1.1 Ближний Восток в русской политике в рамках проблемы Восточного вопроса

Высшая ступень дипломатической и военной активности Российской Империи на Балканах, в районе черноморских проливов и на Ближнем Востоке приходится на XIX столетие. В случае победы в первой мировой войне российские дипломаты намеревались добиться выгодного для России решения проблемы черноморских проливов. В рамках исследования данные факты имеют значение поскольку, именно с ними связано то понимание Восточного вопроса, которое сложилось в советской историографии и распространено ныне в российской исторической науке.

Вместе с тем, нелишне напомнить, что к данной проблеме русские историки обращались еще в XIX веке. Восточный вопрос в тот период волновал многих русских философов, публицистов и историков, что вполне объяснимо. Мы можем встретить самые разные точки зрения на содержание Восточного вопроса и его исторические рамки. Среди ученых, уделявших внимание данной проблеме, особо отметим С.М. Соловьева и Н.Я. Данилевского2. С.М. Соловьев слишком обобщил понятие Восточного вопроса, введя в него мотивы и факты всемирно-исторического характера, которые не изменятся и останутся во всей силе и после разрешения тех исторических и культурных разрывов, произошедших вследствие турецкого завоевания народов Юго-Восточной Европы. Н.Я. Данилевский же выдвинул на передний план борьбу романо-германского и греко-славянского миров и, чрезвычайно обострив присущие обоим исторические притязания, исключил из поставленной проблемы самые важные элементы, без которых Восточный вопрос никогда не получил бы того значения, с каким он выступает в истории XIX - начала XX веков. Прежде всего, имеется в виду вопрос о византийском наследстве, судьба порабощенных мусульманами христиан и вообще разнообразные интересы народностей Балканского полуострова, утративших свободу государственность вместе с турецким завоеванием.

В русской дореволюционной историографии было несколько попыток дать Восточному вопросу определенные границы и выявить его точное содержание. В 1883 году в Москве вышла книга профессора Уляницкого «Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке». Он поставил себе задачей выяснить, в чем заключались исторические традиции и задачи русской политики на Востоке. Сделанные им выводы состоят в том, что национальный и вероисповедный вопросы были лишь в зародыше и служили пока лишь одним из средств России в ее стремлении к обеспечению своих ближайших интересов, каковыми были: безопасность русско-татарской границы и экономическое развитие южнорусских окраин того времени. Таким образом, Уляницкий стремился доказать, что Россия по отношению к Турции преследовала цель добиться свободы прохода для русских судов через Босфор и Дарданеллы и вообще свободы судоходства на Черном море. Следовательно, суть Восточного вопроса сводилась Уляницким исключительно к экономическим проблемам.

Другая позиция представлена в большой работе С. Жигарева3. Автор сочинения, прежде всего, признается, что в русской публицистике и научных исследованиях отсутствует единое мнение по поводу Восточного вопроса, вызванное противоречием как суждений, так и фактов, касающихся данной темы. С. Жигарев критикует С.М. Соловьева и Н.Я. Данилевского за слишком широкий и неконкретный взгляд на проблему и пытается дать свое определение Восточного вопроса. По мнению С. Жигарева, точкой отправления для истории Восточного вопроса нужно считать основание на обломках Византийской империи государства турок - османов. Таким образом, основным мотивом в Восточном вопросе нужно полагать тот новый порядок вещей, который был создан в Юго-Восточной Европе мусульманским завоеванием, и в тех обязательствах, какие самой природой были возложены и частично приняты Россией, как православным государством, по отношению к подчиненным туркам христианским народностям Балканского полуострова. В результате, в определение Восточного вопроса автор книги ввел две задачи: стремление к свободе судоходства и защиту порабощенных турками славян4. Более того, С. Жигарев считал, что, решая для себя Восточный вопрос, Российская империя всегда заботилась и о равновесии Европы, стремилась не нарушать законных интересов и прав остальных независимых держав Европы и самих турецких христиан5.

В 1907 году вышла работа Горяинова «Босфор и Дарданеллы»6. Ее автор придерживается также той точки зрения, что суть Восточного вопроса заключается в судьбе черноморских проливов. При этом Горяинов, изучив дипломатическую переписку о проливах, пришел к выводу «о безусловной обязательности международных постановлений о закрытии проливов Босфора и Дарданелл для военных судов всех держав»7.

Самое четкое определение проблемы во всей русской дореволюционной историографии дал византиевед Ф.И. Успенский. Он полагает, что «Восточный вопрос есть вопрос о политических переменах, произошедших на Ближнем Востоке и Балканском полуострове вследствие турецкого завоевания христианских народностей. История восточного вопроса состоит в попытках восстановления нарушенных государственных и территориальных прав христианских народов и в освобождении их от мусульманской власти»8.

Таким образом, для Ф.И. Успенского история «Восточного вопроса» начинается в XV веке. Ученый полагает, что для России южное направление также стало актуальным после падения Константинополя. Сущность проблемы видится Ф.И. Успенскому в двух аспектах: национально- освободительной борьбе балканских народов против турецкого ига и во взаимоотношениях европейских государств (в том числе и России) с Османской империей.

В советской историографии к проблеме Восточного вопроса обращались Е.В. Тарле, А.Л. Нарочницкий, В.А. Георгиев, Н.С. Киняпина, С.Б. Окунь, М.Т. Панченкова, О.Б. Шпаро, А.В. Фадеев, В.Я. Гросул, И.Г. Гросул, И.Г. Гуткина, В.Г. Карасев, Н.И. Хитрова, И.Ф. Иовва, С.С. Ланда, О.В. Орлик, Б.Е. Сыроечковский и др. Среди советских историков появление «восточного вопроса» принято датировать последней третью или последней четвертью XVIII в. Так, И.С. Достян и В.И. Фрейдзон считают, что «в последней трети XVIII века, в связи с возникновением Восточного вопроса, Балканы стали частью общеевропейской международной системы». Таким образом, определение и исторические рамки «Восточного вопроса» тесно увязываются с активной политикой России на Балканах и серией русско- турецких войн, в ходе которых был получен выход к Черному морю, и усилилось влияние России среди Балканских народов. Отсюда определение термина в советской историографии:

Итак, «восточный вопрос» как понятие возник в конце 18-го века, однако, как дипломатический термин его стали употреблять с 30-ых годов 19-го века. Своим рождением он обязан сразу трем факторам: упадку когда- то могущественного Османского государства, ростом освободительного движения, направленного против турецкого порабощения, и обострению противоречий между странами Европы за господство на Ближнем Востоке.

В «восточный вопрос», помимо великих европейских держав, были вовлечены Египет, Сирия, часть Закавказья и т.д. В конце 18-го века империя османских турков, некогда наводящая на всех ужас, пришла в упадок.

Больше всего это было выгодно Австрии, которой удалось через Венгрию проникнуть на Балканы, и России, расширившей свои границы до Черного моря в надежде дойти и до средиземноморских берегов.

А началось все с восстания греков в 20-ых годах 19-го века. Именно это событие и заставило Запад действовать. После отказа турецкого султана принять независимость эллинов альянс из русских, английских и французских войск уничтожил турецкую и египетскую морские флотилии. В результате Греция освободилась от турецкого ига, а Молдавия, Сербия и Валахия - балканские провинции Османской империи - получили автономию, хотя и в ее составе.

В 30-е годы того же столетия в уже назревший «восточный вопрос» были уже вовлечены все ближневосточные владения Османской Турции: Египет отвоевал у своего сюзерена Сирию, и только вмешательство Англии помогло вернуть ее. В это же время возникла и другая проблема: это право на переход через проливы Дарданеллы и Босфор, которые контролировали турки.

Согласно Конвенции, ни один военный корабль другого государства не имел права проходить через эти узкие проходы, если Турция находилась в состоянии мира. Это противоречило интересам России.

«Восточный вопрос» в XIX веке принял для России иной оборот после того, как она выступила в качестве союзника турков в войне против египетского паши. На фоне поражения османского войска царь Николай первый ввел в Босфор свою эскадру и высадил многочисленный десант якобы для защиты Стамбула. В результате был заключен договор, по которому в турецкие проливы могли входить только русские военные корабли. Спустя десять лет, в начале сороковых, «восточный вопрос» обострился. Порта, обещавшая улучшить условия жизни христианской части своего населения, на самом деле ничего не предпринимала. И для балканских народов оставался единственный выход: начать вооруженную борьбу против османского ига. И тогда русский царь потребовал от султана право на покровительство над православными подданными, однако султан отказал. В результате началась русско-турецкая война, которая закончилась поражением царских войск.

Несмотря на то, что Россия проиграла, русско-турецкая война стала одним из решающих этапов в решении «восточного вопроса». Начался процесс освобождения южнославянских народностей. Турецкое владычество на Балканах получило смертельный удар. «Восточный вопрос», во внешней политике России занимающий важную роль, имел для нее два основных направления: это Кавказ и Балканы.

Пытаясь расширить свои владения на Кавказе, русский царь пытался обеспечить безопасную связь со всеми вновь захваченными территориями. В то же время на Балканах местное население стремилось оказать помощь русским солдатам, которым османские войска оказывали упорное сопротивление. С помощью сербских и болгарских добровольцев царские войска взяли город Андрианополь, тем самым положив конец войне. А на Карском направлении была освобождена значительная часть западной Армении, что стало значимым событием в военной компании.

В результате был подписан договор, в котором сказано, что Россия получает достаточно большую территорию от черноморской части Кавказа, а также многие армянские области. Был решен вопрос и о греческой автономии. Тем самым, Россия исполнила свою миссию в отношении армянского и греческого народов.

В следующем столетии папская и имперская дипломатия продолжали использовать в своих целях «наследие Палеологов»9. Но международная обстановка вокруг Русского государства была крайне сложной. Ситуация внутри страны также не способствовала вовлечению Москвы в авантюры против Порты. Напротив, русская дипломатия стремилась заручиться если не дружбой, то, по крайней мере, нейтралитетом османов в период войн против Речи Посполитой и татарских княжеств.

В последние годы вырос интерес к политике Российской империи на Ближнем Востоке и связям Русской Православной Церкви с Восточными Церквями, со Святой Землей в XIX - начале XX в. Разумеется, что эти отношения возникли намного раньше. В русских летописях есть упоминания о нескольких путешествиях русских паломников в Палестину и на Афон еще в XI в. Однако подлинным открытием Святой Земли для России стал выход в 1832 г. книги А.Н. Муравьева «Путешествие по Святым местам в 1830 году». Книга имела большой и заслуженный успех, «с умилением и невольной завистью прочли мы книгу г-на Муравьева», - отозвался на ее публикацию А. С. Пушкин10.

Вышедшие недавно монографии отечественных исследователей, а также издания документальных материалов, открывают малоизвестные страницы нашей истории. Церковные историки и востоковеды обращают внимание современных читателей на важность Ближнего Востока для России с разных точек зрения, на то постоянное внимание, которое уделяла Россия этому региону в своей внешней политике, а также на давние духовные связи России со Святой землей11.

И.М. Смилянская, Н.М. Горбунова и М.М. Якушев в книге «Сирия накануне и в период Младотурецкой революции. По материалам консульских донесений» подробно освещают недостаточно изученные аспекты отношений Российской империи с этой частью Османской империи. Важной частью книги стало широкое использование архивных документов, впервые вводимых в научный оборот. Особое внимание авторы обращают на церковную проблематику во внешней политике России.

Консульская служба России в регионе возникает в 1820 г. в Яффе, и ее адачей было не только информирование российского МИД о событиях в этой части Османской империи, но также организация паломничества российских подданных к святым местам. Консулам предписывалось проведение политики, вытекавшей из права России по Кючук-Кайнарджирскому договору 1774 г. о покровительстве православному населению Османской империи. Это становилось особенно важным в условиях притеснений со стороны османской власти, а также активизации в этом регионе католической, униатской и протестантской религиозной пропаганды, миссионерской политической деятельности французских, английских и американских агентов, вследствие чего доля православных арабов начала снижаться.

Бедственное положение православного духовенства в эти «годины тяжких испытаний» описывал русский консул К. М. Базили: «...архиереи и все духовенство иерусалимское терпели поругания, одевались в лохмотья и питались круглый год хлебом и маслинами, дабы только не погасли фимиам и лампада в заветных поклонениях...»12.

Важную роль в регионе играл К. М. Базили, выходец из богатой греческой семьи, ставший дипломатом. Будучи русским консулом в Бейруте в 1839-1853 гг., он принимал в своем доме князя П. А. Вяземского и своего однокашника Н. В. Гоголя во время их путешествия в Святую Землю. Его сочинение «Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях» до сих пор не утеряло научной ценности.

К концу XIX века религиозная ситуация менялась, и не всегда в лучшую сторону. В апреле 1901 г. генеральный консул в Бейруте К.Н. Лишин сообщал, что «жалобы на насилие со стороны мусульман не прекращаются, и я должен отметить чрезвычайное усиление фанатизма во всем бейрутском вилайете, отличавшемся прежде, вследствие своего приморского положения, соседства с Ливаном и частого посещения его европейцами, значительною веротерпимостью»13.

В донесениях сообщается о волнениях из-за повышения налогов, о конфликтах на религиозной почве. Позднее русские консулы объясняли начавшуюся массовую миграцию христиан из Ливана и Сирии в Америку, Австралию и Египет следующим образом: «Выселение христиан объясняется отсутствием здесь фабричной промышленности и бедностью заработков», однако турецкие власти способствуют этому процессу, чтобы «сделать Сирию центром мусульманства»14.

Начало деятельности Русской духовной миссии в регионе связано с именами игумена, позднее епископа Порфирия (Успенского) и архимандрита Антонина (Капустина), опиравшихся на помощь русских дипломатов. Определенное смешение функций дипломатического представительства и церковной деятельности подчас вели к недоразумениям и конфликтам, разрешать которые приходилось совместными усилиями руководства МИД и Святейшего Синода, точнее - митрополита московского Филарета (Дроздова).

В книге И.Ю. Смирновой «Россия и Англия в Святой Земле в канун Крымской войны» впервые в отечественной литературе исследуются церковно-дипломатические аспекты политики России и Великобритании на Ближнем Востоке в первой половине XIX в. На основе архивных документов и воспоминаний современников автор рассматривает возникновение в регионе религиозно-гуманитарной конкуренции нескольких европейских держав - Франции, России, Великобритании и Америки. Показано, что создание разного рода учебных заведений и благотворительных учреждений, в конечном счете, имело своей целью упрочение позиций держав в этой важной части мира. Например, К.М. Базили в 1831 г. сообщал в одном из своих донесений в Петербург о деятельности «Библейского общества Американских Штатов»: «Его миссионеры приносили большие денежные пособия, строили большие здания и следовали прекрасной методе преподавания, но сия ревность возбуждала во многих из жителей подозрения, нет ли тайного замысла против религии»15.

Сопоставляя цели и методы деятельности российских и европейских дипломатов и религиозных деятелей, автор отмечает существенные различия в них. Дипломатическая активность великих держав в регионе в 1830-1840-е годы была вызвана нараставшей слабостью Османской империи и новыми возможностями для расширения своего влияния. И. Ю. Смирнова освещает процесс учреждения Великобританией совместно с Пруссией епископии, «областью которой был объявлен едва ли не весь средиземноморский регион», кроме того, «все большую активность проявляли представители Американской церкви, открывшие в 1842 г. свою епископию в Гибралтаре». Между тем, осторожный министр иностранных дел России К. В. Нессельроде лишь в 1843 г. дозволил отправить в Святую Землю игумена Порфирия (Успенского) да и то неофициально, в качестве простого паломника.

Четверть века спустя архимандрит Антонин (Капустин), благодаря митрополиту Филарету бывший более четверти века главой Русской духовной миссии в Иерусалиме, оказывался свидетелем того, как англиканские миссионеры «бесстыдно подкупают и беспощадно развращают бедное арабское население».

В письме российскому послу в Константинополе Н. П. Игнатьеву в августе 1866 г. он выразил опасение, что у местных христиан, «когда наступит время действительного единения Церквей, может не оказаться никакой веры»16. Заслуживает внимания вывод автора: «В отличие от западных правительств, наши министры даже перед лицом реальной угрозы утратить духовное влияние на Православном Востоке, не спешили предпринимать сколь-либо энергичные меры ради развития российского церковного и дипломатического присутствия в Святой Земле»17.

Напротив, для Русской Церкви и простых людей понятия Иерусалим и Святая Земля постоянно оставались важными и притягательными. Монография И. Ю. Смирновой посвящена изучению роли выдающегося русского иерарха, святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского в формировании церковной политики России на Ближнем Востоке и созданию подворий Иерусалимской, Антиохийской и Александрийской Церквей в Москве. Святитель Филарет, будучи подлинно «патриархом в отсутствии патриаршества», участвовал в координации деятельности Русской духовной миссии в Иерусалиме с работой российской дипломатии, внес вклад в выработку концепции русского духовного и политического присутствия в Святой Земле.

Примером внимания святителя Филарета к восточному вопросу стало его прошение к императору Александру I в апреле 1821 г. о позволении по всей России совершить панихиду по убиенным в день Святой Пасхи по приказу султана патриархе Константинопольском Григории V и многим членам Константинопольского Синода, на что позволения не последовало по политическим причинам. О важности межцерковных связей митрополит Филарет писал: «Православная Церковь Российская всегда вожделенным и драгоценным почитала единомыслие и общение с православною Восточною Церковью; и в важнейших внутренних делах церковных старалась пользоваться от Восточной Церкви советом, подкреплением своих решений и благословением святейших и блаженнейших патриархов». В то же время, он понимал ответственность государственной Русской Церкви за судьбы Восточных Церквей на Ближнем Востоке, слабых в условиях Османской власти и инославной пропаганды. Митрополит Московский находился в переписке с восточными патриархами, не раз организовывал вещественную и финансовую помощь на нужды Восточных Церквей, непосредственно участвовал в организации Русской духовной миссии в Иерусалиме.

В то же время, в центре его внимания всегда оставалось высота духовного служения Православной Церкви. Например, в 1857 г. на предложение императрицы Марии Александровны о создании в Москве Иерусалимской часовни для сбора помощи Русской миссии, митрополит ответил, что «строить часовню для дохода было бы не в духе веры и Церкви. Это было бы не без повода к нареканиям»18.

В наши дни, когда события на Ближнем Востоке вновь оказываются в центре внимания всего мира, когда главы Русской Православной Церкви и Римско-католической церкви в феврале 2016 г. призвали международное сообщество к «незамедлительным действиям для предотвращения дальнейшего вытеснения христиан с Ближнего Востока», небесполезно обратиться к немалому опыту деятельности Русской Церкви в этом регионе.

1.2 Русские учреждения на ближнем Востоке в середине - второй половине XIX века: РДМ, РОПИТ, Палестинский Комитет

Российская империя, как и подобает великой державе, постоянно стремилась расширить сферу своего влияния, но своих целей она чаще всего добивалась чисто военными или дипломатическими средствами. Единственное исключение - российское проникновение на Ближний Восток.

О том, что со Святой землей надо что-то делать, в Петербурге задумались в 40-х годах XIX века, когда стало ясно, что если в Иерусалим не придет Россия, то туда придут Франция, Англия или Австрия. В XIX веке Палестина и Сирия входили в состав дряхлевшей Османской империи, с которой у России были старые счеты. Россия защищала интересы христианских народов Турции, что давало ей постоянный предлог для вмешательства в турецкие дела. К тому же российское правительство не без оснований считало турецких христиан своей пятой колонной в османском тылу. Всякий раз, когда между двумя империями вспыхивала война, российские войска находили поддержку среди единоверцев - турецких подданных. Между тем православная община на Ближнем Востоке слабела на глазах, и Россия решила вмешаться.

В начале XIX века Россия не слишком беспокоилась положением дел в Палестине, однако проблемы начались уже тогда. Прежде всего местное православное духовенство не слишком заботилось о своей пастве. Управлял палестинскими православными патриарх иерусалимский, традиционно избиравшийся из числа этнических греков. Епископы и архимандриты тоже были греками, в то время как основная масса прихожан имела арабское происхождение. Греческие иерархи принципиально не учили арабского языка, не давали арабам доходных должностей, а сами занимались бесконечными политическими интригами. Общую ситуацию в иерусалимской патриархии описал работавший в Москве палестинский ученый Георгий Муркос, который в 1882 году писал: «Иерусалимские патриархи то были свергаемы с престола и как преступники отправляемы в ссылку, то на старейший патриарший престол выбирается 28-летний юноша; каждый выбор нового патриарха не обходился просто, как это делается в других восточных патриархатах, а сопровождался всевозможными интригами... Естественно возникает вопрос: почему же эти неурядицы происходят только в Иерусалимской, а не в иной восточной церкви? Ответ ясен: Иерусалимская церковь обладает величайшими святынями всего христианского мира, туда стекаются пожертвования со всех концов вселенной; удивительно ли, что в наш 'коммерческий' век эти отовсюду стекающиеся в Иерусалим капиталы порождают и массу интриг за право распоряжаться ими по своему усмотрению и для своих целей?»19.

Борьба за пост патриарха иерусалимского не прекращалась ни на минуту, а на это были нужны деньги, поэтому греческие иерархи нередко запускали руку в церковный карман. В 1808 году по чьей-то халатности сгорел храм Воскресения в Иерусалиме. На восстановление святыни было потрачено около миллиона золотых рублей - сумма, на которую в те времена можно было построить целый город. Очевидный перерасход средств стал тяжелым ударом для патриаршего бюджета, но настоящие беды были еще впереди. В 1820 году Греция восстала против турецкого господства, и приток пожертвований и паломников из-за войны практически прекратился. Долги оказалось нечем платить, и патриарх был вынужден распродать всю свою сокровищницу - 40 пудов золота и 2 тыс. пудов серебра. Но даже этого не хватило. Встал вопрос о распродаже монастырских земель, и только дипломатический нажим России позволил иерусалимскому патриархату получить 10-летнюю отсрочку по долгам. В 1834 году в России начался сбор пожертвований в пользу палестинских единоверцев, и за пять лет казна иерусалимского патриарха пополнилась на 300 тыс. русских рублей. Но чем больше денег уходило из России в Иерусалим, тем чаще в Петербурге задумывались о том, как и на что эти деньги тратятся.

Несмотря на финансовую помощь России, греческие патриархи теряли паству. С начала 20-х годов XIX века в Палестине активно действовали протестантские миссионеры, в основном англичане и американцы. В 1837 году у англичан в Иерусалиме была собственная духовная миссия, и вскоре их примеру последовали католики, которые в 1846 году основали Латинский иерусалимский патриархат. Католики и протестанты активно строили школы и больницы и общались с арабскими христианами с куда большей охотой, чем греческие епископы, так что многие местные православные обращались в новую веру. Результаты западного прозелитизма были впечатляющи: если в 1840 году в Святой земле проживало около 2 тыс. католиков, то через 40 лет их было уже в шесть раз больше. В 1842 году тревогу забил министр иностранных дел России граф Нессельроде, который подал государю доклад о состоянии дел в Палестине. В нем говорилось: «К сожалению, бедствия христианской церкви происходят не от одного лишь мусульманского владычества; они также имеют причиною: 1) стремление католиков и протестантских миссионеров к распространению своих вероисповеданий; 2) недостаточность нравственных и материальных средств греческого духовенства для предупреждения пагубного их прозелитизма». Нессельроде предложил отправить в Палестину под видом паломника компетентное духовное лицо, которое могло бы, «исполняя все обязанности богомольца, стараться снискать доверие тамошнего духовенства, постепенно вникать в положение православной церкви, сообразить на месте, какие всего удобнее было бы принять меры к поддержанию православия, доносить о том российскому правительству»20.

Словом, глава МИДа предлагал послать в Иерусалим шпиона, чтобы разобраться, наконец, почему греки получают из России деньги, но при этом сдают позиции другим проповедникам. На эту роль был выбран архимандрит Порфирий Успенский, который и отправился в Палестину в 1843 году. Выводы «тайного агента России», как Порфирий сам себя называл, оказались неутешительными. Оказалось, что, несмотря на материальную помощь России, палестинские церкви стоят полуразрушенном состоянии, прихожане разбегаются, а между греческим клиром и арабской паствой разверзлась настоящая пропасть. Когда Порфирий спросил у одного из местных митрополитов, почему в Палестине так плохо поставлена работа с населением, тот в гневе закричал: «Арабы - злодеи. Они ненавидят нас и поносят... Мы не принимаем к себе арабских священников, дабы не уронить архиерейское достоинство. А о просьбах их докладывает нам драгоман (переводчик). Мы не понимаем их языка»21.

Из всего увиденного Успенский сделал вывод, что местное духовенство не способно противостоять западным проповедникам, а значит, Россия должна сама взяться за дело, сведя влияние греков к возможному минимуму. Для этого архимандрит предлагал создать в Иерусалиме русскую духовную миссию, которая наблюдала бы за расходом денег, приходящих из России, приобретала бы недвижимость на Святой земле и помогала бы с размещением русских паломников. Правительство взяло идею Порфирия на вооружение, но то, что в итоге получилось, оказалось далеким от идеала.

В 1847 году духовная миссия в Иерусалиме была открыта, и возглавил ее Порфирий Успенский, но уже в 1853 году ее пришлось закрыть из-за начала Крымской войны. Кстати, поводом к войне стал спор между Россией и Францией о том, кому должен принадлежать храм Рождества Христова в Вифлееме - православным или католикам. Действие миссии возобновилось только в 1858 году под руководством епископа Мелитопольского Кирилла (Наумова). Тут-то и оказалось, что желающих контролировать финансовые потоки, направленные из России в Палестину, хватает помимо греческих иерархов.

В 1856 году в Одессе было учреждено Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ), которое должно было связать черноморские порты России с восточным Средиземноморьем. Это было чисто коммерческое предприятие, за которым стоял брат государя великий князь Константин Николаевич, возглавлявший морское ведомство империи. В 1857 году Константин Николаевич направил в Палестину своего эмиссара - Бориса Мансурова, в задачу которого входило изучение местных предметов материальных культур. Мансуров пришел к выводу, что поток паломников в Святую землю можно и нужно увеличить, если иметь в Палестине сеть собственных гостиниц. Увеличение же числа паломников означало и увеличение прибыли пароходства, которое их перевозило. Мансуров был уверен, что финансировать строительство гостиниц можно за счет пожертвований, и предполагал, что при надлежащей постановке дела с верующих можно было бы собирать по 500 тыс. рублей в год. Расход средств, естественно, должен был оставаться в руках РОПИТ. Великому князю идея понравилась, и в 1859 году он отправил Мансурова скупать участки в Палестине. На эти цели ему был открыт кредит в размере 40 тыс. рублей из кассы РОПИТ, «в ожидании получения в Петербурге доходов от сборов и пожертвований». Именно Мансуров стал первым российским представителем, купившим землю в Иерусалиме. Это был участок площадью 637 кв. м рядом с храмом Гроба Господня. Итог миссии Мансурова поразил императора: он постановил учредить особый Палестинский комитет, в который вошли обер-прокурор Синода, министр финансов, представитель МИДа, а также директор РОПИТ. В задачу комитета входило собирать пожертвования и тратить их на строительство объектов в Святой земле. Это было, конечно, не совсем то, чего добивалось РОПИТ, жаждавшее полного контроля над финансовыми потоками, но, в конце концов, скупка участков и строительство оставались в его руках.

Палестинский комитет начал свою деятельность в 1859 году с капиталом 500 тыс. рублей, которые были выданы ему из государственной казны. Но уже в 1860 году благодаря пожертвованиям бюджет комитета превысил 900 тыс. рублей. Интересы комитета и, соответственно, РОПИТ лоббировал лично Константин Николаевич, который ездил в Иерусалим на паломничество и попутно утрясал с местным патриархом и турецкими властями имущественные вопросы. Результат деятельности комитета был впечатляющим: к 1864 году в Иерусалиме были уже построены здание духовной миссии, консульства, госпиталь, мужской и женский приюты на 800 человек и две церкви. Но тут оказалось, что представители церкви в лице епископа Кирилла хотят сами участвовать в распределении поступавших из России средств. Кирилл стал забрасывать МИД жалобами на действия Мансурова и РОПИТ. Он, в частности, указывал на то, что пароходству вообще нечего делать в Иерусалиме, который, как известно, стоит вдалеке от морских путей. «Единственное дело, - возмущался глава духовной миссии, - которое оно (РОПИТ) может усвоить себе, - это хлопоты по будущим постройкам для миссии и поклонников: оно и ухватилось за это дело, ревниво усиливаясь выгородить его себе в исключительное достояние».

В 1864 году первый этап строительства русской Палестины был завершен и Палестинский комитет был распущен. Число паломников действительно увеличилось, как увеличились и прибыли РОПИТ. Теперь руководство всеми палестинскими делами перешло в руки Палестинской комиссии при Азиатском департаменте МИДа. Комиссия располагала постоянным капиталом в размере 130 тыс. рублей и доходом от пожертвований порядка 80 тыс. рублей в год, но пускать эти деньги в оборот не спешила, и процесс русского строительства в Палестине замер на долгие годы. Однако представители церкви не собирались сдаваться. В 1865 году уже упомянутый Филарет продвинул на должность главы духовной миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина (Капустина), который начал действовать в обход Палестинской комиссии, консула и их мидовского начальства.

Антонин начал скупать земли в Иерусалиме и по всей Палестине, причем делал свои приобретения за счет средств, собранных самыми богатыми людьми России. Деньгами его обеспечивал Павел Мельников - первый русский министр путей сообщения, который, выйдя в отставку в 1869 году, посвятил себя благотворительности. Мельников подтянул к делу солидных спонсоров, среди которых оказались владелец металлургических заводов Путилов, хозяева знаменитых гастрономических магазинов братья Елисеевы и другие не менее обеспеченные и влиятельные люди. Антонин стремился покупать земли, имевшие отношение к священной истории, дабы эти участки не перехватили католики и протестанты. Например, Капустин приобрел неподалеку от Хеврона участок с древним дубом, под которым, по преданию, Авраам и Сара встречали Святую Троицу. Самоуправство Антонина приводило мидовцев в ярость. Ко всему прочему, им приходилось успокаивать турок, обеспокоенных активной скупкой земли духовной миссией. Посол в Константинополе граф Игнатьев писал Антонину:

«Спасибо, что в турецких владениях существует лишь одна Русская Духовная миссия, а не несколько. Если бы было несколько 'Духовных миссий' или несколько приобретателей разных земельных углов, право, бежать пришлось бы из Турции - не туркам, а русскому представителю»22. Общая стоимость недвижимости, приобретенной Антонином, составляла на 1899 года 860 тыс. рублей.

Между тем в русском обществе стали появляться энтузиасты, готовые начать собственный крестовый поход за обладание палестинскими святынями. Самым активным из них был Василий Хитрово - отставной чиновник морского министерства и министерства финансов. Как бывший сотрудник министерства Константина Николаевича, Хитрово был неплохо осведомлен о положении дел в Палестине. К тому же он поддерживал связи с арабскими священниками, которые искали в России союзников в своей бесконечной борьбе против греческих епископов. Хитрово предложил организовать общество, которое бы не зависело ни от министерств, ни от церкви, но которое бы своими силами собирало пожертвования и помогало русским паломникам в Святой земле. Идея заинтересовала Константина Николаевича, который обещал поддержку его начинаниям. Вскоре к делу подключился и другой великий князь - брат Александра III Сергей Александрович, который в 1881 году посетил Иерусалим и был поражен достижениями Антонина. Имея за спиной поддержку сразу двух великих князей, Хитрово смог обратиться к обер-прокурору Синода Победоносцеву, который пользовался неограниченным доверием Александра III, поскольку в свое время был его воспитателем. Победоносцев легко убедил государя в необходимости создания общества. 21 мая 1882 года было объявлено о создании Православного палестинского общества, во главе которого встал Сергей Александрович. Хитрово же стал его помощником. Общество состояло из 100 почетных членов, внесших единовременно 5 тыс. рублей, 300 действительных членов, внесших не менее 500 рублей, и неограниченного количества членов-сотрудников, вносивших от 200 рублей или уплачивавших по 10 рублей ежегодно.