Исламский радикализм в Саудовской Аравии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат: Исламский радикализм в Саудовской Аравии

18 марта 2003 г. прибывший на место взрыва в доме в эр-риядском квартале Эль-Джазира отряд сотрудников государственной безопасности был неожиданно обстрелян. Стреляли не только по ним, но и по собравшимся около дома зевакам и по соседним зданиям, - скрывавшиеся в доме «намеренно пытались нанести ущерб кварталу и его жителям». Дальнейшее описание происшествия создавало впечатление давно известного, неоднократно случавшегося в других странах и в другие эпохи. Конечно, в этом описании появлялись новые детали, определявшиеся необратимым техническим прогрессом, местной традицией и климатическими условиями, но эти детали не меняли главного - поведения людей, сражающихся с властью.

Подавив сопротивление, полиция вошла в дом, «пропахший порохом» и «полный мух». Там было «все, что необходимо для производства мощной взрывчатки, запасы тротила, гранаты, автоматы, пистолеты, ящики с боеприпасами, сотовые телефоны, фальшивые удостоверения личности» и «значительная сумма денег». В доме работал «бомбист», - он-то и взорвался, пытаясь разобрать гранату. Ему было восемнадцать лет. Соседи не могли сказать о нем ничего предосудительного. Напротив, он казался им образцом, которому многие его сверстники должны были бы подражать, - этот молодой человек усердно посещал квартальную мечеть. «Бомбист» погиб, но в доме остались его друзья, которые и открыли огонь по мирным людям. События в квартале Аль-Джазира заставили саудовское общество испытать шок, - его патриархальность не выглядела более, как непреодолимое препятствие для «преступных идей». Эти идеи «вошли в дома и в кружки при мечетях, где изучается Благородный Коран».

Спустя почти год после событий в квартале Аль-Джазира издающаяся в Лондоне газета «Аль-Хаят», комментируя ситуацию в королевстве, была далека от оптимизма: в течение истекшего времени в королевстве «не прекращались кровавые события, жертвами которых стали десятки саудовских граждан и иностранцев». Да, разумеется, силы саудовской безопасности «преследуют и захватывают террористов». Но, как правило, преследуемые «все чаще применяют оружие». Ясно, что «сценарий событий, похожих на те, которые произошли в Эль-Джазире, развивается». Террор вошел в повседневную жизнь королевства - в мае и в ноябре 2003 г. произошли крупнейшие акции террористов в эр-риядских кварталах Эль-Хамра и Эль-Махья. Однако террористические акции не ограничивались только столицей. Полиция обнаруживала их исполнителей в «святых» Мекке и Медине, в Джидде, Хайле, Эль-Кусейме, в небольших провинциальных городах. Повсюду в стране «просыпались спящие ячейки террористов», которые саудовские власти ассоциировали с организацией Аль-Каида.

Сценарий действительно развивался. Подразделения саудовской полиции и государственной безопасности более не выглядели как сторона, ведущая наступление, в равной мере наступательная тактика отличала и их противников (среди которых впервые в истории королевства появились и женщины). Взрыв одного из зданий службы безопасности (где помещалась инспекция автомобильного движения) в столичном квартале Эль-Вашм в апреле 2004 г., а также представительства посреднической компании в порту Янбо (побережье Красного моря) и захват иностранных заложников (в основном арабского происхождения) в жилых кварталах Эль-Хубара (Восточная провинция) в начале и конце мае того же года, соответственно, это ясно доказывал. Неуклонно росло и число жертв террористических акций: по официальным саудовским данным, в период между маем 2003 г. и маем 2004 г. (включая и события в Эль-Хубаре) погиб 101 чел. В своем большинстве это были выходцы из арабских и мусульманских стран, а также саудовские полицейские и представители службы государственной безопасности.

Комментируя разворачивающуюся в королевстве антитеррористическую кампанию, саудовский министр внутренних дел принц Наеф бен Абдель Азиз подчеркивал, что «служба безопасности сорвала десятки планов, которые террористы предполагали осуществить». Если бы, отмечал он, «эти планы были реализованы, то число их жертв намного превысило бы последствия взрывов в Эль-Махья и здании инспекции автомобильного движения». Даже если, как подчеркивали саудовские специалисты по вопросам безопасности, «акции террористов» и «совершаются вслепую», их действия, тем не менее, «взаимосвязаны, а осуществляемые небольшими группами передвижения согласованы».

Террористы постепенно меняли основное направление своих ударов. Если еще в недавнем прошлом основной целью их действий были граждане и представительства западных стран, то отныне (что вовсе не означало, как показали события в Янбо и Эль-Хубаре, что первая цель уходит в небытие) ею в равной мере становились сотрудники саудовских карательных органов. Террор приобретал все более четко выраженный антигосударственный характер, и это его новое качество более не вызывало сомнений.

Публикуя в Интернете сообщение об акции в отношении здания службы безопасности в Эр-Рияде, взявшая на себя ответственность за ее проведение и связанная с организацией Аль-Каида группа «Легионы Двух Святынь Аравийского полуострова (Катаиб Аль-Харамейн фи Джазират аль-араб)» подчеркивала: «Здание было полностью разрушено, а десятки отступников (от религиозной веры - Г.К.) - солдат, офицеров и руководителей этого преступного аппарата - были убиты или ранены. Наша операция, - сообщала далее эта группа, - была направлена против тех, кто попирает святыни мусульман, кто убивает моджахедов, кто бросает в тюрьмы борющихся за чистоту ислама вероучителей и духовно чистую молодежь, против тех, кто нарушает религиозные предписания и борется с высоким духом разума». Сторонники «Легионов» обещали новые «акты возмездия» в отношении тех, кто «проливает кровь героев», и тех, кто «отдает им приказы». Только «такая форма джихада, - подчеркивали они, - излечит наши раны».

Контрэлитарное и апеллирующее к религиозной догме движение стало реальностью Саудовской Аравии еще в 80-90 гг., опираясь, в первую очередь, на развивавшиеся в «среде молодежи обновленческие кружки и объединения». Формированию этого движения «содействовали ежедневные лекции и проповеди в мечетях», а многие его участники реализовывали усвоенные ими «идеи джихада в Афганистане, Боснии и Герцеговине, Чечне, в лагерях организации Аль-Каида и других религиозных группировок». Однако, если в то время его участники претворяли свои идеи в жизнь за пределами королевства, то теперь их деятельность разворачивалась на его территории. Появлялось новое поколение «борцов». «Их ненависть более не была обращена только против Запада, в первую очередь Соединенных Штатов и их европейских союзников, но также и против правительств стран мусульманского мира». Саудовское правительство было одним из них.

Два участника разворачивающейся драмы террористических выступлений это исполнители и вдохновители; молодые люди, стремящиеся проникнуться духом чистой религии, и источник этого духа - улемы, законоучители. Оба поставлены в конкретный исторический контекст - 80-90 годов - времени реализации внутреннего курса, объективно создававшего предпосылки для возникновения феномена саудовского терроризма.

В те годы национальный истеблишмент противостоял последствиям мощного (но не единственного) вызова, бросавшегося королевской власти той частью внутренней оппозиции, которая действовала под традиционными для официальной саудовской идеологии религиозными лозунгами. Захват в 1979 г. Главной мечети в Мекке одной из местных исламских группировок был, пожалуй, наиболее ярким, но вовсе не единственным, проявлением деятельности этой части оппозиции. Власть отвечала на ее вызов последовательной «регенерацией» исламских ценностей, становившейся инструментом восстановления «общенационального единства». Советское военное присутствие в «мусульманском» Афганистане (в дальнейшем же «сербская агрессия» против «мусульман Боснии и Косово», как и «российская» - в «исламской» Чечне) становилось наиболее доступным поводом для ускорения этого процесса. Помощь (в самых многообразных ее аспектах) «мусульманским народам и меньшинствам» могла не только консолидировать саудовский социум, но и, как это представлялось в ту эпоху, адекватно канализировать контрэлитарные настроения и практику действия. Оппозиционность режиму выносилась за пределы королевства, вместо прежней «разрушительности» она обретала «конструктивный» характер. Однако после сентябрьских событий 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне стало очевидно, что этот курс был паллиативен, а инициированные в королевстве внутренние реформы запоздали. В равной степени запоздало и решение саудовского правительства о роспуске благотворительного фонда «Аль-Харамейн» (как и других благотворительных организаций) и об установлении жесткого контроля над расходованием собранных им внутри страны средств. В конечном итоге, эта мера была принята только как следствие усиления деятельности террористических структур на территории самого королевства.

Саудовские внутренние реформы не отменили инерцию прошлого, преодоление которого осложняется развитием региональных - в Ираке и на палестинских территориях - событий. Сегодняшняя саудовская реальность - это призывы имамов некоторых мечетей к их молодым прихожанам дать отпор «американскому насилию против мусульман» и «отправиться в иракскую Эль-Фаллуджу», Эн-Неджеф или Кербелу. Это продолжающие работать в торговых и развлекательных центрах пункты сбора «пожертвований в пользу страдающих мусульман». Это дезориентирующие заявления представителей политического истеблишмента: встречаясь с государственными сановниками, офицерами службы безопасности и «избранными» гражданами после акции в Янбо, наследный принц Абдалла бен Абдель Азиз заявил о том, что «преступники - поддерживаемые сионизмом марионетки империализма». Наконец, это все еще сохраняющаяся (хотя и колеблющаяся) общественная поддержка действий «защитников религиозных устоев», резко возраставшая после сентябрьских событий 2001 г., начала англо-американских операций в Афганистане и Ираке или в моменты активизации израильских преследований лидеров палестинского ХАМАС и Исламского джихада. Впрочем, эта поддержка совсем не должна принимать форму прямой помощи противникам власти - достаточно не донести, скрыть факт знакомства с теми, кого ищет полиция, просто промолчать. Недаром наследный принц Абдалла резко обрушивался на эту, видимо, многочисленную группу саудовских граждан: «Те, кто молчат о преступных деяниях, совершаемых отщепенцами, становятся участниками этих деянии».

Можно ли создать портрет тех, кто является первым участником драмы террористических выступлений, непосредственных исполнителей антигосударственных акций? Будет ли он четок или размыт, не возникнет ли вместо него множество портретов, которые никак не будут связаны друг с другом, а состоящая из них галерея покажется искусственной? Стоило бы попытаться ответить на эти вопросы.

В ноябре 2003 г. органы саудовской государственной безопасности предали гласности результаты опознания 14 из 16 участников группы самоубийц, осуществивших в мае 2003 г. взрыв в столичном квартале Эль-Хамра. Все они обвинялись в принадлежности к организации Аль-Каида и были саудовскими гражданами, возраст которых колебался от 23 до 35 лет. Однако в то время, когда они становились членами террористической организации, кажущейся сегодня всемирной и обычно связываемой с именем У.бен Ладена, им было от 15 до 25 лет. Речь шла об уроженцах Эр-Рияда, Медины, Таифа, Эль-Хараджа и юга страны.

За редким исключением, все они были женаты, имели детей и жили вне родительского дома. Их родственники, родители, в первую очередь, ничего не знали о своих периодически надолго исчезавших сыновьях (отсутствие сыновей могло длиться в течение месяцев или лет), оставлявших, если они были женаты, собственные семьи на попечении родителей. Тем не менее, каждый раз, когда сыновья исчезали, жены и дети этих сыновей не испытывали сколько-нибудь серьезных материальных затруднений: всегда находились некие неизвестные люди, неожиданно приносившие им значительные денежные суммы. Даже если участники будущей акции и оставались в Саудовской Аравии, но в силу непонятных для родителей причин оставляли доходную государственную службу, превращаясь в безработных, или намеренно понижали свой социальный статус (становясь, например, торговцами овощами на оптовых рынках), что выглядело как вызов сложившейся традиции, все это не означало, что они оказывались неспособными содержать собственные семьи, а также оказывать значительную помощь родителям. Давая показания сотрудникам службы государственной безопасности, родители многих из участников акции в квартале Эль-Хамра говорили, что они «привыкли» к постоянным и длительным исчезновениям своих сыновей. Очень редко, да и то иносказательно («простите меня, - цитировал один из отцов записку своего сына, - «я ухожу сражаться») их ставили в известность о месте своего пребывания.

Сведения, обнародованные службой государственной безопасности, вновь вызывали странное ощущение: участники майской операции 2003 г. в саудовской столице намеренно и целенаправленно порывали с патриархальной традицией, практически разрывая связи с давшими им жизнь большими семьями. Сообщения из Саудовской Аравии позволяли говорить и о том, что к разрыву с ними участники апеллирующего к религиозной догме движения готовили и собственных детей. Но традиция продолжала в них жить: ранние женитьбы (конечно же, по настоянию и по выбору родителей), забота (пусть ее формы и были противозаконны) о родителях и, наконец, стремление оставить членов своей собственной нуклеарной семьи под присмотром родственников.

Участники майской акции не были лишены родительской заботы (только один из них был сиротой, потерявшим отца, но о нем заботились - такова традиция - родственники как со стороны отца, так и матери). Чаще всего отцы участников этой акции представляли периферию саудовского «среднего класса» - низшие страты государственных служащих и мелкие предприниматели. Впрочем, из этого правила были и исключения: отцы двух террористов-самоубийц сделали серьезную карьеру, став бригадными генералами соответственно службы государственной безопасности и министерства внутренних дел. В свою очередь, отцом руководителя акции в Эль-Хубаре был успешный и влиятельный предприниматель.

Не все участники акции в квартале Эль-Хамра получили достойное образование. Небольшое их число не окончило среднюю школу. Причина заключалась в том, что новые друзья, призывавшие немедленно вступить в ряды участников джихада, оказывались сильнее и влиятельнее, чем семья, стремившаяся к тому, чтобы сын чего-то добился на гражданском или военном поприще. Однако встрече с этими друзьями предшествовал интерес к религиозным проповедям, произносимым в мечетях или записанным на кассетах. Проповеди заставляли искать единомышленников и друзей, а знакомство с ними и, более того, пребывание в Афганистане немедленно меняло умонастроения: «Наш сын стал вести себя, как человек крайних взглядов, - говорил отец одного из участников акции. Он сжег все полученные им дипломы, разбил все висевшие на стенах в рамках коранические айяты. Он постоянно спорил с матерью, запрещая ей смотреть телевизор, это, по его словам, было возвращением к язычеству». Разрыв с традицией? Вне сомнения, но как же очевидно стремление вновь примкнуть к традиции, на этот раз аскетической, претендующей на следование чистой религиозной догме, возродить эту догму и вновь навязать ее, казалось бы, уже преодолевшему ее и во многом модернизированному саудовскому обществу.

Ради этой догмы люди отказывались от предлагавшейся семьей карьеры, от учебы, от развития, порой, несомненных творческих талантов. Один из участников майской акции, выходец из городка Эль-Баха (юго-запад королевства), был студентом биологического факультета эр-риядского Университета им. короля Сауда, но, кроме того, он был комическим актером студенческого театра, успешно выступавшим и в развлекательных программах национального телевидения. Учеба в университете была успешно завершена, бывший студент получил должность преподавателя биологии в одной из лучших столичных школ: уроженец далекой провинции, конечно же, добился осуществления своей мечты. Его могло ожидать блестящее будущее и общенациональная известность - достаточно было лишь подписать контракт с телевидением. Вместо этого исчезновение, беспокойство родителей, которые, наконец, узнают своего сына в одной из разоблачающих терроризм телевизионных программ. Он - в заброшенном доме в Афганистане, где в присутствии трех своих товарищей целует ствол автомата Калашникова. В последовавшей через некоторое время беседе с сотрудниками государственной безопасности родители этого молодого человека сказали, что до поступления в университет он не был (и это их беспокоило) религиозен. Потом они радовались: он стал ходить в мечеть и (они видели это сами), приезжая к ним, не пропускал ни одной из положенных ежедневных молитв.

Почти половина из четырнадцати опознанных участников майской 2003 г. акции учились в высших учебных заведениях своей страны. Чаще всего это были столичные университеты им. короля Сауда и им. короля Халеда, но в этом списке присутствовал и педагогический колледж в Таифе. Однако в своем большинстве они избирали не естественные или гуманитарные науки, а мусульманское право. Им казалось (так говорили родители, подталкивавшие их к поступлению на соответствующие факультеты), что изучение шариата даст возможность быстрее занять достойное положение в обществе. Традиция глубоко религиозного социума? Разумеется. Однако на этот раз традиция, поощряемая самим государством, реанимировавшим религиозные ценности и нуждавшимся в тех, кто мог бы эти ценности пропагандировать.

Существовала и другая сторона процесса этой реанимации. Не менее трех участников майской акции в Эр-Рияде были сотрудниками саудовских благотворительных фондов или Всемирного исламского форума молодежи, а в дальнейшем - Лиги исламского мира. Их деятельность предполагала поездки в Боснию и Герцеговину, а также работу в Сараево. Да, конечно, все эти три человека, хотя и в разное время, были уволены из этих организаций. Поводом для увольнения называлась их «излишняя симпатия» к идее джихада, что вызывало интерес к ним со стороны службы государственной безопасности, принимавший форму надзора или временных периодических арестов. Тем не менее, цель благотворительных фондов, стремящихся оказать помощь страждущим единоверцам в различных регионах мира, могла интерпретироваться их бывшими сотрудниками (и, видимо, действительно интерпретировалась) как деятельность, направленная на искоренение причин, лежащих в основе страданий мусульман. Однако стоило ли опускаться вглубь той реальности, которая порождает эти страдания, если проповедь в мечети, где присутствуют и высшие сановники королевства, так легко объясняет мир в таких терминах, как «господство сионистов», «империалистический» или, если речь идет о недавнем прошлом, «коммунистический заговор»? Простых объяснений, везде и повсюду сводящих суть проблемы к извечному противостоянию между подлинно верной религией (речь вовсе не идет лишь об исламе или мусульманах, но о многообразии человеческих представлений и идей) и окружающим ее приверженцев миром «неверных» (и вопрос совсем необязательно имеет отношение к собственно религии), слишком много, чтобы, желая этого, не поддаться их обаянию. В случае же одного из этих людей, как отмечал неназванный сотрудник безопасности, «сотрудничество в прошлом с действующими за рубежом благотворительными фондами облегчило возможность его вовлечения в деятельность Аль-Каиды».

Вновь странное ощущение, вытекающее из сведений, обнародованных службой государственной безопасности королевства. Люди, о которых шла речь как об участниках террористической акции, считали сами себя «сообществом избранных». Как легко они уходили от собственных жен, от детей, от родителей и родственников. Все эти родственные связи были неважны (как часто это случалось в других странах и в другие времена!), если однажды, как об этом говорил со слов одного из участников акции его отец, им, «богобоязненным», был обещан «сад вечности», который станет для них «воздаянием и пристанищем». Ну, что ж, оправдывая свое самоощущение, они цитировали Коран, и стоит ли этому удивляться, ведь они были мусульманами. Должны же они были, хотя бы формально, отличаться от тех, кто точно так же, с точки зрения смысла, но иными словами (другая традиция и другая культура), вовсе не всегда пользуясь религиозным словарем, выражал все ту же мысль о собственной избранности? Вновь разрыв с традицией? Однако, скорее, по мнению сыновей, их родственники отдалялись от традиции, сами же они хотели к этой традиции вернуться.

Для этого они отправлялись в Афганистан, где сражались на стороне движения Талибан. Но из Афганистана они перебирались в Кашмир, Боснию и Герцеговину, Косово, Чечню. Тем не менее, по крайней мере, двое из них никогда не покидали территории Саудовской Аравии. Для того, чтобы вернуться к традиции, был нужен внешний толчок? Необходимость в нем не так уже важна сегодня. Диагноз саудовской государственной безопасности не оставлял никаких сомнений: «терроризм воспроизводит себя на территории королевства» и там же, в пределах Саудовской Аравии, сегодня «приобретается опыт терроризма». В свою очередь, некоторые участники акции квалифицировались как «действовавшие накануне нанесения американского военного удара связные между руководителями Аль-Каиды в Афганистане и Пакистане, с одной стороны, и руководителями “спавших” террористических ячеек в Саудовской Аравии». Государство признавало ошибочность своих прежних действий, но это случилось слишком поздно, когда по нему был нанесен массированный удар теми, кого оно посылало «сражаться за веру» в «братский мусульманский Афганистан».

Политика эпохи двухполюсного мира, координировавшаяся королевством с Соединенными Штатами и помогавшая ему решить собственные сложные внутренние проблемы, в мире, ставшем принципиально иным после крушения Советского Союза, оборачивалась для Саудовской Аравии (как и для ее союзника) неожиданной и трагической стороной. Все та же политика эпохи биполярных международных отношений представала как инерционная (впрочем, причина тому все так же лежала во внутрисаудовской ситуации): помощь единоверцам (истолковывавшаяся теми, кто ее оказывал, как борьба за веру) продолжала оставаться константой саудовского внешнеполитического курса. В уже однополюсном мире возникало немало мест, где в этой помощи, но ради решения собственных задач, нуждались. Эти места располагались, в первую очередь, на постсоветском и постюгославском геополитическом пространстве, но отнюдь не ограничивались этим пространством. А те, кто ее оказывал, превращались в самодостаточную силу - они более не нуждались в содействии и благословении государства. Эти люди выступали как самостоятельное организованное движение, по своей сути, антигосударственное. Говоря о них, саудовские сановники всегда называли их «заблудшей сектой». Простая и кажущаяся эффективной аллюзия, отрицающая любую возможность будущего спасения и Божьей милости, - она вытекает из известной каждому мусульманину первой суры Корана - «Открывающей Книгу». Но для противников государства власть более не была точкой отсчета, они не нуждались в существующем государстве, а были его антиподом, уже создавшим собственную структуру господства и подчинения.

Во главе этой структуры находится Абдель Азиз Иса аль-Мукран, обычно квалифицируемый как глава саудовского отделения Аль-Каиды. Его сторонники уже заявили, что, по крайней мере, акция в Эль-Хубаре была проведена на основе его личного приказа. К его биографии стоило бы обратиться.

Аль-Мукрану 31 год, и он уроженец саудовской столицы. Он не был прилежным учеником. Не окончив среднюю школу, аль-Мукран, когда ему было 17 лет, уехал в Афганистан. Два года спустя вернулся на родину, женился, но едва ли не сразу оставил беременную жену (с которой, как и с родившейся у него дочерью, больше никогда не встречался) и вновь отправился в Афганистан. Там он проявил, видимо, недюжинные способности в деле боевой подготовки, по крайней мере, он быстро стал инструктором в одном из лагерей Аль-Каиды. По решению руководства организации в середине 1990 г. аль-Мукран был отправлен в Алжир. Тому были основания: Фронт исламского спасения Алжира вступал в период открытой конфронтации с властью. Задачей нынешнего лидера саудовского отделения Аль-Каиды стала нелегальная транспортировка оружия для религиозной алжирской оппозиции из Испании через сеть их единомышленников в Марокко. В конце 90-х годов аль-Мукран вернулся в Саудовскую Аравию, откуда отправился в Боснию и Герцеговину, став руководителем одного из отрядов арабских добровольцев, сражавшихся против «сербской агрессии». В дальнейшем же аль-Мукран побывал в Йемене и Сомали, оказался в эфиопском плену, был выдан саудовским властям и осужден на четыре года тюремного заключения. Пребывание в тюрьме продлилось недолго - примерное поведение, проявившее себя и в том, что он выучил наизусть Коран, позволило смягчить наказание. Не пробыв в тюрьме и двух лет, аль-Мукран оказался на свободе. Через Йемен он в 2001 г., накануне начала американской военной акции, вновь выехал в Афганистан. Был пленен, выдан саудовским властям, заключен в тюрьму, но во второй раз проявил примерное поведение, и в 2003 г. был освобожден. Свобода позволила ему приступить к созданию лагерей подготовки недавно завербованных в антигосударственное движение молодых саудовцев. Эти лагеря, по данным саудовской службы безопасности, располагаются в горных районах и пустынных вади Центральной и Западной провинций королевства.

Итак, он - герой, овеянный славой боевых подвигов везде, где требовалось воевать с «врагами нации ислама». Эти враги были многочисленны - «безбожный» Советский Союз, христиане-сербы и эфиопы, «офранцуженный» алжирский истеблишмент, «манипулируемый сионистами» американский «империализм» и, наконец, руководимое «отступниками» саудовское государство. Круг замыкался - итог саудовской (включая и недавнее прошлое) политики (хотя и прагматичной, естественной в прошлом, понятной и объяснимой) был очевиден. В конечном счете, она и вызвала к жизни того, кто теперь организует акты террора на территории королевства. И как же удручающе на фоне аль-Мукрана и в контексте исповедуемой им (и его единомышленниками) «салафитско-джахидитской» идеологии, как ее называет российский исследователь, должен выглядеть нынешний саудовский истеблишмент - «аулия аль-амр».

Этот истеблишмент - «безбожные отступники» потому, что королевство установило отношения с Россией - наследницей Советского Союза, продолжающей афганский курс своего исторического предшественника в Чечне, как и потому, что оно не оказало эффективной помощи боснийцам и косоварам. Во главе этого истеблишмента «отступники» потому, что королевство остается союзником Соединенных Штатов, а также сохраняет отношения с алжирским режимом, борющимся против исламских моджахедов. Если саудовская власть «безбожна», то она и нелегитимна, а в силу этого «истинные» борцы за веру, руководствуясь преданным этой властью принципом «повеления благого и запрещения дурного», могут и должны уничтожить ее, поскольку сама эта власть - «секта заблудших». Если же против действий этих «борцов» выступает общество, то насилие возможно и в отношении него. Ведь позиция общества всего лишь доказывает, что оно вновь вернулось к состоянию язычества - джахилийи. Действующие под апеллирующими к религии лозунгами «борцы-моджахеды» демонстрируют свободу от каких-либо обязательств по отношению к людям - ведь они решают проблемы освобождение человечества от его угнетателей. В Эль-Хубаре они наносили удар по «центрам мировой экономики» (для этого следовало «очистить Полуостров от многобожников - мушрикун»). Это был ответ «американской войне в Ираке, которая вводит в оборот миллионы долларов в интересах компаний, производящих вооружения». Гибель в этом городе заложников, среди которых были дети? Но стоит ли считаться с каким-то убитым японцем, поскольку «японцы ввязались в войну в Ираке на стороне американцев». Стоит ли считаться с какими-то десятью уничтоженными индийцами, ведь они «поклоняются коровам, убивают мусульман в Кашмире, а кроме того работают инженерами в нефтяных компаниях»? Накануне событий в Эль-Хубаре аль-Мукран инструктировал своих единомышленников: «Захваченных необходимо удерживать твердой рукой, а если операция потерпит неудачу, - избавиться от них». Свою акцию эти люди - члены «Рот Иерусалима (Сарая Аль-Кудс)», входящей в состав «Организации Аль-Каиды на Аравийском полуострове, назвали «благословенной», а рассказывая об убийстве заложников, они использовали слова из лексикона мясников, как будто бы это был скот.

Какие простые и одновременно емкие определения и инструкции! Но вновь возникает странная ситуация dйjа vu, - то же самое говорилось в другие времена и в других странах. Где-то, в некоторых из этих стран, были горы и непроходимые заросли, где-то все это отсутствовало, но и там говорилось об «отступничестве» и «предательстве» власти, пусть даже эти идеи и выражались терминами иных цивилизационных матриц. И прежде, и сейчас все та же культура насилия и тупика, в который людей загоняет их специфическое мироощущение, порожденное, однако же, властью, против которой они обращают ее же оружие. Но все же, что нового можно узнать об этих молодых саудовцах, не способных отвергнуть «героическое» обаяние аль-Мукрана и идущих сегодня на самоубийство во имя высказываемых им простых и доступных идей?

Ну, что ж? Создание портрета тех, кто является первым участником драмы террористических выступлений, портрета непосредственных исполнителей антигосударственных акций, возможно. Это тесно объединенная, но одновременно открытая внешнему миру группа молодых людей, постоянно вербующая новых сторонников. Эти люди безжалостны и самоотверженны, «герои», способные в любое мгновение (достаточно только приказа) стать «мучениками». Их ячейки (названия, по крайней мере, двух из них, благодаря совершенным ими акциям известны - «Легионы Двух Святынь Аравийского полуострова» и «Роты Иерусалима») регионально структурированы, а центральное звено, объединяющее эти ячейки в общесаудовском масштабе, персонифицирует «абсолютный герой» - аль-Мукран. При этом было бы странно пытаться точно определить численность ее активистов. Саудовские власти были, разумеется, заинтересованы в том, чтобы максимально преуменьшить их количество, заявляя о том, что они - «абсолютное меньшинство, от которого отказываются подлинные мусульмане». Тем не менее, некоторое представление о том, каково количество террористов, можно получить и на основе сообщений представителей саудовского истеблишмента. Как заявлял посол королевства в Лондоне принц Т.Аль-Фейсал: «За несколько прошлых лет мы смогли обезвредить пять из шести действующих в Саудовской Аравии террористических ячеек. Каждая из этих ячеек состояла из 20-25 чел.».

Но что же тогда находилось в центре интересов молодых саудовцев? Почему, по крайней мере, некоторые из них выбирали противостояние государству? Чем определялся этот выбор?

Развивающийся в Саудовской Аравии «сценарий террора» высвечивал связанные с этими молодыми людьми, порой, действительно любопытные детали. Большинство саудовцев-участников событий 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне были выходцами из племени Ааль Гамид (впрочем, как и известный в России по своим акциям в Чечне полевой командир Абу аль-Валид). Выходцами из этого же племени было и большинство участников майской террористической акции в Эр-Рияде. Но, разумеется, степень причастности этого родоплеменного образования к «сценарию террора» в Саудовской Аравии не стоило бы абсолютизировать.

События в Эль-Хубаре показали, что руководителем совершенной там акции был выходец из племени Ааль аль-Бакум, а преследовавшийся саудовской полицией один из участников акции в эр-риядском квартале Эль-Махья - Амер аш-Шахри - принадлежал к племени Ааль Зейдан. История аш-Шахри во многом поучительна. Он родился и вырос в Эр-Рияде, после школы поступил на факультет религиозного призыва столичного Исламского университета им. имама Мухаммеда бен Сауда, проучился там только два года и поступил на службу в Главное управление религиозной полиции.

Ааль Гамид - одно из крупных саудовских племен, численность которого составляет не менее 600 тыс. чел. Исторически это племя было расселено на юго-западе современной (территория же расселения племен Ааль Аль-Бакум и Ааль Зейдан - южные районы королевства) Саудовской Аравии с центром в городе Эль-Баха. Еще несколько десятков лет тому назад выходцы из этого племени славились как умелые и расторопные торговцы, ныне же его представители расселены по всей территории королевства и заняты в самых различных сферах. До событий 11 сентября 2001 г. многие молодые люди бану Гамид учились в Соединенных Штатах. Выходцем из племени Гамид был также Али аль-Факаси, ставший известным как «мозговой центр» взрывов в саудовской столице, и несколько подростков (самому старшему из них было 17 лет), получивших название «группа квартиры в квартале Эль-Халидийя» в Мекке.

Беседуя с одним из шейхов племени, который, по сообщению «Аль-Хаят», выступает в качестве его «неофициального представителя», корреспондент этой газеты задал ему несколько существенных вопросов. Одним из них был вопрос о том, насколько развита «историческая родина» бану Гамид. Ответ шейха был принципиален: «Эль-Баха, - говорил он, - развитый город, в нем расположены правительственные учреждения (включая резиденцию губернатора провинции, - Г.К.). Город оснащен современным водопроводом, электричеством, в нем имеются все необходимые средства связи. Материальный уровень и социальное положение каждого, оказавшегося в ловушке террористов выходца из бану Гамид, - продолжал шейх, - прекрасное». Корреспондент был, однако, настойчив: «Почему большинство участников террористических акций выходцы из племени Гамид?». Последовал не менее важный ответ: «Все это стало возможным потому, что многие члены племени покинули район своего проживания. Они смешались с выходцами из других групп и страт, а у других - другие обычаи, другие манеры поведения». Далее, отбрасывая обвинения в адрес своего племени, шейх сообщил неизвестную корреспонденту подробность: преследуемый полицией Али аль-Факаси добровольно сдался помощнику министра внутренних дел принца Наефа, «родившемуся в той же деревне, что и сам Али».

Тем не менее, интересовался журналист, что же стало причиной, содействовавшей распространению «идей террора»? И вновь ответ шейха был любопытен: «Духовная пустота и безработица. Решить проблему можно будет только тогда, когда молодые люди начнут получать приемлемое и разумное жалование там, куда их устроит государство. Во время же службы в армии эти молодые люди должны учиться нужным для последующей жизни профессиям - столярному и кузнечному делу, электротехнике. Они должны работать и зарабатывать. Когда же они учатся, они предоставлены сами себе, их начинают обуревать нигилистические мысли и им легко промывать мозги». Шейх говорил, ссылаясь на пример молодого человека из его племени, арестованного вместе с тремя женщинами в Медине, что «всему виной безделье - молодые люди получают деньги от добившихся успеха родственников».

Наконец, последние вопросы: «Как жители Эль-Бахи реагируют на террор? Какова ваша оценка членов племени Гамид после всех произошедших событий?». Конечно же, шейх говорил, что «никто из жителей города не сочувствует террористам, включая их родных и близких, ведь они - люди, которым промыли мозги и отправили на разбой». Он и не мог ответить иначе. Из его ответа на второй вопрос следовало, что власть возложила на него и остальных шейхов бану Гамид личную ответственность за «благонравие» молодежи, а губернатор провинции «еженедельно встречается с ним». Далее он добавлял: «Я надеюсь, что мы, шейхи племени, вместе с губернатором добьемся восстановления контроля над племенем. Никто из его членов никогда не совершит никаких глупостей и мерзостей, направленных против нас и нашей страны». Красноречивое заявление!

В словах шейха бану Гамид присутствовала нескрываемая тоска по ушедшим в прошлое временам патриархальной семьи, непререкаемой воли отца и абсолютного авторитета главы родоплеменного сообщества. Саудовское общество действительно изменилось. Оно стало мобильным - выходцы из племени Гамид рассеяны по всей стране. Оно менее, чем всего несколько десятков лет тому назад, связано с кастовой принадлежностью и сословной профессионализацией. Говорить сегодня о том, что племя Гамид отстало, хотя его маргинальность по сравнению с ведущими племенными группами Неджда и Хиджаза была очевидна еще совсем недавно, было бы, по меньшей мере, неверно. Некоторые представители бану Гамид достигли, видимо, апогея возможной ныне для них карьеры - высшие офицеры полиции и пост помощника министра внутренних дел. Выходцы из этого племени образованны, увидели мир, в том числе и благодаря учебе в зарубежных университетах. Наконец, им известна сила денег, ставших и в королевстве мерилом жизненного успеха.

Все же, как же выгодны шейху те трагические события, которые произошли и происходят в стране! Они заставляют власть вновь опереться на племенных вождей, увидеть в них, а не в совершающей «глупости и мерзости» молодежи, едва ли не свою единственную в настоящее время опору. Шейх в полной мере осознает свою сегодняшнюю причастность к этой власти. Он в полной мере готов послужить ей, положив предел «распущенности» молодых людей. Возрождение политической роли вождей племен? Это предположение не лишено своего рационального начала. Даже если, как отмечал саудовский автор, саудовское правительство всегда «признавало существование племени в качестве структурной единицы социума», все же, по словам этого автора, «племена важны только потому, что исполняют в национальном обществе некоторые социальные и хозяйственные функции». В свою очередь, подчеркивал он, «вожди племен» играют «некоторую роль» только при «решении возникающих внутри их племен конфликтов или вражды». При этом любая попытка их самостоятельной деятельности ограничена «всеобъемлющим контролем со стороны государства».

Однако теперь шейху бану Гамид (как и другим племенным нотаблям), конечно же, в жестких рамках государственного контроля, предоставляли, казалось бы, навсегда утраченную возможность воскресить представления и нормы прошлого. Он вновь мог быть политической фигурой - следить, доносить, шантажировать - от его усердия и умения восстановить «господство» над племенем едва ли не зависела судьба саудовского государства. Так восстанавливалась ситуация патриархального прошлого, которое, кстати, никуда и не уходило. Это прошлое присутствовало в государственной «заботе» о благосостоянии Эль-Бахи, в повторном обращении представителей власти к подвергшемуся эрозии авторитету племенных нотаблей. Молодежь должна остаться под присмотром старших. Их идеалы, их образ жизни и их жизненные интересы должны были стать для молодежи жизненным компасом.

Возродить патриархальность требовал и наследный принц Абдалла. Он возлагал личную ответственность за поведение всех молодых граждан страны на имамов мечетей и преподавателей университетов. После событий в Янбо, встречаясь с религиозными деятелями и профессорами высших учебных заведений, принц говорил: «Вы - люди науки, на вас лежит личная ответственность за поведение наших сыновей. Вы должны заставить их понять, в чем заключается долг перед верой и родиной. Порукой тому станет ваша безопасность, ваше благосостояние, ваша честь и ваша возможность служить Королевству Саудовская Аравия, той матери, которая вскормила вас». Далее он добавлял: «Вы должны говорить молодежи только о том, что служит интересам веры и родины. Хочу предупредить вас, среди них, молодежи, много усердных (муджтахидун) людей, но их усердие (иджтихад) порой направлено в неверную сторону. Ваш долг следовать примеру сотрудников государственной безопасности, которые воюют за нашу веру и нашу родину».

Саудовская молодежь жила, тем не менее, в другом мире. Годы предшествовавшего развития королевства изменили ее. Патриархальные обычаи отцов вовсе не привлекали ее. Акция в Эль-Хубаре и история возглавившего ее исполнителей Нимра аль-Бакми это доказывала.

Как же тосковал по утраченной патриархальности благополучный предприниматель, отец Нимра аль-Бакми, открыто отмежевываясь, беседуя с корреспондентом столичной «Эр-Рияд», от своего сына: «Он носил мое имя, но тот, кто выступил против истинного мнения, против мнения родителей, против правительства, закона Господа и обычаев, не может быть со мной». Конечно, он отрекался от сына, потому что им руководил страх за себя, свою семью и, в конце концов, за благополучие своего бизнеса. Тем не менее, в его рассказе присутствовало множество деталей, которые ни в коей мере не могут быть объяснены только страхом перед возможными (и, скорее всего, в тех или иных формах последовавшими) репрессиями. Говоря о своей семье, этот человек - Сухадж бен Зейд аль-Карири аль-Бакми - был красноречив: «Мой дед погиб, сражаясь под знаменем короля Абдель Азиза (основателя нынешнего саудовского королевства, - Г.К.), все мы готовы пожертвовать собой за родину, за нашу землю. Мой отец также защищал родину с оружием в руках, он скончался, когда ему было 110 лет. Все мы отдадим жизнь за нашу дорогую родину, за ее справедливых руководителей. Дело в тех, кто принес к нам эти далекие от нас принципы, несовместимые ни с религией, ни с обычаями. Клянусь собственной жизнью, я не давал моему сыну Нимру денег на оружие, я не подстрекал его на свершение этих постыдных деяний. Но, к несчастью, его совратили, он стал перечить родителям, он пошел против веры и наших благодетелей, наших истинных властителей, не покладая рук действующих на благо веры, родины и ее граждан».

Порвалось звено казавшейся ему прочной цепи верности и преданности семьи тем, кто всегда покровительствовал ей, - власти. Эта власть содействовала оседанию на землю бывшего кочевника (история деда Сухаджа и прадеда его сына Нимра), ставшего ихваном в эпоху короля Абдель Азиза и сражавшегося за создание нынешнего саудовского королевства. Эта власть на всю его долгую жизнь обеспечила благосостояние отца Сухаджа и деда Нимра, служившего в саудовской армии и сделавшего в ней, видимо, успешную карьеру. Наконец, благодаря покровительству этой власти, вырос бизнес отца Нимра. Обычный для саудовского общества и складывавшийся десятилетиями путь развития, неожиданно (как кажется Сухаджу) нарушенный взбунтовавшимся сыном, для которого важны другие авторитеты, а вовсе не авторитет отца, ассоциирующего себя с властителями патриархального государства и действующего, как и они по отношению к своим подданным, к тому, кого он считает собственным подданным - своему сыну.

Сухадж пытался воздействовать на сына. Видимо, для того, чтобы исключить его нежелательные контакты, он отправил Нимра оканчивать школу на родину - в небольшой городок Турба к северу от Хаиля. Однако отцу стало известно, что сын и там оказался связан «с подозрительной компанией вернувшихся из Афганистана». Сына вернули в родительский дом в столице, но за ним уже наблюдала служба государственной безопасности. Спустя некоторое время после возвращения в Эр-Рияд он был арестован и осужден на год и шесть месяцев тюремного заключения. Отец использовал старые знакомства, - у него, потомка ветеранов службы на благо государства, они сохранились. Нимр был досрочно освобожден и возвращен родителям. Стал ли он работать или учиться? Как говорил его отец: «Он этого не хотел, да и не нуждался в этом. Слава Богу, мое положение хорошее» (любопытная отсылка к тому, что говорил шейх племени Гамид!). Однако Нимру нужно было внимание и отеческое увещевание: «Я предостерегал его от много, - отмечал Сухадж. - Я говорил ему, что к стране, в которой он живет, обращены взоры всех мусульман, и она им всем помогает, принимая их во время хаджа. Я говорил ему, что наша страна останется безопасной, хотя некоторые и пытаются разрушить ее безопасность». Нимра всеми силами удерживали в доме.

Но увещевания оказались напрасны: «Мой сын вновь встретился с заблудшей сектой. Они-то и подтолкнули его к бунту против родителей, против правительства и страны». Почти за год до событий в Эль-Хубаре, воспользовавшись тем, что родители принимали гостей, Нимр ушел из дома. Далее произошло то, что для его отца было трагично и совершенно непонятно: «Он пошел против обычаев настоящего араба и мусульманина, который никогда не предает, всегда полагается на Господа и во всем следует Его слову. Он убил мусульман - своих братьев». Паршивую овцу следует изгнать из стада: «Мы, граждане нашей страны, - говорил Сихадж корреспонденту «Эр-Рияд», - сплотимся против врагов родины. Родина и ее мудрое руководство будут как никогда сильны. Пусть поможет нам Господь и пусть Он сбережет для нас наших благодетелей. Я и моя семья, - добавлял он, - все сыны племени Аль-Бакум останутся навсегда с нашей родиной и ее правительством».

Нимр аль-Бакми никогда не был в Афганистане, Боснии, Чечне или Ираке. В момент его исчезновения ему было всего шестнадцать лет. Своим поступком он доказывал, что саудовское контрэлитарное движение более всего независимо от того, были ли его сторонники когда-то за пределами страны. Члены этого движения более не стремились помогать только «страждущим» братьям по вере, - они направляли свой удар по источникам могущества власти.

Саудовское общество теряло значительную долю своей былой патриархальности. Власть, осуществившая модернизацию, в которую были вовлечены жители всех регионов страны и представители сохранившихся от прошлого социальных структур, более не была всеобъемлюща. Она столкнулась, быть может, с самым значительным за всю историю ее существования вызовом, бросавшимся ей теми, кого она привыкла считать своими «благодарными подданными».

Было бы соблазнительно видеть в саудовской контрэлитарной оппозиции движение, отталкивающееся, прежде всего, от некоторых жизненных обстоятельств, трактуемых его участниками как материальная «униженность и оскорбленность». Но эти обстоятельства, в лучшем случае, могут объяснить нежелание тех или приверженцев этого движения продолжить образование, сегодня действительно построенное так, что оно плохо соответствует потребностям рынка. Образованные саудовцы все больше пополняют ряды безработных. Тем не менее, и это - всего лишь, хотя и существенная, частность, далекая от того, чтобы квалифицироваться как проявление, якобы, господствующей атмосферы всеобщего неравенства. Напротив, созданная в королевстве система государственной социальной защиты, опирающаяся, в свою очередь, на все еще действующие элементы традиции, представляет собой важную сторону жизни саудовского общества. Впрочем, никто из участников саудовского контрэлитарного движения не может рассматриваться в качестве действительно «обездоленной» личности, хотя пребывание некоторых из них, в частности, в Афганистане предоставляло им возможность хотя бы прикоснуться к более значительным денежным суммам (доходы от торговли наркотиками, банковские операции до сентября 2001 г., средства благотворительных обществ), чем те, на которые они могли бы рассчитывать, став государственными служащими или мелкими и средними предпринимателями у себя на родине.

Все те, кого государственный истеблишмент называет «заблудшей сектой», жители крупных городов Саудовской Аравии. Модернизационные изменения прошлого давно уже превратили саудовское общество в урбанизированное - только в столице, которая еще сорок лет тому назад была средневековым селением, сегодня проживают почти четыре миллиона человек. Многие участники действующего под религиозными лозунгами саудовского оппозиционного движения - уроженцы или жители Эр-Рияда, где сохранение в неприкосновенности нравов патриархальности сегодня едва ли возможно.

У «благодарных подданных» саудовской монархии были ли основания бросить вызов своему истеблишменту? Скорее всего, ответ на этот вопрос должен быть положительным, предполагающим, что эти основания вытекают из ситуации переходности, выступающей в качестве основной черты нынешнего саудовского социума.

Модернизация не содействовала, по словам российских исследователей, тому, чтобы в королевстве могли «в полной мере развиваться новые формы гражданского устройства саудовского общества». Это общество, отмечали они, «все более» отстает «в своих духовных параметрах от атмосферы, создаваемой производственным и технологическим прогрессом», от нового «психологического восприятия действительности», от «глобального мировоззрения, ориентирующегося на более обширный и разнообразный блок ценностей». Конечно, это общая постановка вопроса. Однако она включает в себя важное и принципиальное положение - достижения Саудовской Аравии, в том числе и в социально-экономической сфере, вовсе не сопровождались соответствующими изменениями в ее политической системе, в которую явно недостаточно и непоследовательно включаются новые социальные страты и структуры. Одновременно, достижения лишь в малой степени изменили, по словам тех же исследователей, роль религии в саудовском государстве, где она продолжает оставаться «единственным регулирующим началом» общественной жизнедеятельности.

Эта ситуация создавала столь известную в прошлом (да, порой, и в настоящем) эпоху «безвременья» с сопровождающей ее эрозией ценностей. Знакомство молодых сау-довцев с миром, с одной стороны, и их жизнь в стране, где обязательно то, что уже давно поставлено под сомнение знакомым им миром, с другой, - это сложная ситуация, из которой следует искать выход. Однако сложность этой ситуации лишь усугубляется тем, что властители страны, видящие решение современных проблем в углублении религиозности и увековечении нравов племенного, бедуинского общества, действуют в том же мире, который уже знаком их молодым подданным. В этом мире они оправдывают свою позицию религиозными «морально-этическими принципами» и защитой интересов «мусульманской нации», провозглашаемыми неотъемлемым качеством национальной внешней и внутренней политики. Но как же часто они идут на (для истеблишмента и мира оправданные и необходимые) компромиссы! Как же часто протесты властителей страны в связи с положением вокруг тех или иных мусульманских стран (Афганистан и Ирак тому наиболее яркие примеры) или народов (палестинцы) не приводят к каким-либо существенным переменам в сфере саудовской экономики, где углубляется сотрудничество с компаниями из тех стран, которые проводят (или поддерживают в этом своих союзников) «агрессивный курс» против мусульман! Лицемерие, - говорят молодые граждане этой страны.