Лаоник Халкокондил «обходился» с турками более нейтрально в своём произведении: турок он называл чужеземцами, а Мехмеда II - царём, или по имени, хотя при описании последней турецкой атаки, Лаоник называет их варварами64, но даже после того, как завоевание города было завершено, Халкокондил вполне терпимо отзывается о турках, так же называя их чужеземцами.

Константин из Островицы так же, как и вышеупомянутые историки турок не любил и награждал уже не раз называвшимися эпитетами. Впрочем, его отличие от византийских авторов в том, что побывав в плену у турок, он прекрасно изучил их менталитет, организацию войска, обычаи. О чём можно судить из следующего отрывка: «Поскольку разум и порядок дают силу, то когда вы будете готовить поход против турок, должны помнить, что нельзя себя отягощать оружием, толстыми копьями, арбалетами и приспособлениями для их натягивания, вы должны готовить к войне и к решающей битве такое оружие, которым вы бы владели, ней отягощаясь. В этом отношении турки намного впереди. Если ты их преследуешь, то они быстро убегают, а если они преследуют, то от них не скрыться; турки и их кони, благодарят их большой легкости, всегда быстрее; мы же всегда из-за тяжелых коней и тяжести оружия медлительны, ибо когда у тебя много на голове, тебе трудно действовать и к тому же ты не слышишь и никогда как следует не видишь и руками и сам собой из-за тяжести оружия не владеешь. Бывает так, что иные так себя закуют в тяжелые доспехи, как будто их надо битв камнем, когда уже сидишь на них; между тем человек с чистым и мужественным сердцем должен участвовать в бою. Лучше так ему подготовиться к бою, чтобы он мог с честью, если будет нужно, отступить и остаться невредимым и тут же начать снова сражаться, нежели на месте погибнуть, стоя как оловянный»65. Или же отрывок из следующей главы:

«Турки своих быстроходных всадников называют акандие, т. ё. текущие; они подобны лавине червей, после дождя падающих с яблок. Из-за этих лавин происходят большие наводнения, стремительные потоки выливаются из берегов; если они что-нибудь захватят, то все несут с собой, но длятся они недолго. Таковы же и быстроходные всадники, или текущие турки, которые находятся недолго, но, пока они владычествуют, они все захватят, все ограбят, перебьют и уничтожат так, что много лет после этого там не будет кричать петух. Турецкие быстроходные всадники набираются добровольно и по своей воле и за свой счет ездят в походы. Некоторые турки называют их когмари, т. е. овчары, так они живут тем, что добудут; и для этого берегут коней, ожидая, когда их куда-либо позовут в поход; они всегда готовы и не нужно им приказывать или платить за службу и покрывать издержки. А если кто иной захочет поехать в поход, они таким одалживают своих коней исполу, и если те что-либо добудут и принесут, то они считают это удачей, а если ничего не принесут, они так говорят друг другу: «У нас не было добычи, но мы получили большое отпущение грехов так же, как и все, кто ведет борьбу с гяурами и участвует в походе против них, а в такой поход мы и ходили»»66. Что примечательно, автор сообщает о том, что турки не ставили целью порабощение завоёванных христианских народов, напротив, любое унижение турками христиан, каралось смертью. Вот что пишет об этом Константин Михайлович: «Христиан турки называют гяуры, и султан знает численность всех, кто находится под властью турок, и сколько их в каждой земле. Султану платят дань каждый год с каждой христианской головы сорок аспров, что составляет один золотой; в год султан получает этой дани несколько сот тысяч. А если кто может заработать деньги, тот дает (султану) еще один золотой в год, исключая детей и женщин; и все это, не считая других доходов, которые поступают к нему (султану) в его казну с моря, с земли и с серебряных гор. Христиане же дают своим господам, под которыми они находятся и которых они называют тимарерлер, половину султанской дани и к тому же с десяток голов всякого скота или зерно. Работы же никакой они ни на султана, ни на своего господина не выполняют и не поступают на службу.

Если же войско султана идет по его земле, то никто из воинов не смеет травить посевы, причинять какой-нибудь вред или без оплаты у кого-то что-либо взять, даже если этого было мало, что стоило меньше мелкой монеты. Турецкие властители не прощают этого один другому, не желая, чтобы бедным был причинен ущерб [как язычникам, так и христианам]. А если кто-нибудь возьмет умышленно без оплаты, он платит жизнью, ибо султан хочет, чтобы бедные жили спокойно. Христиане, которые находятся под властью султана, должны поставить десятки тысяч вьючных животных или коней, провиант, отдавая это своими руками, после чего над ними владычествуют по справедливости, не причиняя им вреда. Под таким-то управлением все живут. [Так продолжается издревле и до нынешнего времени]»67.

Таким образом, Константин из Островицы хоть и не любил турок, но признавал, что в организации войска они обошли византийцев и западноевропейских рыцарей, а христиане нужны были не как рабы, а как население, которое будет платить высокую дань, но жили при этом спокойно, не угнетаясь турками.

Подводя же итог, по образу турок в сочинениях византийских историков, можно сделать вывод, что за редким исключением, турок не любили, а сами турки были врагами для цивилизации ромеев, с которыми необходимо было сражаться за право сохранения своей культуры и своих жизней, а так же недопущение уничтожения цивилизации ромейской.

1.3 Подписание Флорентийской унии, и её значение для Византийской империи

До Константинополя новость о падении Фессалоник, дошла одновременно с новостью, которую Иоанн VII воспринял как луч надежды: Папа римский Мартин V созвал церковный собор, который должен был состояться в Базеле в 1431 году, на который должны были собраться представители всех христианских народов Запада. Василевс считал, что велика вероятность того, что обращение Византии к ним с просьбой о помощи будет воспринято должным образом, однако же, собор был отложен на 7 лет, и местом проведения стала Феррара. В 1433 году, брат Иоанна VII, Константин, остался в качестве регента, а сам император отправился в свою историческую поездку, взяв с собой около 700 наиболее влиятельных деятелей Византии, включая представителей восточных клириков, среди которых был даже митрополит всея Руси Исидор.

Работа собора гладкой не оказалась. Иоанн VII приехал на собор, что бы обратиться за помощью к европейским правителям, и до их прибытия не спешил что-либо предпринимать, но важные государственные деятели никак не появлялись. Латиняне в свою очередь теряли терпение, т.к переговоры не двигались с мёртвой точки, плюс папа, ответственный за размещение греческой делегации и обеспечение её пропитанием, был озабочен тем, что его финансы таяли. С началом августа пришла чума. Византийцы оказались невосприимчивы к этой болезни, в то время как среди латинян была высока летальность68.

Так или иначе, но текст унии, который по большому счёту представлял изложение позиции латинян, 5 июля был подписан всеми православными клириками, кроме митрополита Эфесского, который был непреклонен. 6 июля, на тот момент, уже переехавший во Флоренцию собор, публично зачитал текст в кафедральном соборе Флоренции на греческом и латинском языках69.

Условия объединения были следующими:

1. «Чистилище. Хотя византийцам учение об очистительном огне казалось весьма второстепенным, по настоянию латинян учение о чистилище стало первым вопросом на повестке дня Ферраро-Флорентийского собора и весьма подробно обсуждалось обеими сторонами. Ему также посвящена значительная часть Laetentur caeli70. Этот вопрос иллюстрирует принципиально различный подход обеих сторон к учению о спасении.

2. Вопрос о папской власти обсуждался лишь на нескольких последних сессиях собора, непосредственно перед подписанием июльской унии. По поводу папской власти собором было принято следующее решение: как преемник св. Петра епископ Римский «является первоверховным иерархом всего мира», «наместником Христа» и «главой всей Церкви».

«Папа римский обладает полной властью («plena potestas» - боевой клич западных антиконсилиаристов; его употребление в постановлениях Флорентийского собора было мощным ударом по собору Базельскому. - А.Б.) руководить и управлять всей Церковью и всеми христианами, как это было установлено вселенскими соборами и определено в святых канонах; патриарх Константинопольский является вторым после святейшего римского иерарха (таким образом, только лишь на Флорентийском соборе Римская церковь впервые за всю свою историю официально признала второе место Константинопольской кафедры. - А.Б.), на третьем месте - Александрия, на четвертом Антиохия, Иерусалим же пятый в этом порядке. Все они сохраняют все свои права и привилегии»71.

И всё это, было провалом, потому что по своей сути, уния ничего не решала. Противоречия были слишком велики. Как пишет Сильвестр Сиропул на этот счёт: «У всех было одно желание - поскорее вернуться домой»72.

Вернувшись в феврале 1440 года, Иоанн VII понял, что тут его ничего хорошего не ждёт. Его любимая жена, Мария Трапезундская умерла за несколько месяцев до его прибытия, византийцы повсеместно осуждали Флорентийскую унию, подписавших клириков клеймили как предателей веры и отбросов общества73.

Патриархи Александрии и Антиохии не признали полномочий представителей, подписавших документ от имени этих иерархов. Митрополита Эфесского, чествовали как героя.

Такая реакция общества пошатнула позиции императора. Летом 1442 года, Дмитрий Палеолог попытался захватить власть, но ему это не удалось, хотя попытка переворота была симптомом всё более растущего недовольства народа.

Однако же, папа римский Евгений IV предпочёл не обращать внимания на такое развитие событий. Ну а так как в теории, церковь стала единой, то он должен был начать новый крестовый поход против турок. Тем более эта мера была необходима, т.к мощная крепость на Дунае Смедерово, стоявшая в 40 км от Белграда, сдалась туркам в 143974, в 1441 году, Мурад II двинул свои войска в Трансильванию; не было сомнений, что следующей жертвой станет Венгрия.

Именно Венгрия и венгерские рыцари составляли главную силу папского крестового похода. Король Венгрии, Владислав, был назначен руководителем похода, а на выдающегося венгерского военачальника Яноша Хуньяди возложили верховное командование войсками. Само значение битвы, при удачном стечении обстоятельств, могло бы реально отсрочить падение Византии ещё на какое-то время, но не более того. К этому времени Византия была очень слаба и сил для экономического, политического и военного подъёма у неё попросту не было. Михаил Критовул даёт такую оценку Константинополю и Византии в частности (границы Византии едва ли были больше границ самого Константинополя. - А.Б.): «Город, который некогда являл пример всякого блага и образец блестящего процветания, ныне стал отражением несчастья, напоминанием о величайших страданиях, памятником бедствий и живым мифом»75.

Перед началом крестового похода, как уже писалось в пункте 1.2, византийские историки выстроили образ турка примерно таким: нечистивыми, что означает не христиане, (так турок называют абсолютно все византийские историки, за исключением Критовула. - А.Б.), наглыми и не приемлющими никакой дерзости в свой адрес со стороны завоёванных народов76, варварами77, безжалостными убийцами78, хитрыми79 и жадными80 и ещё много других нелицеприятных эпитетов. Что касается отношения к крестоносцам, оно остаётся достаточно нейтральным.

Так или иначе, крестовый поход начался в 1443 году. Войско христиан, не встречая сопротивления, направилось в Болгарию, где София сдалась крестоносцам перед самым Рождеством. В январе 1444 года, они одержали ещё одну крупную победу, и к концу весны Мурад II серьёзно забеспокоился. В начале июня он предложил некоторые уступки и добился от Владислава 10-и летнего перемирия. Однако, когда папа Римский узнал об этом, он приказал Владиславу возобновить боевые действия. С точки зрения военной стратегии это было глупо, т.к личный состав армии крестоносцев сократился до критического уровня, но король Венгрии послушал Евгения IV и продолжил наступление на турок.

Мурад II решил спешно передислоцировать свою армию из Анатолии , союзная эскадра, которая ждала Владислава и его рыцарей, пыталась помешать, но тщетно. Переправившись через Босфор, 10 ноября 1444 года, войска султана разбили уступающих в численности воинов-христиан. Яношу Хуньяди удалось спастись с горсткой воинов. Крестовый поход закончился катастрофой, а это значит, что для Иоанна VII Палеолога и Византии это означало крах дипломатии и всех надежд. Стоит сказать, что византийцы, дабы не нагнетать обстановку, в этой битве не участвовали, потому что на это не было ни средств, ни сил, плюс Византия на тот момент являлась вассально зависимой от турецкого государства.

31 октября, 1448 года, Иоанн VII умер в Константинополе. Теперь не могло быть речи о новом крестовом походе, никто не верил, что Византию можно спасти. Было много и тех, кто считал что спасать христианское государство вообще не стоит. Вопрос о падении Константинополя оставался лишь вопросом времени. Сфрандзи, так отзывается о турках в этот критический для Византии момент: «Знаю, что эта многотысячная орда нечестивцев двинется на нас по своему обычаю бесцеремонно, дерзко, нагло и всей силой, пользуясь нашей немногочисленностью, будет теснить и мучить нас»81.

В 1451 году, Мурад II так же умирает от апоплексического удара. Наследник турецкого престола, Мехмед (третий сын Мурада II, т.к двое более старших умерли годом ранее)82 , в это время находился в Анатолии, ему потребовалось всего 5 дней что бы добраться до Адрианополя. Там он подтвердил полномочия министров отца и стал полноправным правителем османского государства. Во время одной из этих церемоний, главная из жён Мурада II, явилась что бы поздравить Мехмеда с этим. При вступлении на престол, Мехмеду II было лишь 19 лет, поэтому на Западе считали, что он слишком мал, что бы представлять серьёзную угрозу. Однако, это был очень серьёзный и учёный юноша: ко времени вступления на престол, как утверждают учёные, Мехмед II, помимо родного турецкого языка, говорил так же на арабском, греческом, латинском, еврейском и персидских языках83. В первые месяцы, после воцарения, Мехмед II заключил договоры с Янушем Хуньяди, Бранковичем и дожем Венеции Франческо Фоскари84; письма с дружественными заявлениями были посланы так же валашскому князю, рыцарям одрена Св.Иоанна на Родосе и генуэзским правителям на Лесбосе и Хиосе. Послам, отправленным из Константинополя Константином XI, Мехмед II, как говорят, отвечал столь же льстиво, клялся Аллахом и пророком жить в мире с императором и его народом, поддерживать дружественные отношения, которые связывали его отца с Иоанном VIII. У Константина Михайловича в главе XXVI говорится следующее, об этом перемирии: «Султан Мехмед, собрав войско, выступил так, как если бы хотел напасть на Карамана, и взял с собой мастеров, плотников, строителей, кузнецов, мастеров изготовления извести и других различных ремесленников со всем снаряжением, что кому необходимо; затем он направился к Поясу Святого Георгия, якобы намереваясь со всем своим войском переправиться к Константинополю через море, и он попросил греческого императора, чтобы он дал ему лодки для перевозки. И, приплыв, он высадился на другом берегу в Поясе Святого Георгия в пяти итальянских милях от Константинополя и велел мастерам промерить пространство, намереваясь здесь поставить замок, и сам повелел немедленно начать носить камень. И другие, видя, что султан не бездельничает, стали каждый носить камни, дерево и все, что необходимо для строительства; и он не двигался с этого места целых два года, пока замок не был закончен, и ни один человек не знал его замысла, для чего возводится замок, Когда греки это увидели, они стали готовиться к тому, чтобы отобрать у него этот замок. Узнав об этом, он послал к их властителю, отговариваясь тем, что он ничего не имеет против него: «Я строю этот замок в ваших и наших интересах, так как поступает много жалоб от купцов, что совершаются злодейства каталонами на Белом и Черном море. И поэтому я хочу это прекратить, чтобы купцы могли совершать свои путешествия». Услышав это, греческий царь и греки не знали, что они должны были делать, полагали, что следует соблюдать мир, и потому не стали мешать султану закончить строительство замка. Но если бы греки заботились, чтобы султан быстро отступил, они должны были замок окружить и осадить. Они так думали, но султан турецкий думал иначе.

Итак, греки, полагаясь на мир с погаными, ничего не предпринимали; и они были так спокойны, что турки ездили из города в город, а греки -- к их войскам беспрепятственно, при этом пили, ели, имели хороший скот и так было до того времени, пока султан не построил замок, который и поныне называется Енихисар [очень мощный и надежный замок, в котором хранится казна турецких султанов]»85. Как можно проследить из этого отрывка, турки хитростью и уловками заставили поверить в то, что их замыслы чисты и не несут вреда Византии.

Возможно, именно это последнее обещание насторожило последнего императора Византии. По-видимому, он первым из европейских правителей почувствовал, что юный султан не таков, каким хотел казаться, а напротив, весьма опасен86. Вероятно, Мехмед II испытывал к Константину IX такие же чувства, который бытность свою деспотом Мореи причинил немало хлопот его отцу, Мураду II.

Однако, когда в 1451 году император услышал о смерти Мурада II, в его голове родился по-настоящему безумный и в то же время гениальный план: жениться на одной из вдов Мурада II, христианке Марии Бранкович. Она была бездетной, однако, являлась мачехой нового султана: чем не способ держать под контролем мальчика (Мехмеда - А.Б.)? Нет особого смысла рассуждать на тему того, как пошла бы история, если бы Константин Драгаш женился на Марии Бранкович, потому что вполне вероятно, что она смогла бы убедить пасынка не нападать на Константинополь и это отсрочило бы его падение на 1-2 поколения, но не смогла бы вернуть былую мощь. Византия представляла собой христианский островок в пучине исламского моря, дни которого были уже сочтены. Этот план получил благословление родителей Марии, но потерпел фиаско из-за неё самой: она объяснила отказ тем, что дала клятву, что если избавится от власти неверных, то проведёт остаток дней в чистоте и целомудрии и праведных трудах87.

Подводя итог I главы, хочется сделать следующие выводы: по данным византийских историков, экспансия турок на территорию Восточной Европы представляла собой сжимание кольца, вокруг угасающей Византийской империи. Что бы хоть на какое-то время спасти Византию, императорам пришлось пойти на такой унизительный шаг, как принятие вассалитета от турок. Образ турок в византийском понимании сложился как варварский, который нацелен на уничтожение Византии и порабощение европейских народов.

ГЛАВА II. АВТОРСКАЯ ОЦЕНКА КОНФЛИКТОВ С ТУРКАМИ В XV ВЕКЕ

Теперь же, посмотрим на 2 ключевых события в последние годы жизни Византии: битву при Варне и взятие турками Константинополя. Битва при Варне, при удачном стечении обстоятельств, как уже писалось, не решила бы проблемы турецкого натиска на Византию, но дала бы время решить внутренние проблемы и лучше подготовиться Константинополю к осаде. Но так как турки полностью разгромили войско крестоносцев, до падения Константинополя оставалось чуть больше 10 лет. Что касается взятия Константинополя Мехмедом II,то для истории мировой это имело огромное значение. Теперь, рассмотрим оба эти события.

2.1 Битва при Варне

Битву при Варне, историки называют последним общехристианским рывком в борьбе против мусульманской угрозы. Почему же именно битву при Варне выделяют как отдельный этап в турецко-византийских отношениях? Всё дело в том, что балканские народы, которые некогда входили в состав Византии, сыграли не малую роль в сопротивлении распространения турецкого влияния.

В 1439 г. на Ферраро-Флорентийском соборе было принято решение об организации крестового похода против турок, захватывающих все новые территории Византийской империи и Балканских государств. Инициаторов похода папу Евгения IV и его поверенного кардинала Юлиана Чезарини поддержали польский и венгерский король Владислав III Ягеллончик88, трансильванский воевода Янош Хуньяди и сербский деспот Георгий Бранкович. Результатом этого крестового похода и стала битва при Варне 10 ноября 1444 г., закончившаяся гибелью короля и полным поражением христианского войска, сведя на нет дальнейшее сопротивление туркам, что впоследствии обрекло Византийскую империю на гибель, а в Европе больше не осталось достаточно мощной политической и военной силы, способной противостоять турецкому натиску.

Как сообщает историк Дука, Мурад II, стремясь как можно скорее завершить военные действия с сербами и венграми в 1443-1444 г., в первую очередь направил послов к сербскому деспоту Георгию Бранковичу, предлагая ему в случае заключения мира восстановить сербские крепости и города, в том числе и разрушенный Смедерево. И уже после этого послы были направлены к «саксонскому» или «католическому», как говорит Дука, королю Владиславу. В июне 1444 г. в городе Сегед был заключен мирный договор, из которого следовало, что ни одна из сторон не может в течение 10 лет переходить Дунай; обе стороны обменялись священными клятвами89.

Янош Хуньяди выступал против заключения мира, «Я не деспот, но лишь слуга его», заявляет Хуньяди, огорченный принятым решением90.

Что касается руководителя похода - польского короля - Константин Михайлович утверждает, что «духовные и светские властители… подговорили его (Владислава - А.Б.), чтобы он не соблюдал мира с турками»91. Константин прежде всего имеет в виду инициаторов похода - папу Евгения IV, который в случае блестящей победы христианских войск представил бы себя организатором похода, а также папского легата Юлиана Чезарини, который был сторонником разрыва мирного соглашения с турками, заключенного всего за несколько месяцев до сражения при Варне92. Константин отрицательно отзывается о данной затее - он заранее возлагает вину за неудачный варненский поход на латинян. Вполне вероятно, что изображая папу Евгения IV и кардинала Юлиана корыстными властолюбцами, тем самым Константин демонстрирует свою неприязнь к латинянам в целом.

Однако Константин - не единственный, кто винит Юлиана в варненском поражении. Ему вторит польский интеллектуал Филипп Буонаккорси Каллимах, чьё сочинение подробно описывает варненский поход.93 Автор обвиняет кардинала в трусости и малодушии. По его мнению,

«Юлиан был убит во время побега, вероятно, от жадности к деньгам, а может и за то, что был он всеми ненавидим - как человек, который привел к нарушению мира… бесспорно, что именно он принёс <христианам> поражение, ибо Бог гневался на него за то, что кардинал столь двулично посоветовал <королю> нарушить скреплённое клятвой перемирие, а не руководствовался здравым смыслом и стремлением к справедливости».

Одной из причин поражения христианского войска в битве при Варне, историки называют разногласия между командующими крестоносного войска94.

Ян Длугош связывает варненское поражение с несогласованностью действий союзников. Он пишет: «Бог знает, за какие злодеяния <он> разозлился на грешников… Люди, сведущие в военном ремесле, говорят, что оставленный в одиночестве король Владислав - вот причина катастрофы…»95.

По словам Длугоша, Хуньяди, предвидя печальный исход сражения, просит Владислава «оставить борьбу вместе с ним». Но Владислав заявляет, что «предпочтет лучше умереть мужественно, чем оставить позор поражения на себе и своих рыцарях, которые отважно сражались под его командованием». Длугош отмечает, что «сам король поляков, храбрый и мужественный воин, никуда не ушел, он боролся с врагом до ночи… и пал вместе с горсткой своих рыцарей… омыв свою славу собственной кровью»96.

Собственно говоря, битва под Варной имеет огромное значение как для турок, так и для христиан: для турок данное сражение было, как бы зелёным светом на Константинополь и вглубь Европы, для европейцев-христиан напротив, стало ясно, что турки очень сильны и в настоящее время остановить их если не невозможно, то, по крайней мере, крайне проблематично. Так или иначе, большинство историков сходятся в том, что основная причина поражения крестоносного войска - несогласованность действий и алчные планы римского престола97. Из этого следует очевидный вывод - более организованные турки разбили христианское войско без особых проблем.

Н.Э. Жигалова, ссылаясь на греческого историка Параспондила Зотикоса пишет о том, что если бы польский король Владислав Ягеллончик прислушался к полководцу Яношу Хуньяди, то битву удалось бы выиграть варненское сражение: «ведь для него воевода является надеждой и истовым защитником христианской веры и народа ромейского. Именно в сочинении грека Зотикоса идея спасения Византии от турецкой агрессии проявляется наиболее ярко, что, вероятно, обусловлено греческим происхождением автора»98.

Подводя итог, можно сказать, что поражение в битве при Варне показало папскому престолу, что дальнейшее сопротивление туркам бесполезно, что в конечном итоге обрекло Византию на гибель.

2.2 Осада и взятие Константинополя в 1453 году

Итак, после Варненского поражения на Западе стало понятно, что турки слишком сильны и Византию уже не спасти. Таким образом, Константинополь оказался брошен на произвол судьбы.

Между тем, Мехмед II времени даром не терял. В наиболее узком месте Босфора, непосредственно напротив замка, который был построен ещё при

Баязиде I, Мехмед II приказывает воздвигнуть ещё один, и эти 2 крепости должны были обеспечить полный контроль над проливом. Как уже писалось выше, Константин из Островицы приводил это действие турецкого султана в качестве защиты купцов от набегов каталонцев, за что наградил турок прозвищем «поганые»99. Правда, интересно то, что земля, которая предназначалась под постройку замка, находилась в юрисдикции Византии, но как говорил сам Мехмед II, у Константинополя не было сил для удержания этой земли. В начале весны 1452 года, все церкви и монастыри рядом с будущим местом постройки были разрушены, и 15 апреля начались работы по возведению второй крепости. Уже 31 августа сооружение замка Румели-Хисар было завершено100. Критовул передаёт в своём труде следующие слова турецкого султана о предстоящем наступлении на Константинополь: «Дело ясное,- этот Город не успокоился и никогда не успокоится, будет противиться и сопротивляться нам, не прекратит войну и смуту до тех пор, пока мы терпим его, не уничтожим или не покорим своей власти»101. После этого, Мехмед II издаёт указ, по которому все корабли, вне зависимости от того, к какому государству они относились, в этом месте должны были останавливаться на досмотр. В ноябре, капитан венецианского судна, которое везло продовольствие в Константинополь проигнорировал данный указ: судно было пущено ко дну, матросов казнили, а самого капитана посадили на кол и в назидание тем, кто решит проигнорировать указ султана, выставили на всеобщее обозрение. В январе 1453 года, Мехмед II созвал министров и объявил им, что Османская империя никогда не сможет чувствовать себя в безопасности, пока Константинополь находится в руках «кафиров», поэтому город должен быть взят в ближайшее время. Учитывая опыт прошлых осад, которые окончились неудачно, Мехмед II начал готовить огромную сухопутную армию: он мобилизовал все полки, запретил любые увольнения и рекрутировал огромное количество наёмников.

Общая численность достигла 100 тысяч человек (80 тысяч регулярных войск + 20 тысяч наёмников). Вот как описывает приготовления к осаде Дука:

«Проводя ночи без сна, он (Мехмед II. - А.Б.) думал о Городе: брал в руки бумагу и чернила, чертил план Города, показывал сведущим людям, где и как следует поставить боевые машины и устроить укрепления, где провести подкопы и сделать вход в ров, к какой стене приставить лестницы».102 Не совсем ясно, откуда у Дуки такие сведения по поводу Мехмеда II, вероятнее всего, византийский историк таким образом подчёркивает важность приготовления турок к осаде.

Для нападения на Константинополь был подготовлен огромнейший флот, который шокировал не только византийцев, когда эта армада появилась в бухте Золотой Рог, но и военачальников Мехмеда II. Сфрандзи пишет что «пятнадцатого марта из Никомидии и Азии к городу прибыло 320 судов, а уже к 16 апреля, эмир пересчитал флот и получил 420 судов»103. Так как Сфрандзи всё это время находился в Константинополе, его сведениям можно верить, т.к. у других историков данные о флоте турецкого султана если и разнятся, то не очень сильно.

Но было и ещё кое-что, чем султан особенно гордился: это огромная осадная мортира, изготовленная немецким инженером Урбаном, длина которой составляла 8,2 м, диаметр жерла составлял 76,2 см, а ядра пушки весили 660,4 кг. Стреляла эта громадина на расстояние до 2 км 414 м.104. 200 человек было отряжено для того, что бы доставить это орудие под стены Константинополя. Эти же сведения содержаться у Константина из Островицы. Но Урбан так же отлил и пушку размером поменьше, хотя, как пишет Норвич, даже эта пушка должна была «пробить стены великого Вавилона»105. У Яна Длугоша например, приводятся сведения для сравнения стандартных пушек того времени и пушки Урбана: «до этого дня, войска были вооружены пушками (бомбардами - А.Б), которые стреляли каменными или свинцовыми ядрами, были малоподвижны и в полевом бою значения почти не имели, бомбарды применялись главным образом как осадные орудия. Они были трёх родов: лёгкие, стрелявшие ядрами величиной с кулак, весом от 200 г до 2 1/2 кг, средние, стрелявшие ядрами весом от 4 до 10 кг, и тяжелые, выбрасывавшие ядра в 10 кг и больше»106. Как можно проследить, польский историк был впечатлён орудием, отлитым инженером Урбаном. Осадная мортира Урбана описывается абсолютно во всех трудах византийских историков, и их сведения не разнятся, что даёт нам основание быть уверенными в достоверности этих данных.

Первое из больших орудий было опробовано в крепости Румели-Хисар, потопив венецианское судно. Второе орудие было готово к 1453 году, почти к самому штурму, ТТХ которого, указаны в предыдущем абзаце.

Но и жители Константинополя времени даром не теряли: они ремонтировали и укрепляли оборонительные сооружения, очищали рвы, делали запасы продовольствия, стрел, оружия, тяжёлых камней и всего того, что могло понадобиться. Константин XI разослал в это время письма Западным правителям с призывами о помощи, но реакция как обычно была слабой. В феврале 1453 года, венецианский сенат, правда, дал добро на отправку воинов и кораблей: 400 человек на борту каждого из них и 15 галер сразу, как будут готовы, но этот флот покинул Венецию лишь 20 апреля 1453 года. Как пишет Дука, Константин IX «послал в Геную письмо с просьбой о помощи, откуда ему пришёл ответ, что уже выслали корабль с пятистамит воинами»107. Очевидно, что византийский император понимал, что в одиночку противостоять туркам долго будет невозможно. Об этом корабле с воинами пишет Михаил Критовул: «В эти же дни прибыл некий итальянец по имени Джустиниани, человек могущественный, благородного происхождения, к тому же, опытный в войне и очень мужественный, который отлично оснастился у себя на родине, снарядил воинов разнообразным оружием (на палубах этих кораблей было 400 мужей).108 В принципе, об этом же корабле пишет и Дука, единственное что разнится - количество итальянцев, прибывших вместе с Джованни (Джустиниани) Лонго: кто-то из византийских историков пишет о 400 воинах, кто-то о 500.

Уже 5 апреля 1453 года, Мехмед II разбил свой шатёр прямо перед стенами Константинополя. В соответствии с исламскими законами, он направил императору Константину XI послание, в котором обещал сохранить всем его подданным жизнь, если город будет немедленно сдан; если же византийцы откажутся от предложения, то пощады им ждать не стоит. Дука приводит текст этого послания: «Знай, к штурму всё готово, и теперь наступает время осуществить уже давно задуманное нами. Исход же нашего намерения оставляем Богу. Что скажешь? Хочешь ли оставить Город и уйти отсюда вместе с твоими архонтами и их имуществом, что бы народ не потерпел вреда ни от нас, ни от тебя? Или хочешь сопротивляться - и тогда ты и твои приближённые потеряете и имущество, и жизнь, а народ, пленённый нами, будет рассеян по всей земле?»109. Сведения, которые содержатся у Дуки достоверны, потому что сведения о послании Мехмеда II есть так же и Халкокондила: «перед тем как начать атаку, царь (в данном случае Мехмед II. - А.Б.) отправил послание василевсу с предложением о сдаче города. Посовещавшись с эллинами, эллины решили обороняться»110. Так же, сведения о послании турецкого султана содержатся и у Сфрандзи: «прибыл родственник эмира с предложением о сдаче Города, которое было отвергнуто»111.

Мехмед II не получил никакого ответа и рано утром, 6 апреля, изготовленная Урбаном пушка выстрелила. Однако же, для константинопольцев это не было неожиданностью. На протяжении зимы 1452 года, и женщины и мужчины во главе с самим императором работали над укреплением стен города. К началу весны 1452 года все приготовления были закончены.

На начало штурма, у императора Византии был следующий состав войск: 8 венецианских судов, 5 генуэзских, по 1 из Каталонии, Анконы и Прованса + 10 византийских кораблей: всё, что осталось от императорского флота. В сумме получается 26 кораблей112. По сравнению с турецкой армадой - ничтожное количество. Что касается людских ресурсов, то тут проблема так же стояла очень остро: согласно переписи, которая проводилась непосредственно перед штурмом Константинополя, общее количество годных к службе мужчин, включая священников и монахов, составляло чуть больше 7000 человек. Норвич в своей книге, «История Византии», основанных на данных Георгия Сфрандзи, пишет о 4983 греках и 2000 иностранцах113. Не слишком густо для обороны 22,5 км стен от 100 тысяч воинов Мехмеда II с суши и 420 кораблей с моря. Для того, что бы понять, как происходила осада Константинополя, можно посмотреть на карту, приложение 2.

К 6 апреля, большинство защитников Константинополя уже были на своих местах. Султан подверг сухопутные стены артиллерийскому обстрелу, не имевшему прецедентов в истории осадных войн. К вечеру первого дня осады, артиллерия султана сокрушила участок стены вблизи Харисийских ворот. Турки неоднократно пытались прорваться в город, но раз за разом защитники Константинополя отбрасывали турок назад. Сфрандзи в

«Хронике» описывает это так: «Когда эмир потерпел неудачу и разочаровался в своих надеждах, он стал придумывать новые хитрости и способы для осады Города»114. Сведениям Сфрандзи можно верить, потому что он лично принимал участие в обороне Константинополя. Лишь сумерки заставляли турок вернуться в лагерь. 7 апреля, рано утром, турки с удивлением для себя обнаружили, что разрушенный участок стены был восстановлен. Мехмед II вновь решил её обстрелять. Это говорит о том, что византийцы по ночам восстанавливали стены и рвы, сведения об этом содержатся абсолютно у всех византийских историков. С 11 апреля артобстрел возобновился с новой силой и продолжался последующие 48 дней. Тут кстати стоит отметить вылазки латинян, о которых пишет Дука:

«Латиняне вместе с Джованни Лонго воевали героически, делали вылазки из ворот Города, сражались на внешних укреплениях у рва»115. И далее о соотношении сил «…но все эти вылазки не приносили пользы, т.к на одного ромея, приходилось двадцать турок»116. Критовул так же сообщает о вылазках итальянцев: «ромеи и итальянцы совершали вылазки, сражались, одерживали верх, показывали себя достойными мужами; ничто из происходящего не могло их заставить отступить: ни голод, ни увечья, ни гибель близких у них на глазах,- никакие ужасы не могли вынудить изменить их решение и ослабить первоначальный порыв и решимость»117. Стоит упомянуть и героизм оставшихся кораблей императорского флота, которые отбивали атаку за атакой. Всё тот же Сфрандзи пишет следующее об обороне Константинополя с моря: «Эмир был весьма опечален и подавлен, он кусал себе локти и топал ногами, осматривая стены, которые не раз рушил, рвы, которые не раз засыпал, но вновь и вновь находил их восстановленными. А когда он вспомнил как 150 триер, диер и монер не смогли захватить 4 корабля противника, да ещё и потеряли много людей, он стенал из глубины сердца и из уст его шёл пар»118. Между тем, Мехмед II придумал как ему преодолеть бухту Золотой рог. 22 апреля, генуэзцы с удивлением наблюдали за тем, как бесчисленные упряжки быков затаскивают 70 турецких кораблей в бухту. Византийцы с трудом верили своим глазам. Этот эпизод описывают без исключения все авторы, упомянутые в данной работе, но наиболее ярко он представлен у Критовула:

«И можно наблюдать зрелище удивительное, а для тех кто его не видел, невероятное: корабли с поднятыми парусами несутся по суше, словно по морю. Таким образом, в залив чуть выше Галаты, вошёл большой флот в шестьдесят семь кораблей»119. Теперь защитникам Константинополя приходилось вести оборону приморской части стены, включая участок, проломленный крестоносцами ещё в 1204 году.

Силы защитников города таяли, продовольствие заканчивалось, и Константин IX понимал, что долго городу не продержаться. Дело в том, что император очень сильно понадеялся на итальянские суда, которые должны были придти на помощь и фактически, город оказался не готов к долгой осаде.

Оставалась последняя надежда - венецианская экспедиция. Но были и такие насущные вопросы: придёт она или нет? Если придёт, то каков её состав и груз? Когда она прибудет и как её принять, с учётом того, что бухтой теперь владели турки? От ответов на эти вопросы целиком и полностью теперь зависела судьба Константинополя. 3 мая, венецианская бригантина с 12 добровольцами под турецким флагом отправилась на поиски венецианского морского конвоя. 23 мая бригантина вернулась, и капитан немедленно попросил аудиенции у императора. Как оказалось, следов экспедиции в Эгейском море так и не было обнаружено. Константин XI поблагодарил каждого моряка, «голос василевса дрожал от душивших его слёз»120. И как далее пишет Сфрандзи: «и тогда император приказал, чтобы первосвященники и монахи, женщины и дети со слезами пронесли вокруг стен Города священные и чтимые иконы, мощи святых и пели со слезами на глазах «Господи, помилуй!», моля Всевышнего не отдавать нас за грехи наши в руки дерзких и вероломных, самых коварных на земле врагов и проявить к нам милосердие в суде своём. И они сквозь рыдания призывали друг-друга мужественно противостоять врагу в час сражения»121. Это означало, что Константин IX понимал, что теперь помощи ждать неоткуда, и участь города уже предрешена. Правда Константин из Островицы видел призрачную надежду на спасение Константинополя в полном уничтожении янычарского войска в решающем сражении, объясняя это так: «одна вещь опасна для них (турок. - А.Б.): если бы только султанские янычары были разбиты наголову и остались лежать на поле, турецкий султан никогда не мог бы оправиться и выступить где-либо против христиан, ибо если бы он потерял это войско, то все христианские земли, которыми он обладает, восстали бы против него, и он вынужден был бы бежать за море»122. Но учитывая ситуацию, в которой оказался Константинополь и его защитники, это было уже невозможно.

28 мая 1453 г., в понедельник, был объявлен день отдыха в турецком лагере, чтобы воины набрались сил перед решающим боем. Об этом упоминают и Дука, и Сфрандзи, и Критовул, и Константин из Островицы и Халкокондил. Пока солдаты отдыхали, султан планировал, кому куда наступать. Решающий удар наносился в районе речки Ликос, где стены были сильно разрушены. Турецкий флот должен был высадить матросов и на побережье Мраморного моря, и на побережья Золотого Рога, где те должны были штурмовать стены, отвлекая греков от места главного удара. Особый отряд Заган-паши должен был пройти по понтонному мосту через Золотой Рог и атаковать Влахернский квартал. По сообщениям Критовула, Мехмед II произнёс перед битвой воодушевляющую речь следующего содержания:

«Во-первых, я хочу напомнить вам, что те блага, которыми вы обладаете, вы приобрели не легко и беззаботно, но тяжким трудом и в великих сражениях и преодолев вместе со мной многие опасности; вы получили их в награду за вашу доблесть и отвагу, а не как дар судьбы; а во-вторых, я хочу сказать о том, какое множество ценных наград ожидает вас и теперь и, какая вам уготована слава, богатство и почёт, что бы вы осознавали за сколь многое вы сражаетесь»123.

В ночь с 28 на 29 мая турецкие войска по всей линии пошли на штурм. В Константинополе поднялась тревога и все, способные носить оружие, заняли свои места на стенах и у брешей. Сам император Константин принимал личное участие в боях и отражал натиск за упавшими стенами близ ворот святого Романа (Дука, «Византийская история»; 39)124. Потери турок были очень тяжёлые. В первой волне атакующих было очень много башибузуков, нерегулярные войска которых султан бросил на стены, чтобы они ценой своих жизней обессилили защитников города. В рядах башибузуков были турки, славяне, венгры, немцы и итальянцы. Их снабдили приставными лестницами. Атака их была угрожающей лишь на участке

Ликоса, в остальных местах башибузуков легко отбивали. В районе Ликоса обороной руководил Джованни Лонго, здесь также были сосредоточены все мушкеты и пищали, бывшие в городе. Сфрандзи описывает начало атаки турок так: «Один янычар, по имени Хасан, человек огромного роста, левой рукой подняв над головой щит, а правой сжав меч, бросился к стене, где увидел смятение в наших рядах. Соревнуясь с ним в храбрости, ещё около тридцати воинов последовало за ним. Однако оставшиеся на стене наши воины метали копья и дротики, пускали стрелы и катили на врага огромные камни, а восемнадцать из них сбросили со стены. Но Хасан не ослабил натиска, пока не взошёл на стену и не обратил в бегство защитников. Когда он сделал это, другие воины последовали за ним и взобрались на стену. Наши не в силах были им помешать: их было мало, а врагов - неисчислимое множество; защитники бились врукопашную с теми из них, кому удалось взобраться на стену, потери были велики»125. Этот эпизод больше ни у кого из историков не присутствует, но учитывая то, что Сфрандзи был в числе защитников Константинополя, этому факту можно верить.

После двухчасового боя турецкие командиры дали команду башибузукам отступить. Ромеи стали восстанавливать временные заграждения в брешах. В это время турецкие артиллеристы открыли огонь по стенам, а на штурм была послана вторая волна осаждавших -- регулярные турецкие войска Исхак-паши. Анатолийцы атаковали стены от побережья Мраморного моря до Ликоса включительно. В это время артиллерия вела плотный огонь по стенам. Источники сообщают, что и атака, и обстрел из пушек велись одновременно.

Ромеи успешно отбивали атаки, но где-то до рассвета удачный выстрел из огромной пушки «Базилика», той, что была отлита инженером Урбаном, повалил укрепления и проделал большую брешь в стене. Три сотни анатолийцев смогли ворваться в эту брешь, но были окружены греками и перебиты. На других участках укреплений штурм пока тоже отбивался.

Как пишет Дука: «Увидев всё это: и великое бесчисленное войско, и столь сильный флот, и широкий путь в Город открытый для врага (имеется в виду брешь, пробитая пушкой Урбана - А.Б.),-царь пришёл в отчаяние и потерял всякую надежду. Он отправил послов к тирану с просьбой, чтобы тот наложил какую хочет ежегодную дань, пусть и непосильную, взял и всё прочее, чего ищет, но только удалился отсюда и даровал им мир. Тиран же сказал: «Невозможно мне удалиться: или я возьму Город, или Город возьмёт меня, живым или мёртвым. Если же ты хочешь уйти из Города с миром, я дам тебе Пелопоннес, а твоим братьям - другие области, и будем друзьями. Если же ты мирно не предоставишь мне Город, я войду в него с боем, и всех твоих вельмож и тебя я поражу мечом, а весь остальной нард отдам на растерзание всем из нашего войска, кто пожелает; мне же хватит и пустого Города». Услышав это, царь не мог принять никакого решения, ибо невозможно было допустить, что бы Город из рук ромеев был передан туркам. Ведь если бы это случилось, в какой христианский город ромеи могли бы переселиться, на каком пути или в каком месте их бы не оплёвывали, не поносили, не оскорбляли? Не только христиане, но сами турки и евреи стали бы презирать их»126.

Третья атака на город велась янычарами, которых сам султан Мехмед II довёл до крепостного рва. Вот что пишет Сфрандзи по этому поводу: «Турки, увидев смятение в наших рядах, осмелели. Заган-паша, который был там, обратился с речью к янычарам и другим воинам и стал пробуждать в них боевой дух»127. Янычары наступали двумя колоннами. Одна штурмовала Влахернский квартал, вторая шла на пролом в районе Ликоса. В том месте, где стены Влахернского квартала соединялись с основными городскими укреплениями, янычары обнаружили тайную калитку Керкопорту, через которую ромеи делали вылазки. Через неё турки проникли в город. Халкокондил пишет об этом следующее: «Стену, выходившую на залив, эллины обороняли наилучшим образом: они отгоняли турок, рубили головы тем, кто пытался подняться по лестницам, и в конце концов удержали стену, однако в том месте, где сражался сам царь, чужеземцам удалось прорвать оборону и оттеснить генуэзцев»128. У Критовула этот эпизод так же присутствует, только обыгрывается немного по-другому: «Когда царь Мехмед заметил, что частокол оголён, а разрушенная часть стены осталась без защитников (сам он сражался поблизости), что одни из противников незаметно покидают свои места, а другие из-за малочисленности сражаются слабо, он понял, что враг покидает стену и бежит, и громко крикнул своим воинам: «Друзья,Город уже наш! Противники спасаются бегством. Они не выдерживают натиска. Стена осталась без обороны. Немного терпения и мы захватим Город. Не расслабляйтесь, будьте мужественны, покажите себя доблестными мужами, и я с вами!»»129. У Дуки и Халкокондила это описание так же присутствует, поэтому можно сказать, что эта сцена точно была.

В то же время в районе Ликоса свинцовой пулей или осколком ядра был ранен Джованни Лонго, его стали выносить с поля боя, и многие генуэзцы из-за его отсутствия поддались панике и стали беспорядочно отступать. Этим они оставили против пролома венецианцев и греков во главе с самим императором Константином. Турки заметили смятение среди осаждённых, и один отряд числом в 30 человек во главе с неким великаном Хасаном смог ворваться в проход. Половина из них и сам Хасан были мгновенно убиты, но остальные закрепились, и к ним на помощь подходили всё новые и новые толпы атакующих янычар. Император Константин с группой наиболее преданных сподвижников бросился в контратаку и был убит в рукопашной схватке. Вместе с ним погиб и Феофил Палеолог. Турки

не узнали императора и оставили того лежать на улице как простого воина (Дука, «Византийская история», 39)130.

Поднявшись наконец на стену, передовые турецкие отряды рассеяли защитников и стали открывать ворота. Также они продолжали теснить ромеев, чтобы те не смогли этому помешать131 (Сфрандизи, «Большая Хроника» 3;5). Когда всё больше и больше турок стали пробиваться в город, среди осаждённых началась паника. Венецианцы и генуэзцы (те, что держали нейтралитет) стали прорываться к заливу, чтобы сесть на суда и бежать из города. Греки разбегались и прятались. Некоторые византийские отряды, каталонцы и особенно турки шехзаде Орхана продолжали вести бой на улицах, многие из них дрались насмерть, понимая, что в случае сдачи султан Мехмед просто бы замучил их в плену.

Братья Боккиарди оборонялись на стенах возле Керкопорты, но начавшая паника вынудила сделать прорыв к морю. Паоло был убит, но двое других -- Антонио и Троило успели пробиться. Командующий венецианцами Минотто был окружён в Влахернском дворце и взят в плен.

Многие мужчины и женщины собрались у колонны Константина Великого, так как, согласно одному из пророчеств, как только турки дойдут до этой колонны, с неба снизойдёт ангел и передаст царство и меч некоему неизвестному человеку, стоящему у этой колонны, который, возглавив войско, одержит победу.

К югу от Ликоса защищались отряды Филиппо Контарини и грек Димитрий Кантакузин. При окружении турками они были частью перебиты, частью взяты в плен, включая и командиров. Ответственный за оборону в районе Акрополя, кардинал Исидор, бежал с поста, изменив свою внешность. Габриель Тревизано также слишком поздно оценил ситуацию, не смог вовремя спуститься со стен и был захвачен турками. Альвизо Диедо с несколькими генуэзскими кораблями сумел уйти.

Итальянцы, венецианцы и греки смогли прорваться к судам, отомкнули цепь, закрывавшую вход в Золотой Рог, и в большинстве своём смогли уйти в открытое море. Известно, что семи генуэзским кораблям, пяти кораблям императора и большинству венецианских судов удалось уйти в безопасную часть Мраморного моря. Турки особо не препятствовали, опасаясь длительной войны с Венецией, Генуей и возможными союзниками этих государств. Бой в самом городе продолжался целый день, пленных у турок было очень мало, около 500 ромейских солдат и наёмников, остальные защитники города либо бежали, либо были убиты.

К полудню по улицам города текли реки крови. Дома были разграблены, женщины и дети изнасилованы или посажены на кол, церкви разрушены. От императорского собора во Влахернах остался лишь пустой остов, а самая чтимая императорская икона, Богоматери Одигитрии, была разрублена на 4 части и уничтожена132. Мехмед II дал традиционные 3 дня на разграбление города, но остановил грабёж к вечеру, т.к по большому счёту грабить уже было нечего, да и его воины были заняты делёжкой награбленного и сексуальными утехами с пленницами. Критовул охарактеризовал это так: «И разразилась жестокая, рукопашная, с большим умом ведомая битва между доблестными, сражавшимися за величайие награды мужами, одни из которых всеми силами стремились одолеть противника, занять стены и пробиться в Город к детям, женщинам, и сокровищам, другие же доблестно оборонялись, старались их оттеснить и защитить свои богатства, хотя, в конце концов им не хватало сил одержать верх и сохранить их. Но несчастным ромеям было суждено надеть ярмо и испытать рабство!»133. У Дуки и Сфрандзи так же имеются описания данных событий, что говорит нам о достоверности этих фактов.