Теория социологии

Что касается первого из этих понятий, широко распространено мнение, со-гласно которому современная эпоха заканчивается или уже завершилась, и мы вступили в новую историческую эпоху постсовременности. Лемер утверждает, что начало постмодернизма, по крайней мере символически, можно усмотреть в

, крушении модернистской архитектуры, случившемся в 3:32 пополудни, 15 июля 1972 г. -- в момент разрушения жилого микрорайона «Прютт-Айгоу» в городе Сент-Луис... Этот'массивный жилой комплекс в Сент-Луисе олицетворял собой самонадеянную убежденность модернистской архитектуры в том, что постройкой крупнейшего и само-го лучшего жилого комплекса проектировщики и архитекторы сумеют искоренить бед-ность и человеческие невзгоды. Осознавать эту символичность и разрушить олицетво-рение этой идеи означало признать провал модернистской архитектуры и, косвенно, самой современности (Lemert, 1990, р. 233; вслед за Jencks, 1977) Разрушение «Прютт-Айгоу» отражает различие во взглядах модернистов и постмодернистов на возможность найти рациональные решения проблем обще-ства. Возьмем другой пример: война с бедностью, которую вел в 1960-х гг. Линдон Джонсон, была типичным проявлением модернистской убежденности в возможно-сти обнаружения и реального осуществления рациональных решений социальных проблем. Можно сказать, что в 1980-х гг. администрация Рейгана и ее общее нежела-ние разрабатывать массовые программы по преодолению таких явлений были харак-терными проявлениями общества постмодерна и убежденности в том, что не су-ществует единого рационального решения различных проблем. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в период между правлением президентских адми-нистраций Кеннеди, Джонсона и Рейгана Соединенные Штаты перешли от совре-менного к постсовременному обществу. Фактически, разрушение «Прютт-Айгоу» произошло именно в этих временных рамках.

Второе понятие, «постмодернизм», связано с культурной сферой, в рамках которой утверждается, что наблюдается тенденция к вытеснению модернист-ских произведений продуктами постмодерна, Так, в сфере изобразительного

Здесь я придерживаюсь различия, которое провели БесТ и Кх'ллнер (Best and Kellfler, JBSJt P- 5) искусства Джеймсон (Jameson, 1984), как мы скоро увидим, сопоставляет пост-модернистские, почти фотографические и безэмоциональные изображения Мэ-рилин Монро Энди Уорхолом с модернистским и крайне впечатляющим «Кри-ком» Эдварда Мунка. В сфере телевидения показ «Твин Пикса» обычно считают удачным примером постмодернизма, тогда как «Папа знает лучше всех» -- хо-роший пример модернистской телевизионной программы. В сфере кинемато-графа в качестве постмодернистской работы можно рассматривать «Бегущий по лезвию», тогда как «Десять заповедей», несомненно, можно определить как мо-дернистский фильм.

Третий аспект постмодерна, гораздо более уместный в данном контексте, -- это возникновение постмодернистской социальной теории и ее отличия от теории модер-нистской. Модернистская социальная теория стремилась к универсальному, внеис-торичёскому, рациональному обоснованию своего анализа и критики общества. Для Маркса таким фундаментом было существование вида, тогда как для Хабермаса эту роль играл коммуникативный разум. Постмодернистское мышление отвергает эти 'поиски основания и склоняется к релятивизму, иррационализму и нигилизму. Вслед за Ницше и Фуко и некоторыми другими мыслителями постмодернисты поставили такие обоснования под сомнение, считая, что при этом определенные группы ставят-ся в привилегированное положение, а значение других принижается; одни группы наделяются властью, а другие представляются безвластными.

Подобным же образом, постмодернисты отрицают представление о «больших повествованиях» или метанарративах. Именно в отрицании этих идей заметную роль играет один из важнейших постмодернистов -- Жан-Франсуа Лиотар. Лио-тар (Lyotard, 1984, p. xxiii) начинает с определения модернистского (научного) знания как определенного вида единого большого синтеза (или «метадискурса»), который мы связываем с творчеством таких теоретиков, как Маркс и Парсонс. Среди больших повествований, которые Лиотар связывает с модернистской нау-КЬй, присутствуют «диалектика Духа, герменевтика значения, освобождения ра-«йШального или трудящегося субъекта или создание благосостояния» (Lyotard, 1984,р; xxiii):,

>';. >Рйз современное знание, с точки зрения Лиотара, отождествляется с метапо-вёетвованиями, То постсовременное знание предполагает отрицание таких боль-'¦ дашнарратйвов». Лиотар пишет: «До предела упрощая, я определяю постмодерн Шк недоверие к метаповествованиям» (Lyotard, 1984, p. xxiv). Конкретнее он ^верждает: «Давайте вести войну с тотальностью... давайте активируем различия» ('L'yotard, 1984, р. 82). Фактически, постмодернистская социальная теория ста-новится-торжеством различных теоретических подходов: «Постмодернистское знание яе является просто орудием авторитетов; оно совершенствует нашу вос-приимчивость к различиям и усиливает нашу способность допускать несораз-мерное» (LyotaTd, 1984, p. xxv). С этой точки зрения, социология в своем поиске различных' синтезов более конкретного характера перешла от периода модерна к Эпохе постмодерна. Как считают Фрезер и Николсон, метаповествованиям или большим нарративам» модерна Лиотар предпочитает «уменьшенные, локализован-ные повествования» (Lyotard, 1988, р. 89). Варианты новых синтезов, обсуждавшиеся на протяжении настоящей книги, можно считать примерами таких «уменьшен-ных», «локализованных» социологических повествований. Тогда как Лиотар отвергает большие повествования в целом, Бодрийяр отрица-ет идею большого повествования в социологии. С одной стороны, Бодрийяр отвер-гает само понятие социального. С другой стороны, отрицание социального приво-дит к отрицанию социологического метаповествования, связанного с модерном:

....великого организующего принципа, большого повествования Социального, нашед-шего поддержку и оправдание в идеях о разумном соглашении, гражданском обществе, прогрессе, власти, производстве -- того, что могло свидетельствовать о том, что когда-то существовало, но более не существует. Эпоха социальной перспективы, точно со-впадающая с недостаточно определенным периодом, известным как модерн... прошла (Bogard, 1990, р. 10)

Таким образом, постмодернистская социальная теория выступает за неприя-тие метаповествований в целом и больших повествований в социологии, в част-ности.

Постмодернистская социальная теория в значительной степени была создани-ем людей, не являвшихся социологами (Лиотара, Деррида, Джеймсона и др.). В последние годы постмодернистский подход стал использоваться рядом социо-логов, и постмодернистская социальная теория, по крайней мере в некоторой сте-пени, может рассматриваться как часть классической социологической традиции. ¦Возьмем, например, новую трактовку творчества Зиммеля, недавно появившу-юся под заглавием «Постмодернистский (постмодернизированный) Зиммель» (Weinstein and Weinstein, 1993; 1998). Вайнштейны признают вескость доводов в пользу характеристики Зиммеля как либерального модерниста, создавшего боль-шое повествование об исторической тенденции к господству объективной культу-ры -- «трагедии культуры». Однако при этом они утверждают, что не менее веские аргументы можно привести в пользу отнесения Зиммеля к теоретикам постмодер-на. Таким образом, они признают обоснованность обеих альтернатив и считают, что обе одинаково верны. Вайнштейны заявляют: «С нашей точки зрения, "модер-низм" и "постмодернизм" являются не взаимоисключающие альтернативы, а дис-курсивные области, граничащие друг с другом» (1993, р. 21). Они отмечают, что могли бы интерпретировать творчество Зиммеля в модернистском ключе, но по-лагают, что постмодернистское толкование более полезно. Таким образом, они выражают вполне постмодернистскую позицию: «Не существует никакого кон-кретного Зиммеля, есть лишь разные Зиммели, прочитываемые сквозь призму разнообразных подходов современного дискурс-формирования» (Weinstein and Weinstein, 1993, p. 55).

Какие же доводы цриводят Вайнштейны в защиту постмодернизированного характера творчества Зиммеля? Во-первых, обращается внимание на то, что Зим-мель в целом был противником тотализации; действительно, он склонен к детота-лизированию современности. Несмотря на свою теорию «трагедии культуры» и за ее исключением, Зиммель был прежде всего эссеистом и рассказчиком и в ос-новном рассматривал диапазон конкретных проблем, нежели всю целостность социального мира.

Помимо этого, Вайнштейны и другие теоретики характеризуют Зиммеля как «фланёра*, т. е. праздношатающегося. Конкретнее, Зиммель описывается ими как социолог, который праздно проводил время, анализируя разнообразные соци-альные явления. Все они интересовали его благодаря своим эстетическим каче-ствами существовали для того, чтобы «щекотать, удивлять, радовать или достав-лять ему удовольствие» (Weinstein and Weinstein, 1993, p. 60). Рассказывается, как Зиммель проводил свою интеллектуальную жизнь, бродя среди многообразных социальных явлений, описывая одно дли другое в зависимости от своего настро-ения. Такой подход увел Зиммеля от тотализированного¹ видения мира и привел к рассмотрению им ряда отдельных, но важных элементов этого мира.

Зиммель также описывается словом «бриколёр». Бриколёр -- это такой интел-лектуальный «мастер на все руки», который использует все, чему случается попасть в его распоряжение. В распоряжении Зиммеля были многообразные фрагменты со-циального мира или, как пишут в терминах Зиммеля Вайнштейны (1993, р. 70), «че-репки объективной культуры». Будучи бриколёром, Зиммель по кусочкам соединя-ет любые идеи, которые может найти, чтобы пролить свет на социальный мир.

Нет необходимости слишком детально разбирать интерпретацию Вайнштей-нами постмодернизированного творчества Зиммеля. Уже приведенные примеры разъясняют, что такая трактовка столь же приемлема, сколь и модернизирован-ное видение. Было бы гораздо сложнее сформулировать схожие постмодернист-ские взгляды других крупнейших классических теоретиков, хотя, несомненно, можно обнаружить такие аспекты их творчества, которые согласуются с пост-* модернистской социальной теорией. Сэйдман (Seidman, 1991) поясняет, что большая часть социологической теории модернистская, но, как показывает слу-чай Зиммеля, даже во вполне модернистской традиции присутствуют признаки постмодерна.

Признаки постмодернистской социальной теории можно также обнаружить у критиков теории модерна в рамках социологической теории. Как отмечают неко-торые ученые (Antonio, 1991; Best and Kellner, 1991; Smart, 1993), ключевая пози-ция представлена Ч. Райтом Миллзом (Mills, 1959). Во-первых, Миллз на самом деле использовал термин «постмодерн» для описания следующей за Просвеще-нием эпохи, в которую мы вступали: «Мы находимся в конце так называемой эпо-хи модерна.... За эпохой модерна следует период постмодерна» (Mills, 1959, р. 165-166). Во-вторых, он был суровым критиком модернистской «большой тео-рии» социологии, особенно в том виде, в каком это осуществлялось Толкоттом Парсонсом. В-третьих, Миллз одобрял социальную и нравственную вовлеченность социологии. Говоря его языком, он стремился к социологии, связывавшей широ-кие общественные проблемы с конкретными личными.

Несмотря на то что в творчестве Зиммеля и Миллза (и многих других) при-сутствуют признаки постмодернистской социальной теории, саму эту теорию мы обнаруживаем не здесь. Например, Бест и Келлнер утверждают, что Миллз «в весь-ма значительной степени является модернистом, если принимать во внимание его широкие социологические обобщения, тотализирующие социологические и исто-рические обзоры и веру в силу социологического воображения в деле понимания социальной реальности и изменения общества» (Best and Kellner, 1991, p. 8).

Принимая во внимание описанные общие положения, перейдем теперь к бо-лее конкретному рассмотрению постмодернистской социальной теории. Мы по-знакомимся с некоторыми воззрениями двух крупнейших представителей пост-модернистской социальной теории -- Фредрика Джеймсона и Жана Бодрийяра.

Радикальная постмодернистская социальная теория: Жан Бодрийяр 1 Если Джеймсон -- один из довольно умеренных социальных постмодернистских t теоретиков, то Жан Бодрийяр -- один из наиболее радикальных и неистовых пред-:¦, ставителей данного направления. В отличие от Джеймсона, Бодрийяр получил социологическое образование, однако его творчество давно вышло за границы данной дисциплины; действительно, оно не сдерживается какими-либо дисцип-линарными рамками, и Бодрийяр в любом случае вообще отрицал само понятие дисциплинарных границ.

[ Следуя Келлнеру (Kellner, 1989d; готовится к изданию), мы сделаем краткий об-afop эволюции творчества Бодрийяра. Для его ранних работ, восходящих к 1960-м гг., была характерна модернистская (Бодрийяр не использовал термин «постмодер-низм» вплоть до 1880-х гг.) и марксистская ориентация. В своих ранних произве-дениях Бодрийяр разрабатывал марксистскую критику общества потребления. Уже на эти произведения существенный отпечаток наложили лингвистика и се-!'. миотика, из-за чего Келлнер утверждает, что раннее творчество Бодрийяра луч-|_г: ше всего рассматривать как «семиологическое дополнение к теории политической I экономии Маркса». Однако это случилось незадолго до того, как Бодрийяр начал | подвергать марксистский подход (а также структурализм) критике и, в конечном счете, отказался от него.

В работе «Зеркало производства» Бодрийяр (Baudrillard, 1973/1975) пришел к выводу, что марксистский подход является зеркальным отражением консерва-тивной политической экономии. Иначе говоря, Маркс (И марксисты) придержи-вались такого же взгляда на мир, как и консервативные сторонники капитализма.

Ёодрийяр высказал идею символического обмена в качестве альтернативы -- полного отрицания -- обмену экономическому (Cook, 1994). Символический мен включает в себя непрерывный цикл «приобретения и возмещения, отдачи юлучения», щикл даров и встречных даров» (Baudrillard, 1973/1975, р. 83). Это [Ла идея, не попавшая в ловушку, расставленную Марксом; символический об-!Н явно был вне логики капитализма и противостоял ей. Понятие символиче-ого обмена подразумевало политическую программу, нацеленную на создание щества, характеризующегося таким обменом. Например, Бодрийяр выражает Этическое отношение к рабочему классу и, кажется, более положительно на-роен по отношению к новым левым, или хиппи. Вскоре, однако, он отказался от ех политических целей.

Вместо этого Бодрийяр обратил свое внимание на анализ современного ему об-гства, в котором, как он полагает, уже господствует не производство, а «средства юсовой информации, кибернетические модели и системы управления, компьюте-I, обработка информации, индустрия развлечений и знаний и т. д.» (Kellner, 1989d, 61). Из этих систем рождается подлинный взрыв знаков (Harris, 1996). Можно азать, что мы перешли от общества, где господствовал способ производства, к об-еству, контролируемому кодом производства. Цель сдвинулась от эксплуатации получения прибыли к достижению господства с помощью знаков и производящих с систем. Кроме того, хотя когда-то знаки обозначали нечто реально существую-ее, теперь они не представляют собой практически ничего, кроме самих себя и >угих знаков; знаки стали самореферентными. Мы больше не можем говорить том, что реально; различие между знаками и действительностью сократилось. наиболее общем плане, мир постмодерна (потому что теперь Бодрийяр дей-:вует непосредственно в этом мире) -- это мир, для которого характерно такое катие в противовес расширению (производственных систем, товаров, технологий т.д.), которое было свойственно обществу модерна. Таким образом, аналогично )му, как модернистский мир претерпел процесс дифференциации, можно считать, го постмодернистский мир подвергается дедифференциации.

При описании мира постмодерна Бодрийяр, как и Джеймсон, также отмечает, го он характеризуется подражательством; мы живем в «век притворства» (Ваи-rillard, 1983, р. 4; Der Derian, 1994). Процесс подражания приводит к созданию шулякров, или «воспроизведений объектов или событий» (Kellner, 1989d, p. 78). огда стирается различие между знаками и реальностью, все труднее становится гличить реальное от того, что его копирует. Бодрийяр, например, говорит о «ра-гворении телевидения в жизни, растворении жизни в телевидении» (1983, р. 55). конечном счете, именно изображения реального, имитации занимают господству-ющее положение. Мы в плену этих симуляций, которые «образуют спиралевидную, руговую систему, не имеющую начала и конца» (Kellner, 1989d, p. 83).

Бодрийяр (Baudrillard, 1983) характеризует этот мир как сверхреальность. [апример, средства массовой информации перестают быть зеркалом действительности, они становятся этой действительностью или даже становятся более реаль-ными, чем реальность. Низкопробные новостные шоу, которые так популярны сегод-ня на телевидении (например, «Местный выпуск»), служат наряду с «информацион-ной мозаикой» хорошим примером этой ситуации, поскольку ложь и искажение фактов, которые они преподносят зрителям, -- это больше, чем реальность; это сверх-реальность. В результате, реальное ставится в подчиненное положение и, в конечном счете, вообще исчезает. Становится невозможно отличить реальность от спектакля. В сущности, «реальные» события все более принимают характер сверхреальных. На-пример, судебный процесс над бывшей футбольной звездой О. Дж. Симпсоном за убийства Николь Симпсон и Рональда Голдмана казался сверхреальным, прекрас-ной пищей для сверхреальных телевизионных шоу типа « Местный выпуск». В конеч-ном счете реальности больше нет, есть лишь сверхреальность.

Рассматривая описанные аспекты, Бодрийяр концентрирует свое внимание на культуре, в которой, как он считает, происходит массовая «катастрофиче-ская» революция. Эта революция включает в себя все более возрастающую пас-¦ сивность масс, а не их возрастающую мятежность, о которой говорили маркси-сты. Таким образом, масса представляется «"черной дырой" [которая] поглощает все значение, информацию, коммуникацию, сообщения и т.д., таким образом де-лая их бессмысленными... массы угрюмо бредут своим путем, игнорируя попыт-,ки манипулировать ими» (Kellner, 1989d, p. 85). Слова «безразличие», «апатия» и «инертность» хорошо характеризуют массы, пронизанные символами средств массовой информации, симулякрами и сверхреальностью. Средства массовой ' информации не манипулируют массами, но вынуждены удовлетворять их рас-тущий спрос на вещи и зрелища. В определенном смысле общество само пре-вращается в черную дыру, которой предстают массы. Резюмируя значительную часть этой теории, Келлнер заключает:

Развитие инертности, превращение значения в средства массовой информации, превра-щение социального в массы, превращение масс в черную дыру нигилизма и бессмы-сленности -- таково постмодернистское видение Бодрийяра (Kellner, 1989d, p. 118)

Каким бы необычным ни казался такой анализ, в работе «Символический об-мен и смерть» (1976/1993) Бодрийяр еще более странен, скандален, непочтителен, неразборчив, игрив или, как говорит Келлнер, «карнавален». Бодрийяр рассмат-ривает современное общество как культуру смерти, где смерть является «образ-цом всякого социального исключения и дискриминации» (Kellner, 1989d, p. 104). Акцент на смерти также отражает бинарную оппозицию жизни и смерти. Напро-тив, общества, для которых характерен символический обмен, уничтожают бинар-ные оппозиции между жизнью и смертью (и с помощью этого также исключение и дискриминацию, которые сопутствуют культуре смерти). Именно страх смерти и исключения заставляет людей еще глубже погружаться в культуру потребления.

Понимание символического обмена как предпочтительной альтернативы совре-менному обществу стало казаться Бодрийяру (Baudrillard, 1979/1990) слишком при-митивным, и в качестве предпочтительной альтернативы он стал рассматривать со-блазн, возможно, потому, что это больше соответствовало возникавшему ощущению постмодернизма. Срблазн «подразумевает очарование чистых простых игр, поверхостных обрядов» (Kellner, 1989d, p. 149). Бодрийяр превозносит соблазн, который э всей его бессмысленностью, игривостью, поверхностностью, «абсурдностью» и ррациональностью превосходит мир, в котором господствует производство.

В конечном счете, Бодрийяр предлагает теорию неизбежного. Так, в одной из воих поздних работ под названием «Америка» он пишет, что при своем посещении гой страны «искал законченную форму будущей катастрофы» (Baudrillard, 1986/ 989, р. 5). Здесь нет надежды на революцию, как у Маркса. Здесь нет даже возмож-ости реформирования общества, на что рассчитывал Дюркгейм. В противополож-ость этому, мы представляемся обреченными на жизнь среди копий, сверхре-льности и сужения всего существующего в непостижимую черную дыру. Хотя творчестве Бодрийяра обнаруживаются также такие смутные альтернативы, как имволический обмен и соблазн, обычно он уклоняется от превознесения их досто-[нств или формулировки политической программы по их осуществлению.