Социально-классовые аспекты политики Рима на Востоке

Размещено на http://www.allbest.ru/

Социально-классовые аспекты политики Рима на Востоке

Содержание

1. Действия Рима против аристократических правительств Родоса и Ахейского союза.

2. Разграбление Эпира

3. Рим, Македония и Ахейский союз в 60-40 гг. II в. до н.э

4. Полибий и его роль в римско-греческих отношениях

Литература

1. Действия Рима против аристократических правительств Родоса и Ахейского союза

Вопрос о взаимоотношениях римской и эллинистической знати, а также о тех силах, на которые опирался сенат на Востоке, является одним из наиболее сложных и дискуссионных. Господствующий в советской историографии классовый подход приводил к упрощениям и даже искажениям конкретных ситуаций, разбираемых нашими учеными, в конечном счёте - к неверным оценкам и выводам. Даже антиспартанский союз Ахайи и Македонии объясняли «классовыми интересами» Арата и его страхом перед «социальными реформами Клеомена» , хотя очевидно, что причиной альянса были именно политические успехи Спарты.

Рим с первых своих шагов на Востоке опирался не на социальные, а политические структуры - не на слои или классы, а на государства. Конечно, ему приходилось иметь дело с правящей верхушкой, но он много делал и для обработки общественного мнения населения соседних стран, чтобы расположить его в свою пользу. Сенату, однако, было всё равно, каких государств: демократических, олигархических, монархий. Определяющим был политический момент, а любой союзник являлся ценностью сам по себе. То же по отношению к любой личности, главное -- не социальное происхождение, а политическая позиция человека, проще говоря - он за Рим или против? Это хорошо видно на конкретных примерах и фактах.

После 3 Македонской войны, чтобы окончательно укрепиться в Греции, сенат решил наказать нелояльных союзников и устранить недовольных. Риму помогло то, что Персей бежал, не уничтожив архив. Письма, найденные там, скомпрометировали вождей многих народов (Liv.XLIV.31). Были казнены многие сторонники царя и наказаны города, помогавшие ему (Ibid.). Сенат вообще повёл более жёсткую политику, желая и друзей, и врагов поставить в одинаково смиренную зависимость.

Полибий выделяет три категории правителей, вызвавших подозрения Рима: 1) недовольных войной, но нейтральных; 2) желающих победы Персею, но бессильных ему помочь; 3) союзных царю (ХХХ.5.5-8). Наказанию подверглись все три категории! Ликиск, римский ставленник в Этолии, с помощью претора Бебия вырезал 550 аристократов, руководителей Этолийского союза, считавшихся врагами Рима (Liv.XLV.28). Любопытно расследование этой резни «филэллином» Эмилием - всё внимание обращалось на то, кто стоял за Рим, кто против. «Убийцы освобождены от наказания; для отправленных в изгнание оно признано настолько же справедливым, как и смерть для убитых» (Liv.XLV.31.1).

Это внушило чувство безнаказанности «друзьям» Рима. Отовсюду к консулу прибывали с доносами. Лица, названные в них, вызывались из Эпира, Этолии и других мест и отправлялись в Рим для расследования (Liv.XLV.31). Это было изгнание, а не «попытка предотвратить инциденты, подобные этолийскому». Греция лишилась сотен лучших людей, к власти приходили ловкие беспринципные интриганы, что, понятно, не оздоравливало обстановку. Декларировать свою приверженность Риму стало выгодно во всех отношениях. Senatus consultum De Thisbensibus, приведённый Р.Шерком, повелевал, чтобы в Фисбах 10 лет все магистратуры занимали только друзья Рима. Заметим: Фис-бы - один из трёх беотийских городов, оставшихся верными Персею, естественно, сенат не доверял его жителям и желал передать всю власть в городе про-римской группировке. Очевидно, такой же практики римляне придерживались и по отношению к другим полисам.

На Родосе сторонников Персея было много (Polyb.XXX.7.9; Liv.XLII.26;Vell.Pat.I.9.2). Перед войной правительству острова пришлось уговаривать народ поддержать римлян (Polyb.XXVII.3.1). Послы царя, просящие посредничества в мире, были выслушаны с сочувствием (Polyb.XXVII.4.8-10), но победило «благоразумие» (Ibid.), и родоссцы решили воздержаться от посредничества.

Симпатии островитян к Риму остыли после 178 г., когда в споре Родоса с Ликией сенат принял сторону последней, что трудно объяснить «состраданием к угнетённым», как полагает Т. Моммзен. Скорее, это было наказанием ро-доссцам за то, что их флот сопровождал в Македонию селевкидскую принцессу - невесту Персея. Возможно, таким образом Родосу хотели напомнить, кому он всем обязан. В распрях родоссцев с Эвменом сенат, опять-таки, поддержал не их, а царя (Liv.XLII.12).

Не имея возможности досадить Риму, родоссцы отомстили Эвмену, считавшемуся виновником Персеевой войны. Его послов не пустили на Родос в праздник Гелиоса (Арр. Мас.ХІ.З). В таких условиях, естественно, активизировалась антиримская партия, пытавшаяся рассорить Родос с Римом и втянуть полис в союз с Персеем (Polyb.XXVII.7.11), что привело к борьбе партий на острове (Polyb.XXVII.2). Родоссцы вели с царём тайные переговоры (Liv.XLIV.15), известили Персея, что готовы к войне с Римом (Liv.XLIV.23). Ливии здесь явно путает антиримскую партию с родосским правительством. Оно действовало вполне легально, отправляя послов и в римский лагерь, и к царю, разведывая, нельзя ли положить конец войне. Торговые убытки из-за затянувшейся войны раздражали, к тому же, мир мог поставить врагов в «равновесие, полезное для всех меньших государств», в том числе и Родоса.

Консул Марций просил послов примирить Антиоха с Египтом (Polyb.XXVII.17.4), сам Рим сейчас не хотел портить отношения с Селевкидом. Аппиан ошибочно считает, что консул действительно просил помирить Рим с Персеем (Mac.XVII). Полибий подозревает, что он просто хотел использовать родоссцев посредниками в этом деле, чтобы получить повод для наказания Родоса (XXVIII. 17.6). Коварство Марция было хорошо известно. Но это мнение Полибия маловероятно и могло идти от личной неприязни автора к Марцию, здесь мы согласны с Т.Франком. На Родосе слухи, что он просил посредничества в мире, восприняли как свидетельство слабости Рима (Polyb.XXVII.17.14). Сторонники царя подняли голову, это хорошо видно из фразы Полибия -- «На Родосе распри всё усиливались» (XXVIII. 16.1). На народном собрании, решившим отправить в Рим послов просить прекращения войны, явный перевес был уже на стороне друзей Персея (Polyb. XXIX. 10.3) или искренних сторонников мира. Возможно, часть народа решила, что появилась возможность оказать услугу и Риму, и Персею, если уж обе стороны хотели мира. Очевидно, к власти пришли враги Рима, т.к. Полибий определенно пишет, что виноваты были не все родоссцы, а только их «тогдашние заправилы» (XXIX. 19.2). Даже учитывая стремление Полибия примирить римлян с греками, невозможно допустить, что все родоссцы в одночасье стали врагами Рима, несомненно, он даёт объективную информацию об изменениях во властных структурах острова. Родоссцы даже известили Персея, что своим влиянием прекратят войну (Liv.XLV.29). Однако Ливии явно преувеличивает их решимость, более информированный и более объективный Полибий всего лишь пишет - они сообщили царю, что постараются о мире (XXIX. 11.5). Как всегда, когда версии авторов расходятся, предпочтение следует отдать греку.

Сенат, превыше всего ставивший интересы Рима, возмутился попыткой островитян вмешаться в его политику. Чужие убытки «отцов» не трогали, напоминания о заслугах раздражали, а неуклюжая попытка припугнуть их тем, что Родос может примкнуть к царю -- разгневала. В ответ сенат объявил об освобождении Карий и Ликии от власти Родоса (Liv.XLIV.15). И здесь римская «свобода» выступает в качестве наказания хозяев освобождённых. Правда, Ливий излишне драматизирует события, само «освобождение» произошло несколько позже (см.: Polyb.XXX.5). Важно другое: послам заявили, что после победы каждому государству воздадут по заслугам.

Весть о победе застала послов в Риме (Liv.XLIV.15). Мнение П.Бенеке, что посольство прибыло, когда известия о Пидне уже были получены, ошибочно. Поздравив с победой, послы отбыли. Родос охватила паника -- уничтожение города было вполне реально. Страх велел немедленно осудить на смерть всех известных врагов Рима (Liv.XLIV.19). Новое посольство униженно просило прощения за «измену» (Diod.XXXI.I) и умоляло пощадить полис (Liv.XLIV.20).

Многие в Риме требовали разрушить богатый Родос, желая его разграбления (Aul. Gel.VII.3). Два трибуна спасли его, наложив вето на войну (Liv.XLV.21.3; Diod.XXXI.5.3.). Приписывать спасение острова Катону и утверждать, что эти трибуны были «связаны с ним» у нас нет достаточных оснований. Катон мог полагать, что наказание превысит «преступление», трибуны, не исключено, были просто подкуплены родоссцами. В любом случае главное не это - сенат решил сохранить союзника «на всякий случай», но сделать всё, чтобы максимально ослабить его и впредь лишить возможности мешать римским интересам. В предыдущий период одной из причин процветания ост-рова была его разумная внешняя политика, но теперь ошибочная дипломатия родосской верхушки привела к подрыву его экономики.

Родос потерял владения на материке, Делос объявили свободным портом, торговые пути переместились, и остров понёс колоссальные убытки. Родос покарали не за то, что он «предпочёл свои торговые интересы выгодам Рима», не за «неудачную попытку посредничества», и уж, разумеется, причиной не могла быть «надменность родосских послов». Подобные объяснения просто поверхностны. Рим действительно болезненно воспринимал арбитраж третьих сил в своих войнах. Попытка А. Экстейна опровергнуть этот тезис А. Скафуро неубедительна. Приведённые им примеры арбитража и посредничества, к которым Рим «относился хорошо», были не в ущерб римлянам, а даже выгодны им, иногда они сами же их и вызывали. А. Экстейн сам признаёт, что сенат был в гневе на родоссцев за их посредничество , но в римской политике нет места эмоциям. Меры, приведшие к упадку Родоса, были трезво и расчётливо продуманы. Эти меры, как и желание ослабить Пергам - звенья одной цепи: сильные союзники стали не нужны, поэтому их стали целенаправленно подавлять. Попытка Родоса вести самостоятельную политику -- это не причина, а повод, чтобы ослабить ставшего ненужным союзника. Против Родоса и Пергама были приняты ограничительные меры, сенат желал нанести урон ещё оставшимся на Востоке центрам силы .

После многочисленных унизительных просьб сенат в 165 г. заключил с Родосом новый союзный договор. Э. Бэдиан, безусловно, не прав, полагая, что этот договор знаменовал собой конец родосской независимости . Фактически она была утрачена ещё раньше, но сейчас сенат безжалостно растоптал даже её призрак.

Ахейский союз не скомпрометировал себя в войне, но репрессий не избежал. Союз стал слишком силён и мог претендовать на ведущую роль в Греции, но сама величина федерации стала бедой, поскольку сенат искусно поддерживал раздоры её многочисленных членов. Неверно, однако, что Рим «начал отбирать» у союза «один город за другим». Он действовал тоньше и коварнее.

Договор, заключенный с Ахайей около 196 г., был foedus aequum, однако Фламинин отнял у союза Закинф, без обиняков заявив, что Рим воевал не ради ахейцев, а своей собственной пользы, и «посоветовал» ахейцам не выступать из пределов Пелопоннеса (Liv.XXXVI.31). В 188 г. ахейцы разгромили Спарту, пытавшуюся отпасть, но вмешался сенат, и они поняли, что Рим больше за спартанцев, чем за них (Liv. XXXIX.36). Вожди понимали неравноправие сторон, но держались с достоинством и уступали только после долгих препирательств. Рим возмущало, что ахейцы не желают обращаться в сенат, «преисполнены высокомерия и все дела хотят решать сами» (Polyb. XXII.9.8). С римской точки зрения это было просто недопустимо.

Когда отложилась Мессения, ахейцы, в соответствии с договором (Polyb. ХХШ.9.12), обратились к Риму, но сенат, вопреки договору, отказался помочь. Более того, римляне ответили, что это их не касается, даже если отпадут и другие федераты (Polyb. ХХШ. 9.13). Такое заявление было очень похоже на приглашение и остальным последовать примеру мессенцев. Ахейский союз имел известный авторитет за пределами Греции. В 188 г. ахейские послы посетили Египет для упрочения дружбы (Polyb. ХХШ.З). Поэтому Рим не упускал ни од-ной возможности нанести союзу ущерб . В 168 г. он не позволил послать ахейский отряд на помощь Египту против Антиоха (Polyb. XXIX.34).

Филопемен считал, что надо подчиняться Риму, но учитывая свои законы и гордо, ибо всякой силе присуще угнетать покорных (Polyb. XXIII. 14.6). Насколько это уже не похоже на восторг от «освобождения»! Теперь появились люди типа Калликрата, считавшего, что покоряться нужно безоговорочно и Рим выше законов. Будучи послом в Риме в 179 г., Калликрат изменой сделал карьеру. Сообщив сенату о настроении вождей, он советует для покорности греков ужесточить политику (Polyb.XXIV.10). Сенат оценил совет: он стал стратегом, помогая римлянам подавлять недовольных и возвышать заискивающих. Таким образом, заключает Полибий, «у сената набралось много льстецов, но истинных друзей он имел мало» (XXIV. 12.5). Раньше ахейцы сносились с Римом «на положении почти равных» (Ibid.), но теперь зависимость усилилась.

С началом 3 Македонской войны ахейцы решили не давать повода для клеветы (Polyb.XXVIII.67) и послали консулу отряд (Polyb.XXVIII.12), но сенат использовал «чистку» в Греции для удара и по союзу. С помощью Калликрата римляне составили список 1000 виднейших ахейцев. Их обвинили в антиримской деятельности, а оправдываться предстояло перед сенатом, под этим предлогом их вывезли в Италию. Мнение В.И.Кащеева, что они находились там в качестве заложников нам представляется неоправданным. Здесь, как и в Македонии, мы видим стремление лишить страну руководящей силы и ослабить её политически. Ахайя была обезглавлена, лишившись почти всей своей аристократии.

2. Разграбление Эпира (167 г.).

В плане взаимоотношения римлян с «вражеской» аристократией и социальной опоры Рима на востоке очень важен разгром Эпира. Эпирские события 167 г., на наш взгляд, очень важные и отчетливо показывающие перерождение римской идеологии, насколько нам известно, еще не были темой специального исследования. По крайней мере, ни одна из доступных нам работ не уделяет им сколь бы то ни было серьезного внимания. В лучшем случае упоминается сам факт погрома, и очень редко ему пытаются дать какое-то объяснение. Историография вопроса крайне скудна, лишь несколько слишком беглых заме-чаний у Г. Герцберга и СИ. Уста .

Скудны и сообщения источников. Соответствующие разделы Полибия до нас не дошли. Сохранился лишь очень краткий пересказ их Страбоном (VII. 322 = Polyb. XXXI. 16). Некоторая информация содержится у Аппиана (III. 9) -здесь он ошибочно пишет об Иллирии, и Помпея Трога (Prol. 33). Утверждение Евтропия, что уничтоженные эпирские города «взбунтовались» (IV.I) -- абсолютно не соответствует истине. Наиболее полное описание дают Ливии (XLV. 34. 1-9) и Плутарх (Aem. Paul. 29). Но их варианты различаются очень мало. Очевидно, они использовали один источник -- Полибия.

Итак, через год после окончания 3 Македонской войны, в 167 г., сенат велел Эмилию Павлу разграбить Эпир. Полководец осуществил это с чисто римской методичностью. Во все города были посланы войска с подробными инструкциями. Жителям приказали снести в одно место золото и серебро, и затем по условному сигналу везде одновременно начался погром (Liv. ibid). Римляне разрушили 70 городов, 150 тыс. человек продали в рабство, была захвачена огромная добыча. Цифра 150 тыс. не кажется нам преувеличением. В 177 г. при покорении только внутренней части Сардинии было убито и пленено 80 тыс. человек (Liv. XLI. 28). Население всего лишь двух истрийских городов, проданное римлянами в рабство, составило 5630 человек (Liv. XLI.11). Это при том, что истры отнюдь не были «городским этносом».

В 1941 г. население всего Эпира составляло 5000000 человек . Во II в. оно не превышало 300000 человек . С. Уст и Ф. Уолбэнк считают разграблен-ные города «деревнями» . Однако Н. Хэммонд приводит список раскопанных эпирских городов - их 112. Из них 11 с окружностью стен более 2 километров и доходящих до 3 километров. Археологическая разведка показала, что горожане составляли 2/3 населения Эпира. Численность населения города оценивается в 3000 человек. Во всех городах обычно было 1-2 театра, мощёные улицы, большинство домов - в два этажа.

Источники обозначают их как civitates, или p3Ieis. Ни один из грекоя-зычных источников не называет уничтоженные населённые пункты k9mai (деревни). Ни один латинский автор не употребляет слово vicus, только - civitates. Нет оснований преуменьшать масштабы трагедии, постигшей Эпир -- разрушены были именно города, а не какие-то мелкие селения. В один день Эпир потерял половину своего населения!

Между тем акция, грандиозная даже на фоне репрессий 168 г., не была вызвана какой-либо необходимостью. Удивляет сама формулировка приказа: «Отдать на разграбление воинам, участвовавшим в войне, эпирские города» (Plut. Aem. Paul. XXIX). Удивляет беспрецедентность события: еще никогда целую страну не отдавали войску на разграбление. Целые города уничтожались и раньше, но, как правило, после измены, долгой осады или особо упорного сопротивления. Однако Эпир не был старым союзником, на чью измену реагировали бы особенно болезненно. К тому же, на стороне Персея была лишь часть эпиротов. Притом истинным виновником того, что они стали союзниками царя, был римский ставленник Хароп. Он оклеветал перед Римом многих честных людей, чтобы спастись, они и заключили союз с Персеем (Polyb. XXVII. 15) и в 170 г. подняли почти всех, кроме феспротов. Даже после этого часть молоссов закрыла дорогу царю в Эпир и ему пришлось пробиваться силой (Polyb. XXVII. 16.3).

Вся вина Эпира могла заключаться лишь в том, что он стал независимым, хотя участия в войне практически не принимал. Более того, в 169 г. Эпир помог консулу Марцию хлебом с условием, что деньги за него получат эпирские послы в Риме (Liv. XLIV.16). Послы эти деньги получили. Следовательно, Эпир поддерживал отношения с сенатом.

Нет речи и об упорном сопротивлении. В 168 г. страна сдалась без боя, не считая кратковременной осады нескольких городов (Liv. XLV. 26). Если «виновные» и были, то их покарали еще тогда: одних казнили, других, против кого было хоть малейшее подозрение, отправили в Рим (Polyb. XXXII. 20.6). То есть «виновных» просто не осталось. Вина Эпира была не больше, чем многих других областей.

В 167 г. «наказали» все население, и даже тех молоссов, которые оставались верными Риму. Если «наказывать» его было не за что, то какова же цель акции? Источники не дают объяснений столь жестокому решению сената. Э. Бэдиан решительно заявляет -- мы не знаем точно, почему Эпир был разорён. Имеющиеся в скудной историографии вопроса объяснения выглядят неубедительно.

Попытка обосновать погром местью за поход Пирра неубедительна. Отмщение могло быть идейным обоснованием, одной из причин, но далеко не главной. Это обоснование могло появиться намного позже. Наши главные источники - Ливии и Плутарх (следовательно, и Полибий) об этом мотиве даже не упоминают. Нельзя объяснять разгром Эпира «наказанием за измену», активную помощь Персею, гневом сената и тем, что отпавшие эпироты перерезали военные коммуникации между Римом и Грецией. Неубедительно и мнение Г. Финли, что цель погрома -- «обеспечить покорность Эпира». Он был покорен годом раньше, и сейчас не было смысла эту покорность «обеспечивать».

Г. Скаллард полагает, что вина лежит на римском ставленнике Харопе. Он, возможно, был хаоном, а хаоны и молоссы - старые враги, решив истребить молоссов и тем укрепить свою власть, он мог повлиять на сенат. Возможно, он посетил Рим и убедил сенат провести эту акцию. Однако здесь слишком много произвольных допущений, не опирающихся на источники. Источники ничего не сообщают о его визите в Рим. Влияние Харопа явно преувеличивается, его, как и Ликиска, в Риме презирали. Репрессиям подверглись не только молоссы. Вообще в Эпире проживали 14 племён (Strab. VII.7.5-12), молоссы, наряду с хаонами и феспротами - просто самые известные из них. Едва ли Хароп хотел уничтожить собственную страну, и невозможно поверить, что сенат настолько желал доставить удовольствие своему ставленнику . Утверждение, что эта акция характерна для римской политики, направленной на сокращение населения в захваченных странах с целью обеспечения их покорности является глубоко ошибочным. М.Кэри, говоря о незначительности помощи, полученной Персеем от Эпира, отмечает именно крайность, нехарактерность принятых мер. Погром начался утром, многие, кто работал в полях бежали; если бы римляне хотели уничтожить всё население, они бы начали ночью или на рассвете .

Однако в любом случае «наказание намного превосходило преступление». Нельзя объяснить его «желанием запугать Грецию» - после репрессий 168 г. в этом уже не было нужды. Остается, однако, вопрос, почему вообще была предпринята эта чудовищная акция, после которой Эпир стал малозаселенной, глухой частью Греции. Вполне логично вслед за Г. Герцбергом предположить, что это было сделано «для удовлетворения ненасытной алчности италийских солдат» . Видимо, это была своеобразная «подачка» победоносной армии. Большая территория Эпира давала надежду на значительную добычу, которую было бы трудно собрать, разграбив какую-нибудь более бедную федерацию.

Со 2 Пунической войны в Риме появляется тип профессионального воина. Непрерывные войны, разорение оставленного хозяйства вынуждали таких людей жить на доходы от службы. Чувствуя себя ветеранами, они не испытывали излишнего почтения к дисциплине. Мятеж ветеранов во 2 Македонской войне служит тому примером. Воин стал любить войну ради добычи и превра-тился по ту сторону моря в необузданного ландскнехта . Дисциплина армии, доставшейся Эмилию, была плачевна, он застал ее разложившейся. Консулы-демагоги, добиваясь популярности, совершенно распустили воинов, многим разрешали необоснованные отпуска (Liv. XLIII. 14). С трудом наведя порядок, новый консул двинулся на Персея, одним сражением закончив войну.

В эту войну в войсках особенно много было ветеранов. Видя богатыми тех, кто воевал на Востоке (Liv. XLII.32) и надеясь на наживу, они добровольно отправились на Балканы. Однако три года война тянулась, не принося ни славы, ни желанной добычи. Воины не могли не роптать и не требовать солидной награды за долгую кампанию и блестящую победу, тем более что им не разрешили воспользоваться ее плодами -- разграбить Македонию. Вероятно, именно поэтому сенат и отдал им Эпир. В любом случае это -- попытка ублаготворить воинов, потрудившихся для государства. Произошла любопытная эволюция сознания сената и армии. Если раньше армия существовала для государства, была нерегулярной, и отдельный воин ничего не требовал от государства за службу ему, то теперь его психология изменилась. Сейчас «солдаты считали себя прежде всего солдатами, а не гражданами». С переносом войн за пределы Италии произошло известное расхождение интересов рядового римлянина с интересами государства. Раньше он сражался, защищая Родину либо завоевывая для себя новые земли, теперь победы ему почти ничего не давали. Рушился основополагающий принцип «значимости и изначального единства гражданской общины при неразрывной связи блага отдельной личности с благом всего коллектива». Это привело к падению популярности воинской службы. Еще в начале II в. консулы испытывали трудности с набором войск. Как отмечает А.Игнатенко, с разорением состоятельного крестьянства исчезали элементы населения, из которых в течение веков комплектовалась римская армия и которые считались наиболее патриотичными.

Известно, что и на 3 Македонскую войну молодежь отправлялась крайне неохотно. Участились случаи неявки на призыв (Liv. XLIII. 14). И если государство (т.е. правительство) нуждалось в армии для продолжения внеиталий-ской агрессии, то для армии (т.е. народа) потребность в такой агрессии была не столь уж велика. В этих условиях резко возросло значение ветеранов, из бедности или алчности добровольно служивших кампанию за кампанией. Фактически они стали профессионалами. Из всех категорий, годных к службе, правительство могло уверенно рассчитывать, пожалуй, только на них. Поэтому важно было привлекать их в армию и удерживать там подольше, поскольку со сменными контингентами были проблемы. Осознавая свою особую ценность для государства, ветеран должен был претендовать и на более реальное вознаграждение. Он уже считает, что армия - для государства, государство - для армии, требует большего жалованья, ослабления дисциплины. В результате солдат будет стремиться использовать свое привилегированное положение и ослабление государственного контроля для максимума личных выгод. Это уже третья стадия: не армия - для государства, а государство - для армии. Позже, в императорском Риме, гвардия преторианцев иногда пыталась диктовать сенату свою волю, бунтовать, убивать неугодных командиров, возводить на трон своих ставленников. Правительству приходилось не раздражать армию и всячески с ней заигрывать.

Вполне вероятно, первый случай, когда армия требовала, а сенат уступил, - это и есть погром Эпира. Это самое первое проявление того, что в будущем императорском Риме армия будет пытаться властвовать над государством. Следующие непосредственно за погромом события косвенным образом подтверждают это: «Вся добыча была распродана, а вырученные деньги распределены между воинами» (Liv. XLV.34). Каждому досталось по 200 денариев (ibid.). Сумма весьма значительная . В это время ужин и ночлег в гостинице стоили всего пол-асса (Polyb. 11.15). 200 денариев -- это 3200 ассов. Тем не менее неудовлетворенные воины с вожделением взирали на царские сокровища -- захваченную казну Персея, считая, что получили меньше, чем заслуживают. Ожидали, что Эмилий уделит им и часть царской казны. Однако тот внёс в казну 200 млн. сестерциев «и победил величиною этой суммы всех предшественников» (Vell.Paterc. I.IX.5). Обманувшись в надеждах и припомнив ужесточение дисциплины, воины единодушно проголосовали против предоставления их полководцу триумфа. Опять совершенно исключительный случай -- впервые армия выступила как самостоятельная политическая сила. На сенаторов это произвело сильнейшее впечатление. Они призывали друг друга пресечь наглость солдат, «которые не остановятся перед злобным беззаконием или насилием, если никто не помешает им лишить Эмилия заслуженных почестей (Plut. Aem. Paul. 31). Неприятная ситуация дала основание для грустных размышлений: «И теперь уже слишком часто делаются ошибки вследствие заискивания перед народом; что же будет, если воины станут господами своих полководцев?» (Liv. XLV.36).

«Отцы» испугались того, что сами же вызвали к жизни, разрешив разграбление Эпира. Армия впервые почувствовала себя самостоятельной силой, пытающейся диктовать свою волю государству. Такую гипотезу можно оспаривать, одно бесспорно - агрессивная политика и войны повысили роль армии. Грабеж, приток легких денег, нежелание трудиться, возможность паразитировать за счет государства развратили общество, породив в нем необратимые изменения. За успешные завоевания платили слишком дорогой ценой - падением морали, что отразилось и на армии, которая «есть продукт своего народа и носит на себе плоды современной цивилизации и культуры» . Война развращала армию, армия как часть общества передавала ему свои пороки, больное общество пополняло армию «зараженными» новобранцами. Армия пока сохраняла свои боевые качества, но ее мораль претерпела существенные изменения. Складывались новые отношения командиров с подчиненными. Чтобы не нажить врагов, консулы при наборе исключали многих, особенно богатых, офицеры не смели наказывать солдат, те могли отомстить при голосованиях в комициях, ослабляли дисциплину. Все это доказывало необходимость перехода к постоянной профессиональной армии.

Разграбление Эпира -- лишь один из первых симптомов профессионализации римской армии, начало процесса. Впрочем, то войско, которое принял Эмилий, имело много признаков наемного. Сенатор Сервилий заявил, что консул действительно великий полководец, если с таким разнузданным воинством сумел победить. Воинов его он охарактеризовал так: «неблагодарные мерзавцы, которым больше по душе, чтобы военачальник умел льстить и заискивать, нежели командовать» (Plut. Aem. Paul. 31).

Такое положение наблюдается со II в.: чем сильнее становилось государство, тем ниже падала мораль его гражданской общины. В самом величии Рима таились истоки его гибели. Первые признаки морального упадка, аполитичности, возвышения личного над общественным, отмирания традиционных римских «доблестей» появились именно тогда, когда Рим был в зените могущества. Об этом достаточно красноречиво свидетельствуют и эпирские события 167 г.

Интересна роль Эмилия. Ливии пишет, что консул «совсем не удовлетворил, как он надеялся, воинов, которые негодовали на то, что не получили части из царской добычи, как будто бы они вовсе и не воевали в Македонии» (Liv. XLV.15). Эта фраза («как он надеялся») дает основание предполагать, что именно Эмилий и обратился к сенату с просьбой вознаградить недовольных воинов другой территорией для грабежа, раз уж по политическим соображениям Македонию решили оставить нетронутой. Видимо, даже таких людей, как Эмилий, затронули новые веяния.

Профессиональная армия по сути своей гораздо более дисциплинированна, нежели ополчение. Как это ни парадоксально, конфликт армии с консулом объясняется именно недостаточной и юридически неоформленной профессионализацией. Воины не имели узаконенного статуса профессионалов и не могли быть уверены в твердом постоянном доходе, что порождало особую алчность и жажду грабежей - только таким путем воины могли обеспечить свою старость.

Что касается бесчинств армии в позднем Риме, то, вероятно, это объясняется разложением государственной системы, которая была уже не в состоянии осуществлять контроль над армией.

Нет оснований считать, что профессиональные воины появились в Риме только после реформы Мария, а до нее существовало только народное ополчение на основе обязательной воинской повинности. Едва ли можно согласиться с И. Гелером, что реформа Мария была революцией. Несомненно, она выросла не на пустом месте. В то же время она и не была «лишь последним шагом давно идущего процесса» . Этот длительный процесс продолжался при Цезаре и был завершен уже Августом.

3. Рим, Македония и Ахейский союз в 60-40 гг. II в. до н.э.

Несмотря на заметные проявления упадка римского духа, сила Рима была ещё очень велика, поэтому предложенный Л.Д. Саникидзе термин «пан-римский кризис» представляется нам крайне неудачным. В 157 г. сенат начал войну на крайнем северо-западе Балкан - в Далматии, к 155 г. её покорили. Можно предположить желание установить сухопутный мост между Италией и Грецией вокруг Адриатики.

К этому времени в Греции у власти везде стояли проримские элементы. Полуостров сотрясали смуты и усобицы, но римские послы, регулярно бывающие здесь, ничего не делали для оздоровления обстановки. Попытки примирить враждующих только обостряли смуту. Слишком велики были противоречия, скрытая ненависть к Риму и его ставленникам. Для стабилизации обстановки можно было убрать хотя бы самых одиозных из них, но сенат на это не шёл, напротив, поддерживал режимы с ярко выраженным характером тирании.

Состав оппозиции был пёстр и неоднороден, включая в себя представителей всех слоев общества. В целом многие имущие были более лояльны, для них потребность в покое становилась сильнее, чем стремление к свободе. Политическая борьба переплеталась с социальной, но вызывает возражения тезис о том, что римское государство, аристократическое по природе, закономерно поддерживало греческих рабовладельцев, проводя классовую политику. Утверждения о том, что последние балканские войны имели «прежде всего социальный характер» и греческие рабовладельцы для подавления революционного движения пошли на потерю независимости страны, не соответствуют действительности. У. Карштедт, преувеличивая силу социальной борьбы, приходит к выводу, что Рим очистил Балканы от революционных сил.

После 146 г. римляне устранили в греческих городах демократию и установили форму правления на основе имущественного ценза (Paus. VII. 16), но здесь речь идёт только о тех городах, которые участвовали в войне против Рима. Сенату была безразлична форма правления, главное - лояльность к римской власти. Насаждение тиранов объясняется тем, что одного правителя легче контролировать и при необходимости сместить. Лишенные опоры тираны могли поддерживаться только извне и становились послушными проводниками воли сената. Появление Рима в разобщённом эллинистическом мире лишь усугубило социально-политическую борьбу. Смуты сенату были только выгодны. Т. Франк полагает, что греки просто не умели жить самостоятельно, но при этом совершенно не учитывает то обстоятельство, что именно римляне, пользуясь своим верховным контролем, вместо того, чтобы гасить межполисные противоречия, раздували их. Нет оснований считать, что Рим в тот момент принес в Грецию социальный мир.

Раздробив Македонию, сенат не оказывал ей помощи в обороне от набегов варваров. Даже Т. Моммзен признаёт: римское владычество одновременно лишило народы благ свободы и порядка . Несмотря на репрессии, а может, благодаря им, врагов у Рима оставалось много. Удивление, которое греки испытывали перед римлянами, сменилось ненавистью . Многие готовы были против них выступить, и такую возможность им предоставило восстание Анд-риска. Характерно, что до тех пор, пока Андриск не вёл антиримской пропаганды, он не пользовался в Македонии успехом. Первыми его права на македонскую корону признали фракийцы, и это не было «чудом», как считает Т. Мом-мзен, поскольку самозванец явился во Фракию с большой суммой денег. Македоняне поддержали его только после того, как он выступил не просто претендентом на трон, а освободителем от власти Рима, с их помощью Лжефилипп «оружием или по желанию граждан» (Liv. Ер. XLIX) занял страну.

Возможно, он действительно был всего лишь авантюристом , но независимо от его целей для македонян это была национально-освободительная война. «Властолюбивые интересы претендента сплелись со стремлением Македоний к объединению» . Нельзя согласиться, что народ поддержал его только потому, что был силён монархизм и «очень хотелось царя» .Необоснованно также утверждение У. Вилькена о том, что македоняне участвовали в восстании «против воли» . Именно стремление народа к свободе стало причиной войны, появление Андриска дало лишь повод. Привлекая всех, тяготившихся властью Рима (Diod. XXXII. 15; Zon. IX.28), он собрал большую армию. Движущей силой восстания и его базой были македоняне, фракийцы сыграли свою роль лишь на начальном этапе. Их роль и приписываемые им «антиримские настроения» явно преувеличены, очевидно, они были не более чем наёмниками. Главным достижением восстания было воссоздание единого македонского государства. Вероятно, именно этим и объясняется популярность Андриска, о которой сообщают Полибий (XXXVII. 13) и Диодор (XXXIL9). Нам ничего не известно о поддержке Андриска аристократами, но это легко объяснимо: после 3 Македонской войны и раздела страны римляне вывезли в Италию местную знать под благовидным предлогом приучения народа к республиканскому правлению. Нет данных, свидетельствующих о возвращении депортированных на родину. О внутренней политике Лжефилиппа источники сведений почти не дают. Он изгонял богатых (Diod. XXXII. 15) - нужда в деньгах могла толкнуть его на конфискации, а часть олигархов, сжившихся с римским правлением, должна была встретить его без восторга. Возможно, эти меры имели просто демагогический характер и были рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе симпатии народа, который нигде и никогда не любит богатых. О серьёзности намерений претендента свидетельствуют его попытки вступить в контакт с Карфагеном (см.: Polyb. XXXVII.2). Очевидно, убедившись в притягательности антиримских лозунгов, он планировал «эксплуатировать» их для создания антиримской коалиции.

В 148 г. войска самозванца были разгромлены (Veil. Pater. I.XI.2), при этом погибло 25 тыс. восставших (Eutrop. IV.III). Любовь античных авторов к преувеличению численности убитых врагов общеизвестна, но эта цифра, даже если сократить её на порядок, показывает, какой широкой поддержкой македонян пользовался Андриск. Бежавший во Фракию Лжефилипп был выдан фракийцами Риму (Zon. IX.28), что плохо согласуется с их якобы антиримскими настроениями, и казнён. Этническую пестроту восставших, неоднородность социальной базы и сопротивление имущих трудно признать причиной поражения. Главной причиной была прежде всего сила Рима, как отмечает в другой своей работе сама же Н.Ф. Мурыгина. В 148 г. Македония стала римской про-винцией . Территорию её увеличили, но это было уже не единое государство, а всего лишь единая провинция. Непривычные к жёсткой власти84, македоняне долго не могли смириться с римским господством -- в 142 г. произошло новое восстание (Eutrop. IV.IV), ему предшествовало выступление ещё одного самозванца (Zon. IX.28). Сообщения о них скудные, возможно, речь идёт об одном и том же восстании.

Первая балканская провинция стала базой для дальнейших операций на полуострове и востоке. Обращение страны в провинцию имело огромное значение как для Рима, так и для Греции, оно стало решающим шагом на пути к провинциальной системе. Над Грецией был установлен непосредственный контроль, все преимущества более надёжной провинциальной системы ярко выявились в ходе последовавшей затем Ахейской войны 146 г.

В историографии этой войны особенно выпукло проявились неправильные оценки роли социального, политического и этнического. Главная проблема при изучении истории Ахейской войны - это ее характер. В том, что для Рима она была агрессивной и захватнической, нет никаких сомнений, и в современной историографии по этому поводу практически нет разногласий. Наиболее дискуссионной проблемой остается вопрос о том, чем была эта война для Ахейского союза: революционным выступлением масс, социальной смутой, политическим переворотом или национально-освободительным движением за независимость от Рима?

Ахейский союз представлял собой реальную военную силу, но ослаблялся изнутри сложной политической борьбой. Внутренняя прочность федерации подрывалась противостоянием трех группировок: антиримской, проримской и спартанской, добивавшейся независимости от союза и ради этого готовой к сотрудничеству с Римом. Подробный анализ непростых отношений между этими тремя «партиями» содержится в статье В.И. Перовой. Сверх того, ситуация усугублялась борьбой за власть между отдельными лидерами союза и социальной напряженностью, происходящей от обеднения основной массы населения. В таких условиях война с заведомо более сильным противником была явно не нужна союзу, тем не менее он на нее пошел. Почему?

Тема неплохо обеспечена источниками, однако они не дают однозначного ответа на этот вопрос. Достаточно подробно ход войны излагается Полибием (XXXVIII.9-18; XXXIX. 1-6), его свидетельства имеют особую ценность, поскольку он был современником событий. Вместе с тем как исторический источник труд Полибия имеет ряд особенностей, которые следует признать недостатками: 1) аристократ Полибий недружелюбно относился к ахейскому народу; 2) явно враждебное отношение автора к лидерам союза, которые подняли народ на войну против Рима; 3) общий настрой труда Полибия - примирить греков и римлян.

Эти обстоятельства осложняют работу над проблемой. Но, к счастью, имеются и другие источники. Сухо и немногословно, но беспристрастно рассказывает об Ахейской войне Павсаний (VII.X-XVI). Краткие упоминания содержатся у Тита Ливия (Epit. L-LII), Страбона (VIII. 6), Юстина (XXXIV. 1-2), Диодора (ХХХП.26). Восстановить сам ход событий не сложно. Трудности начинаются, когда речь заходит о характере самой войны. Источники на этом аспекте практически не останавливаются, а Полибий дает понять, что важную роль в ее развязывании сыграли личные властные амбиции лидера Ахейского союза Критолая. По мнению автора, Критолай, ради укрепления власти, демагогическими действиями подтолкнул беспокойную ахейскую чернь к бессмысленной войне с Римом.

Отсюда и вытекает главная проблема - характер Ахейской войны и та роль, которая в ней принадлежала народу.

В советской историографии долго господствовало мнение, что последние балканские войны греков против Рима "имели прежде всего социальный характер". По мнению известного отечественного антиковеда Г.А. Кошелен-ко, Ахейская война явно имела черты социального конфликта

Напуганные "размахом революционного движения" греческие рабовладельцы для его подавления пошли на сотрудничество с Римом и ради своих классовых интересов пожертвовали независимостью . Политическая борьба, безусловно, переплеталась с социальной, но вызывает возражение тезис о том, что римское государство, как аристократическое по своей природе, закономерно "поддерживало греческих рабовладельцев". Такие мнения, сводящие все к формуле: бедные были против римлян, богатые - за римлян, представляются нам явно упрощенными.

Тем не менее, они заметны и в зарубежной историографии, особенно старой. Симпатизирующая марксизму М. Уэйзон утверждает, что римский сенат проводил на Балканах "явно классовую политику". Даже само появление римлян здесь она объясняет не их агрессивными замыслами, а страхом перед революционным движением, которое, по ее мнению, могло перекинуться и на Италию . Чтобы не допустить этого, римляне и совершили интервенцию на Балканы, вступили в союз с греческими олигархами и, сообща задавив "революцию", установили над Грецией свой контроль, который полностью соответствовал интересам правящего класса . По крайности своей позиции такая оценка стоит совершенно особняком в зарубежном антиковедении. Несколько сближается с ней только подход находившегося под некоторым влиянием фашизма У. Карштедта, преувеличивавшего саму силу социальной борьбы в Греции и пришедшего к выводу, что Рим, в конечном счете, очистил Балканы от революционных сил.

Более верным нам представляется мнение Д. Брискоу и Э. Грюена, специально исследовавших этот вопрос и доказывающих, что Рим никогда не проводил сознательной поддержки греческих олигархов, а его политика определялась только его собственными интересами95. Они полагают, на наш взгляд, совершенно обоснованно, что Ахейская война имела исключительно национально-освободительный характер. Как в свое время справедливо отмечал еще С.А. Жебелев, в состав антиримской оппозиции входили и влиятельные люди .

Наконец, и мы считаем это самым главным, конкретные действия римлян не позволяют нам согласиться с тем, что в своей политике они учитывали социальный статус или классовую принадлежность греков. Главным для них была лояльность местного населения по отношению к их власти. Так, например, в 167 г. до н.э. римская армия в ходе массового погрома в Эпире за один день уничтожила 70 населенных пунктов и продала в рабство 150000 человек (Liv.XLV, 34, 1-9; Plut. Aem. Paul. XXIX). Среди тех, кто превратился в рабов, вне всякого сомнения, оказалось множество бывших рабовладельцев и аристократов. Сторонники концепции классового характера римской внешней политики напрасно игнорируют этот факт.

Вообще, расхождение мнений в историографии проблемы довольно значительно. Даже такие авторитетные исследователи, как Г. Колен и М. Ростовцев, видят в Ахейской войне социальную революцию. Н.Д. Фюстель де Куланж, Б. Низе, Т.Моммзен и В. Тарн находят в ней лишь некоторые социальные черты. Вместе с тем, одной из причин войны Н.Д. Фюстель де Куланж считает движение низов Ахейского союза. Г. Колен, Б. Низе, Т. Моммзен и Дж. Лар-сен вслед за Полибием полагают, что войну спровоцировали ахейские лидеры -Критолай и Диэй. И. Брискоу отмечает важную, по его мнению, роль соперничества антиримской и проримской группировок. Т. Швертфегер полагает, что война вызвана римским империализмом и особой вины ахейцев в ней нет. Э.Вилль, один из немногих, уделяет особое внимание фактору моральнопсихологическому - нарастанию резко отрицательного отношения греков к Риму и его политике.

А. Фукс отрицает классовые или социальные мотивы войны. Э. Грюен утверждает, что Рим не испытывал явной вражды к ахейцам (с этим можно согласиться), а сама война - во многом результат обоюдных ошибок (здесь авторитетный учёный явно ошибается), но при этом признает, что римлян не устраивала непокорность Ахейского союза.

Из последних публикаций отметим интересную статью В.И. Перовой. Пересмотрев свои взгляды, автор теперь не настаивает на классовой солидарности римских и греческих рабовладельцев, признает национально-освободительный характер войны, однако трудно согласиться с ее мнением, что война велась за преобладание на Балканах : к таким целям Ахейский союз просто уже не мог стремиться, он сражался за свою честь и независимость. Вызывает возражения и тезис о том, что Диэй и Критолай лишь эксплуатировали идею национальной борьбы с Римом ради "упрочения своих позиций". На наш взгляд, последующие события убедительно свидетельствуют, что идея национальной независимости была не средством, а целью их политической деятельности. Негативная оценка этих лидеров, далеко не всегда справедливая, во многом объясняется влиянием враждебно настроенного по отношению к ним Полибия.

Таким образом, проблема Ахейской войны по сей день далека от своего разрешения и нуждается в дальнейшем изучении. Учитывая сложную внутриполитическую ситуацию в Греции, нельзя полностью отрицать ее социальные аспекты. Но не меньшей ошибкой было бы чрезмерное их абсолютизирование. Без обращения к историческим источникам и анализа конкретных событий невозможно дать правильную оценку характеру этой войны. Итак, опираясь на сведения античных источников, попытаемся реконструировать события и дать им собственную оценку.

Разгромив в 168 г. до н.э. Македонию, римляне устранили последнюю серьезную силу, которая могла оказать им сопротивление, и фактически стали хозяевами всего Балканского полуострова. Слабые греческие полисы и союзы (за исключением Ахейского) римский сенат всерьез не воспринимал, они вели себя лояльно и, похоже, примирились с римским господством. В Греции оставалось много людей, недовольных владычеством Рима, но, зная мощь его оружия, они не осмеливались на открытое выступление.

Нельзя сбрасывать со счетов фактор морально-психологический: гордыня победителей и горечь побежденных, усиленные разностью менталитета двух народов, стали важными предпосылками будущей войны.

Ситуация на Балканах усугублялась экономическим упадком и ростом социальной напряженности. Междоусобицы, а затем и римское завоевание полуострова, кровавое и жестокое, имели конечным результатом разорение значительной части Греции. Усилилась имущественная и социальная поляризация общества на фоне продолжающегося кризиса полиса. И все это происходило в условиях иноземного господства, хотя римляне на первых порах и делали вид, что считаются с греками и их интересами.

Таким образом, возник сложный клубок противоречий: имущественных, социальных, политических, этнических (греки против римлян). В таких непростых условиях и произошла Ахейская война, поэтому в оценке ее характера и сути в скудной историографии вопроса существуют столь различные мнения, в том числе диаметрально противоположные.

Следует учитывать, что во время 3 Македонской войны многие греческие союзники Рима скомпрометировали себя в его глазах недостаточной лояльностью или сочувственным отношением к македонскому царю Персею. После разгрома Македонии Рим перестал нуждаться в помощи греков, исходя из политической ситуации союзники просто стали не нужны. Этими двумя моментами и объясняется общее ужесточение политики римлян на Балканах. Теперь союзников стремились ослабить и превратить в бесправных подданных. Ахейский союз вел себя подчеркнуто лояльно, но и он не избежал репрессий.

Однако даже и после этого Ахейский союз оставался единственной реальной силой на Балканах. В 156 г. до н.э. он вступился за разграбленный Афинами Ороп (Paus. VII, II, 4), продолжались его дружеские связи с Египтом. В 153 г. до н.э. воюющие между собой Родос и Крит оба просили у союза военной помощи, но Калликрат заявил, что без разрешения Рима ахейцы уже не имеют права вести войну (Polyb. XXXIII. 16.7). Все понимали, что ахейский суверенитет стал пустой формальностью, но копившееся раздражение в любой момент могло прорваться.

Калликрат снискал всеобщую ненависть и презрение (Polyb. ХХХ.23). Депортированные в Италию ахейцы, оказавшиеся там в положении заложников, приобрели в союзе ореол мучеников. Руководство союза неоднократно обращалось в Рим с просьбами о них, чтобы они не пропадали на чужбине без суда и следствия, предлагало судить их в самой Ахайе, но неизменно получало ничем не мотивированный отказ (Polyb. XXXI.8). Согласно Полибию, в Риме побывало не менее шести посольств с просьбой вернуть высланных (см.: Polyb. 8; XXXI, 7, 14.-17; XXXIII, 1,3; XXXIII, 3; XXXIII, 14), но П. Бенеке почему-то насчитывает всего четыре, а П.Дироу - пять с 165 по 150 гг. Только в 151 г., сочтя их слишком старыми, чтобы они могли навредить Риму, 300 «или даже меньше» (Paus. VII,X.12) выживших отпустили. Римляне думали, что они уже достаточно наказаны (Ibid.). Хотя с правовой стороны наказывать их было совершенно не за что. Остальные умерли или были казнены за попытки побега -«без всякого разговора, если бывали схвачены, подвергались казни» (Paus.Ibid.). Таким образом, цвет ахейской аристократии содержался в ссылке без вины, следствия, суда, и этих людей уничтожали даже без судебного приговора. Едва ли это подтверждает тезис о «классовой политике» сената. Неудивительно, что

их возвращение вызвало новый всплеск антиримских настроений в Ахайе, многие из них заняли высокие посты в союзе.

Греки осудили начало 3 Пунической войны (Polyb.XXXVII.l), понимая, что римляне "открыли новый способ действий" (Polyb. XXXVII.2.7), значительно более жесткий: видя жестокость Рима по отношению к Карфагену, греки начинали бояться и за свое будущее. Рим воевал одновременно в Африке, Испании, Македонии, в таких условиях ахейцы могли надеяться на свержение его владычества. Федерация не была "одним из наиболее антиримских государств, но ее двусмысленное положение и диктат римлян становились невыносимыми. Это и стало главной причиной войны, в которой очень важным был именно моральный фактор. Характерная фраза Критолая "Дольше я терпеть не намерен!" (Polyb. XXXVIII. 11.2) показывает раздражение не только его, но и многих ахейцев. Стратег желал видеть в римлянах друзей, а не господ (Polyb. XXXVIII. 10.8), однако они хотели быть и теми, и другими; альтернативой была война. Как и 4 Македонская, Ахейская война была не войной двух независимых держав, а фактически восстанием против устоявшейся власти Рима. Очевидно, так воспринимали её и сами римляне, неслучайно Веллей Патеркул пишет, что ахейцы начали «мятеж» (I.XI.2).