Проблема соотношения внутренних и внешних факторов римской политики

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тема

Проблема соотношения внутренних и внешних факторов

римской политики

1. Проблема «торгового империализма»

Концепция «торгового империализма», возникшая в 19 в. и очень заметно повлиявшая на последующую историографию, не изжита до сих пор. Даже в новейших работах заметно её влияние, поэтому необходимо уделить ей особое внимание. Эта теория возникла в Новое время, когда политика ведущих держав была тесно связана с борьбой за рынки сбыта и конкуренцией национальной буржуазии. В Риме такой связи не было и не могло быть, как и расширенного производства, стимулирующего международную торговую конкуренцию. Разумеется, отсутствовал в древности и «класс капиталистов», занимающий столь важное место в теориях А.И. Тюменева и модернизаторских построениях зарубежной историографии недавнего прошлого.

Устоявшееся мнение, что ослабление Родоса и уничтожение Коринфа дело рук римских купцов, не соответствует действительности. Оценка римской политики глазами 19 века неизбежно ведёт к модернизации и искажению действительной подоплеки событий. Коринфяне больше всего подстрекали к войне (Veil. Paterc. I.XII.1), город уничтожили за обиду послам (Liv. Ep.LII; Eutrop.IV.III) и восстание (Just.XXXIV.2). Мотив мести конечно, имел место. Не случайно Г. Ферреро полагал, что Коринф уничтожили «гордость и жестокость Рима».

Некоторые наши историки, пытаясь везде найти экономическую подоплеку, возводят значимость экономических вопросов до абсурда. Ахейское восстание объясняется тем, что римские купцы и ростовщики подрывали экономику союза. Н.Н. Залесский саму агрессивность Рима обусловливает "торговой экспансией", вслед за другими исследователями видит "направляющую руку", согласующую "экспансию торгово-ростовщического капитала и политику римского государства" . Так же считает Л.Д. Саникидзе . Проникшие в восточные государства «римские торговцы и ростовщики подчиняли внешнюю и внутреннюю политику этих государств интересам Рима».

Нельзя согласиться, что конкуренция не имела «никакой роли в античности», но не менее опасно и переоценивать ее значение. Она существовала, но никогда не была сильной. В древности особенно велика была роль посреднической торговли, но Рим никогда не являлся посредником в международной торговле. Родос, занимающийся в основном транзитной торговлей, не мог быть конкурентом Риму ни по ассортименту товаров, ни по географическим направлениям торговли . Он был центром торговли зерном и важнейшим банковским центром эллинистического мира. С III в. торговая гегемония переходит к Родосу, а роль Египта падает , но Александрия остается важнейшим торговым центром. Крупнейшими торговыми центрами были Афины, Милет, Самос, Коринф, Византии, а также Сидон, Тир, Газа, Бейрут, Селевкия. Тирийские торговцы уже во II в. осуществляли значительный экспорт в Рим.

В этот период италийская торговля с востоком была достаточно скромной, конкуренции просто не было. Если допустить, что она действительно имела место, то в этом случае Риму следовало вместе с Родосом устранить Александрию, Афины, Финикию и другие центры, иначе ослабление родосских торговцев ничего не давало бы италийским. Центрами активной экономической жизни были многие острова: Андрос, Наксос, Парос, Самос. Наибольшие доходы от транзитной торговли получали Родос, Афины, Делос, Александрия, Антиохия.

Если Родос и Делос были "двумя цветущими коммерческими центрами" , то и уничтожить следовало их обоих. Мнение В. Лэйдлоу, что на решения в пользу Делоса повлияли обосновавшиеся там италики, лишено основания, так как даже в середине II в. их число здесь было незначительно. Именно восточным центрам могло быть выгодно уничтожение родосской торговли, чего в действительности, однако, не произошло. Коммерческое процветание острова не "было разрушено" и Делос отнюдь не "захватил всю родосскую торговлю". На Делос переместились караваны товаров и торговля рабами, но родосская коммерция не погибла, хотя была ослаблена .

Все репрессивные меры сената были направлены не против родосской торговли, а против родосского государства, торговля не было целью, а средством. Лишение Карий и Ликии, объявление Делоса свободным портом ослабили родосский полис, а не торговлю. Именно государство понесло огромный ущерб, когда портовые сборы упали за год с 1000000 драхм до 150000 (Polyb.XXXI.7.12). Общая стоимость товаров, проходивших через порт, упала с 50000000 драхм до 7500000 драхм . Огромны были потери от утраты материковых владений .

Римские санкции подрывали процветание и политическую важность государства , экономическое ослабление Родоса было вызвано политическими причинами. Стремление Родоса к независимому нейтралитете для себя и мирному балансу сил во всём эллнистическом мире римлянам не могло нравиться. Обедневший остров не смог иметь сильный флот, в результате расцвело пиратство, ставшее помехой торговле, Рим желал уменьшить политическое значение острова и подорвал его военно-морское могущество, так как больше в нём не нуждался. В итоге Родос "потерял свою репутацию защитника свободы и торговли Эгеиды".

Нет оснований полагать, что уничтожение родосской архэ было выгодно италийским торговцам - они от этого ничего не получили и отнюдь не "захватили родосскую торговлю". Родос был лишь потеснен в торговле, а от перемещения торгового центра выиграли только восточные торговцы и Делос. В результате раскопок Делоса накоплен большой эпиграфический материал (около 3.000 надписей), в котором до конца II в. италийские имена встречаются крайне редко, что не может быть случайностью. В надписях чаще всего упоминаются Тир, Сидон, Бейрут, Александрия. После 166 г. важнейшими ассоциациями торговцев на Делосе были гераклеиты Тира и посейдониты Бейрута. Посейдониты утратили свое первостепенное значение только к концу I в.

Основываясь на декрете посейдонитов в честь римского ростовщика Минация, Н.Н. Залесский полагал, что определяющее значение на Делосе имели римские дельцы. Однако упоминание среди "благодетелей" союза римского претора ни о чем не говорит, как и ссылка на существовавший у бейрутцев культ Dea Roma. Сам Н.Н.Залесский отмечает, что реконструкция «клуба бейрутцев для помещения в него статуи Dea Roma произошло в 110/9 г.». Египетские же культы появились здесь после 166 г., а храм тирийцев - в 153 г. Н.Н.Залесский полагает, что «теперь, в связи с открытием данного декрета, наличие сильного влияния римского ростовщичества отодвигается вглубь II в.», но датировка надписи не сохранилась, а по содержанию ее можно датировать не ранее чем концом II в. В другой статье автор сам пишет, что хозяевами острова италики стали фактически только к 115 г. Наконец, он сам соглашается, что некоторые ограничения, возложенные на Минация, показывают, что влияние римлян в момент создания надписи не было всесильным.

Большая часть надписей Делоса II в. принадлежит греко-восточным торговцам. Римляне сделали его свободным портом для всех, в надписях упоминается даже массалиот , группы торговцев, стекающихся сюда со всего Средиземноморья, имели космополитический характер.

Коринф торговал собственными ремесленными изделиями, которые славились во всем античном мире, и не могли быть объектом конкуренции со стороны италиков. Выгодное географическое расположение сделало его торговым посредником между Европой и Азией (Liv. ХХХП.32). Богатство города зиждилось именно на развитом ремесле и посреднической торговле. Греческие торговцы вообще импортировали в основном сырье, а экспортировали ремесленные изделия Спрос на них в Италии был огромен, его не могли удовлетворить только италийские купцы, конкуренции сбыта не было. В античности спрос на товары превышал предложение.

Античная экономика не могла привести к перепроизводству и жёсткой торговой конкуренции. В Греции влияние городов на экономику было больше, но экономика Рима, а тем более провинций в своей глубокой основе была натуральной. Конкуренция Коринфа италикам ни в одной области, ни по ассортименту товаров, ни по торговым направлениям не находит подтверждения. Мастера Греции работали на экспорт, уничтожением Коринфа Рим только обеднил свой рынок. От ввоза иностранных товаров в Рим прибыль получали и римские торговцы - какой им был смысл лишать самих себя части этой прибыли?

Утверждение Т. Моммзена, что для римских купцов в Элладе центром стал Аргос, бездоказательно. В Аргосе и островах Эгеиды они появились к концу II в.. Эпиграфический материал, обработанный С. Шервин-Уайт, показывает, что на Косе община «римлян» оформилась лишь в конце II в. Но больше всего погребальных надписей и посвящений даёт I в.. Наследником коринфской торговли в значительной степени стал Делос, но Рим ничего от этого не выиграл. Даже земли Коринфа, ставшие ager publicus, большей частью били переданы Сикиону. Л.А. Ленцман отрицает значительность делосской торговли до 146 г., но остров процветал еще в III в., 167 и 146 гг. дали дополнительный импульс его процветанию, которое достигло пика после образовании провинции Азия.

От разрушения Коринфа выиграл Восток , италики, лишившись удобного торгового центра, перебрались на Делос. Южных италиков здесь стало много, но римлян не было до времени Гракхов. "Римляне" греческих надписей сами в латинских надписях называют себя "италики". Нет данных, свидетельствующих о преимуществах италиков на Делосе. Они никогда не держали в руках всю делосскую торговлю. Она была очень изобильной, едва ли "основным товаром на Делосе были рабы", как полагал Я.А. Ленцман.

Роль купцов и их влияние на политику чрезмерно преувеличивается. По мнению А.И. Тюменева, оккупация Сардинии и Корсики в 239 г. была осуществлена по инициативе торгово-агрессивной партии. Торгово-ростовщические элементы во главе со своим теоретиков Катоном составили оппозицию Сципиону, по их же настоянию начата 3 Македонская война . Излишняя категоричность таких построений очевидна, сильного и независимого купечества не было. Тем не менее мы допускаем, что в какой-то степени оно могло воздействовать на правительство. Однако экономическая жизнь античности ставила во главу угла не столько ремесла и торговлю, сколько земледелие и землевладение. В Риме торговля считалась занятием презренным, сенаторам она была запрещена законом. Lex Claudia 218 г. запрещал сенаторам и их сыновьям иметь суда вместимостью больше 300 амфор (Liv. XXI. 63.3-4). Консерватизм был очень силен, но многие сенаторы через подставных лиц, чаще всего либертинов, участвовали в морской торговле. Либертины могли излагать патрону и свои торговые просьбы, но никаких политических мер сената, способствующих торговле, обнаружить не удается.

Италийские города были заинтересованы в связях с востоком, если не у самих римлян, то у италиков появились там коммерческие интересы. На основе тщательного изучения такого важного порта как Остия, М. Рассел делает вывод: завоевания стимулировали торговлю, но выгоду от этого большей частью получали не римляне, а италики и купцы Великой Греции. Италийцы получали выгоду от престижа Рима и распространяли свою активность как на запад, так и на восток. Определенный интерес к востоку можно предположить, но его нельзя преувеличивать; он смог реализоваться в полной мере лишь к концу II в. В сложной картине римской экспансии есть место и италийской торговле, но более чем скромное. Даже для экономически более развитого эллинизма «имеющиеся в настоящее время источники не подтверждают столь тесной зависимости внешней политики эллинистических стран от их экономических потребностей».

В организации средиземноморской торговли после 146 г. важно отметить, что торговый баланс Рима всегда был пассивным, ввоз в Италию преобладал над вывозом. Рим стал центром не производства, а потребления и зави-сел от снабжения из провинций . Поэтому он никак не мог бороться за рынки сбыта. Италийские купцы не доминировали даже в Италии, не говоря уже о востоке. Ремесло Италии находилось ниже среднего уровня развития ремесла в античном мире. А дальнейшему его развитию мешало наличие дешёвой рабочей силы и конкуренция более изящных и прочных изделий, получаемых с Востока . Италийский рынок стал самым прибыльным рынком Средиземноморья. Большая часть товаров доставлялась восточными торговцами, им же доставалась и прибыль . В важнейшей гавани Путеолах находились фактории купцов и государств, стояло множество иностранных судов. Характернейшая деталь: из 300 известных по надписям ранней империи имён владельцев кораблей в Остии лишь 4 принадлежат определённо италийцам. Даже если допустить, что часть остальных были просто подставные лица, на которых были оформлены корабли пусть даже сенаторов, - сама по себе цифра очень многозначительна.

Денарий проникал на восток медленно и победил здесь только к концу I в. Эта область была занята способными греко-сирийскими торговцами, которые знали язык, прихоти и нужды востока лучше Рима. Рим не стал торгово-промышленным городом, торговый капитал не финансировал и не организовывал производство, фактически эксплуатируя его . Рим не развивал производство на экспорт, напротив, желал жить за счет производства покоренных стран, он никогда не воевал за рынки сбыта.

Средиземноморская торговля при империи изменилась несущественно. Импорт в Рим был огромен, между тем как товаров, достойных экспорта, не имелос^,. Наметилась и растущая конкуренция между провинциями и Италией. Испанские вина и масло захватили лучшую часть рынка Италии -- сам город Рим, находки в Галлии, Британии и южной Германии, датируемые второй половиной II в. н.э. доказывают, что и там было так же . Но при этом фактов государственного протекционизма, желания поддержать италийского производителя или свидетельств высокого экономического сознания римлян у нас нет. Ещё в период Республики (187 г.) сенат выговорил для римлян и их союзников освобождение от уплаты портовой пошлины в амбракийской гавани (Liv. XXXVIII.44) - это единственный известный случай, исключение, а не правило. Единственными, кто извлёк выгоду из этого договора, стали италики. В мирных договорах с Карфагеном, Филиппом, Антиохом нет ни одной торговой статьи.

Карфагенская доктрина "закрытого моря" не стала римской. В огромной империи возникла система почти совершенно свободного товарообмена . Римляне не знали, что пошлины могут быть средством защиты от конкуренции, им был неизвестен монопольный принцип, у них мало исследований по экономике. Римляне не имели связной экономической теории . Об этом же свидетельствует и ограбление провинций, процветавшее до падения республики. Очень не скоро римляне поняли, что завоёванные территории стали частью единого экономического организма державы, а не сторонними объектами. Разорение провинций мешало торговым сношениям, торговля между ними, возможно, даже сократилась. Наконец, существование между провинциями внутренних таможен отнюдь не способствовало развитию торговли.

По уровню производства ремесленных изделий Рим стоял ниже востока, а впоследствии и некоторых западных провинций и довольно скоро был оттеснён провинциалами и в производстве сельхозпродукции, попадая во всё большую и большую экономическую зависимость от провинций. Констатируя этот факт, Е.М. Штаерман сделала вывод, похоже, не замеченный многими нашими историками: «Следовательно, результаты империалистических захватов в античности и капиталистическом мире были прямо противоположны; иными были и их главные цели». Думается, прав М. Фредериксен: античность не знала политики, основанной на борьбе за рынки сбыта.

Дискуссия о роли экономических мотивов в римском империализме представляется бесперспективной. Одни отрицают эти мотивы или считают их побочными, другие доводят до абсолюта. Оба мнения являются крайностями. Величайшей иллюзией является мнение, что войны всегда ведутся ради иллюзий. В любой политической акции присутствовал экономический компонент . Война всегда имеет основанием экономические побуждения, пусть не всегда ярко выраженные. Победа давала немедленный экономический эффект. Нельзя экономические мотивы сводить только к торговле и торговым интересам. После людских потерь 2 Пунической войны Рим остро нуждался в рабочих руках - потребность в рабах действительно становилась одной из причин агрессии. Одним из главных стимулов была добыча, завоевательная война - не только политическое дело, но и коммерческое предприятие, обогащавшее участников. По подсчётам Т. Франка, скрупулёзно исследовавшего все доступные источники, контрибуция и военная добыча (включая доход от испанских рудников до 178 г.) с 200 по 157 г. дали Риму 261600000 денариев, одна только сводка по источникам, перечисляющим всё это, заняла 12 страниц его книги. И это не считая денежных подарков воинам и их личной добычи, которую вообще невозможно сосчитать! Денарий весом в 3.90 грамм серебра -- крупная монета, на которую можно было купить много, учитывая дороговизну денег той эпохи. Для Рима, слаборазвитого в экономическом отношении, контрибуции, провинциальная десятина и военная добыча стали главными источниками пополнения казны, составляя почти 2/3 государственного бюджета. При недостаточно развитой товарности производства война была важным элементом экономики Рима, как и большинства архаических обществ, но нобили мыслили больше о грабеже и захватах, чем о производстве.

Наш окончательный вывод: 1) торговой конкуренции Риму со стороны уничтоженных им городов не было; 2) торговцев этих городов сменили не римляне, им эта гибель не только не была выгодна, но оказалась даже убыточной; 3) римская политика не определялась "торговой экспансией"; 4) влияние римских купцов на политику было ничтожным; 5) торгового меркантилизма в Риме не было. Сами меры сената по обустройству покорённых земель показывают, насколько мало он считался с интересами «торгового сословия» и даже препятствовал осуществлению этих интересов.

2. Начальный этап провинциального устройства

После окончания 3 Македонской войны к консулу прибыло 10 представителей сената для обустройства дел в Македонии и 5 - для Иллирии. «Согласно с советами которых» (Liv. XLIV.17) Эмилию Павлу и следовало обеспечить соблюдение интересов римского государства. Основные принципы будущего устройства выработал сенат, менее значимые частные вопросы решались на месте.

Македония не стала провинцией. А.С. Шофман полагает, что Рим оставил страну свободной, «чтобы смягчить впечатление от тяжелого разгрома», В. Харрис одну из причин видит в непопулярности гарнизонной службы. Такие объяснения неудовлетворительны. Несмотря на падение Сципиона, традиции его внешней политики были еще сильны. Брать на себя обязанности защищать Македонию римляне не хотели . Полисная структура не была приспособлена к управлению провинциями. Создавать новых магистратов и делить с ними власть сенат не желал.

Война велась не для аннексии Македонии, а с целью её устранения. Поскольку для римской политики характерны последовательность и поэтапность, то этим пока и ограничились. Не столь важно, в какой форме будет существовать зависимое государство. Падение Македонии сделало Рим единоличным хозяином Греции, войска увели, но было ясно, что греческие государства потеряли свободу. Сенат объявил, что оставляет македонян свободными - пусть все видят, что римское оружие приносит не порабощение свободным, а, напротив, свободу порабощенным (Liv. XLIX.18). Здесь подразумевается освобождение от монархии, являющейся, по римскому мнению, неправильной формой власти. Беда в том, что македоняне всегда воспринимали монархию совсем иначе. Отмечая лицемерие этого заявления, Ф. Шлоссер подчеркивает жесткую политику Рима по отношению к побежденным.

Утверждения, что римские войска разграбили Македонию , не соответствуют действительности, и вообще непонятно, на чём основываются. Страну расчленили на четыре отдельные области (Liv. XLV.29). Заключение браков, владение недвижимостью и торговля между ними запрещались, что следует признать явным ущемлением прав македонян, «освобождённых» сенатом от царской власти. Каждая область имела народное собрание, выборных магистратов, прежние законы. Население стало платить Риму подать, правда, вполовину меньше той, что выплачивало своим царям.

Золотые и серебряные рудники Македонии сенат решил не отдавать публиканам, так как контролировать их без римского правителя было трудно . Сенаторы опасались злоупотреблений и великих обид новым «союзникам», что могло дестабилизировать обстановку. Нельзя было оставить их и македонянам: хозяева могли стать слишком богатыми, следовательно, слишком влиятельными. Проблему решили просто - рудники закрыли, но уже в 158 г. они достались откупщикам, что свидетельствует об усилении «партии агрессии». До 146 г. Македония чеканила свою монету, но стране запретили вывозить лес и ввозить соль, что наносило большой ущерб и тормозило экономическое развитие. Неверно, однако, что эти меры «были направлены против Родоса». Утверждение A.M. Павловской, что Рим получил монопольное право разрабатывать рудники, вывозить лес и ввозить соль, является ошибочным.

Решение о разделе Македонии выглядит компромиссом между сторонниками клиентелы и набирающим силу движением аннексии. Поступление подати из Македонии и Иллирии было началом превращения покровительствуемых государств в настоящих подданных Рима. Можно согласиться, что это устройство было временным и «должно было служить переходом к обращению страны в провинцию». С той же целью, дабы никто не стал слишком влиятельным, в Италию вывезли всю знать, якобы для того, чтобы приучить народ к республиканскому правлению. Территорию Македонии урезали, население было обезоружено, крепости срыли, только одной области оставили ополчение для охраны границы (Liv. XLV.29). Оставив стране призрак независимости , ей перерезали жилы и нервы . Иллирию так же разделили на три области. Гегемония сменилась абсолютным доминированием.

Причины перехода к провинциальному устройству Римской республики остаются наименее изученными и наиболее дискуссионными. Во многом из-за неправильных установок исследователей, пытающихся решить эту проблему, концентрируясь на каком-то одном аспекте: военном, политическом, социальном. Внешняя политика - продолжение внутренней , это утверждение наиболее верно для древних государств. Поэтому просто невозможно рассматривать их внешнюю политику в отрыве от внутренней, оторванная от неё она «повисает в воздухе», порождая непонимание её сути и неверные толкования.

Особенно это заметно в проблеме причин перелома середины II в. и перехода к провинциальному устройству Римской республики. Македония стала провинцией в 147 г. Почему не раньше? Возможность, как кажется, была. Отсюда идут теории - римляне не знали, что делать с завоёванными странами и римское мышление отставало от действий. И.П. Вейнберг пытался объяснить отказ от территориальных захватов антивоенными настроениями народа и слабостью римских позиций на Востоке.

Такие объяснения вызывают самые энергичные возражения. Менталитет римлян, как и любого этноса, живущего в условиях традиционного общества, характеризуется некоторой ригидностью, но это не мешало квиритам чётко понимать категории пользы и выгоды как для себя лично, так и для государства. Поэтому они легко и быстро перенимали у соседей то, что представлялось им полезным для республики. «Пацифизм» римлян -- утверждение, не выдерживающее никакой критики: война приносила немедленную материальную отдачу в виде трофеев, земель, контрибуций и обычно принималась народом с воодушевлением. Нет оснований говорить о «слабости» римских позиций на Востоке, скорее о недостаточно эффективном контроле над зависимыми территориями.

Ряд конкретных частных моментов: после 2 Македонской войны обратить страну в провинцию было невозможно -- назревала война с Антиохом. 3 Македонская война имела целью не захват Македонии, а её политическое устранение. Наконец, долгие войны в Испании требовали сконцентрировать усилия именно там.

Но это частности. Истинные мотивы кроются глубже - в принципах и целях внешней политики, а они, в свою очередь, обусловлены исторически.

Первая форма господства, к которой Рим привык в Италии, -- политическая клиентела. Эту систему римляне перенесли в политику из своей социальной жизни. Ещё победитель самнитов Аппий Клавдий Цек имел plurimas clien-telas (Valer.Max. VIII. 13.5). Важность патроната в римском обществе настолько общепризнанна, что стала общим местом современной историографии . Покорённые племена становились зависимыми союзниками, клиентами республики. В их внутренние дела особо не вмешивались, при условии покорности и поставки войск они получали сравнительно неплохое существование. С их помощью покорили всю Италию. Основной принцип управления - требования сената и подчинённость зависимых народов . Система себя вполне оправдывала, её перенесли за пределы Апеннин.

Побеждённых дальних соседей надо было вовлечь в структуру римского государства. Сделали это единственно привычным путём - через внешнюю клиентелу. Однако расстояния, этническая разница, культурные различия, более сложная политическая ситуация и сильное сопротивление сделали систему неэффективной. Принципы федерации, привычные для римлян, за пределами Италии не срабатывали . Стабильности не достигалось. Новые «союзники» часто выходили из повиновения .Контроль же над ними был затруднён из-за больших расстояний, отсутствия гарнизонов и римских магистратов на их территории.

Требовались какие-то новые формы контроля. К осознанию этого пришли не сразу - карлик слишком быстро стал гигантом.

Сознание не сразу оторвалось от пределов Италии, нужно было время для накопления опыта и его осмысления в римском обществе традиционного типа мышления знать правила при помощи традиционного же эмпиризма. Римский сенат. В целом успешно справлялся с руководством внешнеполитическими делами, после 2 Пунической войны практически не допуская серьёзных провалов. Коллегиальный принцип выработки решений плюс личный опыт каждого из «отцов» позволяли избегать грубых ошибок. С другой стороны, прав Р.Ю. Виппер - в сенате царил средний ум, опираясь на коллективный опыт, ярких нестандартных личностей и реформаторов было мало. Поэтому особенно трудно было решать вопросы, по которым опыт не накоплен в достаточном количестве. Довольно долго всё, противное традиции, воспринималось настороженно, формализм, эмпиризм, суеверие казались высшими формами мудрости .

При желании это можно назвать и «заторможенностью мышления», но на самом деле это было этапами исторического развития.

Любое крупное государство древности начинало агрессию с «примитивных войн». Некоторые италийские войны Рима имели характер грабительских экспедиций, представляя собой походы с целью грабежа или отмщения за ограбление. Это вполне первобытные войны. Такие походы имели характер хотя и организованного, но всё же грабительского набега. Такого рода экспансия, не ставившая целью планомерную эксплуатацию побеждённых, характерна скорее для догосударственных или раннегосударственных образований, нежели для сложившихся зрелых государств.

Обычно выделяют три главных этапа исторического развития агрессии: 1) набеги с целью захвата добычи; 2) установление зависимости с уплатой дани; 3) прямое завоевание чужой территории . Представляется, что на самом деле этапов было больше: набеги - зависимость без обязанности выплачивать дань -обложение данью - полузависимый вассалитет - затем управление через своих ставленников-марионеток - и лишь потом полное поглощение (Египет, Ассирия). При этом протекторат был инструментом гегемонии , промежуточным этапом на пути установления господства, и совершенно не годился для создания единой военно-территориальной державы.

На первых этапах -- просто ограбление. Поглощение - и опять грабёж. И лишь потом, осознав, что грабят, по сути, сами себя, переходили к правильно организованной эксплуатации. Для этого нужно было привыкнуть, что «чужое» стало «своим», осознать его включение в своё государство. Наконец, даже самое сильное государство не могло сразу «проглотить и переварить» соседей. Нужна была поэтапность и последовательность, неспешность. К этому подводила сама логика агрессии.

Примитивной организации общества соответствует примитивная война. «Всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает». По мере развития государства происходит переход к более «правильной» и более зрелой войне. Даже война с целью обложить данью уже не столь примитивна, она -- «знак цивилизованного грабежа».

Можно провести любопытную параллель между Римом и Ассирийской державой IX в. Перед Ассирией встал вопрос, как предпочтительнее получать прибавочный продукт из соседних стран: ограблением, за что ратовала военно-бюрократическая знать, либо путём правильной эксплуатации в условиях «имперского мира», способствующего нормальным экономическим связям, - этого хотела верхушка горожан и жречества. Ситуация, во многом аналогичная римской.

Ассирия последовательно прошла все этапы развития агрессии. Но любая экспансия неизбежно вступает в фазу затухания, когда необходимо приступать к организации завоёванных территорий. Без этого возникает не единый организм, а механизм, состоящий из кусков, соединённых между собой лишь внешней военной силой. Конгломерат племён и народов надо органично включить в структуру государства, установить внутренние связи победителей с побеждёнными -- административные, экономические, культурные. Если этого удавалось достичь, то появлялись более жизнеспособные и «долгоживущие» державы, чья внутренняя структура качественно выше и экономически оправданное.

Закономерно, что Рим в своём развитии повторил все те же самые этапы агрессии, т.к. он начал свой триумфальный путь к власти несколькими веками позже Ассирии. В такой же внутренней борьбе сословий Рим прокладывал путь к осознанию необходимости единой территориальной державы. Логика развития античного общества привела к альтернативе - оставаться ли ему полисным или переходить на более высокий уровень интеграции. Римская держава, объединившая в своих границах античный мир и его периферию, стала единственно возможным ответом на запрос времени.

Этот путь Рим прошёл быстрее Ассирии и намного превзошёл своих предшественников - «Ни одна восточная деспотия, ни одно античное государство не давало примера столь методически проводившихся, дипломатически подготовленных и постепенно нараставших захватнических войн. И если ассирийцы безудержным грабежом провинций добились лишь того, что они были опустошены, не давая доходов, требовали лишь расходов на их содержание, то римляне создали единое мощное государство, просуществовавшее несколько веков и ставшее фундаментом современной цивилизации.

Но это будет потом, а пока, до середины II в., знать, как и в Ассирии, стояла за старую систему ограбления, более примитивную, но экономически и политически более для них выгодную. Вопрос о тех отношениях, в какие ставились зависимые области к Риму, в сущности, определял способ их эксплуатации. Нобильская элита фактически монополизировала власть попытки опровергнуть это утверждение не увенчались успехом. Всевластие нобилитета не стоит преувеличивать, всё же это была хоть и своеобразная, но демократия. Однако властные полномочия, более доступные именно нобилям, давали славу, почести, возможность обогащаться. Патроны зависимых государств приобретали огромное влияние в политической жизни. Желая приобрести популярность у будущих клиентов, консулы не выдвигали чрезмерно суровых условий мира побеждённым, хотя и делали всё, чтобы впредь они не представляли собой опасности для Рима. Поддерживая клиентские отношения, нобили выступали в сенате в защиту их интересов, в благодарность получая не только дары, но и признательность разной степени искренности. Показательны похороны Эмилия Павла - испанцы, лигуры и македоняне скорбели о потере благодетеля, который «всегда делал им добро и заботился о них как о родственниках» (Plut. Aem. Paul. 41). Разумеется, здесь очевидна явная доля «комплиментарности», но можно предположить, что иногда патроны осуществляли свои «благодеяния» даже в ущерб не самым существенным интересам государства, укрепляя свои собственные позиции и свои личные «профиты» в провинциях.

Напрасно Т.Франк считает такую политику «идеалистической». Некоторые провинции, покорённые римским народом, фактически стали вотчинами немногих аристократов. Цари и города превратились в клиентов нобилей, хотя официально считалось, что они находятся «in fide populi Romani» (Liv. XLV.13.7). Clientela часто сочеталась с hospitium, что укрепляло связи провинциалов с патроном. Иногда такой патронаж становился наследственным. Как с некоторой долей преувеличения более ста лет назад констатировал И. Тэн, «государство стало достоянием нескольких знатных лиц». Магистратуры, в сущности, стали наследственными.

Особенно влиятелен был Сципион, патрон Испании, Карфагена, Селевкидов. Естественно, он, принцепс сената, хотя и был «империалистом», принципиально выступал против создания провинций, т.к. они переходили непосредственно под юрисдикцию государства. Внешнеполитическая линия Сципиона и его группы была направлена на окружение Рима государствами, зависящими лично от них. Ослабленные, такие страны казались не опасными, в них не нужно было держать гарнизоны, отрывая крестьян от земли, но последний аргумент был рассчитан на общественное мнение: спорно, о крестьянстве или о сохранении своего исключительного положения больше заботилась политическая элита.

Принципы полисной организации плохо приспособлены к управлению провинциями. Зависимость соседей в значительной степени осуществлялась посредством личных связей. Потому и роль немногих нобилей, монополизировавших внешнюю политику и управление, была исключительно высока. В этот период при недостаточно сильном аппарате управления и неотлаженной налоговой системе, что свойственно формирующимся государствам, доминировали клановые связи. Новая знать, складывающееся сословие всадников и менее удачливые старые рода оттеснялись от управления и сопряжённых с ним доходов. Всякое территориальное расширение непременно вызывало внутреннюю рознь, ибо сделать сразу всех участниками новых доходов невозможно. Несоответствие монархического по сути элемента (чрезмерная роль немногих лиц) и республиканских принципов не могло существовать долго. Оппозиция нарастала. Именно во внутренних событиях кроются причины изменения внешней политики. Важную попытку проанализировать их предпринял A.M. Тюменев. Однако он преувеличил роль всадников, тогда они ещё не обладали реальной силой. Никакой «партии» всадники не имели, «капиталистического класса» собой не представляли. От большой политики они были отстранены и даже как сословие окончательно сформировались лишь к концу II в. Даже в 130 г. численность всадников не превышала 2400 человек, и хотя влияние сословия не всегда равно количеству его членов, но приведённая цифра заставляет задуматься. Не было и единства внутри самого всадничества. Только в по-слегракханский период большая часть доходов от провинций перешла в руки всадников и вырос их вес в обществе. Но и тогда их помощью активно пользовались одни сенатские группировки против других - не всегда всадники выступали единой самостоятельной силой.

Состав оппозиции был пёстр и неоднороден, говорить о каких-либо партиях не приходится. Была оппозиция разных мелких группировок, сконцентрированных вокруг наиболее ярких вождей, и даже хаотичная оппозиция отдельных лиц. Мотивы - самые разные: недовольство засильем немногих, стремление к власти, личная вражда и элементарная зависть, неодобрение внешней политики, жажда самим наживаться на бесправных провинциалах и даже борьба за идеалы республиканского строя. Считать такую оппозицию «демократической» более чем наивно. Как и впоследствии, при Цезаре, люди, рядившиеся в одежды демократов, на самом деле были сплочены «одним только стремлением поживиться за счёт старого общества». Даже внутри нобилитета существовали раздоры, зависть и проявления жёсткой конкуренции. Не следует переоценивать сплочённость нобилей - фамильно-родовые традиции часто могли перевешивать общесословные цели. С другой стороны, даже в сенате имелись социальные различия, часто внутрисенатские конфликты провоцировали именно они, а не клановые интересы, как принято считать. Говорить об оппозиции «торгово-ростовщических элементов» нет оснований -- ни одна группировка целиком не отражала интересов отдельных сословий. Состав их был нестабилен, отношения внутри и между группами достаточно сложными. Роль личности в такой борьбе была велика, но лишь как носителя идеологии и выразителя стремлений своей «личной» группы. Лидерство их во многом основывалось на авторитете и личном обаянии, родственных и дружеских связях, а не только на «политической программе». Попытки выяснить, кто в какие группировки входил, и сгруппировать их по именам только запутывают дело.

Напрасно всю сложность политической борьбы зачастую сводят к противоборству Катон-Сципион: за каждым из них стояли определённые силы. Сципион был крайне возмущён действиями Катона в Испании, направленными на создание провинции (см.: Nep. Cat. 2.2.). Однако сенат не согласился отменить ни одного распоряжения Цензора, несмотря на всё давление со стороны принцепса (см.: Plut. Cat. Mai. 11). И при этом личные отношения между Катоном и Сципионом были даже дружескими. Правда, это утверждение вызывает у нас серьёзные сомнения, об их ссорах и злословии Цензора в адрес Луция см.: Liv. XXXVIII.54; Plut. Cat.Mai. XXXII; Nep. Cat.1.3.

Отдельный человек -- это неразрешимая загадка, зато в совокупности люди представляют собой некое почти математическое единство и подчинены определённым законам. Поэтому, вероятно, следует исходить из анализа даже не личных интересов политиков, а из того, насколько их интересы соответствовали или противоречили интересам государства. Это была борьба за ограничение аристократии, в конечном счёте спор шёл о будущем устройстве государства и методах управления.

Старый аристократический метод не соответствовал новым условиям и не давал ходу энергичным новым людям, рвущимся к власти и стоящим за более современные методы. Преимущества провинций перед внешней клиентелой убедительно доказал Катон в Испании: государство стало получать доход от рудников, на них же наживались публиканы. Государственные рудники Испании только с 178 по 157 гг. принесли казне около 50 млн. денариев. Появилась возможность приобретать земли в Испании, выводить колонии, началась романизация. Выгоды получали многие, а не только элита. Богатело государство, которое готово было делиться с народом. Десятина с провинций только с 200 по 157 гг. составила 130 млн. денариев !Экономическая выгодность провинций становилась очевидной для всех. Это могло стать решающим фактором. Плебс требовал установления хотя бы относительного экономического равенства . На пути к желанным выгодам стояли немногие нобили, они были сильны, но против них - почти весь народ. Следовательно, они должны были уступить.

Значительную роль в их поражении сыграл институт народных трибунов. Честолюбивая молодёжь не могла пробиться высоко, трибунат часто становился высшим достижением - его и сделали своим орудием против властьи-мущих. Права трибуна были довольно велики: только он мог привлечь к суду действующего магистрата, использовать интерцессию, защищать интересы Республики против магистратов и частных лиц. Ранее этим почти не пользовались в ущерб властям, теперь же на волне всеобщего недовольства поднялись люди, использовавшие эти права для дискредитации политических противников. Любые смуты и противоборства являются логическими и фактическими последствиями наступившей дезинтеграции устоявшейся системы отношений . Однако, как отметил М. Финли, в условиях наступившей дезинтеграции идеологии элита, вместо того, чтобы расширять политические права граждан, напротив, пыталась их ограничить . Оппозиция имела важное политическое средство - народные собрания по трибам, руководимые трибунами. Их роль возросла, они выражали требования народа .

По инициативе трибунов рошёл ряд нашумевших политических процессов против Сципиона и его группы. Он был обвинён в присвоении денег -- «больше на основании подозрений, чем опираясь на доказательства» (Liv. XXXVIII.51). И по обычаю, и по закону консул мог свободно распоряжаться военной добычей. И даже не мог быть привлечён к суду за присвоение части её. Но для трибунов сущность обвинений не важна, главное - очернить Сципиона и тем самым дискредитировать его политику. Чтобы свалить политика, его надо было очернить как человека. Процесс имел ярко выраженный политический характер. Идейным обоснованием суда стало то, что вождь «слишком возвысился над всеми» (Liv. XXXVIII.50). Ситуация, равная остракизму: власть и деятельность вождя были признаны опасными для государства. Смысл же обвинений виден из речи трибуна Племиния - Сципион своим влиянием пытается подменить постановления сената и повеления народа (Liv. XXXVIII.31). Суд над ним - отрицание иностранной клиентелы и власти немногих. Рядом судебных процессов 90-х годов II в. было осуществлено унижение аристократии.

Падение Сципиона стало падением его политики. Однако «свалил» его не Катон, как полагает X. Скаллард, и даже не «союз сената с Катоном», а объединение сената и трибуната против произвола магистратов, поддержанное «обойдёнными удачей» нобилями и рвущимися эксплуатировать провин-ции всадниками. Влияние Сципиона угрожало доминирующей роли сената . Совместные действия сенаторов и народных трибунов создавали «из старых основ новый аристократический государственный строй».

Новое восторжествовало не сразу: политические судебные процессы продолжались до середины II в. Сенат, чья власть после устранения Сципиона усилилась , частично состоял из его сторонников. Как всегда после падения крупного политического лидера, образовался политический вакуум, который не мог быть сразу заполнен.

Борьба долго продолжалась в более глухих формах. К началу 3 Македонской войны некоторый перевес уже был на стороне «новаторов». Старая знать не была отстранена, лишь потеснена. Анализ списков консулов 201-121 гг. даёт новые имена, но их не так много - с 200 по 146 гг. из 108 консулов лишь 8 представляли фамилии, впервые пробившиеся к консулату. С 200 г. до Мария не более 29 консулов представляли новые фамилии. Однако в 367-133 гг. на 242 патрицианских пришлось 234 плебейских консульства. В консулы стали прорываться и «выскочки», для упрочения своего положения и личного обогащения нуждающиеся в войнах и серьёзных внешнеполитических успехах. В значительной степени этим и объясняется возросшая агрессивность Рима - homines novi жаждали триумфов, славы, богатства, политического капитала, им надо было «отметиться» и запомниться. Сама внешняя политика, лишившись аристократического лоска и расчётливой «снисходительности», стала более жёсткой и даже грубой. Этому способствовало и осознание возросшей мощи Рима. Представители «нового течения» не чуждались лжи, прямого обмана (переговоры Марция с Персеем), что было мало свойственно политике предыдущего периода.

Не имея опыта, консулы не смогли завершить 3 Македонскую войну. Это вызвало ответную реакцию старых родов и избрание консулом опытного Эмилия Павла. Позиции нобилей несколько усилились. Тем не менее процесс не пошёл вспять. Нельзя согласиться, что консулат Эмилия «вернул руководящую роль сципионовской группе». Возможно, успел измениться состав сената, приказ о разгроме Эпира косвенным образом подтверждает это. И, парадокс - македоняне считали себя клиентами Эмилия.

Выступление армии против предоставления триумфа Эмилию, видимо, отчасти объясняется и отголосками внутриполитической борьбы. Армия (т.е. народ) тоже могла воспринять его консульство как попытку нобилей вернуть себе прежнее влияние. Среди тех, кто подстрекал армию против консула, был и один претор (Liv.XLV.35), что свидетельствует о личной или «партийной» вражде.

В целом период 80-50 гг. II в. можно назвать переходным. В переходном периоде социальное движение не обходится без зигзагов, неодолимость нового - лишь общий итог развития.

Всемогущество нобилитета было несколько ослаблено, что устраивало и сенат, который «не позволял никому из своих членов стать слишком сильным» Младшая знать получила более широкий доступ к власти. Делиться со всадниками особо не желали, их по-прежнему оттесняли от «государственной кормушки». То, что они не смогли добиться большего, свидетельствует о преувеличении их значения и об отсутствии единства внутри движения, ограничившего аристократию. Это был долгий процесс. За старыми, обветшалыми политическими формами стояли определённые социальные группы со своими узкими интересами, но от этого не менее яростно ими защищавшимися. Уже после смерти Сципиона его зять Назика резко возражал против разрушения Карфагена, т.к. считал себя его патроном и понимал -- это станет переломом в римской политике и началом провинциальной эры.

На закате жизни Катон изменил свою позицию и выступал против создания «лишних провинций». Тому были две главные причины. Первая: его основная цель -- ограничение нобильского всевластия - во многом была достигнута. Вторую чётко сформулировал М.И.Ростовцев: Цензор был ярым противником чуждого (особенно греческого) влияния на римское общество и сторонником патриархальности. А разлагающее влияние на Рим из провинций должно было оказаться несравненно сильнее, нежели из зависимых стран, контакты с которыми для большинства квиритов были ограничены .

Со смертью политиков типа Сципиона, Эмилия или Катона пришли люди новой формации. Выросшие в новых условиях, они легко взяли курс на ан-нексию. Провинция - дело более хлопотливое, чем зависимое государство: надо ставить гарнизоны, охранять границы контролировать магистратов, чиновников, откупщиков. Но провинция давала больше гарантий спокойствия в ней. На определённом этапе развития вообще и развития агрессии в частности должен наступить период осмысления достигнутых результатов. Должна появиться тяга к стабильности и возможности гарантированно пожинать плоды побед. Протекторат был инструментом гегемонии, вполне соответствующим периоду борьбы за гегемонию. Но он не соответствовал новым условиям и не годился для создания державы. По определению X. Браунерта гегемония - это господствующее влияние, но с ограниченным применением силы и сознательным отказом от завоеваний . События 149-146 гг. можно считать переломными - Рим перешёл к прямой аннексии, и теперь каждая успешная война сопровождалась захватом новой территории .

Первые две провинции, Сицилия и Корсика с Сардинией, были образованы в 227 г. Только через 30 лет, в 197 г., к ним добавились ещё две в Испании: Бетика и Тарраконская Испания. После этого 50 лет не предпринималось ни одной попытки создать новую провинцию. Все вышеописанные перипетии внутриполитической борьбы происходили на фоне существования всего лишь четырёх провинций, две из которых были очень маленькие, а две другие находились довольно далеко от Италии. При всей их важности степень их влияния на экономику и внутреннюю жизнь Рима была достаточно скромной. Сороковые годы II в. стали переломными: 147 г. - провинция Македония, 146 г. - Африка, 133 г. - Азия, 120 г. - Нарбоннская Галлия... В 146 г. было всего 6 провинций, при Сулле -- 10, после восточных побед Помпея - 14 . Утверждения, что сенат был против экспансии и до I в. не спешил с аннексиями , являются ошибочными, поскольку противоречат фактам.

Проблема управления покорёнными народами сочеталась с проблемой необходимости снижения напряжённости между бедными и богатыми квиритами. Не менее четверти граждан выигрывало от войн и расширения державы: воины получали часть добычи и землю, квириты были освобождены от налогов, получали хлебные раздачи, участвовали в откупах . По мнению Поли-бия, в Риме было так много публиканов и их компаньонов, что казалось - в откупах участвуют все (см.: Polyb. VI. 17). В спекуляциях участвовали очень многие (см.: Val.Max. VIII. 15.6; Cic. Ad Quint.I.1.33). Даже аристократ Цицерон не считал крупную торговлю позорным занятием (см.: Cic. De off.1.2). Даже сенаторы не могли устоять перед искушением участвовать в кредитных операциях.

Победоносные войны, изменившие лицо мира, не прошли бесследно для самого Рима. Ширилась территория - заметнее проявлялись новые тенденции внутренней жизни. Латифундии, огромное количество рабов разоряли крестьянство. Крестьяне, выигрывавшие войны, размывались в массу люмпенов. В этом таились зародыши социальных бурь, потрясших в будущем государство.

В Рим сказочным потоком хлынули деньги.

Доставались они немногим -- властной верхушке. Отсюда борьба за равное участие в прибылях, которую вели обделённые. Ситуация накалялась, социальное единство общины рушилось. Бедность стала постыдной. Деньги становились верховной властью республики . Власть давала богатство, поэтому все пути к власти казались пригодными. Поскольку власть стала выгодной как никогда прежде, за неё велась ожесточённая борьба. Выпячивались интересы сословий и отдельных лиц, часто даже в ущерб государству.

Старые полисные рамки были взломаны, традиционные римские «доблести» отмирали, на смену им шли иные качества. Налицо были признаки кризиса полиса, затянувшегося на долгие годы.

С ним пытались бороться законодательным путём. К 60-40 гг. II в. относится ряд постановлений, направленных против внешних проявлений кризиса. 161 г. - Lex Fannia против роскоши, 159 г. - закон против подкупа избирателей. 149 г. - созданы постоянные судебные комиссии о вымогательствах должностных лиц. Подобные законы принимались и позже, что доказывает их малую эффективность.

Можно говорить об идеологическом переломе. Рим, как всякий полис, представлял собой общество закрытое. Насильственное его раскрытие, связанное с войнами и ростом территории, привело к серьёзным сдвигам. Мораль, нравы, семья, быт - всё было потрясено (см.: Polyb. XXXII. 11.4-6; Liv. XXXIX.6; Diod. XXXVII.3.5). Новое восприятие мира, хотя и медленно, проникало и в политику. Только принципы государственного устройства и управления оставались неизменными. Такое несоответствие не могло существовать долго. Нарастало внутреннее понимание необходимости перемен. Важен и формально-правовой аспект.

Общепризнанно, что римское право, как никакое другое, наиболее тщательно и детально регулировало отношения собственности. При этом провинции, как государственную собственность, формально, в меньшей степени -- и фактически, можно считать своеобразной формой коллективной собственности всех квиритов. Естественно, верховное управление провинциями осуществлял сенат. Чисто финансовая выгода от их эксплуатации поступала в казну в виде налогов, таможенных, портовых и прочих сборов, доходов от государственных земель и рудников. По первому требованию сената провинции были обязаны выставлять воинские контингента, боевые и транспортные корабли, при необходимости помогать Италии продовольствием. Эти поставки были более гарантированными и не зависели от внешнеполитической конъюнктуры, как могло быть с государствами-клиентами. Большая полезность провинций государству очевидна.