Психология убийства

Убийца, как и любой индивид, является по своей сути социальным, и он в своей индивидуальности конституирован, пропитан культурой, традициями и институтами общества, к которому принадлежит. Поэтому его свобода, как и несвобода, имеет социальный характер. Те социальные и социально-психологические факторы, которые сопровождали человека с детства и формировали его психологический и нравственный облик, его предрасположенность к совершению определенных действий, в том числе деструктивных, образует его способность к осознанию того, что избираемое поведение общественно опасно. Однако он избирает именно его, а наказание за это базируется на том, что, обладая указанным знанием, убийца тем не менее реализует соответствующий поступок. Как видим, здесь глубочайшее противоречие, которое еще никому и никогда не удалось разрешить, но, несмотря на это, мы продолжаем верить в правосудие. Просто иного пути не существует, во всяком случае, сейчас он никак не просматривается.

Несмотря на свою изначальную и вечную природу, убийство не существует вне реального социально-исторического и социально-психологического контекста. Напротив, оно всегда носит на себе его печать и, прокладывая себе путь через века и тысячелетия, обретает собственное движение и свою логику развития, т.е. становится автономным, но тем не менее непрерывно подпитывается конкретными условиями и вне их существовать не может. Автономность выражается, в частности, в том, что мотивы убийств от сотворения мира остаются прежними; так же как человеческие страсти, сохранились и многие способы насильственного лишения жизни, если, конечно, брать сферу повседневной жизни, быта людей. Наряду с этим неповторимый склад личности убийцы вписывается в конкретный социальный фон, оказывающий на нее воздействие и толкающий на определенные поступки. Поэтому, рассуждая об убийствах и убийцах, мы не можем не критиковать общество, в котором они живут.

Существуют и иные взгляды на природу, мотивы и характер убийств. Один из них сформулировал А. Камю. Он писал, что мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов. Современные правонарушители давно уже не те наивные дети, которые, умоляя простить их, ссылались на овладевшую ими страсть. Это люди зрелого ума, и неопровержимым оправданием служит им философия, благодаря которой даже убийца оказывается в роли судьи. В былые наивные времена, когда тиран ради вещей славы сметал с лица земли целые города, когда прикованный к победной колеснице невольник брел по чужим праздничным улицам, когда пленника бросали на съедение хищникам, чтобы потешить толпу, тогда перед фактом столь простодушных злодейств совесть могла оставаться спокойной, а мысль ясной.

Думать подобным образом значит исходить из того, что раньше люди были наивны и жили иными страстями и эмоциями, что уровень их интеллектуального развития был более низким по сравнению с нынешним, а поэтому они не могли хитроумно замыслить и мастерски выполнить свои преступные планы, в общем не отличались зрелым умом, что в давние и не столь давние годы они не создавали философию, оправдывающую убийство, что тогда их совесть не пробуждалась при виде злодейств, которые А. Камю называет простодушными. И сейчас значительное число убийств совершается по страсти, неистовой, рвущей сердце, когда помутненный разум не видит никакого другого выхода, кроме уничтожения. И сейчас некоторые убийцы во вполне цивилизованных странах своими действиями напоминают первобытных людей, поэтому даже те, кто приказывал бросать пленников на съедение хищникам, в сравнении с ними показались бы вполне интеллигентными людьми.

Совесть оставалась спокойной, а мысль ясной и у тех, кто в XX веке запускал в действие лагеря смерти, организовывал уничтожение своего и чужих народов, в частности массовые расстрелы для устрашения других. Сталинская и гитлеровская машины репрессий действовали абсолютно хладнокровно, как если бы речь шла не об убийстве людей, а о забое скота. В 30-х годах, когда миллионы советских людей гибли от голода, пуль и невыносимых условий жизни в концлагерях, Сталин, как всегда, был спокоен и уравновешен, работал по установленному им графику, принимал посетителей, проявлял внимание к семье, посещал театр. И у миллионов так называемых советских людей, занятых строительством коммунизма, совесть тоже оставалась спокойной, а мысль ясной. Оттого никто - ни тогда, ни в последующие годы - никогда ни в чем не каялся. Нацистские главари были очарованы безотказно действующим конвейером смерти, который они создали, большевистские - готовностью одних убивать, а других - быть убитыми.

По мнению Э. Фромма, появление человеческой деструктивности, частным выражением которой является убийство, относится скорее к истории, чем к предыстории, а человек отличается от животного именно тем, что он убийца. Это, безусловно, верно, но нельзя удержаться от того, чтобы не вспомнить, что и животные лишают других жизни, чтобы выжить самим. Разве мало общего между схваткой самцов из-за самки и дракой и убийством соперника среди людей или убийством из так называемой ревности? Можно привести ряд сексуально окрашенных уголовно наказуемых поступков, прямые аналоги которых можно обнаружить в поведении животных, например, эксгибиционизм, т.е. выявить корни этих поступков в предыстории человечества. Под предысторией можно понимать и тот период, когда люди представляли собой лишь первобытное стадо с самыми примитивными зачатками организации, но нет никаких оснований думать, что тогда не имело места смертельное насилие. Легенды и мифы разных народов убедительно говорят о том, что все это было.

Между тем не вызывает сомнений утверждение Э. Фромма, что если бы человеческая агрессивность находилась на таком же уровне, как у других млекопитающих (например, хотя бы наших ближайших родственников - шимпанзе), то человеческое общество было бы сравнительно миролюбивым. Но это не так. История человечества дает картину невероятной жестокости и деструкции, которая явно во много раз превосходит агрессивность его предков. Но тот же Э. Фромм признает, что животные также проявляют чрезвычайную, ярко выраженную деструктивность, когда нарушается равновесие в окружающей среде. Совершенно так же поступают и люди, когда во внешних условиях появляется нечто, что угрожает им. Вообще из работ Э. Фромма не очень ясно, что он подразумевал под предысторией человечества. Думаю, что при всех условиях это не животные, которые предшествовали появлению человека, а, возможно, то, что охватывается переходным периодом от них к человеку.

Современные социальные ископаемые дают нам убедительные доказательства того, что никаких иллюзий в отношении первобытных народов строить не следует. В сообществе, обреченном на примитивную борьбу за жизнь, уровень жестокости не ниже, чем в том, которое может позволить себе признание достоинства своих членов. Если же их достоинства признаются в разной степени (например, во многих тоталитарных странах), а общий уровень тревожности велик, то этим двум обстоятельствам будут соответствовать значительные масштабы жестокости, как горизонтальной, так и вертикальной.

Неверно считать, что убийств в первобытном обществе не было постольку, поскольку к числу преступлений можно отнести лишь то, что имеет ясную и недвусмысленную запись в уголовном законе или его своде, в кодексе. Во-первых, подобное юридическое оформление общественно опасного деяния, отнесение его к преступлению есть плод значительно более поздней цивилизации, к которому она шла многие века. В далекие же годы общинно-родового строя и на этапе его перехода к более совершенной формации решение названной проблемы наверняка было совсем другим. Тогда то или иное деяние могли считать тем, что мы сейчас называем преступным, и строго наказать за него, если так считал местный царек или вождь племени, или если это предусматривалось обычаем. Во-вторых, хорошо известно, что и в некоторых современных странах с теократическим режимом (например, в мусульманских) к уголовной ответственности могут привлечь в соответствии с религиозными установлениями, а не с уголовным законом.

Сказанное, однако, не позволяет считать, что если корни насилия лежат в доисторическом, досознательном, то только это и порождает его. При всем том, что свой путь насилие начало оттуда, его постоянно возрождают и питают социальные условия, современные каждому этапу развития общества. Следовательно, насилие постоянно воссоздается и порождается, что особенно четко видно при анализе причин конкретного преступления. Совокупность таких причин есть причина совокупности насилий.

Поэтому можно высказать уверенность, что убийство столь же вечное явление, как зачатие, рождение, болезни и смерть. Оно заложено в самой природе общества и составляет негативную сторону его бытия. Убийство, как и другие виды насилия, включено в социальную природу человека, в социально-психологические особенности его личности, в силу которых он иногда склонен разрешать свои проблемы запрещенными средствами, в том числе с помощью силы. Однако эти слова не должны приводить в ужас закоренелых советских криминологов, поскольку речь идет о человеке как собирательном понятии, точнее, о личности вообще как продукте социальных отношений и конфликтов, а не о конкретных лицах. Но у отдельного индивида может быть биологическая предрасположенность (только предрасположенность!) к насилию, если, например, он унаследовал склонность к алкоголизации или умственную отсталость, психопатию или эпилепсию. Конечно, предрасположенность так и останется предрасположенностью, если данная личность получит надлежащее воспитание, компенсирующее, "стирающее" эту предрасположенность. К сожалению, это бывает относительно редко.

Если убийство - не только, даже не столько как отдельное деяние, а все без исключения убийства, все виды противоправного насильственного лишения жизни - есть ее отрицание, то это означает движение к смерти. Убийства существуют потому, что человечество, не ведая того, бессознательно стремится к уничтожению некоторой своей части, пытаясь таким путем вернуться в нечто, что было до жизни и будет после нее, отдать таким образом неминуемую дань этому неизбежному, чтобы отвести свою общую гибель. Убийство как дань грозной силе отражено во многих древних мифах, например о Минотавре, который жил на Крите в громадном дворце (лабиринте), куда каждые девять лет афиняне посылали семь юношей и семь девушек в качестве подати, наложенной на них царем Миносом за убийство его сына Андрогея в Аттике.

Убийство выступает и как искупление человеческих грехов, о чем очень точно указано во многих древних источниках. Библейский Каин принес от плодов земли дар Господу, а Авель - от первородных стада своего, однако Господь призрел (принял) дар только Авеля, из-за чего "Каин сильно огорчился, и поникло лицо его. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился, и отчего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля и убил его".

Господь в общем осудил Каина, но как бы косвенно, не от своего имени: "... что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли ...Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле". Как мы видим, проклятия Каину исходят от оскверненной им кровью брата земли, а Творец остается в стороне. Более того, когда Каин пожаловался ему, что теперь "всякий, кто встретится со мной, убьет меня", ответил ему:

"За то всякому, кто убьет Каина, отметится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его". Следовательно, Бог обезопасил первого на свете убийцу, в чем, конечно, можно видеть только его всеблагое милосердие и всепрощение, если бы не некоторые обстоятельства. Действия Господа, как персонажа библейской легенды, не могли не быть глубоко мотивированы. Думается, что его нейтралитет и даже благожелательность в связи с убийством Авеля продиктованы тем, что Каин искупал некий грех, не очень понятный нам из самого контекста Библии, но Господь совершенно определенно и недвусмысленно указывает на то, что Каин согрешил: "а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит", причем до этого он отверг дары будущего убийцы, что с несомненностью указывает на то, что он в чем-то очень сильно провинился. Поэтому убийство Авеля вполне можно расценить как жертвоприношение во искупление грехов Каина и причину более чем снисходительного затем отношения к нему Господа. Его А. Камю называет жестоким и своенравным божеством, которое без всякого убедительного повода предпочитает жертву Авеля дарам Каина и тем самым провоцирует первое в истории убийство. В целом, суммируя сказанное, можно утверждать, что оно произошло по вине Господа.

Можно предположить, что Каин убил Авеля из зависти, т.е. из-за того, что Господь к тому больше благоволил. Однако никаких указаний на это в Библии нет. После же того, как Бог сделал Каину знамение, чтобы никто не убил его, тот пошел "от лица Господня и поселился в земле Иод, на востоке от Эдема". Каин женился, стал основателем рода и даже построил город, словом, жизнь первого на земле преступника, вопреки предсказанию Бога, сложилась достаточно удачно, и он не понес никакого наказания, что, по-видимому, можно объяснить тем, что его жертвоприношение было принято. Кстати, в легенде нет ни слова о том, что братоубийца раскаялся. Единственное его переживание заключается в страхе перед изгнанием и в том, что "всякий, кто встретится со мной, убьет меня". Здесь автор "Бытия" проявил прекрасное знание психологии убийцы: таких людей действительно больше всего беспокоит кара, но отнюдь не соображения нравственного порядка и стремление к покаянию.

Еще одну характерную черту в поведении убийц точно подметил библейский автор: вообще уйти от ответственности, для чего сразу же обмануть других. Так, на вопрос Господа уже после убийства, где Авель, Каин ответил, что не знает и что он вообще не сторож ему. Такой ответ современный человек мог бы назвать хамским, тем более, что он был адресован Всевышнему, однако решиться на него мог бы скорее всего тот, кто заранее рассчитывал на снисхождение божества. О том, что Бог, как ни странно, благоволил к первому убийце, я уже говорил. Добавлю к этому, что, когда Каин родился, его мать Ева сказала: "Приобрела я человека от Господа". Эти ее слова с несомненностью свидетельствуют об особой близости первенца к Творцу, угодности его рождения, причем ничего подобного не было сказано в связи с рождением Авеля.

Особого разбора, по-моему, требуют обращенные к Каину слова Господа о том, что "голос крови брата твоего вопиет ко мне из земли. И ныне проклят ты от земли". Здесь Господь как бы отступает на второй план. Как представляется, в "этих словах Господа отражены древнейшие представления человека о земле как о некоем вполне самостоятельном и живом персонаже. Ощущение такого образа земли можно найти у Эсхила, в одной из трагедий которого земля пьет кровь убитого Агамемнона. Согласно верованиям многих примитивных народов, пролитие человеческой крови причиняет земле оскорбление, что требует соответствующих жертвоприношений именно земле. Одним словом, земля отвергает убийство, т.е. его отвергают и осуждают люди, поскольку убийца осквернил сам источник жизни, чем создал опасность лишить питания и других.

Православная теология во многом так же оценивает поведение Каина. В "Толковой Библии" (комментариях к ней) можно прочитать, что своим вопросом: "Где Авель, брат твой?" Господь хотел "пробудить совесть братоубийцы, вызвать его на чистосердечное покаяние и на просьбу о помиловании. Но Каин был в совершенно противоположном настроении: с упорством ожесточившегося грешника, он не только запирается в преступлении, но и дает дерзкий ответ Богу, как бы даже обвиняя его за столь неуместный вопрос. Так как Каин не обнаружил готовности принести покаяние и принять помилование, то Бог приступает, наконец, к осуждению его, в котором проявляет свое всеведение, всемогущество, правосудие и милосердие". Относительно всеведения, всемогущества и милосердия Бога можно согласиться, а вот насчет правосудия... то тут большие сомнения. Никакого правосудия, как было показано выше, не было.

В христианской идеологии и культуре Каин навсегда стал символом зла, первым убийцей, первым совершившим тягчайший грех. Он и останется таковым не в последнюю очередь потому, что не испытал покаяния, став "родоначальником" убийц, подавляющее большинство которых неспособно к столь ценимому духовному шагу, и тех убийц, которые после совершения преступления жили счастливо и в достатке. Каин положил начало и другому нескончаемому ряду - тех, кто, убивая, приносит тем самым жертву.

Убийство как жертвоприношение Непобедимым можно видеть в массовом истреблении людей многими земными тиранами во все времена, большевизмом и нацизмом, китайскими и камбоджийскими коммунистами - в XX веке. Их исполнители и организаторы это не только палачи, но и священнодействующие. В этом одна из главных причин поразительного равнодушия к жертвам и полного отсутствия раскаяния повинных в геноциде и других сходных преступлениях. Такое отмечалось многими участниками и свидетелями Нюрнбергского процесса, а за долгие постсталинские годы мы не знаем ни одного примера публичного покаяния тех, кто виновен в массовом уничтожении населения.

Я говорю здесь о всех убийствах - "государственных", "обыденных", любых, но не о жертвах несчастных случаев или природных катаклизмов. Убийство делается руками людей, точно так же, как к Минотавру посылали семь юношей и семь девушек в качестве подати.

Пытаясь уяснить, что такое убийство, необходимо обратить внимание на то, что оно неизменно привлекает жгучее внимание, став повседневностью в быту и реальностью в политике. Неисчислимое множество произведений литературы и искусства, даже если оставить в стороне детективы, сюжетно и по содержанию построено именно на смертельном насилии либо оно занимает в них существенное место. Например, трагедии для театра с античных времен и до классической европейской драматургии непременным элементом включали в себя убийство, даже множество убийств, совершаемых как отрицательными, так и положительными героями. Когда трагическое еще не отделялось от страшного, а средства выразительности были сравнительно скудны, делание трупов выступало на сцене обычным способом драматизации ситуаций, накаливания страстей, демонстрации бурных эмоций, победы злых сил либо торжества справедливости, в результате происков злодеев и даже потусторонних сил.

Убивали и были убиваемы "злые" и "добрые" боги, даже самые первые в еще примитивных религиях демоны и драконы, герои и титаны. С помощью убийства небесные и подземные силы решали свои "обычные" проблемы, а стимулировали их поступки злоба, месть, зависть и другие вполне людские разрушительные порывы. Боги, в том числе христианский бог, бывали неимоверно жестоки к людям и часто прибегали к их массовому уничтожению, нисколько не отделяя правых от неправых. Боги еще жестоко и однозначно программировали людей на убийство и другие тяжкие проступки, например, Эдипа. Его несчастная судьба заранее известна, ибо свыше предрешено, что он совершит убийство и инцест, сейчас бы мы сказали, что ему было просто некуда деваться. Однако, как замечает А. Камю, Эдип сознает, что он не безвинная жертва. Он виновен, хоть и не по собственной воле; он тоже один из элементов судьбы. Он жалуется, но избегает непоправимых слов.

Говоря об убийстве в жизни людей, я несколько раз пытался провести мысль о том, что, осуждая убийство, человек в то же время принимает и даже одобряет его, хотя, как правило, завуалировано. Это очень важный момент для понимания природы и причин данного явления, а поэтому он заслуживает самостоятельного рассмотрения. Как бы предваряя его, приведу следующий пример из практики. М. В. Данилевской в 1995 г. обследована в местах лишения свободы некая Каплина. Она ранее никогда не была судима, была достаточно хорошо социально адаптирована: имела высшее образование и работала агрономом, замужем и имела четверых детей. В 1992 г. приняла под опеку племянника мужа - мальчика-сироту Сережу, четырех лет, родители его погибли.

Из приговора известно, что она систематически избивала Сережу ремнем, руками, деревянной скалкой (показания мужа, соседей). В период с 1 по 9 января 1993 г. Каплина, закрывшись в квартире с детьми, издевалась над ребенком: избивала его, обливала холодной водой, потом опять начинала избивать ногами, палкой. Дети плакали и просили ее не убивать Сережу. Судебно-медицинская экспертиза констатировала 57 повреждений головы и тела. Среди них разрыв печени, закрытая черепно-мозговая травма и др. Вину Кашина признала лишь частично. По материалам дела установлено, что своих детей она так жестоко не била и вообще редко наказывала.

Частичное признание Каплиной своей вины в суде чисто показное и формальное, за ним не стоит ничего нравственного. Это пустые звуки в ответ на столь же пустое положение закона о том, что председательствующий в суде спрашивает у обвиняемого, признает ли он себя виновным. Все дальнейшее поведение преступницы в период отбывания наказания подтверждает, что она совершенно не раскаивается в совершенном преступлении, постоянно лжет и изворачивается. В беседе с М. В. Данилевской сказала, что мальчик просто поскользнулся и разбился, а она совершенно ни при чем. По ее мнению, посадив ее за решетку, государство совершило большую ошибку: она не может сама воспитывать своих детей, а за время отбывания наказания она все равно не изменится, не исправится, ибо исправляться ей нечего.

Отношение Каплиной к совершенному преступлению, а именно фактически полное отрицание своей вины, доказывает, что гибель ребенка от ее руки не вызывает у нее никаких отрицательных эмоций. Но эта смерть ей была нужна: для такого предположения имеются веские основания, поскольку Каплина взяла к себе в дом ребенка, имея своих четверых детей, но не для того, как показали дальнейшие события, чтобы воспитывать, а для того, чтобы убить. Но если смерть мальчика ей была нужна, то возникает вопрос - для чего. Я не буду на нем останавливаться, хотя имеющиеся психологические и иные данные на преступницу вполне позволяют это сделать. Я лишь фиксирую, что в ее жизни это было совершенно необходимое событие, и то, что она шла к убийству путем длительного истязания, лишь подтверждает сказанное. Каплина сделала убийство ребенка одним из центральных, если не самым главным событием своей жизни.

Если бы такого события не произошло, это была бы жизнь не Каплиной, а кого-то другого.

Во-первых, уголовный закон предоставляет прекрасную возможность назвать убийство вовсе не убийством, а совсем иначе, тем самым весьма завуалировано принимая убийство за должное, поскольку не дает ему надлежащей нравственной и правовой оценки. Так, одна из статей уголовного закона России (1960 г.) предусматривала уголовную ответственность за умышленные телесные повреждения, опасные для жизни, которые повлекли за собой смерть потерпевшего или носили характер мучения или истязания. Следовательно, если в течение длительного времени систематически и зверски истязается четырехлетний ребенок, то это, упаси Боже, конечно, не убийство. А вот если кто-то гибнет от одной пули, то тогда да, это убийство. Действия Каплиной как раз и были квалифицированы как нанесение телесных повреждений, которые повлекли смерть в результате истязания. Я говорю об этом, чтобы показать, что государство и общество в немалом числе случаев укрывают убийство вполне легальным способом, т.е. принимают его.

Правоохранительные органы всегда умело использовали эту и подобные лазейки в законе, чтобы не зафиксировать на обслуживаемой территории убийство - это тоже одна из форм его приятия, что может быть расценено и как нечто похожее на одобрение.

Во-вторых, покрывал убийцу Каплину не только закон, но и суд, когда выносил ей наказание. Ее чудовищное злодеяние не вызвало у него адекватной реакции: преступница была приговорена лишь к пяти годам лишения свободы, хотя соответствующая статья Уголовного кодекса предусматривает наказание от пяти до двенадцати лет лишения свободы, т.е. Каплина понесла минимальное наказание, которое, вспомним, тоже вызвало ее неудовольствие. Поэтому создается впечатление, что она вообще не считает, что совершила нечто преступное. Такое отношение к убийству, столь характерное для многих убийц, представляет собой одну из главных опасностей этого самого опасного преступления. Суд же, по существу, покрыл, принял убийство.

Суд, постановляя приговор, учитывал, что у Каплиной четверо детей, но стоило ли принимать во внимание это, казалось бы, важное обстоятельство, если соизмерять его с тем страшным, что было ею содеяно? Суд был вообще нелогичен, если лишил свободы убийцу, мать четверых детей, даже на пять лет. Если ее нельзя было отрывать от собственных детей на более длительный срок, то, следуя удивительной логике суда, не нужна было бы этого делать и на пятилетний срок. И потом, нужна ли такая мать даже своим детям, если она в их присутствии убивает другого ребенка?

Итак, в данном случае убийство принималось самой убийцей, законом, следствием и судом.

3. Приятие убийства