Социальная психология времени как самостоятельное направление исследований: предмет и основные теоретические проблемы.

В связи с ростом количества и теоретической глубины исследований роли переживания и организации времени в межличностных, внутригрупповых и межгрупповых отношениях в 1990-2000 гг. можно говорить о формировании нового научного направления - социальной психологии времени.

Ключевой проблемой социальной психологии времени являются предпосылки отношения к времени в социальных группах и его роль в межличностном, внутригрупповом и межгрупповом взаимодействии.

Предметная область социальной психологии времени включает в себя целый ряд феноменов. Во-первых, это особенности индивидуального отношения к времени, проявляющиеся в результате взаимодействия членов группы друг с другом (например, различия в индивидуальном отношении к времени может служить одной из причин конфликтов по поводу организации совместной деятельности); во-вторых, объективная пространственно-временная организация межличностного и межгруппового взаимодействия, влияющая на социально-психологические характеристики группы (например, влияние продолжительности, темпа и ритма совместной деятельности на сплоченность группы и удовлетворенностью совместной деятельностью); в-третьих, особенности восприятия, переживания, осмысления и организации времени в групповом сознании и совместной деятельности, не сводимые к характеристикам субъективного времени отдельной личности (например, внимание к времени и его ценность в организационной культуре, содержание коллективной памяти и групповые представления о будущем).

Можно выделить две проблемные области социально-психологического изучения отношения к времени в социальной группе.

Во-первых, отношение к времени в группе может выступать в качестве независимой переменной социально-психологического исследования. Ключевым здесь является вопрос о том, как восприятие, переживание и осмысление времени личностью и группой влияет на особенности группового поведения Классический пример исследований в этой области - работы, посвященные влиянию дефицита времени на деятельность операторов и групповое принятие решений (Завалишина, 1977; Антосик, 1993; Pepinsky et al., 1960; Kelly, McGrath, 1985; Kerstholt, 1994; Kelly, Karau, 1999)..

Во-вторых, отношение к времени в социальной группе может рассматриваться в социально-психологическом исследовании как зависимая переменная, т.е. мы можем изучать воздействие различных психологических и социальных факторов на объективные временные характеристики межличностного и группового поведения (его длительность, последовательность действий, периодичность, темп), а также на групповые особенности восприятия, переживания, осмысления и организации времени. Примерами таких исследований могут быть работы, в которых выявляется влияние уверенности команды в своих силах на успешность ее деятельности в условиях цейтнота (Gevers et al., 2008) или влияние типа совместной деятельности (совместно-индивидуальный, совместно-последовательный, совместно-взаимодействующий) на способ организации времени в группе (Ballard, Seibold, 2000).

Состояние исследований группового отношения к времени в социальной психологии.

В зарубежной социальной психологии одной из наиболее ранних работ по изучению группового отношения к времени стало исследование переживания времени безработными австрийской деревушки Мариенталь в период депрессии 1930-х годов М. Ягодой и ее коллегами, в ходе которого было выявлено влияние объективной временной структуры совместной деятельности на психологическое время (Jahoda et al., 1933; Jahoda, 1988). Результаты первых эмпирических исследований отношения личности и группы к времени в социальной психологии указывают на то, что «свое» время (понимаемое в данном случае как свободное или личное время) строится нами в тех границах, которые заданы общественными ритмами, институциональным временем. Это индустриальное время может казаться нам навязанным, принуждающим и неестественным, т.е. «чужим», однако только во взаимодействии с ним мы можем строить «свое» время.

Более отчетливо в социальной психологии проблема отношения группы к времени была поставлена К. Левиным в 1942 г. в статье «Временная перспектива и моральный дух» (Левин, 2000). Поводом для написания этой блестящей работы послужило изменение еврейского самосознания в период фашистского геноцида. Анализируя причины устойчивости социальной группы перед лицом внешних угроз ее существованию, К. Левин указал на роль протяженности, связности и реалистичности временной перспективы: углубление своей истории (группового нарратива) в прошлое и будущее, расширение временного горизонта, в котором осмысляется происходящее, оказывается ценным личностным и групповым ресурсом выживания.

К сожалению, на протяжении 30 лет после выхода в свет статьи К. Левина социальные психологи к проблеме субъективного времени практически не обращались. Проблема времени рассматривалась практически исключительно в контексте субъективного времени личности. Отношение к времени в крупных социальных группах затрагивалось лишь в работах по психологии классов (LeShan, 1952; Ellis et al., 1955; Green, Roberts, 1961; Judson., Tuttle, 1966; Kendall, Sibley, 1970; O'Rand, Ellis, 1974; Schmidt, 1976).

В качестве самостоятельной тема времени в зарубежной социальной психологии стала разрабатываться только с середины 1980-х годов (McGrath,

Kelly, 1986; The Social Psychology of Time, 1988). Первой концептуальной монографией по социальной психологии времени стала книга Дж. Маграта и Дж. Келли «Социальная психология времени», вышедшая в 1985 г. Ее авторы основывают свой подход на предположении о том, что объективные повторяющиеся последовательности в социальном поведении людей - ритмы человеческого поведения - определяют субъективное восприятие, переживание и осмысление времени группой (Futoran et al., 1989; The Social Psychology of Time, 1988; McGrath, 1991).

По мнению Дж. Маграта и Дж. Келли, на протяжении многих десятилетий социальная психология отличалась методологической слепотой в отношении времени. Во-первых, время рассматривалось не как самостоятельная переменная, а как среда, в которой происходят изучаемые явления. Во-вторых, требование контроля внешних факторов, чистоты эксперимента приводило к тому, что социально-психологические явления изучались преимущественно в лабораторных условиях, где длительность, темп и последовательность процессов задавались искусственно. И даже в полевых исследованиях условия, несмотря на их «естественность», оставались статичными. В-третьих, изучение времени требует большого терпения и значительных средств: исследования стадий развития группы, изменения установки на протяжении длительного времени, социализации были немногочисленны из-за высокой стоимости и отсутствия соответствующих технических, методологических и статистических инструментов, необходимых для изучения временного характера этих процессов. В-четвертых, отсутствовала какая-либо концептуализация понятия «время». В теоретических работах очень часто упоминались такие понятия, как «процесс», «динамика» и «изменение», однако без какого-либо их определения. Очень популярным стало понятие групповой «динамики», которое несло в себе все те же смыслы, которые оно имеет в физических науках.

Начиная с середины 1980-х годов в социальной психологии эта ньютонианская концепция времени, восходящая к Аристотелю и рассматривающая изменение как признак неустойчивости, стала уступать место гераклитовой концепции времени, предполагающей, что изменения происходят постоянно, что социально-психологические явления являются прежде всего процессами и имеют временную специфику. Именно под таким углом зрения в американской и европейской социальной психологии стали изучаться социальный обмен, процессы вторичной социализации, стрессы в организации, стадии группового развития, а также исследования роли времени в поведении потребителей. В России это были исследования стадий развития внутригрупповых и межгрупповых отношений, а в 1990-е гг. - работы, посвященные восприятию социальных, в том числе организационных, изменений (Психологическая теория коллектива, 1979; Уманский, 1980; Донцов, 1984; Кричевский, Дубовская, 1991; Агеев, 1990; Шихирев, 1999; Сушков, 1999; Белинская, Тихомандрицкая, 2001; Динамика социально-психологических явлений в изменяющемся обществе, 1996; Совместная деятельность в условиях организационно-экономических изменений, 1997; Журавлев, 1999, 2005; Базаров, 2000; Емельянова, Маташкова, 2002; Алавидзе и др., 2002).

Хотя предложенная Дж. Магратом и Дж. Келли концепция синхронизации ритмов не стала общепринятой, им удалось угадать то направление, в котором стала позднее развиваться социальная психология времени: изучение влияния объективных условий группового взаимодействия на отношение группы к времени. С конца 1980-х годов исследование социально-психологической проблематики времени идет нарастающими темпами. Наиболее динамично оно развивается в трех областях: организационной, экономической и кросс-культурной психологии.

В организационной психологии внимание к проблеме времени неуклонно растет с начала 1980-х (McGrath, Rotchford, 1983; Clark, 1985; Sirianni, 1987; Bluedorn, Denhardt, 1988; Hassard, 1991; Heejin, Liebenau, 1999; Ancona et al.,

2001; Bluedorn, 2002; Cunha, 2004, Bonneau, 2007; Ryan, 2008). Наибольший интерес исследователей вызывает влияние, которое оказывают новые технологии на отношение группы к времени (Barley, 1988; Sahay, 1997; Lee, Liebenau, 2000), особенности взаимодействия при решении задачи (Ballard, Seibold, 2000; Ballard et al., 2008), скорость обратной связи (Onken, 1999),

особенности принятия решений в организации (Butler, 1995), характер лидерства (Thoms, Greenberger, 1995; Mocciaro Li Destri A., Dagnino, 2004; Thoms, 2004; Bluedorn, 2008; Tyssen et al., 2013), характеристики организационной культуры и организационные нормы, регламентирующие взаимодействие во времени (Schriber, Gutek, 1987; Ancona et al., 2001; Bonneau, 2007). Чрезвычайно активно разрабатываются временные аспекты групповой динамики в командах, работающих внутри организации (McGrath, Kelly, 1985; Gersick, 1989; Seers, Woodruff, 1997; Marks et al., 2001; Harrison et al., 2003; Arrow et al., 2004; Ballard et al., 2008).

В экономической психологии проблема времени стала изучаться с середины 1970-х годов в связи с потребительским поведением: тем, как на него влияют отношение к времени в культуре, временная ориентация покупателей, их предпочтения в организации своего времени (van Raaij, 1991; Jacoby et al., 1976; Holman, 1980; Hornik, 1984; Bergadaa, 1990; Carmon, 1991; McDonald, 1994; Grant, 2003). Однако сегодня все большее внимание уделяется и другим темам. Исследуются временные аспекты психологии сберегательного поведения (Maital, Maital, 1978; Klos et al., 2005; Ersner-Hershfield et al., 2009), трудовой мотивации (Seijts, 1998), предпринимательства (Bird, 1992; Das, Teng, 1997), поведения безработных (Roche, 1990; Martz, 2003), экономических ожиданий (Красильникова, 2011; Емельянова, 2012; Хащенко, 2012; Зарубин, Сырцова, 2013; Емельянова, Дробышева, 2013).

В кросс-культурной психологии изучаются этнокультурные особенности временной перспективы и временной ориентации (Jones, 1988; Ashkanasy et al., 2004; Hofstede, Minkov, 2010; Сырцова и др., 2007; Sircova etal., 2014), темпа жизни (Levine, 1997), планирования и использования времени (Usunier, Valette-Florence, 2007), а также групповых представлений о природе времени (Lomranz, Shmotkin, 1991; Block, Buggie, 1996; Ramos, 1992).

В отечественной социальной психологии восприятие, переживание, осмысление и организация времени изучаются преимущественно на внутриличностном, групповом и социетальном уровнях анализа. Вместе с тем межличностный и особенно межгрупповой уровни анализа затрагиваются значительно реже.

Косвенно проблематика отношения к времени в группе была затронута в исследованиях, посвященных стадиям развития коллектива (Л.И. Уманский, А.В. Петровский, А.И. Донцов, Р.Л. Кричевский, А.Л. Журавлев и др.), а также в работах по изучению временной организации индивидуальной и совместной профессиональной деятельности (А.А. Обознов, Д.А. Ошанин, В.А. Денисов, Д.Н. Завалишина, А.Н. Лебедев, Ю.К. Стрелков, Е.В. Шилова и др.).

Непосредственно к данной проблеме российские социальные психологи стали обращаться лишь в последние 15 лет. В частности, тема времени стала разрабатываться в рамках социальной психологии личности в связи с социальной памятью как элементом автобиографической памяти (исследования В.В. Нурковой, Р.А. Ахмерова и др.), в связи с временными аспектами Я-концепции и идентичности (Е.П. Белинская, С.А. Минюрова, Л.Л. Плеханова и др.), а также культурно-историческим подходом к временной перспективе, рассматриваемой как присвоение индивидом хронотопа культуры, символических орудий осмысления жизни, формирования позиции по отношению к своему времени (Д.А. Леонтьев, Н.Н. Толстых и др.). А.К. Болотова в своих работах исследует временную структуру межличностных взаимодействий, а также целый ряд социально-психологических аспектов восприятия, переживания и организации личностью своего времени (Болотова, 1994; 1997; 2006).

2. Групповое отношение к времени как предмет исследования в социальных науках

Среди предложенных в социологии и культурной антропологии подходов к изучению социального времени практически невозможно найти такого, который позволял бы систематизировать различные элементы группового отношения к времени. Во-первых, большинство предложенных классификаций временных представлений отвечают на вопрос «о чем эти представления», а не на вопрос «что они собой представляют». Во-вторых, в подавляющем большинстве случаев не проводится различия между объективным и субъективным социальным временем, т.е. между самими временными характеристиками совместной жизнедеятельности, с одной стороны, и представлениями о ней - с другой.

Наиболее распространенный подход к классификации временных представлений основан на противопоставлении профанного (линейного, динамичного) и сакрального (циклического, статического) образов времени у А. Юбера, М. Мосса и М. Элиаде. Противопоставление линейного и циклического проводится и другими известными культурными антропологами (Bloch, 1977; Leach, 1961; Gellner, 1964; Geertz, 1973; Gell, 1992, p. 48-49; Munn, 1992; Леви-Стросс, 1983; Эванс-Притчард, 1985; Андреев, 1999). В рамках данного подхода многие исследователи подразделяют время социальной группы на «временные зоны», т.е. интервалы времени, которые охватываются временными представлениями: мифическое, историческое, генеалогическое, перживаемое и предвосхищаемое (Le Goff, 1988); эпонимическое, генеалогическое, династическое (Клейн, 2000).

Одним из первых культурных антропологов, предложивших типологию современных культур по их отношению к времени, был Эдвард Холл. Он разделил культуры на монохронные и полихронные (Hall, 1959; Hall, 1983; Hall, Hall, 1990). Наблюдения за тем, как относятся к времени представители разных стран, привели его к следующему выводу: жители Западной Европы и США склонны планировать время заранее, располагая дела одно за другим, тогда как в странах Южной Европы, Латинской Америки, Африки и арабского Востока дела планируются как набор возможностей и редко выполняются в строгой последовательности. Полихронность характерна для обществ с высоким контекстом, тогда как монохронное поведение чаще встречается в тех культурах, где контекст низкий. Полихронные культуры ориентированы на общение с людьми, налаживание связей, на семью, а монохронные культуры ориентированы на задачу, работу с формальными данными, на индивидуальные достижения. Понятие полихронности, введенное Э. Холлом, стало широко использоваться в кросс-культурной и организационной психологии, где для измерения этого конструкта были разработаны соответствующие стандартизированные шкалы (Usunier, 1991; Kaufman-Scarborough, Lindquist, 1999; Bluedorn et al., 1999).

Сопоставление данных кросс-культурных исследований по 73 странам позволило выявить две универсальные характеристики временной перспективы: значимость будущего и долгосрочную ориентацию. При этом значимость будущего оказалась прямо связана с уровнем экономического развития (Milfont, Gapski, 2010).

Широко используемым в кросс-культурной психологии измерением отношения к времени является долгосрочная ориентация (конфуцианский динамизм) Г. Хофстеда и М. Бонда. Долгосрочная ориентация - это ориентация на получение выгод в будущем, предполагающая настойчивость и упорство (Hofstede, Bond, 1988; Spector, 2001). Долгосрочная ориентация рассматривается также как совмещение ориентации на долгосрочное планирование своей деятельности с ориентацией на уважение традиций прошлого (Nevins et al., 2007; Venaik et al., 2013). Согласно Г. Хофстеду и М. Бонду, высоким конфуцианским динамизмом характеризуется личность, отдающая предпочтение тем конфуцианским идеям, которые связаны с ориентацией на будущее (упорство, стремление к повышению своего статуса, бережливость и чувство стыда, стремление к развитию отношений). Напротив, индивиды с низким конфуцианским динамизмом отдают предпочтение конфуцианским ценностям, связанным с прошлым и настоящим: постоянство, сохранение лица, уважение традиций, приветливость, выполнение обязательств, взаимный обмен услугами и подарками, поддержание сложившихся отношений (Hofstede, Bond, 1988). Примерами стран с высоким конфуцианским динамизмом являются Тайвань, Гонконг, Япония, Южная Корея и Бразилия, тогда как среди стран с краткосрочной ориентацией выделяются Англия, США, Западная Африка, Канада, Пакистан.

Согласно исследованию Ф. Тромпенарса и Ч.Хемпден-Тернера, долгосрочная ориентация более выражена в Юго-Восточной Азии, чем в западных культурах (Trompenaars, Hampden-Turner, 1998). По сравнению с американскими и канадскими компаниями, корпорации Восточной Азии более ориентированы на долгосрочное планирование и коллективное принятие решений. Действительно, как показывают данные некоторых исследований, представители коллективистических культур придают большее значение долгосрочным последствиям событий, чем их коллеги из индивидуалистических стран (Maddux, Yuki, 2006).

Эмпирические данные по 22 странам за 1965-1985 гг., полученные М. Бондом и Г. Хофстедом, дали основание утверждать, что между конфуцианским динамизмом и экономическим ростом существует прямая связь. Данные, собранные в 93 странах, свидетельствуют о том, что долгосрочная ориентация прямо связана с академическими успехами и с экономическим развитием (Hofstede, Minkov, 2010; Venaik et al., 2013).

Некоторые авторы ставят эту связь под сомнение, как и саму правомерность использования индивидуализма и конфуцианского динамизма в качестве двух разных культурных измерений (Ryh-Song, Lawrence, 1995) Тем не менее, в исследовании проекта GLOBE, участие в котором приняло более 17 000 менеджеров из 61 страны, была обнаружена прямая связь между ориентацией на будущее (отложенное вознаграждение, планирование и инвестирование в будущее) и рядом культурных и макроэкономических характеристик: инновационностью, субъективным благополучием, доверием, уровнем доходов на душу населения и конкурентоспособностью. Как оказалось, индивидуальная ориентация на будущее у руководителей в среднем выше, чем их оценка ориентации на будущее, характерной для их культуры. При этом наиболее высокими показатели ориентации на будущее оказались в Сингапуре, Швейцарии, Нидерландах и Малайзии, а наиболее низкими - в Аргентине, Венгрии, Польше и России (Javidan, 2007; Venaik et al., 2013)..

Более перспективными, на наш взгляд, можно считать исследования, посвященные выявлению кросс-культурных особенностей временной ориентации в узком смысле слова, т.е. как большая или меньшая значимость прошлого, настоящего и будущего для личности. Особенно многообещающими являются исследования временной перспективы на основе Стенфордского опросника временной перспективы Ф. Зимбардо и М. Бойда, стандартизация которого на кросс-культурных выборках позволяет выделить не только культурно-специфические, но и универсальные закономерности формирования временной перспективы, связанные с возрастом, полом и экономическим статусом (Сырцова, Митина и др., 2007; Sircova et al., 2014).

Существенное влияние на групповое отношение к времени могут оказывать социально-экономические и технологические факторы, напрямую не связанные с национальными традициями (темпы экономического роста, уровень доходов, развитие информационных технологий и т.п.). Экономические факторы могут сказываться на темпе жизни и пунктуальности. Так, например, Р. Левайн предложил своим студентам во время каникул замерить точность часов и темп жизни в 31 стране: подсчитывалось среднее время, за которое городской прохожий делает сто шагов; время, которое требуется почтовому служащему, чтобы продать марку и вернуть сдачу; точность часов в банках и на городских зданиях. Оказалось, что темп жизни прямо связан с уровнем ВВП, темпами экономического развития, степенью урбанизации. В число наиболее «торопливых» и «озабоченных временем» вошли Швейцария, Ирландия,

Германия и Япония. США оказались на 16-м месте. Последние места достались менее экономически развитым странам: Бразилии, Индонезии и Мексике (Levine, 1988; Levine, 1997).

В рамках кросс-культурных исследований изучаются и различия в отношении к времени в организациях (Usunier, 1991; Hay, Usunier, 1993; Valette-Florence et al., 1995; Beldona et al., 1998; Michailova, 2000; Saunders et al., 2004; Usunier, Valette-Florence, 2007; Тромпенарс, Хемпден-Тернер, 2004).

Так, например, Ж.-К. Узюнье исследовал полихронные предпочтения и субъективную ценность времени как экономического ресурса у руководителей во Франции, Западной Германии, Бразилии, Мавритании и Южной Корее. Проведенное им анкетирование показало, что представления об идеальном поведении в отношении времени у менеджеров в развивающихся странах даже более монохронны и экономичны, чем в странах Западной Европы. Однако реальное поведение этих менеджеров, судя по их самооценкам, характеризуется низкой ценностью времени как ресурса.

Ф. Тромпенарс и Ч. Хемпден-Тернер в ходе своего эмпирического исследования, охватившего более 30 стран, также выявили различия в отношении к времени у менеджеров (Trompenaars, Hampden-Turner, 1998).

Ключевым различием, по их мнению, является степень полихронности руководителей. Если в монохронных деловых культурах менеджеры очень серьезно относятся к договоренностям относительно времени (встречи, поставки и т.д.), то в полихронных культурах соблюдение договоренностей о сроках считают скорее желательным, но необязательным. Основное внимание уделяют тому, как развиваются отношения с партнером, завершена ли сделка. В монохронных культурах произведенные товары рассматриваются как созревающие и стареющие во времени, проходящие путь от новизны и прибыльности к рутинности, низким прибылям и смерти. Напротив, в полихронных культурах товары воспринимаются как возрождающиеся и обновляющиеся во времени, как «гены», передаваемые

продуктом одного поколения продуктам следующего поколения (Hampden-Turner, Trompenaars, 1994, p. 78).

Таким образом, культурно-антропологические и кросс-культурные психологические типологии группового отношения к времени основаны на анализе коллективных представлений и разделяемых социальной группой ценностей. Основное внимание здесь уделяется групповым традициям в осмыслении времени, своего рода «очкам», сквозь которые культуры интерпретируют социальные процессы.

По сравнению с культурно-антропологической традицией, социологи большее значение придают объективным временным характеристикам самих социальных процессов. Объективные отношения предшествования, следования и одновременности между действиями людей, социальными явлениями и процессами получили название «социального времени» (Фомичев, 1993; Гудков, 2011) Понятие социального времени было впервые употреблено Э. Дюркгеймом в 1912 г., но систематически оно было разработано лишь в 1937 г. П. Сорокиным и Р. Мертоном (Sorokin, Merton, 1937).. Согласно П. Сорокину и Р. Мертону, социальное время - это выражение «изменения или движения одних социальных явлений по отношению к другим социальным явлениям, взятым в качестве точки отсчета» (Sorokin, Merton, 1937, p. 618). Таким образом, социальное время отождествляется с самими социальными изменениями.

Это отождествление времени и социальных процессов дает Ж. Гурвичу возможность построить оригинальную, но довольно путаную типологию восьми различных социальных времен: «длящееся время» (время традиционных обществ, время медленных социальных процессов), «обманчивое время» (время острых и трудно предсказуемых социальных кризисов), «циклическое время» (время церковной жизни, в которой прошлое, настоящее и будущее переходят друг в друга), «неравномерное время» (время социальных процессов, пульсирующих с нерегулярной периодичностью), «запаздывающее время» (время социальных процессов, уже слишком давно ожидаемых обществом), «перемежающееся время» (время отсроченных или преждевременных социальных процессов), «время, движущееся вперед» (когда будущее становится настоящим), «взрывчатое время» (время социальных инноваций, создания нового).

Рядом социологов были предприняты попытки выявить наиболее общие параметры сопоставления различных социальных групп по особенностям их социального времени. Например, Э. Зерубавель предлагает в качестве фундаментальных измерений социального времени длительность, последовательность, координацию и скорость (Zerubavel, 1976); Р. Лауэр - периодичность, темп, координацию, длительность и последовательность (Lauer, 1980). Своего рода исключением является типология П. Штомпки, который выделяет две разные системы характеристик - одну для объективного времени социальных изменений, а другую для субъективного их отражения в общественном сознании. К первой относятся продолжительность, скорость, ритмичность и тип социального контекста, в соответствии с которым происходит расчленение процесса на отдельные события. Ко второй системе измерений П. Штомпка относит степень озабоченности временем, глубину временной перспективы, линейное или циклическое представление о времени, временную ориентацию на прошлое или будущее, пассивность или активность в отношении будущего, а также прогрессизм или консерватизм общественных ценностей (Штомпка, 1996).

Как видим, главным недостатком подавляющего большинства этих классификаций, а также причиной многих недоразумений, вызывающих жаркие споры вокруг самого понятия «социальное время», является отсутствие разграничения между объективными временными характеристиками социальных процессов и социальных групп, с одной стороны, и субъективным их отражением в групповом сознании - с другой.

3. Социальное конструирование отношения к времени