Ретроспектива политических и социальных событий 1933-1945 гг. в Германии в художественной литературе и публицистике

1.1 Ситуация в германских землях и отношение к России в начале XX века

Непростая история взаимоотношений русского и немецкого народов, прошедших в XX столетии через горнило двух опустошительных мировых войн, является предметом изучения для многих исследователей обеих стран. Особое место в ряду проблем, характеризующих динамику процесса межкультурного общения и взаимодействия, занимает вопрос о восприятии друг друга великими соседями по европейскому «дому», о стереотипах и фобиях, которые в течение длительного времени служили (и отчасти продолжают служить) серьезным препятствием на пути к обоюдовыгодному диалогу Оболенская СВ. Образ немца в русской национальной культуре XVIII - XIX вв. //Одиссей. Человек в истории. М., 1991. С. 9.

Окончательное преодоление взаимного недоверия и настороженности невозможно без развенчания предубеждений и отказа от привычных поведенческих схем, - таких, как противопоставление «своего» и «чужого», порождающее весьма живучие предрассудки, передаваемые из поколения в поколение. XXI век - конечно, если он действительно явится столетием торжества прогресса, разума и гуманизма - неизбежно поставит перед человечеством чрезвычайно сложную задачу. Речь идет о необходимости отказа от противопоставления понятий «свой - чужой», чтобы начать мыслить категориями «свой - другой». Хочется верить, что доминантой в возможном глобальном межэтническом сближении станет трансформация мнимых антиподов в реальных симбионтов. В противном случае начавшийся техногенный век может породить такие катаклизмы, перед которыми ужасы минувших эпох покажутся невинными забавами периода детства или отрочества цивилизации.

Преодоление стереотипов невозможно без идентификации причин, их порождающих. Сегодня, когда мир адаптируется к вызовам международного терроризма, определяет свое отношение к фундаментализму, а также только начинает жить по законам терпимости к особенностям религиозных традиций и жизненных укладов различных обществ, представляется актуальным обращение к опыту предшествующих переломных моментов на стыке эпох - например, когда XVIII век уступил место новому столетию, которое поставило под вопрос практически все ориентиры века-предшественника.

Начало, да и вся первая половина XIX в., - это период больших политических и социальных потрясений. Наполеоновские войны стимулировали активность «третьего сословия», дали толчок развитию национально-освободительных и революционных движений в Европе, а также национального самосознания у народов, не имевших собственной государственности Мыльников А.С. Народы Центральной Европы: формирование нацинального самосознания XVIII -XIX вв. СПб., 1997. С. 20.. В Германии на смену регионализму и раздробленности, монархии и сословности феодального общества пришли либеральные требования создания единого государства на основе демократических ценностей. Образ России, как негативный, так и позитивный, играл в политических дискуссиях Германии немаловажную роль, что нашло свое отражение в публицистике. В этой связи представляется целесообразным рассмотреть сочинения немецких авторов о России с точки зрения того, как в них преломлялся образ России, как ее видела другая культура, как формировались те стереотипы ее восприятия, которые, сохраняясь частично и в новейшее время, в обновленном виде влияют не только на общественное мнение, но также и на характер политических, экономических и культурных взаимоотношений обеих стран. При этом важно отметить, что образ этот, как и питающие его стереотипы, не может быть понят как явление статичное. Раскрыть процесс формирования стереотипов, постепенного их закрепления в умах людей, превращения в абстрактный и лишенный какой-либо исторической реальности символ -- уже означает демистифицировать это явление, дать ему конкретно-историческое объяснение, то есть установить, где, когда, в интересах каких социальных групп этот образ, представление, символ получил право на существование, а затем стал служить другим целям.

Следует также иметь в виду, что сочинения иностранных авторов о России - источник специфический, отражающий одновременно два образа: образ народа, которому посвящен, и образ народа, в среде которого он создан. То есть, в исследовании образа "другого" важен не только объект, но и субъект. Сочинения немецких авторов о России, содержащие оценочные суждения, которым всегда была свойственна большая или меньшая тенденциозность, являются не только важнейшим ключом к пониманию того, как тогдашний читатель воспринимал эту страну и ее народ. Эти оценки были одновременно составной частью системы норм и приоритетов, в которой жили авторы и читатели этих сочинений и которыми они руководствовались в своих действиях. Таким образом, восприятие России в немецких публикациях первой половины XIX в., как, впрочем, и в более ранних произведениях, нельзя отделять от восприятия их авторами и читателями самих себя, от самосознания того общества, в котором оно возникло.

Прежде чем перейти к анализу восприятия Российской империи в различных слоях немецкого общества в первой половине XIX в., кратко остановимся на предыстории вопроса. Известно, что ни один из европейских народов не вступал с русскими в столь тесное, долговременное и многоуровневое взаимодействие во всех его проявлениях (от партнерства к противоборству и наоборот), как немецкий народ. Опыт этого взаимопроникновения уникален и насчитывает более тысячи лет³. Ни в одну европейскую страну не устремлялось на протяжении XVI - XIX веков столько германских переселенцев как в Российское государство⁴. И, без сомнения, это интенсивное взаимодействие оставило глубокий след в истории Германии, а образ России долгое время занимал особое место в историческом сознании немецкого народа. Это дало основание немецким ученым еще в 50-х гт. XX столетия писать об "общности судеб" ("Schicksalsgemeinschaft") России и Германии⁵. При этом Россия всегда вызывала в германском обществе массу противоречивых чувств: от почти мистического преклонения до полного неприятия. Немецкие историки охарактеризовали отношения между народами обеих стран как "Hassliebe", единство любви и ненависти, и посвятили этой теме довольно много научных работ.

Хотя хронологические рамки нашего исследования ограничены первой половиной XIX в., стереотипы, составившие основу восприятия России немцами в этот период, сформировались гораздо раньше. На германских публицистов XIX в. решающее влияние оказала предшествующая литература, которая на протяжении трех веков создавала в общественном мнении образ «восточного соседа». И даже приезжая в Россию, немецкие путешественники первой половины XIX в. оставались под влиянием этого образа и видели вокруг себя, как правило, только то, что соответствовало уже закрепленным в их сознании стереотипам. Эти представления начали складываться в германской литературе в первой половине XVI в. и, передаваясь из поколения в поколение, превратились в устойчивые формулы, закрепившие в сознании немцев отношение к России как к антиподу собственного общества. На протяжении веков восприятие России определяли утверждения, что все русские по природе своей склонны к рабскому подчинению, жестокости и извращениям, а потому полностью чужды ценностям западного общества, причем процесс формирования этих клише в немецкой литературе можно проследить исторически. В этой связи нам кажется целесообразным дать хотя бы самое общее представление о том, как возникли стереотипы, сформировавшие образ России в общественном мнении Германии к началу XIX века, и в какой степени они отражали реальную действительность.

Начало формирования представлений о России было положено в XVI веке в знаменитых «Записках о Московии» барона Сигизмунда фон Герберштейна Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 82., который дважды приезжал в Москву - в 1517 и 1526 годах - в качестве посланника германского императора. Хотя барон фон Герберштейн в своем сочинении стремился в основном к объективному изложению фактов, несколько раз он переходил к излишним обобщениям, приписывая определенные черты конкретных людей всему народу. Таких мест немного, но именно эти обобщения легли в основу стереотипов, кочующих из одних сочинений о России в другие вплоть до наших дней. Прежде всего, это самый распространенный в антирусской литературе тезис об абсолютном деспотизме русских государей и вытекающей отсюда покорности и рабской природе русских как нации: "Всех одинаково гнетет он (государь) жестоким рабством... Они же прямо заявляют, что воля государя есть воля божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле божьей... Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким". На этом основании Герберштейн делает обобщающий вывод, встречающийся потом абсолютно во всех последующих сочинениях о России, и, ставший "визитной карточкой" русских вплоть до XX в.: "Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе" Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 112.. В XVII в. автор другого знаменитого сочинения «Описание путешествия в Московию» - Адам Олеарий, находившийся уже под влиянием предшествующей литературы и, прежде всего, "Записок" Герберштейна, почти дословно повторяет этот тезис посланника германского императора, окончательно закрепив его в сознании читающей публики: "Подобно тому, как русские по природе жестокосердны и как бы рождены для рабства, их и приходится держать постоянно под жестоким и суровым ярмом и принуждением, постоянно принуждать к работе, прибегая к побоям и бичам".

Тот же механизм действовал и при образовании другого стереотипа, подтверждавшего, что русский народ по своей природе чужд европейцам, и получившего право на существование благодаря "Запискам" Герберштейна. Это укрепившееся в сознании немцев мнение о грубости и жестокости нравов в России - некой мазохистской извращенности, сначала якобы присущей русским женщинам и слугам, а впоследствии приписываемой всему народу. Этот вывод был сделан на основании курьезного эпизода, рассказанного Герберштейну. Речь шла о некоем немецком кузнеце Иордане, который женился на русской, требовавшей от мужа побоев в качестве доказательства его любви. «Таким образом, он весьма крепко побил ее и признался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги" Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 112..

Любопытно, что этот рассказ Герберштейна передавался потом из сочинения в сочинение, обрастая все новыми подробностями на протяжении XVII и XVIII веков Петрей П. История о великом княжестве Московском. // Пер. ШемякинаА.Н. М., 1867. С. 28.. Уже через полвека в известном сочинении шведского дипломата и писателя Петра Петрея "История о великом княжестве Московском", опубликованном на немецком языке в Лейпциге в 1620 г., утверждение, сделанное на основе рассказа Герберштейна о том, что на Руси все мужья бьют своих жен, а господа -слуг, а те находят в этом извращенное удовольствие и рассматривают как доказательство любви мужа или господина, ни у кого не вызывает сомнений¹³. Правда, в XVIII в. делались попытки поставить под сомнение сведения двухсотлетней давности и рассмотреть их с рациональной точки зрения. Но в результате, как правило, старые стереотипы получали новое толкование и, на его основе, новое аргументированное подтверждение, в том числе и тезис Герберштейна о том, что в России мужья бьют своих жен.

В XVIII в. эту тему затрагивал посланник Ганноверского двора в Санкт-Петербурге Фридрих-Христиан Вебер, автор знаменитого сочинения «Изменяющаяся Россия», изданного во Франкфурте в 1721 г. В первой части своего трехтомного труда он, в частности, писал: "Необоснованно говорят о русских женщинах, будто они без побоев со стороны своих мужей не верят в их любовь. Этот рассказ следует понимать в истинном свете. Если бы мужья действительно держали бы своих жен крепко и в постоянном повиновении, побои были бы не нужны. Но если жены открыто предаются пьянству и другим порокам и пренебрегают домашним хозяйством, то муж, если он заботится о воспитании своих детей, или просто для того, чтобы дать выход своей злобе, вынужден до тех пор обхаживать кнутом свою жену, пока она не вернется к домашней работе, или пока не иссякнет раздражение мужа. Но коль скоро муж потеряет все надежды на перевоспитание жены, или если сам начнет вести безалаберную распутную жизнь, он предоставляет жене и детям возможность делать то, что они хотят, а сам пристает к другим бабам. Тогда женщина, если ее перестают бить, делает известный вывод о неверности своего мужа и может сказать: если он меня больше не колотит, значит он меня больше не любит". Таким образом, Вебер, подтверждая тезис об избиении мужьями своих жен как норме бытового поведения на Руси, делает иной вывод, пытаясь не опровергнуть это утверждение, а найти ему более рациональное и правдоподобное объяснение. Для его обоснования он использует аргументы, которые, в свою очередь, вновь содержат в себе большое количество других стереотипов и предрассудков в отношении русских: их злобный, грубый нрав, а также склонность к пьянству, жестокости, сумасбродству, распутству и безнравственному поведению вообще.

Совсем иначе, чем Вебер, высказывался на эту тему Адам Олеарий в своем "Описании путешествия в Московию". Анализируя сочинения Герберштейна, Петрея и многих других авторов с описанием подобных эпизодов, Олеарий писал, что во время своего пребывания в России он не смог увидеть ничего подобного, и приводит восходящий к Герберштейну рассказ о битье жен как недопустимое обобщение: "Однако то, что произошло с этой одной женщиной, не может служить примером для других, и по нраву одной нельзя судить о природе всех остальных"¹ Олеарий в своей аргументации против истинности подобных выводов пошел гораздо дальше, чем его современники и последователи, в отношении пересмотра сложившихся стереотипов и предрассудков. Он утверждал, что русские такие же люди, что и немцы, и нельзя им приписывать свойства, противные человеческой природе, выдавая "признаки гнева и вражды" за признак любви. Таким образом, еще в 1656 г. Олеарий аргументированно доказывал необходимость оценивать другой народ по той же ценностной шкале, что и своих соплеменников. Он трактует приведенное мнение как предрассудок, обосновывает эту точку зрения, и сам больше не повторяет это, известное со времен Герберштейна, суждение. Христиан Вебер противопоставляет позиции своих предшественников другие аргументы. В отличие от Олеария, для обоснования своего мнения им используются негативные стереотипы. Результатом этого стало усиление и закрепление в сознании читателей подхваченных им предрассудков. Следовательно, один из самых распространенных случаев возникновения стереотипа, - это часто неосознанный перенос и распространение черт и признаков, возможно действительно присущих конкретному человеку или группе людей в определенных ситуациях или временных отрезках, на весь народ в качестве постоянного и неизменного признака.

Возникшие подобным способом предрассудки и стереотипы, уже описанные нами и многие другие, стали теми «кирпичиками», из которых формировался образ России. Восприятие «другого» народа не является чем-то статичным и неизменным, оно находится в постоянном развитии. Поэтому, прежде чем перейти к основной теме нашего исследования, нам представляется необходимым решить еще одну задачу, а именно показать, как менялось отношение немцев к России на протяжении веков в зависимости от общественно-политических процессов, происходивших в тот период в германских государствах.

Как известно, основы восприятия России были заложены при первых контактах в оставленных немецкими путешественниками записках. Пространные описания русского государства, составленные выходцами из германских земель, появляются в середине XVI в. Именно в это время начинается тесное взаимодействие "двух миров, значительно отличающихся по многим параметрам и недостаточно осведомленных друг о друге, но уже отягощенных грузом традиции и заранее заданными установками, как идеологическими, так и мировоззренческими». Причиной активизации русско-немецких контактов было изменение политической ситуации в Европе. В 20-х годах XVI в. возросла угроза турецкой агрессии. Первой жертвой Османской империи в Центральной Европе стала Венгрия. А в 1529 г., осадив Вену, турки уже угрожали наследственным землям Габсбургов, что заставило германского императора Карла V Габсбурга и его брата эрцгерцога Фердинанда искать поддержки у Василия III. С этой целью по поручению германского императора в Москву приезжал уже упомянутый выше барон Сигизмунд фон Герберштейн. Написанные им «Записки о Московии» открыли серию трудов о русском государстве и заложили основу восприятия России, которое формировалось, исходя, прежде всего, из потребностей внутренней и внешней политики германских правителей.

В тот период для обоснования внешнеполитических интересов Габсбургов необходимо было создать в основном положительный образ предполагаемого союзника, собрав о нем максимум информации. Эту задачу с блеском выполнил Герберштейн. Так, в частности, в своих "Записках о Московии" он приводит доказательства древности рода русских государей, богатства управляемых ими земель, христианского благочестия их подданных. Он стремился показать всему миру, что империя Габсбургов выбирает себе достойного партнера по внешней политике, поскольку могущество государя России может составить честь любому монарху Клюге Р.-Д. По ту сторону европейского сознания? Исторические и современные аспекты германо-славянских взаимосвязей. // Славяноведение, 1992. - №2. - С.24..

Другой причиной быстрого роста интереса к восточному соседу стало распространение движения Реформации в Германии. Россия, не знавшая еще в тот период тяжелых религиозных потрясений, с незыблемыми церковными традициями, могла стать в глазах немцев идеальным образцом истинно христианского государства.

Вообще, образ другого народа строится обычно по законам либо уподобления, либо противопоставления: последнее может быть двоякого рода. Положительное "свое" противостоит отрицательному "чужому". Однако часто бывает наоборот: положительное "чужое" описывается с целью оттенить отрицательное "свое", создается позитивный фон для критики в адрес собственной страны. Тот и другой приемы неоднократно использовались во внутри германской полемике. Образом России воспользовалось немецкое католичество для критики реформационного движения, в частности, венский епископ Иоганн Фабри в своем трактате "Религия Московитов", составленном в 1525 г. Фабри И. Религия московитов. // Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы. / Сост. Кудрявцев О.Ф. М., 1997. С. 171 -203. Подробно описывая проявления религиозности у русских, их примерное благочестие и твердое соблюдение церковных уставов, он прямо противопоставлял их состоянию церковной смуты и неурядиц, переживаемому Германией в связи с распространением Реформации. Так, с самого начала образ России стал, прежде всего, весомым аргументом во внутригерманских дискуссиях о путях политического и религиозного развития.

Благоприятное восприятие России и ее государя первой четверти XVI в. было искажено и забыто во второй половине столетия после начала Ливонской войны. Русские войска, вторгшиеся в Литву в 1559 г., вызывали ужас у немцев-колонистов. В сочинениях немецких авторов конца XVI в., таких, например, как уроженец Померании пастор Пауль Одерборн Полосин И.И. Немецкий пастор Одерборн и его памфлет об Иване Грозном (1585). М, 1950. или вестфальский наемник Генрих фон Штаден Штадеи Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925., Россия предстает уже "варварским", "диким", враждебным, "азиатским" государством. С их легкой руки в течение нескольких столетий Московское государство, а затем и Российская империя останутся для немцев, прежде всего, отсталой страной с деспотичным правлением тиранов и рабски покорным населением.

В XVII в. критическое отношение к России также преобладало, правда, теперь с точки зрения религиозных норм протестантизма. Для утверждения "своего" положительного образа был использован образ отрицательного "чужого". С точки зрения последователей Мартина Лютера православная, ортодоксальная Россия как нельзя лучше подходила в качестве отрицательного примера для пропаганды протестантских моральных ценностей. Даже единственная положительная черта, признанная за русскими еще со времен Герберштейна - искренняя набожность - трансформировалась в знаменитой книге ученого-энциклопедиста Адама Олеария "Описание путешествия в Московию" в суеверие, проявление косности, отсталости и неспособности к развитию. Тем более, что православная церковь всячески препятствовала распространению других конфессий в России.

В XVIII в. политическая ситуация в Европе, а с ней и отношение к России в корне меняются. В период царствования Петра I, благодаря внутренним реформам и политике европеизации, а также военным и внешнеполитическим успехам, Московское государство превратилось в доминирующую силу па Востоке Европы. Наряду с сохранением старых стереотипов в немецкой литературе появляются новые сюжеты. Прежде всего, это идеализация образов русских монархов. Эпоха Просвещения предъявляла новые требования к властителям. Петр I, коренным образом реформировавший страну, воплотил в себе идеал просвещенного государя, мудрого, образованного и деятельного, создавшего мощное сплоченное государство в противовес слабым германским землям. Тем более, что Россия начала играть важную роль не только в европейской политике, но, прежде всего, во внутренних делах германских государств.

С XVIII в. немецкие просветители делают первые попытки осмыслить роль и место России в европейской истории. Критическое отношение ко всему европейскому устройству, с одной стороны, и начавшаяся европеизация России - с другой, побуждали их к утопическому восприятию последней, видеть в ней землю обетованную, куда суждено переместиться европейской культуре. В частности, эта точка зрения нашла свое отражение в трудах Готфрида Лейбница и заложены в предшествующий период, стали составной частью политических дискуссий в Германии. В результате, при сохранении старых стереотипов, образ России приобрел новое качество, так как прежние клише, утратив во многом свой культурно-национальный характер, получили явную политическую окраску.

1.2 Начало формирования антирусских настроений в либеральной среде

Изучение роли психологического фактора в отношениях между народами ведется отечественной наукой с конца 80-х годов XX века²⁸. В американской, английской и канадской политологии и политической психологии эта проблематика изучается уже пятый десяток лет. Существуют тысячи работ, среди которых ставшие уже классикой исследования К. Боулдинга, Р.Джервиса, Г.Келмана, О.Холсти, Р.Броуди, А.Джорджа и многих других²⁹. Именно в этих сочинениях разрабатывалась теория стереотипизации применительно к международным отношениям. Нам же следует обратиться в первую очередь тому ее разделу, который касается этнических и идеологических стереотипов.

Представления наций об окружающем мире и друг о друге, будучи феноменами массового сознания, демонстрируют неодинаковое, подчас полярно различное восприятие одних и тех же явлений действительности. Массовое сознание оперирует образами и стереотипами. Образ - это "отражение явления во всем его доступном человеку многообразии, богатстве оттенков и противоречивости" Чугров С. Этнические стереотипы и их влияние на формированиеобщественного мнения. // Мировая экономика и международные отношения, 1993.- №1.- С.42.. Для субъекта восприятия образ выступает в форме зафиксированного знания. Изначальное же значение термина "стереотип" наглядно раскрывается в греческих корнях слова: "стереос" - твердый, "типос" - отпечаток. Впервые понятие стереотипа было введено американским журналистом У. Липпманом в 1922 г. в работе «Общественное мнение». Стереотип по Липпману, - упрощение, заранее принятое представление, не вытекающее из собственного опыта. Стереотип влияет на восприятие и понимание явлений окружающей действительности. Одно из первых в советской науке определений стереотипов - "чувственно окрашенные социальные образы"³². Недостаток его в том, что акцент переносится на эмоциональную природу этого явления, оставляя в тени такие важные признаки, как схематичность, иллюзорность, субъективизм и символическая суть стереотипов.

Приведем еще одно определение: стереотип есть "образ, полярный по знаку, предельно фиксированный, не допускающий малейшего сомнения в его истинности, побуждающий к строго однозначному действию"³³. Здесь важен активный характер стереотипов, провоцирующий реакцию в виде действия. Во всех определениях присутствует ссылка на образ, подтверждая его неразрывную связь со стереотипами.

Психологи в основном также сходятся в том, что стереотипы есть "особый класс установок", "концентрированное выражение социальной установки", а установка - составная часть личностных систем ценностной ориентации³⁴. Именно она определяет отношение человека к объекту и сам способ его восприятия. В системе установок, незаметно для самого человека, аккумулируется его предшествующий жизненный опыт, настроения его социальной среды. Установки такого рода существуют и в общественной психологии. Сталкиваясь с человеком, принадлежащим к определенному классу или народу, мы заранее ожидаем от него определенного поведения и оцениваем конкретного человека по тому, насколько он соответствует этому эталону.

Сам термин "установка" был введен в науку в 1888 г. немецким психологом Л.Ланге, а "теория установки" наиболее глубоко разработана школой Д.Узнадзе. Грузинские ученые исходили из наличия психологической готовности человека к реализации какой-либо потребности в конкретной ситуации и закрепления этой потребности, если ситуация приобретает повторяющийся характер Робер М.- А., Тильман Ф. Психология индивида и группы. М., 1988. С. 85-86.. Однако в исследованиях грузинских психологов установка больше рассматривается в индивидуально-психологическом контексте, чем в социальном. Под социальной установкой в большинстве работ отечественных ученых понимается относительно устойчивая во времени система взглядов, представлений об объекте или событии, совокупность связанных с ним эмоциональных состояний, предрасполагающих к определенным действиям.

Сознание человека, давая первичную оценку различным явлениям, сразу же разделяет их на "знакомое" и "незнакомое", разбрасывая в противоположные стороны подобно костяшкам на счетах. Поскольку человек опирается, прежде всего, на личный опыт, знакомое классифицируется обычно как "свое", а незнакомое - как "чужое". Первое, как правило, воспринимается позитивно, а второе - порой враждебно. Таким образом, собственная национальная или идеологическая атрибутика оценивается со знаком "плюс", а все чужое, выходящее за рамки привычного, становится топливом для "образа врага". Иначе говоря, стереотипизирование состоит в том, что сложное индивидуальное явление механически подводится под простую общую формулу или образ, характеризующие (правильно или ложно) класс таких явлений. Стереотипы - неотъемлемый элемент обыденного сознания. Ни один человек не в состоянии самостоятельно, творчески реагировать на все встречающиеся ему в жизни ситуации. Стереотип, аккумулировавший некий стандартизированный коллективный опыт и внушенный индивиду в процессе обучения и общения с другими, помогает ему ориентироваться в жизни и определенным образом направляет его поведение. Стереотип может вызывать положительные эмоции и отрицательные. Его суть в том, что он выражает отношение, установку данной социальной группы к определенному явлению. Так действует простейший механизм стереотипизации Васильева Т.Е. Стереотипы в общественном сознании: социально-философские аспекты. М., 1988. С. 194..

В национальной психологии также существуют подобного рада стереотипы. Термин «национальный» или «этнический» стереотип означает устойчивые, схематичные и эмоционально окрашенные мнения одной нации о другой или о самой себе. Они являются естественными составными элементами национального сознания, своего рода «коллективными представлениями», которые помогают людям осознать свою этническую принадлежность, свое отличие от других национальных общностей. На такие представления опираются национальные чувства, национальная гордость, патриотизм. То есть, этнические стереотипы -- это схематичные нормы, стандарты самосознания общества, инструменты передачи от поколения к поколению национальных форм социального и нравственного опыта. Это те «кирпичики», из которых складывается национальная идея.

В основе формирования национального взгляда на внешний мир лежит социально-исторический опыт того или иного народа, но не в чистом виде. В редких случаях взаимные контакты между нациями бывают столь интенсивны, что достаточны для формирования образа путем непосредственного общения. Концентрированный опыт общения возникает во время нападения, войны, но, как правило, к тому моменту уже существуют взаимные предубеждения и «образы врага».

Оценка национальных обычаев и нравов всегда зависит от того, кто оценивает и с какой точки зрения. Хотят того люди или нет, они неизбежно воспринимают чужие обычаи, традиции, формы поведения, прежде всего, сквозь призму своих собственных обычаев, тех традиций, в которых они сами воспитаны. То, что каждому человеку общественные условия и нормы, в которых он воспитывался и к которым привык, ближе, чем другие - вполне нормально и естественно. Проблема возникает лишь тогда, когда действительные или воображаемые различия возводятся в главное качество и превращаются во враждебную психологическую установку по отношению к какой-либо этнической или социальной группе, установку, которая разобщает общества и народы, а затем, сначала - психологически, потом - теоретически обосновывает политику дискриминации. Так возникают «образ врага» и этническое предубеждение. Под «образом врага» следует понимать коллективные представления о нации, государстве или политической системе, которые складываются под влиянием негативных национальных и идеологических стереотипов и используются «для контроля над массовым сознанием с помощью неформальных санкций и для культивирования чувств страха, недоверия и враждебности» История и психология. М., 1971. С. 138.. Что же касается этнического и социального предубеждения, то разные авторы определяют это понятие по-разному. В справочном пособии Б.Берельсона и Г. Стейнера "Человеческое поведение. Сводка научных данных" предубеждение определяется как "враждебная установка по отношению к этнической (социальной) группе или ее членам как таковым". В учебнике социальной психологии Д.Креча, Р.Крачфилда предубеждение определяется как "неблагоприятная установка к объекту, которая имеет тенденцию быть крайне стереотипизированной, эмоционально заряженной и нелегко поддается изменению под влиянием противоположной информации". В «Словаре по общественным наукам», выпущенном ЮНЕСКО, читаем: "Предубеждение - это негативная, неблагоприятная установка к группе или ее индивидуальным членам. Она характеризуется стереотипными убеждениями. Установка вытекает больше из внутренних процессов своего носителя, чем из фактической проверки свойств группы, о которой идет речь".

Итак, отсюда следует, что речь идет об обобщенной установке, ориентирующей на враждебное отношение ко всем членам определенной этнической или социальной группы, независимо от их индивидуальности. Эта установка имеет характер стереотипа, стандартного, эмоционально окрашенного образа. Это подчеркивается самой этимологией слов предрассудок и предубеждение, то есть нечто, предшествующее рассудку и сознательному убеждению. Наконец, эта установка обладает большой устойчивостью и очень плохо поддается изменению под влиянием рациональных доводов. Под влиянием предубеждения субъект восприятия неосознанно отбирает только ту информацию об объекте, которая подкрепляет уже имеющийся образ, так как рассматривает ее как более верную, а сведения, отличающиеся от его «эталона», он отвергает, как противоречащие истине. Ярким примером этому могут служить путевые записки немецких авторов о России. Например, при сравнении картин Петербурга в изображении антирусски настроенного французского маркиза Астольфа де Кюстина и консерватора и русофила прусского генерала Фридриха Вильгельма фон Бисмарка, описавших одни и те же места с разницей в несколько лет, возникает впечатление, что в их сочинениях речь идет о разных городах.

Однако история человечества наглядно подтверждает, что взаимовосприятие наций отнюдь не исчерпывается лишь национальными характеристиками. Например, такие часто использовавшиеся в немецкой публицистике клише, применяемые к России, как, например, «жандарм Европы» или «оплот реакции», шире национальных границ, этнических симпатий и антипатий. Корни этих и множества других стереотипов лежат в другом - идеологическом слое. Многие политологи считают, что независимо от национальных чувств идеологические установки диктуют людям, под каким углом зрения смотреть на другие страны и народы.

Как правило, широко распространенные в массовом сознании этнические стереотипы соединялись с такими абстрактными понятиями, как «прогресс», «гуманизм», «интересы народа» или «общественное развитие», которые часто использовались в целях, прямо противоположных смыслу, изначально в них заложенному, и встраивались в определенную идеологическую схему. Так веками существовавший в общественном сознании этнический стереотип становился частью идеологемы, то есть превращался в элемент идеологии, которым можно манипулировать в зависимости от поставленных целей. Именно этот процесс мы наблюдаем на примере политических дискуссий в Германии первой половины XIX века. В это время образ России уже не воспринимался как совокупность национальных черт, присущих конкретному народу. Став частью идеологического сознания различных социальных групп, он превратился в один из аргументов во внутренней общественной полемике. Таким образом, для создания новых идеологических стереотипов использовались старые, уже существующие клише, так как в сознании масс закреплялись лишь те представления, которые имели социально-психологические корни и не противоречили общему состоянию общественного сознания. Анализируя немецкую публицистику, можно заметить, что созданные на основе старых этнических стереотипов идеологемы были способны подавить рациональное мышление и в итоге деформировать сознание общества. Глядя на мир сквозь фильтры идеологем, которые обладают всеми основными качествами стереотипов, человек воспринимает его искаженную картину. Причем чем сильнее идеология влияет на сознание, тем больше искажение.

Исходя из распространенного положения, что стереотипы являются составной частью идеологии, можно дать определение идеологических стереотипов. Это - устойчивые, эмоционально окрашенные схематические образы, возвышающие собственные идеологические и политические ценности и культивирующие чувство враждебности к «чужим» идеологическим и политическим ценностям. Идеологические стереотипы могут выступать в знаковой форме, например, в виде устойчивых выражений («оплот реакции», «азиатский деспотизм», «русская угроза», «варварские орды») и представляют собой элементы информационных связей внутри общества. Если этнические стереотипы рождаются часто в непосредственном контакте личности с окружающим миром, то идеологические - внедряются в массовое сознание главным образом с помощью пропаганды в средствах массовой информации, а также через литературу и искусство. Причем, с одной стороны, как уже говорилось, используются ранее созданные, укрепившиеся в массовом сознании стереотипы, а с другой стороны, на их основе формируются новые идеологические стереотипы, которые активно внедряются в общественное мнение. В процессе стереотипизации практически полностью подавляется момент логической оценки, так как одно из важных конституирующих качеств идеологических систем - их апелляция к иррациональному мышлению, чувствам, инстинктам, мифам. Нельзя также оставить без внимания такую особенность идеологических стереотипов, как их повторяемость. «Самые тонкие и самые убедительные из всех факторов влияния - это те, что создают и поддерживают повторяющийся характер стереотипов», - писал один из первых исследователей в этой области У.Липпман Lippman W. Public Opinion. New York -Toronto, 1965. P. 59.. Тем не менее, любое часто повторяющееся образное высказывание на политическую тему -- это еще не идеологический стереотип. Так, например, распространенное в немецкой либеральной публицистике высказывание «русское крестьянство не стремится к свободе, а значит склонно к рабству» может относиться к конкретным людям и основываться на анализе определенных исторических традиций и условий жизни крепостных в реально существующей деревне, а следовательно не быть стереотипом. Оно станет таковым лишь тогда, когда потеряет сопутствующие толкования, объяснения, когда понятие оторвется от логической цепочки доказательств, от контекста, закрепится в сознании независимо, абстрагируется, то есть приобретет качество, которое мы называем схематичностью. Свойства конкретных людей переносятся на весь народ и начинают рассматриваться как постоянный и неизменный атрибут русской жизни и национального сознания. В результате возникает закодированная идея - «всем русским чужда свобода», «все русские по своей природе рабы» - несущая отрицательный эмоциональный заряд. Таким образом, идеологема превращается в символ, вызывающий однозначную реакцию в обществе.

Итак, подведем итог. Стереотипы этнические и идеологические не существуют сами по себе, а вступают в сложные взаимосвязи, сливаются между собой. Укрепившись в сознании, эти связи приобретают стабильный характер. Явления реальной жизни, проходя в массовом сознании сквозь призму стереотипов, преломляются и дают искаженную, подчас причудливую и даже отталкивающую картину реальности. Чем сильнее общество заражено такого рода стереотипами, тем больше созданный образ отличается от действительности. Причем позитивные национальные и идеологические «автостереотипы» дают в результате возвышающий имидж своей национальной группы или идеологической системы, а негативные этнические и идеологические стереотипы - «образ врага».

Высказывания о России, содержащиеся в немецкой публицистике XIX в., в большой степени обнаруживают качества стереотипов. На это указывает тенденция - при всей детализированности и разнообразии фактического материала о царской империи - сводить эти факты к нескольким конкретным и всегда повторяющимся признакам, которых, по мнению авторов, вполне достаточно для характеристики русской жизни. С этим упрощенным и обобщенным восприятием связан сильно поляризированный и эмоционально ангажированный процесс формирования мнений, а также высокая степень распространения одних и тех же основных стереотипов, которые встречаются почта во всех сочинениях прорусской и антирусской литературы. Поэтому текст источника следует анализировать с учетом многих факторов. Необходимо выяснить, как он соотносится с исторической реальностью России? Под влиянием каких идеологических предпосылок и установок возникли эти высказывания? Как соотносятся предрассудки и идеология на фоне общественного положения авторов и их политических взглядов?

1.3 Краткая характеристика восприятия России в среде левых радикалов и в консервативной среде

Как мы выяснили, предрассудки и по сути своей не определяются реальными особенностями объекта восприятия. Так, основанный на стереотипах образ «чужого» этноса характеризует не столько этот этнос, сколько народ, в среде которого образ сформировался и продолжает существовать. Действительно, оценки какого-либо государства со стороны разных наций не только сильно отличаются друг от друга, но часто и полностью противоположны. Так как стереотипное восприятие «другого» народа или социальной группы представляет собой своеобразное проецирование «своих» ценностей на «чужие», то при анализе созданного образа следует исходить, прежде всего, из ситуации в самом социуме, общественного положения основных носителей этого образа и тех функций, которые выполняют образ «другого» и связанные с ним предубеждения.

Из социальной психологии известно, что общественное значение предрассудков и стереотипов основано на их идентификационной и интеграционной функциях для членов одной социальной группы через разграничение с другими группами Введение в практическую социальную психологиюУПод ред. Ю.М.Жукова, Л.А.Петровской, О.В.Соловьевой. М., 1998. С. 163.. При этом как за собственной, так и за чужой группой (ingroup - outgroup) закрепляются постоянные отличительные признаки (autostereotyp - heterostereotyp). В результате этого процесса собственная группа сплачивается, самоидентифицируется, приобретает устойчивость и стабильность. Поэтому позитивные и негативные стереотипы тесно связаны друг с другом: зачастую негативному образу внешней группы (outgroup), воспринимаемой враждебно, соответствует - часто в скрытой форме -- позитивный образ своей группы (ingroup), чьи качества получают особую привлекательность через сравнение с другими группами.