Философские исследования зарождения языка при помощи метафорического принципа

Таким образом Витгенштейн стремился не только избавиться от недостатков обыденного языка, показав его несостоятельность в плане принадлежности границам мира, но и вывести метод, благодаря которому философия перестанет заниматься вещами и пытаться решить проблемы, решения которых не могут существовать по своей природе.

Как и многие другие концепции того времени, подход Витгенштейна натолкнулся на одно главное и практически непреодолимое препятствие - каким бы идеальным ни был описанный им язык, и как бы хорошо он не выявлял осмысленную структуру мира, он был невероятно далек от реального, обыденного языка.

После того, как работа вышла в свет в 1921 году, Витгенштейн перестал заниматься философией. К этому занятию он возвращается только в 1929 году, защитив диссертацию и приступив к преподаванию в Кембридже. К этому моменту Витгенштейн основательно пересмотрел свои прежние позиции, практически полностью отказавшись от них. Это знаменует собой начало второго периода его философии, основные позиции и идеи которого наиболее полно выражены в его работе “Философские исследования”, опубликованной после его смерти.

В “Философских исследованиях” Витгенштейн отказывается от прежнего взгляда на язык, больше не пытаясь найти и выделить в нем “идеальные структуры”, на которые нарастает в процессе употребления язык обыденный, заслоняющий собой суть и истинное предназначение языка. Теперь Витгенштейн предлагает взглянуть на наш обычный язык, который используется в нашей повседневной жизни. Особо акцентируется прагматический аспект языковой деятельности.

Прежде всего Витгенштейн настаивает на функциональном разнообразии языка. Если ранее считалось, что единственной целью языка было передавать мысли о вещах, то теперь Витгенштейн доказывает, что язык разнообразен по своему применению. В качестве доказательства данной позиции достаточно вспомнить, что язык состоит не только из утвердительных предложений и высказываний, в нем также присутствуют вопросы, приказы, восклицания и так далее. Более того, Витгенштейн считает, что мы не в состоянии ограничить разнообразие типов высказываний, что в реальности, а именно в повседневной языковой практике, подобных типов неисчислимое множество:

“23. Сколько же существует типов предложения? Скажем, утверждение, вопрос, повеление? Имеется бесчисленное множество таких типов бесконечно разнообразны виды употребления всего того, что мы называем "знаками", "словами", "предложениями". И эта множественность не представляет собой чего-то устойчивого, раз и навсегда данного, наоборот, возникают новые типы языка, или, можно сказать, новые языковые игры, а другие устаревают и забываются. (Приблизительную картину этого процесса способны дать нам изменения в математике.)” Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Пер. с нем. / Составл., вступ. статья, примеч. М. С. Козловой. Перевод М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. М.: Издательство “Гнозис”, 1994 - с. 90.

Витгенштейн спускается с высот идеального языка и стремится найти ответы на те же вопросы, что и прежде, но уже с совершенно других позиций. Теперь он не стремится избавиться от недостатков обыденного языка, пытаясь найти единую абсолютную логику, напротив, он указывает на то, что с разнообразием языковых применений и языковых ситуаций приходит и разнообразие принципов языкового применения. Но он все же пытается разработать метод, который позволил бы выявлять неверное понимание языка.

Прежде всего Витгенштейн начинает с нового подхода к пониманию “значения” слова. Согласно классическому пониманию языка, за каждым словом закреплено конкретное значение, на которое это слово указывает. С одной стороны, это кажется нам упорядочивающим моментом языка, благодаря которому мы можем с уверенностью говорить о том, что истинно, а что ложно. Всё, что для этого нужно, это взглянуть на значения, на то, существуют ли объекты, на которые данные слова указывают. Однако это влечет за собой множество новых проблем Например, проблема пустых имен.. Во-вторых, подобный взгляд на значение приводит к тому, что мы смотрим на язык как на совокупность утвердительных предложений. Таким образом для нас и пропадает всякая важность вопросительных, восклицательных и иных форм высказываний. И всё это вытекает из классического взгляда на единство значения.

Для решения данной проблемы и в духе обращения к обыденному языку Витгенштейн обращается к практикам обучения языку ребенка. И это действительно важно, что мы рассматриваем случай с ребенком, потому что когда новому языку обучается взрослый человек, у него уже есть языковая основа, на которую новое языковое употребление по большей мере накладывается. Поэтому и рассматривается ситуация с ребенком, у которого подобного языкового бэкграунда нет, что позволяет нам говорить об обучении языка в целом. Итак, согласно классической традиции, ребенок заучивает слова в паре с их значениями. Весь процесс его обучения укладывается в формирование внутреннего словаря вкупе с обучением грамматическим правилам, согласно которым данные слова складываются друг с другом. Но Витгенштейн показал, что процесс обучения языку проходит таким образом, что ребенок обучается использованию слов, тому, как, в каких ситуациях и когда они используется и каков результат достигается при этом. Ребенок не заучивает язык, а обучается его употреблению.

Для более четкого понимания происходящего Витгенштейн вводит новый метод, своеобразный мыслительный эксперимент, который он называет “языковыми играми”. Сначала Витгенштейн, под вторым пунктом (2) “Философских исследований” приводит пример примитивного языка, который соответствует картине, представленной Августином в Исповеди (I/8) “Я схватывал памятью, когда взрослые называли какую-нибудь вещь, и по этому слову оборачивались к ней; я видел это и запоминал: прозвучавшим словом называлась именно эта вещь. Что взрослые хотели ее назвать,  это было видно по их жестам, по этому естественному языку всех народов, слагающемуся из выражения лица,  подмигивания, разных телодвижений и звуков, выражающих состояние души, которая просит, получает,  отбрасывает, избегает. Я постепенно стал соображать, знаками чего являлись слова, стоящие в разных предложениях на своем месте и мною часто слышимые, принудил  свои уста справляться с этими знаками и стал ими выражать свои желания”.. Данный язык, как он описан Августином, совпадает с классическим взглядом на язык в целом, и именно с этим и спорит Витгенштейн, демонстрируя недостатки данного подхода к языку путем мысленного эксперимента:

“2. Приведенное выше философское понятие значения коренится в примитивном представлении о способе функционирования языка. Или же, можно сказать, в представлении о более примитивном языке, чем наш. Представим себе язык, для которого верно описание, данное Августином. Этот язык должен обеспечить взаимопонимание между строителем A и его помощником B. A возводит здание из строительных камней блоков, колонн, плит и балок. B должен подавать камни в том порядке, в каком они нужны A. Для этого они пользуются языком, состоящим из слов: "блок", "колонна", "плита", "балка". A выкрикивает эти слова, B доставляет тот камень, который его научили подавать при соответствующей команде. Рассматривай это как завершенный примитивный язык” Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Пер. с нем. / Составл., вступ. статья, примеч. М. С. Козловой. Перевод М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. М.: Издательство “Гнозис”, 1994 - С. 81.

Данный мысленный эксперимент служит демонстрации возможностей языка, как он представляется Августину и многим современникам Витгенштейна. Этот эксперимент сам Витгенштейн позднее называет “языковой игрой”:

“7. В практике употребления языка (2) один выкрикивает слова, другой действует в соответствии с ними; при обучении же языку происходит следующее: обучаемый называет предметы; то есть, когда учитель указывает ему камень, он произносит слово. А вот и еще более простое упражнение: учащийся произносит слово вслед за учителем. Оба процесса похожи на язык. К тому же весь процесс употребления слов в языке (2) можно представить и в качестве одной из тех игр, с помощью которых дети овладевают родным языком. Я буду называть эти игры "языковыми играми" и говорить иногда о некоем примитивном языке как о языковой игре. Процессы наименования камней и повторения слов за кем-то также можно назвать языковыми играми. <…> "Языковой игрой" я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетен” Там же, с. 83.

Отсюда мы замечаем, что языковой игрой обозначается не только процесс обучения языку и искусственно сформированные модели примитивных языков, но и реальное использование языка и соответствующих реальных практик, как единое целое. Языковой игрой является один из эпизодов использования языка, который можно быть выделен из живой языковой практики и представлен в виде примитивной модели, достаточно законченной, чтобы с ней можно было работать отдельно.

Результатом обращения к «языковым играм» стал отличный от классического взгляд на значение. Для примера слово “стол”. С одной стороны, мы можем с уверенностью утверждать, какое значение заключает в себе данное слово, и с этим не должно возникнуть никаких проблем. Даже если разные столы имеют серьёзные различия, мы можем выделить в них единый набор признаков, присущий им всем, который мы и сможем выделить в “суть” стола, в его определение. Однако, как только мы начнём копать глубже, у нас на пути будут вставать серьёзные проблемы. Мы начинаем встречать более непривычные употребления слова “стол”: "стол переговоров", "убрать в стол", "шведский стол", "концентрационный стол" Аппарат для гравитационного обогащения полезных ископаемых путём их выделения из рудной массы в потоке воды, протекающей тонким слоем поперёк наклоненной рифленой поверхности (деки), качающейся в продольном направлении: осевшие тяжёлые частицы перемещаются вдоль деки за счёт вибрации К. с., а лёгкие уносятся потоком воды. Мы видим, что слово “стол” приобретает множество самых разнообразных значений, и что-то общее становится найти всё труднее. В конце концов мы убеждаемся, что “общего” у слова “стол” нет вовсе, что все его значения связаны друг с другом переплетением признаков. То же самое и демонстрирует нам Витгенштейн со словом “игра”:

“66. Рассмотрим, например, процессы, которые мы называем "играми". Я имею в виду игры на доске, игры в карты, с мячом, борьбу и т.д. Что общего у них всех? Не говори "В них должно быть что-то общее, иначе их не называли бы "играми", но присмотрись, нет ли чего-нибудь общего для них всех. Ведь, глядя на них, ты не видишь чего-то общего, присущего им всем, но замечаешь подобия, родство, и притом целый ряд таких общих черт. Как уже говорилось: не думай, а смотри! Присмотрись, например, к играм на доске с многообразным их родством. Затем перейди к играм в карты <…> Сравни шахматы с игрой в крестики и нолики. Во всех ли играх есть выигрыш и проигрыш, всегда ли присутствует элемент соревновательности между игроками? Подумай о пасьянсах. В играх с мячом есть победа и поражение. Но в игре ребенка, бросающего мяч в стену и ловящего его, этот признак отсутствует. Посмотри, какую роль играет искусство и везение. И как различны искусность в шахматах и в теннисе. <…> И так мы могли бы перебрать многие, многие виды игр, наблюдая, как появляется и исчезает сходство между ними. А результат этого рассмотрения таков: мы видим сложную сеть подобий, накладывающихся друг на друга и переплетающихся друг с другом, сходств в большом и малом” Там же, с. 110.

Как мы видим, мы не способны свети разные значения слова к одному, мы вынуждены оперировать значениями исходя из ситуации и применять то или иное слово. И Витгенштейн дает название данной переплетающейся в самой себе “сети” значений - “семейные сходства”:

“67. Я не могу охарактеризовать эти подобия лучше, чем назвав их "семейными сходствами", ибо так же накладываются и переплетаются сходства, существующие у членов одной семьи: рост, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент и т.д. и т.п. И я скажу, что "игры" образуют семью. И так же образуют семью, например, виды чисел. Почему мы называем нечто "числом"? Ну, видимо, потому, что оно обладает неким прямым родством со многим, что до этого уже называлось числом; и этим оно, можно сказать, обретает косвенное родство с чем-то другим, что мы тоже называем так. И мы расширяем наше понятие числа подобно тому, как при прядении нити сплетаем волокно с волокном. <…> Вполне можно было бы также сказать: нечто проходит через всю нить а именно непрерывное наложение ее волокон друг на друга” Там же, с. 111.

Итак, любое слово может иметь несколько значений, которые связаны между собой “семейными сходствами”, и при этом не иметь единого значения, или набора признаков, определяющих “суть” данного слова, или его определение Естественно, это не относится к именам собственным, которые имеют лишь одно значение..

Подобный взгляд на значение по-новому демонстрирует нам его природу. Уже ясно, что оно не является объектом, на который указывает слово. Скорее совокупность значений слова является совокупностью его употреблений, его использований. По сути дела, слово в данном случае предстает перед нами в виде инструмента, который мы используем для достижения той или иной цели:

“43. Для большого класса случаев хотя и не для всех, где употребляется слово "значение", можно дать следующее его определение: значение слова это его употребление в языке” Там же, с. 99.

Таким образом мы можем сказать, что данные значения являются “инструментальными”, так как являют собой инструментальным использованием слова в той или иной ситуации.

Этим не исчерпывается изложение философской позиции Витгенштейна, выраженной в его “Философских исследованиях”, так как в них присутствует намного больше того, что было описано выше. Однако эти позиции являются необходимым минимумом для дальнейшего продвидения к нашей первоначальной цели, заключающейся в рассмотрении метафоры в рамках философии позднего Витгенштейна и выведении метафорического принципа. И теперь, когда мы более-менее разобрались с основными позициями, мы можем обратиться к вопросу - какое место занимает во всем этом метафора?

3. Метафора в философии позднего Витгенштейна

Сам Витгенштейн в своей работе “Философские исследования” упоминает термин “метафора” лишь несколько раз, и в каждом из случаев это является лишь обычным языковым употреблением, но не уточнением или определением термина в рамках его философии. Возможно, данный вопрос не был достаточно популярен в то время, или же решение данной проблемы никак не помогало Витгенштейну в изложении его философской концепции, однако вскоре мы увидим, что решение вопроса метафоры в рамках его философского подхода открывает для нас множество интересных моментов и решает некоторые проблемы.

3.1 Классический подход к пониманию значения

Прежде всего следует начать с того, что практически ни один из подходов к метафоре, изложенных до этого, не подходят под понимание языка, выраженного в “Философских исследованиях”. Всё дело в том, что эти подходы основаны на классическом понимании связи слова и его значения, против которого и выступает Витгенштейн. Согласно тому подходу, выражаясь фигурально, язык - это материал, которым мы оперируем. Грубо говоря, построение предложение представляет из себя складывание кирпичиков в ряд. Кирпичики, или слова, бывают разных типов, которым соответствуют форма сочленения с другими кирпичиками, то есть, говоря обобщенно, один тип кирпичиков имеет на своем крае такой вид зазубрин, что с ним можно положить только определенные типы других кирпичиков, так как только в данном случае ряд кирпичиков в целом будет представлять из себя полноценное и надежное предложение. Далее на этот ряд ложится другой ряд, и так далее, пока не будет готова стена - полноценный текст. Данную метафору можно продолжить, начав говорить о дискурсе как о строящимся здании, которое постоянно переделывается, но тогда мы можем зайти слишком далеко. Сейчас для нас важно построение предложения из таких кирпичиков, потому что на данном примере будет легче объяснить, в чем сходство и различие вышеизложенных подходов.

Начнем со сравнительного подхода. Согласно этому взгляду, метафора представляет из себя сокращенное сравнение. Данное сокращение может выражаться как в отсутствии союза “как”, так и в сокращении целого выражения. Обращаясь к нашему образу языка, метафорой в данном случае будет кирпичик, который не принадлежит своему месту, но при этом достаточно схож сочленениями, чтобы не обрушить всю стену. Польза от такого кирпичика в данном случае будет в основном эстетическая, так как вместо одного или нескольких ожидаемых обычных кирпичных блоков мы видим кирпичик другого вида и расцветки, что помогает нам разнообразить однотонность “стены”.

Дабы упростить задачу, обратимся к основным пунктам, выраженным в конце подглавы 1.1:

1.1.1. Метафора - это сокращенное сравнение:

Об этом мы уже успели поговорить выше. Метафорой в данном случае является кирпичик или их набор, который может быть заменен более привычным кирпичиком или их набором. Более того, в данном случае, надежность ряда, а соответственно и всей стены, при данной замене значительно увеличится, так как метафора в данном случае представляет из себя уменьшение устойчивости путем введения новых и непривычных элементов.

1.1.2. Сравнение не симметрично:

В нашем случае это значит, что если мы возьмем обычный набор блоков, принадлежащих своему месту, и заменим его “метафоричным” блоком, то это вовсе не значит, что мы можем прийти в ряд блоков, являющийся привычным местом блока, ставшего “метафоричным”, и поставить на его место те самые блоки, которые мы до этого заменили “метафоричным”. По сути дела, данный тезис говорит нам о различии объекта и субъекта сравнения. Субъект - это то, что сравнивается, а объект - это то, с чем происходит сравнение. Перекладывая это на нашу картину осмысления происходящего, субъектом являются кирпичики, которые покинули свое привычное место, а объектом - новый или новые кирпичики, которые ставятся на только что освободившееся место. В таком случае, при акцентировании внимания на том, что статус двух частей сравнения различается, было бы разумным предположить, что если мы у этих частей поменяем статусы, то и результат будет совершенно иным.

1.1.3. Существуют каноны сравнения, включая общепринятый и не общепринятые:

Здесь это означает лишь то, что у нас есть привычные схемы замены одних кирпичиков на другие, общепринятые схемы, используя которые мы будем более-менее уверены в устойчивости нашей (языковой) конструкции. Отход же от данных привычных схем заставляет нас задумываться в устойчивости ряда, отчего мы начинаем обращать внимание на замену, пытаясь её осмыслить и проследить возможные недостатки и достоинства данного шага.

Как мы можем видеть, данный образ языка довольно хорошо отвечает требованиям компаративисткого подхода к метафоре. Однако это вовсе не значит, что данный образ является полноценным для наших целей, так как он может подходить только для взгляда на метафору как на скрытое сравнение. Дабы это выяснить, нам следует обратиться к рассмотрению следующего подхода.

А следующим рассматриваемым подходом является прагматический подход. Как и в случае с компаративистким подходом, мы будем опираться на основные пункты, выделенные в конце соответствующей подглавы.

1.2.1 Языковое высказывание зависит не только от говорящего, но и от воспринимающего;

Данный пункт привносит новое в наш образ языка, однако он является логичным по своей сути. Мы строим стену не посреди пустого поля, чтобы она осталась там в забытии. Эта стена возводится для того, чтобы на неё посмотрели и воспользовались ей другие. Оставим в стороне телеологический вопрос языкового высказывания, так как это не входит в перечень наших задач, но одно остается неизменным - мы говорим для того, чтобы нашу речь восприняли другие. Говоря о дискурсе, уже упомянутом выше, процесс разговора представляет собой постройку не только одной стены, но целого здания, для чего требуется несколько участников. В данном случае одним из главных критериев надежности стены является не только её устойчивость как самодостаточной конструкции, но её устойчивость в рамках совместного строительства. Мы строим стену, чтобы наш соучастник либо принял возведенную конструкцию, либо начал воздвигать свою собственную, являющейся продолжением или поддержкой уже возведенной стены, либо же наоборот, лишающую стену оппонента всякой надежности или актуальности. Таким образом мы видим, что по данному пункту наше образное понимание языка является достаточно полноценным.

1.2.2. Когнитивный Принцип Релевантности:

Данный принцип описывает для нас процесс понимания, заключающийся в том, что изначально слушающий воспринимает самый очевидный смысл произнесенного, и, в случае необходимости, движется в сторону уменьшения очевидности и ясности произнесенного. В случае с нашим образом языка, если ряд состоит из очевидных блоков, то есть блоков, представляющих нам самое простое сочленение, то и понимание данного ряда является максимально очевидным. Однако в случае, если в данном ряде встречаются блоки, непривычные для подобного вида ряда в целом, воспринимающий, усомнившись в очевидности произнесенного, или в устойчивости конструкции, начинает присматриваться к качеству постройки, а именно к тому, как именно сочленяются блоки, как это влияет на ряд блоков, а в дальнейшем и на всю стену в целом. Как уже было сказано, данный принцип по сути своей является описанием процесса проверки устойчивости конструкции, возводимой говорящим.

1.2.3. Коммуникативный Принцип Релевантности:

Однако один Когнитивный принцип не был бы достаточным условием для успешной коммуникации, так как если мы примем его как единственно существующий, то не редка была бы ситуация, когда при малейшем намеке на отсутствие очевидности и ясности высказывания слушающий просто на просто отказывался бы от дальнейшего сотрудничества. В данном случае, так как такие ситуации хоть и возможны, но довольно редки, и был выведен второй принцип релевантности, а именно Коммуникативный Принцип Релевантности. Согласно данному принципу говорящий имплицитно подразумевает, что то, что он говорит, не только может быть воспринято на определенном уровне ясности, но и является релевантным для данной коммуникативной ситуации. Переводя это в термины нашего образа языка, когда двое строят здание, один ожидает от другого, что конструкция, возводимая другим, является актуальной для их общей задачи. Он наблюдает за тем, как другой возводит свою стену, с уверенностью в том, что эта стена относится к их зданию, и что она наиболее релевантна для их общего здания. Или что он выкладывает ряд с использованием наиболее релевантных как для данной стены, так и для всей конструкции в целом, блоков. Отсюда мы делаем вывод, что во всякой коммуникативной ситуации существует не только несколько вариантов рядов, но и вариантов блоков, и что говорящий выкладывает эти блоки с уверенностью в их максимальной релевантности данному ряду и дальнейшим конструкциям. Естественно, следует принимать во внимание тот факт, что одним из критериев данной релевантности являются способности самого говорящего. В конце концов, не все мы одинаково хороши в выкладывании кирпичной кладки.

1.2.4. Метафора как наиболее релевантный вариант из доступных

Основываясь на предыдущих пунктах, принцип образования метафоры в рамках прагматического подхода становится более понятным. Слушатель воспринимает говорящего и, основываясь на коммуникативном принципе, продолжает воспринимать его речь при встрече с метафорой. В этот момент в дело вступает когнитивный принцип, и слушатель пытается понять сказанное, идя от более очевидного к менее ясному и далекому от буквального смысла произнесенного. В рамках нашего образа это является проверкой качества возведенной конструкции напарника, основанное на убеждении в том, что они оба стараются для общего для них дела.

Главное отличие прагматического подхода от всех остальных является более детальное описание процесса взаимодействия двух сторон коммуникативной ситуации, и в частности процесса, при котором слушающий воспринимает метафору и понимает её. Другие же подходы сосредотачивают своё внимание на том, каким образом метафора становится метафорой, и особенно хорошо это объясняется представителями семантического подхода.

Пункты семантического подхода следующие:

1.3.1. В метафоре выделяются фокус метафоры (само слово или словосочетание) и её рамка (контекст, не ограниченный одним лишь текстом):

Этот пункт акцентирует внимание на значительном влиянии контекста на образование метафоры. Данный контекст может быть как в рамках самого текста, то есть метафора становится таковой, потому что она окружена в тексте определенными смыслами. То есть если мы возьмем слово-фокус метафоры и поставим его в другое предложение (текст) - рамку, то метафора исчезнет. Так и от более глобальных контекстов: окружения, времени, культуры и так далее. То есть фраза может иметь разные - буквальный или метафорический - смыслы в зависимости от того, кому, где и когда она была сказана. Простой пример - фраза “Выкладывай всё на стол” будет иметь разные смыслы для грибника, принесшего домой полную корзину, и для задержанного на допросе.

В рамках нашего образного взгляда на язык данный пункт так же актуален. Кирпичик, положенный в разные ряды, будет по-разному влиять как на окружающий его ряд, так и на всю стену целиком. То есть метафоричным данный кирпичик делает не только то, что его тип не соответствует тому, который ожидали увидеть на данном месте, но и типы окружающих его блоков.

1.3.2. Цели метафоры: практические и эстетические:

Как уже было сказано в соответствующей подглаве, метафора может быть использована не только ради эстетического украшения, но и для совершенно конкретных практических целей. Помимо того, что метафорой восполняется недостающий словарный набор, то есть метафора используется в том случае, когда наличествующих языковых средств недостаточно, и метафора просто заполняет образовавшийся вакуум, метафора также может иметь и иные практические применения. Например, учитывая сложившуюся “рамку”, то есть контекст, состоящий также и из культурных особенностей собеседника, говорящий может начать говорить на “языке” самого собеседника, используя соответствующие метафоры, дабы тот понял его максимально полно. Например, физик-теоретик вряд ли начал объяснять что-либо из своей профессиональной сферы простому фермеру, используя чистый “язык” физики.

Для нас это значит, что кирпичик другого типа может вставляться как для того, чтобы преобразить внешний вид стены, то есть для эстетических целей, так и для того, чтобы улучшить ряд или стену в практическом плане. Данный кирпичик может восполнять недостаток типов, то есть в данный ряд на данное место просто банально нет подходящего блока, и тогда находится тот, который имеет достаточно подходящие сочленения, чтобы ряд и стена не развалились. Или же могут использоваться материалы, которые знакомы коллеге по возведению конструкции и который будет больше доверять тому и принимать то, что ему знакомо и с чем он может работать.

1.3.3. Интеркационисткий подход: образование метафоры в результате взаимовлияния фокуса и рамки друг на друга посредством “системы общепринятых ассоциаций”:

В данном пункте описывается принцип выбора той или иной метафоры, который проходит согласно существующим ассоциациям. Причем данный выбор влияет не только на фокус метафоры, но и на саму рамку, пусть и менее очевидно. В нашем случае это значит, что при выборе непривычного кирпичика учитывается большое количество критериев, и данный выбор влияет не только на то, как по-новому мы начинаем воспринимать необычный кирпич, но и на наше восприятие ряда в целом.

Следующий подход представляет для нас некоторую сложность, так как он охватывает не просто конкретный момент использования метафоры, но и то, как данная метафора оказывает влияние на речь и восприятие окружающего мира в целом. Мы говорим о концептуальной метафоре, разработанной Лакоффом и Джонсоном.

1.4.1. Системообразующая функция - метафора является источником категоризации и структурирования нашего познания мира и мыслительных процессов:

Так как объектами обсуждения нашей речи являются не только вещи, находящиеся перед нами прямо сейчас, но и более абстрактные темы, это оказывает влияние на то, каким образом мы выстраиваем систему отношений с абстрактными понятиями. Согласно Лакоффу и Джонсону, главным инструментом в выстраивании в данной системе отношений является метафора. Метафора позволяет нам сильно облегчить нашу работу в попытках осмысления того, что требует несколько ступеней абстракции. Метафора даёт нам сеть отношений внутри понятия, которое мы хотим охватить, создавая внутреннюю и законченную систему отношений. По сути дела, концептуальная метафора является картой, согласно которой человек ищет тот или иной аспект изучаемого понятия. Кроме того, общность данных концептуальных метафор также упрощает процесс коммуникации, так как позволяет говорить на языке понятий, известных всем.

Перенося это на нашу образную картину языка, мы вынуждены начать говорить не просто об одном метафоричном кирпичике и его месте и влиянии на ряд или стену, но о процессе строения в целом. Метафора таким образом начинается ещё до того, как мы начнём строить, и данная метафора будет системой, согласно которой строитель будет из подручных обычных средств возводить нечто особой сложности, требующее специального подхода. Грубо говоря, у нас есть кирпичики лишь нескольких видов, а в здании требуются не обычные бледные и прямые стены. Тогда строитель берет за основу один тип кирпичиков и, вставляя их в ключевые позиции, определяющие дальнейших ход кладки, он дополняет и обстраивает их остальными кирпичиками. Главной целью подобного подхода будет на основе имеющегося материала сделать стену, служащую цели, которая была бы недостижима, если бы мы в ней выкладывали только один вид кирпичей. Данная же стена, если остальные будут построены таким же образом, задает логику всего здания в целом.

1.4.2. Нейронная основа - метафоры выбираются не просто так, но согласно одному важному принципу - они основаны не на объективном мировосприятии, но на субъективном сенсомоторном опыте, личном телесном взаимодействии с окружающей средой:

Мы не можем начать говорить о вещах, находящихся вне нашей досягаемости без каких-либо оснований. Такими основаниями по мнению Лакоффа является наше тело и то, как оно взаимодействует с окружающим миром, то есть субъективный сенсомоторный опыт. Многие концептуальные метафоры представляют собой выстраивание взаимоотношений аспектов понятия на пространственной основе. Такие метафоры называются “ориентационными”, так как они основаны на ориентации в пространстве:

“Ориентационные метафоры придают концепту пространственную ориентацию: например, HAPPY is UP /СЧАСТЬЕ СООТВЕТСТВУЕТ ВЕРХУ. ТО, что концепт СЧАСТЬЕ ориентирован на ВЕРХ, проявляется в английских фразах типа I'm feeling up today 'Я сегодня чувствую себя на вершине блаженства'” Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А. Н. Баранова. -- М.: Едиториал УРСС, 2004. - с. 35.

Такие и другие типы метафор позволяют рассуждению об абстрактных понятиях, основываясь на реальном мироощущении. Более того, крайне важно, что такая основа должна быть самой базовой, так что любой мог бы обратиться к своему субъективному сенсомоторному опыту, и при этом быть понятым остальными. По сути дела, наше тело, в силу того, что оно имеет общие черты с телами остальных людей, является основой языкового выражения абстрактных понятий.

Перенося данное рассуждение на наш образ языка, мы обращаемся к аспекту взаимодействия и взаимопонимания участников разговора, или в нашем случае, строительства. Для того, чтобы напарник по возведению конструкции принял то, что ты делаешь и убедился в надежности этого, требуется, чтобы он на основе обычных кирпичиков понял более абстрактный, функциональный замысел твоей постройки. В этом ему, прежде всего, помогает понимание того, где верх, а где низ, базовых функций тех кирпичиков, которые ты использовал и основные принципы возведения, которые известны тебе в той же степени, что и ему. Грубо говоря, самым базовым основанием вашего взаимодействия будет понимание того, что стена строится снизу вверх, а не иначе, что кирпичики кладутся радом друг с другом и соединяются за счёт сочленения. И при ином использовании данных аспектов восприятия данной реальности и будет выстраиваться метафора, которая поможет строителям в том, чтобы выразить свои более абстрактные намерения (например, окно в данном случае будет концептуальной метафорой, так как отсутствие кирпичиков становится частью стены).

1.4.3. “Высвечивание” и “затемнение” - метафора не только помогает выделить существенные стороны осмысливаемого понятия, но и затемняет другие, не менее важные аспекты. Метафора таким образом творит “новую реальность”, в которой мыслят и действуют согласно принятой концептуальной метафоре.

Не смотря на всю ту помощь, которую метафора оказывает в понимании абстрактных понятий, в то же время она несет в себе негативные последствия. Дело в том, что концептуальная метафора, вынося на первый план определенные аспекты рассматриваемого понятия, в то же время отодвигает от нашего внимания другие. Акцентируя внимание на одном, метафора заставляет нас по сути дела не обращать внимание на другое. И подобное может послужить в крайне негативном ключе, так как иногда происходит затемнение ключевых аспектов понятия, как например это происходит с концептуальной метафорой спора - войны: вынося на передний план, или “высвечивая” сопернический аспект спора, метафора заставляет нас забыть о том, что спор - это не только агрессивное соревнование, в котором нужно обязательно выиграть, спор - это кооперация в поиске истины.

В рамках представления языка в виде процесса строительства данный аспект метафоры позволяет заметить несколько новых особенностей. Используя концептуальную метафору в нашем “строительстве” таким образом, который был описан выше, мы, стремясь выделить одну ценность стены или здания для проекта в целом, вынуждены отодвинуть на второй план иные ценности конструкции, которые она способна привнести. Например, мы можем подчеркнуть крепкими и тяжелыми блоками плотностью кладки, что стена предназначена для того, чтобы дом не упал под своей тяжестью. Однако если мы будет использовать данную “метафору”, или данный подход, повсеместно, то дом останется без окон.

Все вышеизложенные подходы, не смотря на их существенные различия, всё же имели одно серьезное сходство - все они видели в метафоре момент замены одного другим: одно слова/смысла другим словом/смыслом. Следующий же подход в этом плане сильно отличается от предыдущих, так как заключается в том, что метафора не представляет из себя какой-либо замены, отчего данный подход и был назван “прямолинейным”.

1.5.1. Метафора образуется в момент восприятия её как метафоры:

Данный пункт является ещё одним аргументом в пользу социальной составляющей образования метафоры. Метафора становится таковой не только потому, что говорящий подразумевает в данном месте метафору, но и от того, что слушающий понимает в данном высказывании метафору. По-простому, когда говорящий использует метафору, метафорой как таковой она становится только в том случае, если собеседник понимает говорящего. Если же слушающий не смог понять говорящего, то это не значит, что он понял только буквальный или какой-либо иной смысл, он просто не понял фразы. Проблема непонимания метафоры в данном случае заключается не в качестве самой метафоры, но в большей мере в творческих способностях как говорящего, так и воспринимающего. Отсюда следует, что если результатом попытки использования метафоры является бессмыслица, то вся проблема заключается либо в том, что у слушающего просто недостаточно творческих навыков, чтобы понять метафору, либо в том, что мысль, которую пытается донести говорящий, бессмысленна. Как уже было указано в соответствующей подглаве, между метафорой и шуткой много общего: если после произнесения шутки никто не смеётся, то это значит, что либо слушающий просто не понял шутку, либо у говорящего нет чувства юмора.

Более того, данный пункт также говорит нам о том, что метафоричным может стать и то, что изначально таковым не задумывалось. Это представляет собой симметричную ситуацию той, когда говорящий хотел использовать метафору, но воспринимающий ничего не понял, отчего случилась бессмыслица. Симметричность ситуации заключается в том, что говорящий и не думал использовать никакой метафоры, но слушающий по какой-то причине смог её усмотреть в фразе. Результат будет совершенно идентичным, то есть данная коммуникативная ситуация обесценивается, так как слушающий не смог воспринять фразу. Так и в нашем случае, кирпичик становится метафоричным только в тот момент, когда напарник соответствующим образом воспринимает его. Грубо говоря, когда один из строителей строит ряд, который считает осмысленным для надежности всей конструкции, и демонстрирует его другому строителю, все положенные в этом ряду кирпичики становится осмысленными, то есть целесообразными, только в тот момент, как это начинает видеть другой строитель.

1.5.2. Метафора - это взаимодействие буквальных, а не скрытых, смыслов слов предложения:

Это, пожалуй, главный пункт “прямолинейного” подхода к метафоре. Исходя из данного пункта, метафора не представляет из себя несколько смыслов в одном. При восприятии метафоры мы не пытаемся искать “скрытые” смыслы, всё, что мы делаем, так это воспринимаем метафору буквально. Естественно это не значит, что если кто-то кого-то называет ослом, то это значит, что у этого кого-то есть копыта и ослиные уши. Метафора возникает на стыке соприкосновения буквальных значений всех слов выражения. Смысл, образуемый в результате данного соприкосновения, является единственно верным, так как именно он приводит к успешности коммуникативной ситуации. А данная успешность зависит в равной мере и от воспринимающего, что и было указано в предыдущем пункте. Перенося это на наш образ, метафора всецело зависит от результата сочленения. Если сочленение прошло успешно, и ряд, а за ним и вся конструкция, оказались устойчивыми, то это значит, что данный метафорический кирпичик выполнил свою функцию, заключающуюся во взаимодействии тех зубчиков сочленения, которые и обеспечили надежность конструкции. Отсюда следует, что нет никакого смысла искать функцию незадействованных зубчиков, так как они не оказали никакого влияния на конструкцию в целом.

Подобная образность может показаться излишней и не нужной, однако она необходима для понимания метафоры в философии Витгенштейна позднего периода. Данный образ классического подхода к пониманию значения поможет нам ясно продемонстрировать, насколько сильно и фундаментально отличается взгляд Вигенштейна и к каким серьезным последствиям это приводит при попытке осмысления статуса метафоры в рамках данной новой позиции.



3.2 Инструментальный подход к пониманию значения

Взгляд на значение, образно описанный выше, кратко можно назвать объектно-ориентированным. Каждое слово, согласно такому взгляду, обозначает один объект, и имеется в виду не конкретная вещь, но законченный набор признаков, на сущностном уровне отличающаяся от других вещей. Подход Витгенштейна же очень сильно отличается. Согласно данному подходу, у слов нет конкретных и единичных значений, но есть массив, где каждое значение соответствует определенным условиям употребления данного слова. Вкратце данный взгляд на значение можно назвать “инструментальным”, так как слова здесь являются по сути дела инструментами с разнообразным набором функций для разнообразных целей. Переводя это в образный язык, если объектно-ориентированный подход выражается постройкой дома кирпичик за кирпичиком (слово за словом), то в случае же с инструментальным подходом слова являются набором инструментов, предназначенных для использования ради внешних целей, а не ради самих себя. Подобную аналогию мы встречаем и в “Философских исследованиях”:

“11. Представь себе инструменты, лежащие в специальном ящике. Здесь есть молоток, клещи, пила, отвертка, масштабная линейка, банка с клеем, гвозди и винты. Насколько различны функции этих предметов, настолько различны и функции слов. (Но и там и здесь имеются также сходства.)” Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Пер. с нем. / Составл., вступ. статья, примеч. М. С. Козловой. Перевод М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. М.: Издательство “Гнозис”, 1994 - с. 84.

Конечно, Витгенштейн имеет в виду несколько другое, а именно что внешнее сходство слов ещё не обязует их быть сходными в функциональном плане, то есть, например, вовсе не значит, что всякая фраза, какого бы типа она ни была, может быть сведена к утверждению. Слова различны в своем функциональном плане, и не могут быть сведены лишь к какому-то одному типу. Поэтому процесс использования языка в данном случае больше напоминает использование различных инструментов согласно сложившейся ситуации, чем выкладывание пусть и разных, но все же кирпичиков.

Данное сущностное различие двух разных подходов имеет крайне важное значение для выяснения отличия классической объектно-ориентированной метафоры от инструментальной. Все дело в том, что сейчас вполне логичным шагом было бы приложение имеющихся сейчас подходов к метафоре к картине языка, изложенной Витгенштейном. Однако всё дело в том, что подобное прямое приложение невозможно в силу фундаментального различия самих взглядов на язык в целом. Всякая попытка приложения данных подходов к метафоре к инструментальному значению упирается в более глубокие различия. И самое главное различие заключается в том, что в классическом подходе ключевым моментом является буквальное значение, в то время как в инструментальном подходе просто нет такого понятия как буквальное значение. И именно по этой причине теряется всякий смысл попытки искать точки соприкосновения этих метафор с инструментальной теорией. Поэтому сейчас самым логичным шагом будет приступить к рассмотрению того, каким именно образом метафора образуется и действует в рамках инструментальной теории.

3.3 Метафора как инструментальное значение

Согласно “Философским исследованиям” Витгенштейна слова имеют несколько значений, ни одно из которых не является главным. Каждое из данных значений связано с другими сетью “семейных сходств”. Ни одна группа из этих сходств не является определяющей, так что нельзя выделить и “идею”, которая стоит за словом. Данные значения всецело опираются на то, в каких ситуациях используется слово. Такие ситуации Витгенштейн называет “формами жизни”, что подчеркивает социальную составляющую языка, его привязанность к активной человеческой деятельности. Учась языку, человек учится его использованию. Данное обучение происходит за счет повторения, объяснения и поправки ошибок. Это всё объясняет, каким образом человек знаком с уже существующими значениями слова. Однако, не смотря на всю простоту изложенной концепции, остается неясным, каким образом язык изменяется, откуда появляются новые инструментальные значения и откуда взялись те, что уже имеются? Именно это мы сейчас и собираемся выяснить.

Как мы уже указали, значение слова зависит от формы жизни, в которой данное слово было употреблено. То есть можно сказать, что существует не один язык, а несколько, каждый из которых соответствует той или иной сфере деятельности. Существуют языки физиков, строителей, врачей, философов. И если использовать в одной сфере язык из другой, то тебя не поймут практически таким же образом, как если бы француз попытался бы заговорить с компанией англичан: иногда встречаются похожие слова, но в общем и целом это будет звучать как какая-то тарабарщина. И при этом, на деле не существует “всеобщего” языка, или всеобщей “формы жизни”, так как каждый раз, как мы заговариваем, мы начинаем участвовать в той сфере жизни, которая существует на данный момент. Это является прямым следствием отсутствия единого значения. Может показаться, что мы можем путем анализа прийти к языковому базису, которой является фундаментом и источников всех языков сразу, без обращения к которому не была бы возможна никакая языковая ситуация. Однако подобный ход мышления напоминает ситуацию с попытками найти единственное значение слова, которого нет. Как мы видим, ситуация с специализированными языками схожа с ситуацией со словами и их значениями. И также, как у значений слов есть схожие и различные признаки, так же и у специализированных языков есть схожие и не схожие слова. Под “схожими словами” я подразумеваю слова, при использовании которых обращаются к одному и тому же значению. Под “несхожими” словами те, значения которых в разных языках различаются соответственно. Это дает нам возможность говорить о “семейных сходствах” по отношению к данным специализированным языкам, что, скорее, должно называться “семейными словами”. И так же, как и в случае с инструментальными значениями, если бы мы хотели найти “суть” слова, мы должны были бы выделить именно группу схожих черт, так как одной черты будет недостаточно в силу своей неопределенности. То есть если мы попытаемся сказать, что “суть” стола в том, что он плоский, или что на него ставят предметы, или что у него четыре ножки - ни один из этих признаков по отдельности не может являться “идеей” стола, так как тогда одним из инструментальных значений слова “стол” были бы все плоские поверхности и т.д., а вместе они образуют лишь одно из инструментальных значений. Именно поэтому, перенося данную аргументацию на специализированные языки, мы не можем выразить суть языка как в группе понятий, так как это является лишь одним из специализированных языков, так и в одном слове, например, в слове “Я”.

Таким образом, у таких “языков” существуют свои собственные словарные запасы, “профессиональные жаргоны”, “сленги” и так далее. И слова в рамках таких “языков” имеют именно то значение, которое соответствует конкретной форме жизни. То есть если мы возьмём отдельную конкретную языковую ситуацию, то получится, что в рамках данной ситуации, или “языковой игры”, присутствую слова, у которых есть только одно значение, из-за чего и может показаться, что у слов есть одно главное значение. Потому что мы привыкли использовать слова ради одного значения, и именно поэтому это может быть непривычно, осознавать, что у одного и того-же слова есть несколько равноправных значений. Но вернемся к тому, что в момент использования слова, у того в рамках данной языковой ситуации есть только одно значение. Впоследствии, в результате ошибки или намеренного переобдумывания, данному слову в данный момент использования может быть приписано какое-то иное из его инструментальных значений, но в момент произнесения говорящий обычно обращается к одному значению, если, конечно, это не намеренная игра слов. Говорящий использует слово для указания на одно из значений, однако почему он использует именно это слово? Потому что природа языка социальна, и язык всегда используется при условии, что собеседник поймет говорящего. Поэтому говорящий старается использовать слова, конкретное и необходимое инструментальное значение которого будет известно собеседнику. Однако существуют ситуации, когда собеседнику не известно необходимое инструментальное значение (например, про “концентрационный стол” я узнал только в процессе написания данной работы), или у говорящего нет нужного инструментального значения. Эти ситуации различны, но результат у них почти всегда один и тот же - появляется метафора. На этом следует остановиться поподробней.

Когда Витгенштейн пишет о “приватном языке”, он указывает на то, что подобный язык невозможен по определению, так как всякий язык является результатом взаимодействия нескольких людей друг с другом:

“268. Почему моя правая рука не может подарить деньги моей левой руке? Моя правая рука может вложить их в левую. Моя правая может написать дарственную, а левая расписку. Но по своим дальнейшим практическим последствиям это не было бы дарением. Если левая рука приняла деньги от правой и т.д., мы спросим: "Ну и что дальше?" И можно было бы задать такой же вопрос, если бы некто давал самому себе индивидуальное определение слова; я имею в виду, если бы он произносил про себя некое слово и при этом направлял внимание на какое-то ощущение” Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Пер. с нем. / Составл., вступ. статья, примеч. М. С. Козловой. Перевод М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. М.: Издательство “Гнозис”, 1994 - с. 177.

Например, ощущение боли. Когда человек испытывает боль, и говорит, что он испытывает боль, этим словом он выражает одно из всем известных инструментальных значений, но вовсе не индивидуальное ощущение. Пытаясь выразить сугубо личные переживания мы обращаемся к языку, который является результатом совместной деятельности, мы обращаемся к общеизвестным значениям, иначе нас просто никто не поймет. Отсюда мы можем сделать вывод, что в любой момент пользования языка мы всегда обращаемся к общим значениям, то есть мы в той или иной степени жертвуем изначальными ощущениями, смыслами и так далее, которые появились у нас индивидуально, но единственный способ полного выражения которых заключается в том, чтобы дать им индивидуальные имена, что в свою очередь не будет языковым выражением. То есть получается, что в каждой языковой ситуации говорящий пытается найти максимально оптимальное решение в плане выбора инструментального значения, которое будет использовано. Говорящий подбирает слова, среди которых пытается найти самое близкое значение к тому, что он пытается выразить. Однако, это удаётся далеко не всегда. И именно в этот момент говорящий скорее всего воспользуется метафорой.

Здесь описана вторая ситуация из упомянутых выше, когда у говорящего не хватает словарного запаса. Она вполне понятна - когда у говорящего нет подходящих вариантов, он использует то, что у него есть. Когда у человека нет под рукой орехоколки, он использует то, что него есть - молоток. Однако прежде чем обратиться к разъяснению самого процесса образования метафоры, сначала следует понять, где появляется метафора в первом случае, когда не говорящий не знает нужных слов, а слушающий не понимает слово из воспринимаемых. Дело в том, что не смотря на то, что говорящий и не собирался использовать метафоры, для слушающего подобное использование данного слова является новым, то есть он не знает у данного слова такого инструментального значения, которое работало бы в данной языковой ситуации. И поэтому данное слово для него является метафорой.