Внешняя политика России на балканском направлении в 1914-1918 гг.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Внешняя политика России на балканском направлении в 1914-1918 гг.

28 июня 1914 г. в Сараево прозвучали роковые выстрелы, прервавшие жизни эрцгерцога Франца-Фердинанда и графини Софии Хотек. Вскоре вслед за этим по Европе промчался военный смерч, втянувший в свою смертоносную воронку добрую половину мира. «Первая мировая война разразилась внезапно, - вспоминал И.Г. Эренбург, бывший в это время политическим эмигрантом во Франции, - затряслась земля под ногами... Все готовилось давно, но где-то в стороне, а разразилось внезапно» [21, с.152]. Для политиков и высших военных чинов война пришла неожиданно. О том, что она может начаться с конфликта в «аппендиксе Европы», думали многие. Но решительно никто не ожидал, что в большой войне, к которой так долго готовились великие державы Европы, именно Балканам суждено будет сыграть столь значительную, если не решающую роль. Планы генеральных штабов всех великих держав строились на основе идей стратегии сокрушения - война не должна была стать затяжной. Проблема блокады, отсечения воюющих от сырьевых и технологических ресурсов, т.е. проблема войны XX в., не обсуждалась практически нигде. Такие люди, как военный министр фельдмаршал лорд Китченер Хартумский, были исключением. Еще в 1906 г. в разговоре с молодым тогда русским офицером П.А. Половцовым, он заметил: «Следующая война будет войной окопов». Летом 1914 г. в войну на истощение никто не верил, и поэтому стратегическая ценность Балкан и даже Проливов в начавшейся войне не казалась значительной. На них смотрели скорее как на трофеи, которые должны будут достаться победителю.

Несколько в стороне от общей тенденции стояла Германия. 10 августа 1914 г., как уже отмечалось выше, командир ее Средиземноморской дивизии адмирал Вильгельм Сушон привел крейсеры «Гебен» и «Бреслау» в Дарданеллы, ускользнув от английских преследователей. С самого начала войны немцы поняли значение Турции.

Вспоминая положение, сложившееся осенью 1914 г., генерал Э. фон Фалькегайн, военный министр и начальник генштаба, писал: «Если прибавить к этому двусмысленное в то время положение Болгарии, то выступление Турции делалось прямо-таки жизненно необходимым и еще более ценным [20, с.54]. 22 декабря 1914 г. 3-я турецкая армия под командованием военного министра Энвер-паши начала наступление во фланг и тыл русским войсками - на Сарыкамыш. Вместе с ней действовали отряды иррегулярной курдской кавалерии. Если бы им удалось овладеть этим городом, то положение выдвинутых вперед от этого последнего пункта железной дороги русских войск стало бы критическим. Поначалу турки владели инициативой. 26 декабря им удалось выйти на окраины города. Его оборонял 2-й Туркестанский корпус под командованием генерала Н.Н. Юденича [2, с.266-267]. Сил было совершенно недостаточно, и русским войскам угрожала опасность окружения.

Именно тогда великий князь Николай Николаевич-младший в разговоре с британским военным представителем в Ставке генералом Джоном Генбери-Вилльямсом высказал просьбу о союзнической военно-морской демонстрации против Турции, чтобы облегчить положение русского Кавказского фронта». Однако 4 января 1915 г. русские войска одержали победу под Сарыкамышем и необходимость в немедленной союзнической поддержке надолго отпала. Сводки приносили в Ставку только радостные известия, 7 января стало известно о масштабах победы - два турецких корпуса разгромлено.

Огромное значение в судьбах войны в сложившейся ситуации приобретала позиция Болгарии. Как отмечал корреспондент «Кельнише цайтунг» на Балканах: «Нейтралитет Болгарии... позволял Турции вести войну, объединившись с нами. т.е. обеспечивал связь между Германией и Турцией» [31, с.113]. Сразу же после заключения Бухарестского мира 1913 г. управление страной перешло к либеральной партии прогерманской ориентации. Ее лидер Васил Радославов сформулировал основной принцип своей политики следующим образом: «Достижение народных идеалов с помощью Австрии, а не России». Впрочем, эти идеалы, лежавшие в Сан-Стефанской Болгарии, были одинаковы для всех болгарских правительств. Разница между ними была только в том, на какую страну предлагала опираться та или иная сила. Стамбуловисты, представителем которых условно можно было назвать и Радославова, традиционно занимали русофобские позиции. «Порядок вещей после второй Балканской войны, - отмечал глава Фориноффиса Э. Грей, - был основан не на справедливости, а на силе. Он создавал непреодолимые сложности в будущем» [1, с.443]. Одним из зримых последствий этого нового порядка на Балканах была проблема беженцев в Болгарии. На июнь 1914 г. в стране их было 140 тыс., только в Софии находилось 8,7 тыс. беженцев, единственным пропитанием которых были хлеб и вода. Болгария и Турция остались одинаково неудовлетворенными условиями Бухарестского мира 1913 г., обе жили с надеждой на реванш. В какой-то степени эту надежду можно было понять. Главной проблемой нового болгарского правительства была внутренняя стабилизация - политическая и финансовая. Для решения первой задачи необходимо было отвести ответственность за развязывание Второй Балканской войны от Фердинанда Кобурга, для второй - получить заем в размере не менее 500 млн. левов. Переговоры по последнему вопросу были непростыми, но они повлияли на поведение Болгарии в войне не в меньшей степени, чем определение принадлежности спорной зоны в Македонии.

В конце июля 1914 г. правительство Болгарии официально заявило о закрытии Бургасского порта в связи с началом его минирования. Уже в начале августа 1914 г. русское правительство сделало запрос относительно планов Фердинанда Кобургского. Получив информацию об этом, 8 августа президент Франции Пуанкаре отметил: «Плохие новости из Софии. Россия запросила короля Фердинанда о намерениях Болгарии. Разумеется, король не принял на себя никаких обязательств. Он сослался на свое правительство, с которым он, однако, обычно мало считается. В свою очередь председатель совета министров сослался на короля. Фердинанд и его соратники остаются верны себе. Их двуличие несомненно сулит нам сюрпризы» [15, с.24]. Эти опасения были оправданы. 9(22) августа был минирован порт Варны, 10(23) августа - завершены такие же работы в Бургасе. Через Болгарию шла интенсивная переброска военных грузов для Турции. Немцы в это время уже вели настоящую войну за симпатии болгарской политической элиты. Кайзер лично не питал особенно теплых чувств по отношению к царю Фердинанду, а на Вильгельмштрассе перед началом войны его часто называли «этот пьяный король». Франц-Иосиф также относился к этому монарху с большой неприязнью, во всяком случае, со времени вторичного крещения сына Фердинанда, наследного принца Бориса, теперь уже по православному обряду [3, с.97].

В первой половине сентября 1914 г. направленность болгарской политики изменилась, по словам французского посла, в сторону «благоразумного нейтралитета». Он же перечислил и причины этих изменений: русские победы в Галиции, выжидательная позиция Турции и неудача австро-германских действий в Бухаресте.

8 февраля 1915 г. из Парижа в Россию отправилась французская военная миссия во главе с генералом Полем По. Ее путь лежал через Сербию, Болгарию и Румынию. Положение Сербии было чрезвычайно тяжелым. В стране свирепствовала эпидемия тифа, а из 350 докторов, работавших в этом государстве до начала войны, умерло и погибло 100 человек. Между тем только численность раненых достигала 40 тыс. Первая помощь, которую сербы ждали и получили от союзников, была присылка медицинских работников и лекарств. К России, Франции и Англии присоединились и США. Из 15 иностранных миссий Красного Креста было 3 русских, а из 364 работавших членов миссий русскими было 70 человек. Значительную помощь оказал и фонд Рокфеллера, на средства которого приехал крупнейший американский эпидемиолог Р. Стронг и группа из 70 медиков [33, с.10].

3(16) августа 1914 г. для оказания военной помощи Сербии по Дунаю в России была создана экспедиция Особого назначения во главе с капитаном 1-го ранга М.М. Веселкиным. 30 сентября (13 октября) 1914 г. экспедиция в составе 7 колесных пароходов и 16 барж двинулась из Рени в Сербию. Караван вез 32 814 ящиков с патронами, 322 ящика со снарядами, 214 бухт колючей проволоки, 12,5 тыс. пудов угля, 1,7 тыс. пудов сена, 99 бочек кислоты, 467 -минерального масла, 426 - ядовитого бензина, 67 - спирта. Кроме того, на баржах находились 753 лошади, большое количество материала, необходимого для понтонов [33, с.11]. 8(21) октября экспедиция благополучно достигла пункта назначения и через шесть дней вернулась домой. Прибытие этого каравана существенно сказалось на обороноспособности Сербии. В конце 1914 г. Тирпиц отмечал: «Сербия почти полностью очищена австрийцами и у нас почти не осталось надежды добавить в Константинополь боеприпасы и т.п. Румыны пропускают все, что идет из России, и ничего из того, что посылаем мы. Это плохо; но при всем том я возлагаю большие надежды на Гинденбурга, а мощь нашей армии ни в какой мере не поколеблена. Дело в выдержке» [18, с.488].

В сербских военных кругах мечтали о возможности совместного напора на Австро-Венгрию силами ее извечных противников - Сербии, России, а в недалеком будущем, возможно, и Италии и Румынии. Поведение двух последних, как правильно понимали в ставке кайзера, напрямую зависело от достижений двух первых. 8 января 1915 г. Тирпиц записал в дневнике: «Из Италии поступают сведения о том, что она намерена заняться разбоем и для начала захватить Трентино. О, святой Гинденбург, помоги нам, да поскорее! [18, с.491].

После Сербии Генерал По вместе со своим штабом проехал в Болгарию через Ниш. 21 февраля на сербо-болгарской границе в Царит - миссию встретил французский военный атташе полковник де Матарель. Он сразу же сообщил генералу По о том, что в Софии господствует германское влияние и что если царь Фердинанд и питает определенные симпатии по отношению к Франции, которые носят характер политического атавизма, то его враждебность к России весьма велика. Эти взгляды разделялись значительной частью болгарских политиков. По не удалось повлиять на правительство Болгарии. Бывший посол в Болгарии Г.Н. Трубецкой вспоминал: «Свой народ Фердинанд не любил. Он не стеснялся презрительно отзываться о нем, и мне лично пришлось слышать от него подобные отзывы» [19, с.46].

Фердинанд предпочитал опираться на военных, воспитанных в его правление на идее личной преданности и благодарности царю. Создание офицерского корпуса шло под его личным контролем, и в этом вопросе весьма экономный и расчетливый австрийский принц не жалел денег, вдохновляющим примером для его воспитательной деятельности были янычары. Кобург боялся русского влияния и вынужденно считался с ним, «но больше всего он, по-видимому, боялся партии македонцев и стоявших во главе ее вождей. Он знал, что они ни перед чем не остановятся, если сочтут это нужным для осуществления своих планов» [15, с.47]. После Балканских войн значительная часть болгарских политиков в очередной раз разочаровалась в России, недостаточно, на их взгляд поддержавшей авантюры Фердинанда. «В отношении России, - вспоминал Трубецкой, - болгары, как и другие славяне, усвоили себе убеждение, что на их стороне права, а на стороне России только обязанности» [19, с.51].

С началом войны Фердинанд, предпочитавший поначалу придерживаться выжидательной позиции (он надеялся захватить Македонию в ходе локальной австро-сербской войны, но в сложившихся обстоятельствах хотел выяснить позицию Румынии и Греции), вынужден был учесть и свой страх перед македонской партией, и необходимость движения по пути строительства Великой Болгарии. Вступление в войну было неизбежно. Еще 9 августа 1914 г. Радославов заявил, что его правительство не собирается «возбуждать беспорядки в Македонии», однако эти заявления были встречены с недоверием Николой Пашичем [15, с.30]. Сербский премьер имел основания для недоверия. Болгарское правительство для достижения своих целей использовало террористически-диверсионные отряды македонских комитаджей. С начала 1915 г. набеги комитаджей на сербские коммуникации стали постоянными, причем у них появились винтовки, которыми была вооружена регулярная болгарская армия, и даже пулеметы. Болгарское правительство полностью отрицало свое участие в организации этих рейдов.

Летом и осенью 1915 г. все изменилось. Англичане и французы несли потери на Галлиполийском полуострове, русские отступали в Галиции и Польше. Последствия этого отступления давали о себе знать далеко за пределами Балкан - в Британской Индии, Афганистане и Персии. Однако сами немцы не были так уверены в своей победе, и именно поэтому активно искали болгарского союза. Это было необходимо для того, чтобы не только не допустить обвала хрупкого баланса на Проливах, но и заполучить колебавшуюся Румынию в союзники. Румынское правительство попыталось добиться от Вены территориальной компенсации за свой нейтралитет. Однако против этого категорически выступили военные и политики - они считали, что компенсация могла бы быть предоставлена только при условии вхождения Румынии в войну в качестве союзника Германии и Австро-Венгрии. Венгерские же политики, с мнением которых не могли не считаться в Вене, были категорически против любых уступок в спорном районе со смешанным румыно-венгерским населением в Трансильвании. Здесь политика главы венгерского правительства графа Иштвана Тиссы сводилась к постоянной и довольно жесткой мадьяризации румынского населения. Местные власти были представлены исключительно венграми, количество румынских школ сокращалось из года в год. Количество румынских депутатов в венгерском парламенте постоянно сокращалось. Итак, немецкие успехи вызвали в Бухаресте всего лишь колебания.

Но для того, чтобы русские продолжали отступать, а румыны - колебаться, Германии нужно было удержать Проливы. Насколько тяжелым было положение, отражает тот факт, что немцы через своего посланника в Бухаресте попытались договориться с сербами о транзите боеприпасов через их территорию в Турцию. В случае согласия Берлин обещал не возобновлять наступление на Сербию. Предложение не было принято. После этого у немцев не осталось выбора - они сделали ставку на Болгарию. Трубецкой дал совершенно верное описание проблемы: «Именно Болгария играла решающую роль того дополнительного веса, который, в конце концов, опрокинул чашу весов; географическое положение предопределило эту ее роль» [19, с.58]. Безусловно, если бы Болгария отказалась от вступления в войну на стороне Центральных держав, то ее последствия для России могли быть совершенно другими. Для германской стратегии болгарский вопрос весной-осенью 1915 г. был, прежде всего, вопросом восстановления прямого сообщения с Турцией. В сентябре 1915 г. немецкий посол в Турции барон фон Вангенгейм предельно ясно изложил причины этой политики: «Без Болгарии мы не можем удержать Дарданелл» [33, с.16].

24 августа 1915 г. в Софии был подписан германо-болгарский договор, сроком действия до конца 1920 г. По его условиям Берлин выделял Софии помощь в размере 200 млн. левов. Однако к договору прилагалась тайная конвенция, в которой эта помощь проходила в качестве военного займа. По этому документу Германия гарантировала Болгарии приобретение спорной и бесспорной зоны в Македонии по отношению к договору 1912 г., а также часть пограничной сербской территории. В случае нападения Румынии на Болгарию, Австро-Венгрию или Турцию Германия гарантировала Болгарии возвращение потерянных по Бухарестскому миру территорий. То же самое относилось и к Греции. Это было почти максимальное удовлетворение территориальных претензий Софии. Но без решения болгаро-турецких противоречий, в центре которых была часть Македонии и Одрин (Адрианополь), враждебность болгарской политическое элиты к России и ее союзникам не могла реализоваться в более конкретное выступление. Ключом к болгарским симпатиям была Македония. Однако и правительство младотурок, несмотря на далеко не блестящее положение на Дарданелльском фронте, не было настроено в пользу уступок. Среди турецкого правительства отношение к болгарам оставалось враждебным вплоть до сражения в Добрудже, где болгары вместе с турками выступили против русских, доказав, что они достойны доверия Стамбула. Болгарию считали абсолютно ненадежным союзником, наследный принц Юсуф-Изеддин был против соглашения с Болгарией путем передачи последней турецкой территории. В такой обстановке и вынуждена была действовать германская дипломатия [31, с.303].

25 августа 1915 г., т.е. на следующий день после заключения германо-болгарского договора, была заключена и конвенция об исправлении границы между двумя государствами. Германии удалось достичь договоренности между Константинополем и Софией. Германский военный атташе в Турции - полковник фон Лейпциг, назначенный послом в Софию, решил проблему, подготовив договор, предусматривавший передачу части оспариваемых владений Османской империи в пользу Болгарии. Уступка внешне выглядела скромно: предусматривалась передача болгарам около 1,5 тыс. кв. км, в частности Димотика, Караагача и половины Адрианополя. Однако это была стратегически важная территория. Особенно значительной потерей для турок был участок железной дороги София - Дедеагач длиной около 70 км. Теперь болгары, не владея портом, контролировали его перевозки.

Это соглашение стоило его автору жизни. По дороге в Константинополь, куда он вез текст договора с целью его ратификации, он был убит. Все-таки договор был ратифицирован.

Продолжением германо-болгарского союза стала военная конвенция между Болгарией, Германией и Австро-Венгрией, заключенная в германской главной квартире. Для того чтобы повлиять на «недостаточно устойчивое относительно России» местное население, в Варну и Бургас отправлялись германские части и субмарины. На болгарские радиостанции в Софии и Варне был назначен германский персонал. Крайним сроком болгарского выступления было 11 октября, а мобилизация должна была начаться 21 сентября. Но и в сентябре 1915 г., когда, казалось, все уже было решено, болгарские политики продолжали двойную игру.

22 сентября началась болгарская мобилизация - известие о ней вызвало в России сильнейшую волну негодования [4, с.85]. С самого ее начала было ясно, против кого она направлена и к чему приведет. Впрочем, даже в эти дни болгарский премьер продолжал убеждать лидеров оппозиционных партий, что проводится политика строго вооруженного нейтралитета и нет никаких соглашений, обязывающих Болгарию выступить на стороне Турции или Германии. Болгарские войска с самого начала сосредотачивались на сербской границе. В Турции эта весть была принята с восторгом. «В городах произошли демонстрации, враждебные России и дружественные Центральным державам, - говорилось в сводке сведений штаба Черноморского флота от 12(25) сентября. - В Константинополе известие о болгарской мобилизации принято с большим энтузиазмом; перед болгарской миссией состоялась манифестация в честь Болгарии, Австрии и Германии» [44, с.167].

2 октября 1915 г. министр иностранных дел С.Д. Сазонов поручил русскому посланнику в Софии А.А. Савинскому предъявить болгарскому правительству ультиматум: в 24 часа удалить из армии германских и австрийских офицеров и прекратить сосредоточение войск на сербской границе. Из-за болезни посланника документ был вручен Радославову только 4 октября. Болгарский премьер-министр признал, что действует по соглашению с Германией и что его страна собирается напасть на Сербию. Тем не менее, он заявил, что ничего не замышляет против великих держав Антанты, и отклонил всякую ответственность за дальнейшие события. Союзники истолковали этот ответ как лицемерный. В тот же день русский, французский и английский дипломатические представители получили свои паспорта. 5 октября болгарские части начали обстрел сербов на границе, 11 октября болгарская армия перешла к масштабному вторжению, причем официально война была объявлена только 12 октября. Греция и Румыния свои союзнические обязательства перед Сербией не выполнили, ввязываться в войну с Центральными державами они не хотели [1, с.452].

В разговоре с представителем сербской армии в Ставке, военным агентом Сербии полковником Брониславом Лонткиевичем, начальник штаба генерал М.В. Алексеев обратил его внимание на необходимость задержать болгарскую мобилизацию даже путем нападения на Болгарию [45, с.193]. Однако для реализации плана превентивной войны у самих сербов не было достаточных ресурсов. Единственное, что они действительно могли сделать - это попытаться максимально использовать время для подготовки к наступлению болгар. К сербо-болгарской границе была передислоцирована вся сербская тяжелая артиллерия, за исключением девяти тяжелых орудий, которые были оставлены в Белграде. К болгарской границе были переброшены и незначительные резервы сербской пехоты. Начальник штаба верховного командования сербских вооруженных сил Путник надеялся остановить болгарское наступление, максимально используя преимущество, которое ему давало спокойствие под Белградом.

Лонткиевич и Спахнкович - сербский посол в России - обратились в Ставку с просьбой послать русский корпус. Сербское командование надеялось, что появление в регионе русских солдат может вызвать антикобургский переворот в Болгарии. Командующий Черноморским флотом Эбергард поддержал эту идею. С его точки зрения, Германии -- необходимо было получить гавани в качестве ближней промежуточной базы для операции на Босфоре. В пользу этого был примитивный расчет: расстояние от Батума до Босфора составляло 500, от Севастополя - 300, от Констанцы - 188 миль, от Бургаса - 121 милю. Кроме того, в ходе высадки войска могли получить и крайне необходимый опыт. Одновременно сербское правительство просило Францию о посылке на Балканы 150-200 тыс. солдат. Алексеев поддержал эту просьбу, предложив организовать совместное выступление стран Антанты для помощи Сербии и оказания давления на Болгарию, однако это имело бы смысл только в случае немедленной реализации плана [39, с.79-81]. Затянувшееся обсуждение лишало смысла эти меры, а отрицательное отношение к ним военных руководителей Англии, Франции и Италии превращало разгром Сербии лишь в дело времени. Появление 12 сильных болгарских дивизий в тылу у сербов не оставляло им никакой надежды на отражение вражеского наступления. Отряды комитаджей были сведены в особый македонский легион, действовавший вместе с регулярными болгарскими войсками в Вардарской Македонии. 17 октября Путник обратился к Алексееву с призывом о помощи. По его мнению, возможный прорыв болгар в долину Моравы ставил сербскую армию в безвыходное положение. 5(18) октября 1915 г. Россия объявила войну Болгарии.

Своеобразным сюрпризом для правительства Радославова была бомбардировка русским флотом Варны 27 октября 1915 г., произведенная, по свидетельству Сазонова, по требованию союзников [10, с.288]. Свидетельство Сазонова подтверждается телеграммой Николая II Алексееву от 29 сентября (12 октября) 1915 г.: «Союзные нам правительства настаивают на посылке хотя бы одной бригады русских войск на помощь Сербии через Архангельск и на бомбардировке укреплений у Бургаса и Варны несколькими судами черноморского флота. Я дал на это свое принципиальное согласие» [6, с.420].

Но бомбардировка Варны произвела положительный для России эффект только в Румынии, где убедились в том, что Черноморский флот может быть серьезной угрозой для ее берегов. Это была разовая акция и вскоре Черноморский флот перешел к практике набегов эсминцев на линии Констанца - Константинополь и Варна (Бургас) - Константинополь [32, с.134].

5 октября массивной артиллерийской подготовкой, в которой приняло участие 170 тяжелых орудий и 420 тяжелых минометов, началось австро-германское наступление на Сербию. По оценкам британского генерального штаба в наступлении принимало участие 450 тыс. австро-германцев, 150 тыс. болгар, возможно до 100 тыс. турок. Для противодействия им нужно было создать приблизительно равные силы, тогда как англо-французский экспедиционный корпус, по планам англичан, не мог превышать 300 тыс. человек. Французская главная квартира, подвергнув критике английскую оценку сил противника, сделала вывод - численность вспомогательного корпуса союзников может быть гораздо ниже предложенной Китченером цифры.

А наступление генерал-фельдмаршала А. Макензена, возглавившего осенью австро-германо-болгарскую группу армий, продолжалось. Его центром стала сербская столица, которую защищали войска под командованием генерала Павла Юришича-Штурма, бывшего сослуживца Макензена в 70-х годах XIX в. Юришич-Штурм был лужицким сербом, воевал в войне 1870-1871 гг. За 24 часа по городу было выпущено не менее 48 тыс. снарядов. 8 октября австро-германская артиллерия заставила замолчать последнее тяжелое орудие обороны сербской столицы - французское. Начались бои за город, и в ночь с 8 на 9 октября Белград был оставлен [31, с.310].

В этот же день австрийцы атаковали Черногорию. 11 октября болгарские войска под командованием генерала Богачева начинают массированное вторжение в Сербию. 19 октября болгары достигли важнейшую из стоявших перед ними задач, взяв Вранья. Единственная линия снабжения сербской армии была прервана. Болгары быстро наступали вдоль железной дороги на Скоппе. Началась «сербская Голгофа» - великое отступление сербской армии, сопровождавшееся массовым исходом гражданского населения, опасавшегося репрессий со стороны австро-германо-болгарских оккупантов.

В начале австро-германского похода в Сербию президент Франции пришел к выводу: «Если Австрии и Германии удастся проложить себе путь к Константинополю, то, выгоним ли мы их из Франции, они все равно останутся хозяевами Европы [15, с.100]. От открытия Проливов, считал адмирал А.Д. Бубнов, сотрудник Морского штаба Верховного главнокомандующего, «безусловно зависел исход войны» [1, с.114]. Открытие Проливов для вывоза русского хлеба и исправления таким образом финансового положения страны и ввоза военной продукции с точки зрения Алексеева было необходимо: «разумно можно будет рассчитывать на достижение цели войны: изгнания врага из наших пределов и сокрушения опасной для нашего существования военной мощи Германии. Преследовать иные цели - значит гоняться за миражем» [10, с.207]. В ноябре 1915 г. итальянская делегация на конференции союзников в Лондоне отчаянно требовала срочных поставок хлеба в свою страну [3, с.152]. Так что даже в конце 1915 г. потребителей русского зерна в Европе можно было найти.

России нужно было прорваться из кольца блокады, и события на Проливах доказали, что это не направление наименьшего сопротивления. Отсюда следовала необходимость поиска этого направления. Эту роль, вполне вероятно, могли сыграть Балканы, где погибала Сербия. Это очень хорошо понимал Китченер, по его оценкам к июлю 1915 г. русская армия была разбита и небоеспособна на ближайшие 12 месяцев, и, прежде всего, из-за отсутствия надежной связи с союзниками, которую вовсе не обеспечивала Архангельская железная дорога. Для спасения Сербии и общего положения на Балканах Алексеев предложил провести совместное наступление на Австро-Венгрию силами русской и итальянской армий, при поддержке со стороны Салоник и активизации союзников на Западном фронте. Тем временем франко-английское наступление в Шампани уже выдыхалось, силы для активизации русского фронта в Буковине еще надо было собрать. Единственной армией, которая попыталась перейти в тот момент в наступление, была итальянская. 18 октября по фронту от нижнего течения Изонцо до моря началась бомбардировка. Вслед за ней начались атаки пехоты. Но надежды итальянского командования на то, что ему удастся исправить положение фронтовой линии, воспользовавшись тем, что ударные силы противника прикованы к сербскому направлению, были сорваны несокрушимой обороной венгерских и немецких частей. Необходимо отметить, что оборона эта была облегчена горной грядой и множеством водных препятствий [31, с.312].

В Салониках также с самого начала возникли многочисленные проблемы. Даже Венезилос был согласен поначалу лишь на проход союзных войск через Салоники и территорию Греции, но не был настроен столь оптимистично от того, что англичане и французы действовали в его стране, по словам Грея, «так, если бы это место принадлежало нам». Уже на следующий день после высадки, 6 октября 1915 г., ввиду изменившейся после отставки Венезилоса ситуации, Грей рекомендовал английскому командованию быть чрезвычайно острожным в контактах с греческими властями, а ввиду того, что поведение нового правительства этой страны во главе с А. Заимисом было абсолютно непрогнозируемым - не уходить в глубь Балкан от Салоник.

Еще хуже было положение у французов. Генерал Байо, командовавший французской дивизией, прибывшей в Салоники из Дарданелл, получил в течение семи дней несколько противоречивших друг другу приказов. 3 октября 1915 г. - двигаться на Ниш для соединения с сербской армией (главной проблемой виделось определение местонахождения сербской штаб-квартиры и налаживание связи с ней), 7 октября он получил телеграмму, извещавшую о том, что в Сербии нет продовольствия, 8 октября - приказ двигаться на Струмицу (т.е. в Сербию), а 10 октября - не переходить сербо-греческую границу. Вскоре французские силы в Салониках получили нового командующего - Мориса Поля Эммануэля Саррайля. Этот 59-летний генерал был на особом счету у президента республики. Мильеран еще 22 июля 1915 г. вызвал его из Вердена и поручил разрабатывать план будущих операций в районе Проливов. Французское правительство видело особый смысл в назначении Саррайля. По мнению посла Великобритании во Франции это, прежде всего, был способ удалить с главного фронта неугодного генерала, которого подозревали в симпатиях к радикалам-социалистам и даже масонам [31, с.313].

Выдвинувшиеся на поле боя французские генералы, в большинстве своем аристократы и католики, ненавидели и презирали Саррайля. Он и сам не хотел ехать на Балканы, под всякими предлогами стараясь оттянуть отъезд. Однако 7 октября 1915 г. генерал был вынужден вместе с передовыми частями 57 дивизии отплыть из Тулона; в Салоники они прибыли через шесть дней.

Саррайль активно старался поддерживать французские экономические интересы в Македонии в противовес союзническим, окружил себя офицерами сомнительных профессиональных качеств, но зато близких по политическим взглядам. В штабе процветали фаворитизм и интриги, Саррайль и его приближенные почти не посещали линию фронта.

К середине октября на Салоникском фронте было три французских дивизии и одна английская, командир которой - бригадный генерал Брайан Махон (в мае 1916 г. его сменил Джордж Милн) не подчинялся Саррайлю и имел собственные инструкции. С конца декабря 1915 г. ввиду возможности наступления болгаро-германских частей французы неоднократно предлагали англичанам установить единое союзническое командование, однако Китченер категорически отказывался подчинить британские части Саррайлю. При отсутствии единого командования салоникская армия в конце 1915 и первые четыре месяца 1916 г. занималась в основном подготовкой укрепленных позиций и тыла. В общем, по причинам как объективного, так и субъективного характера союзники не проявляли интереса к предлагаемой русским командованием операции [31, с.313-314].

Кроме того, отсутствие военного плацдарма ставило возможность проведения подобной операции в зависимость от политических настроений в Болгарии и Румынии. Относительно возможного поведения последней Алексеев в октябре 1915 г. был настроен скептически. Тем не менее, русское правительство обратилось к Румынии с официальной просьбой пропустить в Сербию 200 тыс. русских солдат, и получило отказ. Премьер-министр И. Братиану не хотел пропускать через территорию своей страны русские войска. Он заявил, что на подобную меру его правительство может пойти в случае сосредоточения в Бессарабии не менее 500 тыс. русских солдат и такого же количества союзных войск на Балканах. Для подтверждения русских требований в Бессарабии началось сосредоточение 7-й армии, переданной в декабре 1915 г. в состав Юго-Западного фронта и задействованной в боях на Буковине. Предусматривалась возможность в случае удачного развития ситуации переброски части русских войск в район Рущука или Варны для облегчения положения сербской армии. 18(31) октября Н.А. Кудашев, глава дипломатической части Ставки, докладывал о том, что для формирования этой армии были переброшены два корпуса: «Алексеев, конечно, понимает, как важно сделать все возможное в скорейшем времени; но он все повторяет, что все зависит от винтовок... Насколько остро ощущается недостаток ружей, видно из того, что в некоторых полках имеется всего 1500 человек с оружием, а 2500 человек отведены назад на несколько верст и ждут с пустыми руками, чтобы им прислали или винтовки, или чтобы отправили из числа вперед на фронт для замены места тех раненых или убитых, у которых сохранилось оружие» [45, с.188]. Только в середине октября 1915 г. началась переброска с Западного фронта в Одесский округ трех корпусов для укрепления новой 7-й армии. Ее командующим был назначен генерал Д.Г. Щербачев, бывший начальник Академии Генерального штаба, а начальником Штаба армии - бывший профессор академии генерал Н.Н. Головин.

Несколько ранее, отвечая на настоятельные просьбы русского посланника в Софии А.В. Неклюдова о высадке русского экспедиционного корпуса в Варне или Бургасе, переданные ему С.Д. Сазоновым, М.В. Алексеев отмечал, что подобная операция могла быть возможной только при условии использования Констанцы как операционной базы [17, с.287]. Неклюдов еще в июле 1914 г. в записке на имя Сазонова указывал, что внезапное появление десанта силой как минимум в армейский корпус вместе с появлением прокламации, обращенной к местному населению и убеждающей его, что целью прихода русских войск является возвращение Адрианополя и потерянной во Второй Балканской войне территории, а также защита от турок, - все это могло поставить на русскую сторону и народ, и армию, а в конечном счете, и Фердинанда. Алексеев тогда был против разрыва дипломатических отношений с Болгарией, так как считал, что реально Россия не может нанести серьезный удар по этой стране, кроме того, он опасался возможного использования ее черноморского побережья германскими подводными лодками.

Позже начальник штаба Ставки, будучи принципиально сторонником оказания помощи Сербии, все же не находил, что Россия обладает достаточными силами для организации высадки десанта в Бургасе или Варне, как предлагали уже союзники [40, с.698]. Он был против посылки небольшого отряда, а для подготовки корпуса, который был, по мнению Алексеева, минимальной силой, не было средств и времени. Кроме того, при неясной позиции Румынии положение русского десантного отряда могло стать критическим - эвакуировать его можно было только морем, безопасность же перевозок моряки не гарантировали [9, с.8]. Представляется, что подобная позиция генерала имела и другие доводы. 3 апреля 1916 г. после разговора с Алексеевым исполняющий обязанности директора дипломатической канцелярии при штабе Верховного главнокомандующего Н.А. Базили сообщал: «Генералу Алексееву вообще хотелось бы избегнуть пролития нами болгарской крови. По его мнению, не надо рыть пропасти между нами и болгарским народом. В будущем болгары могут быть нам нужны, особенно на Проливах [10, с.216].

В феврале 1916 г. приехавший из Стокгольма в Петербург Неклюдов в разговорах с Сазоновым и генералом А.А. Поливановым, военным министром, затронул румынский вопрос. Поливанов был откровенно раздражен ходом переговоров, заметив, что мнения о необходимости союза с Бухарестом полностью меняются каждый день. Лично он относился к идее союза с подозрением. Следует отметить, это было обоюдное недоверие. Румынский военный атташе в Петрограде заявил британскому военному атташе А. Ноксу, что и румыны не доверяют России. Они нуждались в русской стали и лошадях, но не получали их под разными предлогами. Он же заявил, что 85% румынского населения симпатизировали Англии и Франции, но не доверяли России. По словам Поливанова, русское командование не знало ничего о боевых качествах румынской армии. 1877-1878 гг. были уже далеким прошлым, а в 1913 г. боевые действия ограничились кратковременной вылазкой в Болгарию. Румынская армия не имела достаточных военных запасов, а Россия, только что вышедшая из кризиса 1915 г., не могла себе позволить снабдить боеприпасами, особенно снарядами, еще 500 тыс. армию. На одновременную поддержку и Юго-Западного фронта и будущего союзника сил не было. Кроме того, две железные дороги, связывавшие Россию и Румынию, не могли обеспечить снабжения предполагаемой 800 тыс. армии (500 тыс. румын и 300 тыс. русских) [31, с.315].

Таким образом, положение на Балканах также не давало надежды на реализацию успешного прорыва фронта Центральных держав. Румыния ненадежна, а Болгарию необходимо сохранить как возможного союзника на будущее.

Судьба войны на истощение, навязанной союзниками Германии, решалась на Западном фронте, но для победы во Франции немцам необходимо было максимально освободить силы на Востоке, минимизировать негативное воздействие блокады на экономику Германии, продолжать удерживать Россию в режиме фактической блокады.

18-22 ноября 1915 г. воевода Путник предпринял последнюю попытку прорваться к Монастырю и Салоникам, когда она провалилась, сербская армия была вынуждена отступать к Адриатике. Потери среди ее солдат и офицеров превысили 120 тыс. человек, более половины первоначального состава. В начале декабря 1915 г. Центральные державы закончили сербский поход, дойдя до греческой границы. Германское командование получило свободную от противника внутреннюю оперативную линию от Северного моря до Тигра. Германская экономика приобретала столь необходимую ей сырьевую отдушину. Это был стратегический успех, который давал возможность Германии одновременно дышать самой и душить Россию. «Разрыв этой артерии в 1918 году, - вспоминал Тирпиц, - был существенной причиной проигрыша войны» [18, с.284].

Победа Германии на Балканах окончательно решала судьбу Дарданелльской операции. 10 декабря началась эвакуация Галлиполи, 8-9 января 1916 г. последний солдат союзников покинул позиции на Проливах. 16 января было восстановлено железнодорожное сообщение между Германией и Турцией. 18 января первый экспресс Берлин - Константинополь пришел в Софию. «1915 год кончился для нас плюсом», - так оценивал ситуацию командующий германскими войсками на Востоке генерал Э. Людендорф [13, с.143].

Начальник штаба Ставки - Алексеев предлагал оставить на западном и восточном (Турция) фронтах только те силы, которые способны были бы предотвратить любой возможный успех противника и «нанести решающий удар мощными комбинированными силами в направлении наиболее опасном для противника и по линии, где он наименее подготовлен к этому удару». Этим направлением Алексеев считал Австро-Венгрию, которую и предлагал в качестве основной цели большого наступления Антанты на 1916 г. Союзники по этому плану должны были сконцентрировать не менее 10 армейских корпусов на Балканах и начать наступление на Сербию, а, выйдя к Дунаю, основной удар нанести по Будапешту. Главное наступление русской армии также силой не менее 10 армейских корпусов должно было начаться на Юго-Западном фронте в направлении к Карпатам, Венгерской долине и Будапешту. Эти действия должны были помочь открыть итальянской армии дорогу на Вену. Задачу защиты тыла союзников Алексеев возлагал на сербов. Создание линии оккупации Брест-Литовск - Лемберг (Львов) - Будапешт он считал важнейшим залогом перелома в войне и достижения преобладающего влияния в нейтральных Греции и Румынии [31, с.318].

Эти же предложения через бельгийского представителя в Ставке генерала Пьера де Лагиша были отправлены и к назначенному в декабре 1915 г. верховным командующим всеми французскими армиями маршалу Ж. Жоффру. Французское командование не поддержало их. Жоффр по-прежнему оставался сторонником удара на западе, и, кроме того, он сомневался в том, что наступление русской армии на австро-венгерском направлении было соответствующим образом материально обеспечено. Однако необходимо отметить, что обеспеченность русского наступления на германском участке фронта отнюдь не вызывала сомнения у французского главнокомандующего. На то, что сербская армия будет боеспособна в ближайшие несколько месяцев, Жоффр вообще не рассчитывал. Предложения Алексеева не получили поддержки английского командования. Начальник имперского генерального штаба А. Мюррей отмечал, что из предложений русской стороны не ясно, идет ли речь о двух- или трехдивизионном составе корпуса. В первом случае состав планируемой англо-французской группировки равнялся бы 400 тыс. человек, что приблизительно равнялось численности болгарской армии, а во втором - 600 тыс., что не давало гарантии достижения численного превосходства перед наступлением, так как в Македонию могли бы быть переброшены турецкие, а в случае необходимости австро-венгерские и германские части [33, с.21].

Следует отметить, что за октябрь, ноябрь и декабрь 1915 г. подводные лодки противника потопили 44 английских и 38 союзных и нейтральных парохода. С января 1916 г. эти потери пошли на убыль, но говорить об этом с уверенностью в декабре 1915 г. никто не решился бы. Изучив план русской стороны, Жоффр пришел к выводу, что он невыполним, поскольку союзники не в состоянии были осуществить переброску, снабжение и маневр франко-англо-итальянской группировки в 800 тыс. солдат и офицеров, а именно эту цифру французская сторона считала необходимой для обеспечения превосходства, достаточного для перехода в наступление на Балканах. Погодные и транспортные условия на Салоникском фронте также вызывали опасения у командования [31, с.318].

Координация военных усилий и даже военного планирования союзников шла туго. Даже прямая связь между русской Ставкой и союзниками была налажена только к началу 1915 г., когда между Мурманским берегом и Шотландией был протянут телеграфный кабель. Немаловажную роль играл и личностный фактор. Российский военный атташе во Франции полковник А.А. Игнатьев довольно точно отметил: «Жоффр и его окружение с полным основанием считали Николая Николаевича другом Франции и французской армии, но царский двор оставался для них загадочным. Они, конечно, понимали, что вершителем всех вопросов явится не царь, а его начальник штаба, генерал Алексеев, но с ним они не были знакомы и могли судить о нем только по донесениям своих представителей в России. Неразговорчивый, не владеющий иностранными языками, мой бывший академический профессор не был, конечно, создан для укрепления отношений с союзниками в тех масштабах, которых требовала мировая война» [8, с.217]. Игнатьев несколько преувеличивал. Но, безусловно, Алексеева Жоффр оценивал гораздо ниже, чем Николая Николаевича-младшего, хотя и относился к этому русскому генералу с уважением.

Контакт осложнялся и тем, что Джон Генбери-Вилльямс, назначенный на пост представителя Британии при русском командовании скорее по соображениям придворно-репрезентативным, не владел русским языком. Начальник штаба Ставки не сработался и с предыдущим французским военным представителем при Ставке генералом По. Как отмечает Жоффр, «в Ставке наши офицеры вежливо игнорировались, им было очень трудно узнать о планах русского Высшего командования». Необходимо также отметить, что именно о плане наступления на Балканах генерал По все же был информирован. Обращает на себя внимание и тот факт, что Алексеев был, судя по всему, абсолютно незнаком с особенностями борьбы «западников» и «восточников» во Франции и Англии.

На конференции в Шантильи в начале декабря 1915 г. английская, французская и итальянская стороны выступили единым фронтом против предложений русской Ставки. Основную роль играл маршал Жоффр. Именно он был инициатором принятия союзниками своего единого оперативного плана на 1916 г. 6-9 декабря 1915 г. он был окончательно принят конференцией.

Основным содержанием этого решения было признание того факта, что решение войны будет достигнуто на главных театрах, во Франции, Италии или России, а на второстепенные театры следует выделять как можно меньшее количество войск. Исходя из этого, экспедиционные силы союзников эвакуировались из Галлиполи, но в Салониках должны были остаться пять британских, четыре французских и шесть сербских дивизий [7, с.13]. К этому следует добавить лишь то, что Алексеев в феврале 1916 г. был настроен против вступления Румынии в войну, невысоко оценивая потенциал ее армии. Алексеев не хотел и того, чтобы нейтралитет Румынии был нарушен, но при этом, естественно, не желал, чтобы румыны перешли на сторону противника. Если бы это произошло и румынская армия получила бы при этом эффективную поддержку немцев, то весенне-летнее наступление русской армии, по мнению Алексеева, было бы сорвано.

Так или иначе, союзники не поддержали предложения Алексеева, и это определило главные направления ударов Антанты именно по германским участкам фронта, вылившиеся в бесперспективные наступления между озерами Нарочь и Вишнев и на Сомме.

Недооценка Балкан как самого слабого звена в обороне Центральных держав привела союзников к неразумному использованию своих ресурсов. Над союзным командованием тяготел кошмарный образ сорвавшейся Дарданелльской операции. Между тем Проливы были необходимы Антанте как точка, окончательно блокировавшая осажденную Центральную Европу, но более всего в этом нуждалась Россия, также фактически находившаяся в блокаде. Кроме того, по мнению автора работы, отказ союзников усилил подозрения к ним русской стороны. В марте 1916 г. Алексеев в разговоре с начальником оперативного отделения Ставки генералом М.С. Пустовойтенко так отозвался о партнерах по Антанте: «Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо спасать только себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции, Англии? Скорее Америке, которой до нас нет никакого дела» [31, с.323].

Между тем Константинополь по-прежнему был основным коммуникационным центром и наиболее уязвимой точкой Турции. Здесь встречался грузопоток из Европы (боеприпасы и другая продукция промышленности) и из Азии (уголь и продовольствие из Анатолии). Положение с продовольствием в Константинополе было не просто трагически тяжелым, но и опасным для интересов Германии. Голод начался еще в конце 1914 г. вместе с мобилизацией.

В 1916 г. голод охватил и турецкий тыл, и армию. Положение усугублялось эпидемией азиатской холеры. В начале 1916 г. в Константинополе ежедневно от голода умирало несколько десятков человек. Летом 1916 г. положение со снабжением продовольствием стало еще хуже, кризис, как отмечает Фалькенгайн, «по счастью, был устранен своевременной доставкой румынского зерна [20, с.238]. Однако проблемы турецкой столицы не исчерпывались продовольствием. В октябре 1916 г. русская подводная лодка «Тюлень» захватила крупный турецкий пароход «Родосто» с грузом угля из Эрегли. Корабль был отведен в качестве приза в Севастополь. С выходом из строя двух оставшихся крупных угольщиков - «Патмос», «Ирмингард» - подвоз угля из Зонгудлага почти совсем прекратился. В городе и во флоте была введена строжайшая экономия.

Поскольку Сербия была разгромлена, роль Румынии как потенциального плацдарма для возможного удара по Болгарии существенно возрастала. Теперь главную стратегическую роль играла железная дорога, связывавшая Константинополь с Центральной Европой. Болгарский вопрос стал неразделимым с вопросом о Проливах. Его необходимо было решить любым путем. В Салониках надеялись на взаимодействие с русскими: «Если бы Россия постучала в болгарскую дверь с другой стороны, наши дела на Балканах могли бы принять другой оборот» [1, с.460]. В России не были уверены, стоит ли прибегать к силе.

По информации английского посланника в Бухаресте Дж. Баркли, Болгария к началу 1916 г. была уже фактически полностью подчинена германскому военному контролю. Администрация, полиция, таможня, железные дороги, банки, почта, телеграфные и телефонные линии контролировались немцами, без позволения которых ничего не делалось. Этот режим вызывал массовое недовольство.

В последних боях на сербском фронте болгарская армия понесла большие потери. В телеграмме от 20 января 1916 г. Баркли сообщал, что госпитали Рущука переполнены и для нужд раненых власти вынуждены были реквизировать несколько частных зданий. Прибытие в Восточную Болгарию двух турецких полков, размещенных недалеко от Варны, не прибавило популярности правительству, которое вынуждено было усиливать цензуру и полицейский гнет. Отношения между немецкими и болгарскими частями были далеки от дружеских, между солдатами часто происходили драки, дошедшие у местечка Карки около Монастыря до штыков. Болгарское командование с явным неудовольствием смотрело на вывод из Балкан наиболее боеспособных германских частей после разгрома Сербии [31, с.325].

Учитывая сложность внутреннего положения в Болгарии и желая избежать пролития болгарской крови в боях с русскими, Алексеев соглашался взять на себя руководство по реализации проекта устранения царя Фердинанда при условии его одобрения Сазоновым, санкции МИД на перечисленные территориальные приращения и выделения средств, судя по всему, значительных. Сазонов критически отнесся к возможности осуществления этого проекта, в том числе и потому, что «устранение Фердинанда» не было гарантией переориентации Болгарии на Антанту: «Наконец, не надо себе делать иллюзий в отношении питаемых Болгарией к нам чувств. Среди болгар, особенно в руководящих кругах, у нас совершенно нет союзников» [10, с.218].

29 июля 1916 г. в германской главной квартире была подписана военная конвенция на случай выступления Румынии - ее подписали Фалькенгайн, начальник генштаба австро-венгерской армии генерал-фельдмаршал Ф.К. Гетцендорф и болгарский военный уполномоченный полковник Ганчев. 5 августа на встрече с Гетцендорфом в Будапеште ее подписал от имени османского командования Энвер-паша. Конвенция предполагала, что основной удар румыны нанесут в Семиградьи, ограничившись слабой обороной по Дунаю. Именно там они и должны были получить первый удар от Центральных держав. Но для этого им необходимо было высвободить силы, скованные Антантой в другом районе Балкан. Большая часть болгарской армии к осени 1916 г. находилась на Салоникском фронте. Греческие части стояли тонким кордоном между противниками, но до лета 1916 г. фактически саботировали снабжение подвижным составом железной дороги в тылу союзников. Салоники в конце 1915 - начале 1916 г. были переполнены солдатами разных стран и беженцами, дисциплина среди мобилизованных греческих частей была низкой - резервисты массами дезертировали. Среди греческих офицеров было много явных и скрытых германофилов - выпускников германских военных училищ и академий. Германской ориентации придерживался и король Константин.