Образ еврея у православного населения Российской империи конца XIX - начала XX вв.
Характеристика научно-теоретических проблем имагологии в контексте изучения проблем этнорелигиозной образности. Место церкви в позиционировании образа еврея у православного населения. "Дело Бейлиса" как социокультурный дискурс позднеимперского периода.
| Рубрика | Религия и мифология |
| Вид | дипломная работа |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 08.06.2017 |
| Размер файла | 122,8 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://allbest.ru
Образ еврея у православного населения Российской империи конца XIX - начала XX вв.
Содержание
Введение
Глава I. Характеристика научно-теоретических проблем имагологии в контексте изучения проблем этнорелигиозной образности
1.1 Актуальные проблемы исторической имагологии в контексте развития «новой исторической науки»
1.2 Пространство интеллектуальной истории в контексте проблем исторической имагологии
1.3 «Свои» и «иные» в контексте позиционирования еврейства
1.4 Место церкви в позиционировании образности еврейского населения
Глава II. Основные социальные характеристики и позиционирование российского еврейства
2.1 Истоки возникновения «еврейского вопроса» в Российской империи
2.2 Конструирование черты оседлости евреев на территории империи
2.3 Политико-правовой статус еврейского населения в Российской империи
2.4 Характеристика механизмов социальных лифтов для еврейства
Глава III. Структура образности еврейского населения в контексте восприятия социальными категориями Российской империи
3.1 Восприятие еврейства управленческой элитой Российской империи в контексте правотворческой деятельности
3.2 Образ еврейского населения в творческом дискурсе российской интеллигенции и ее актуализация в повседневно-бытовом контексте
3.3 Трансформации традиции «кровавого навета» в восприятии еврейства
3.4 «Дело Бейлиса» как социокультурный дискурс позднеимперского периода
Заключение
Библиография
Введение
Актуальность. В настоящее время в российском обществе происходит нарастание социальной напряженности, вызванной последствиями социально- экономического кризиса и кризиса управленческой системы. Это провоцирует всплеск неоднозначного, порою полярно предвзятого отношения к представителям различных этнорелигиозных меньшинств в контексте социокультурных стереотипов прошлых эпох.
В современности возникают прецеденты, апеллирующие к социокультурному наследию российского общества вековой давности, в частности в области пересечения сакрально- мистических и социально-правовых стереотипов В убийстве красноярских детей обвинили евреев и вспомнили дело Бейлиса. // [Электронный ресурс] URL: https://regnum.ru/news/454284.html (дата обращения 11.01.2017) .
Более того, в настоящее время, в условиях краха модели европейского мультикультурализма, а также тенденций к формальной архаизации и новому витку мифологизации сознания индивидов в информационном обществе вполне возможно возрождение и трансформация, с учетом социокультурных изменений, прежних этнорелигиозных паттернов.
И к настоящему времени возникает полемика, основанная на «острых рифах» межкультурной коммуникации по вопросам наиболее одиозных сюжетов или персоналий истории православной культуры, как, например, недавно спровоцированный документальным выпуском с вольными трактовками о православном святом Гаврииле Белостокском (канонизированным якобы за «убиение жидами») социальный конфликт Евреи возмутились историей канала «Россия 24» о младенце-святом, якобы замученном иудеями //[Электронный ресурс] URL: http://www.a-theism.com/2012/08/24.html (дата обращения 14.01.2017) .
В рамках теоретико-методологической актуальности уместно указать позицию специалистов в области иудаики, констатирующих недостаточную проработанность определенных сфер изучения образа евреев, их статусного позиционирования и репрезентации в восприятии различных уровней российского позднеимперского общества.
Предмет исследования: ментальное пространство представителей православной конфессии в восприятии образа «другого» в контексте развития этнорелигиозной коммуникации в российском обществе позднеимперской России
Объект исследования: образность еврейского населения сквозь призму социокультурных установок православного населения в условиях трансформации социокультурных паттернов социума Российской империи конца XIX - начала XX столетия.
Цель исследования: провести реконструкцию образности еврейского населения в восприятии представителей православной традиции российского общества позднеимперского периода.
Задачи исследования:
ь Сформулировать основные теоретико-методологические положения в отношении методов реконструкции социокультурной образности в сфере актуализации образа «другого» определенным типом ментальности;
ь Рассмотреть проблемное поле ряда понятий исторической имагологии в контексте изучения структуры общественного сознания России позднеимперского периода, в частности такие понятия как «социокультурный образ», «ментальность», «историческая память».
ь Охарактеризовать эволюцию и особенности социально- демографических характеристик и политико-правового статуса еврейского населения в Российской империи;
ь Выявить основные аспекты в трансформации социокультурных паттернов в отношении еврейского населения в Российской империи позднеимперского периода, а также некоторые их характерные черты на более ранних этапах;
ь Рассмотреть вопросы «статус-кво», восприятия и самовосприятия представителей кросс конфессиональной коммуникации, а именно «выкрестов» и «субботников».
ь Проследить специфику религиозно-мифологической стереотипизации в конструировании «черных легенд» и «кровавого навета» в контексте традиционного богословской православной традиции;
ь Изучить и выявить характерные черты инициирования и протекания антисемитских юридических процессов («велижское дело», «саратовское дело», «дело Бейлиса» и др.) сквозь призму ритуально-мистического дискурса;
ь Охарактеризовать тенденции к либерализации церковных догматических и обрядово-бытовых аспектов восприятия образности еврейства в начале XX столетия;
ь Отметить значение анализа социокультурных стереотипов и установок в восприятии еврейского населения как актуального и востребованного современным социогуманитарным знанием исторического опыта.
Степень изученности темы. Проблемное поле диссертационного исследования включает в себя несколько актуальных научно- исследовательских направлений. К настоящему моменту в наибольшей степени является разработанным изучение образности еврейства скорее в интеллектуально-художественном и повседневно-обыденном, нежели сакрально-мистическом пространстве восприятия российским обществом позднеимперского периода Натанс Б. За чертой: евреи встречаются с позднеимперской Россией. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. -- 488 с.; Комолятова А.Н. Еврейство в социокультурном пространстве северного города Российской империи XIX - начала XX вв. // Вестник СевФУ. Сер.: Гуманитарные и социальные науки - 2014. - № 6. - С. 143-149; Хижая Т.И. Субботники и евреи в российском обществе XIX - начала XX вв.: дискурсы восприятия // В сборнике: Научные труды по иудаике. Материалы XX Международной ежегодной конференции по иудаике. Сер.: «Академическая серия». - М.: «Сэфер», 2013. - С. 131-150. .
Достаточно явно представлено направление, акцентирующее внимание на репрезентации образа евреев в рамках художественного нарратива российской классической литературы второй половины XIX - начала XX столетия Вайскопф М.Я. Семья без урода. Образ еврея в литературе русского романтизма // Новое литературное обозрение 1997. - № 28. - С. 76-99; Юзефович И.В. Речевой потрет «чужого» в русской литературе конца XIX .
Наконец, одним из наиболее разработанных проблемных сфер в изучении образности евреев является проблемное поле их образности в представлениях и социокультурных стереотипах населения России на ранних этапах отечественный истории - преимущественно в мифологизированном когнитивном срезе племенных организаций восточных славян и древнерусского социума Березович Е.Л. «Чужие» глазами славян // Живая старина. - 2007. - № 3. - С. 54-56; Белова, O.B., Петрухин В.Я. Еврейский миф в славянской культуре. - М.: Гешарим, 2008. .
Также, наиболее полно представленным пластом научно-исследовательского творчества в современной иудаике являются труды, освещающие различные аспекты формально-юридического, социально-политического и этноконфессионального статуса евреев в российском обществе позднеимперского периода Биюшкина Н.И. Особенности национальной политики российского государства в 70-90-х гг. XIX в. // Государственное и муниципальное управление в XXI веке: теория, методология, практика. - 2011. - № 2. - С. 30-33.; Егоров В.В. Правовое положение еврейского населения как предмет регулирования российского законодательства XVIII - начала XX вв. - Нижний Новгород: Пламя, 2013. - 233 с.; Ильин С.А. Русская православная церковь и «еврейский вопрос» // Вестник ТГУ им. Г.Р. Державина. Серия: Гуманитарные науки. - 2009. - № 3 (71). - С. 215-220;.
Особое место в научной практике как иудаистов и историков православной культуры, так и у историков права занимают так называемые «ритуальные дела», связанные с воплощением социокультурной легенды «кровавого навета», столь популярной в изучаемый период; отмечено наличие ряда работ в том числе и с позиций методологии современных направлений социогуманитарного цикла Кацис Л. Ф. Кровавый навет и русская мысль. Историко-теологическое исследование дела Бейлиса. -- М.: Мосты культуры, 2006. -- 496 с.; Назаров А.Н. «Дело Бейлиса» в зеркале исторической антропологии // В сборнике: История и археология. Материалы Международной научной конференции. - 2012. - С. 85-90..
Одним из недавних направлений, конституирующим изучение образности в кроссконфессиональной коммуникации, является изучение проблемного поля самоидентификации «выкрестов» и «субботников», а также их восприятия в структуре ментальности как православных интеллектуалов, так и рядовых представителей конфессии Носенко-Штейн Е.Э. Чужие среди чужих: существует ли еврейская православная идентичность // Этнографическое обозрение. - 2009. - № 3. - С. 20-35; Герасимова В.А. «Свои» и «чужие»: крещеные евреи в России XVIII века // Вестник РГГУ. Серия: Философия. Социология. Искусствоведение. - 2010. - № 15 (58). - С. 139-146; Хижая Т.И. «А как мы есть субботного сословия»: проблема идентичности русских иудействующих в XIX - начале XX вв. // Вестник ВлГУ. Серия: Социальные и гуманитарные науки. - 2014. - № 4 (4). - С. 82- 95..
Отдельным полем исследований, к настоящему моменту представленное достаточно большим объемом, но не систематизированным в отдельное структурированное направление изучения, является анализ литературы богословского толка в контексте полемики восприятия еврейского населения и иудейской конфессии Роланд, П. Антииудейские мотивы в некоторых сочинениях Симеона Полоцкого // Евреи и христиане в православных обществах Восточной Европы. - М.: Индрик, 2011. - С. 155-160. .
Значительным пластом, или, вернее, «платформой» научно-исследовательской практики в изучении взаимовосприятия еврейского и русского населения выступает сборник «Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга» Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга / Под ред. О.В. Беловой. - Вып.11. - М.: Сэфер, 2003..
Источниковая база. Проблемное поле образности евреев представлено достаточно обширным пластом источников. Возможно выделить ряд источниковых групп, каждая из которых позволяет дополнить целостную картину в реконструкции образа еврейского населения в контексте ментальных установок религиозного традиционализма, и в частности, православной конфессии.
К числу первой группы источников следует отнести письменные источники официального характера в сфере законодательства, а именно указы, законы, предписания местной администрации, касающиеся конституирования фактического статуса и правового набора евреев как в обыденно-повседневной деятельности, так и в области религиозно-культовых отправлений. православный этнорелигиозный церковь еврей
Другой, не менее значимой группой источникового материала выступает документы, связанные со структурированием внутрицерковной идеологии, в частности, предписания и произведения, позиционирующие отношение и официальную позицию православной церкви по отношению к евреям и иудаизму.
Следующей группой источников являются данные юридических процессов и делопроизводства, связанного с расследованием «ритуальных дел» («велижское дело», «тифлисское дело», «дело Бейлиса», пр.) а также материалы периодической печати, освещавшие ход данных процессов, равно как и спровоцированную ими общественную полемику.
Среди письменных источников неофициального характера следует выделить произведения мемуаристики и дневниковых записей, освещавшие как вышеупомянутые юридические процессы, а так и иные сюжеты реакции на постулируемую социокультурную легенду о «кровавом навете» - в частности, описание распространившейся в начале XX столетия в канун православной Пасхи практики антисемитских погромов и расправ.
Также необходимо выделить в качестве исторического источника значительных пласт художественной литературы, ретранслирующей дискурс наиболее одиозных событий, связанных с историей образного восприятия еврейства и соответствующих реальных действий - как сюжетов, основанных на материале «ритуальных процессов», так и мотивов, к примеру, Кишиневского погрома 1903 г.
Особую категорию представляют источники аудиовизуального характера - карикатуры и гротескное изображение евреев, как светского, так и религиозного происхождения.
Методология. В рамках данного исследования используется методологический аппарат таких направлений «новой исторической науки», как историческая имагология, историческая антропология и историческая психология. При этом центральной проблемой апелляции к методам исторической имагологии является адекватная современному историческому знанию исследовательская работа с таким понятием, как «социокультурный образ».
В настоящее время не существует однозначной трактовки и понимания данного термина. В основном, внимание исследователей сконцентрировано на уточнении различных аспектов коммуницирования образности с такими субъектами социогуманитарного цикла, как историческая память, ментальность, мифологическое мышление и др. 11Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. 1993. - М., 1994. Воробьева О.В. Взгляд и образ: историко-методологический аспект // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. - 2013. - № 4-3. - С. 135-140; Ковтунова Ю.Р. Образ как объект исторического исследования // Вестник Южно- Уральского государственного университета. - Серия: Социально-гуманитарные науки. - 2014. - Т. 14. - № 4. - С. 91-93; Ждакова Н.И. Специфика понимания категории «образ» в гуманитарных науках // В сборнике: Университетский комплекс как региональный центр образования, науки и культуры Материалы Всероссийской научно-методической конференции (с международным участием). - 2015. - С. 1808-1811; Худяков К.С., Братухина Я.С. Образ как часть мифологического мышления // Современные тенденции развития науки и технологий. - 2015. - № 8-5. - С. 114-117.
Собственно, историческая имагология и призвана сформировать совокупность подходов для решения данной задачи. Вследствие этого данное научное направление представляет собой междисциплинарную отрасль, затрагивающая проблемное поле таких дисциплин, как этнология, историческая психология, культурология, литературоведение и ряд других.
В зарубежной исследовательской практике историческая имагология впервые обрела свое оформление в 50-х гг. XX столетия, в то время как научно-практическое применение в отечественном историческом знании приходиться на 1970-е гг. Огромное значение на складывание методологического аппарата сыграли представители «школы Анналов».
В отношении изучения образности историческая имагология ставит во главу угла проблематику ментальной коммуникации и соотношения таких категорий исторического сознания, как «свой», «чужой», «другой» и пр. При этом в основе формирования образности учитываются как рациональные, так и эмоционально-волевые аспекты выстраивания образной структуры, тем самым провоцируя ее становление как синтетического, сложного и динамичного объекта в рамках эпистемологии восприятия. Усложняющим фактором выступает «наложение» на структуру образа не только прагматичной мифологизации его объективного носителя, но и совокупность личного опыта, мировоззренческих, социокультурных, образовательных и иных доминант сознания личности или группы.
Одной из ключевых проблемных направлений в исторической имагологии последних лет является исследование аспектов визуализации образности «других» в условиях адаптации исследовательских практик «визуального поворота». При этом наиболее востребованным научно- исследовательской проблемным полем является комплекс вопросов, связанный с изучением образа в пространстве межкультурного, и в частности, межконфессионального диалога, а также в условиях развития кроссконфессиональных коммуникаций.
Научная новизна данного исследования состоит в том, что для изучения образности еврейского населения позднеимперского периода используется набор методов исторической имагологии и исторической психологии.
Исследованием предполагается не столько реконструкция определенного образа евреев в восприятии представителей православной традиции, сколько формирование определенного научно-методического пространства, в рамках которого познающий субъект смог бы сконструировать свое видение образности еврейского населения в восприятии православных жителей Российской империи.
Методологический аппарат направлений «новой исторической науки» позволяет на основе пересмотра уже имеющегося источникового и историографического материала осуществить попытку реконструирования ментального пространства человека православной традиции, провести воссоздание мировоззренческих и социокультурных ориентиров.
На основе изучения и актуализации данных представляется возможным получить научно-практический результат в виде своего рода исследовательского «когнитивного полигона», где представляется возможным каждому познающему субъекту реализовывать свой потенциал в выстраивании структуры образа еврея. Помимо этого, адаптация вопросов образности еврейского населения в рамках исторической психологии способствует развитию прикладных приемов в изучении своеобразия психики представителей православной традиции.
Глава I. Характеристика научно-теоретических проблем имагологии в контексте изучения проблем этнорелигиозной образности
1.1 Актуальные проблемы исторической имагологии в контексте развития «новой исторической науки»
В рамках «новой исторической науки» проблемное поле образности элементов прошлого является предметом исторической имагологии. В контексте изучения проблем данного направления уместно говорить о моделировании социокультурного пространства в его рамках, т.е., по сути, историческая имагология тесно связана с проблемным полем исторической реконструкции. В силу специфики предмета исследования историческая имагология представлена достаточно разветвленной системой междисциплинарных связей, апеллируя, помимо исторической реконструкции, к таким отраслям социогуманитарного знания, как историческая и гендерная психология, новая социальная история, новая биография, интеллектуальная история и др.
Историческая имагология, в отличие от интеллектуальной истории, истории идей и ментальностей, работает с такой единицей исторической реальности, как имагема, или «образ». Исследователь Ю.М. Андрейчева, стремясь наиболее полно и емко отразить значение изучения проблем образности в историческом знании, отмечает: Образ - одно из ключевых понятий гуманитарных наук, понимаемое как психическая форма восприятия и отображения реальности в человеческом сознании. В указанной дефиниции уже присутствует бинарная оппозиция «Я» - «Другой», согласно которой «Я» - это субъект, воспринимающий «Другое» - реальность, отличную от «Я». Данная оппозиция служит не только способом постижения «Иного»/«Другого», но коренится в основе нашего самосознания, которое осуществляется через восприятие и осознание себя («Я») как «Я-Другого». Таким образом, дихотомия
«Я-Другой» играет ключевую роль на всех этапах психических процессов сознания: начиная с рефлексии и заканчивая восприятием внешних явлений» Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2016. - № 11. - С. 37.. Таким образом, происходит акцентуация на изучение «отзеркаливающих» связей, и предметов, их отражающих. Вместе с тем, к настоящему моменту следует констатировать, что, несмотря на обилие трудов, затрагивающих проблемное поле практики исторической имагологии, научных исследований по проблемам теоретико-методологических вопросов в отечественной историографии довольно-таки немного.
Изначально имагология обрела свое начало во французских литературоведческих исследованиях компаративно-исторической направленности середины XX столетия. Чуть в более позднее время французские философы-постмодернисты значительно углубили данное направление, выявляя, в частности, образные условности языка, проявление социокультурных паттернов в повседневной речи,
Вычленение исторической имагологии как научного направления стало возможным благодаря тенденциям антропологического поворота. Внимание исследовательского сообщества оказалось приковано к проявлениям «человеческого» в человеке и остальных антроплогизированных институтах и элементах, проявлениях социальности и т.д.
В конечном счете, к примеру, стало возможно обращение к проблемам восприятия и взаимовосприятия наций, одна значительная «объемность», многоуровневость и некая аморфность постигаемого предмета значительно усложняет данный процесс и предъявляет серьезные требования к методологическому инструментарию. Э. Хобсбаум в данном контексте указывает следующее: «...не способны растолковать наблюдателю, как a priori отличить нацию от других человеческих сообществ и групп -- подобно тому, как можем мы ему объяснить различие между мышью и ящерицей или между отдельными видами птиц. Если бы за нациями можно было наблюдать примерно так же, как и за птицами, занятие это не составило бы особого труда» Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 г. - СПб., 1998. - С. 11-12.
Сквозь призму подобной проблемы особенно остро встает вопрос постижения «другого» как первичный процесс постижения самое себя. Однако процесс изучение человеческого восприятия и самовосприятия становится довольно затруднителен в условия утраты индивидами идентичности в рамках глобализационных процессов. В противовес позиции Хобсбаума К. Поппер заявил, в свою очередь, что «нация -- определенное количество людей, объединенных общим заблуждением касательно своей истории» Цит. по: Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2016. - № 11. - С. 39. Так или иначе, но в данном ключе происходил своеобразный процесс виртуализации ментального пространства нации как социальной единицы, и ее выпадение их «чисто» исторического пространства исследований. В рамках данного подхода можно обнаружить «родовой признак» имагологии - ее приверженность философским принципам конструктивизма, и постструктурализма, если рассматривать направленность проблемного поля современной имагологии.
Особое значение в контексте изучения имагологии имеет характеристика ее эпистемологического и аксиологического потенциала. В частности, в рамках имагологических исследований особое значение принимает акцентуация культурного наследия в стереотипах той или иной социальной группе, а также степени преобладания ее в вопросах конструирования культурологического содержания настоящего. В отношении классификации имагологии наиболее уместной представляется классификация, предлагаемая Ю.М. Андрейчевой: «имагология подразделяется на литературоведческую (изучает образы в литературе), лингвистическую (исследует языковые стереотипы), историческую (осуществляет конкретно-исторический анализ коллективных представлений друг о друге). Разделение указанных подобластей имагологии обусловлено спецификой объектов их исследования: будь то памятники художественной литературы, язык или исторические источники. Тем не менее, указанное разграничение сфер имагологии носит условный характер, поскольку любое исследование образа «Другого» требует анализа явлений в широком историко- культурном контексте и, по сути, осуществляется на стыке целого ряда гуманитарных дисциплин» Цит. по: Там же, с. 38 .
В целом, можно согласиться с исследователем насчет абстрактности вычленения каких-либо типовых дефиниций, поскольку сущность данного направления также определяется не зависящим от внутренних предметных рамок инструментарием методологических подходов других дисциплин и научных направлений. Сопоставление подобных подходов в рамках новой исторической науки значительно повышает познавательный потенциал исторической имагологии.
Еще одной крайне значимой единицей имагологического познания выступает стереотип. Тем не менее, данное понятие является достаточно расплывчатым, и трудно для содержательного «охвата». В частности, если рассматривать данный термин в рамках «классического» психологического определения, то уместно привести следующее: «Стереотип -- жесткое, часто упрощенное представление о конкретной группе или категории людей.
Поскольку мы вообще склонны к упрощениям, то формируем стереотипы для большей предсказуемости поведения других людей. Эти стереотипы часто имеют негативную природу и основаны на предрассудках и дискриминации. Стереотипы не обязательно являются ложными; обычно они содержат некое зерно истины. Их разделяет значительное количество людей, что в целом способствует их укоренению. Стереотипы могут меняться со временем, но их носителям часто бывает трудно избавиться от усвоенных представлений» Цит. по: Белгородская Л.В. Образ Российской империи на страницах британских и американских справочно- энциклопедических изданий XX века: Автореф. … дис. д-ра ист. наук. СПб., 2009. - С. 94..
Данному термину апеллирует достаточно широкое число специалистов из различных направлений. В настоящее время существует достаточно интересная классификация, предлагаемая Д.И. Щербаковой, в отношении классифицирования стереотипов, к которым апеллирует понятийный аппарат исторической имагологии. Первое направление представлено той группой стереотипов, которые направлены на акцентуацию когнитивного среза изучаемого объекта, «носителя» стереотипа. Второй тип стереотипов, выделенных исследователем, направлен на анализ и характеристику эмоционально-волевых доминант как индивида, так и группы, в процессе постижения им исторической реальности. Третий тип раскрывает общественное и повседневно-бытовое содержание стереотипа, его значение в коммуникативной практике изучаемых категорий социума.
Особую категорию составляю этнические, или национальные стереотипы. Изучение данных стереотипов связано с высокой степенью рисков, касающихся взаимовосприятия одной нации представителями другой этничности, и, как следствие, зачастую в этот термин вкладывается в высшей степени негативный смысл. В таком случае неизбежно нарастание противоречий, переносимое уже в пространство академических сообществ, что было бы недопустимых и опасным проявлением. Вследствие этого, изучение стереотипизации представляется довольно проблематичным и в значительной мере «рассеянным» направлением, которое должно рассматриваться с учетом актуальных политико-правовых реалий.
В контексте изучения стереотипов также особое значение принимает так называемый поиск «ядра истины», то есть того изначального минимума каких- либо предпосылок или установок, которые способствовали конечному «рождению» стереотипа в его связи с исходными данными и языковыми трансформациями. В связи с этим определенное значение принимает понятие «нарратива» как доступности текста вообще. Преобладающим на сегодняшний день этапом развития научного знания является постнеклассическая научная парадигма, получившая свое развитие, по разным оценкам, во второй половине XX в. Одним из ее ключевых составляющих является «лингвистический поворот» - неоднозначное событие в мировой философии, ознаменовавшее поиск новых подходов роли и значения языка в научных изысканиях, определения степени научности и доступности исследовательского нарратива, разрешения того кризиса, в котором оказалась наука в указанный период.
Особое значение принимает проблема объективных способов познания окружающей действительности; в настоящее время научное сообщество сталкивается с все увеличивающимся количеством научных работ, статей и даже монографий, пытающихся разрешить эту проблему. Однако в связи с этим возникает вопрос, насколько доступны для восприятия, понимания и усвоения данные тексты, и насколько они выдержаны в рамках «классической» научности. Рассмотрим это на примере предложенного текста о специфике познании как субъекта человеческой деятельности.
В предложенном нарративе (здесь: «модель «объясняющего рассказа», основанная на принципиальной повествовательности природы знания») представляется логичное и последовательное изложение авторской концепции сущности познания.
Однако современный текст о познании весьма перегружен терминологией, - «семантика», «феноменология», «герменевтика» - которая вряд ли с первого раза будет понятна неподготовленному читателю или даже исследователю, не специализирующему на некоторых аспектах социогуманитарного знаний. В то же время, такая повышенная информативность неизбежна, поскольку к настоящему времени несколькими поколениями научных школ и исследователей оказался накоплен мощнейший пласт научно-практического опыта и результатов в данной сфере, игнорировать который было бы верхом субъективизма и проявлением не научности подхода. Так, анализ познания как вида человеческой деятельности практически не возможен без понимания такого раздела философского знания как эпистемология - собственно, теории познания в философии.
Наличие множества научных направлений создает кризис доверия к тому массиву текстов о познавательной деятельности и отсутствие какого-либо явного и неопровержимого критерия, позволяющего верифицировать практический результат, получаемый в процессе познания. Однако, с другой стороны, загнать представление о такой сложной деятельности человека, как познание, в «прокрустово ложе» какой-либо одной научной методологии и текстологического стиля было бы нарушением всех принципов современного социогуманитарного знания. В итоге, в науке возникает ситуация, когда для описания процесса познания требуется мощный и вызывающий повсеместное доверие научно-методологический инструментарий, который вместе с тем мог бы учесть все разнообразие существующих способов анализа и иных способов ведения исследовательской деятельности.
Таким образом, можно заключить, что, несмотря на всю свою потенциальную научность и доступность современный текст, посвященный проблемам познавательной деятельности человека, связан с множеством рисков в трансляции содержательного смысла аудитории такого текста. Поэтому научному сообществу еще предстоит выработать подходы к созданию максимально доступного для восприятия и не выходящего за рамки научного языка текста.
1.2 Пространство интеллектуальной истории в контексте проблем исторической имагологии
Если смотреть на ситуацию в ретроспективе, кажется парадоксально, что, начав набирать популярность в 1960-х, «история идей» испытала на себе осуждение в западных университетах, и что историки сочли целесообразным чуть ли не запретить их изучение, как устаревшее учение, если не реакционное. Но только поколение назад, впечатляющий рост социальной истории и других направлений принес с собой презрение к идеям и политике элиты в то время, когда, в более широком смысле, общество стало опасаться интеллигенции.
История идей также оказалась под атакой тех, кто, по любым меркам, может быть описан как интеллектуалы и элиты. Существует легенда, согласно которой в отделе аналитической философии Принстонского университета якобы висел баннер в залах, который говорил - «просто скажи нет истории идей».
Возрождение интеллектуальной истории сегодня предвещает возвращение к времени, когда она воспринимается как нечто большее, нежели интересы культурных и политических сил. Это дает представление о том, что обновленная уверенность в силе идей, чтобы понять идеи, стерев междисциплинарные границы, может сделать для мира исторической науки гораздо больше, чем в прошлом веке.
Но это также создает проблемы для области, которая рискует стать жертвой своего собственного успеха. Удивительно, но ученые, которые гордятся признанием их интеллектуального самосознания, демонстрируют очевидное снижение уровня самоанализа. Понимание ренессанса интеллектуальной истории проливает свет на более широкие течения и их проблемы.
Социальная история часто ассоциируется с количественным подходом, который предлагал способ проанализировать широкий массы человечества, вместе с тем обвиняя интеллектуальную историю - зачастую небезосновательно - в идеалистической абстракции, недооценке важности материальных факторов в формировании человеческого прошлого и игнорировании тяжелого положения простых людей.
Вскоре, однако, мода на социальную историю вошла в свой период самоанализа и «кризиса», как и некоторые из ее самых способных практиков начали чувствовать, что неустанное ущемление качества количеством неверно даже для жизни самых простых людей.
В то время как французская традиция Histoire де mentalites давно стремилась осветить умственные привычки обычных людей, то «новая культурная история», которая выросла в 1980-х годах с целью интерпретировать смысл через новое обращения к антропологической и другим теориям, понимает «культуру» как всепроникающую семиотическую сеть. Последствия для традиционной интеллектуальной истории были похожи на те, с которыми столкнулась социальная история.
В данном контексте в рамках истории идей и среза интеллектуальной истории следует указать такое направление, как потестарная имагология. В частности, направленность к данному направлению отмечает Ю.М. Андрейчева: «Отмеченная тенденция дифференциации внутри имагологического знания свидетельствует о том, что назрела необходимость уточнить предмет ее исследования.
Думается, что под таковым правильнее понимать гетеро- и аутообразы, воспроизводимые социальными сообществами. Введение «социального сообщества» как субъекта, воспроизводящего образ, позволит расширить круг исследуемых имагологией респондентов, в который естественным образом войдут, помимо культурных и этнических сообществ, религиозные, властные и прочие сообщества. С другой стороны, в таком определении сохраняется принцип «Другости» как специфический исследовательский ракурс, присущий имагологической проблематике» Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2016. - № 11. - С. 38..
Наличие этого направления характеризует и конституирует своеобразное отчуждение сферы сакрального в направленность другого характера - формирования специфической образности религиозных мифологем. Помимо этого, характерной чертой методологического поиска представителей потестарной имагологии выступает стремление к вычленению наиболее одиозных аспектов религиозной проблематики, и рассмотрение их с позиций «новой социальной истории». Вместе с тем, следует отметить такую характерную деталь исследовательского дискурса потестарной имагологии, как выявление в первую очередь социально-производственных, а не идеальных факторов, в причинности тех или иных стереотипизирующих процессов в религиозном пространстве.
К примеру, А. Панченко отмечает: «Итак, если рассматривать появление местных святынь и сакраменталий в католических и православных культурах европейского Средневековья и Нового времени как более или менее постоянный процесс “производства сакрального”, то представляется вполне очевидным, что многие известные кровавые наветы были частью этого процесса и что первоначальным стимулом к очередному распространению легенды о ритуальном убийстве могла быть не столько ненависть к евреям, сколько потребность той или иной общины в новой святыне. Разумеется, уровней рецепции и репрезентации кровавого навета было довольно много, и функции подобных легенд не следует редуцировать исключительно к религиозным потребностям “первичных” социальных образований.
Вместе с тем, мне кажется очевидным, что и легенды о ритуальном убийстве, и легенды об осквернении гостии были интегрированы в локальные религиозные практики, были частью повседневной религиозной жизни деревень и городов Западной Европы эпохи Средних веков и раннего Нового времени.
Этим, вероятно, и стоит объяснять чрезвычайную устойчивость кровавого навета во многих католических странах» Панченко А. А. К исследованию «еврейской темы» в истории русской словесности: сюжет о ритуальном убийстве // Новое литературное обозрение : журнал. -- 2010. -- № 104. -- С. 79-113. Тем самым утверждается мысль о трансформации привычных социальных локусов в иной социокультурный паттерн с учетом возникающих в данном регионе тех или иных особенностей развития традиционной культуры.
Примерно в то же время, сами интеллектуальные историки начали настаивать на централизации теорий, исключающих любую очевидную роль своей собственной дисциплины в подъеме культурной истории. В ответ на «кризис» в интеллектуальной истории, осажденной ростом социальной истории, историки Dominic La Capra и Stiven L. Caplan организовали большую конференцию в Корнельском университете в 1980 году, чтобы обсудить объем информации, накопленный современной европейской интеллектуальной историей, её переоценку и новые перспективы.
Сможет ли интеллектуальная история сделать лингвистический поворот, и, если да, то в каком направлении? Какие способы можно изобрести, чтобы теоретизировать язык? Могут ли инструменты и критические перспективы, открывающиеся в результате постструктуралистской литературной теории предложить интеллектуальные историкам новую методологию для чтения текстов?
Сложность обретенной парадигмы, следующей из таких вопросов, предполагала, что историки прошлого провели свою работу на основе достаточно простых понимания смысла и текстуальности, демонстрируя повышенное внимание к западному марксизму, постструктурализму и психоанализу.
Последующие дебаты были оптимистичными. Но иногда они порождали своего рода междоусобные баталии, приводя к дальнейшей маргинализации интеллектуальных историков из других отраслей дисциплины, члены которого не всегда разделяют то же самое чувство необходимости теоретизации практики языка и текста.
Сегодня научный горизонт выглядит совсем по-другому. Так называемый культурный поворот отрекся от некоторых из своих самых влиятельных сторонников, от ведущих ученых, таких как Линн Хант, склонных к переосмыслению оригинальных идей или, по крайней мере, шагу за его пределы. В то же время, интеллектуальная история вновь стала популярной.
Активизация старых изданий, таких как Journal of the History of Ideas, основание новых журналов, как Modern Intellectual History и создание таких групп, как Society for U.S. Intellectual Historians вместе с возобновлением интереса и волнением среди студентов, издателей, и читателей сигнализировало о том, что что-то изменилось.
1.3 «Свои» и «иные» в контексте позиционирования еврейства
Одним из основных аспектов исследовательского пространства в направлении исторической имагологии выступает понятие оппозиции «Свой»-
«Чужой». В частности, наличие данного противопоставления позволяет ряду специалистов поместить поле исторической имагологии в соответствующий раздел компаративистики.
Проблематика «Свой»/«Другой» входит в компетенцию имагологии (от «imago» - «образ» и «logos» - «слово», «смысл», «суждение») - направления гуманитарной компаративистики, возникшего во французском сравнительно-историческом литературоведении в 1950-е гг.
Первоначально, задачей имагологии виделось «исследование в литературе образа другой страны, образа инонациональной культуры, объяснение его происхождения и влияния», в том числе и во внелитературных областях».
Довольно скоро новая дисциплина вышла за рамки литературоведения, а ее проблематика и методология нашли применение в различных областях гуманитарного знания, в связи с чем, сегодня имагология понимается довольно широко как «сфера исследований в разных гуманитарных дисциплинах, занимающаяся изучением образа «Чужого» (чужой страны, народа и т.д.) в общественном, культурном и литературном сознании той или иной страны, эпохи»
Необходимо добавить, что указанное определение все-таки неполно отражает исследовательское «поле» имагологии, ограничив его изучением гетерообразов.
За скобками дефиниции осталась важная имагологическая задача - анализ аутообразов как ключевого фактора, диалектически связанного с образом «Другого» Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2016. - № 11. - С. 38.. В данной постановке препозиции определяется качественное соотношение различных препозиций образности. Для конституирования данной препозиции использовались разнообразные методы, но прежде всего, если затрагивать потестарную имагологию - теологический нарратив.
Весьма интересна динамика эволюции образности «своего» и «чужого» на протяжении развития мировой истории. В частности, весьма сильной дефиниция данных установок была в античную эпоху, учитывая стремление греков к обособлению от варварского сегмента.
Вместе с тем, готовность расширения собственных социальных позиций встречается у римлян, с их практикой веротерпимости и принятия в свой пантеон практически всех божеств покоренных ими наций. В эпоху Средневековья произошло изменение данной тенденции в угоду противостоянию «христиан» и «язычников».
Однако именно здесь церковь и конфессии приняли самое деятельное участие в позиционировании другого, и в частности, еврейства. Именно в это время произошло «зачатие» идеи кровавого навета на евреев. С другой стороны, именно в это время особо остро проснулся элемент «магического» в восприятии обывательских масс.
Пробуждая в пастве рефлексию, стремясь «достучаться» до религиозного чувства своих «подопечных», и католическая, православная церковь излишне экзальтировала последних, и тем самым побуждала их к крайнему фундаментализму в отношении «инаковых». Это же проявилось и в трансформации образных паттернов виктимизированных объектов - жертв ритуальных убийств. Уильям из Норвича, Симон Трентский, Гавриил Белостокский стали предметом манипуляции.
И в данном случае А. Панченко отмечает крайне любопытную деталь: «Важно подчеркнуть, что в этих и подобных им случаях инициатива преследования евреев исходила не от клириков или светских властей, а от самих прихожан, а результатом кровавого навета становилось появление новой святыни, будь то почитаемый камень или священный нож.
В этом отношении «наветные» святыни вполне сопоставимы с почитаемыми артефактами и ландшафтными объектами, чьи культы играли и продолжают играть немаловажную роль в повседневной религиозной жизни многих католических, православных и мусульманских культур. Появление подобных священных мест и предметов, судя по всему, обусловлено своеобразным “недостатком сакрального”, зачастую связанным с различными кризисами в жизни общины или отдельных ее членов (болезни и эпидемии,
экономические неурядицы и т. п.), а повествования, посвященные обретению таких святынь, нередко включают мотивы святотатства и насилии» Панченко А. А. К исследованию «еврейской темы» в истории русской словесности: сюжет о ритуальном убийстве // Новое литературное обозрение : журнал. -- 2010. -- № 104. -- С. 87.. Таким образом, как справедливо замечает специалист, в данном контексте в экзальтированных массах Средневековья и Нового времени играл едва ли не первобытный магический фетишизм, стремление к культово-образной обеспеченности.
Нарастание неприязни к еврейству ввиду социально- экономических причин было неизбежным и набирало динамику, но вот «ненавидеть просто так» вовлеченные в данный дискурс социальные категории не могли. Требовалась визуализации конфликтной ситуации - в виде «жертв» и «злодеев».
Вместе с тем, стремление к обособлению данной образности неизбежно влекло за собой отчуждение не только от реального образа еврейства, но и от самовосприятия самих христианских масс, утрате ими первоначального морально-эстетического и отдаления социокультурного опыта, столь необходимого для осознания собственной идентичности.
Следует сказать, что А. Панченко, характеризуя данную проблему, отмечает в частности, что любые негативные инсинуации в отношении представителя другой социальной группы является результатом «коллективного воображения, которые сопровождают значимый для любого из нас процесс разграничения «своего» и «чужого».
Какими бы ни были общественные, экономические и культурные факторы, влияющие на формирование образа «чужаков» с их обычаями и ритуалами, нравами и стремлениями, речь, как правило, идет о социальной стигматизации, то есть о формировании «негативной репутации» в отношении людей и групп, которых почему-либо не причисляют к «своим». Для специалиста в области фольклористики и истории массовой культуры особенный интерес в данном случае представляет постоянство сюжетов, мотивов и образов, при помощи которых эта репутация конструируется, закрепляется и передается.
Религиозная культура здесь не составляет исключения; наоборот, именно стигматизация религиозных меньшинств на протяжении тысячелетий европейской истории характеризуется пугающим однообразием. Таким образом, конституирование препозиций своего и чужого является неизбежным актом не только осознания индивидом или группой собственной идентичности, но своего рода механизмом психической самозащиты, обретения своего «Я-образа».
1.4 Место церкви в позиционировании образности еврейского населения
Трансформация образности восприятия еврейского населения церковью представляет собой одно из значимых направлений потестарной исторической имагологии.
В частности, необходимо отметить, что русская православная церковь с момента своего обоснования позиции статус-кво на территории древнерусского государства и вплоть до XIX-XX столетия весьма настороженно относилась к иудейскому контингенту населения Российской империи, полагая последних своими естественными конкурентами.
Немалую роль в данном вопросе играла и догматика православия, в контексте которой иудеи были представлены распинателями Христа в соответствии с новозаветной нарративной традицией.
Таким образом, негативные факторы в восприятии иудейства были заложены изначально со стороны православной церкви и требовали своей соответствующей реализации, специфической рефлексии, отражавшей данную позицию как необходимое условие причастности к данному социокультурному локусу.
С другой стороны, навязывание своей позиции, пусть даже и в стремлении распространить вероучение, никогда не было присуще Русской православной церкви; даже миссионерские акции носили скорее полемический, нежели административно- силовой характер, как это можно обнаружить в католической традиции.
С другой стороны, Ю.М. Андрейчева отметила довольно интересный аспект: «важно также учитывать аутообраз того религиозного сообщества, которое воспроизводило исследуемые гетерообразы. Религиозное самовосприятие и самоидентификация - это своего рода «линза», через которую, приобретая свое уникальное преломление, в общине верующих формировались представления об иноверии и иноверцах.
Например, ракурс восприятия иноверия и иноверцев (нейтральный или же со знаками «плюс»/минус») зависел от того, считало ли религиозное сообщество свое вероучение единственно истинным (как, например, это было присуще монотеистическим религиям и конфессиям) или же полагало, что иные религиозные представления - это своеобразные модификации их собственного (идеи, свойственные политеистическим верованиям). Отсюда и проистекало отношение к «Другому» как к «Чужому» - «Чуждому» и, в конечном счете, «Враждебному», или же, как к «Иному» Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2016. - № 11..
Однако данный фактор достаточно сложно представить как превалирующий в вероучительской практике православной церкви. Сама идея некоей изначальной, «первичной» агрессивности, стремление обращать в веру отсутствовала в идейно-интеллектуальном пространстве православной церкви, чего не скажешь об идеях некой духовной «защиты», стремлении обособления собственных позиций и статус-кво в противостоянии с другими конфессиями, а также сектантскими и еретическими отхождениями.
Особое положение в образности евреев в христианской православной традиции занимали выкресты. Задачей православной стороны было, в том числе, провести полную индоктринацию идей привязанности христианской миссии и причастности к «верной» конфессии, вследствие этого, распространялись различные специфические мифологемы, выступавшие, по сути, своего рода вербальными ограничителями.
Подобные документы
Характеристика социально-экономического и правового положения православного населения Великого княжества Литовского. Значение православной церкви в развитии культуры конца XIII–первой половины XVI веков. Развитие нематериальной и материальной культуры.
курсовая работа [59,1 K], добавлен 25.12.2011Что такое православное воспитание. Что входит в понятие образа Божия. Телесная и бестелесная концепция. Православная педагогика. Национальные черты русского народа. Воспитание христианского мировоззрения. Основное содержание православного воспитания.
реферат [21,8 K], добавлен 26.09.2008История Свято-Успенского православного прихода с дореволюционного периода и до наших дней. Разграбление и уничтожение храма в послереволюционный период, расстрел священника, угасание православной жизни в поселке. Восстановление кафедрального собора.
реферат [35,8 K], добавлен 03.09.2010Учение об Образе и подобии Божьем, отражение данной информации в священных источниках. Черты Образа Божия, их исследование в человеке, выявление сходных черт и подобия. Практическое значение православного учения об Образе и подобии Божьем в человеке.
реферат [19,6 K], добавлен 22.01.2013Обзор литературы по истории Русской церкви в период с XVIII века по 1917 год. Правовое положение Русской православной церкви в Российской Империи, ее место в государстве. Упадок и кризис православия. Факторы, влияющие на отношение крестьян к РПЦ.
курсовая работа [39,7 K], добавлен 30.01.2013Анализ мировых представлений о Боге и их отражение в языках. Два значения слова вера. Вера в понимании православного вероучения и ее значение. Основы православной веры. Источники богопознания согласно православному вероучению. Цель жизни человека.
сочинение [38,6 K], добавлен 21.02.2014Изучение основных сведений по христианской апологетике, особенности православного учения о богопознании и антропогенезе. Анализ социально-когнитивной теории в религиоведении. Характеристика религиозных и этических представлений населения древнего мира.
курсовая работа [55,6 K], добавлен 31.01.2010Исследование положений православного учения о личности и его значения для понимания православного богословия и спасения. Первичность личности по отношению к природе в Троице. Любовь как проявление абсолютной свободы Пресвятой Троицы. Личность и церковь.
реферат [35,1 K], добавлен 18.02.2015Характеристика богословських поглядів архієпископа Канівського Василія (Богдашевського). Його глибоке знання Святого Писання та творів святих отців. Проповідницький та інші таланти архієпископа Василія у становленні православного богослів’я в Україні.
статья [27,5 K], добавлен 19.09.2017Формирование идеи православного царства. Образ царя в русской культуре в период монгольского владычества. Формирование идеи римско-византийского наследия Москвы. Концепция "Москва - третий Рим" как закономерный итог взаимоотношений власти и церкви.
дипломная работа [71,5 K], добавлен 11.12.2017
