"Что надо уметь?": модель жизнеустройства подростка в повести М. Горького "В людях"

Размещено на http://www.allbest.ru

«Что надо уметь?»: модель жизнеустройства подростка в повести М. Горького «В людях»

Т. В. Мальцева

Творчество М. Горького глубоко социально, реалистично, документально точно в отображении «свинцовых мерзостей дикой русской жизни» [1, XV, с. 193]. «Живучая, подлая правда» трудного, изматывающего быта особенно остро осознается писателем в детские и юношеские годы, что нашло отражение в автобиографической трилогии, насыщенной ужасающими подробностями описания нравов жителей Нижнего Новгорода и окрестных деревень.

Особо значим в трилогии мотив порога, обосновывающий необходимость выбора жизненного пути. Такой сознательный выбор главный герой Алеша Пешков начинает делать во второй части трилогии. Биографическая и сюжетная ситуация второй повести трилогии «В людях» пограничная: подросток на пороге самостоятельности, он - «в людях», он смотрит и впитывает все шире открывающиеся ему подробности жизни. Организует все повествование ключевой для юного героя вопрос: «Вот все говорят друг другу: не умеешь жить, <...> а что надо уметь?» [1, XV, с. 315]. Этот вопрос Алеша Пешков задает бабушке, которая все знает, но та качает головой: «Уж этого я не знаю». Повествование строится как цепь происшествий и событий, в рамках которых подросток оценивает, как живут другие, и размышляет, подходит ему такая жизнь или нет: «Жизнь <..> потекла быстро и густо, широкий поток впечатлений каждый день приносил душе что-то новое, что восхищало и тревожило, обижало, заставляло думать» [1, XV, с. 235]. У юного героя нет четких представлений о нормальной и правильной жизни в силу отсутствия личного опыта, системного воспитания и обучения, практически нет проверенных инструментов оцен-ки широкого потока событий, поэтому особую значимость приобретают эмоциональные, психологические, сенсорно-визуальные впечатления Алеши.

В повести создана сложная многоуровневая система сопоставления впечатлений, которая помогает подростку делать выбор жизненного пути. Эта система включает: рукотворные модели жизнеустройства, социальнопрофессиональные модели жизнеустройства, природное окружение, сопоставление физической реальности и отраженной реальности, то есть книжного мира.

Во-первых, это две противопоставленные рукотворные модели жизнеустройства: сад и пещера. Одна, благообразная, описана в первой части трилогии - повести «Детство». Когда Варвара, мать Алеши, собирается обвенчаться с человеком другого круга, Алеша чувствует себя одиноким. Мать, разговаривая с Алешей, строит будущее, благоприятное для него: «Вот скоро мы обвенчаемся, потом поедем в Москву, а потом воротимся, и ты будешь жить со мной. Ты будешь учиться в гимназии, потом станешь студентом <...> потом доктором <...>. Эти «потом», положенные ею одно за другим, казались мне лестницей куда-то глубоко вниз и прочь от нее, в темноту, в одиночество, - не обрадовала меня такая лестница» [1, XV, с. 175]. Интуитивно Алеша ищет себе укромное место в саду и переустраивает его: «В яме <...> лежал, спутавшись, поломанный снегом рыжий бурьян <...>. Мне сердито захотелось вырвать, выломать бурьян, вытаскать обломки кирпичей, головни, убрать всё грязное, ненужное и, устроив в яме частое жилище себе, жить в ней летом одному, без больших. Я тотчас же принялся за дело, оно сразу, надолго и хорошо, отвело меня от того, что делалось в доме» [1, XV, с. 171]. Это место Алеша непрерывно благоустраивает: «. я обложил яму по краям, где земля оползла, обломками кирпичей, устроил из них широкое сиденье, - на нем можно было даже лежать. Набрал много цветных стекол и осколков посуды, вмазал их глиной в щели между кирпичами, - когда в яму смотрело солнце, всё это радужно разгоралось, как в церкви» [1, XV, с. 176]. Особость места ребенком понята через сходство с церковным, украшенным - «разгоралось, как в церкви». «Я всё устраивал и украшал жилище себе. Я <...> сплел из бурьяна плотный плетень и сделал над скамьей навес от солнца и росы, - у меня стало совсем хорошо» [1, XV, с. 178]. Именно здесь Алеша видит и понимает мир иначе.

В доме Алеше плохо: душит «неотразимая тоска, весь я точно наливался чем-то тяжким и подолгу жил как в глубокой темной яме, потеряв зрение, слух и все чувства, слепой и полумертвый» [1, XV, с. 98]; «грудь наливается жидким, теплым свинцом, он давит изнутри, распирает грудь, ребра; мне кажется, что я вздуваюсь, как пузырь, и мне тесно в маленькой комнатке.» [1, XV, с. 79]. Из окон домов ему всегда открывается невеселый, скучный вид: «Стертые вьюгами долгих зим, омытые бесконечными дождями осени, слинявшие дома нашей улицы напудрены пылью; они жмутся друг к другу, как нищие на паперти.» [1, XV, с. 79]; широкая улица «покрыта густым слоем пыли; сквозь пыль высовывается опухолями крупный булыжник <...> Вся площадь изрезана оврагами; в одном на дне его стоит зеленоватая жижа, правее - тухлый Дюков пруд» [1, XV, с. 79]. Мир предстает перед Алешей пыльным, тухлым, тусклым, нищим, стертым.

Совершенно другим видит мир Алеша в своем рукотворном убежище: «Бывало - зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и - сгорает, ниспадает на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, - и музыка плывет издали. Обязательно лежать лицом вверх, следя, как разгораются звезды, бесконечно углубляя небо; эта глубина, уходя всё выше, открывая новые звезды, легко поднимает тебя с земли, и - так странно - не то вся земля умалилась до тебя, не то сам ты чудесно разросся. Развернулся и плавишься, сливаясь с тем, что вокруг.» [1, XV, с. 179-180].

Это чувство слиянности с божьим миром спасает Алешу, «вызывая спокойную радость, будя желание что-то делать и жить в дружбе со всем живым вокруг» [1, XV, с. 180]. Семья переехала в другой дом, укромное место было разорено, но память о нем осталась. Время жизни в рукотворном убежище писатель называет «самым тихим и созерцательным» за всю свою жизнь. Именно оно укрепило чувство уверенности в своих силах и оптимистический взгляд на мир, мерзости которого «расплющивают множество прекрасных душ»: « . русский человек настолько еще здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их» [1, XV, с. 193].

Другой мир, подземелье, во второй части трилогии создает, строит двоюродный брат Алеши Саша, служащий в том же магазине, что и юный Пешков. Он обещает Алеше: «.когда в саду станет суше, я покажу тебе такую штуку - ахнешь!» [1, XV, с. 224]. В большой дыре под корнями дерева Саша устроил пещеру, которую назвал часовней: «Она была довольно обширна, глубиною как внутренность ведра, но шире, бока ее были сплошь выложены кусками разноцветных стекол и черепков чайной посуды. Посредине, на возвышении, покрытом куском кумача, стоял маленький гроб, оклеенный свинцовой бумагой, до половины прикрытый лоскутом чего-то похожего на парчовый покров, из-под покрова высовывались серенькие птичьи лапки и остроносая головка воробья. <.> Острия огней наклонялись к отверстиям пещеры; внутри ее тускло блестели разноцветные искры, пятна. Запах воска, теплой гнили и земли бил мне в лицо. В глазах переливалась, прыгала раздробленная радуга. Все это вызывало у меня тягостное удивление.» [1, XV, с. 225-226].

Эти «укромные уголки», тайные убежища подростков противоположны во всем: одно открыто миру, другое скрыто под землей; хотя оба места украшены одинаково - разноцветными стеклами и черепками, но в одном из них стекла радужно горят, как в церкви, в другом «тускло» блестят разноцветные искры, и прыгает «раздробленная радуга»; одно обливает солнечный свет, другое освещает «синий свет» свечных огарков; в одном - сад, в другом - гроб для собственноручно убитого воробья; в одном убрано все грязное, там «чистое жилище» - в другом запах гнили; одно для жизни - другое для смерти; в одном «совсем хорошо», другое вызывает страх [курсив везде наш. - Т.М.]. Все выделенные лексемы создают оппозицию живого (открытого, солнечного, радостного) и неживого (скрытого, страшного). Подростки сравнивают свои убежища, свои миры. Алеше не нравится Сашина часовня. Саша ревниво восклицает: «Думаешь, у тебя в саду, на Канатной улице, лучше было сделано?». Я вспомнил свою беседку и уверенно ответил: «Конечно, лучше!» [1, XV, с. 226].

Во-вторых, это социально-профессиональные модели жизнеустройства. В повести описано большое количество как будто случайных мест, где оказывался подросток для заработка или для обучения, - от магазина обуви до парохода. На самом деле все эти многочисленные места отчетливо объединяются в три социально-профессиональные модели жизнеустройства: 1) подневольная, рабская, однообразная служба в замкнутых, закрытых местах («мальчик» в магазине обуви, «ученик чертежника» в доме бабушкиной сестры, «мальчик» в церковной лавке); на такую службу подростка устраивает обычно дед; с такой службы подросток всегда сбегает или она заканчивается драматически (обварил руки кипящими щами; служа «учеником чертежника», был избит и оказался в больнице); 2) служба в местах, где есть движение, часто сменяется народ, много впечатлений («посудник» на пароходе, десятник на ярмарке), но жизнь все равно однообразна; 3) дом бабушки и деда, где подросток зарабатывает «на воле» (он птицелов). Очень важно то, что в каждую из этих сред Алеша возвращается несколько раз: трижды к чертежнику - зятю бабушкиной сестры, два раза на пароход, три раза сбегает к бабушке. Эта частая смена мест обитания дает герою колоссальное преимущество: разнообразие жизненных впечатлений, почерпнутых «в людях», дает ему возможность сравнивать жизнь, создавать мнение о плохих и хороших людях; возвращение «в одну и ту же воду» позволяет по-новому взглянуть на хорошо известное и знакомое.

Все места жизни «в людях» объединяет сквозной лейтмотив - негативная оценка окружающей жизни. Жизнь воспринимается подростком как «тягостная и скучная»; «раздражающая, неказистая и лживая»; «очень много обидного в жизни»; «Жизнь вообще казалась мне бессвязной, нелепой, в ней было много явно глупого» [1, XV, с. 518]; «жизнь казалась мне все более скучной, жесткой, незыблемо установленной навсегда в тех формах и отношениях, как я видел ее изо дня в день» [1, XV, с. 335]; «скука, холодная и нудная, дышит отовсюду» [1, XV, с. 409]. Вывод героя очевиден: «Я не хочу жить такой жизнью ... Это мне ясно - не хочу» [1, XV, с. 409].

Выход у подростка только один - сбежать, чтобы не погибнуть. Сбегает Алеша к бабушке. Алеша всегда возвращается к бабушке - там природа, воля, сама бабушка, мудрая и добрая. Бабушка как самое лучшее, что знал Алеша, ее занятия (сбор лесных даров) создают третью оппозицию - природа и город, визуальный облик места обитания. Непосредственное сенсорное восприятие безошибочно позволяет подростку оценить место пребывания как хорошее или плохое. В повести противопоставляются город и природа как абсолютно полярные, как мертвое и живое. Город почти всегда безобразен, грязен, будь это Нижний или мелкие пригороды вроде Кунавина, где прошло детство Алеши, Запертые в городе люди всегда злы, угрюмы, грубы: «безглазые люди, огромные, распухшие во сне», «все люди напоминают птиц, животных и зверей». Угрюмы и убоги городские пейзажи, они не радуют жизнью, силой. Внешне разнообразная, шумная жизнь в постоянном движении и просторе оказывается парадоксально беззвучна, бесцветна, серо-грязна, стиснута в узкие рамки клетки, гроба, тесных комнат, подобна сну, смерти: «люди молча мелькают мимо двери магазина - кажется, что они кого-то хоронят, провожают на кладбище, но опоздали к выносу и торопятся догнать гроб» [1, XV, с. 217]. «Сумрачно и скучно в узкой галерее. <...> За улицей, в красном кирпичном квадрате двухэтажных лавок, - площадь, заваленная ящиками, соломой, мятой оберточной бумагой, покрытая грязным, истоптанным снегом. Все это, вместе с людьми, лошадьми, несмотря на движение, кажется неподвижным, лениво кружится на одном месте, прикрепленное к нему невидимыми цепями. <...> Жизнь почти беззвучна, до немоты бедна звуками» [1, XV, с. 409]; «Хозяева жили в заколдованном кругу еды, болезней, сна, суетливых приготовлений к еде, ко сну; они говорили о грехах, о смерти, они толклись, как зерна вокруг жернова, всегда ожидая, что он раздавит их» [1, XV, с. 332]; «Я снова в городе, в двухэтажном белом доме, похожем на гроб, общий для множества людей» [1, XV, с. 258]; «место донельзя скучное, нахально грязное я никогда еще не видел так много грязи на пространстве столь небольшом» [1, XV, с. 259].

Мотив гроба, кладбища доминирует в описаниях города. Ярчайший эпизод в воспоминаниях подростка - ночь, проведенная на кладбище, на спор, за рубль. Ощущения, пережитые там, переносятся и на всю внешне живую городскую жизнь. Даже природа в городе не украшает окрестности, и она во власти безжизненности. Поразительно мертвым выглядит сад: «На узкой полоске земли, между двух домов, стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного вороньего гнезда среди них. Деревья - точно памятники на кладбище. Кроме этих лип, в саду ничего не было, ни куста, ни травы; земля на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской» [1, XV, с. 224]. Город иногда тоже может видеться красивым, но только вне его стен, не внутри него. Таков «белый Нижний Новгород» за Окою, над рыжими боками Дятловых гор «в холмах зеленых садов, в золотых главах церквей», который Алеша видит ранним утром с берега Оки.

Ощущения от городской жизни однообразны, вялы: «мне было тягостно и скучно» [1, XV, с. 216]; «несмотря на обилие суеты в магазине и работы дома, я словно засыпал в тяжелой скуке» [1, XV, с. 216]; «Мне казалось, что я - старый, живу на этом пароходе много лет и знаю все, что может случиться на нем завтра, через неделю, осенью, в будущем году» [1, XV, с. 301]. Эмоциональная доминанта жизни города - скука: «Скука, холодная и нудная, дышит отовсюду: от земли, прикрытой грязным снегом, от серых сугробов на крышах, от мясного кирпича зданий; скука поднимается из труб серым дымом и ползет в серенькое, низкое, пустое небо; скукой дымятся лошади, дышат люди. Она имеет свой запах - тяжелый и тупой запах пота, жира, конопляного масла, подовых пирогов и дыма; этот запах жмет голову, как теплая, тесная шапка, и, просачиваясь в грудь, вызывает странное опьянение, темное желание закрыть глаза, отчаянно заорать, и бежать куда-то, и удариться головой с разбега о первую стену» [1, XV, с. 410].

Как только наступает весна, Алеша убегает в другой мир и словно просыпается: «Ласково сиял весенний день. Волга разливалась широко, на земле было шумно просторно, - а я жил до этого дня, точно мышонок в погребе». Вернувшись к бабушке, Алеша каждый день бывает в лесу, ловит птиц. Здесь обостряются слух и зрение, природа вызывает разнообразные чувства, заставляет переживать эмоциональные потрясения: «хотелось плакать, слезы кипели в груди, сердце точно варилось в них; это было больно» [1, XV, с. 301]; «я видел восход солнца в этом месте десятки раз, и всегда предо мною рождался новый мир, по-новому красивый» [1, XV, с. 320]; «я прихожу к вечеру усталый, голодный, но мне кажется, что за день я вырос, узнал что-то новое, стал сильнее» [1, XV, с. 321]. Приволжские пейзажи, увиденные глазами подростка, полны тончайших деталей, богаты цветовой палитрой, свидетельствуют о его наблюдательности: «любопытные синицы шумят и суетятся, точно молодые кунавинские мещанки в праздник», «чижи по ухваткам похожи на мальчишек- школьников», «странное, трогающее душу движение природы при восходе солнца» - «все быстрее встает туман с лугов и серебрится в солнечном луче, а за ним поднимаются с земли кусты, деревья, стога сена; луга точно тают под солнцем и текут во все стороны, рыжевато-золотые» [1, XV, с. 320]. Красота и величие природы убеждают подростка в целесообразности и разнообразии жизни.

В-четвертых, противопоставлены еще две модели жизнеустройства как источник сведений о жизни: физическая реальность и отраженная реальность, книжный мир. Книги открывают подростку «проблески живой и значительной правды». Но путь к этой правде непрост. Алеша читал все подряд, прочел горы макулатуры, прежде чем интуитивно нашел хорошие книги. Сам процесс чтения не только расширяет кругозор, но и оттачивает инструменты оценки жизни, восполняет отсутствие опыта: «Теперь, когда я мог сравнить жизнь с тем, что знал из книг, она казалась мне еще более нищей и безобразной. Читая, я чувствовал себя здоровее, сильнее, работал споро и ловко» » [1, XV, с. 351].

В итоге все эти примеры жизнеустройства помогли подростку «выйти на дорогу» и сформировали его идеал: чтобы все «вертелось радостным вихрем, праздничной пляской людей, влюбленных друг в друга, в эту жизнь, начатую ради другой жизни - красивой, бодрой, честной» » [1, XV, с. 530].

Таким образом, важнейшими факторами формирования возрастной модели жизнеустройства в ранних повестях М. Горького можно считать острую сюжетную ситуацию «порога», начала самостоятельного пути «в чужих людях», а также противопоставление города и приволжской природы в форме оппозиции тесноты и простора, недвижности в «общем для всех гробу» и богатейшей флоры и фауны, мертвящей скуки и бодрой жизни. Эта оппозиция реализуется в форме конкурирующих сред, противоположных по звуковой, цветовой, эмоциональной палитре. Значительное место в повествовании занимают разнообразные пейзажи, которые не имеют границ: они тают в туманах, дробятся в отблесках волжской воды, не поддаются полному обзору с высоких волжских берегов, уходя за горизонт. Природа помогает главному герою повести взрослеть и становиться сильнее гораздо быстрее, чем жизнь «в людях», природа укрепляет в нем мысль о целесообразности и разнообразии жизни, которая в городских условиях представлялась гробом, кладбищем, подпольем. В городе герой, как «мышонок в подполе», на природе он силен и уверен в себе.

горький биографическая жизненный подросток

Список литературы

Горький М. Поли. собр. соч.: Художественные произведения в 25 т. - М.: Наука, 1968 - 1976.

Размещено на Allbest.ru