Идеология терроризма

Размещено на http://www.allbest.ru/

32

Размещено на http://www.allbest.ru/

Идеология терроризма

Введение

Довольно распространено утверждение, что терроризм - это идея, растворенная в действии. Подобное понимание терроризма выводит к Э. Бёрку, утверждавшему, что «…если поскрести идеолога, то под ним обнаружится террорист…». Однако то, что было верным для ХIХ в., в ХХ и ХХI вв. оказалось спорным.

Если контингент боевиков ХIХ в. состоял в основном из идеалистов, наивно надеявшихся изменить мир, сделать его более справедливым, например, путем физического устранения какой-либо реакционной личности, то нравсвенно- этические аспекты у современных террористов попросту отсутствуют, а идеологию они используют исключительно для морального оправдания своей античеловеческой деятельности. Об этом свидетельствует и тот факт, что многих террористов идеология вообще не заботит, а у ряда европейских группировок отсутствуют четкие и постоянные цели. Лишь у очень ограниченного числа террористов (в первую очередь речь идет о террористах-смертниках) террористическая практика базируется на каких-то мировоззренческих началах.

В большинстве же случаев имеет место просто идеологическое обрамление террористических групп, когда меняются идеи и даже забываются первоначальные цели борьбы. Идеология террористов модифицируется в зависимости от той политической среды, в которой они действуют.

Новое поколение террористов нередко состоит из молодежи, не задумывающейся об идейных мотивах своего поведения и примкнувшей к террористической деятельности из любопытства или по случайному увлечению. «Посвящение в террористы, - пишет французский журналист М. Подавани, - отныне происходит не на основе идейных мотивов, а в соответствии с системой личных связей…» (1). Нередко новый рекрут присоединятся к террористам из-за того, что чей-то брат, друг или школьный товарищ участвует в борьбе или арестован, а то и просто из желания кому-либо отомстить.

Почему же в таком случае исследователей продолжают интересовать идеологические корни терроризма.? Наблюдаемое различие террористов свидетельствует о том, «…что в основе терроризма лежат не столько объективные экономические и политические факторы, сколько информационное воображение, черпающее вдохновение из самых экстравагантных идеологических и религиозных источников, - замечает в этой связи Л.В. Скворцов. - если в основе террористических акций лежат религиозные мотивы, мотивы содействия Апокалипсису, разрушению технической цивилизации, то применение оружия массового поражения может казаться логически оправданным. Доктрина секты «Аум Синрикё», например, учила, что убийство помогает и жертве, и убийце обрести спасение. Те, кто верит в наступление судного дня, считают, что чем раньше наступит царство Антихриста, тем скорее будет разрушен продажный мир, восторжествуют Новые Небеса. С этой точки зрения все становится дозволено, зло превращается в добро. Если ставится ограниченная политическая задача, то террористы не заинтересованы в массовых убийствах, которые их дискредитируют. Они склонны к использованию огнестрельного оружия, других традиционных, а не ядерных, химических, биологических средств, применение которых может вызвать неуправляемые последствия…». (2).

Вот почему для противодействия террористам весьма важно знать мотивы их действий. А такое знание можно обрести только изучая идеологию терроризма.

1. Терроризм и идеология

Представляется целесообразным начать разговор об идеологии терроризма с утверждения, что круг идей, составляющих мировоззрение террориста, не совпадает с совокупностью идейно-теоретических и практических соображений, под влиянием и в соответствии с которыми он ведет свою борьбу.. кратко эту мысль сформулировал У. Лакёр фразой: «Терроризм не является идеологией, но представляет собой бунтарскую стратегию, которая может применяться приверженцами самых разных политических течений…» (3). Тем самым подчеркивается, что у идеологии терроризма как определенного мировоззрения и как руководства к практическому действию разные идейные корни.

Когда мы говорим, что Бакунин, Гейнцен, Мост, Маригелла являются идеологами терроризма, это не означает, что, изучая этих авторов, мы поймем внутренний мир исламского фанатика, неонациста или левака. Несмотря на свою универсальность и беспринципность, на чем настаивает У. Лакёр, философия терроризма не может объяснить природы существования его многочисленных оттенков, поскольку в ее основании лежат технологии, а не идеи. В данном же случае нам необходимо понять, какие идеи способны создать благодатную почву для развития и распространения насилия и, в конечном счете, для возникновения террористических тенденций.

Для чего необходимо это понимание? Германский автор Манфред Функе в статье «Терроризм - попытка расследования вызова», ссылаясь на другого своего соотечественника - Г. Лангемана - утверждает , что «…настоящая борьба с отдельным политическим убийством просто как с политическим преступлением с применением насилия, прежде всего, может быть только с философской точки зрения, что хотя преступника и можно посадить в тюрьму или вынести ему смертный приговор, но его идеалам и идолам, из внутренней сути которых вытекает его преступление и за которые в любое время может выступить другой преступник, можно нанести действительный удар только с помощью идеологического оружия… все остальное… лишь временное явление, обусловленное ситуацией и аффектом, и оно распадается, когда достаточная дань расплате…» (4).

Использование силового ресурса и правовых механизмов в борьбе с терроризмом - ничто, если при этом не учитываются его идейные корни, если им не противопоставляется иная, но столь же сильная по своему воздействию на мировоззрение человека идея, как и та, что подвигает террориста на совершение террористического акта. Вот почему наиболее сложной является борьба с националистическим и сепаратистским терроризмом. Идеи крови и почвы из всех великих идей являются наиболее древними и наиболее волнующими, нанесенные на их основе обиды зачастую, как показывает история, не способно вытравить никакое время. «Член ИРА, палестинец, франко-канадец, молукканец или баск, корсиканский автономист или тирольский сепаратист могут понятно выразить свои мотивы…» (4), - писал М. Функе, размышляя об эволюции западногерманского терроризма от стихийного бунта против системы (лучше поджечь универмаг, чем быть его владельцем!) до бессмысленных акций с преобладанием эгоистических мотивов, искажающих всякое представление о революционной культуре.

В действительности, терроризм, осуществляемый по социальным мотивам, может переживать состояния спада или упадка, когда идеи, породившие его, начинают ослабевать в сознании людей, вызывать скепсис и недоверие. Таковой была судьба леворадикальных террористов Западной Европы 60-х - 70-х гг. ХХв. Зародившись в «карнавальной» атмосфере 60-х гг. с ее во многом показным, символическим протестом, романтикой утопических порывов, страстной поглощенностью проблемами и процессами «третьего мира», где мудрые старики Хо и Мао возводят здание новой человеческой общности, левые террористы по мере того, как Запад переваривал и абсорбировал бунтарские порывы своих детей, трансформировал их идеалистический инфантилизм в предмет купли-продажи, исподволь засасывая молодежь в стихию рыночного чистогана, заражая их расчетливостью, циничным меркантилизмом и обывательской идеологией «среднего класса», превращались в хладнокровных расчетливых убийц, исподволь становясь орудием той самой системы, против которой они выступали. Это привело к тому, вместо усиления революционных настроений деятельность террористов все более вызывала массовое недовольство и осуждение, что привело их к углубляющейся изоляции. Террористическая деятельность перестала быть предметом теоретических рассуждений и приобрела характер антиинтеллектуальной политической практики. Поскольку общественные цели исчезли из деятельности террористов, механизм ее замкнулся и основным импульсом к продолжению борьбы стала защита личных интересов инициаторов террористических акций.

Социальный терроризм в странах Запада стал сдавать свои позиции. На этом фоне даже такой маститый терролог, как Уолтер Лакёр, констатировал, что к концу 70-х гг. волна терроризма при всех оговорках отступила. Зарубежные и отечественные авторы, констатировавшие в начале-середине 80-х гг. полное отсутствие у левых террористов какой бы то ни было прогрессивной или протестной революционной идеи, смычку их на этой основе с неофашистами и обычными уголовниками, тогда еще не могли знать, что наблюдают не кризис социального терроризма, а момент спада, связанный со сменой глобальной мировоззренческой парадигмы человечества.

С одной стороны, под влиянием системного кризиса в лагере социализма идеи левых теряли былую притягательность и популярность, уступая место все более оживляющимся праворадикальным расистским и неонацистским взглядам. С другой стороны, общий кризис цивилизации, основанной на либерально-материалистической идеологической доктрине, в основе которой лежало философское наследие эпохи Просвещения и прагматический рационализм западной культурной традиции, реанимировал интерес к разного рода религиозным мировоззрениям как в устоявшихся, ортодоксальных, так и во внеинстуциональных модернистских формах. По злой иронии истории этот процесс совпал с триумфом политики Запада по развалу СССР и мировой системы социализма и с одновременным началом развертывания проекта глобализации, т. е. встраивание всего мира в суперимпериалистическую систему, в которой вступивший в постиндустриальную стадию развития Запад во главе со своим претендентом на роль мирового гегемона - США - играл бы роль мозга и координирующего центра, а все остальные страны заняли бы места согласно тому расписанию ролей, которое было предъявлено всему миру западными державами. В этих условиях многие общества с традиционно сильными собственными мировоззренческими устоями ощутили опасность утраты культурной идентичности, потери с таким трудом завоеванной самостоятельности и растворении в безликой техницистской массовой псевдокультуре Запада. Возникли доктрины, предвещающие близкий конец света и явление Антихриста под предлогом установления нового мирового порядка. Политические и деловые круги незападного мира, деятельность и мировосприятие которых не связаны с пристальной ориентацией на США и их союзников, также почувствовали угрозу своему монопольному положению в ряде сфер, включая сферы теневого и преступного бизнеса, например, производство и торговля наркотиками. Все это сыграло роль в формировании таких сложных идеологических конструкций, которые фактически воодушевляют террористов сильнее, чем идеи борьбы с капиталом и возведенной им социальной системой, основанной на нищете и бесправии. Несомненно, что сутью всех идеологических доктрин, мировоззренчески обрамляющих терроризм, является экстремизм радикально-революционного и радикально-консервативного толка. И тот, и другой в свою очередь может быть как ортодоксального, так и реформистского характера.

2. Экстремизм и терроризм

Рассматривая тему экстремизма, приведем емкие и точные слова Р. Вассермана: «Нельзя оспаривать тот факт, что словесный террор предшествует «горячему» террору. Террористические акты… подпольных групп не свалились с неба, а были подготовлены теоретически брошюрами и лозунгами…» (5). Роль экстремизма в развитии терроризма как раз и состоит в том, что он питает терроризм идейно и духовно. В то же время неверно было бы утверждать, как это делают многие авторы (1), что терроризм - это социальная практика экстремизма. У экстремизма имеется собственная социальная практика. Отличие терроризма от этой практики заключается в том, что террорист доводит до логического конца то дело социальной дестабилизации общества, на середине которого останавливается экстремизм. Там, где экстремист швыряет камни, террорист начинает кидать бомбы. Там, где экстремист блокирует улицы, железнодорожные линии, автострады и взлетно-посадочные полосы, террорист берет заложников. Там, где экстремист угрожает смертью, террорист сеет смерть. экстремизм вырастает из крайностей восприятия общественных явлений, терроризм рождается из крайностей экстремизма.

С точки зрения своего социального облика, экстремист - это, как правило, взвинченный до предела подлинными или мнимыми неурядицами общественной и личной жизни гражданский человек, который в иных условиях весьма вероятно являл бы собой приме вполне добропорядочного и благопристойного члена общества (эволюция, которую во все времена проделало большинство участников студенческих волнений). Предельно точно данная мысль выражена М. Функе : «Экстремист борется с системой, по отношению к центру которой он находится в крайней позиции, но еще с внутренней стороны границы системы. Экстремист еще всегда может вместо переворота хотеть изменения курса и стремиться только к ускорению эволюционных изменений. Экстремист в основе стоит по отношению к системе не на позиции революционера, уполномоченного на это своей совестью, а как противник правительства и определенной социальной структуры, (т. е.) он стоит на позиции радикального реформатора…» (4), а не разрушителя.

Террорист, напротив, это разрушитель, сознательно определивший свой образ жизни и стиль поведения на много лет вперед. Экстремист в определенных случаях может стать террористом, поскольку ни для кого не секрк=ет, что именно в среде экстремистов террористы вербуют свои кадры. Но вернуться к политической деятельности, а именно таковой, пусть даже в экстравагантных, шокирующих обыкновенного обывателя формах, представляется нам деятельность экстремистов, террористу будет крайне сложно. В этом состоит определенное отличие террористических от партизанских движений, ведущих борьбу в сельской местности подобно колумбийскому «М 19» или сальвадорскому Фронту национального освобождения имени Фарабундо Марти.

Для партизанских движений агитация и пропаганда являются важнейшим полем деятельности, поскольку партизаны потому и берутся за оружие, чтобы обеспечить себе возможность открыто и беспрепятственно разъяснять свои идеи в условиях, когда, наделенная государственной властью противоположная сторона, отвергает саму возможность свободной борьбы идей и на попытки оппозиционных сил высказать свою точку зрения по животрепещущим вопросам общественного развития отвечает террором. Для террористов вооруженная борьба, напротив, становится важнее процесса идеологического обоснования. По мнению американского ученого Р.Е. Рубинштейна, автора работы «Алхимики революции. Терроризм в современном мире», «…менталитет террориста основан на отказе от слов (агитации, убеждения) в пользу поступков (насильственных действий). Террорист интерпретирует насилие как средство коммуникации.» (6).

У террористов имеется и еще одна особенность, отличающая их от экстремистов. Эта особенность состоит в том, что если для выходцев из обеспеченных слоев экстремизм - это не более чем игра в политику и у них «…всегда остается лазейка повернуть в сторону реформизма, обратившись к тем… благам, которые уже созданы… семьей, то среди другой группы людей из низов, видевших в образовании единственный трамплин для продвижения по общественной лестнице, крах этой иллюзии, страх превратиться в объект такой же, а порой еще более унизительной эксплуатации, чем та, которой подвергаются рабочие, порождают настроения самого крайнего отчаяния и пессимизма. При этом отсутствие практических знаний о жизни… теоретическая безграмотность легко превращают их в жертвы лозунгов, сулящих скорую и довольно-таки легкую победу…» (7).

Таким образом, для перешедшего в лоно террористов экстремиста терроризм становится тем же, чем стал для Герострата поджог храма Артемиды В Эфесе. Вследствие этого процесса происходит дальнейшее размывание социального состава террористических организаций. В них все чаще встречаются мелкие служащие, преподаватели, чиновники, а то и деклассированные элементы (люпмены), которые мало напоминают фанатичных последователей определенной социальной идеи или разочаровавшихся «леваков» конца 60-х - начала 70-х гг. ХХ в. «Присоединяйся к вооруженной борьбе, - могли бы сказать вербовщики террористов, - и твоя жизнь будет полна приключений и женщин, ты узнаешь, что такое насилие, социализм, классовая борьба, и будешь жить в лучших отелях…» (1). Такова саркастическая реклама (которую один безвестный террорист передал итальянскому социологу Л. Манкони), отражающая ущербный и карикатурный внутренний мир террористов, страдающих одновременно манией величия и различными комплексами неполноценности, которые они стремятся компенсировать участием в жестокой борьбе против общества.

3. Терроризм и радикализм

Помимо экстремизма терроризм как социальное явление часто путают с радикализмом. Радикал (от лат. radix - корень) - сторонник коренных, решительных мер. По-видимому, стоит процитировать М. Функе, утверждающему, что, хотя «…радикал воплощает высокую степень интенсивности критики системы, однако он приводит свои аргументы в виде выстрелов, и, хотя он смотрит в корень «зла», он фетиширует его в своей теории, однако не участвует практически в политической борьбе. Во время демонстраций протеста он марширует с товарищами рука об руку - один. Его отношения с народом пробиваются через «стенки» книг, при непосредственной встрече с массой он должен принять решение о своей позиции - или стать революционным вождем (Ленин, Троцкий) или уйти в область политической философии, где можно словесно открывать новые горизонты, которые уже нащупывала критическая молодежь (Маркс, Сартр, Мерло-Понти, Маркузе)» (4).

Таким образом, радикализм как социальная позиция не имеет ничего общего с терроризмом. Применительно к последнему речь идет о радикализме иного рода, онтология которого распространяется не в сфере социальной критики, а в сфере социального действия. Радикализм террориста - это радикализм не Ленина или Эрнста Никиша; это радикализм Маригеллы и Рёма. (Любопытно, что в свое время Х.К. Маригелла был одним из руководителей Коммунистической партии Бразилии, однако оставил ее, согласно У. Лакёру, возмущенный ее «реформистским» характером). Правомерно ли в таком случае утверждать, что террорист - это радикальный экстремист? Ответ на этот вопрос будет зависеть от того, какая цель преследуется тем субъектом, которого мы обозначили этим термином. Если речь идет о необходимости взорвать существующее общество, то мы попали в самую точку. Чтобы перейти грань, отделяющую активного критика системы от ее разрушителя, необходимо радикализоваться, т. е. заразиться тем нетерпением, при котором все средства хороши. М. Функе комментирует это следующим образом: «Современный образ действий… террористов как раз подходит под ленинское положение о левом радикализме как детской болезни левизны в коммунизме. Не осуществляется ни развитие революционных процессов, ни привлечение на свою сторону сторонников. Таким образом, террорист поддерживает недоверие к тем идеям, во имя которых он действует. Он утрачивает шансы чувствовать себя в авангарде народа как герильеро, сужает собственные возможности обеспечения и отступления, уничтожает террористическим актом часть революционного расчета… В противоположность к каждой… программе переворота, в которой содержится специальное обязательство систематической пропаганды, террористические акции не обладают должной рациональностью. Они не рассчитаны на то, чтобы быть щитом, под знаком которого прокладывается путь к новой свободе. Известный тезис Глютербурга о том, что террорист очень редко производит прогрессивные изменения, а большей частью он не создает ничего, «кроме того, что он разрушает и уничтожает», находит подтверждение…» (4). Можно добавить, что эта оценка верна не только для левого варианта терроризма, она верна для терроризма как явления в целом. Радикальная исламизация, после которой остаются взорванные школы, сожженные дома и изувеченные трупы - картины, которые мы наблюдали в Буденовске, Кизляре, Беслане и других российских городах, в Таджикистане и наблюдаем по сей день в Чечне, Дагестане, Ингушетии и Кабардино-Балкарии и в других странах (11.09. 2001г. - в США) - лучший пример тому. Возглавленное Сангаком Сафаровым кулябское сопротивление терроризму ваххабитов в Таджикистане, потому получило широкую поддержку населения, что в действиях боевиков Исламской партии Возрождения, среди которых так же как и на Северном Кавказе действовали выходцы из-за рубежа, люди увидели реальную опасность миру, согласию, порядку и спокойствию в республике, а не желание устроить жизнь общества в соответствии с нормами ислама.

В тоже время, если речь идет о практической реализации проекта перехода к новой общественной системе, когда старая явно безнадежно больна и по всему чувствуется, что она себя изжила, радикальный экстремист (с точки зрения старых социальных норм) предстанет перед нами в облике революционера. Революционеров часто обвиняют в терроризме. Так ли это? Вот как описывается соотношение между революционером и террористом у М. Функе: «Личность террориста перестраивается для тайного вынашивания идеи, что человек, несмотря на все доказательства противного, вытекающие из предыдущего хода исторического развития, в будущем может смириться с этим миром. Во всяком случае абсолютность его представлений и оценки ценностей дает террористу все большее право на это. Так же, как для революционера революция имеет характер освобождения, так и террорист представляет себя медиумом, который путем насилия выводит человека из тисков его прежней насильственной судьбы. Благодаря этому он сознает себя по отношению к существующим законам вне закона. Не революция, а только ее поражение может стоять перед судом, так как революционер защищает свое право, которое он не нарушал, а, напротив, за которое он боролся. Поэтому судьи могут санкционировать только его поражение; их приговор отражает не правовые отношения, а отношения власти. Безусловность его убеждений предоставляет террористу свободу для совершения его террористического акта… Практически революционер и террорист действуют, большей частью, по принципу «разделения труда». Террорист - это скорее ученик, последователь, апостол действия, но он редко определяет управление «диалогом» с врагом. Террорист - это не интеллектуальный стратег, это, в лучшем случае, высококвалифицированный руководитель боевого отряда. Проекты будущего - это в меньшей степени его дело, чем ослабление противника любой ценой, а также проверка прочности социальной структуры путем террористических актов. В них террорист посвящает себя революционной цели, в реальности которой он не сомневается; необходимость переворота оправдывает для него террористический акт. Террорист не чувствует ни потребности, ни необходимости отвергать ограниченность познаваемой истины и ее преходящий характер. Диалектический прцесс раскрытия сомнений первично предназначается для идеологов революции. Они узаконивают терроризм как притязание на силу веры и как критическую проверку вытекающей из исторического развития возможности качественных социальных изменений, для которых требуются в высшей степени различные рациональные и эмоциональные усилия…» (4).

Как видно из рассуждений М. Функе, революционер и террорист соотносятся для него как идеолог с практиком, но, на наш взгляд, данный подход грешит однобокостью. Конечно, с точки зрения удобно устроившихся на вершинах власти и вогруг них, лимит на революции всегда был исчерпан, и всякий призыв к революции расценивался и расценивается как экстремизм, а всякое революционное действие - как террористический акт. Но ведь и основатель США Дж. Вашингтон, пересекший в ночь на Рождество 1776 г. со своими войсками на лодках покрытую льдами реку Делавер, чтобы сразиться с состоящими на службе у английской короны немецкими наемниками, действовал в данный момент как революционер, а не как законопослушный обыватель. Не придет же нам в голову именовать его экстремистом и вождем террористов.

Отличие революционера от террориста заключается в том, что если революционера побуждают к совершению насилия объективные исторические условия, то террорист действует субъективно, пытаясь, подобно африканским племенам, вызывающим духов игрой на тамтамах, разбудить звуками взрывов и выстрелов джина революции. Р.Е. Рубинштейн недаром окрестил террористов «алхимиками революции». Поклонение революции как полумистическому символу, как духу, который можно призвать усилием воли, превращает радикальных экстремистов в «жрецов псевдореволюционного культа», где революция выступает не как средство разрушения назревших общественных проблем, а как самоцель.

Важным представляется и то, что революционером живущий активной социальной жизнью человек становится под влиянием внешних, во многом не зависящих от него обстоятельств. Революционная деятельность является продолжением его боевой жизненной позиции, но она не исключает возвращения в мирную жизнь. Террорист, напртив, это - солдат, сознательно избравший войну своим образом жизни и стилем поведения на много лет вперед. Мало кто задумывается сегодня над тем, что слово «солдат» начинает обозначать профессию, причем весьма доходную. Современная история богата фактами, когда разгромленные или не нашедшие себе места в своей собственной стране террористы разъезжались по миру в поисках похожего занятия, поскольку ни на что иное они уже были неспособны. Наряду с другими, разумеется, этот фактор также предопределил глобализацию терроризма в международных масштабах. В то время как трагический пример Че Гевары лишний раз убедил в том, что революции как явления уникальны и не ставятся на поток, каким бы обширным и универсальным ни казался опыт того или иного революционера. Террористическая деятельность Ильича Рамиреса Санчеса («Карлоса Шакала») и Усамы бен Ладена доказывает, что терроризм, в отличие от революции, может экспортироваться как технология или товар, на которые при сходной цене всегда найдется покупатель.

Таким образом, несмотря на то, что радикальный экстремизм является идейно-практической базой как террористов, так и революционеров, сравнение последних с террористами безосновательно и ненаучно. Если, следуя утверждению Э. Гидденса, понять, что такое терроризм, можно только на фоне относительного внутреннего спокойствия, царящего в современных государствах, то осознать смысл революции представляется возможным только на фоне существенного нарушения равновесия в обществе и связанного с ним оживления коллективной насильственной деятельности масс. Террорист в этом смысле - это псевдореволюционер. (8).

Как указывает А.С. Грачев (1), П.А. Кропоткин в свое время охарактеризовал действия анархистов как постоянное подстрекательство с помощью устного и печатного слова к насилию. Как считали идеологи анархизма, террористические акции одного или нескольких человек повлекут за собой другие; все большее число людей вступит в борьбу и правительство потеряет свою власть. Любые уступки, на которые оно сможет пойти, окажутся слишком запоздалыми, и наконец произойдет всеобщая революция. Признавая этот сценарий утопическим, Кропоткин писал, что «…никакая революция невозможна, если потребность ее не чувствуется в самом народе. Никакая горсть людей, как бы энергична и талантлива она ни была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит… до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он не доволен, кроме восстания…» (1).

Западногерманские левые террористы в оправдание проводимых ими акций, которые они часто именовали «вооруженной пропагандой», любили повторять вслед за Мао Цзедуном, что «… бросать бомбы в аппарат насилия - значит врываться в сознание масс…» (1), однако подобный путь становится неизбежным только в том случае, когда массовые действия подменяются в социально-политической борьбе сектантством. Это замечание служит лишь дополнительным подтверждением справедливости вывода, сделанного В.И. Лениным на основании анализа опыта и теории революции: «Партия всегда прибегает к индивидуальному террору, если она пользуется поддержкой масс». Соревнуясь с государством в применении насилия, террористы полагают, что становятся вровень с ним, превращаясь в противостоящий полюс политического влияния, и в силу этого получают возможность вести с государством политическое единоборство «на равных». Таким способом террористы стремятся подвести идеологическое обоснование под заурядные уголовные преступления: убийства, причинение вреда здоровью, похищение людей. Все большее место в арсенале террористов занимают безадресные, не нацеленные на кого-то конкретно покушения и убийства. Их цель - спровоцировать общую ситуацию социальной нестабильности. В этом, согласно немецкому социологу Ч. Фетчеру, находят экзистенциальное выражение обуревающие террористов чувства отвращения и ненависти (1). «если ты решаешься стать террористом, - цитируетв этой связи М. Функе слова бывшего немецкого террориста М. Баумана, - это психически запрограммировано. Я сегодня могу это наблюдать на себе, как было у меня, это просто плод любви, из которого я вышел приверженцем абсолютного насилия…» (4).

4. Типология экстремизма

В истории существовали, и поныне существуют разнообразные экстремистские течения, идейно питающие приверженцев абсолютного насилия. Среди основных можно назвать:

- экономический экстремизм;

- национальный экстремизм;

- политический экстремизм;

- религиозный экстремизм;

- экологический экстремизм;

- духовный экстремизм.

Всем этим формам экстремизма могут быть присущи тенденции как радикально-революционного, так и радикально-консервативного, или фундаменталистского характера. Фундаменталистскими именуются «… общественные, идеологические, религиозные движения, провозглашающие приверженность исходным идеям, принципам, ценностям определенным идеям, принципам, ценностям определенных учений, доктрин, выдвигающие требования преодоления появившихся в ходе их развития извращений, уклонов, ересей и восстановления первоначальной чистоты (возвращение к истокам). Фундаментализм близок к различным типам ортодоксии. Он возникает в условиях кризиса какого-либо движения и, как правило, противостоит (в том числе насильственными средствами) процессу перемен, обновлению». (9).

4.1 Экономический экстремизм

Экономический экстремизм направлен на устранение и уничтожение многообразия и установления какой-либо одной формы собственности, единых методов ведения хозяйства (различные формы коммунистического ортодоксального фундаментализма) либо на полный отказ от принципов государственного регулирования экономической сферы, резкое сокращение социальных расходов, наступление на социальные завоевания трудящегося населения (идеология активного в 1990 - 1995гг. радикал-революционного движения «Демократическая Россия», а в настоящее время - разного рода правые «демократические» движения - «Союз Правых Сил» и т. п.), на устранение конкуренции в хозяйственной сфере (различные движения за всеобщую фермеризацию сельского хозяйства, в защиту отечественного товаропроизводителя и т. п.). Свое выражение в террористической деятельности экономический экстремизм получает в форме диверсий и поджогов, в России особенно распространенный в сельской местности и в малых городах.

4.2Национальный экстремизм

Национальный экстремизм, выступая с позиций защиты интересов «своей нации», ее прав и интересов, ее культуры и языка, отвергает подобные же права других национальных и этнических групп. Национальный экстремизм может иметь как организованный, институциональный, так и неорганизованный характер, стихийно проявляясь в сознании людей и на уровне бытового межличностного общения. Как особый тип идеологии национальный экстремизм характеризуется нетерпимостью к другим расовым, национальным и этническим группам, верой в собственную исключительность, ксенофобией, отсутствием чувств реальности, в институциализированном виде национальный экстремизм реализуется как в непосредственно репрессивной политике органов государственной власти против определенных этнических групп, так и в политической деятельности партий и движений, поддерживающих правящие режимы в их политике национальной и расовой дискриминации (движение африканцев в ЮАР в период существования там режима апартеида), либо выступающих за жесткий курс в отношении некоренного населения, национальных меньшинств и иммигрантов (НДПГ в Германии, Национальный Фронт во Франции, движение «Саюдис» в Литве, Народные Фронты в Латвии и Эстонии, движения «РУХ» и «УНА» в Украине). Национальный экстремизм органически связан с сепаратизмом.

Сепаратизм (фр. separatism, от лат. separatus - отдельный) - стремление к отделению, обособлению. Сепаратизм направлен на развал многонациональных государств, утверждение господства коренной нации. Сепаратистские тенденции являются, как правило, непосредственным побудительным мотивом к ведению террористической борьбы. Недаром наиболее известные террористические организации (ИРА и ПИРА в Ольстере, ЭТА в Испании, «Тигры освобождения Тамил Илама» на Шри Ланке) руководствуются в своей деятельности сепаратистскими идеями.. в этой связи следует заметить, что, по мнению Э. Гидденса, связанные с сепаратистскими движениями террористические группы имеют более прочные источники финансирования и провозглашают цели, пользующиеся определенной поддержкой у населения (8). Терроризм, основанный на мотивах национального экстремизма без уклона в сепаратизм, практикуется, как правило, ультраправыми группировками.

4.3Политический экстремизм

Политический экстремизм традиционно рассматривается в двух разновидностях: левой и правой.

Левый экстремизм обычно к идеям марксизма, неомарксизма и и другим левым взглядам - анархизму, левому радикализму, объявляя себя наиболее последовательными выразителями интересов трудящихся масс, защитником всех обездоленных и неимущих. Объектами критики левых экстремистов выступают капитализм, империализм, плутократия, корпаративное государство, социальное неравенство, подавление личности, отчуждение и эксплуатация, бюрократизация общества, «забвение интересов классовой борьбы» традиционно левыми партиями и их конформизм в отношении правящих классов буржуазного общества. Левый экстремизм может иметь как фундаменталистские (ВКП(б) Нины Андреевой), так и радикально-революционные черты (Национал- большевистская партия Э. Лимонова). Реализация идейных установок левого экстремизма описана выше в п. 2.

Правые экстремисты (фашистские, неофашистские, ультраправые, националистические, расистские движения, организации, партии, такие как Национал-демократическая партия в Германии (НДПГ), «Итальянское национальное движение» (ИСД) в Италии, группы «минитменов» и общество Джона Берча в США,, Национальный фронт во Франции, «Сокое ренго» («Победа над коммунизмом») в Японии, Национально-патриотический Фронт «Память» и «Русское национальное единство (РНЕ) Баркашова в России, ОУН - УПА - УНСО в Украине и т. п. ) критикуют современное общество с крайне консервативных и антикоммунистических позиций за «отсутствие порядка», «господство плутократии», «упадок нравов», «засилье евреев (негров, кавказцев, национальных меньшинств, инородцев и т. п. )», эгоизм, потребительство, наркоманию, массовую культуру и т. д. Правый экстремизм проникнут духом шовинизма или расизма, нацизма или антикоммунизма, зиждется на культе сильной личности и убеждении в ее превосходстве над остальной массой, утверждает тоталитарные принципы организации общества. Многие организации правых экстремистов действуют под прикрытием либо покровительством государственных органов («Лига защиты евреев» в США, кубинские контрас, Антикоммунистический альянс Аргентины и др.) и являются потенциальными источниками террористической активности.

Правому экстремизму свойственна высокая степень организованности в международном масштабе. Известен, например, так называемый «Черный интернационал» профашистских и праворадикальных группировок, ставящих цель возродить законы и порядки Третьего Рейха. Большую работу по сплочению правоэкстремистских сил в мировом масштабе проводила Всемирная антикоммунистическая Лига (ВАКЛ). Отмечая активные международные контакты правых экстремистов, немецкий ученый Н. Мадлох пришел к выводу, что если раньше для сотрудничества неофашистов были характерны двусторонние связи, то для 1990 - 2010-х гг. более типичны контакты на многосторонней основе (большую роль здесь конечно же играет развитие Интернета).

Общим для всех разновидностей политического экстремизма является стремление к дестабилизации, уничтожению существующих государственных структур и, в конечном счете, разрушению политической системы современного общества с целью установления нового политического порядка, основные черты которого характеризуют его как режим антидемократического типа. Логично предположить, что движения, использующие в своих действиях одинаковые средства (провокации, насилие и подстрекательство к насилию), стремящиеся к фактически к общей цели (перевороту) и считающие своим главным политическим противником одни и те же социальные институты, могут заключать соглашение по ряду вопросов или, во всяком случае, выступать более или менее единым фронтом.

И действительно, имеются многочисленные факты, свидетельствующие об определенном сотрудничестве некоторых ультраправых и левых групп. В ряде стран имели место общие выступления неофашистов и левых; листовки, разбрасываемые после совершенного преступления, все чаще подписываются совместно. В определенные периоды печать леваков прекращает нападки на неофашистов, не отмечаются стычки между ними.

Многие ультраправые лидеры не скрывают своего желания действовать вместе с ультралевыми. Так, лидер итальянских последователей Б. Муссолини Ф. Фреда неоднократно заявлял: «Мы обращаемся также к тем среди левых, кто отвергает существующую систему. Мы уверены, что с ними может быть осуществлено единство действий…». А один из руководителей неофашистской партии «Итальянское социальное движение» П. Раути заметил в интервью газете «Унита», что «… главная цель для нас - не левые группы, … эти левые (также) должны понять, что их главная цель не ИСД…».

Левый экстремизм, слившийся по форме по формам, характеру своих действий с ультраправым экстремизмом фашистского толка, позволяет некоторым политическим силам смешивать «красный и черные цвета», уравнивать противоположные экстремизмы. При этом сторонников революционной идеологии представляют фанатичными носителями маниакальных идей радикального меньшинства, чуждых здравому смыслу и, главное, интересам большинства населения. «Мы живем в эпоху, когда смешивались основные понятия, с помощью которых ранее происходила ориентация в мире… угнетенные и эксплуататоры, левые и правые - все это утратило тот обычный смысл, который оно имело в системе оппозиций, унаследованных от 1789 года…» (1), - заметил А. Жейсмер, один из лидеров парижского студенчества, в мае 1968 г.

Принципиальные расхождения между левыми и правыми экстремистами размываются тем быстрее, чем больше отделяются левые экстремисты РТ революционного, массового, демократического движения, скатываются на путь авантюр и преступлений. В известном смысле левый и правый экстремизм нужны друг другу, ибо каждый находит в действиях другого объяснение и оправдание собственным деяниям. Эта общность отражает не случайное совпадение внешних признаков различных явлений, а их органическое родство. Как левый, так и правый экстремизм вырастают на одной и той же почве, которой является глубокий общественный кризис; их социальную опору составляют по преимуществу «взбесившиеся» от тягот и ужасов этого кризиса представители средних слоев, расовых и национальных меньшинств; их мировоззрение искажено сходными ложными представлениями, комплексами и предрассудками. «Несмотря на все различия применяемых методов и тех категорий населения, на которые они ориентируют свои действия, - пишет бельгийская газета «Суар», - как крайние левые, так и крайние правые… рекрутируют свох сторонников в одних и тех же слоях - среди отверженных, маргинальных, забытых обществои людей…» (1).

Анализируя эволюцию политического экстремизма, член ИКП, сенатор У. Пеккиоли заявил в 1981г. на пленуме ЦК и ЦИК ИКП: «Было бы нелепо не понять разницу социального и исторического происхождения, не отметить решающий вес идеологической подоплеки, которая лежит в основе политического терроризма - как черного, так и красного. Но есть нечто такое, что сближает различные явления… - тот факт, что они объективно становятся… организацией самых реакционных сил… общества» (1).

Применительно к современным российским реалиям заметим, что идеологическая всеядность оппозиционных сил, инфильтрация в их ряды фашиствующих и крайне националистических элементов в немалой степени способствовали дискредитации самого движения как «красно-коричневого» или «коммуно-фашистского». Антиконституционный расстрел в октябре 1993г. из танков высшего законодательного органа Российской Федерации, а вместе с ним и самой идеи парламентской республики в России, во многом стал возможен благодаря провокационному поведению входивших в состав сил обороны Дома Советов на Краснопресненской набережной отрядов движения «РНЕ», которые непрестанно демонстрировали перед телеобъективами свою символику и приветственные жесты, полностью заимствованные из арсенала ритуалов и символов существовавшей в 30-е - начале 40-х гг. в Манчжурии Русской Фашистской Партии (РФП). В результате исполнительной власти удалось перевернуть и представить дело таким образом, что власть Советов в России в ее парламентском варианте защищают не возмущенные попранием президентской стороной всех законов граждане, а якобы фашисты, поддержанные кучкой левоэкстремистских элементов, для создания устрашающего облика которых был использован провакационный инцендент у штаба ОВС СНГ на Ленинградском проспекте в конце сентября 1993г. Созданием пропагандистского образа симбиоза правых и левых экстремистов, готовых к террористической войне, высшая исполнительная власть России расчистила себе путь для осуществления собственных актов политического террора против оппозиции.

4.4Религиозный экстремизм

Религиозный экстремизм, получивший распространение в ряде регионов и стран, проявляется в приверженности некоторых религиозных течений, групп и отдельных религиозных деятелей к крайним толкованием своих вероучений и методам действия, основанном на нетерпимости к представителям других конфессий или жестким противоборством в рамках одной конфессии. Религиозный экстремизм в значительной степени является реакцией наиболее фанатичных приверженцев религий на процесс секуляризации, сопровождающийся приспособлением религиозных институтов к изменениям, происходящим в области, модернизации догматики и культа. Приверженцы религиозного экстремизма выступают против руководства религиозных объединений, занимающего лояльную позицию по отношению к государству и принимающего происходящие в обществе перемены, против единоверцев, не разделяющих их крайних взглядов, а также против других конфессий и религиозных направлений. В этом плане религиозный экстремизм часто смыкается с клерикализмом (реакционное политическое направление, добивающееся первенствующей роли церкви и духовенства в политической и культурной жизни государства) и религиозным фундаментализмом, принимая последний в качестве своей идеологической платформы. однако отождествлять их нельзя, поскольку фундаментализм, как и клерикализм, далеко не всегда проявляют себя в форме религиозного экстремизма - крайняя нетерпимость к инакомыслию, ко всем инаковерующим и особенно к неверующим, ксенофобия, проповедь своей исключительности и превосходства над окружающими.

Религиозный экстремизм проявляется не только в религиозной среде. нередко он используется в политической борьбе против светского государства, господствующего общественного строя, существующих законов и норм, в частности регулирующих государственно-церковные отношения, ориентируясь в крайних своих формах на теократическое правление. В этих случаях он выступает в качестве религиозной мотивации или религиозного оформления националистического или политического экстремизма. Примерами религиозного экстремизма можно считать деятельность многочисленных мусульманских организаций («Аль-Каида», «Хесббола», «Братья мусульмане» и др.), протестантских «ультра» в Северной Ирландии, сект подобных «Белому братству» на Украине или «Аум Сенрикё» в Японии. Нередки проявления такого рода экстремизма и в деятельности отдельных приходов и иереев Русской Православной Церкви (РПЦ).

4.5 Экологический экстремизм

Экологический экстремизм - новый вид экстремизма, вызванный резким обострением экологических проблем, ухудшением качества окружающей среды как в отдельных регионах, так и в глобальном масштабе. Наряду с движениями, борющимися за осуществление эффективной природоохранной политики («зеленых», «экологистов» и пр.), возникли и активно действуют группы и движения («Гринпис»), выступающие за закрытие и ликвидацию неблагополучных в экологическом отношении производств, протв научно-технического прогресса вообще, считая это единственно возможным путем улучшения качества окружающей среды. Нередко действия подобных групп и движений нарушают действующее законодательство, создают угрозу общественному порядку.

В СССР первые организации экологических экстремистов появились на волне перестройки в конце 80-х гг. ХХ в. Наиболее известная из них на сегодняшний день - «Хранители радуги». Она была создана и пополняется в основном молодыми людьми из Ассоциации движений анархистов. «…Излюбленным методом борьбы «хранителей» являются экологические лагеря. Схема используется примерно одинаковая. К намеченному объекту (АЭС, химзаводу и т. п.) со всей страны съезжаются «зеленые», анархисты, хиппи, панки. Ставят палатки, поднимают над ними черные знамена… Посидев пару недель… начинают бузить. Для начала перекрывается какая-нибудь дорога. Потом несколько активистов усаживаются возле мэрии и объявляют голодовку. Если у городских властей не хватает такта пообещать им что-нибудь такое, чтобы они уехали с сознанием победы, начинается самое интересное. Тут уж резвятся вовсю. К примеру, при пикетировании Запорожского коксохимического комбината летом 1991 г. несколько анархистов влезли на высоченные заводские трубы, укрепили на них черные флаги и отказались спускаться вплоть до полной остановки завода. В Липецке в 1992 г. «хранители» захватили комнату в Администрации строившегося шведами завода по переработке рапса, выдворять откуда их пришлось с помощью ОМОНа. Летом 1997 г., члены «Хранителей радуги» вместе с примкнувшими к ним казаками залегли на дороге, протестуя против строительства Ростовской АЭС. Для блокады дороги использовали конструкцию, которая могла переломать руки при попытке разблокировать путь. И только чудом этого не случилось…» (10). Однако подобные факты свидетельствуют, что проявления экологического экстремизма приобретают все более насильственные формы, и обществу необходимо готовиться к тому, что данный вид экстремизма может стать идеологическим запалом новой формы террористической деятельности, в особенности в сочетании с религиозными или политическими мотивами.

4.6 Духовный экстремизм

Духовный экстремизм проявляется как в культурном изоляционизме, отвергающим опыт, связанный с достижениями других культур, так и в бесконечном экспериментировании в сфере духовного творчества, выходящим за рамки традиционных представлений о моральном и допустимом с моральной этической и эстетической точек зрения, закономерным следствием чего является распад классических форм творчества, подмена их суррогатом, антиподом подлинного искусства. В основе духовного экстремизма - демонстративное пренебрежение установленными нормами и принципами общепринятого стиля, господствующего вкуса, крайне неуважительного отношения к традициям и здравому смыслу. Кроме того, духовный экстремизм проявляется в принудительном, назойливом навязывании индивиду и обществу определенных социальных, религиозных, этнических, этических и эстетических стандартов, попытках взломать культурный код общества и навязать ему чуждые во всех отношениях ценности и смыслы.

Первым духовным экстремистом в области искусства с полным основанием можно назвать Малевича. Его статья «Наши задачи» («Изобразительное искусство» № 1 , 1919 г.) начинается пунктами, похожими по тональности на постановление трибунала:

«1. Война академизму (под академизмом Малевич понимает все, что существовало до этих «новаторов», от Рафаэля до Сурикова, Левитана, Кустодиева, Рериха и др. художников-классиков).

2. Директория новаторов.

3. Создание мирового коллектива по делам искусств.

4. Учреждение посольств искусств в странах.

5. Создание статических музеев современного искусства по всей стране.

6. Создание магистрали по всей Российской республике движения живых выставок искусств творческого.

7. Назначение комиссаров по делам искусств в губернских городах России.

8. Агитация среди народов о жизни творчества в России.

9. Издание газеты по вопросам искусства для широких масс.».

Зачем директория, посольства и комиссары? - Для того, чтобы ничто, с чем не согласен Малевич, не смогло поднять головы.

Зачем музеи, магистрали и газеты? - Для того, чтобы как можно шире пропагандировать и навязывать широким массам то, что близко Малевичу (бездарность, безвкусие, пошлость и т. п.). инакомыслящему и вообще иному искусству (не похожему на пресловутый «Черный квадрат») места в этих музеях Малевич не оставлял. Приведем ряд его цитат из вышеупомянутой статьи:

«Мы предсказали в своих выступлениях свержение всего академического хлама и плюнули на алтарь его святыни».

«Но чтобы осуществить факты наших революционных поступей, необходимо создание революционного коллектива по проведению новых реформ в искусстве страны. При такой организации является чистая кристаллизация идеи и полная очистка старых площадей от всякого мусора прошлого…».

«… Нужно поступить со старым - больше чем навсегда похоронить его на кладбище, необходимо очистить их сходство с лица своего… Обобщаю вид музея. Реальное живой оси живописного цвета в современном музее Кубизм, Футуризм, Симультанизм, Суперматизм, беспредметное творчество. Скульптурный объем, как чистая форма, объемные рельефы, кубизм, футуристический феномизм объема…».

Но ведь это чистой воды духовный терроризм !!!

Осквернение икон и картин на выставках, уничтожение памятников, ритуальное убийство животного перед телекамерами, насилие, кровь, секс, передачи типа «Дом - 2», «Кривое зеркало», «Детектор лжи» и многие и многие другие, заполонившие телевизионные каналы - все эти практические проявления духовного экстремизма создают ту эстетику разрушения, которой упиваются террористы. Это дает нам основание утверждать, что духовный экстремизм из всех перечисленных выше форм экстремизма наиболее опасен, поскольку формируется он во многом не в сферах коллективных форм сознания, а в области индивидуального опыта, где ощущения и оценки предельно субъективированы и, следовательно, усложняется процесс выдвижения разумных или положительных альтернатив. Духовный экстремизм создает идейные предпосылки для террористической деятельности одиночек, которая рассматривается как следствие психической ненормальности, хотя действия многих террористов-одиночек носят вполне осмысленный характер.