Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина

Творческий метод Пелевина и эволюция мышления писателя в произведениях "Желтая стрела" и "Числа". Особенности сатиры в романе "ДПП". Трансформация традиционных сюжетных схем в духе посткультурного нигилизма. Употребление элементов массовой культуры.

Рубрика Литература
Вид курсовая работа
Язык русский
Дата добавления 27.07.2010
Размер файла 62,5 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Оглавление

  • Введение
  • 1. Особенности творчества Виктора Пелевина
    • 1.1 Эволюция творчества Пелевина
    • 1.2 Язык и речь текстов Пелевина
  • 2. Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина
    • 2.1 Массовая литература / постмодернизм в прозе В. Пелевина
    • 2.2 "Священная книга оборотня" и "Generation "П"
  • Заключение
  • Список использованной литературы

Введение

Актуальность. В период глобального социально-исторического перелома конца ХХ в. в обществе заявляет о себе новый тип общекультурного сознания, который знаменует переход "из тоталитарной эпохи - в виртуальную" (М. Эпштейн) и определяется "как постмодернистское мироощущение".

Виктор Олегович Пелевин - наиболее яркая фигура современного русского постмодернизма, вызывающая диаметрально противоположные оценки в критике и литературоведении. Большинство исследователей определяет его творчество как "пограничное", связывающее литературу "больших идей" и массовую беллетристику.

Творчество Пелевина - одно из самых неоднозначных и неизученных явлений современной русской литературы. Многие исследователи видят в Пелевине наиболее яркую, знаковую фигуру отечественного постмодернизма, мэтра российской прозы. Пелевина начала 90-х гг. относили к "турбореализму" (С. Бережной), "интеллектуальной попсе" (А. Архангельский), "киберпанковскому" стилю (А. Наринская) и т.д. Поздний Пелевин сознательно создает формально постмодернистский текст, в котором любой критик без труда находит те или иные приметы постмодернизма, однако писатель не считает себя постмодернистом, что неоднократно подчеркивал в интервью. Это позволяет нам рассматривать творчество Пелевина как не-постмодернистский художественный текст и применить при его исследовании традиционный литературоведческий подход, зачастую малоэффективный при анализе постмодернистского текста.

Творческий метод писателя соединяет в себе художественность, философичность и ярко выраженный социологизм. В произведениях Пелевина мы находим художественное исследование влияния социальных законов на психологию отдельной личности и общества в целом, глубинных, скрытых в области бессознательного, архетипической памяти, причин, способствующих эффективности общественных законов, ускоряющих процесс энтропии. Помещение "культурно одаренного героя" в ситуацию испытания цивилизацией имеет целью поиск в сфере универсального вакцины против стремительного "старения" мировой цивилизации и опустошения личности, утраты духовности и способности к творчеству и чувству.

Каждая новая книга Пелевина мгновенно становится объектом дискуссий, вызывает волну рецензий и критических разборов. Защищено несколько диссертаций, посвященных исследованию отдельных произведений Пелевина, в частности романа "Generation П" (А.С. Гавенко, О.В. Жаринова, К.В. Шульга), и исследованию отдельных аспектов современного литературного процесса, где Пелевин рассматривается в ряду других писателей (И. Азеева, Т.Н. Маркова, Е.П. Воробьева), однако творчество Пелевина в полном объеме еще не стало объектом фундаментального исследования. Некоторые аспекты раннего творчества Пелевина рассматривает в своей книге "Русский литературный постмодернизм" В. Курицын. Пелевину посвящены разделы в монографиях О.В. Богдановой, Е.В. Тихомировой, Е.М. Тюленевой. Краткий анализ творчества Пелевина 90-х годов ХХ века дан в учебных пособиях И. Скоропановой, И.К. Сушилиной.

Цель работы - проанализировать использование элементов массовой культуры в романном творчестве В.Пелевина.

Задачи исследования:

1. Рассмотреть эволюцию творчества Пелевина.

2. Проанализировать язык произведения Виктора Пелевина.

3. Определить своеобразие массовой литературы в творчестве Пелевина.

4. Провести анализ произведений Пелевина "Священная книга оборотня" и "Generation "П".

Объект исследования - основополагающие характеристики прозы Виктора Пелевина.

Предмет исследования - своеобразие романов "Священная книга оборотня" и "Generation "П".

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

1. Особенности творчества Виктора Пелевина

1.1 Эволюция творчества Пелевина

Для произведений Пелевина 1990-х гг. ("Затворник и Шестипалый", "Желтая стрела", "Жизнь насекомых", роман "Чапаев и Пустота") был характерен герой, по интеллектуальным и нравственным качествам стоящий выше окружающего его мира; часто он действовал в паре с Учителем -- идеологом, резонером, нонконформистом. Сюжет строился как в романе воспитания: герой (самостоятельно или под влиянием Учителя) обретал все новые и новые знания о мире, учился этому миру противостоять и получал, в конце концов, возможность выхода за его пределы, прорыва к истине. Для этого герой должен был испытать мощную внутреннюю трансформацию, которая влекла за собой и преображение реальности. В "Generation "П"" для героя этот путь уже закрыт, но о возможности достичь идеала еще напоминают отступления, наполненные пафосом и дидактикой (трактат Че Гевары, проповеди Сирруфа, песня ив, напоминающая герою, что он был или мог быть другим когда-то). Они сделаны по рецептам гоголевских "лирических отступлений", где напряженный лиризм в сочетании с философской проблематикой взрывает авантюрный и сатирический сюжет.

В следующем романе "Числа" из сборника "Диалектика Переходного Периода из ниоткуда в никуда" лирические отступления и проповеднические мотивы уже окончательно исчезают из повествования. Меняются и ценностные критерии: исчезает представление об идеале, о "другой реальности", соотносимое с принципами романтического двоемирия. В "ДПП" уже не только отсутствует эксплицированный идеал, но ставится под сомнение вообще существование истины.

Главным в пелевинском романе становится всеобъемлющая сатира. Осмеяны западные духовные ценности, российские политические реалии, бизнес, масс-медиа, нумерологическая мистика, духовное ученичество (гуру главного героя, Простислав, оказывается гибридом стукача и шарлатана). Не щадит автор и литературоведческое сообщество, даже то, которое благосклонно к Пелевину как представителю русского постмодернизма, например, вставляя в текст фрагмент статьи из какого-то современного альманаха: "Говоря о читателе и писателе, мы ни в коем случае не должны забывать о других важных элементах творческого четырехугольника, а именно читателе и питателе…". Именно тотальность отрицания рождает то ощущение мрачной духоты, которое многих неприятно поражает в романе, несмотря на обилие комических ситуаций, шуток и каламбуров. Но роман порожден временем, он отражает даже не столько политическую, сколько нравственную обстановку в обществе, когда, по словам А. Троицкого, "настоящий фан закончился вместе с беспределом. Обидно, что будущего тоже нет. Выход только один -- саморазрушение, коллапс, окончательная тоска". Это эпоха "духовного фастфуда" -- мнимых артефактов (вроде лингамов из сада камней), мнимых интеллектуальных и духовных ценностей.

Сатира Пелевина -- особого рода. Она не предполагает возможности высокоморальной авторской позиции, высказанной непосредственно в тексте, т. к. порождена ощущением, что жизнь безобразна, но иной она быть не может, по крайней мере в данном пространственно-временном континууме. Такого рода идеи и настроения позволяют соотнести роман "ДПП" с традициями античного сатирического романа и, прежде всего, с "Сатириконом" Петрония, соединившим в себе элементы "менипповой сатиры" и греческого любовного романа.

Сатирический роман низменно-бытового содержания строится как "перелицовка" греческого любовного романа с сохранением его сюжетной схемы и ряда отдельных мотивов, но в травестированном виде: вместо безупречных героев -- воры и бродяги, вместо возвышенной любви -- гомосексуальная связь и т. д. В этом смысле не случайно любовная история с Мюс не только оборачивается предательством, но и соседствует с гомосексуальной темой. Любовь, как и многое другое в этом мире, становится девиантной, неестественной.

Форма "менипповой сатиры", ставшая уже традиционной для пародии на повествование высокого стиля, не является случайностью. Аристократ, "арбитр изящного" и одновременно циник Петроний стремился не "исправить" нравы, а развлечь читателя беспощадной откровенностью своих описаний, далеко выходящих подчас за пределы того, что считалось пристойным в серьезной литературе. Близка к этому и позиция Пелевина: он, никак не относится к истинам и морали, по крайней мере, в своей писательской ипостаси" и "последовательно очищает свой ум от любых ценностных категорий, стремится к некоей окончательной свободе, когда человек лишен любой здешней ценности и самого "здесь и сейчас".

Однако задачи "ДПП" выходят за рамки, обозначенные сатирическим романом в чистом виде. Новеллистический стиль романа создает структуру, внешне бесформенную, что дало повод для многих нареканий. На первый взгляд, ни один из эпизодов "ДПП" не вытекает с логической неизбежностью из предыдущего, а некоторые побочные линии можно изъять без всякого ущерба для повествования. Многих критиков раздражает то, что "смена событий обусловлена не логикой, а манипуляциями, которые герой совершает с числами.

Но важно отметить, что нанизывание, казалось бы, необязательных эпизодов подчинено определенной цели: совокупность разрозненных историй должна продемонстрировать, что "реальность", изображенная в "ДПП", совершенно иррациональна, герои романа, как и сам автор, отчаялись понять какие бы то ни было законы, объективные причины событий. "Эпоха и жизнь были настолько абсурдны в своих глубинах, а экономика и бизнес до такой степени зависели от черт знает чего, что любой человек, принимавший решения на основе трезвого анализа, делался похож на дурня, пытающегося кататься на коньках во время пятибалльного шторма". В современной России, по мысли Пелевина, можно лишь слепо подчиняться неведомым иррациональным силам, покоряясь неизбежности, как и поступает главный герой, который в детстве узнал о магической силе чисел и, выбрав число 34, стал ему поклоняться. "Поняв, что услышан, Степа не только обрадовался, но и испугался. Было не очень понятно, кем именно он услышан".

Между тем, такое новеллистическое построение было использовано в другом античном сатирическом романе -- романе Апулея "Золотой осел". В этом романе повествование раздроблено на отдельные отрезки, охватывающие единичные бытовые эпизоды, которые округлены и закончены, но они изолированы и довлеют в себе. Бытовой мир рассеян и раздроблен, лишен существенных связей. Он статичен, и герой, даже перемещаясь в пространстве, по сути совершает переход из ниоткуда в никуда. За казалось бы бессистемным нанизыванием эпизодов, от комических до трагических, в "Золотом осле" прослеживается стремление показать, что человек -- песчинка в этой жизни, и его судьба совершенно не зависит от его личной воли. Единственный способ спастись -- это полная покорность тем неведомым силам, которые им управляют. Поняв это, Люций, герой Апулея, превращенный из-за собственного легкомыслия в осла, обращается за спасением к могущественной, таинственной богине Изиде и становится ее жрецом. Можно также вспомнить, что Апулей был неопифагорейцем, а учение о магической силе чисел, адептом которого стал Степа, было детищем Пифагора. Кроме того, сцена совокупления Степы и Сракандаева, банкира по кличке "Ослик Семь Центов" вызывает ассоциации с эпизодом из "Золотого осла", где герой в образе осла делит ложе с воспылавшей к нему страстью дамой.

Обращение к античным истокам европейского романа не случайно: традиционные, устоявшиеся жанровые формы начали демонстрировать свою исчерпанность уже на исходе 19 века, и сегодня они являют свою беспомощность при описании происходящего с человеком и обществом. Возможность построения романа-воспитания отменяется самой действительностью (уже Гончаров в "Обыкновенной истории" усомнился в возможности воспитания человека путем приобретения опыта и утраты иллюзий). Роман-странствие также оказывается несостоятельным, человечество уже обрело достаточно знаний о самом себе, чтобы отбросить любые иллюзии относительно существования идеала в реальности. Гоголь в работе над II томом "Мертвых душ" не смог найти положительных героев, идеал, который мог бы проявиться в российской действительности: материал сопротивлялся воле автора.

Следовательно, Пелевин "рассыпает" традиционную структуру романа нового времени не от неумелости, а потому что она перестает адекватно отражать действительность, которая предстает раздробленной и алогичной. Возможно, поэтому Пелевин возвращается (может быть, инстинктивно) к первоосновам, к истокам романного жанра, в частности к традициям античного сатирического романа, также явившегося не только попыткой осмыслить свое время, но и отражением и порождением времени.

Можно сказать, что Пелевин использует и трансформирует традиционные сюжетные схемы и жанровые модели в духе посткультурного нигилизма. Но значение этих трансформаций определяется важностью тех ценностей, на которые он покушается. Все ценности изображенного им мира мнимые, следовательно, они должны быть разрушены, чтобы уже не в романе, но в сознании читателя появилась возможность выхода, обновления. Только тот, кто сможет искренне посмеяться над собой и возвыситься над всей этой жизненной мишурой, выйти за рамки обыденного автоматизированного сознания, сможет вырваться из душной атмосферы этого романа -- этой "жизни". Единственная ценность для Пелевина -- абсолютная свобода, которая может быть достигнута только в сознании читателя.

Следующий роман Пелевина, "Священная книга оборотня", представляет особый интерес, поскольку в нем, наряду с особенностями поэтики, уже знакомыми нам по предыдущим романам, возникают новые элементы и тенденции, требующие внимательного рассмотрения и представляющие трудности в интерпретации для многих исследователей.

Пелевин, как и Гоголь в первой части "Мертвых душ", видимо, ощутил некую ограниченность сатирического метода. Равномерно-пошлая, безгеройная среда и равный ей герой лишены возможности драматически взаимодействовать друг с другом, и это лишает повествование необходимой динамики. В этом критика неоднократно упрекала автора. Поэтому в "Священной книге оборотня" Пелевин, возможно, возвращается к поэтике собственного творчества более раннего периода: снова возникает положительный герой, причем это герой-идеолог -- лиса-оборотень, от лица которой и ведется повествование. Вновь появляются проповеднические мотивы, особенно в письмах героини своим сестрам, тоже оборотням. Возвратом к поэтике ранних произведений может показаться также усиление буддийских мотивов, сведенных к минимуму в предыдущих двух романах, и мотивов романтического двоемирия и ухода героя в мир истины и добра, иной мир, находящийся за пределами обыденной реальности, неприемлемой для героя.

"Священная книга оборотня" демонстрирует блестящее сплетение разных жанров. Здесь и элементы эпоса, наполненного фольклорными мотивами (лиса и волк, Красная Шапочка, Крошечка-Хаврошечка) и мифология, причем как восточная, так и западная -- пес (Гарм), Мировой волк (Фенрир), первокорова, несущая жизнь земным существам (Аудумла)), и философские рассуждения с явственно дидактической нагрузкой, и элементы сатирического романа. Характерными элементами сатирического романа Бахтин называл трущобный натурализм, злободневную публицистичность, всяческие нарушения общепринятого и обычного хода событий, установленных норм поведения и этикета (в том числе и речевого), резкие контрасты и оксюморонные сочетания. И в то же время, как отмечал Бахтин, смелость вымысла и фантастики в этом жанре сочетается с исключительным философским универсализмом и предельной миросозерцательностью.

Таким образом, и композиционная структура, близкая к структуре двух предыдущих романов, и обилие обсцентной лексики и девиантных форм любви в "Священной книге оборотня" также обусловлены близостью к жанру античного сатирического романа. Пелевинский роман состоит из набора эпизодов, рассказанных героиней, лисой А Хули. Но эта структура, характерная и для двух предыдущих пелевинских романов, теперь несколько видоизменилась. Ближе к концу романа сюжеты начинают замыкаться, снова появляются уже забытые герои и все элементы текста в конце концов становятся значимыми.

Отразился в "Книге оборотня" и родственный античному сатирическому роману европейский плутовской роман эпохи Возрождения. Однако происходит любопытная трансформация образа ловкого плута. Хитрая лиса Алиса, героиня историй о лисе и волке, лисичка-сестричка -- образ как будто максимально приближен к традиционному герою плутовского романа, но как в "женских" вариантах плутовского романа, например, в знаменитой "Моль Флендерс" Д. Дефо, героиня мягче "мужского" варианта плута, она не лишена совестливости, ей не чуждо самоосуждение.

В сущности, роман "Священная книга оборотня" как будто бы повторяет на новом витке литературы главное открытие "натуральной школы": в пошлую, сатирически показанную среду Пелевин вводит героя -- индивидуалиста, интеллектуала, лишнего человека, образованного, способного думать и чувствовать, разочарованного -- словом, героя "онегинско-печеринского типа". Но сам этот конфликт также подвержен ироническому переосмыслению.

Следует отметить несколько моментов, принципиально важных для Пелевина. Во-первых, среда представлена не безликой серой массой, а персонифицирована: воплощением среды, среднестатистического мировоззрения обычного, массового человека является волк-оборотень Саша Серый. Патриотически-патриархальное, не лишенное ксенофобских элементов, консервативное, гендерное (мужское), иерархическое начало противостоит космополитичному, либеральному, западническому, гуманистическому началу А Хули. Можно сказать, что эти герои -- носители определенных идей, герои-идеологи. Но хотя они выражают прямо противоположные идеи, их нельзя назвать антагонистами. В сущности, это два голоса одного и того же кризисного сознания современной российской интеллигенции, где западнический дискурс не столько противостоит консервативному, слявянофильскому, сколько трагически соседствует и сочетается с ним. Не случайно столь оригинальным является тип взаимодействия героя со средой -- это очень своеобразный "поединок роковой": героя -- лишнего человека и героя -- представителя серой среды связывают жаркие любовные отношения.

Смелым шагом является уже то, что героем такого плана (т. е. мыслящим, рефлексирующим, "лишним человеком") является женщина. Причем герой этот настолько лишний, что он уже и не человек вовсе, это -- лисица-оборотень. Создается впечатление, что Пелевин пытается предпринять некое обновление своей поэтики, примирить непримиримое, столкнуть "гоголевскую", сатирически осмысленную среду и героя совершенно иного плана.

Если признать, что Пелевин действительно возвращается к поэтике своих ранних произведений, то и финал должен восприниматься однозначно, как единственно возможный выход, как достижение героиней абсолютного знания о том, как жить и к чему стремиться.

Однако такому восприятию мешает, во-первых, наличие в романе двух героев-идеологов, причем ни одна из идеологий в читательском сознании не может одержать верх, хотя состояния просветления достигает лиса, а не волк. Во-вторых, то, что С. Корнев называл "состоянием на грани стеба", когда не ясно, говорится ли нечто всерьез или это издевательство, пародия, или даже пародия на пародию. Постмодернизм, означает "эпистемологическую неуверенность" человека. Он не видит того, на что мог бы опереться, а значит, не видит и того, что мог бы отрицать полностью, на все сто процентов. Таким образом, присущая произведениям раннего Пелевина однозначность финала здесь может быть подвергнута сомнению. Знание о том, как жить и к чему стремиться, принадлежит сфере повествователя (т. е. лисы), а сфере автора принадлежит не только отсутствие уверенности в этом знании, но и сомнение более общего, онтологического плана -- имя лисы выбрано не случайно.

В этом романе происходит усиление буддийских мотивов, следовательно, если ориентироваться на философию дзен-буддизма, согласно которой ни одна истина не может быть высказана напрямую и утверждена сама по себе, "чтобы познать истину, требуется внезапное озарение, которое снисходит только на посвященного, а посвящение человека начинается с парадоксов, с отрицания необходимости знания, непризнания никаких канонов и авторитетов", то можно сказать, что Пелевин не напрямую, иронически опосредуя, но все же утверждает ту же истину, что и в ранних произведениях, и в "Чапаеве и Пустоте".

Поскольку нам представляется невозможным на данном этапе определенно отнести Пелевина к какому-либо литературному направлению, все три трактовки финала "Священной книги оборотня" остаются равноправными, что существенно расширяет семантическое поле текста.

Таким образом, если говорить об эволюции пелевинской прозы, мы видим, что в этом романе имеет место возвращение к поэтике ранних произведений, но оно происходит на новом, осложненном уровне.

1.2 Язык и речь текстов Пелевина

У Пелевина слово перестает обозначать реальность и само становится реальностью, овеществляется, обретает материальное воплощение, слова становятся "словами-оборотнями". В романах Пелевина отражен процесс материализации слов, связанный с погружением общества в пространство цивилизации. И важнейшей целью существования личности писатель считает прорыв сквозь цивилизацию, сквозь нагромождение овеществленных и внутренне опустошенных слов к культуре и истинной сущности мира - заряженному творчеством хаосу, Пустоте.

Язык текстов Пелевина - это отражение языка общества на определенном этапе его истории. Благодаря небольшой доле гротеска, акцентирующего происходящие в языке и с языком процессы, путем постоянного перекодирования слова из пространства культуры в пространство цивилизации и обратно Пелевин выделяет те универсалии литературного языка, которые не подвластны деформации в пространстве цивилизации и сохраняют в себе бесценное культурное послание, архетипический смысл. Такой подход к языку позволяет Пелевину очистить текст от "дискурса" и "гламура" - навязчивой денежно-сексуальной семантики, привносимой пространством цивилизации, путем ее постоянного утрирования в тексте в целом. В результате действия на слово кодовых полей культуры и цивилизации слова делятся на "слова культуры" или "слова цивилизации". Слово культуры - творящее, созидающее слово. Слово цивилизации деструктивно и агрессивно. Цивилизация тяготеет к "бранному слову", этимологически возводимому к слову "брань" - бой, схватка. Однако для людей культуры, погружающихся в цивилизацию, ненормативная лексика выполняет функцию защитно-маскирующую.

Язык и речь в произведениях Пелевина приобретают значение внутренней тюрьмы человека. Язык закрепощает личность, ограничивает ее свободу, не позволяет найти путь к истине, создавая иллюзию ее познаваемости раз и навсегда. Первым шагом к свободе от порабощающих иллюзий становится отказ от речи - неговорение и молчание. В романе "Чапаев и Пустота" появляется понятие "тайной свободы", которая в действительности оказывается противоположностью свободе, бегством из тюрьмы действительности от дискомфорта и страха смерти в еще более страшную тюрьму - в слово, в лабиринт языка. Освобождение от необходимости прятаться во "внутреннем мире", по Пелевину, состоит в двойной иронии над происходящим. Свобода российского интеллигента и русского человека вообще заключается не в молчании от скудости ума, а в добровольном и свободном выборе неговорения. Стадией наименьшей зависимости от слов, предшествующей добровольному отказу от вербализации, является общение при помощи музыки. Молчание в художественном мире Пелевина подобно слепоте Эдипа и Демокрита, ослепивших себя, чтобы "лучше видеть", оно оказывается способом обретения истинного языка - языка любви, который не порабощает, а освобождает, не загораживает истину, но дает возможность ежемоментного ее постижения. Пространство культуры характеризуется немыслием и неговорением, в котором открывается истинная внутренняя свобода. А образ "перевернутой" Вавилонской башни - тофета, геенны огненной, соотносимый с цивилизацией, оказывается связанным именно с говорением, причем с ошибочным говорением - "смешением языка".

В своих романах Пелевин художественно исследует различные варианты "смешения языка". Это не только ненормативная лексика, но и допущение явных орфографических и речевых ошибок (яркий пример подобного смешения - надпись на красном фартуке, надетом на памятник Пушкину в романе "Чапаев и Пустота"), произвольная перестановка букв в словах и слов в предложении ("вавилонский вариант" смешения языка, описанный в "Generation П"), неконтролируемое смешение русского и английского языков (например, в речи Мюс, героини романа "Числа"), интернетовский новояз - "албанский язык" (в повести "Шлем ужаса" и романе "Ампир В"). Интенсивность "смешения" языка зависит от погруженности общества в цивилизацию. Так в романе "Омон Ра" и утрированно патетическая речь, и сложный "многоярусный" мат встречается только в речи слуг идеологии. В романе "Чапаев и Пустота" наиболее насыщенными ненормативной лексикой, оказываются фрагменты, описывающие мир новых русских. Начиная с романа "Generation П", в котором художественно осмысливаются первые итоги движения России по пути цивилизации, "смешение языка" охватывает весь текст. Европейская цивилизация связывается с идеей Логоса, попытки выразить истину через слово. В этом позиция Пелевина сходна с теоретическими положениями западноевропейского постмодернизма, однако Пелевин продолжает модернистские попытки выразить истину - только не словами, а молчанием.

Истина, как и свобода, постигается чувством и в чувстве.

Путь культуры часто отмечен в романах Пелевина образом бабочки, символизирующей бессмертную возрождающуюся душу. Бабочке как культурному символу, противопоставляется образ комара, символизирующий душу существа цивилизации - вампира. Комар в романах Пелевина становится символом потребления, персонификацией характерной для цивилизации черты использования Другого для собственной выгоды. Комар и летучая мышь как разные ипостаси вампира становятся в художественном мире Пелевина символами элиты, "внутреннего врага" России, паразитирующего на теле общества.

Для Пелевина пустота как истинная природа всего представляет собой источник творческой энергии, именно поэтому пустота "внешняя" не пугает человека культуры, к творчеству способного, и так ужасает человека, обращенного к цивилизации, способного лишь на производство материальных объектов и симулякров и их тиражирование. Обладающий внутренней свободой человек, обращенный к идеалам культуры (творчеству, любви, состраданию), обретает независимость от материального, вещного. Он способен управлять иллюзией реальности, поскольку осознает, что бренна только форма, которую принимает пустота, в то время как истинная сущность всего остается неуязвимой для смерти.

На основании анализа текстов Пелевина можно сделать вывод о соприродности пустоте, творящему хаосу и самой России, где фактические результаты цивилизационного движения замещаются их мысленными и чувственными образами, виртуализируются, и на эти виртуальные объекты накладывается система социальных отношений, адекватная для невиртуального пространства. В России цивилизация приобретает форму "следа" (М. Эпштейн). Немногочисленные следы цивилизации в романах Пелевина несут печать разрушения, являющегося вместе с тем неотъемлемой частью их сущности, воплощают в себе борьбу пустоты "внешней" и "внутренней", часто принимающую форму деконструкции. Россия представляет собой пространство борьбы порядка, крайним проявлением которого является опустошение, эмоциональный и творческий паралич личности и "меблировка" пустоты, и хаоса, содержащего в себе постоянный творческий импульс. Родственность хаосу, внешней пустоте, противостоящей диктату материального, вещного, в художественном мире Пелевина означает сохранение живой подвижной души. Осознание себя в процессе одновременного создания и стирания, как иллюзорную форму, мгновение назад созданную пустотой и из пустоты, и через мгновение снова возвращающуюся в нее, дает героям Пелевина власть над иллюзорным миром и смертью.

Творчество Пелевина содержит художественно закодированные для прочтения подготовленным читателем результаты наблюдения писателя за наступлением в России постмодерности, времени торжества технологии и отодвижения на второй план индивидуальности. Раннее творчество Пелевина характеризуется деконструкцией советских мифов: Советский Союз предстает механизмом, производящим симулякры, системой тонкого манипулирования верой в высокие идеалы, низводящей человека до "винтика", мельчайшей безымянной части механизма. Для раннего Пелевина имеет значение только прорыв за пределы симулятивной реальности Советского Союза (Омон Кривомазов выходит из тоннеля в суету станции метро ("Омон Ра"), бройлерные цыплята покидают птицефабрику, улетая в закат ("Затворник и Шестипалый"). Пространство за пределами преодоленной иллюзии оказывается художественно неисследованным. В романе "Жизнь насекомых" Пелевин продолжает традицию русских писателей-классиков (И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского), создает двойственный образ Запада - действительный и нарисованный воображением российского человека. Россия в романах Пелевина рассматривается в сопоставлении с Европой, Западом, а также "первым миром", который включает не только Европу и Америку, но и Японию, являющуюся образом цивилизационного Востока. Америка, Япония и Европа, поставленные в один ряд, подтверждают, что "первый мир" - это цивилизационная характеристика, поскольку перечислены центры локальных цивилизаций. Движение от последних к первым - путь перехода культуры в цивилизацию. Для "первого мира" "второй мир" - культурный этап - уже позади. Для России, по Пелевину, "второй мир" достижим. "Второй мир" - название главы романа "Жизнь насекомых", в которой мотылек Митя обретает себя, сталкивает с обрыва свой навозный шар и перестает подчиняться воле ложной личности. Современность России 90-х - это время, близкое ко "второму миру", содержащее в себе возможность обретения Россией своего "золотого века". А для каждого отдельного человека "вторым миром" становится "Внутренняя Монголия" - состояние максимальной близости к свободе. Основным препятствием достижения Россией "второго мира" является сформировавшийся еще при Петре Великом комплекс, заставляющий Россию постоянно сравнивать себя с Европой, шире - с западной цивилизацией, порождающий чувство стыда перед более цивилизованными странами за свою недостаточную цивилизованность и паническую боязнь показать отсталость в цивилизационном плане от стран "первого мира". Выразителями этой черты российского самосознания в романах Пелевина являются муха Наташа ("Жизнь насекомых") и Семен Сердюк ("Чапаев и Пустота").

На рубеже исторических циклов перед Россией, занимающей место между "первым" и "третьим" миром, Европой и Азией, возникает необходимость занять определенное место в круговороте локальных цивилизаций. Завершение предыдущего и начало нового цивилизационного витка породило особенно сильный кризис цивилизационной самоидентификации России, который отразился в творчестве Пелевина в виде сюжетной схемы "алхимического брака". Она характеризуется наличием пары героев, отождествляющихся с Западом и Россией (Сэм Саккер и Наташа - "Жизнь насекомых", Арнольд Шварценеггер и Просто Мария - "Чапаев и Пустота", Мюс и Степан Михайлов - "Числа"). И Запад, и Восток, избравшие путь прогресса, оказываются враждебны России, "алхимический брак" трактуется как травматический для России опыт. Для русского человека в этой ситуации открываются два пути: стать помощником "первого мира" в перекачке жизненных сил России в тело дряхлеющей западной или восточной цивилизации и насильником над народной душой, либо самому стать донором жизненной силы и добровольной жертвой цивилизации. С точки зрения писателя, оба пути неприемлемы.

Ранние романы Пелевина отражают его надежды на то, что Россия станет оплотом культуры и духовности в современном мире. Но более позднее творчество (начиная со второй половины 90-х годов ХХ века) говорит о крушении этих надежд и переориентации на поиск пути в культуру для отдельного человека. Кризис разрешился в пользу выбора Россией ориентации на западную цивилизацию, что в контексте художественного мира Пелевина трактуется как обращение к цивилизации вообще, к "первому миру", для которого прогресс и деньги приобретают значительно большую ценность, чем культура и религия. Уже в романе "Generation П" констатируется переход России на цивилизационные рельсы, вступление в "первый мир" и стремительное ослабление культурного начала. Но для понимания созданного в романах Пелевина образа современной России необходимо учесть глубинные связи личности и страны, утверждающиеся во всех романах.

Параллелизм судьбы "культурно одаренного героя" и России позволяет сделать вывод о возможности для страны пути в культуру даже из глубины цивилизации. Путь открытости, сострадания и любви приносит как Адель ("Священная книга оборотня"), так и России огромные страдания. Но приводя свою героиню в финале романа в Радужный поток, Пелевин подчеркивает, что страдание ведет к спасению и бессмертию. Рама ("Ампир В") связан с Россией на глубинном уровне национального, культурного. Он проходит через страдание для того, чтобы открыть в себе новый источник любви - любви к России, к миру. Он совершает качественный скачок в культуру. И есть основания предполагать, что подобный качественный скачок, по мнению Пелевина, способна и должна совершить Россия.

2. Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина

2.1 Массовая литература / постмодернизм в прозе В. Пелевина

Важным направлением исследования современного литературного процесса является изучение проблемы иерархии и взаимодействия двух существенных элементов художественной системы русской литературы рубежа ХХ-ХХІ веков: постмодернизма и массовой литературы. Заметим, что проблема синтеза массовой литературы и постмодернизма в европейской литературе впервые была акцентирована еще Л. Фидлером в его христоматийной статье "Пересекайте границы, засыпайте рвы", которая вышла в 1969 году в журнале "Плейбой". Российский исследователь В. Курицын подчеркивает, что заслуга автора статьи (которая большинством теоретиков постмодернизма считается точкой отсчета возникновения новой литературы) заключается в разработке концепции, очерчивающей перспективы развития литературы. По мнению В. Курицына, основополагающим для теории Л. Фидлера является утверждение о стирании границ между массовым и элитарным искусством, что "во-первых, будет способствовать единению публики и художника, а во-вторых, чисто "физически" расширит возможности литературы".

Свой вклад в изучение этой проблемы на рубеже ХХ-ХХІ веков сделали российские и украинские ученые М. Берг, И. Ильин, И. Скоропанова, А. Мережинская и др. Из анализа работ исследователей явственно вырисовываются несколько векторов, определяющих особенности взаимодействия этих двух ярких феноменов, обеспечивающих "динамику развития и устойчивость литературы 1990-2000-х гг.". Полярные и очень спорные мнения относительно выделения доминирующей и "потребляемой" стороны высказывают И. Скоропанова и М. Берг. Так, И. Скоропанова утверждает, что постмодернизм (будучи элитарным по своей природе) служит плодотворной почвой для массовой литературы, которая адаптирует постмодернистские стратегии для реализации своего потенциала. По замечанию исследовательницы, массовая культура является "неполноценным китчевым двойником постмодернистской". М. Берг, анализируя проблему конкурентной "борьбы" массовой литературы со своим оппонентом, приходит к выводу, что в ситуации кризиса русский постмодернизм утрачивает свой символический капитал, который необходимо восполнить. По мнению исследователя, в культуре наметилась тенденция, отражающая процесс использования постмодернизмом институции массовой литературы "для присвоения экономического и символического капитала, функционирующего в ней".

Аналогичную позицию отстаивает и И. Ильин. Ученый утверждает, что постмодернизм на современном этапе активно использует опыт жанров массовой литературы. Показательно в этом отношении название одной из глав его книги "Массовая литература как питательная среда постмодерна". Исследователь утверждает, что отличительной особенностью постмодернизма в поздней фазе его развития является "все возрастающее влияние шаблонов массовой литературы, причем в масштабах, совершенно не мыслимых для серьезной литературы прежних времен". Слабой стороной концепций М. Берга и И. Ильина видится привлечение для анализа узкого круга литературных источников.

Наибольшую теоретическую ценность, по нашему мнению, представляют работы А. Мережинской, которые посвящены исследованию "специфики взаимоотношений двух полярных в русской литературе явлений". Исследовательница указывает на существование общей модели взаимодействия постмодернизма и массовой литературы во второй половине ХХ века, о чем свидетельствуют: одновременность возникновения и параллельность функционирования; связь с социокультурными процессами вовлечения в рыночные отношения элитарных сфер культуры и ее демократизация; существенное взаимное влияние; наличие "определенной стратеги, позволяющей сближать принципы постмодернизма и массовой литературы".

А. Мережинская небезосновательно замечает, что отношения двух ведущих тенденций литературы определяются социальными и культурными реалиями в России рубежа ХХ-ХХI веков, которые очень отличаются от аналогичной ситуации в литературе американской и западноевропейской. "Неординарность" условий функционирования двух русских литературных практик определяется следующими факторами развития: "…русский постмодернизм - в ситуации неразвитой постмодерности, а массовая литература - в обстоятельствах несформировавшегося, неструктурированного рынка, отсутствия официального признания, невнимания критики".

Вступая в полемику с М. Бергом и И. Скоропановой, А. Мережинская убедительно доказывает, что в литературном процессе рубежа веков наметилась тенденция к сближению полярных его проявлений. Единую направленность массовой литературы и постмодернизма исследовательница связывает со стремлением литературы "объяснить сложную современность".

При исследовании проблемы взаимоотношения постмодернизма с массовой литературой и культурой особый интерес представляет творчество В. Пелевина. Цель данной статьи - проанализировать проблему синтеза массовой литературы и постмодернизма в прозе В. Пелевина. О массовой популярности творчества писателя свидетельствуют огромные по меркам серьезной литературы тиражи его романов. Поражает и объем материала о В. Пелевине, размещенного в сети Интернет. По этому поводу обозреватель журнала "Новый мир" С. Костырко высказал предположение, что В. Пелевин "…может, и самый популярный в нашем Интернете писатель…". На сегодняшний день функционируют несколько сайтов, посвященных прозе постмодерниста. Среди них наиболее ярко презентует творческое наследие В. Пелевина и его фигуру ресурс "Виктор Пелевин - сайт творчества", возникший благодаря усилиям почитателей писателя в 2000 году в Великом Новгороде. На сайте представлены биографический материал об этом авторе, его тексты и критические статьи. О широкой популярности этого ресурса среди читателей сетевой литературы свидетельствует его постоянное пополнение и обновление материалами. Показательно, что только за промежуток времени с 2000 по 2008 год сайт переделывался шесть раз. В настоящее время ресурс представлен более чем тысячью файлами.

Одной из стратегий привлечения внимания читательской аудитории к произведениям В. Пелевина и стимулирования интереса публики является создание ореола загадочности вокруг фигуры писателя. Эту стратегию выделил Б. Тух. Исследователь утверждает, что на протяжении продолжительного периода времени В. Пелевин был окружен "информационным вакуумом". Писатель очень редко дает интервью. Неотъемлемым атрибутом его имиджа являются черные очки. Фотографии постмодерниста, на которых его глаза скрыты за черными стеклами, стали важной составляющей мифа о писателе. За В. Пелевиным закрепилась слава "гуру" современной молодежи и великого мистификатора. Так, по утверждению исследователя Б. Туха, о писателе бытуют самые разнообразные мифы. В наиболее нелепых из них утверждается, что Пелевин является торговцем наркотиками, что под этим именем скрывается группа писателей или женщина. Ярким свидетельством мифологизации фигуры В. Пелевина являются анекдоты и байки о нем, размещенные на сайте.

Несмотря на популярность, тексты В. Пелевина представляют собой серьезную литературу русского постмодернизма. Н. Беляева указывает на то, что "приверженность личностному началу, своеобразный стоицизм и ярко индивидуализированный стиль" писателя репрезентуют отличительные особенности русской версии постмодернизма. Его проза, отличающаяся глубоким в интеллектуальном отношении содержанием, содержит широкий спектр аллюзивных и ременисцентных отсылок к фольклору, классике и массовой культуре. Особое внимание писатель уделяет рекламе, кинематографу и популярной музыке как наиболее ярким формам проявления массового сознания.

Проза В. Пелевина - яркий образец реализации приема двойного кодирования, сущность которого заключается в синтезе экспериментальности постмодернизма и шаблонности массовой литературы. Такой авторский подход позволяет массовому и искушенному в филологической науке читателю по-своему прочитывать текст. Эту особенность прозы В. Пелевина подчеркнул В. Курицын. По мнению исследователя, писателю очень точно удается воссоздать актуальные проблемы современного общества и совместить жизненный материал с "компьютерно-"восточными" философскими заходами". Поэтому произведения В. Пелевина находят своего "неподготовленного" читателя и представляют определенный интерес для требовательного интеллектуала.

Постмодернистская проза В. Пелевина отличается использованием широкого спектра приемов и стратегий, характерных для массовой культуры. Такой подход направлен на привлечение внимания массового читателя. Однако писатель преследует серьезную задачу. В своих текстах В. Пелевин стремится побудить читателя к активной мыслительной деятельности. Объектом внимания автора чаще всего является стереотипность мышления современника. Именно поэтому В. Пелевин обращается к "феномену идеологии, рекламы, возможностям компьютерных технологий, психоделике".

Нагнетанию интереса к книгам писателя способствуют различные рекламные приемы. Вероятно, с этой целью все, что касается выхода в свет романа "Священная книга оборотня" было овеяно тайной, вплоть до момента презентации книги. Очень характерным проявлением постодернистской игры с читателем является обращение В. Пелевина, размещенное в пресс-релизе книги: "Все, что я хотел сказать журналистам, я сказал… в этой книге". Эта фраза содержит аллюзивные отсылки сразу к двум представителям классической литературы - Л. Толстому и У. Эко. В. Пелевин обыгрывает ответ Л. Толстого журналистам по поводу идейного содержания "Анны Карениной". Второй источник, к которому отсылает писатель - это "Заметки на полях "Имени розы"" У. Эко. В этой работе итальянский классик постмодернизма утверждает, что "автор не должен интерпретировать свое произведение. Либо он не должен был писать роман, который по определению - машина-генератор интерпретаций". Обозначив таким образом авторскую позицию, В. Пелевину удалось, с одной стороны, создать атмосферу ажиотажа вокруг романа среди критиков и журналистов (о чем свидетельствуют отзывы и рецензии в газетах "Известия", "Московские новости", "Газета.Ru", "Литературная Россия" и др.), а, с другой стороны, снова утвердиться в своем статусе постмодерниста.

Обращает на себя внимание и авторская мистификация, изложенная в предисловии к роману. В ней объясняются все перипетии обнаружения текста рукописи, который, якобы, находился на диске портативного компьютера, оставленного неизвестным автором в одном из московских парков. В. Пелевин иронизирует над использованием распространенных в массовой культуре "виртуозных технологий современного пиара", но, в то же время, сам применяет прием мистификации для возбуждения читательского интереса к книге.

"Священная книга оборотня" показательна еще одним новшеством. К роману прилагается компакт-диск с одиннадцатью музыкальными треками, снабженными комментариями от лица героини романа. Использование музыкального сопровождения в глазах потребителя представляет книгу в более выгодном свете. Но музыка выполняет и важную литературную задачу. Прослушивание специально подобранных автором треков в маркированных местах текста способствует раскрытию замысла произведения, создает особую атмосферу, придает роману своеобразную мультимедийную многомерность. Б. Кузьминский подчеркивает, что музыка выполняет в романе особую композиционную функцию. По его мнению, новаторство автора в том, что мелодия и интонация пронизывают и скрепляют "пространное тело текста". То факт, что В. Пелевин предлагает читателю использовать музыкальный диск, свидетельствует не только о том, что постмодернист идет на поводу у интересов массового потребителя, но и может быть расценен как авангардный поиск новых путей синтеза очень ярких видов искусств - литературы и музыки.

При рассмотрении проблемы массовости-элитарности прозы В. Пелевина особую ценность представляют идеи Ю. Лотмана, изложенные в работе "Массовая литература как историко-культурная проблема". Литературовед утверждает, что образ высокой литературы напрямую зависит от господствующих концепций в теории литературы и литературной критике: "Здесь литературе приписываются нормы, указывается, какой она должна быть". В. Пелевина очень часто вступает в диалог с критикой, который разворачивается на страницах его произведений. Дело в том, что проза писателя неординарна и очень часто выходит за рамки "нормы", о которой говорит Ю. Лотман. Поэтому неизбежными являются негативные рецензии критиков на произведения В. Пелевина. Наиболее радикальные настроения по отношению к писательским стратегиям нашли отражение в работах П. Бассинского, А. Немзера и др.

Яркое воплощение полемика В. Пелевина с критикой получила в предисловии к "Священной книге оборотня", названном "Комментарием эксперта". Писатель в сатирическом ключе отсек все возможные негативные отзывы на новый роман. В тексте комментария спародированы критические отзывы П. Басинского, А. Архангельского, М. Золотоносова, А. Немзера на его собственное творчество: "Этот текст не заслуживает, конечно, серьезного литературоведческого или критического анализа. Тем не менее отметим, что в нем просматривается настолько густая сеть заимствований, подражаний, перепевов и аллюзий (не говоря уже о дурном языке и редкостном инфантилизме автора), что вопроса о его аутентичности или подлинности перед серьезным специалистом по литературе не стоит…". Ирония писателя направлена на осмеяние тенденциозности мышления тех "специалистов", которые в своих логических построениях не могут выйти за рамки того или иного теоретического канона.

"Комментарий эксперта" интересен также тем, что в нем нашла отражение важная стратегия "позднего" постмодернизма - буквализация ключевой для теории постмодернизма идеи "смерти автора". Поиски истины А Хули (она же - автор рукописи текста) завершаются разработкой особого метода "хвост пустоты", применение которого позволило героине растворить свое сознание в абсолюте. А Хули так описывает ритуал обретения свободы: "Я выеду в самый центр пустого утреннего поля, соберу в сердце всю свою любовь, разгонюсь и взлечу на горку… Я громко прокричу свое имя и перестану создавать этот мир. Наступит удивительная секунда, не похожая ни на одну другую". Мир, о котором говорит героиня, - это мир текста, фиксирующего мыслительные акты ее сознания. Момент метаморфозы - символической смерти А Хули, как автора рукописи, акцентируется в предисловии к роману "Священная книга оборотня".

В романе "Числа" апелляция к представителям агрессивно настроенной по отношению к творчеству писателя критике окрашена в саркастические тона. Главный герой романа, далекий от литературных проблем, присутствует на филологическом семинаре. Здесь он читает модный литературный альманах, в котором содержится отрывок из стилизованной автором рецензии: "…встречаются фразы, каждой из которых мог бы всю зиму питаться у себя в норке какой-нибудь мелкий литературный недотыкомзер…". Фрагмент из текста свидетельствует об особой авторской позиции по отношению к необъективной критике, которая к тому же по своей природе репродуктивна. В неологизме автора "недотыкомзер" явственно просвечивается аллюзия на фамилию А. Немзера - известного обозревателя газеты "Сегодня". За А. Немзером закрепилась слава въедливого и очень пристрастного критика творчества В. Пелевина. Так, А. Латынина с нескрываемой иронией констатирует, что "каждый текст писателя вызывает у критика острую аллергию". Следствием такого подхода является отсутствие в статьях А. Немзера аналитической глубины. На это обратили внимание даже собратья по критическому перу. Н. Иванова, высказывая свое отношение к трудам критика, отмечает: "Практически ни одну из сколько-нибудь заметных публикаций не минует его вольный пересказ, переходящий порой в заметку по поводу, снабженную множеством отсылок к "себе предыдущему"". Поэтому, на наш взгляд, ответ писателя критику хоть и слегка грубоват, но закономерен. Обращает на себя внимание тот факт, что "месть" В. Пелевина исполнена со вкусом в форме литературной игры. Дело в том, что слово "недотыкомзер" также содержит аллюзию на роман Ф. Соллогуба "Мелкий бес", в котором автор создает образ недотыкомки. Этот фантастический персонаж, как считает С. Бройтман, воплощает "злой абсурд и нелепость окружаю щей повседневной жизни". Ирония В. Пелевина усугубляется еще одним приемом. В сознании героя романа "Числа" недотыкомзер персонифицируется в образе своеобразного насекомого, ползающего по странице "на черных лапках букв"

Сатирическое снижение В. Пелевиным в текстах фигуры "нерадивого" критика продиктовано стремлением автора восстановить справедливость и отстоять свое право на независимость творчества художника от каких либо ограничений (будь то мнение "толпы" или позиция каких-либо структур, диктующих законы литературной нормы). Следует отметить, что подобный подход к аналогичной проблеме предпринят также М.А. Булгаковым в романе "Мастер и Маргарита" - это эпизод "мести" Маргариты критику Латунскому.


Подобные документы

  • Ознакомление с кратким содержанием повести В. Пелевина "Желтая стрела". Детальный анализ ключевых слов произведения - "желтый", " желтая стрела", "поезд", "пассажиры", "стук колес", "остановка поезда", поиск их смысловой и эмоциональной нагрузки.

    курсовая работа [34,2 K], добавлен 09.12.2010

  • "Литературная стратегия" Виктора Пелевина, постмодернизм и эклектика в его произведениях глазами литературных критиков. Скептические отзывы о прозе Пелевина. Мотивы и темы творчества Пелевина. Традиции русской литературы в творчестве Пелевина.

    курсовая работа [48,6 K], добавлен 20.05.2004

  • Анализ творчества Виктора Пелевина. Пространство и время с точки зрения классической физики. Хронотоп как литературный факт. Пространство и время в произведениях "Чапаев и Пустота" и "Желтая стрела". Обращение к внутренней сущности и снам человека.

    научная работа [28,9 K], добавлен 25.02.2009

  • Жизнь и творческая деятельность русского писателя Виктора Пелевина. Публикации в журнале "Наука и религия". Статья "Гадание по рунам", инструкция к набору рун. Книги В. Пелевина во Франции. Виртуальная конференция с В. Пелевиным. Анализ романа "Омон Ра".

    реферат [3,3 M], добавлен 08.06.2010

  • Биография В. Пелевина. Мистическая литература Пелевина. Шлем ужаса… Что это? Рецензии СМИ на повесть Пелевина "Шлем ужаса". Стремление противостоять серой, безразличной к человеку реальности. Загадки и отгадки В. Пелевина.

    реферат [19,4 K], добавлен 30.10.2006

  • Главный мистификатор современной литературы. Отношение писателя к методам постмодернистов. Жизнь героев романа Пелевина "Чапаев и Пустота". Мир темной "достоевщины", преследующей русского человека. Проблема идеологии потребления в романе "Generation П".

    реферат [61,2 K], добавлен 17.04.2015

  • Повесть В. Пелевина "Затворник и Шестипалый" как пример современной критической литературы. Анализ темы соцреалистического сознания в творчестве писателя. Определение роли метафоры, метонимии и перифраза в создании литературного эффекта остранения.

    дипломная работа [59,1 K], добавлен 24.05.2017

  • Понятие постмодернистского мышления и особенности его реализации в литературном тексте, литературная критика в романе "Священной книге оборотня". Анализ парадигмы И. Хассана. Принципы мифологизирования реальности в романе как отражение специфики мышления.

    курсовая работа [69,1 K], добавлен 18.12.2012

  • Семантика образа путешествия героя в романе "Пять рек жизни" Ерофеева. Образ пути в повести "Желтая стрела" Пелевина. Место дороги в повести "Метель" Сорокина; в сборнике рассказов "Смрт" Лимонова; в романах "13 месяцев" и "mASIAfuker" Стогоff’а.

    дипломная работа [123,1 K], добавлен 26.12.2012

  • Обнаружение скрытых законов развития литературного процесса, от которых зависит этическое восприятие человеком мировой культуры - задача констант. Методология и классификация мифологических архетипов. Анализ образной системы романов В.О. Пелевина.

    дипломная работа [110,7 K], добавлен 17.07.2017

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.