Формирование и становление казахской национальной интеллигенции в начале XX века

Итак, количественная характеристика и областной состав казахского студенчества формировались под влиянием значительной группы факторов. Территориальная близость университетских центров к северо-западным областям предопределила доминирующее участие уроженцев Уральской, Тургайской, Акмолинской, Семипалатинской областей и Букеевской Орды в казахском студенчестве. Длительная процедура реформирования системы управления способствовала формированию мотивации достижения лидерства представителями ведущих социальных групп, составлявших высокий удельный вес на престижных факультетах. В целом университетская модель обучения носила привлекательный характер для казахской молодежи.

1.2 Социально-имущественная характеристика казахского студенчества

Важным фактором формирования казахского студенчества являлась стипендиальная форма обучения. Стипендии учреждались во всех губерниях и областях империи с целью финансирования юношей из малообеспеченных семей. Аналогичный метод вспомосуществования был введен правительством для создания казахского студенчества. Стипендии, как правило, формировались из денежных взносов с казахского населения. Собранные суммы вкладывались в особо ценные бумаги, капитал из которых являлся финансовым источником пополнения стипендиального фонда. Каждая стипендия имела название в честь конкретной известной личности. Количество стипендий в областях ограничивалось незначительной цифрой. Обучавшиеся в университетах студенты в официальной документации фигурировали под определением стипендиатов, в зависимости от наличия функционировавших стипендий. В среднем каждая стипендия предназначалась для обучения одного стипендиата на ограниченный срок университетской программы. Объективно претендентами на стипендию могли являться подающие надежды юноши из малообеспеченных семей [44, с. 160]. Однако по причине доминирующей официальной структуры учебного процесса казахские учащиеся, прежде всего, получали знания в аульной или волостной школе, впоследствии в городском училище, далее они имели право обучения в университете. В действительности большинство юношей из аульной среды ограничивались обучением в начальной стадии по многим причинам, в том числе по факту дороговизны пребывания в городах. Поэтому в университеты поступали ученики, окончившие в большинстве случае гимназии и реже семинарии. Определенную часть из них представляли выходцы из семей чиновников уже во втором поколении. К таковым относились следующие стипендиаты: А. Нурмухамедов, М. Каратаев, Н. Алдияров, С. Нуралиханов, Ж. Сейдалин. Настоящими претендентами на стипендии и их фактическими обладателями становились зачастую представители из престижных социальных сословий с определенно-финансовым обеспечением и статусным положением их родителей. В данной градации оказались возможны исключения по факту качественности обучения студентов [45, с. 2]. Процедура распределения стипендий зависела от государственных заслуг родителей претендентов на стипендию. Например, при выделении мест при Оренбургской гимназии право на обучение получили сын умершего инспектора школ Тургайской области И. Алтынсарина Габдулла и сын зауряд-хорунжего султана Даулетгерея Ахмеда Джантюрина - Исен Галий. При таких обстоятельствах чиновники имели основания рассчитывать на социальные льготы за служебную деятельность. В среднем годовой объем стипендии колебался в сумме от 300-до 400 рублей. В частности, финансовый объем тургайской стипендии им. Крыжановского составлял 350 рублей. Стипендиальная сумма уроженца Внутренней Орды достигала 300 рублей. Распределение финансовых средств зависело от необходимых затратных сумм на обучение и личных потребностей студентов. На примере студентов Санкт-Петербургского университета, возможно, проанализировать финансовые расходы. Студенты в основном проживали на Васильевском острове, где располагалось дешевое жилье. Студент Ж. Сейдалин платил в месяц за комнату 11 рублей. В среднем 1 год проживания на квартире студентам обходился в 100 рублей. Уроженцу Тургайской области, студенту Казанского университета на проезд в одну сторону выделялось 25 рублей в дополнение к 50 рублей на «первое обзаведение», закуп вещей первой необходимости. Общая сумма проездных составляла 50 рублей [45, с. 3].

Годовая стипендия студентов Томского государственного университета составляла в среднем 300 рублей и со всеми причитающимися расходами данных средств оказалось явно недостаточно для нормального жизнеобеспечения. Стипендиаты Сейдалин, Вали-хан, Каратаев относились к султанскому сословию, Ниязов был сыном войскового старшины. Выделенные студенты, равно как и многие другие казахские студенты, убедительно доказывали тезис о своей финансовой несостоятельности. В действительности оклады служащих применительно к денежным запросам обучающихся казахских студентов оставались невысокими. Часть султанских семей теряли статусность состоятельных фамилий. Данный фактор подвиг юных аристократов к реализации собственных возможностей. Стипендии для их обладателей являлись весомым источником доходов. Например, сын прославленного офицера Альмухаммеда Сейдалина-Жиганшах Сейдалин откровенно признавался о недостаточности пенсии отца, которая полностью затрачивалась на многодетную семью. По положению о распределении стипендии право на ее получение имели студенты с результативной успеваемостью. Таким образом, получавшие стипендии студенты при сложных обстоятельствах материального обеспечения показывали хороший результат, оправдывая возложенные на них надежды со стороны казахского общества [45, с. 4].

В категории казахских студентов наблюдались единичные случаи отчисления их за неуплату. По этой версии в 1917 году отчислился из Санкт-Петербургского университета Аббас Темиров. Его отец Абдулла Темиров занимал ответственную должность в Тобольском суде и считался личностью обеспеченной. Вероятно, в данном случае весьма актуальной остается дата - период раскола и беспокойного положения в государстве, что очевидно подвигло студента Темирова покинуть Санкт-Петербургский университет. Хроническое безденежье, сопровождаемое стрессовыми ситуациями, отражалось на здоровье студентов. В источниковых данных фиксируются многочисленные случаи заболеваний казахских учащихся в период предшествующий обучению в университете. В городское время обучения в университете, юноши только адаптировались к совершенно иному режиму социальных отношений с непривычной системой питания и экономным распределением финансовых средств. На момент обучения в университетах студенты обладали необходимым опытом пребывания в городской среде. При этом наблюдались существенные отличия студенческого периода от доуниверситетского времени казахских юношей во многих социальных сферах. Студенты проживали на съемных квартирах в отличие от представленных им пансионов интернатовского типа в доуниверситетское время. Университетские города по территориальным масштабам и административной значимости отличались от провинциальных и областных центров [46, с. 80]. Для проживания в университетских центрах требовались дополнительные финансовые затраты. Значительную роль в казахском обществе играли родственные связи. Протекционные связи на уровне родственных или семейных отношений идентифицировались казахами как существенный фактор в их дальнейшей социализации. Например, студент Ж. Сейдалин возлагал большие надежды на двух высокопоставленных казахских военных обозначенных им как родственники - отставного генерала Губайдуллы Чингис-Хана и гвардейского полковника Вали-Хана. Эти военные проживали в Петербурге, оказывая посильную помощь приезжим казахам. Сейдалин в официальных письмах называл одну из побудительных причин обучения именно в Санкт-Петербургском университете - наличие этих титулованных лиц. Примечательно, что его брат планировал по окончанию кадетского корпуса поступить в Михайловское артиллерийское училище. Помимо родственных связей актуализировалась проблема социальной близости представителей султанских династий. В данном случае выявляется пример корпоративной солидарности казахских военных, так как отец Сейдалина А. Сейдалин возвысился, прежде всего, военными успехами и был известен указанным выше офицерам как успешный военнослужащий [46, с. 81].

Казахские студенты оценивали преимущества своего университетского обучения. Расчетливый анализ перспектив своего совершенства в университетских городах активизировал их поступки. Некоторые учащиеся используя удачный шанс предпринимали усилия к параллельному обучению в других университетах и институтах. Например, студент Санкт-Петербургского университета Ж. Сейдалин проявил желание в 1892 году пройти курс лекций в императорском археологическом институте. В практике обучения казахов синхронное обучение в разных учебных заведениях носило нечастый характер. Выбор Сейдалина оказался оправдан. Ж. Акпаев в студенчестве посещал лекции в Санкт-Петербургском археологическом институте. Впоследствии он продолжил творческое общение с краеведами в Западно-сибирском отделении РГО. Занимаясь общественно-научной работой, казахские интеллигенты через сотрудничество с РГО и другими научными организациями повышали свой образовательный уровень [46, с. 82]. На рубеже ХІХ-ХХ веков некоторые студенты пытались совместить учебу в нескольких высших учебных заведениях. Казахские студенты рационально подходили к периоду своего обучения в университетах. В данном ракурсе примечателен анализ их семейно-брачных отношений. Некоторые дипломированные специалисты вступали в брак после окончания университета. Из числа студентов зафиксированы немногие заключившие браки в период обучения. В процессе обучения практиковалась процедура перевода студентов с одной специальности на другую, с одного университета в другой. К подобным действиям прибегали многие казахские студенты. Мотивы переводов были разными. При этом студенты сохраняли заинтересованность в необходимости получения знаний. Например, в 1899 году студент юридического факультета Санкт-Петербургского университета Р. Марсеков ходатайствовал о переводе в Казанский университет на аналогичный факультет. Марсеков был уроженцем Семипалатинской области. Одной из главных причин перевода студента являлись материальные сложности. Поэтому перевод Марсекова в Казанский университет оправдывался географической близостью к Семипалатинской области. В результате перевода за студентом сохранялся соответствующий курс обучения. Уроженец Акмолинской области Сеилбек Джанайдаров в начале XX века поступил на юридический факультет Томского университета. По прошествии непродолжительного времени он оформил перевод в Санкт-Петербургский университет на юридический факультет [47, с. 16]. В отличие от Нуралиханова Джанайдарову наиболее близким был Томский университет. Главная причина перевода заключалась в получении стипендии. Будучи студентом столичного университета, он на протяжении длительного времени хлопотал о выдаче ему «киргизской дополнительной стипендии» [47, с. 17]. При этом он указывал на вероятную возможность получения стипендии, которая сохранялась в столичном университете. В результате агитационной кампании, эффективность которой проявилась в дальнейшем совершенствовании выпускников университетов, усиливается стремление казахов в получении среднего и высшего образования. В период с 1897 по 1913 годы существенно увеличивается численность казахской интеллигенции, происходит увеличение количества казахских студентов в 3 раза [48, с. 104].

Таким образом, высшая сфера образования в имперском обществе при всей своей привлекательности оставалась недоступной для широких масс по фундаментальной причине финансовой дороговизны. Аналогичная тенденция сохранялась в национальной группе казахского студенчества. Реальным механизмом адаптации студентов являлись стипендии, функционировавшие по областному принципу. Количество стипендий носило регламентированный характер. Данный фактор в косвенной мере сказывался на незначительной численности казахских учащихся. Многие казахские студенты в соответствующих условиях закончили университеты. После окончания университета большинство казахских специалистов продолжали практику служебной деятельности в провинции. При общей нехватке дипломированных специалистов данный алгоритм действий казахских юношей вполне объективен. Выпускники учитывали сложившиеся реалии материально-финансового обеспечения и возможности благоприятной перспективы на профессиональном поприще. В сельской местности уровень конкуренции и социальных противоречий ощущался гораздо менее в отличие от городских центров с доминирующим влиянием опытных специалистов. Специалисты с университетской подготовкой также оседали в городах [48, с. 105].

Таким образом, реалии второй половины XIX века обусловили включение казахских юношей в университетскую систему образования. Казахские уроженцы осознавали престиж высшего образования как существенный фактор их дальнейшей эволюции в преобразовывавшемся имперском обществе. В хронологический период второй половины XIX-начала ХХ века сложилась процедура формирования казахского студенчества, представленного различными социальными группами. Казахские студенты обучались на различных факультетах. Доминирующее большинство учащихся сохранялось на юридических факультетах. Университетская модель образования сыграла существенную роль в эволюции категории казахских служащих. Именно на базе образованных по университетским стандартам казахских граждан синхронно в этот период продолжался процесс складывания казахской интеллигенции, которая по служебному статусу, материальному обеспечению, общественным функциям оказалась тождественной группе служащих.

1.3 Формирование казахских служащих в условиях военно-административной модели управления

Административно-территориальные реформы и социально-экономические новации периода ХIХ века и последующих времен способствовали структурным преобразованиям казахского общества. Территориальное расширение городского сектора и прочих стационарных поселений как важных факторов коммуникационных связей и региональной инфраструктуры, объективно способствовали концентрации значительной части казахского населения в близлежащей сфере. Дальнейшие изменения традиционной специфики образа жизни казахов определили, вкупе с перечисленными причинами, количественное увеличение оседло-земледельческого элемента. Перспективный анализ этого периода констатирует миграцию небольшой частью казахского народа в переселенческие поселки, казачьи станицы и города. Соответственно изменяется ролевая функция представителей социальных групп. У казахского народа формируются другие представления о сути и устройстве государства и формах служения. Кочевая государственность с присущими ей институтами и формами общественного устройства, вытесняется в сознании казахской общины жестко централизованной и вертикально-регламентируемой моделью управления. Представители казахской аристократии и других правящих групп осознавали сложившиеся реалии как неизбежный феномен, катализирующий их последующий алгоритм действий с целью сохранения социальной значимости [49, с. 55]. На местническом уровне территориально-родового сознания данную схему следует рассматривать как индивидуальную потребность, установившуюся временем привычного лидерства, на национально-корпоративной солидарностью элитных слоев в доминанте управления. Объективно, происходит медленное формирование нового стереотипа поведения, прежде всего у данной категории казахов. Власти, заинтересованные в дальнейшем усилении присутствия имперских институтов активизировали процесс инкорпорирования казахов в общественно-государственные процессы, прежде всего включения национальной знати в административные круги. Участие казахов в местном управлении логично предполагало формирование категорий служащих с различными функциональными обязанностями. Национальные традиции воспитания препятствовали пополнению низовой администрации представителями аристократических кланов на начальном уровне развития. Данный фактор обусловил приток в край татарских и русских канцеляристов. Динамика образования этой группы «белых воротничков» актуализировалась самой природой упорядочивания и разветвления бюрократической системы с целью интенсивного освоения территорий. Военно-полицейский режим управления активизировал поведенческие установки ведущих фамилий. В первой половине ХIХ века отмечается признание частью султанства присвоения им военных званий как символа подчинения государству. Обратная связь есть суть повышения статусности конкретной династии краевой властью. Таким образом, коррекция стереотипа поведения аристократов гармонично соответствовала их ментально-целевым задачам властного присутствия в обществе [49, с. 56]. По справедливой оценке исследователей Х. Абжанова и С. Селиверстова в период создания конкурентоспособных элементов национальной рыночной экономики начинает складываться национальная интеллигенция и слой наемных работников, в страте традиционной казахской интеллигенции образовывались новые социальные профессиональные группы [49, с. 57].

Административно-территориальные и социально-экономические изменения в регионе настойчиво диктовали необходимость формирования востребованных временем специалистов из местной этнической среды. Следствием данного социального фактора является развитие государственно-светской модели образования. Процесс адаптирования образовательной сферы к условиям быта и традициям местного населения актуализировал ее реформирование и коррекцию. Подвижные аульные школы и стационарные училища при переселенческих центрах, прежде всего, были рассчитаны на полярные слои казахского общества, находящихся в фазе постепенной социоэтнической маргинализации. Пограничное этнопсихологическое состояние этих категорий - беднейших слоев и теряющей авторитет знати - определенно влияло на их схему действий в выборе жизненных ориентиров и достижения благополучия. Этот исторический период поведения и сознания данных групп общества. В Российской империи исторически практиковалась процедура встреч императора с подданными. Такие встречи проходили в различных форматах. Одним из наглядно-эффективных методов воздействия на массы оставалась процедура отправки депутационных миссий к императорскому дому от различных социальных и национальных групп. Периодически казахские депутации выезжали на встречу с императором. Как правило, такие встречи проходили по случаю особых торжественных событий. В 1876 году подобная миссия была отправлена от казахов западных регионов [50, с. 31]. В 1881 году казахская делегация отправилась в Санкт-Петербург по поводу кончины императора. В состав делегации входили помощники уездных начальников Уральской области Иржан Чулаков и Мухамеджан Сарыходжин. В состав делегации входили казахские женщины Рухия Изанбаевна Чулакова и Капура Ержановна Чулакова - родственницы И. Чулакова. Включение в состав депутации казахских женщин являлось новационным фактом, ибо ранее женщины не принимали участия в подобных акциях. В начале 60-х годов по рекомендации имперских властей султану-правителю Восточной части области предлагалось ввести в состав очередной казахской миссии в Санкт-Петербург хорунжего Беремжана Чегенева, отличившегося на государственной службе. Власти признавали за служащим Чегеневым его бийское звание, сохранившее значимость в местной титулатуре и соответственно большую степень влияния в ареале аргынского племени, к которому он принадлежал. Правительственные чиновники учитывали ведущие позиции местных кланов [50, с. 32]. В частности брат Чегенева Казбек Чегенев управлял аргынским родом. Другой депутат казахской миссии султан А. Джантюрин официально по должности и реально-фактически сохранял доминирующее лидерство султана-правителя Восточной части после бурных перипетий середины XIX века. Определенно соответствующая процедура оказывала информационное влияние на казахскую общественность. Но эти депутации второй половины XIX века в большей степени имели показательно-декоративный характер, так как их политическая роль контактных связей с государственной властью ограничивалась в формате изложения информации в отличие от подобных депутаций начала XIX века [50, с. 35].

Итак, в XIX веке сохранялась процедура депутационных миссий от казахских родовых подразделений к имперскому двору. В ракурсе доминирования патронально-вассальных отношений приходит постепенное изменение депутатского состава делегаций. Депутатский состав формировался под влиянием властей и в определенной мере состоял из официальных лиц, состоявших на государственной службе.

В критические исторические моменты актуализировалась проблема сохранения внутренней стабилизации в империи. Правительственные круги мобилизовывали имеющиеся ресурсы на достижение поставленной цели. В 1856 года. продолжалась Крымская война закончившаяся поражением для Российской империи. Российская общественность консолидировалась под идеологическими лозунгами защиты национальных интересов. Характерно, что именно в это время в Казахстане награждается большая группа казахов Внутренней Орды за усердную службу. В числе награжденных фигурировали султан Мухамедгали Касымов, тархан Ходжабеков, старшины В. Бикмухамедов, Я. Нермухамедов, Б. Дюйсенбаев, Ч. Байбуканов. Данные администраторы повышались по службе и награждались золотыми медалями на Владимирской ленте и серебряными медалями на Аннинской ленте [51, с. 60]. Очевидно, данная кампания символизировала стремление имперского дома к демонстрации сохранения единства территории и общественного согласия в границах империи. Синхронно в этот период по Высочайшему указу от 16 июня 1856 года паж I-го класса Султан Губайдула Джангир Букеев был пожалован в камер-пажи императорского двора [51, с. 62]. Наряду с ним подобного звания удостоились барон Мейндорф, князь Урусов, барон Врангель. Семейство Букеевых отличалось родовитостью и заслуженным авторитетом в западных территориях Казахстана. При российском императорском дворе продолжалась традиция пребывания при коронованных особах представителей национальных и сословных групп. Повышение в чине Букеева возвышало статус его семьи и в очередной раз демонстрировало стремление власти показать свою силу и величие в общественном сознании казахов [51, с. 63].

Казахская аристократия являлась основой формирования группы служащих. На территории степных областей во второй половине XIX века сохранялась доминанта султанских фамилий, члены которых были связаны узами кровного родства и семейной взаимопомощи. В последующем в процессе имущественного разорения султаны, прежде всего, стремились к сохранению прежней статусности посредствам слияния с государственной властью. На территории проживания казахов выделяется несколько аристократических кланов, ориентированных на инновационные восприятия и дальнейшее инкорпорирование с новой структурой управления. Значимость фамилий Сейдалиных, Джантюриных, Темировых, Нуралихановых, Валихановых, Аблайхановых, Таукиных, Бабаджановых, Каратаевых, Султангазиных и ряда других активно поддерживалась их представителями из поколения в поколение. Традиции их лидирующего влияния закладывались с периода начала XIX века. Политическая ориентация указанных династий четко проявилась в данный хронологический период [51, с. 64].

По сути, поляризация общественного мнения балансировала между признанием имперского господства с реальной утерей былой государственности или отрицанием момента включения в империю при полной мобилизации имеющихся средств для защиты интересов. Метода толерантно-терпимого отношения к продвижению европейски-централизованных форм управления базировалась на возможно быстром усвоении казахскими интеллектуалами всех составляющих потенциала империи. Алгоритм действий этой группы султанов носил схематичный характер, который формировался с учетом складывавшихся обстоятельств. Политическое будущее этих кланов во многом зависело от активности их представителей на начальной стадии развития, изобилующей неизвестностью и непредвиденными сложностями.

В реализации указанной долгосрочной задачи акцентировалась проблема включения представителей этих семей в управленческие звенья. Реальным критерием акклиматизации знатных выходцев в новой сфере являлись соответствующие образовательные стандарты военных училищ, предназначенных для подготовки военных специалистов. Первоначально, представители знатных фамилий не желали отдавать своих детей на обучение в кадетские корпуса, опасаясь за их дальнейшее будущее. Только личное давление хана Внутренней Орды Джангира оказало положительное влияние на решение местных аристократов, впоследствии ориентированных на Оренбургский кадетский корпус [52, с. 79].

На начальной стадии своего развития юные кадеты сталкивались с трудностями, осложнявшими их процесс обучения. В начале 30-х годов XIX века директор Оренбургского кадетского корпуса К.Д. Артюхов проэкзаменовал 36 воспитанников верхнего класса. Из них только 8 показали хорошие результаты. Большинство продемонстрировали некачественные знания. По мнению директора, основной причиной слабого показателя являлось совместное обучение русских и представителей восточных национальностей [52, с. 80]. В процессе обсуждения учебной программы училища чиновниками высказывались соображения о нецелесообразности обучения европейцев восточным языкам, а азиатов - европейским. Очевидно, эти мнения оказались необоснованными.

Из казахских кадетов в научной сфере заявили о себе Ч. Валиханов, М. Таукин, М.С. Бабаджанов, Г.Б. Валиханов во многом благодаря познаниям европейских и восточных языков. Судьба большинства казахских кадетов до сих пор малоисследованна и ждет своего изучения. Определенная часть кадетов сделали хорошую карьеру, состоявшись на военной и гражданской службе. Показательным примером военной эпохи казахского офицерства являются биографические сюжеты жизнедеятельности Ч. Валиханова, Г.Б. Валиханова, А. Сейдалина и ряда других. Их успешное участие в военных походах обуславливалось качественной степенью военной подготовки оконченных ими училищ. Таким образом, выходцы из султанских и других знатных фамилий Младшего и Среднего жузов под влиянием своих родителей сделали осознанный выбор в пользу кадетских корпусов, образовательный статус которых определил в перспективе их включение в доминировавшую в империи ранговую военную титулатуру.

Итак, в первой половине XIX века в регионе действовала группа казахских офицеров, подготовленных по государственной модели управления. Казахские юноши получали военное образование в кадетских корпусах. Большинство казахских офицеров закончили Омский и Оренбургский кадетские корпуса. Казахское офицерство характеризовалось немногочисленностью. На наш взляд это произошло в виду ряда обстоятельств: во-первых, существовала определенная квота, ограничивавшая обучение казахов в этих учебных заведениях; во-вторых, ограничение о поступлении представителями «белой кости» и узкого круга знатных людей; в-третьих, царизм не был заинтересован в увеличении казахского офицерства в силу специфики колониальной политики. Социальную основу казахских военных составили выходцы из аристократических и приближенных им знатных фамилий [52, с. 81]. Примечательно, что дефицит казахских военных восполнялся людьми с гражданской подготовкой, задействованных в управленческой и переводческой сферах. Большинство казахских офицеров не принимали участия в военно-полевой службе. Ареал деятельности казахских офицеров ограничивался Степными областями и близлежащей зоной Сибири и Поволжья. Потенциальные возможности этих военных эффективно применялись в административной сфере. Бесспорно, европейски подготовленные офицеры составляли конкуренцию местным феодалам. Спектр деятельности офицеров, начинавших карьеру в звании ротмистров и поручиков, оказался разнообразным. Первоначально в их компетенцию входила доставка корреспонденции, сопровождение грузов, посредническая миссия с казахскими родами и приграничным среднеазиатским населением. Лишь единицы офицеров продолжали свою службу за пределами родовой территории. Именно эти военные сделали прекрасную карьеру, впоследствии протежируя казахское студенчество Москвы и Санкт-Петербурга. Большинство кадетских офицеров продолжали действовать на привычной территории доминанты своих фамилий. Эти служащие придерживались принципа сохранения территориального сознания на уровне родового поместья. По существу просвещенные военные являлись носителями локально-территориальных интересов населения на уровне волости и уездов. Пожалуй, в этой среде администраторов наблюдались единичные случаи их перемещения между областями. Из числа султанов окончивших Оренбургский корпус, известен Альмухамед Сейдалин. Он был выходцем из обедневшей султанской семьи и не видел иной альтернативы получению престижного образования, что позволило бы ему занять достойное положение в обществе [52, с. 83]. Сейдалин являлся одним из немногих казахских офицеров, начавших военную карьеру в действующей армии. Обычно офицеры из числа казахов начинали службу в административном аппарате. В дальнейшем военно-полевая карьера Сейдалина пресекалась. Власти использовали его на гражданской службе. Из введения Военного ведомства он переводится в подчинение Министерства Юстиции. По всей видимости, это объяснялось нехваткой чиновников-делопроизводителей. По законодательству государственный судья обязывался иметь соответствующее рангу высшее или среднее образование. По рекомендации начальства Сейдалин вполне подходил на судейскую должность как хороший специалист по судебным разбирательствам между казахами. На территории Тургайской области Сейдалин выполнял обязанности уездного судьи Иргизского, а чуть позже Николаевского уездов. Выпускник кадетского корпуса Зулхарнай Нуралиханов в 1851 году получил знание хорунжего в возрасте 19 лет. Тогда же он определяется депутатом на Внутреннюю Уральскую линию. В 1858 году согласно приказу Оренбурского и Самарского генерал-губернатора он переводится в штат Временного Совета на должность переводчика, а в 1859 году он обвиняется в уголовном преступлениии. Мерой наказания ему стала высылка в Вятскую губернию. По ходатайству генерал-губернатора наказание было смягчено высылкой в смежный уезд Оренбургской губернии. В 1861 году Нуралиханов восстанавливается в должности переводчика [53, с. 15].

В конце 80-х годов на должности младшего помощника Тургайского уездного начальника состоял Курганбек Беремжанов. Беремжанов являлся сыном есаула Беремжана Чегенева. Беремжановы не имели родового имения. Чегеневы-Беремжановы не имели отношения к династии чингизидов, однако за служебную деятельность представители этой семьи на равных с султанами включались в местную административно - управленческую систему. К. Беремжанов закончил казахскую школу при Оренбургском укреплении. Фактически эта школа явилась центром подготовки той части служащих, которые состоялись в 70-е годы XIX века. В 1877 году Беремжанов состоял членом казахской депутации в Санкт-Петербург. Примечательно, что его оклад составлял 400 рублей. Таким образом, в чиновничьей иерархии, наряду с султанами, действовали выходцы несултанского происхождения. Он принимал участие в работе комиссии под председательством Тургайского уездного начальника для организации местного правления и введения нового положения. Характерный эпизод из биографии Беремжанова демонстрирует процедуру включения властями представителей «черной кости» в систему делопроизводства и общественные процессы [53, с. 16].

В Западном Казахстане концентрировались Уральское и Оренбургское казачество. В иерархии управления преобладала военизированная модель отношений. Казахский административный корпус на протяжении значительного времени состоял из чиновников с военными званиями. С 1841 года с должности помощника султана-правителя Восточной части Орды начинается карьера султана Мухаммеда Джантюрина. С середины 40-х годов XIX века, он фигурировал в звании сотника, полученного за найм верблюдов для военно-транспортных служб. В 1859 году он получил звание есаула. На момент назначения в 1861 году. на должность султана - правителя Восточной части он имел звание войскового старшины. Через 9-лет М. Джантюрин числился в звании полковника. В областном правлении действовали зауряд-хорунжий Миргалий Бахтияров, зауряд-хорунжий Тохтамыс Косваков [53, с. 17]. В этом же управлении обязанности младшего чиновника при военном губернаторе выполнял войсковой старшина султан Сейтхан Ахмедович Джантюрин [46, с. 50]. С. Джантюрин по окончании Оренбургского кадетского корпуса получил звание сотника. Учебно-профессиональная база кадетских школ выделяла казахских чиновников от остальной массы местной знати. Чиновники-офицеры по роду службы привлекались к выполнению различных поручений. Например, С. Джантюрин в 1870 году на правах членов входил в Особый комитет по составлению и выработке правил обустройства учительских школ для «инородцев». Социальное происхождение, уровень профессиональной подготовки и степень воздействия Джантюрина в области предопределили его привлечение к выполнению подобной миссии. С. Джантюрин дослужился до звания подполковника, примерно исполняя служебные обязанности на уровне занимаемой должности. В 60-е годы XIX века успешно складывалась карьера в Тургайской области выпускника Оренбургского кадетского корпуса Искандера Бабина, начинавшего в звании сотника [46, с. 51]. На казахских офицеров возлагались юридические функции. Обязанности младшего помощника начальника Уральского уезда возлагались на хорунжего Чулака Айбасова [48, с. 101]. В первой четверти второй половины XIX века корпус казахских переводчиков формировался также служащими с военными званиями. В частности переводчиком при Оренбургской канцелярской палате работал есаул Ельмухамед Ахмедович Куватов [46, с. 29]. Аналогичные функции при Уральском укреплении выполнял зауряд-хорунжий Шагимурат Кулумбеков [36, с. 98]. На рубеже XIX-XX веков и в последующий период переводчики в значительной массе не имели военных званий и котировались по другим критериям чиновничьего ранжирования. При этом незначительная часть переводчиков сохраняла военные звания. Так в штате переводчиков областного правления Уральской области состоял есаул Худей Искаков [49, с. 20]. В период XIX-XX веков казахские военные составили значительный слой казахских администраторов, задействованных в зоне степных областей.

Казахские военные администраторы, задействованные в новой системе управления, содержались за счет государственной казны посредством официально установленного жалования. Финансовое обеспечение чиновника особых поручений С. Джантюрина во второй половине XIX века составляло 800 рублей, из которых 533 рублей 34 копеек составляло жалование; 266 рублей 66 копеек - столовые. Общая сумма годового оклада судьи Т. Сейдалина в 90-е годы XIX века составляла 1800 рублей, из которых финансовая сумма жалования -100 рублей. Престиж военного образования неуклонно снижался в казахской среде. В последней четверти XIX века лишь единицы казахских юношей выбрали военное училище. Так сын А. Кунанбаева обучался в артиллерийском училище, но впоследствии скончался. Сын военного А. Сейдалина Жиганшах Сейдалин 2 года учился в Оренбургском кадетском корпусе. Затем он перевелся в местную гимназию [54, с. 4]. Дети состоявшихся на службе военных в конце XIX века выбирали гражданские учебные заведения. Например, сын З. Нуралиханова гражданскую гимназию. Очевидно, данное решение казахских юношей в конце XIX века начале ХХ века было продиктовано рядом обстоятельств. Во-первых, казахи традиционно не призывались в армию и поэтому лишались возможности карьерного продвижения; во-вторых, со второй половины XIX века казахи получили возможность обучения в гражданских училищах, как например учительские семинарии, гимназии, технические фельдшерские школы и прочие учебные заведения; в-третьих, по окончании этих училищ казахские специалисты получили право реализации своих возможностей в различных сферах [54, с. 5].

Итак, в первой половине XIX века в регионе действовала группа казахских офицеров-служащих подготовленных по государственной модели управления. Казахские военные принимали участие в военных походах. Таких казахских офицеров по официальным данным было немного. К ним относятся Ч. Валиханов, Г-Б Валихан, А. Сейдалин и ряд других. Большинство казахских военных оказались заняты на гражданском поприще, выполняя обязанности переводчиков и управленцев. Впоследствии на рубеже XIX-XX веков военное образование утратило свою значимость в казахской среде. Казахские аристократы-управленцы возведенные в военные чины, согласно правилам военно-гражданской службы полностью попадали в зависимость от имперских административных структур. Таким образом, в ХIХ-начале ХХ веков в регионе национальная военная элита характеризовалась офицерской титулатурой от младших воинских чинов до генералов [153, с. 97]. Как правило, указанные личности развивали свою деятельность в пределах своей родовой территории. Административный статус чиновников ограничивался уровнем подчинения в управленческой вертикали представителям руководящего корпуса по линии уездного и областного ранга.

2. Профессиональная и общественная деятельность казахских служащих

2.1 Казахские специалисты в органах административно-территориального управления и в судебно-правовой сфер

На территории проживания казахов российские власти применяли традиционную модель управления, которая в целом являлась характерной для восточных провинций. В XIX веке в регионах со смежными со Степными областями ранее начался процесс формирования чиновников из числа башкирского и татарских народов. Деятельность чиновников соответствующих национальных групп всех уровней была показательной в стремлении достижения статуса для казахского населения. Достаточно отметить, что руководителем 1-го российского посольства в Младший жуз являлся татарин Тевкелев. В XVIII-начале XIX века в системе российского делопроизводства в степных регионах определенную роль выполняли татарские переводчики. При этом их функции соответствующего периода существенно разнились с постановочными задачами переводчиков начала ХХ века. На первоначальном этапе исторического взаимодействия метрополии и провинции от искусства перевода и способностей информирования общества татарскими переводчиками во многом интенсифицировались дипломатические отношения. Поэтому корпус переводчиков-татар формировался представителями определенного социально-имущественного статуса. Примечательно, что впоследствии татары-чиновники ассоциировались в государственных структурах во многом как сочувствующий элемент татарскому мусульманскому миссионерству. В данный исторический отрезок взлет татарских чиновников носил показательный характер для казахов [55, с. 105].

Впоследствии наследники князя Тевкелева сочетались браком с потомками казахских султанов. В менталитете тюркских патриархальных обществ - казахов, татар, башкир на протяжении жизни многих поколений сохранялась генетическая память о сословной чести. Традиции семейного воспитания ориентировали на сближение выходцев этих семей по социальному признаку и ранговый титулатуре. С показательными образами аккультурации тюркских служащих в российских учреждениях сталкивались, прежде всего, находившиеся на обучении в школах, казахские юноши. Так в Сибирском кадетском корпусе работал некто Сейфулин [55, с. 106]. В Оренбургском кадетском корпусе популярность приобрел татарин Мирсалих Бекчурин. Он считался весьма состоятельным человеком и имел влияние на чиновничество Приуралья и Поволжья. Бекчурин неоднократно привлекался властями к выполнению пикантной миссии сопровождения властей. В 1883 году статский советник Бекчурин в качестве переводчика сопровождал эмира Бухары Туреджана [55, с. 107]. Позже аналогичную миссию выполнял А. Сейдалин, сопровождавший казахские и среднеазиатские депутации в Санкт-Петербург. В 1893 году полковник лейб-гвардии Атаманского полка султан Газы-Болат Валихан находился при свите Бухарского эмира. Впоследствии он принимал участие при торжественной встрече императора и Хивинского хана [55, с. 108]. Социальное происхождение и профессиональная деятельность казахских военных-администраторов определили их ролевую функцию в данный исторический момент. Итак, в динамике постепенного усиления влияния государственной власти служебный статус тюркских чиновников башкирского и татарского происхождения являл показательный пример для представителей казахской знати и остальньных слоев казахского общества, воспринимавших новые реалии как долгосрочную перспективу.

Преобразуется стереотип поведения соответствующих лиц, в сознании которых наблюдается реальное усиление роли управленческих структур, явно превалирующих над традиционными родовыми институтами господства. Патронально-вассальные отношения номадического социума по принципу «общинник - глава общины» смещаются в новую конструкцию «личность - государство». Первые школьные учреждения ориентировали учащихся на подготовку государственных служащих, сфера деятельности которых ограничивалась работой в школах в роли учителей, и в канцелярских учреждениях на должностях переводчика, письмоводителя, посыльного и т.п. Примечательно, что с усложнением процедуры делопроизводства изменяются критерии качества труда данных групп, но принципы подготовки оставались прежними. Процесс организации первых учебных заведений был начат в Оренбургском крае, постепенно данная тенденция распространилась на другие регионы Казахстана, в частности, во второй пловине XIX в. учебные учреждения были зафиксированы в приграничной зоне Сибири и Восточного Казахстана [55, с. 110].

При малочисленности образованной группы казахов логичен вывод об их одиночестве. Фрустрационное состояние каждого из них могло способствовать психологической деградации. Но подобных фактов в архивной документации не прослеживается. Контактные связи между данными представителями на уровне личных отношений продолжали сохраняться. Доминирующую роль в общественно-культурной жизни тюркского населения городов Оренбурга, Омска, Томска, и ряда других городов Сибири, Приуралья, Поволжья и Степного края выполняли представители татарского купечества. Медленный карьерный рост казахских служащих сопровождался их желанием работать в городах, что косвенно подтверждает положительный настрой данной категории граждан на восприятие действительности. По сути, отъезд казахов из городов наблюдался только в ранний период их обучения в училищах. В последующее время, прошедшие через столь сложное испытание привыкания к новой среде, определенная часть казахских специалистов, как правило, стремились осесть в городах. Парадоксально большинство состоявшихся просвещенных казахов именно в раннее адаптационное время перенесли тяжелые заболевания. Это Ж. Акпаев, А.К. Ниязов, С.Г. Джантюрин и других. Данный фактор оказался стимулирующим в их совершенствовании. В студенческий период обучения казахские специалисты получили другие ценности, восприятие которых меняло их ментальность и мировоззрение. Трансформация казахских провинциалов проходила в их длительный период обучения на протяжении 7 и более лет и сохранялась впоследствии. Казахские интеллигенты и служащие логично пытались привить новые формы представлений о мире и современной действительности своим землякам. Данные методы работы носили очаговый характер и в большей мере оказались успешны при концентрации казахских прогрессистов и их слаженных действиях.

В аульной среде, отдаленной от городов, течение времени оказалось другим в отличие от крупных стационарных центров. Определенно воздействие казахских чиновников могло быть минимизировано, ибо уклад жизни и образ мыслей общинников отличались от европейски-образованных земляков. Впрочем, эта картина оказалась примечательна для многих зауральских и сибирских регионов проживания не только казахов, но и славянского населения. Проживая в одиночестве, без равного общения с единомышленниками в аграрной глуши, немногочисленные чиновники теряли изысканный лоск и превращались в обычных обывателей, работая без грядущей цели и какого-либо собственного совершенства [55, с. 111].

Каждый казахский юноша в момент обучения ставил перед собой задачи, которые преломлялись и изменялись с учетом меняющейся ситуации. Взросление молодых людей в условиях аккультурации конкретизировало направленность их действий и способность адекватно оценивать собственные возможности. В их реальной оценке собственные итоги работы в городах, возможно, расценивать как результативный успех. Фактически поставленные цели выполнялись с учетом комплексного развития изучаемых представителей. Сравнительный анализ производственной деятельности медиков, учителей, ветеринаров, администраторов и юристов определяет некоторые выводы. По биографическим сведениям только профессия юриста в казахских семьях зачастую носила наследственный характер. Например, отцы и дети Темировы, Сейдалины обучались по специальности правоведа. В других группах служащих студенты в семьях были представителями в первом поколении. Только юристы из всех исследованных групп концентрировались в губернских городах, тогда как специалисты других профилей рассеивались в единичном порядке. Значительная часть юристов представлена выходцами из султанских семей. Постановочные задачи в султанских и прочих представительских династиях носили совершенно иное содержание в отличие от семей этнического большинства [55, с. 112].

В XIX веке в результате социально-экономических изменений уровень жизни казахских аристократов, равно как и представителей высшихсословий, «черной» кости, оказался выше уровня жизни рядовых общинников. Выходцы из этих общественных категорий данное положение вещей считали вполне естественным. Соответствующая характеристика сознательно предполагала наличие у знатных особ целого круга обязательств, выполнение которых являлось условием сохранения их положения в обществе. Аристократы всегда находились в центре и всем своим воспитанием и действиями обязывались соответствовать общественному положению. Прежде всего, собой казахский аристократ являл образец чести. В регионе влияния фамильных кланов каждый их представитель являлся нравственным, правовым и культурным стержнем. Поэтому казахские султаны, как и влиятельные выходцы из «черной кости» не стремились уезжать из родовых территорий, т.к. не имели альтернативы в других областях с иным образом жизни или в смежных зонах доминанты других знатных семей. Во всех локальных антиимперских движениях вплоть до событий 1916 года и даже очаговых выступлениях советского периода 1918-1930 годов представители знати выполняли организационную существенную роль. Их дипломированные потомки перемещались по служебной необходимости внутри области или за ее пределы. Косвенным доказательством данного утверждения является природа перемещения служащих по производственной сфере. Медики и учителя останавливались на достигнутом рубеже или перемещались по горизонтали в другие регионы. Юристы из одной сферы в другую переводились гораздо чаще. Анализ личных дел служащих всех профессиональных групп подтверждает данный вывод [55, с. 122].

Казахские аристократические семьи сохранили свою значимость в аульной среде. Реформирование российского общества во второй половине XX века существенно снизило статус российского дворян. Аналогичные процессы происходили на территории Казахстана. Вследствие реализации реформ 1867-1868 годов, по замечанию Ж.А. Ермекбаева, произошло ослабление влияния в народе родовой аристократии, что отразилось на их общественно-правовом статусе [56, с. 47].

Наличие обедневших султанов косвенно свидетельствует о возросшей необходимости изменения модели поведения султанской группы. Европейски-образованные султаны во втором поколении стремились в города. Очевидно, их социального уровня султанского звания дополнялось профессиональными качествами. В городской среде эпохи первой половине XIX века соблюдалась иерархия чинов и званий. На рубеже XIX-XX веков меняется форма отношений в городской среде. Чиновничья титулатура превалировала в сфере деловых отношений и личных связей в сравнении с наследственными званиями. Казахские чиновники в городской сфере лишались привычного общения с родственными этническими группами и социальной основой. Эти служащие имели длительный опыт проживания в иноэтническом окружении, что собственно подготовило их к восприятию городов [56, с. 48].

Имущественный статус соответствующих граждан оставался невысоким. Перспектива карьерного роста предполагала повышение по иерархической вертикали и территориальное перемещение. Изначально незначительные профессионально-образовательные параметры подавляющего большинства служащих существенно снижали их социальную устойчивость. Представители первой волны светски образованных юношей сложно вписывались в иную социоэтническую среду, в которой доминировали совершенно другие культурные императивы. Большая часть молодых людей локализовалась в районах, характеризующихся такими признаками как аграрное производство, моноэтническая культурная среда, слабость индустриально-урбанизационных процессов. Подвижническая активность данных личностей ограничилась деятельностью в аульныхи волостных школах. Таким образом, казахская молодежь, получавшая образование в официальных светских учебных заведениях медленно восполняла государственные структуры управления и социального обеспечения в областях. В ХIХ веке часть наиболее успешных и амбициозных просвещенных казахов начинает обустраиваться по факту работы в городах. Зачастую в светских семьях казахские служащие являлись первыми представителями, задействованными в подобной сфере. В данный период формируются группы юристов, учителей, врачей, ветеринаров, канцелярских работников [56, с. 49].

В страте служащих количественно лидировали группы аульно-сельских учителей и канцеляристы низового уровня. Таким образом, период формирования указанных выше слоев общества приходится на вторую половину ХIХ - начале ХХ веков. Логично численное преобладание сохранялось за представителями неаристократического происхождения. Ареал их действия - аулы, причем, иногда отдаленные от городов, переселенческие поселения и позднее города административного значения. Их образовательный уровень представлен аульными мектебами, русско-казахскими школами, волостными и уездными училищами рубежа 70-80-х годов ХIХ века. Выпускники среднеспециальных городских училищ вливались в ряды канцелярских служащих и школьных учителей. Учительские школы, позднее учительские семинарии функционировали в административных городах - Омске, Оренбурге. Училища подобного профиля действовали в 80-90-е годы. XIXвека в городах Троицке, Актюбинске, Иргизе, Кустанае, Петропавловске, Кокчетаве, Атбасаре, Семипалатинске. В этих заведениях обучались казахские дети. Общее количество юношей, получивших учительское образование, установить сложно. Скрупулезный анализ архивных данных фиксирует оценку в несколько десятков человек. Информативная база относительно учителей аульных и прочих отдаленных от административных участков школ недостаточна для создания картины роста и совершенства профессионального мастерства данной когорты служащих. Из всех категорий казахских служащих по принципу оседания в местах концентрации казахов выделяются школьные учителя. Эти учителя, как правило, начинали с молодых специалистов в аульных или смешанных русско-казахских школах. Зачастую их должностной потолок ограничивался уровнем заведующих небольшой школы. Их финансовое обеспечение было низким. Но их положение в обществе зависело от гаммы нравственных качеств и способностей практической реализации своих знаний. Сельские учителя рассчитывали на собственные силы и весьма проблематичный в сельских условиях учебно-методический инструментарий [56, с. 50].