представляют собой лишь как бы отражение сущности бога, а Кузанец выдвигает точку зрения единства, совпадения сущности вещей и сущности бога: «Сущность всего является любой, какой бы то ни было сущностью» (1, I, XVI). В рассмотрении совпадения противоположностей как сущности, общности всех вещей нельзя не заметить отзвуков крайнего реализма, который потенциально содержал в себе пантеистическую тенденцию. Эта сущность всех вещей в «О творении» выступает как тождество, «то же самое» (Idem Ipsum): «Всеобщее и частное, единство и бесконечность суть в нем одно и то же» (17, 128).

В «Апологии» она выступает как форма всех форм. Между тем формула «бог есть форма всех тел во вселенной» является одним из основных тезисов пантеистического материализма.

Мысль о том, что сущность, определяющая собой все явления и процессы мира, есть совпадение противоположностей, - гениальная догадка об одной из сторон диалектического закона развития - закона единства и борьбы противоположностей. Сущность заключает в себе противоречия; противоречия составляют в сущности единство - вот «рациональное зерно», которые можно выделить из философско-теологических рассуждений Кузанца. Понимание сущность как единства заключенных в ней противоположностей явилось плодотворной в дальнейшем ходе развития философии. Эта идея была развита Гегелем.

Идея сущности, заключающей в себе противоположности, предполагает универсальную связь явлений. В мире нет изолированных явлений, каждое связано с другим. В свою очередь эта связанность вещей покоится на существовании некоей общей сущности - абсолютного максимума, связывающего все вещи в абсолютное единство. Налицо стремление понять природу как единое целое, понять взаимосвязь совершающихся в ней процессов, даже если для научного обоснования этого нет достаточных фактических данных.

Последовательные выводы из диалектических идей Кузанца сделал полтора столетия спустя Джордано Бруно. Он высоко оценил его изыскания в области диалектики: «Не малого доискался тот философ, который проник в смысл совпадения противоположностей» (29, 28). В отличие от Кузанца, считавшего субстанцией вещей божественный максимум, Бруно принимает минимум в качестве основы мировых явлений: «Все самое великое и главнейшее не может осуществиться без малейшего и ничтожнейшего» (29, 71). Минимум мира - атом, монада, согласно Бруно, содержится в максимуме, едином, и наоборот.

Учение Бруно о противоположностях является высокой ступенью по сравнению с учением Кузанца, ибо принцип совпадения применен им непосредственно к материальному миру; общий носитель обоих противоположностей - природа, обладающая творческой мощью. «Все вещи находятся во вселенной и вселенная - во всех вещах; мы в ней она в нас. Так все сходится в совершенном единстве» (28, 278).

Кузанец не смог развить мысль о борьбе противоположностей; он схватил лишь одну сторону основного закона диалектики - единство противоположностей, которое понималось им как совпадение и примирение их в бесконечности. Бруно же идее борьбы противоположностей уделил значительное внимание, хотя преобладающим у него также было учение о единстве противоположностей.

3.5 Понятие свёртывания и развёртывания. Принцип иерархии

Принцип совпадения противоположностей связан с учением о свёртывании мира в боге и развёртывании мира из бога.

Понятия свёртывания и развёртывания (comlicatio et explicatio) в зародыше находятся у неоплатоников и являются вариантом мистико-неоплатоновской теории эманации, согласно которой бог как бесконечное абсолютное единство создает мир посредством самоизлияния, истечения в мир конечных вещей. Такая трактовка возникновения мира создавала предпосылки для сглаживания противоположности бога и мира; мир превращался в одну из ступеней, правда, низшую, саморазвертывания абсолютного единства. В учении об эманации можно увидеть попытку диалектически осмыслить мир. Теория эманации - это фантастическая теория развития, которое совершается вспять, от более совершенному к менее совершенному, здесь высшее начало - единое - переходит в свою противоположность - в низшее; при этом более совершенное мыслится здесь как простое, а менее совершенное - как сложное. И как писал Плотин: «Процесс происхождения вещей идет не по восходящей, а по нисходящей линии, так что чем дальше он идет, тем больше выступает множественность, между тем как начало на каждой ступени всегда обладает большей простотою, чем то, что от него происходит». Идея нисхождения единого во множество проникла в средневековую философию, особенно в мистику, через Псевдо-Дионисия и Эуригену. Вслед за этими философами мистики придали идее нисхождения пантеистический смысл.

Кузанский принимает теорию эманации не в строгом смысле, как «истечение», а в более широком: высшее находится в низшем и наоборот (53, 90). У него не встречается мысль о постепенном процессе самоизлияния абсолюта: все ступени бытия, начиная с абсолюта, оказываются существующими одновременно, различаясь лишь по степени совершенства.

Вопрос об эманации был тесно связан с философским вопросом о соотношении единства и множества, которую он пытается решить при помощи принципа совпадения противоположностей.

На математических примерах Кузанец поясняет положение о том, что «бесконечное единство есть то, что свертывает все вещи» и что «во всех существующих вещах обнаруживается только максимум» (1, II, III). Абсолютное единство, бога он уподобляет точке, первоначальным развертыванием которой является линия, последующим - поверхность и, наконец, объем. Точка, линия, поверхность, тело - выходящие друг из друга ступени экспликации. Точка свертывает, содержит в себе все формы видимого мира, присутствуя в каждой из них. Точно так же единица развертывает из себя число, а в любом числе находится не что иное, как единица. Точно так же движение есть развёртывание покоя, а время - развёртывание настоящего времени. То, что в боге свёрнуто в абсолютное единство, то в мире развернуто во множество вещей; т.е. вещи, образующие в боге неразличимое единство, в развёрнутом виде приобретают свои индивидуальные особенности, отличаются друг от друга, составляя все многообразие мира. «Бог свертывает в себе все в том смысле, что все - в нем; он является развёртыванием всего в том, что сам он во всем» (там же).

Николай углубляет положение Анаксагора «все во всем». «Истина, высказанная Анаксагором ...может быть, будет видна глубже, чем у Анаксагора» (1, II, V). Для Кузанца любая вещь не просто является отражением любой вещи; каждое существо выявляет бесконечное единство, не совпадая полностью с ним. По-видимому, Кузанец и здесь пытается наметить решение вопроса о соотношении конечного и бесконечного: в конечном заключено бесконечное, а бесконечное включает в себя конечное; однако они не тождественны. Именно так можно понять не раз приводимое философом выражение «бог есть все и ничто из всего», «бог свернутым образом есть все, развернутым -- ничто из всего» (5, 31).

Кроме того, здесь просматривается диалектическое решение вопроса о переходе единства во множество: бесконечное единство является совпадением противоположностей многообразия конечных вещей. Позже Бруно развивает эту мысль, отождествляя единство с природой, заключающей в себе все многообразие вещей.

Выводом из учения о свертывании и развертывании может быть только пантеизм и как следствие пантеизма,-- отрицание установок христианского богословия. Бог как развертывание вещей в мире оказывается и имманентным миру: вещи в свернутом виде--самим богом. Каждый отрезок линии есть не что иное, как сама точка, так любая вещь есть не что иное, как сам бог: «Бог во всех вещах, как все они в нем» (1, II, V). Нетрудно заметить, что бог, который развертывается в мир, противоположен богу, который творит мир из ничего.

Неясность, противоречивость многих положений Кузанца связана с непоследовательным проведением пантеистической концепции. Допущение теистических тенденций ставило перед Николаем ряд неразрешимых с точки зрения теизма вопросов: «Если же бог есть все вместе взятые вещи, и в этом и состоит творчество, как же можно было понять, что творение не вечно, раз бытие бога вечно, -- что говорю я, -- сама вечность?... Кто поймет, что какое-нибудь творение исходит из вечности, но само в то же время существует временно?... Кто может понять, каким образом к одной единственной бесконечной форме по-разному причастны различные творения?» (1, II, II).

Уже сама постановка этих вопросов наталкивала на мысль, что их можно решить на основе принятия пантеистической трактовки взаимоотношения между миром и богом. Но эти вопросы не были им решены окончательно, хотя принцип совпадения противоположностей и учение об экспликации и компликации, доведенные до логического конца, т. е. до пантеистического материализма, могли бы помочь ему решить эти вопросы.

Венк обвиняет Кузанца в том, что это учение приводит к разрушению грани между богом и миром. Защищаясь, Кузанец вынужден признать, что «бог есть все в свернутом виде интеллектуально божественным образом» (5, 29), т. е. что в боге находятся лишь идеи вещей. Это положение иногда является аргументом в пользу теистической трактовки принципа «все во всем». «Все во всем» должно быть понято как «все созданное содержится в боге идеально» (45, 140). «Переход конечных вещей из идеального существования в действительное совершается не посредством эманации, но творческого акта» (53, 267).

Говоря о свернутости вещей и боге идеальным образом. Кузанец различает идеальный и действительный мир, причем идеальный мир и бог оказываются идентичными понятиями. Но поскольку идеальный мир признается неразрывной сущностью действительного, а бог -- «формой форм», в которой никакое бытие не может быть иным, чем он сам, пантеистическая тенденция не исчезает. Николай пишет, что бог не может отсутствовать в вещах (5, 26). По существу, мир вещей по-прежнему остается абсолютным бытием в конкретной множественности.

Попытка понять развертывание мира из бога дополняется понятием уподобления. Здесь бог называется «Idem Ipsum», «тот же самый», или, тождество с самим собой. «Idem Ipsum» может породить только «Idem Ipsum». Но перед нами мир множества различных вещей. Как понять творение мира, если при этом «тот же самый» остается единым, «тем же самым»? Если «тот же самый» не может быть отождествлен с миром «не тех же самых», различных вещей? Для ответа на этот вопрос Кузанец пользуется понятием уподобления «того же самого» вещам, а вещей -- «тому же самому»: «Сотворение мира может быть названо уподоблением абсолютному бытию» (17, 29). Учение об уподоблении по существу является повторением католического учения о причастности вещей богу.

Идея развертывания в XV в. приобретает иной оттенок, отличающий ее от неоплатоновской идеи эманации. Последняя предполагала несовершенство земного бытия как мрака. Николай же, включая в свою систему принцип развертывания, тем самым подчеркивает ценность мира и человека. Мир совершенен, ибо пропитан божественным бытием. Он не таков, как у Фомы, для которого наш мир -- «нижний», несовершенный. Мир Кузанца -- организм, пронизанный божественной жизнью, в которую включен «второй бог» -- человек.

Стремление к сближению небесного и земного мира проявляется и в своеобразной трактовке Николаем одной из новых проблем средневековой философии -- проблеме иерархии. Эта проблема связывается им в одно целое с учением о свертывании и развертывании. Католическая трактовка иерархии заключалась в резком разделении иерархических соподчиненных ступеней бытия, что служило одним из теоретических обоснований феодально-кастового разделения общества. «Божественная мудрость, согласно Фоме, - есть причина различия вещей по степени совершенства, причина, -- неравенства. Границы ступеней непреодолимы, никто не может выйти за пределы своего рода, полагал Аквинат. Непреодолимы и границы между миром и богом.

Целиком преодолеть средневековые представления об иерархии Кузанец не смог. Типичные для традиционного понимания иерархии положения продолжают оставаться в его трактатах, противореча основным принципам его философии. Каждая вещь, по Кузанцу, обладает определенной степенью совершенства: «в чувственной природе жизнь благороднее, чем в растительной, и еще благороднее в разумной» (20, I, 217),

Однако иерархия ступеней мира, унаследованная философом от схоластической традиции, служит теперь не столько обоснованием идеи противоположности мира небесного и земного, сколько доказательством их родства.

Отдавая дань неоплатоновской традиции, Кузанец различает здесь четыре области единства, которые суть одновременно области бытия: бог, интеллигенции (ангелы), души и тела. Но в отличие от неоплатоников он впервые связывает четыре области в одно целое посредством снятия единства. Первое единство как абсолютное содержит в себе все свернутым образом и все последующие единства развертывает из себя. Для развертывающихся трех единств Кузанец вслед за Псевдо-Дионисием устанавливает закон непрерывности: эти области касаются своих границ таким образом, что высшая сущность низшей области участвует в совершенстве высшей области. В устранении противоположности между миром земным и небесным Кузанец более последователен, нежели Псевдо-Дионисий. Порядок истечения божества сверху вниз отбрасывается Кузанцем. Отвергается и неоплатоновская идея развития вспять. Кузанец последовательно проводит идею взаимосвязи сущего, в том числе небесного и земного мира. Единство (unitas) и «инакость» (alteritas) оказываются взаимосвязанными, причем связь эта носит динамический характер: единство спускается в «инакость», «инакость» поднимается к единству. «Представь себе вселенную и все миры со всем, что в них происходит, образованную из единства и инакости, переходящих друг в друга» (9, 1, XI]. Для пояснения мысли о взаимосвязи, взаимопроникновении высшего и низшего порядков он чертит символическую фигуру: проникновение единства и инакости друг в друга обозначается им как проникновение друг в друга пирамид света и тьмы. Бог -- основание пирамиды света, ничто -- основание пирамиды тьмы. Характерно, что обе пирамиды на рисунке равны и лежат в одной области. Земной мир Кузанец полагает в середине, в месте пересечения пирамид.

Несмотря на явно неоплатоновский оттенок, эта символическая фигура позволяет Кузанцу прийти к выводу: «Высший мир обладает светом, но не без тьмы, в низшем мире rocподствует тьма, хотя он также не без света» (9, I, XII). Итак, оба мира обладают и светом, и тьмой, различаясь лишь по степени наличия того и другого. Резкое противопоставление того и другого исчезает. Здесь же он подчеркивает важность мысли о взаимопереходах: «Очень важно, что переход из единства в инакость является одновременно переходом иного в единство». В «О предположениях» есть еще одна схема для иллюстрации взаимной связи единства и инакости: в ней «абсолютное единство спускается в духовную бесконечность, последняя - в рассудочную, последняя - в чувственную, которые опять в том же порядке вновь поднимаются к абсолютному единству, так что в абсолютном единстве совпадают конец истечения и начало обратного устремления» (9, II, X). Это является преодолением неоплатоновского «развития вспять» и схоластической неподвижности ступеней бытия. Кроме того, следствием идеи движения мира в двух направлениях (сверху вниз и снизу вверх) является мысль об активности низших областей, не уступающей активности высших областей. Этим Кузанец начинает разрушение воззрения Аристотеля на материю как косное начало, неспособное к проявлению какой бы то ни было активности.

Идея развития от низшего к высшему нередко еще связана с теологическим пониманием явлений природы. «Все в природе содержит в себе самопроизвольное стремление существовать лучше, поскольку это допускают естественные условия» (1, I, I). Не догадка ли это о том, что природе присуща закономерность движения в поступательном направлении?

Смутная догадка о диалектическом движении мира от низшего к высшему появляется и в «Игре шара»: «Сила элементов скрыта в хаосе, в силе развития скрывается чувственная, а в ней -- воображающая сила, а в ней -- логическая или сила рассудка, в силе рассудка -- сила понимания, в силе понимания -- духовно видящая, и в духовно видящей -- сила сил, т. е. единство» (20, II, 235). Еще отчетливее идея поступательного движения выражена в гносеологии философа, где он приписывает человеку способность бесконечного познавания мира.

Итак, и рассмотрение Кузанцем проблемы иерархии неотделимо от пантеистической тенденции. Мир для него -- многообразное, но вместе с тем единое целое. Неподвижная лестница бытия опрокинута; подорвано одно из основных понятий католическо-церковного мировоззрения.

4. НОВАЯ КОСМОЛОГИЯ

4.1 Бесконечность мира во времени и пространстве

Определеннее всего черты нового мировоззрения проявились в учении Кузанца о вселенной, представления о которой в его философии подвергаются самому радикальному пересмотру. Схоластической картине мира, где сотворенный во времени конечный мир ограничен сферой неподвижных звезд, где «перводвигатель» отождествляется с богом христианской религии, Николай Кузанский противопоставляет свое учение о космосе, отвечающее его пантеистическим представлениям о боге и мире.

Идея сотворения мира отсутствовала в античной философии. Мысль о сотворении мира богом, принятая христианством, обосновывалась уже первыми отцами церкви. Августин утверждал, что в мире нет ничего божественного в силу ее творения из ничего. В дальнейшем эта идея сотворения «nihilo»становится господствующей в богословско-философских системах средневековья. Она стала основой христианских представлений о ничтожности и бренности земного мира. Однако целый ряд философов средневековья высказывали идею вечности и несотворенности мира, чаще всего в форме утверждения о «совечности» мира богу. Эти мыслители по существу материалистически решали основной вопрос философии. Ф. Энгельс писал, что в средние века основной вопрос философии на зло церкви принял более острую форму: создан ли мир богом или существует от века?

Вечность и несотворенность мира во времени признавалась немногими философами и осуждалась церковью, среди них были и те философы, в творчестве которых преобладала пантеистическая тенденция. Пантеизм логически связан с идеей совечности мира богу, так как бог и мир в представлении пантеиста максимально сближены.

Кузанский продолжает прогрессивную линию философии эпохи феодализма. Он осмеливается, правда с оговорками, усомниться в истинности библейского учения. И эта осторожность выразилась в обилии богословских рассуждений, в запутанности фраз, в иносказаниях. Доказательства, не выходящие из рамок догмы, неожиданно приводят к смелым и необычным выводам. В сочинении «Об игре шара» он пишет вслед за Августином, что время имело начало в боге. Но что есть бог, как не вечность? Следовательно, мир имел начало в вечности. И вот итог этих рассуждений: «Время, следовательно, называют вечным, ибо оно истекает из вечности, так же и мир вечен, ибо он существует из вечности, не из времени» (20, I, 212). И здесь же: «Ведь мир не имел начала во времени» -- «Mundus enim non incocpit in tempore».

Косвенное отрицание христианского представления о сотворении мира из ничего заключено и в учении Кузанца о возможности и действительности, материи и боге. Христианские теологи восприняли аристотелевское учение о материи как возможности в противоположность богу -- чистой актуальности (actus purus). Аристотель, однако, был переделан применительно к идеям христианского креационизма: материя, пассивная возможность, утеряла свойство вечности и была превращена ни во что, небытие; она не могла существовать без формы. Некоторые философы средних веков пытались отойти от этой общепринятой точки зрения и приписывали материи актуальное бытие, независимое от формы. Свой вклад в разрушение установившихся христианских взглядов сделали и средневековые мистики, придерживавшиеся, как правило, идей отрицательного богословия. В соответствии с этими идеями мистики приписывали богу свойство небытия, подразумевая тем самым относительность свойств, приписываемых богу и материи: богу приписывается свойство, которым, по учению католической теологии, обладает материя. Идея относительности понятий медленно, но верно разрушает казавшиеся незыблемыми догмы церкви.

Кузанец усугубляет относительность понятий, характеризующих бога и материю: он приписывает богу то свойства бытия, то небытия, то совпадение этих свойств. Бог выступает не только как чистая актуальность, но и как абсолютная возможность (1, II, VIII); в бесконечности абсолюта возможность и действительность совпадают. Мы сталкиваемся здесь с диалектическим развитием учения Аристотеля о возможности и действительности: в бесконечном абсолюте стирается грань между возможностью и действительностью. Материя же характеризуется философом как «ограниченная возможность». Тем самым намечается тенденция к сближению бога и материи -- ведь обоим приписывается одно свойство -- возможность.

Свои представления о возможности Кузанец развивает в трактате «О бытии-возможности», посвященном рассмотрению абсолюта в качестве «Бытия- возможности»--«Possest». Это своеобразное понятие образовано из двух слои («posse» -- мочь и «esse» -- быть) и обозначает совпадение противоположностей -- возможности и действительности. «Possest» заключает в себе все, что существует: «В самом дело, если не существует возможность бытия, то ничего не существует. А если она существует, то все то, что есть, существует в ней, и за ее пределами нет ничего. Следовательно, все, что произошло, по необходимости, существовало в ней от вечности» (4, 299).

В работе «Об охоте за мудростью» философ различает троякую возможность: возможность творения (posse facere), становления (posse fieri) и ставшую возможность (posse factum), соответственно бог, материя и мир ставших вещей. Кузанец не противопоставляет эти три понятия, хотя различает их. Он приписывает им одно общее свойство: все три понятия -- бог, материя и мир, -- прежде всего суть возможность. Мысль об однородности всех трех понятий выражена здесь достаточно ясно. Допуская традиционный взгляд на материю как сотворенную богом, Николай, однако, не считает ее ничем. «Бесконечная возможность, или материя» (20, I, 218), «не есть совершенно ничто, ибо ничто не становится из ничего» (20, II, 238). «Материя не уничтожается и не обращается совершенно в ничто» (5, 26).

В «Охоте за мудростью» Кузанец приходит к выводу, что материя (posse fieri) вечна (perpetuum) и никогда не станет ничем (non annihilnbilur) (13,XXXIX), т. е. признает неуничтожимость материи. И другое положение, логически связанное с принципом неуничтожимости материи,-- утверждение идеи безначальности материи. Рассматривая соотношение возможности творить, становиться и стать, Кузанец приходит к неожиданному выводу: «как ничто не предшествовало возможности творения, так ничто не предшествовало возможности становления». Обоснование этого положения является богословским и не дает повода для обвинения осторожного кардинала в ереси. Само наличие системы богословских доказательств, предшествующих выводам о неуничтожимости и безначалыюсти материи, убеждает в том, что эти выводы не случайны, ибо доказываются. Вместе с тем это свидетельствует о той свободе, с которой философ обращается с богословским материалом, в котором скрываются иногда отнюдь не ортодоксальные мысли.

Кузанец наряду с понятием «Posse facere» употребляет понятие «Posse» («Возможность»). Оно вытесняет все другие определения абсолюта в «Компендиуме» («Posse Ipsum» -- «Сама Возможность»); в последней работе «О вершине созерцания» «Posse» является кратчайшим и вместе с тем всеохватывающим обозначением божественной сущности. В отличие от «Possest» это чистая возможность; теперь Кузанец рассматривает ее как предшествующую бытию-возможности. Он характеризует «Posse» как сущность «чтойность» (quidditas) бытия, жизни и познания: «Возможность есть чтойность и первоначальная сущность всего, в могуществе которой охватывается как то, что есть, так и то, чего нет» (22, 64). Развертывание, с этой точки зрения, есть не что иное, как актуализирование «Posse». Эти рассуждения связаны с пантеизмом: если «Posse» -- все, что может существовать, следовательно, она есть также и мир, ибо мир тоже есть то, что может существовать. Кузанец неоднократно подчеркивает появление «Posse» в мире: «Поистине, ее найти легче всего. Какой мальчик или юноша не знает самой возможности, ведь каждый говорит, что он может есть, бегать, или разговаривать» (22, 63). Надо ли доказывать, что божественная возможность здесь предельно приближена к возможности, присущей миру. Кузанец говорит о том, что «все вещи суть не что иное, как обнаружение самой возможности» (22, 72). Бог и мир в основе своей идентичны -- вот содержание этих высказываний. Приводимое при этом сравнение подкрепляет этот вывод: бога философ уподобляет свету, мир вещей -- цвету, в основе которого лежит свет. Но не обладают ли свет и цвет одной природой?

Итак, в понятии «Posse» содержится идея сущностей общности между богом и миром; утверждение о том, что мир есть проявление бога, может быть понято только в рамках пантеизма и неотделимо от мысли о безначальности и бесконечности времени.

Как и решение проблемы бесконечности мира во времени, принципиальное решение проблемы бесконечности мира в пространстве в эпоху феодализма уже предполагает пантеистическую трактовку природы.

Исходя из теологического положения о том, что «творение было создано наиболее возможно похожим на бога» (1, II, II), Кузанец указывает на черты, роднящие мир с абсолютом. И это черты -- не второстепенные, а существенные. Бог представляет собой единство, но мир также един, хотя «его единство ограничено множеством» (1, II, IV). Противоположности совпадают как в боге, так и во вселенной (1, П, IV). Бог является «всем во всем», но и вселенная пребывает во всех вещах (1, II, III). Бога Кузанец называет максимумом, но вселенная тоже получает название максимума, хотя и ограниченного, в отличие or абсолютного максимума. И, наконец, вселенная оказывается подобием бесконечного абсолюта. Тем самым Николай одним из первых философов Возрождения поднимает природу до уровня божества.

В конечном итоге получается, что бог отличается от вселенной лишь тем, что бытие вселенной конкретизируется в вещах, в то время как бог мыслится как абстракция, не имеющая значения в деле познания природы.

Кузанец полагает, что простой абсолютный максимум, единый и актуально бесконечный, скрывающийся в вещах как их сущность, не может быть постигнут сам по себе конечным человеческим умом. Но его можно познать через посредство вселенной. Тем самым Кузанец привлекает внимание современников к изучению многообразной вселенной, обладающей основными свойствами абсолюта. «Бог... пребывает во всех вещах благодаря посредничеству вселенной и мы можем представить, каким образом множественность вещей пребывает и боге, благодаря посредничеству единой вселенной» (1, II, IV).

Отличие бога и вселенной Кузанец видит в том, что бог являет собой «абсолютный максимум», в то время как мир представляется как «ограниченный максимум», «ограниченное единство». Но эту «ограниченность» («contractio») вселенной не следует понимать как наличие предела, границы мира, рассматриваемого как единое целое. Мир является «ограниченным максимумом» потому, что он ограничивается в вещах, в том и этом, потому, что он принимает конкретные очертания, состоит из конечных, «ограниченных» вещей. Мир представляется Кузанцу как конкретизация бесконечного единства, проявление абсолютного единства во множестве и разнообразии. Собственно, это один из аспектов решения философом проблемы генезиса вселенной: проблема происхождения мира решается и посредством учения об ограничении абсолютного максимума. «Сам он (мир), будучи ограниченным, или наглядным, конкретным, воспринимает от абсолютного всё, что он есть, и подражает, насколько может, ибо он--максимум, абсолютному максимуму. То, что нам стало известно из первой книги об абсолютном максимуме, и все то, что ему присуще как абсолютному абсолютным образом и в максимальной степени, мы утверждаем, присуще ограниченным образом и ограниченному максимуму» (1, II , IV).

Фактически ограниченный максимум оказывается гораздо богаче и содержательнее абсолютного максимума, этой по существу бессодержательной абстракции: он многообразен, конкретен и вместе с тем един. Вселенная-максимум не есть некое сущее наряду с совокупностью вещей, не оторвана от них и действительна только в них. Вместе с тем она не есть и собирательное понятие для обозначения совокупности существующих вещей; мир -- «единство многого». И это «единство многого» оказывается бесконечным!

Читая первую часть фразы по II главе второй книги «Ученого незнания», можно подумать, что он отвергает идею бесконечности мира («я так как наш мир не бесконечен...»), но далее следует: «...все же нельзя считать его конечным, потому что он не имеет границ, между которыми заключен».

Отсюда следует, что бесконечность мира Николай понимал как безграничность, возможность бесконечного выхода за пределы каждой данной границы; это как бы конечность, постоянно преодолевающая свои пределы -- indefinitum (sine termino). Подобное понимание бесконечности роднит Кузанца с античными материалистами, учившими о беспредельности вселенной. Вместе с тем оно указывает на один из источников учения философа о бесконечности мира.

Доказывая идею бесконечности мира, Кузанец сочетает богословские доводы с соображениями древних материалистов, полагавших, что допущение конечности мира является логически противоречивым. «Мир не имеет окружности, ибо если бы он имел центр и окружность, то имел бы, таким образом, в себе свое начало и конец и сам был бы завершен в отношении чего-то другого. Тогда вне мира было бы нечто другое и еще некая связь, но все это не представляет ничего истинного» (1, II, XI).

О влиянии античного материализма на формирование учения Кузанца о бесконечности мира свидетельствует также определенное преломление в мировоззрении философа атомистического учения древности. Последнее служило древним материалистам обоснованием идеи бесконечности мира.

Атомистические воззрения философа не были материалистическими. Сущностью, основой материального атома он считал непротяженную, неколичественную, единственную точку -- бога, которая развертывается во множество материальных атомов: «Во множестве атомов, и отдельных и объединенных, и связанных, существует не что иное, как точка...» (2, IX).