Лексическое воплощение образа женщины в русских народных сказках

Среди сказок особую разновидность образуют так называемые бытовые. Указание на бытовой характер нестрого отличает их от других. К примеру, трудно отделить бытовую сказку от некоторых сказок о животных, которые тоже тяготеют к разработке бытовых коллизий и положений и даже вводят в число действующих лиц людей. Нечеткость отделения от других заставила искать для бытовой сказки более точное название. И оно было найдено - новеллистическая сказка. Оно указывает на близость бытовых сказок к новелле - жанру, возникшему в европейских литературах в эпоху средневековья. Фольклорная сказка действительно близка литературной новелле, но не возникла из нее, исторически ей предшествовала. Бытовые новеллистические сказки - особая разновидность сказок, обладающая особенным содержанием, самостоятельно сложившимся вымыслом, специфической поэтикой.

Пути формирования новеллистических сказок и пути сложения их в особую жанровую разновидность вполне ясно прослеживаются на ранних образцах бытовых сказок, таких, как сказка о дураке-удачнике. Сказки этого рода еще близко стоят к традиции волшебных сказок. Что же касается остальных бытовых сказок, то они сформировались на базе собственных традиций, воспринятых от древнего мифа и магических представлений.

В задачи параграфа входит проанализировать особенности лексического воплощения образа женщины в сказках о животных.

Образ женщины в данных сказках воплощается в различных животных женского пола, основным из которых является лиса.

Излюбленным героем русских сказочных историй о животных, как, впрочем, и всех восточнославянских сказок, сделалась лиса - Лиса Патрикеевна, лисица - маслена губица, лиса-кумушка, Лисафья. Ее проделки и проказы стали основой многих сюжетов. Она обманывает мужика, прикинувшись мертвой; чуть не губит волка, научив его ловить рыбу хвостом («Лиса и волк»); она пользуется доверчивостью петуха («Кот, петух и лиса»); выгоняет зайца из лубяной избы («Лиса и заяц»); меняет скалку на гусочку, гусочку на овечку, овечку на бычка; грозит дрозду съесть птенцов, заставляет его поить, кормить и даже смешить себя («Лиса и дрозд»). Лиса выходит замуж за Кота-воеводу в надежде прибрать к рукам власть во всей лесной округе («Кот и лиса»); пытается научиться летать («Как лиса училась летать»). Лиса велит волку идти к присяге, чтобы увериться, действительно ли на овце кафтан-то волчий. Подвела его к капкану и говорит: «Целуй присягу». Волк сдуру сунулся в капкан и попался («Овца, лиса и волк»). Лиса крадет припасенный мед («Медведь и лиса»). Лиса - притворщица, воровка, обманщица, злая, неверная, льстивая, злопамятная, ловкая, мстительная, хитрая, корыстная, расчетливая, жестокая. Во всех сказках она всюду верна себе.

В литературе о сказках можно встретить утверждение, что сказками о животных, в том числе и теми, которые говорят о плутнях хитрой лисы, народ как бы осудил общечеловеческие пороки. С этим мнением можно согласиться только наполовину. Дело в том, что сказки, как всякое произведение фольклора, переходя из века в век, теряли черты, которые связывали их только с каким-либо одним историческим периодом времени. Вымысел приобретал емкий, всеобщий смысл, художественную соотнесенность с рядом аналогичных жизненных явлений, но это совсем не означает, что исконно и позднее вымысел имел в виду только общечеловеческие пороки. Реальных прототипов художественного образа лисы надо искать среди тех людей, мораль и образ жизни которых были глубоко чужды людской массе. Сатирической направленностью сказок о лисе объясняется, почему они с особым удовольствием рисуют сцены лисьих неудач («Лиса и тетерев» и др.).

Чаще других зверей лиса обманывает волка и жестоко смеется над ним. Феноменальная глупость, которой наделен волк в сказке, - свойство, которое прежде всего порочит волка. В этом выразились не столько реальные особенности того человеческого типа, который волк олицетворяет, сколько отношение народа к нему. Нередко сказка кончается гибелью волка. Волк умирает жестокой смертью, чтобы в следующей сказке ожить и вновь принять смерть.

Критическому началу сопутствуют в сказках разнообразные приемы сатирического и юмористического изображения реальности. Постоянная борьба и соперничество зверей, как правило, кончается жестокой расправой над противником или злой насмешкой над ним. Юмор сказок чаще всего основан на воспроизведении нелепых ситуаций, в которые попадают персонажи. Воображение сказочников, излагающих житейские случаи и происшествия, создает необычные в бытовом плане сцены, поражающие парадоксы. Лиса говорит волку: «...ты, куманек, ступай на реку, опусти хвост в прорубь - рыба сама на хвост нацепляется, да смотри, сиди подольше, а то не наловишь». И волк верит. Его бьют бабы, пришедшие к проруби за водой, он лишается хвоста, а потом, избитый и бесхвостый, везет на себе будто бы тоже пострадавшую лису: «Меня больней твоего прибили». И еще лиса сказала, что ее так били, что мозги наружу выступили. Пока волк ловил рыбу, опустив хвост в прорубь, лиса влезла в избу, нашла квашню и наелась теста, измазала им голову. Лиса упивается свой находчивостью и про себя приговаривает: «Битый небитого везет, битый небитого везет» Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. - М., 1958. - Т. 1. - № 1..

Лиса съедает у волка мед и всякий раз, когда возвращается от медовой кадочки, говорит, что принимала родившегося младенца («на повой» звали) и что ему имя: «Початочек», «Середышек» и, наконец, «Поскребышек». Ирония прозрачных намеков на истинную причину тайного хождения к кадке волк не понимает, но она понятна слушателям и сказочнику («Лиса-повитуха») Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. - М., 1958. - Т. 1. - № 9 - 13.. Создается двусмысленность словоупотребления, которая в природе бытовой иронии. Такой юмор сказочники демонстрируют неоднократно. Он основан на передаче невероятных ситуаций.

В сказке о колобке лиса говорит: «Спасибо, колобок! Славная песенка, еще бы послушала! Сядь-ка на мой язычок да пропой в последний разок...». «В последний разок» - это означает не только еще раз, но и действительно в последний - лиса его съест. Ему уже не петь, не хвастать удачами. Ироническое начало обнаруживается и в тоне, в каком ведется рассказ. Шутливый замысел иногда подчеркивается сплошной ритмизацией повествования. Вот как говорит лисица: «Сниди на землю пониже - будешь к покаянию поближе, прощен, и разрешен, и до царствия небесного допущен» Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. - М., 1958. - Т. 1. - № 36..

Глупая лиса в досаде на хвост, что мешал ей бежать - мотался под ногами, высунула его из норы: «Ешьте, собаки!» - и сказка кончается словами: «Так часто бывает: от хвоста и голова пропадает» (Аф. 23).

Бытовой стиль в описаниях и повествованиях в сказках о животных очень точно передает отношение рассказчика к предмету речи. «Однажды лиса всю большую осеннюю ночь протаскалась по лесу не евши» (Аф. 15). В отборе слов проявляется насмешливое отношение сказочника к незадачливой лисе. О лисе, напуганной криком петуха, дальше сказано: «Лиса с насести-то так со страху полетела, что недели три лежала в лихорадке» (там же). Насмешка сказочника в бытовом стиле этой повествовательной фразы проступает с еще большей отчетливостью.

Приключения животных спроецированы на людскую жизнь - и человеческим смыслом они-то и интересны. Например, что осталось бы от сказки о том, как лиса вышла замуж за кота Котофея Ивановича, если бы история рассказывала только об отношениях зверей? Почти ничего. В сказке говорится о том, как лисица-девица стала бурмистровой женой и звери уже не могут вести себя с нею по-прежнему. «Я прежде была лисица-девица, а теперь замужняя жена», - говорит лиса волку. Лизавета Ивановна - бурмистриха - велит медведю Михаиле Ивановичу и волку Левону Ивановичу принести бурмистру-коту быка и барана - «на поклон», и те с готовностью повинуются. Действуют не звериные законы (кто сильнее, тот и берет верх), а людские, социальные. (Аф. № 40).

Основные характеристики лисы в сказке - притворщица, воровка, обманщица, злая, неверная, льстивая, злопамятная, ловкая, мстительная, хитрая, корыстная, расчетливая, жестокая.

Помимо лисы, в сказках используются еще и такие женские образы животных как курица, заяц, лягушка, мышь, цапля.

Курица обычно выступает в образе трудолюбивой и заботливой, хотя и не очень мудрой. Сломя голову бежит курица по воду: петух подавился зерном, ему нужна вода. Река воды не дала: просит листа с липки. Курица - к липке, липка просит нитку и пр. В конце концов курица добыла воды, петух спасен, но скольким обстоятельствам он обязан спасением! («Бобовое зернышко»). Пошел град - курица с петухом решили: «Палят, стреляют, нас убивают». Побежали, увлекая за собой встречных. Бегут, не переводя духа. Бежали до тех пор, пока не свалились в яму («Звери в яме»).

Достаточно редко встречается в сказках цапля. «Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному, и задумал он лениться. «Дай пойду посватаюсь на цапле!» Пошел журавль - тяп-тяп! Семь верст болото месил; приходит и говорит: «Дома ли цапля?» - «Дома». - «Выдь за меня замуж». - «Нет, журавль, нейду за тя замуж: у тебя ноги долги, платье коротко, сам летаешь худо, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!». Журавль как не солоно похлебал, ушел домой».

В подробностях воссоздается в сказке старый быт - избушки журавля и цапли стоят «по концам», невесту себе журавль нашел недалеко - за болотом, в семи верстах. Мысли цапли, решившей исход сватовства, типичны для старого времени: будет ли у журавля чем кормить жену?! «Не солоно похлебал» - привычно характеризует неудачу журавля крестьянская сказка.

Отказав журавлю, цапля «раздумалась»: «Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля». И еще: «Что я не пошла за такого молодца!» Пришла - ее журавль прогнал. Воротилась цапля домой. А тут журавль одумался: «Напрасно не взял за себя цаплю, ведь одному-то скучно». Пришел - заупрямилась цапля. «Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся» (Аф. 72). Сказка иронизирует над спесью, которая мешает кончить дело.

И не только старинный быт правдиво воссоздает Сказка. Не случаен самый выбор в герои именно журавля и цапли. В специальном труде о несказочном, настоящем сером, или обыкновенном, журавле говорится: «Очень чуток журавль к ласке и обиде - обиду он может помнить месяцы и даже годы». Сказочный журавль наделен чертами реальной птицы: ему и «скучно», но он памятлив на обиду. Что же касается цапли, то в том же специальном труде о ней говорится, что она злобна и жадна Аникин В.П. Русская народная сказка. - М.: Худож. лит., 1984. - С. 42.. Это объяснит нам, почему цапля в народной сказке думает прежде всего о том, чем ее кормить будет журавль. Она зла, как настоящая, несказочная цапля: недобро приняла сватовство, ругает сватающегося жениха: «Ступай прочь, долговязый!». В сказке обыгран внешний вид журавля - его платье коротко.

Лягушка и мышь выступают в сказках в роли слабых. Они служат на посылках, их легко обидеть.

Резкое разграничение положительного и отрицательного - в природе сказок о животных. Никогда не возникает сомнения, как отнестись к тому или иному персонажу. Это не примитивность подачи жизненного материала, а та ясность оценок, которые должны быть прежде всего усвоены ребенком.

Таким образом, можно сделать вывод, что образ женщины в сказках о животных воплощается в основном в образе лисы, которая характеризуется при помощи различных лексических средств. Лиса наделяется такими эпитетами как хитрая, злая, неверная, льстивая, злопамятная, ловкая, мстительная, корыстная, расчетливая, жестокая. В наименовании лисы используются следующие эпитеты: Лиса Патрикеевна, лисица - маслена губица, лиса-кумушка, Лисафья. Кроме этого, в сказках о животных лисица может называться притворщицей, воровкой, обманщицей.

§3 Образ женщины в волшебных сказках

Сверхъестественные существа представлены на материале русских волшебных сказок обширной группой антропоморфных персонажей (Яга, ведьма, волшебница, чаровница и т.д.). Надо, однако, отметить, что внешний облик сверхъестественных существ очень часто носит неопределенный характер.

Неопределенность внешнего облика восполняется четкой фиксированностью для подавляющего большинства персонажей волшебной сказки признаков пола (оппозиция мужской / женский) и возраста (оппозиции взрослый / ребенок и старый / молодой).

Все женские персонажи волшебной сказки могут быть классифицированы по нескольким основаниям.

1. Они могут быть классифицированы по возрастным группам. Яга, ведьма или колдунья обычно «старые», в отличие от «молодых» волшебницы или чаровницы. Все женщины четко делятся на возрастные группы: старуха, девица, девочка.

Животные также достаточно последовательно наделяются признаками пола и возраста: медведь - медведица - медвежонок; ворон - ворониха - вороненок; лев - львица - львенок; конь - кобылица - жеребенок; сокол, воробей, орел, но утка, голубица, горлица, лебедушка.

Соответствующим образом при превращениях человека в животное обычно соблюдается их соответствие по полу: змей, волк, козел, сокол, орел, ворон - заклятые царевичи; утица, лебедушка, медведица, рысь и др. - царевны.

Возрастная характеристика весьма существенна для характера функционирования персонажа. «Старые» обычно выступают в роли испытателей или советчиков, «молодые» - в роли героинь или их соперниц, причем для героини-ребенка круг действий ограничивается движением от «потери дома» до «возвращения домой», в то время как для взрослой «потеря семьи» компенсируется «созданием новой семьи», т.е. вступлением в брак.

2. Оппозиция живой / мертвый пронизывает многочисленные ситуации волшебной сказки, где героини грозит смерть (ведьма хочет изжарить детей, змеиха проглатывает героев, колдунья топит сестрицу Аленушку) или происходит наказание вредителя (герой казнит ложную жену, засовывает в печь Ягу и пр.). Сюда же относится мотив «временной смерти и оживления».

Часто временная смерть эквивалентна сну (спящая царевна). Кроваткой оборачиваются змеихи, намереваясь разорвать героев «по макову зернышку»; ведьма (или ее дочь Ирина мягкая перина) зазывает богатырей, укладывает их спать, а затем сбрасывает в погреб или убивает.

3. Болезнь и здоровье воплощаются в таких предметах, как плоды: молодильные яблоки, чудесные ягоды или груши, вызывающие здоровье или болезнь; болезнь царевны может быть результатом того, что ее мучают по ночам демонические существа (черти, Змей, Яга), болеет царевна Несмеяна, больной притворяется неверная сестра или мать героя, отправляя его на поиски лекарства (пыль с чудесной мельницы; волчье, медвежье и львиное молоко).

4. Оппозиция целый / расчлененный. Вокруг членовредительства группируется довольно много коллизий: Яга калечат братьев; царевна приказывает отрубить ноги дядьке Катоме; служанка вырезает у царевны глаза; злая жена велит отрубить золовке руки и т.д. Сказка пестрит персонажами, несущими на себе знаки увечья (Косоручка). Персонажи, отмеченные каким-либо увечьем или, наоборот, наделенные «лишними» частями тела, часто обладают чудесными свойствами или являются сверхъестественными существами (Лихо одноглазое, Трехглазка и т. д.).

5. Оппозиция истинный / преображенный связана с многочисленными формами изменения облика, к которому либо прибегает сам персонаж, либо эти изменения - результат околдования. Змей оборачивается золотой козой; царевна превращает себя и мужа в колодец и ковшик, в церковь и попа; змеихи превращаются в сад, колодец, кроватку; Баба-яга подражает голосу матери, специально выковывая его у кузнеца и делая его похожим на «тонкий» голос человека. Форм маскировки очень много. Для распознавания нужного объекта служат специальные предметы-сигнализаторы (блесточка, муха и прочие метки).

6. Оппозиция добрый / злой весьма существенна для волшебной сказки, так как именно эти признаки служат основой для деления персонажей на героинь, тех, кто находится на их стороне (даритель, помощник), и их антагонистов: злая старуха, но добрая волшебница; отрицательный член оппозиции персонифицирован в таких антропоморфных персонажах, как Лихо и др. Но в основном эта оппозиция маркирует правила поведения действующих лиц, т.е. носит скорее морально-этический характер, что связано с ведущей ролью, которую она играет в предварительном испытании.

7. Оппозиция мудрый / глупый связана с такими персонажами, как знатка, Премудрая, но глупая Кикимора Болотная. Мудрость часто интерпретируется сказкой как хитрость, «мудрить» означает «вредить»: «Ну, - думает королевна, - когда он ноги свои воротил, то с ним мудрить больше нечего» (Аф. 199). Мудрость может выступать и как «ведовство», «знание» (ср. состязание в мудрости между «премудрой» невестой, загадывающей загадки, и претендентами на ее руку).

8. Признаки сильный / слабый параллельны в некотором отношении мудрости / глупости, определяя свойства не духовной, а физической силы. Эти признаки воплощаются в таких персонажах, как богатырка но Заморашка. Реализацией этой оппозиции служит мотив испытания силы: победить противника в бою, укротить коня, выдержать рукопожатие невесты («...первые три ночи станет она вашу силу пытать, наложит свою руку и станет крепко-крепко давить; вам ни за что не стерпеть!» - Аф. 199).

9. Оценочные признаки красивый / уродливый, чистый / грязный, большой / маленький часто фиксируются в имени персонажа: Анастасия Прекрасная, Василиса Краса, Красота Ненаглядная, Дунька Приукрасная, Неумойка, Крошечка-Хаврошечка и др. При этом уродливая, грязная оказывается временной низкой видимостью героини, «не подающей надежд», которая меняется на положительную в результате чудесной помощи, либо это результат сознательного переряживания в уродливую одежду (свиной чехол, бычий пузырь, рубище) или положенного запрета («три года не мыться»). Маленькая - также низкая видимость героини, наделенной чудесными свойствами (мудростью, удалью: «мал, да удал»).

Такое «развертывание» признаков индивидуального статуса позволяет рассматривать персонаж волшебной сказки не только как отдельный пучок признаков, а как одно из звеньев в цепи межсюжетных трансформаций.

Например, Баба-Яга, интерпретируемая в индивидуальном статусе как «сверхъестественное существо женского пола старшего поколения», может определяться с точки зрения ее семейного статуса как мать Ягишны или теща героя; с точки зрения сословного статуса - как «владычица всех тварей»; с точки зрения пространственной приуроченности - как персонаж леса.

Образ Бабы-Яги слагается из ряда деталей. Эти детали, сложенные вместе из разных сказок, иногда не соответствуют друг другу, не совмещаются, не сливаются в единый образ. В основном сказка знает три разные формы яги. Она знает, например, ягу-дарительницу, к которой приходит герой. Она его выспрашивает, от нее он (или героиня) получает коня, богатые дары и т.д. Иной тип - яга-похитительница. Она похищает детей и пытается их изжарить, после чего следует бегство и спасение. Наконец, сказка знает еще ягу-воительницу. Она прилетает к героям в избушку, вырезает у них из спины ремень и пр. Каждый из этих типов имеет свои специфические черты, кроме того есть черты, общие для всех типов Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986. - С. 53..

Яга, как своим жилищем, так и словами, представляется людоедкой. «Возле этого дома был дремучий лес, и в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила баба-яга; никого она к себе не подпускала, и ела людей, как цыплят (Аф. 104). «Забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот - ноги человечьи, вместо запоров - руки, вместо замка - рот с острыми зубами» (Аф. 104).

Облик яги слагается из ряда частностей, и эти частности мы рассмотрим сперва в отдельности, и только после этого рассмотрим фигуру ее в целом. Сама яга является в двух видах: или при входе Ивана она лежит в избе - это одна яга, или она прилетает - это яга другого вида.

Яга-дарительница при приходе Ивана находится в избушке. Она, во-первых, лежит. Лежит она или на печке, или на лавке, или на полу. Далее, она занимает собой всю избу. «Впереди голова, в одном углу нога, в другом другая». (Аф. 102). «На печке лежит баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос» (Аф. 137). Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу или в специальной клетушке, где хоронят или оставляют умирать. Она - мертвец.

Одна постоянная черта яги - костеногость. Костяная нога связана с человеческим обликом яги, связана с антропоморфизацией ее. Переходную ступень от животного к человеку составляет человек с животной ногой. Такой ногой яга никогда не обладает, но такими ногами обладают Пан, фавны и пестрая вереница всякой нечестии. Но яга вместе с тем настолько прочно связана с образом смерти, что эта животная нога сменяется костяной ногой, т. е. ногой мертвеца или скелета. Костеногость связана с тем, что яга никогда не ходит. Она или летает, или лежит, т.е. и внешне проявляет себя как мертвец.

Ивана она узнает как живого по запаху. Но есть еще другая причина, почему яга воспринимает Ивана по запаху. Хотя в русской сказке этого никогда не говорится, но все же можно установить, что она слепая, что она не видит Ивана, а узнает его по запаху. Под «слепотой» понимается не просто отсутствие зрения. Так, лат caecus не только означает активную слепоту (невидящий), но и, так сказать, пассивную (невидимый - caeca nox - «слепая» ночь). То же можно вывести относительно немецкого ein blindes Fenster.

Итак, анализ понятия слепоты мог бы привести к понятию невидимости. Слеп человек не сам по себе, а по отношению к чему-нибудь. Под «слепотой» может быть вскрыто понятие некоторой обоюдности невидимости. По отношению к яге это могло бы привести к переносу отношения мира живых в мир мертвых: живые не видят мертвых точно так же, как мертвые не видят живых.

Но действительно ли яга слепая? Непосредственно этого не видно, но по некоторым косвенным признакам об этом можно судить. В сказке «Баба-яга и Жихарь» яга хочет похитить Жихаря и прилетает к нему в тот момент, когда его приятели и сожители, кот и воробей, ушли за дровами. Она начинает считать ложки. «Это - котова ложка, это - воробьева, это - Жихарькова». Жихарько не мог утерпеть, заревел: «Не тронь, яга-баба, мою ложку!». Яга-баба схватила Жихаря, потащила» (Аф. 106). Итак, чтобы узнать, где Жихарько, яга должна услышать его голос. Она не высматривает, она выслушивает, так же как она вынюхивает пришельца.

В других сказках ягу ослепляют. «Как она уснула, девка залила ей глаза смолой, заткнула хлопком; взяла свою дитятю, побежала с ним» (Аф. 52). Точно так же и Полифем (родство которого с ягой очень близко) ослепляется Одиссеем; в русских версиях этого сюжета («Лихо одноглазое» Аф. 302) глаз не выкалывается, а заливается. Одноглазость подобных существ может рассматриваться как разновидность слепоты.

Другая особенность облика яги - это ее резко подчеркнутая женская физиологичность. Признаки пола преувеличены: она рисуется женщиной с огромными грудями: «Титьки через грядку» (Аф. 178. Грядка - шест для полотенец и пр.); «Яга Ягишна, Овдотья Кузьминишна, нос в потолок, титьки через порог, сопли через грядку, языком сажу загребает» (Аф. 150). Или: «На печи, на девятом кирпичи лежит баба-яга, костяная нога, нос в потолок врос, сопли через порог висят, титьки на крюку замотаны, сама зубы точит».

Итак, яга снабжена всеми признаками материнства. Но вместе с тем она не знает брачной жизни. Она всегда старуха, причем старуха безмужняя. Яга - мать не людей, она -- мать и хозяйка зверей, притом зверей лесных. Яга представляет стадию, когда плодородие мыслилось через женщину без участия мужчин. Гипертрофия материнских органов не соответствует никаким супружеским функциям. Может быть именно потому она всегда старуха. Являясь олицетворением пола, она не живет жизнью пола. Она уже только мать, но не супруга ни в настоящем, ни в прошлом.

На один признак будет отличаться от яги ведьма, которая, сохраняя все эти атрибуты, локализована не в лесу, а в «ином царстве». В качестве следующего звена этой цепи может рассматриваться колдунья, обладающая способностью «оборачивать» человека животным и подменяющая истинную невесту или жену героя своей дочерью, но локализованная в «своем царстве». Мачеха - представитель «чужого», но уже в рамках семьи.

Мать, персонифицирующая семейную область интерпретируемая как «старший по поколению прямой родственник женского пола», составляет следующий узел в цепи трансформаций. В качестве предка она может выступать в индивидуальной сфере значений как умершая (в этом случае она наделяет дочь чудесным помощником или дает ей мудрые советы). В остальных случаях она не обладает признаками сверхъестественного существа. Лишенная сама признаков «чудесного», мать в качестве любовницы атамана или Змея («неправильный» семейный статус) может тем не менее создавать ситуацию вхождения «чужого» в «дом» (сказки типа «Звериное молоко»). Этот случай может рассматриваться как переходный от мачехи. В зависимости от дополнительных атрибутов, которыми наделяется этот персонаж, возникает следующая цепочка. Семейный статус матери может быть не «неправильным», а «неполным»: она - честная вдова, обычным сословным статусом которой является крестьянский, а имущественным - бедность. «Неполным» может быть и родственный статус: старуха изображается в сказке как «бездетная» или потерявшая детей. В этом случае она становится матерью чудесно-рожденного сына, а сословная принадлежность ее при этом варьирует (это либо «бедная старуха», либо «бездетная царица»). Во всех случаях мать локализуется в «своем» царстве.

Переходным звеном является мать-царица, для которой признаками индивидуального статуса служат «красота» и «молодость». Ее либо похищает Змей, либо подменяют дочерью ведьмы. И в том и в другом случае акцент на молодом возрасте переводит ее из класса матерей в класс жен, составляющих следующий узел цепи трансформаций.

Жена («младший свойственник женского пола») с точки зрения ее индивидуального статуса может характеризоваться как «мудрая», «чудесная» (внутренний мир), доставшаяся герою в виде птицы, рыбки или лягушки (внешность). Эти признаки возвращают нас к группе сверхъестественных персонажей, которые противопоставлены Яге и ее вариантам как младшие старшим. Действительно, чудесная жена в некоторых сказках рисуется как колдунья, волшебница, демоническое существо, стремящееся погубить мужа. И «мудрая жена», и «жена-колдунья» с точки зрения их исходного пространственного статуса принадлежат «чужому» месту: лесная птица (Аф. 212), утица на взморье (Аф. 213), плотичка с золотым кольцом, выловленная из реки (Аф. 216), заморская пленница (Аф. 230), лягушка из болота (Аф. 267), хозяйка далекого «иного» царства (Аф. 198). Мудрая жена, кроме того, часто изображается «искусницей» (ткать, печь хлебы и т. д.).

Как трансформация враждебной по отношению к мужу жены-волшебницы может рассматриваться «злая жена» в сказках типа «Звериное молоко» (Аф. 205), где, аналогично «неверной» матери, жена героя сговаривается с любовником погубить своего мужа, или в сказках типа «Чудесная рубашка», в которых жена-царевна пытается отделаться от мужа «простого», «мужицкого» происхождения.

Гораздо чаще, впрочем, «младший свойственник женского пола» рисуется сказкой как добрачный партнер, т.е. как невеста. Атрибуты этого класса персонажей, пожалуй, наиболее полно реализуют все четыре семантические сферы. В плане индивидуального статуса невеста может быть демоническим существом (крылатой волшебницей, упырем, ведьмой, чертовкой), испытывающей жениха и стремящейся его погубить; мудрой волшебницей, помогающей будущему мужу пройти испытания у ее отца; девушкой-лебедем, превращенной в животное кознями вредителя; окаменелой, почерневшей или, наоборот, девицей «красоты неописанной». С точки зрения сословного статуса она может быть как царской дочерью, так и бедной служанкой, помогающей герою избавиться от преследования злой матери или сестры; часто она - «хозяйка» живой воды и молодильных яблок, в ее владении находятся чудесные слуги, она обладает волшебной книгой и пр. Пространственно невеста обычно удалена: находится в тридесятом царстве, в подводном мире, помещена в высокий терем. Часто она «пленница»: прикована к камню на берегу моря, заключена в заклятый замок и т. п. Такой «плен» может интерпретироваться и в семейном плане: девушка оказывается наложницей Змея, от которого ее освобождает жених. Вообще семейный статус невесты почти неизменно фиксируется: она дочь или падчерица.

Таким образом, семантический узел «невеста» может служить переходным звеном к следующей группе персонажей, представленной «младшим поколением родственников» (дочь, падчерица), и далее «сиблингам» (сестры).

Таким образом, можно сделать вывод, что образ женщины в волшебных сказках может быть воплощен как в антропоморфных существах (Яга, ведьма, волшебница, чаровница и т.д.), так и в образе обычных женщин (мать, дочь, невеста, падчерица). Образ женщины в этих сказках может быть рассмотрен по нескольким категориям: по возрастным группам, живой / мертвый, болезнь и здоровье, целый / расчлененный, истинный / преображенный, добрый / злой, мудрый / глупый, сильный / слабый, красивый / уродливый, чистый / грязный, большой / маленький.

При создании образа женщины в волшебных сказках используются такие эпитеты как злая старуха, добрая волшебница, мудрая волшебница. В этих сказках используются следующие метафорические имена: Косоручка, Лихо одноглазое, Трехглазка, Василиса Премудрая, Кикимора Болотная, Заморашка, Анастасия Прекрасная, Василиса Краса, Красота Ненаглядная, Дунька Приукрасная, Неумойка, Крошечка-Хаврошечка.

§4 Образ женщины в бытовых сказках

К этому типу сказок принадлежит старуха из описанной выше сказки «Морока».

Вообще, надо отметить, что семейно-бытовая сказка возникла во времена, когда была в полной силе жива традиция волшебного повествования. Во многом связанная с существующими традициями других сказок, бытовая сказка-новелла обрела переходный тип, сочетающий в себе особенности волшебного рассказа и свойства бытовой истории. Таковы сказки о загадках царевны, об оклеветанной девушке, о терпеливой жене и прочие полуволшебные, полуновеллистические истории. К этим сказкам необходимо отнести и сказки о мудрой девушке, которая отвечает на трудные вопросы царя и ставит его в затруднение своими речами. Царь женится на девушке. Позже он ее изгоняет, позволив унести с собой то, что ей дороже всего. Она забирает с собой усыпленного неблагодарного мужа-царя Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: В 3 т. - М., 1958. - № 328.. Сказка о мудрой деве и немногие другие подобные ей позволяют думать, что тематическая группа новеллистических сказок об отношениях супругов начала складываться на Руси не ранее XII - XIV вв. Древнерусская повесть о деве Февронии, испытавшая непосредственное и живое влияние сказок о мудрой девушке, сумевшей выйти замуж за царя, относится к XIV - XV вв. Надо полагать, что созданию этой повести предшествовал более или менее долгий период обращения сказок о мудрой деве среди народа.

К этому же типу сказок принадлежат и такие как «Мудрая дева», «Мудрая девица и семь разбойников», «Дочь пастуха».

Основные лексические средства, которыми характеризуются женщины в этих сказках - мудрая, умная, догадливая, способная, сведущая, терпеливая и пр. Как можно видеть, все они несут положительную коннотацию.

2. Сказки о глупых женщинах.

Особую, как тематическую, так и композиционную, группу представляют собой сказки, в которых героями являются какие-нибудь необычайные глупцы, совершающие самые нелепые поступки. Сказки эти бывают двух родов: в одних глупостью отличаются целые этнические группы, население какого-либо города или местности, в других глупцами выступают отдельные люди. Точной границы здесь невозможно провести, так как необычайные поступки в конечном итоге совершают все же отдельные люди. Тем не менее некоторое тяготение сюжетов или мотивов к той или другой группе имеется.

Глупцами могут оказаться решительно все, независимо от возраста, пола и социального положения. Есть сказки, в которых глупец оказывается одураченным более хитрыми людьми, пользующимися его глупостью. Глупостью отличаются, например, старухи, даже если они добрые и сердобольные. Такая старуха пускает к себе ночевать солдата, который называет себя «Никонец, с того свету выходец». С ним она посылает для своего умершего сына на тот свет холста, денег и всякого добра (Аф. 391). Баба продает в долг быков, но одного из них оставляет себе под залог. Покупатели исчезают навсегда. Этим она выводит из терпения своего мужа, который отправляется искать еще более глупых и обычно их находит. Подобная отправка - весьма простой композиционный прием, позволяющий путем встреч нанизывать один за другим самые разнообразные эпизоды. В такую цепь попадают и сказки о глупой девке и др.

Ближайшее знакомство с бытовыми сказками обнаруживает в них стилевую структуру, в принципе мало отличимую от структуры сказок о животных и структуры волшебных сказок. В этом можно убедиться, рассмотрев небольшую анекдотическую сказку о бабе, которая ведет речь с торговцем иконами (Аф. 528).

Сказка начинается повествованием: «Одна глупая баба приехала на ярмарку купить образ Временной Пятницы». Это место нуждается в небольшом пояснении бытового характера. Святая Параскева-Пятница весьма почиталась в старое время. Она слыла покровительницей семейного благополучия, домашнего хозяйства, целительницей разных недугов. Кроме дня 28 октября, в церковном календаре святую чтили в особые двенадцать пятниц на праздничных и предпраздничных неделях - это и были так называемые «временные» пятницы. В честь Параскевы праздновали еще особые девять торговых пятниц. Вот почему торговец так авторитетно, как увидим из сказки, разъясняет смысл изображения на иконе. Пятница слыла строгой, даже грозной святой. В стародавние времена ей ставили на распутье часовни. В обычае было встречать и провожать родных и знакомых у этих часовен. Вообще образ Пятницы связывался с дорогой, чем и воспользовался сказочник. В сказке говорится: «Приходит баба в балаган к разносчику» (продолжение повествования в прошедшем времени с заменой прошедшего времени - настоящим). «Дядюшка, покажи-ка мне образ Временной Пятницы!» (речевая реплика, включенная в повествование). «Вместо того показывает он ей Егория Храброго» (повествование). «Дядюшка! Да отчего же она, матушка, на коне?» - «Экая ты, баба, дура! Оттого она и называется Временною, что иной раз пешком ходит, а временем на коне ездит. Вишь, конь-то так копытища и задирает!» (диалог-сцена).

Несмотря на краткость, сказка демонстрирует типичную стилевую структуру бытовых сказок. Другие сказки могут отличаться от нее лишь объемом повествования, диалогов-сцен в составе целого. Каждый структурный компонент рассказываемой истории принимает печать той бытовой манеры, которая составляет особую привилегию любителей этого вида сказок. В сказке о бабе, пришедшей за иконой, всего выразительнее диалог. В обмене речевыми репликами и выразился комический эффект целого. Произвольное осмысление имени Временной Пятницы («временем на коне ездит») продиктовано либо желанием торговца всучить покупательнице одну икону вместо другой, либо свидетельствует о его неведении. И в любом случае сама по себе сцена смешна уже тем, что очевидное несоответствие изображения Георгия на коне и предлагаемого толкования нисколько не смущает торговца: это либо попытка сплутовать, либо глупость, которая под стать неведению бабы. Похвала изображению дана не по сути, которая может отличать одну икону от другой, а по простодушию или по расчету: «Вишь, конь-то так копытища и задирает!» Народ не однажды обыграл эту путаницу и смещение понятий. Насмешливая пословица гласила: «Вольно богомазу Егорья пешком, а Пятницу на коне писать» либо так: «Воля иконника Пятницу на коне, а Егорья пешим писать». Существовало насмешливое присловье: «Георгия замест Пятницы променяли» (о суздальцах). Возможно, и пословица, и присловье прямо связаны со сказкой, но независимо от этого все они - яркие образцы обиходной речи. Сказка блещет всеми достоинствами простонародного разговора. Здесь и просьба: «Дядюшка, покажи-ка мне образ...», и недоумение: «Дядюшка! Да отчего же она, матушка, на коне?» И раздражение торговца или нарочитое выражение превосходства над наивной и темной бабой: «Экая ты, баба, дура!..» Речевые реплики полны живой экспрессии и обрисовывают характеры действующих лиц.

К этой же группе сказок относятся истории о господах и слугах, людях низкого социального положения: об одураченном барине, о богатом хозяине, нанявшем работника, о барыне, обманутой хитрым крестьянином, и другие истории. Меняется их тон сравнительно с остальными. Легкий комизм, свойственный новеллистическим сказкам об отношениях неверной жены и одураченного мужа, в сказке о барине и плотнике уступает место жестокому, даже мрачному юмору. В нем больше чувства социальной мести, чем того комизма, который так типичен для новеллы. Сказка не ведает жалости к барину. Сказки высмеивают, вышучивают, обличают, наказывают господина за жестокость, спесь, жадность, безделье и глупость. Барин поддерживает сосну, чтобы сосна наземь не упала («Барин и мужик»). Барин стережет под шляпой мнимого сокола, высиживает лошадей из тыкв, покупает козу, которая умеет ловить волков, верит, что отелился, лает на волков собакой. Барыня так же глупа, как и барин. Она верит хитрому кучеру, который вызвался высидеть пятьдесят черненьких цыплят. Прошло три недели, не терпится барыне увидеть высиженных кучером цыплят. Послал он ей двух, взятых из-под наседки, и через барынину служанку велел передать: «На цыплят долго любоваться нельзя. Поскорее верните назад - сердце ломит» («Барыня и цыплятки») Аникин В.П. Русское устное народное творчество: Учеб. - М.: Высш. шк., 2001. - С. 479..

Сказки о господах в еще большей степени, чем сказки о супружеских изменах, чем прочие семейно-бытовые новеллистические истории, характеризуются критикой ненормальностей и несообразностей в обществе и людском поведении. В сказках по-своему мотивировано обращение к внешне искажающим действительность приемам рассказа в виде придуманных положений, взятых во всей их бытовой необычности. Ненормальное жизненное явление, когда паразитирующий барин пользуется всеми жизненными благами, явная ненормальность обыденного, и породил бытовую выдумку. Сказки высмеивают неумение господ, незнание ими настоящих свойств вещей. Жизненное явление осуждено в нарочито комических сценах.

Выделяя сказки о глупцах и присматриваясь к их героям, мы приходим к заключению, что глупость здесь нечто большее, более значительное, чем только художественный прием для создания необычайных ситуаций и комических происшествий. Эти сказки принадлежат более широкому кругу комических сказок, комизм которых производит на современного человека иногда несколько странное впечатление.

Основными лексическими средствами в этой группе сказок являются слова глупая, дурная, безмозглая, тупая и пр. Как можно видеть, все эти слова, в противоположность рассмотренным ранее несут отрицательную коннотацию.

3. Сказки о злых и неверных женах.

К наиболее распространенным видам сказок-новелл относятся многочисленные и разнообразные сказки о супружеской неверности и верности, о женитьбе героев и выходе героинь замуж, об исправлении строптивых жен, о неумелых стряпухах, ленивых хозяйках.

Особое пристрастие, питаемое новеллистическими сказками к любовной тематике, не есть еще самое характерное их свойство. Характернее другое: все, что говорится о супружеских изменах, рассказано с веселой издевкой и над обманом неверных жен, и над простотой одурачиваемых мужей. Явление в жизни, возникшее в условиях, когда люди не свободны в решении своих судеб или поддаются соблазну, обманывают друг друга, высмеяно в нарочито глупых сценах.

В особую тематическую группу могут быть выделены сказки, в которых выведены строптивые, ленивые, злые и неверные жены. Такие сказки окрашены сатирически. В них отмечены некоторые отрицательные стороны семейного быта патриархальной деревни. Применение гиперболы придает им ярко комический характер. К сказкам о злых женах относится, например, такой сюжет, как «Злая жена в яме» ( Аф. 433 - 437). Муж чтобы избавиться от своей злой и сварливой жены, сбрасывает ее в яму к чертям. Через некоторое время он приходит к этой яме и видит, как черти один за другим из нее вылезают так как не могут выдержать соседства этой женщины. Много сказок имеется о ленивых, упрямых и строптивых женах. Муж ищет труп утонувшей жены, идя вверх по течению, так как он убежден, что она и после смерти все делает наперекор (Аф. 439). Такая жена лучше даст себя похоронить или утопить, но никогда не согласится с мужем. Она, например, укоряет мужа, что он плохо побрился (не «брито», а «стрижено»). Муж сбрасывает ее с моста в воду, но она из-под воды поднимает руку и двумя пальцами показывает, что стрижено (Аф. 440). Женщина еще в девичестве отличается строптивостью. Жених или молодой муж берется ее исправить и делает это весьма решительно: он запрягает ее в сани вместо лошади и приезжает на ней к своему тестю (Аф. 519) («Укрощение строптивой» Шекспира).

В числе сказок о неверных женах намечаются две группы. В одних неверная жена обличена, торжествует муж, наказывающий свою жену, в других, наоборот, ловкая жена проводит своего мужа, который остается в дураках. Международен и очень древен сюжет «Матроны Эфесской», рассмотренный еще Ф.И. Буслаевым. Неутешная вдова оплакивает мужа в склепе, но изменяет ему с преступником, который приходит спасаться в склеп, и выдает ему труп своего мужа (тип 1510). Она готова выйти замуж за человека, который приносит ей известие о смерти мужа (тип 1350). Даже царь Соломон обладает неверной женой, которую он казнит (тип 920).

В Западной Европе такие сюжеты о женах-изменницах были известны еще в средние века, что мы знаем из сохранившихся латинских монашеских проповедей. С точки зрения церковного аскетизма женщина - это источник всякого зла, сосуд дьявола, и это доказывалось историями о неверности жен. Народная мораль, выраженная в них, однако, совершенно иная. Осуждается распущенность, она выведена в комическом виде в форме занимательных рассказов, но в фольклоре нет никакого аскетизма. С другой стороны, сюжет о жене, с успехом обманывающей своего придурковатого мужа или мужа-деспота, старика, ревнивца, отражает более поздний взгляд на женщину в эпоху Ренессанса. Такого рода сюжеты использованы Боккаччо. Международным также является сюжет о Госте Терентии, известном у нас как в форме сказки, так и в форме былины-скоморошины. Жена посылает мужа за лекарством. Наученный скоморохами, он в корзине скоморохов возвращается домой, застает пир с любовником и излечивает жену плеткой («Гость Терентий», Аф. 445). Сюжет еще в XI веке в Голландии исполнялся в кукольном театре. К этому же кругу сюжетов может быть отнесена сказка «Дорогая кожа». Продавая кожу, бедняк попадает в дом богача, жена которого находится с любовником. Изобличения не происходит, хитрый бедняк спасает любовника и остается в выигрыше (Аф. 447). Большой популярностью пользовалась также сказка «Никола Дупленский». Жена спрашивает у дерева, как ей избавиться от мужа. Муж отвечает ей из дупла вместо святого Николы, а затем убивает ее любовника (Аф. 446).